Приглашаем всех творцов принять участие в конкурсе "Однажды 20 лет спустя" в честь юбилея ТТП!   

2 сентября 2003 года

Панси проснулась будто бы оттого, что ее ткнула острым локтем в бок Милли, громогласно извещая об окончании лекции по Истории магии. Паркинсон даже машинально пробормотала что-то вроде «Все, все, я не сплю…», поднимая голову и сонно моргая.
Осознание, что никакой Булстроуд рядом не наблюдается, равно как и Биннса, а Хогвартс был окончен пять лет назад, обрушилось на разум новоявленного профессора совсем как книжная полка в детстве на ногу: резко, неожиданно и очень болезненно.
Она благополучно отключилась при составлении учебных планов, во сне подсунув под голову ворох пергаментов и учебник для пятого курса, самый толстый из всех.
Панси лихорадочно бросила взгляд на часы, стоявшие на каминной полке. Так, завтрак безнадежно пропущен. Если не поторопиться, занятие с седьмым курсом Гриффиндор-Слизерин начнется без преподавателя минут этак через десять.
– Черт! Черт! Черт!
Панси заметалась было по комнате, пытаясь делать тысячу вещей одновременно; потом все же заставила себя успокоиться и прикинуть, что будет хуже: опоздать или явиться на первый урок непричесанной, неумытой и в мятом старом платье? После критического взгляда в зеркало дилемма разрешилась сама собой. «Лучше уж пойти в мятом платье, чем с отпечатком планирования на щеке», – подумалось ей по дороге в ванную комнату.
Паркинсон тщательно умылась и пригладила растрепанные волосы мокрой ладонью. Сойдет. Не на свадьбу.
Она сгребла составленные за ночь бумаги в одну стопку, положила поверх учебников и быстрым шагом пошла к выходу. Уже у самой двери Паркинсон вспомнила о красно-зеленых носках, которые забыла снять.
– Черт!
Панси пришлось поставить книги на пол, чтобы стянуть носки и надеть туфли, так и стоявшие у порога. Локтем она нажала на дверную ручку, выскочила из комнаты и быстро пошла по коридору в сторону лестниц.
– Эй, а дверь закрыть?! – возмущенно завопила ей вдогонку картинная дама. Та самая, что вчера вечером рассуждала о признаках сумасшествия.
– Там все равно воровать нечего! – не оборачиваясь, ответила Панси, максимально ускоряя шаг.
Определенно, самым гениальным ее решением в это сумбурное утро был выбор обуви. Новый вид спорта: а ты пробежишь на каблуках по каменным плитам коридоров Хогвартса?!
«Только бы не споткнуться».
– Черт!
Книги полетели на пол, бумаги, напротив, невероятно красиво взмыли в воздух.
Но все это Панси отмечала уже самым краешком сознания, отстраненно чувствуя спиной и затылком холод каменного пола.
Время будто остановилось. «Я муха, – вяло подумала она, мучительно долгие секунды не решаясь пошевелиться. – Я муха в варенье. Или совсем не в варенье… Точно не в варенье!» У нее вырвался истерический смешок.
– Мисс Паркинсон, если не ошибаюсь? – услышала Панси чей-то голос сквозь шум крови в ушах.
«Ну, пожалуйста, хватит, – взмолилась она непонятно кому. – Этого просто не может быть!»
Само по себе падение – полбеды, несмотря на боль, все-таки заявившую о себе где-то в области копчика и постепенно растекающуюся вдоль позвоночника. Боль – пустяки. Благо теперь в ее распоряжении есть Больничное крыло с бессменной мадам Помфри и лечебными зельями. Были случаи, когда даже сломанный позвоночник колдомедики исцеляли.
А вот упасть на ровном месте у кого-то на глазах, потому что банально не смотрела под ноги, опаздывая на собственный урок, – слишком мелодраматично и весьма унизительно.
«Только бы не Лонгботтом!»
Спроси Паркинсон кто, почему она так боится встречи именно с Лонгботтомом, ей пришлось бы хорошенько задуматься (если бы, конечно, она стала бы вдруг отвечать на подобные вопросы!).
