Приглашаем всех творцов принять участие в конкурсе "Однажды 20 лет спустя" в честь юбилея ТТП!   

13 сентября 2003 года

Бывают такие утренние моменты – на границе между сном и явью, – когда кажется, будто известны ответы на все вопросы. Всего несколько секунд чистого, ничем не замутненного удовольствия. И ты открываешь глаза, видя перед собой будущее как на ладони, все варианты и возможности. Хочется запомнить это чувство собственного совершенства, но уже через пару минут после пробуждения от него остается лишь смутная радость, а вскоре исчезает и она.
Можно лишь удивиться своей наивности: ведь решение, казавшееся таким простым, естественным и верным, вдруг оказывается абсолютно невозможным и, более того, глупым.

Паркинсон проспала около часа и, проснувшись, резко села в постели, пораженная неожиданной в своей простоте мыслью.
«Нужно вернуться в маггловский мир навсегда».
Отказ от имущества, права на реабилитацию… Бред, конечно. Но, с другой стороны, у этого варианта есть свои преимущества. Можно попробовать получить какое-нибудь образование, устроиться на постоянную работу. Никто больше не станет ее вынуждать осваивать новую профессию каждые пару месяцев. Сама себе хозяйка, никому ничего не должна.
«Да нет, полный бред», – отмахнулась от собственных мыслей Панси, укладываясь обратно в постель с намерением снова заснуть.
Сон не шел. Сознание было на удивление ясным и четким. Паркинсон отчего-то чувствовала себя абсолютно отдохнувшей и полной сил. И идея ухода обратно в маггловский мир уже не казалась бредовой. Только что-то не давало покоя, мелькало на периферии сознания.
«Подумай, Панси. Спокойная жизнь вдалеке от внутренних распрей магического мира, от этой холодной войны против чистокровных, от презрительных взглядов. Ведь ничего не изменилось к лучшему за эти пять лет, лишь Министерство провозгласило политику терпимости и толерантности, но когда кто-то прислушивался к официальной позиции правительства?»
Правда, возвращение к магглам в подобных условиях может расцениваться исключительно как признак слабости. Особенно если учесть, что на кону стоит нормальная жизнь в собственном доме на приличные проценты от наследства.
Бегство – вот как это называется.
Сбежать в нескольких шагах от цели после пяти лет борьбы и лишений? Это будет слишком… по-гриффиндорски.
«Снейп бегства не поймет».
Может, Снейп и есть камушек в ботинке.
Нужно было поговорить с деканом в первый же день, наплевав на чаепитие у директора, косые взгляды коллег и острое чувство стыда. Стыда оттого, что первые несколько месяцев пребывания в маггловском мире Панси ужасно злилась на профессора Зельеварения.
Северус Снейп. Невозмутимый, саркастичный декан Снейп, всегда стоявший горой за своих подопечных, какую бы глупость они ни натворили. Тот самый профессор Снейп, ставший директором Хогвартса после убийства Дамблдора. И тот самый предатель Снейп, исчезнувший из замка в ночь последней битвы с Волдемортом, фактически оставив Слизерин на растерзание остальным.
И Панси совершенно точно знала, почему той ночью вскочила на ноги с криком: «Да он же здесь! Поттер здесь! Хватайте его!» Это все, что она могла сделать в тот момент как староста, чтобы защитить себя и свой факультет, потерявший единственного покровителя. Все вышло не так, как ей бы хотелось, но все же благодаря ее предательскому крику слизеринцев эвакуировали первыми. Так что Паркинсон с чистой совестью встречала рассвет первого дня в мире без Упивающихся и Волдеморта. Сделала все, что смогла. А тот, кто мог сделать лучше, исчез.
Арест спустя всего неделю после битвы показался ей ошибкой, Панси даже не попыталась связаться с матерью или попросить о помощи Малфоя. Официальная формулировка обвинения звучала довольно глупо. Но через месяц, который Паркинсон провела в уцелевшей части Азкабана, не ставшего более привлекательным местом в отсутствие дементоров, Визенгамот вынес приговор, буквально сломавший ей жизнь: полная конфискация имущества, запрет на использование магии. По сути – бессрочное заключение в мире магглов. А всегда спасавший и поддерживавший декан даже не появился на судебном процессе.