Ни один из обитателей замка не вызывал у Панси столько противоречивых эмоций. Наверное, все дело было в том, что именно Лонгботтом сумел из глупого, ни на что не способного слюнтяя превратиться в сильного, знающего мага. По некоторым газетным рейтингам, профессор Гербологии Невилл Лонгботтом вообще считался одним из сильнейших магов мира. При всем при этом Невилл был наследником одной из древнейших чистокровных семей.
И осознание того, что тот самый Лонгботтом, над которым Паркинсон с друзьями издевались все семь лет учебы, оказался куда более удачливым и успешным, чем все они, заставляло Панси чуть ли не скрипеть зубами от непонятного чувства – не то зависти, не то восхищения.
А оттого, что Невилл усиленно делал вид, будто они с Паркинсон всегда были добрыми друзьями, становилось еще гаже.
Мужчина, нависший над лежащей на полу Паркинсон, слегка двоился в глазах, но опознанию все-таки поддался. Панси облегченно выдохнула про себя – случайным свидетелем ее фееричного падения оказался преподаватель Защиты от темных искусств.
– Пошевелиться можете? – безучастно спросил он.
– Не знаю, – в противовес собственным словам Паркинсон села на полу, скривившись от резко усилившейся боли.
– Можете, – удовлетворенно кивнул профессор. У Панси никак не получалось вспомнить его имя. – Ну и замечательно.
Он развернулся и быстрым шагом пошел прочь.
Панси обалдела настолько, что у нее вырвалось возмущенное:
– Эй, а вы не хотите хотя бы помочь мне подняться?!
– Я не помогаю слизеринцам! – не оборачиваясь, ответил профессор Защиты от темных искусств точь-в-точь тем же тоном, каким она только что отмахнулась от надоедливой дамы с портрета.
– Весело, – пробормотала Панси, приводя себя в вертикальное положение. Голова слегка кружилась; мысль отправиться в Больничное крыло, отменив занятия, мелькнула и пропала. Одно хорошо: падение и столь явно выказанное пренебрежение от – черт, как же его зовут-то? – начисто избавили ее от страха опоздания.
Она собрала разлетевшиеся учебники и бумаги, потому что в спешке умудрилась забыть палочку на своем столе, и, слегка прихрамывая, медленно пошла по коридору.
Сосредоточенная на том, чтобы идти как можно осторожнее, Панси не сразу поняла, что из-за закрытой двери кабинета Маггловедения слышится довольно сильный шум. Так как руки были заняты, Паркинсон попросту толкнула дверь ногой – и застыла в дверном проеме, обводя взглядом класс. Студентов было около двадцати, потому что Маггловедению после победы придали статус обязательного предмета.
Дети, чтоб их.
Семнадцати-восемнадцатилетние «дети», занятые общением друг с другом и запуском сияющих всеми цветами радуги самолетиков, ее даже не заметили. Их голоса сливались в один ровный гул, из которого можно было выхватить только отдельные фразы:
– …и тогда я ему говорю…
– …да ну тебя к Хагриду с такими…
– …приснилось, будто я падаю…
– …эй, летит, летит!..
– …терпеть не могу, когда на завтрак…
– … ухватилась за что-то…
– …ой, да ладно вам, кому интересен этот…
– …осторожно!..
– …вы совсем обалдели, что ли, со своими…
– …как настоящий придурок…
– …проснулась – дергаю Анн за волосы…
– …Росс, я твой самолет знаешь, куда…
Панси сгрузила книги и документацию на ближайшую парту и тихонько постучала костяшками пальцев по дверному косяку. Разговоры оборвались на полуслове, студенты повернулись к двери.
– О, да у нас новенькая! Заходи, профессор не пришла еще, – развязно сказал лохматый рыжий парень, сидящий за первой партой. – Только на будущее – в будние дни ношение школьной формы обязательно. Как староста говорю.
Паркинсон подняла бровь, ухмыльнулась краешком рта – это было забавно. И это представление почему-то хотелось досмотреть до конца.
Хрупкая блондинка, машинально сжимающая левой рукой волшебный самолетик, который в крутом пике обрушился ей на голову несколько секунд назад, вдруг вскочила, тычком в плечо заставляя подняться и соседа по парте. Глядя на них, остальные слизеринцы тоже принялись вставать.
– Малфой, у тебя с головой не все в порядке? – тем же тоном спросил рыжий, запуская в девушку еще один самолетик.
Малфой? Люси Малфой?
Люси Малфой – не то двоюродная, не то троюродная сестрица Драко, едва ли не единственная, к кому он был привязан?
Панси наконец-то осознала, почему добрая половина студентов кажутся ей знакомыми. Так оно и было на самом деле. И кроме Люси, в этом же классе учились сестры Милли Булстроуд – Маргарет и Мари-Анн. Вон они, сидят у окна за второй партой, смотрят на тебя одинаково зелеными глазами.
Панси, ты такая молодец, что словами и не передать. Хоть бы чуть подумала. У вас же всего шесть лет разницы. Естественно, что никто из тех, кого ты помнишь первокурсниками и второкурсниками, Хогвартс еще не закончил.
– Это у тебя, придурок, не все в порядке с головой! – негромко огрызнулась Малфой, прежде чем сказать совсем иным тоном и голосом: – Здравствуйте, профессор Паркинсон!
Рыжий уставился на Панси, как на третье воплощение Того-кого-нельзя-называть. Гриффиндорцы со свойственной им заторможенностью один за другим поднимались на ноги. Выражения их лиц менялись, как по мановению волшебной палочки.
От пришедшего на ум сравнения Паркинсон поморщилась. «Никогда бы так не подумала, если бы не пять лет, прожитых среди магглов. Интересно, это хорошо или плохо?»
– Доброе утро, – наконец сказала Панси, снова обводя учащихся оценивающим взглядом.
– Доброе утро, профессор Паркинсон, – нестройно ответили студенты.
– Садитесь, – она вынула нужный учебник из стопки и прошла через весь кабинет к учительскому столу.
Как только студенты сели по местам, гомон возобновился, отличаясь от прежнего шума только уровнем громкости. Это поставило Панси в тупик. Насколько она помнила, даже на самых скучных занятиях ее курс старался вести себя более-менее прилично, за исключением стычек с гриффиндорцами, выкриков с места и периодического обмена записками.
– Тише, пожалуйста, – сказала Панси, открывая ящик стола в наивных поисках мела.
«Конечно, никто не будет пользоваться мелом в магической школе. Палочку ты забыла. Умница, Паркинсон».
Тишины в классе по-прежнему не было. Если слизеринцы просто молча наблюдали за ее действиями, то гриффиндорцы поступали в точности наоборот: хихикали, вертелись, громко шептались и прочее.
Накричать на них, что ли?
– Кто-то не понял, что урок давно начался? – как бы в пространство спросила Панси, искоса глядя на рыжего гриффиндорца, который что-то оживленно рассказывал соседке по паре – миловидной брюнетке с длинной косой через плечо.
– Да неужели!
Гриффиндорец успешно сделал вид, будто не заметил ни взгляда Панси, ни того, что соседка пнула его под столом, чтобы замолчал.
Паркинсон резко выпрямилась. Тело отозвалось очередной порцией боли, в голове словно взорвали фейерверк. Кабинет поплыл перед глазами.
– Встать! – рявкнула Паркинсон, опираясь рукой на стол, чтобы не упасть. – Имя?
Он вставал очень медленно, лениво. Сунул руки в карманы брюк, насмешливо наклонил голову.
– Илай Росс, профе-е-ессор.
Панси была знакома с теорией цикличности истории. В этот момент ей, как никогда, казалось, что эта теория – единственная верная. Только вот в роли наглого, развязного Малфоя, считающего, что ему все обязаны и все должны, не уважающего никого, кроме себя самого, отчего-то выступал гриффиндорец.
– Илай, встань нормально, не нарывайся! – отчетливым шепотом сказала его соседка, нервно теребя кончик косы.
– Оливия, да ладно тебе, – отмахнулся парень. – Нормально я себя веду.
Головокружение исчезло так же внезапно, как и появилось.
– Молчать! – стукнула ладонью по столу Панси. – Десять баллов с Гриффиндора. Скажите спасибо мистеру Россу.