И Панси Паркинсон, подписывая согласие на участие в специальной программе Аврората «Истоки», поняла то, что могла была бы уяснить намного раньше, будучи слизеринкой: никто никому ничего не должен. Не следует ждать помощи от кого бы то ни было. В этом мире можно рассчитывать исключительно на саму себя.
Панси смирилась с этим.
Лишь год спустя Паркинсон перестала винить в своем жалком положении Снейпа, окончательно осознав, что изначально была выбрана для участия в этом эксперименте – фактически сирота, без связей или богатого влиятельного официального жениха, даром что чистокровная. Потому и слушание по ее делу было закрытым. Не предложи она сдать Поттера Лорду, Аврорат наверняка сумел бы обвинить ее в чем-нибудь другом.
Для Панси оставался неясным всего один момент: прошло пять лет, но она все еще оставалась для родного мира подлой предательницей, а Снейпа, Упивающегося смертью, убийцу Дамблдора и весьма неприятного, по мнению большинства, человека, магическое общество довольно быстро стало воспринимать как героя, не то забыв о прегрешениях слизеринского декана (как будто это было возможным!), не то лицемерно простив их ему в духе Макиавелли, мол, для победы все средства хороши.
Или потому, что зельевар едва не погиб в битве за Хогвартс и выжил совершенно случайно? Или свою роль сыграло заступничество Мальчика-который-выжил? Возможно, все дело в том, что об истинной роли Снейпа в этой войне благодаря Поттеру услышали все, но мало кто знал, за что именно осудили Паркинсон, и уж точно никто не поверил бы, что пять лет без магии среди магглов она заслужила одним-единственным подлым поступком. Даже вездесущая Скитер не рискнула написать о засекреченном процессе против Паркинсон. Все, чего Панси удостоилась, – две строчки в стандартной заметке о результатах заседаний Визенгамота.
Бред. Все ее детские обиды – полный бред. Дело не только в Снейпе. И пусть не он один остался на свободе после падения Волдеморта. Но из оправданных Визенгамотом только он был двойным шпионом и регулярно рисковал жизнью ради победы. Профессор Северус Снейп свободу, нормальную работу и право на счастье заслужил – теперь Панси понимала это четко.
Но как он может жить с осознанием собственной вины? Как ему удалось построить нормальные – более чем нормальные! – отношения с коллегами после убийства директора, пусть даже газеты не врут и старик сам молил о смерти?
Панси с головой укрылась одеялом, крепко зажмурившись в отчаянном желании снова заснуть, выбросив все пустые рассуждения из головы. Уже прекрасно понимая, что придется вставать и идти на завтрак. И что от этих мыслей уже не удастся избавиться.
Она со вздохом выбралась из постели, пробежалась босиком по холодному полу до окна, отработанным движением открыла его и щелчком выбила из пачки предпоследнюю сигарету. Сделала первую затяжку, прикрыв глаза, чтобы не видеть собственное отражение в оконном стекле.
– Господи, ну и каша у тебя в голове, Паркинсон! Кофеин тебе вреден, – она нарочно сказала это вслух, чтобы доказать самой себе, что ничего не изменилось. Что она все та же слизеринская язва Паркинсон, которая не отступится, а будет бороться за свои права до конца. Легкое головокружение после четвертой затяжки Панси почти обрадовало – это было привычно, куда более привычно, чем мучительные размышления с утра пораньше.
Обманывать саму себя тоже было привычно, но если начистоту… Кофеин, конечно же, был ни при чем. Виноваты были МакГонагалл, Грейнджер и, разумеется, Лонгботтом, которые вели себя так, словно Панси Паркинсон никогда не произносила тех роковых слов. Это обескураживало, сбивало с намеченного курса и не давало покоя. Хотелось снова довериться кому-то, решиться попросить о помощи… перестать быть одиночкой.
Предательское желание.
Панси закрыла глаза и тихо выдохнула вместе с сигаретным дымом, будто читая мантру:
– Одиночество – извечный рефрен жизни. Оно не хуже и не лучше, чем многое другое. О нем лишь слишком много говорят.
Книги еще никогда ее не подводили.