Класс отреагировал довольно спокойно: то ли студенты не поверили, что профессор снимет столько баллов в первый же день, то ли уже привыкли терять очки из-за старосты.
– Не имеете права, – ухмыльнулся Росс. – Вы сами опоздали на пятнадцать минут. Тоже мне, профессор.
– Я сказала: молчать, – процедила Панси сквозь зубы. – Достали пергаменты, перья. В левом верхнем углу напишите свою фамилию и курс.
– Контрольная? На первом уроке?! – не выдержала кудрявая девчонка с последней парты, страдальчески распахнув глаза.
– Что мы будем писать? – поддержал ее парень из Слизерина.
– Хм, дайте-ка подумать? – Панси картинно поджала губы, на весу раскрывая учебник. – Может быть, ответите на вопросы с восьмой страницы своего учебника? Те самые, над которыми написано: «Вопросы по материалу шестого курса»?
Она продемонстрировала студентам раскрытый на нужной странице учебник и добавила жестким голосом:
– Страница восемь. Начали.
Возобновившийся было гомон стих, когда она обронила, садясь за стол и закидывая ногу на ногу:
– За каждое сказанное вслух слово я сниму пять баллов с факультета.
Боль в спине усилилась, не исчезая больше ни на мгновение, но остаток урока прошел в блаженной для Паркинсон тишине.
«Не так уж сложно, а, Панси?»

***

12 сентября 2003 года

Пятничным вечером Панси курила на подоконнике, мечтая о кофе.
Вторая неделя педагогической деятельности подходила к концу, итоги были неутешительными, а в пачке оставалось всего две сигареты. Почти ничего, если разобраться.
Чашка кофе помогла бы ей куда больше, чем курение.
Ужасная привычка.
Но для того, чтобы заполучить порцию кофеина, нужно было пойти на традиционное вечернее «совещание» и общаться с людьми, которые – у Панси уже не было сомнений – считали ее безголовой слизеринской мерзавкой, абсолютно неспособной к преподаванию.
Самой Паркинсон казалось, что она вела уроки… ну, не гениально, конечно, но вполне приемлемо. Так как она заснула, не разобравшись с планированием до конца, у всех, кроме третьекурсников, на первом занятии прошли контрольные работы. Третьекурсники писали сочинение «Зачем изучать Маггловедение?»
Грейнджер подскочила к Панси в первый же день перед обедом, встревоженная и рассерженная, растерявшая все свое спокойствие, что так бросалось в глаза на собеседовании:
– Панси! Ты что, действительно дала детям контрольную работу в первый же день?!
– И тебе, Грейнджер, приятного аппетита! – пробормотала Паркинсон, усаживаясь на облюбованный ею крайний стул. Сегодня это место показалось ей еще привлекательнее, потому что рядом никто не сидел – Лонгботтома на обеде не было.
Грейнджер недолго думая села рядом, продолжая тараторить:
– Панси, ни в коем случае нельзя давать контрольные работы сразу после каникул! Ты бы хоть познакомилась с ними сперва, спросила, какие у них планы на будущее…
Панси убедилась, что кофе на обед тоже не положен, со вздохом налила себе тыквенного сока и ответила:
– Гриффиндорцы – ябеды. Не стыдно тебе, Грейнджер? Кстати, у этого рыжего какие планы на будущее, кроме того, что он стремится стать главной сволочью магической Британии номер два?
Грейнджер сбилась с мысли, замолчала и непонимающе уставилась на бывшую однокурсницу:
– У кого?
– Ну, рыжий такой, наглый… – пояснила Панси, обводя взглядом стол. От одного вида еды ее подташнивало. – Росс, кажется.
Выражение лица Гермионы описанию не поддавалось. И смущение, и тревога, и гнев.
– Так я и думала, – констатировала Паркинсон, не дождавшись ответа.
Гермиона молчала всего минуту, за которую Панси как раз успела решить, что одну отбивную организм переживет. Потом Грейнджер снова зачастила:
– Росс – это исключение из правил. Большинство учащихся очень умные, талантливые, грамотные…
– Грейнджер, не разоряйся. Я тебе охотно верю. Дай поесть спокойно, – без особой надежды попросила Паркинсон.
– Ты подготовила планирование? – деловито осведомилась Гермиона.
– Какая тебе разница? Его же директору сдавать, не тебе, – Панси пожала плечами.
– Ну, я подумала, что тебе может понадобиться помощь. Мы с Патрицией часто проводили совместные занятия.
– Патрицией? – не поняла Паркинсон, смирившись с тем, что Грейнджер все равно не уйдет, пока не выскажется.
– Патриция Дюпри, работала до тебя. Отличный педагог, умница, – голос Грейнджер заметно потеплел при воспоминании о бывшей коллеге. – Жалко, что ушла.
– Денег мало платили? – хмыкнула Панси, накануне как раз выяснившая размеры своей зарплаты.
– Просто она замуж вышла и уехала обратно во Францию.
«Панси, милая, ты хоть осознаешь, что уже пятнадцать минут вполне по-дружески разговариваешь с Гермионой Грейнджер, которую ты иначе, чем бобром, в школе и назвать не могла?»
Воистину, жизнь очень странная штука. Если не задумываться над тем, что рядом сидит Заучка Грейнджер, гриффиндорская выскочка, подруга Поттера и зануда, выяснялось, что с этой девушкой вполне можно спокойно пообщаться, пусть даже на такие темы, как календарно-тематическое планирование или предыдущий учитель Маггловедения.
«Эксперимент сработал, ага. Так и скажу куратору: вы, мол, изменили мне жизнь. Спасибо программе «Истоки» за мое обновленное будущее».
Нет, спокойно. Тебя, Паркинсон, язва слизеринская, изменит только могила.
После обеда она провернула финт с контрольной работой на занятиях с шестым курсом уже осознанно. Пока ребята пытались выудить хоть что-то из опустевших за лето кладовых знаний, Панси попробовала разобрать бумаги, оставшиеся от Дюпри. Ничего для себя полезного, к сожалению, она не обнаружила: планирование было только на третий курс и рассчитано на изучение Маггловедения по другому учебнику, а большую часть бумаг составляли заметки Патриции об учениках. Паркинсон их, конечно, просмотрела по диагонали, но, наткнувшись на фразу «Илай Росс – чудный талантливый мальчик!», окончательно потеряла интерес и доверие к записям Дюпри.
Спина болела вплоть до четверга. Кроме того, у Панси постоянно кружилась голова.
К четвергу Паркинсон наконец почувствовала себя лучше, а также приобрела не слишком лестную репутацию стервозной истерички среди учеников: в основном за постоянные наказания и пресловутые контрольные работы. К тому же в классе ей будто изменяла выдержка: желание повышать голос и пинать ни в чем не повинную мебель в порыве злости появлялось само собой и контролю не поддавалось.
«Ничего, будут больше бояться».
Страх, по мнению Панси, был куда более действенным мотиватором к обучению, чем любовь, поэтому все курсы теряли огромное количество баллов и получали сложные домашние задания. По сути, на уроках студенты изучали положенные по учебнику темы самостоятельно, а в качестве домашнего задания писали длиннющие эссе с использованием дополнительного материала.
В понедельник седьмого сентября учителя уже украдкой бросали на профессора Паркинсон неодобрительные взгляды во время совместных трапез и шушукались за спиной, когда думали, что она не слышит. Не все, конечно: Снейп молчал, директору явно было не до того, а Лонгботтом почти неотлучно сидел в своих теплицах.
А еще была Грейнджер, которая с гриффиндорской прямотой высказывала свои претензии по поводу стиля преподавания Паркинсон ежедневно и не по одному разу.
Еще одним из главных вопросов, обсуждаемых в классах и в учительской, стала манера профессора Паркинсон одеваться по-маггловски. Панси скорее умерла бы, чем призналась кому-то, что у нее банально нет денег на то, чтобы одеться по-человечески, то есть как положено.
Имея болезненную зависимость от чужого мнения по поводу своего внешнего вида, после своего «переезда» в маггловский мир Панси быстро обнаружила, что это довольно сильно мешает работать, экономить деньги, да и вообще жить.