***

Паркинсон не особенно нравилось в библиотеке.
Нет, Панси любила читать. Знала классику – и маггловскую, и магическую, могла почти наизусть продекламировать «Ромео и Джульетту» или «Фауста». Она испытывала благоговение перед древними фолиантами в кожаных переплетах, пахнущих пылью. В последние годы влюбилась в аромат свежих, только что из типографии, газет. Прожить день, не прочитав ни строчки, для Паркинсон было невозможным, даже когда она работала официанткой по восемнадцать часов в сутки.
Но библиотека Хогвартса ассоциировалась у нее исключительно с изнурительной подготовкой к экзаменам, злыми шутками в адрес Грейнджер, написанием жутких длинных эссе, объем которых некоторые профессора мерили специальной рулеткой, но никогда – со знанием.
В субботу библиотека была предсказуемо пуста, но комфортнее от этого Панси себя не чувствовала. Она обреченно листала очередную книгу, посвященную методике преподавания в магических школах, начиная тихо звереть. Первые пятнадцать страниц составляло пространное введение, посвященное авторским рассуждениям о великой роли учителя. С трудом продираясь сквозь частокол казенных фраз, Панси никак не могла сосредоточиться: собственные ехидные комментарии к каждой прочитанной фразе запоминались куда лучше, чем сам текст.
«Наиболее важной проблемой в образовательном и воспитательном процессе всегда являлась проблема подготовки высококвалифицированных учителей, а точнее профессионально компетентных в своей сфере деятельности...»
«Кто бы сомневался».
«...Эта проблема является актуальной на сегодняшний день, так как приобретение учителем профессионализма – процесс долгий и достаточно трудоемкий...»
«Назовите хоть одного человека, который уже родился профессионалом, а не постигал азы профессии долго и мучительно».
«...Компетентность педагога играет большую роль в социально-экономическом развитии общества. В условиях социально-экономических перемен в обществе значительно меняется статус педагога, его функции, требования к профессиональным и личностным качествам...»
«Именно поэтому, дорогая Панси, к тебе скоро явятся с проверкой работники Министерства, которые зачастую понятия не имеют, как, собственно, живут магглы и что такое компетентность педагога».
«...В настоящий момент компетентный педагог не только передает опыт предыдущих поколений, но и осуществляет критическую оценку этого опыта, чтобы сохранять общечеловеческие ценности для дальнейшего развития общества...»
– Мерлин, она хоть сама поняла, что написала?!
– Сама с собой разговариваешь? – послышался усталый голос Грейнджер.
Панси молча подняла голову. Гермиона выглядела непривычно неряшливо и вообще как-то странно: всегда аккуратный пучок сменила небрежно заплетенная коса, вместо строгой учительской мантии – простые серые брюки и толстовка. Под глазами залегли тени, уголки губ грустно опущены вниз. Это Грейнджер-то, поминутно расплывающаяся в улыбке даже после того, как отругала студента за нарушение дисциплины!
Не связан ли странный внешний вид профессора Чар с эпизодом, свидетельницей которого Паркинсон стала прошлой ночью?
У Панси против воли вырвалось:
– У тебя что-то случилось?
Похоже, Гермиона удивилась этому вопросу не меньше самой Паркинсон:
– Э... Нет, а с чего ты взяла? – настороженно спросила она.
«Минус десять баллов со Слизерина, мисс Паркинсон! Грейнджер совсем необязательно знать, что ты суешь свой не слишком короткий нос в ее дела. Даже если тебе очень интересно, что общего может быть между слизеринским деканом и гриффиндорской заучкой».
– Плохо выглядишь, – нарочито небрежно ответила Панси, делая вид, что безумно увлечена книгой.
«...Также необходимо отметить, что в политической сфере общества компетентность учителя занимает немаловажное место, так как от убежденности педагога, его увлеченности своим предметом, умения добиться понимания и усвоения учащимися основных закономерностей предмета зависит во многом формирование у учащихся правильных взглядов и мнений, которые затем будут служить им руководством во всех действиях...»
Гермиона молчала так долго, что Панси уже забеспокоилась, не научил ли ее Снейп «факультативно» леггилименции.
– Ты зря читаешь эту чушь, – наконец прервала паузу Грейнджер. – Одна сплошная вода, никакой реальной пользы.
– И что прикажешь мне делать? – буркнула Панси, переворачивая страницу. – У нас в библиотеке все книги по педагогике – одна вода и никакой пользы. Аппарировать в Лондон, что ли?
Гермиона села напротив, отложив в сторону собственную книгу обложкой вниз.
– Ну зачем сразу в Лондон? Панси, маггловские книги не помогут, потому что методика преподавания в волшебной школе все-таки довольно специфична. А в учебниках по магической педагогике ты не найдешь ничего стоящего, потому что в нашем мире институт высшего педагогического образования не сформирован.
Грейнджер сказала «в нашем мире» так, будто не являлась магглорожденной, будто давно отказалась от связей с родным миром. Почему-то от осознания этого факта больно царапнуло где-то в горле. Нет, это не чистокровный снобизм. Это… обида за маггловский мир?
«Да, Панси, именно. Просто не думай об этом».
Собственные эмоции в последнее время слишком часто озадачивали.
– Магическому обществу невыгодно готовить специалистов по методике преподавания, потому что рабочих мест для них слишком мало. Здесь поможет только практика. Я предлагаю поступить следующим образом, – подвела итог Гермиона. – Послезавтра я поменяюсь с… с кем-нибудь… и приду на твой урок. Как куратор. Или как декан Гриффиндора, там разберемся.
Панси поджала губы:
– А с чего ты взяла, что мне нужна твоя помощь?
«Потому что тебе нужна помощь, Панси».
Она невольно вздрогнула, потому что ехидный внутренний голос, всегда звучащий в голове, неожиданно изменился.
Теперь это был голос Невилла Лонгботтома.
«Ты подумаешь об этом позже. Когда проверяющий уедет, тучи над головой развеются, а ты снова станешь ужасной училкой, ты позволишь себе сесть и проанализировать, с чего бы это вдруг таким важным стало для тебя мнение Лонгботтома».
– Хорошо, Грейнджер. Я согласна.
В конце концов, она ведь слизеринка. А слизеринцы могут позволить себе очень многое для достижения цели, даже согласиться принять чью-то помощь, не так ли?
А если Грейнджер не поможет – у Панси всегда есть запасной вариант.