Выглядеть как обычно она просто не могла: ее отправили к магглам, снабдив старенькой брошюркой по Маггловедению в три страницы, ключами от ведомственной квартиры, предоставляемой ровно на две недели, и бодрым напутствием «Ты сможешь!» в стиле пропагандистских плакатов времен Второй мировой. Ах да, еще ей великодушно позволили забрать из родного дома личные вещи, вероятно, лишь для того, чтобы при последней проверке конфисковать большую часть одежды на основании того, что она совсем не похожа на маггловскую.
Без денег и магии можно было забыть о многих привычных вещах, например, об услугах хорошего парикмахера. Или косметолога. Или маникюрщицы. Поэтому все, что могла Панси сделать для душевного равновесия, – не обращать внимания на чужое мнение. Правда, на то, чтобы коренным образом переломить себя, выработав иммунитет от косых взглядов, у нее ушел не один год.
Похоже, возвращение в родной магический мир сыграло злую шутку с ее так старательно взращенным безразличием, вызывая рецидив зависимости от чужого мнения.
А еще ей невероятно хотелось кофе. Панси даже стала видеть сны: чашка, полная до краев черным кофе, ароматным, с пенкой. Она просыпалась, чувствуя запах корицы, и моментально приходила в уныние, понимая, что это был всего лишь сон.
Достать кофе в Хогвартсе было почти нереально. Его не подавали за завтраком, не включали в меню обеда и тем более ужина: ароматный напиток был признан вредным для растущих детских организмов. В учительской кофе был, но там никогда не бывало Панси.
В итоге этим пятничным вечером Паркинсон имела две сигареты, наполовину подготовленное планирование, кипу контрольных и домашних работ для проверки и полное отсутствие перспектив.
Весело, что и говорить.
От стука в дверь Паркинсон подпрыгнула, уронив почти целую сигарету за окно.
– Вот черт! – пробормотала Панси, спрыгивая с подоконника и закрывая окно взмахом палочки. – Я иду!
Грейнджер, ну кто же еще?
– Ты не пришла на собрание, – тоном судебного прокурора сказала Гермиона. – Опять.
Панси страдальчески поморщилась. Началось.
– Ты что, куришь?! – брови Грейнджер поползли вверх, почти сливаясь с челкой.
– Что за молодежь пошла! – услышала Панси голос портретной дамы.
– Помолчите, а?! – не выдержав, огрызнулась Паркинсон. – Грейнджер, или заходи, или уходи.
В общем-то, предложение было с подтекстом «Вали отсюда ради всего святого», но декан Гриффиндора предпочла проигнорировать явную угрозу в голосе бывшей однокурсницы, шагнув внутрь.
Панси закрыла дверь, выжидающе уставилась на Гермиону:
– И? Что ты хотела мне сказать?
Грейнджер без приглашения села в единственное кресло:
– Знаешь, когда я только начала работать, я выгнала ученика из класса.
«О да. То, что мне сейчас нужно больше всего на свете: выслушивание мемуаров Грейнджер».
– Да неужели?
– Не ерничай, пожалуйста, – вполне нормальным голосом попросила Гермиона. – Я объясню. Ученики сорвали мне урок, я накричала на них и выгнала одну из студенток из класса. Я так поступила, не подумав. На следующий день ни один человек с их курса не явился на занятия.
Она замолчала. Выждав пару минут для верности, Паркинсон рискнула задать вопрос:
– И чему этот рассказ должен научить меня?
Гермиона как-то странно улыбнулась:
– У нас не принято так говорить, но… Если учитель не любит свою работу, он портит жизнь не только себе.
Панси села на край письменного стола, немного помолчала, прежде чем пожать плечами и ответить:
– Я не хочу работать учителем, это так, но…
– Но у тебя нет другого выхода, – кивнув, закончила фразу профессор Чар. – Тогда, если ты не полная идиотка, ты должна понимать, что отлынивание от работы, игнорирование коллег, бесконечные контрольные работы и курение не решат твоих проблем.
У Грейнджер всегда был синдром учительницы, сколько Панси ее помнила.
– У меня нет проблем, – как можно независимее ответила Паркинсон, отгоняя предательские мысли о том, что на этот раз Гермиона точно права.
– К сожалению, есть, – вздохнула Грейнджер. – В следующий понедельник приедет человек из Министерства. Он проверит всю документацию и посетит один из твоих уроков по выбору. Кто-то из родителей написал жалобу. Маггловедение сейчас – крайне важный предмет, никого не берут на мало-мальски престижную работу без хороших знаний по Маггловедению.
Панси до боли вцепилась в крышку стола.
«Умница, Паркинсон. Оказывается, ты ни на что не способна».
– На самом деле тебе повезло, что проверка будет в начале учебного года, – сказала Гермиона, вставая. – Первый месяц темы обычно довольно простые, можно успеть нагнать, если постараться. Вопрос лишь в том, будешь ли ты стараться.
Панси продолжала хранить молчание, всерьез опасаясь, что, заговорив, не сумеет справиться с голосом.
Уже у двери Грейнджер обернулась и добавила:
– Проблемы имеют свойство нарастать как снежный ком. Для начала – доделай это дурацкое планирование, наконец! Я всегда готова тебе помочь, если нужно.
Гермиона вышла, оставив после себя странный аромат лекарственных трав, а Панси с трудом смогла пошевелиться. Голова была пустой и легкой.
Паркинсон снова распахнула окно и долго стояла, жадно дыша полной грудью. Ей нужно было принять решение, но мысли ускользали, путались. Она могла думать только о кофе.
Часы отбили полночь, когда Панси надела теплый свитер, положила несколько галлеонов в карман джинсов и вышла из комнаты.
Оказавшись в темном коридоре, Паркинсон быстро растеряла всю решимость и едва не повернула назад: в отличие от той же Грейнджер, Панси довольно редко нарушала школьные правила и после отбоя по Хогвартсу почти не разгуливала. Не то чтобы ей было очень страшно, но идти почти в полной темноте, освещая дорогу с помощью Люмоса, было как минимум неудобно. Кроме того, ее не оставлял иррациональный страх быть пойманной одним из профессоров. Почему-то убедить себя в том, что сейчас она является преподавателем и имеет полное право находиться вне спальни после отбоя, не получалось.
До первого этажа Панси добралась без приключений, умудрившись даже не разбудить ни одного из обитателей картин. А потом ее ангел-хранитель, видимо, решил, что хорошего понемножку. Негромкий разговор из-за очередного поворота она, к счастью, услышала раньше, чем свернула за угол.
– Я просто не понимаю, зачем это нужно… – Панси инстинктивно замерла на месте, услышав тихий разборчивый шепот. – Неужели без этого никак нельзя?! Два года все было нормально, и вдруг…
Наступила долгая пауза, во время которой Паркинсон успела нафантазировать себе невесть что и уже почти собралась выйти из-за угла, по-снейповски сверкая глазами, и снять с нарушителей десяток-другой баллов, как вдруг…
– Гермиона, я не озабоченный подросток, мне сорок три года.
«Черт».
Логическому осмыслению услышанное не поддавалось, поэтому Панси просто слушала дальше, не решаясь пошевелиться.
– Тогда, может, перестанем встречаться в школьных коридорах?! – от возмущения Грейнджер зашипела, как заправская гадюка. – Все равно все знают!
– Когда ты подпишешь документы, – голосом Снейпа гвозди можно было забивать.
– Но я не хочу, – даже по шепоту было слышно, что Гермиона всерьез расстроена.
– Я так и думал, – веско сказал слизеринский декан и, судя по звукам, пошел прочь.
Вскоре его шаги окончательно затихли. Панси прижалась спиной к каменной стене, дожидаясь, когда Грейнджер тоже уберется восвояси.
– Вот же ублюдок слизеринский, – четко пробормотала Гермиона, прежде чем уйти.
Выждав еще несколько минут для верности, Паркинсон осторожно выглянула из-за угла: коридор был пуст. Поминутно косясь по сторонам, стараясь не думать о сцене, свидетельницей которой только что невольно стала, она добралась до входной двери.
Голос над самым ухом раздался в тот самый момент, когда она дотронулась до круглой ручки:
– Ну, и куда ты собралась?
К своему удивлению и даже гордости, Панси умудрилась сдержаться и не заорать в голос.
«Это не закрытое учебное заведение, а просто ночной клуб какой-то!»
– Лонгботтом, твою… бабушку! – она резко развернулась, оказавшись лицом к лицу с Невиллом. – Ты уже забыл, что так подкрадываться к людям со спины чревато?!
Он только усмехнулся, одним пальцем отводя ее палочку от собственного горла:
– Ты что, решила сбежать до проверки? А вещи почему не забрала?
– Я вернусь утром, отстань! – Панси дернула дверь, но безрезультатно.
Лонгботтом сложил руки на груди, наблюдая за ее стараниями:
– Ничего не выйдет, – пожал он плечами. – На ночь все двери опечатывают, а пароль знает только Минерва.
– Сплошные нарушения правил эвакуации при пожаре, – пробормотала Паркинсон себе под нос, напоследок пнув дверь ногой. – А ты-то что тут делаешь? – взглянула она на Невилла исподлобья.
– Я дежурю. Так куда ты собиралась?
Панси вздохнула. В общем-то, идея аппарировать в ближайший круглосуточный магазин уже не казалась ей настолько гениальной.
– Слушай, Лонгботтом, – вполне по-человечески сказала она. – А у тебя кофе есть?
Полчаса спустя бывшие гриффиндорец и слизеринка, идейные враги, мирно расположились друг напротив друга в учительской. Панси сидела в кресле возле камина, с неописуемым наслаждением вдыхая аромат кофе, сваренного Лонгботтомом. Невилл сел на ковер в двух шагах от нее.
– Фирменный бабушкин рецепт, говоришь? – полувопросительно произнесла Панси, делая первый глоток. Вкус кофе был странноватым, но неожиданно приятным. – Вкусно.
– Бабушка всегда говорила, что это кофе взаимопонимания.
Паркинсон совершенно не волновало, что на часах уже был второй час ночи. Неудивительно – завтра, вернее уже сегодня, суббота. Куда более странным был тот факт, что рядом с Лонгботтомом ей отчего-то легче думалось. То ли кофе и правда подействовал, но момент, когда они перешли на обсуждение ее проблем, Панси потом так и не вспомнила.
– Признайся честно, ты просто не хочешь работать, – лениво протянул Невилл, ковыряя кочергой в камине.
– Я провожу уроки! – возмутилась Паркинсон, допивая последний глоток кофе.
– Я не о том. Проводить уроки можно по-разному. Прийти и рассказать все самому. Научить студента, как он может все узнать. Дать задание для самостоятельной работы.
Лонгботтом говорил очень спокойно, расслабленно, положив голову на сиденье соседнего кресла. Его профиль четко вырисовывался на фоне пламени.
– Но я так и делаю! – Панси даже подскочила в кресле.
– Нет, – все тем же спокойным уверенным тоном продолжил Невилл. – Ты оставляешь им для самостоятельного изучения все. Это неправильно, они ничего не запоминают. Тебе лень готовиться к урокам. Ты просто не хочешь работать, только и всего.
Панси злилась минут пять в тишине, а потом вздохнула:
– Да, я просто не хочу работать.
Сказала – и сразу стало легче.
Невилл едва заметно улыбнулся, заставив Паркинсон отчетливо скрипнуть зубами.
– Зачем тебе это, Панси? – неожиданно серьезно спросил Лонгботтом, резко поднимаясь с ковра и нависая над ее креслом. – Это ведь не просто работа. Тут что-то другое, верно?
Много позже, засыпая под пение какой-то случайной рассветной пташки, Панси вспомнила, как смотрела на Невилла Лонгботтома – первого настоящего собеседника за последние годы – из глубин своего кресла, не имея права ответить на его вопрос, и подумала, что на месте Лонгботтома обязательно попыталась бы узнать правду, хоть бы и силой. Невилл же молча ушел из учительской, не дождавшись ответа, оставив Панси полный кофейник и неясное чувство потери.
Чувство это было неожиданным, ничем не оправданным и совершенно неуместным.
«По ночам, Паркинсон, надо спать, чтобы ерунда всякая в голову не лезла», – подумала Панси, в который раз пытаясь улечься поудобнее.
В который раз – безуспешно.