***

14 сентября 2003 года

Всю субботу Панси работала с учебными планами, пытаясь все-таки довести их до ума, а воскресным утром наглая министерская сова уронила прямо в омлет на тарелке Панси письмо от куратора Конноли с требованием срочно явиться на встречу. Пришлось забыть о внушительной стопке непроверенных контрольных работ и идти в Хогсмид, чтобы воспользоваться одним из тамошних каминов. Шальную мысль об аппарации сразу за границей защитного купола Хогвартса Паркинсон отбросила, поэтому в назначенное место в центре Лондона прибыла ближе к обеду.
Джордж Конноли ждал ее в маленьком маггловском ресторанчике недалеко от «Дырявого котла». Заведение оказалось на удивление приличным, и Панси даже на мгновение пожалела, что не стала переодеваться, а явилась в потертых голубых джинсах и водолазке.
«Забавно. Как по магической школе в подобном виде ходить – так запросто, а как в маггловский ресторан – так стесняешься отчего-то», – насмешливо фыркнул внутренний голос. По-прежнему Лонгботтом, разумеется.
– Добрый день, куратор, – произнесла Панси, велев внутреннему голосу заткнуться, а то так и до раздвоения личности недолго.
– Здравствуйте, мисс Паркинсон, – Конноли слегка вздрогнул, оборачиваясь и вставая. – Чудесно выглядите. Присаживайтесь.
Комплименты от куратора – это было что-то новенькое.
Паркинсон машинально села на предложенный аврором стул, от изумления вздернув левую бровь – глупая привычка подражать декану, оставшаяся со школьных лет. Официант, как по волшебству возникший у столика, вопросительно поднял блокнот.
– Вы голодны, мисс Паркинсон? – шелковым голосом спросил Конноли.
Странное, давно забытое чувство. Быть привлекательной, интересной. Женщиной, в конце концов, а не опытным образцом.
Кажется, в последний раз ее куда-то приглашали года три назад. Но тогда они оба – и Панси, и ее кавалер – точно знали, что их роман продлится всего пару месяцев: он приехал из Лондона в Эдинбург в командировку по приглашению крупного банка. Паркинсон тогда работала официанткой, обслуживала вечеринки и официальные приемы. На одном из них они и познакомились. Ей нужны были простые человеческие отношения с кем-то никак не связанным ни с магическим миром, ни с миром городских окраин. Адаму нужно было с кем-то убить вечер. Идеальное сочетание.
Но неожиданное проявление чисто мужского интереса от давно знакомого человека, от куратора из Аврората, знавшего о Панси абсолютно все, включая мельчайшие детали ее единственного романа? Или ей мерещится, и Конноли всего лишь вежлив?
Тогда, кажется, пора сдаваться колдомедикам или психиатрам.
– Закажите что-нибудь на ваше усмотрение, – выдавила из себя Паркинсон, осознав, что пауза неприлично затянулась. И добавила, не сдержавшись: – И кофе, пожалуйста. А здесь можно курить?
– Вам – можно, – ответил Конноли, прежде чем обратиться к официанту.
Поглощенная поиском купленных сигарет в сумочке, Панси не услышала, что именно заказал аврор. Нервно содрала пластиковую упаковку, выбила сигарету, безрезультатно поискала зажигалку – и вздрогнула от неожиданно вспыхнувшего перед лицом пламени.
– Это уже слишком! – безапелляционно заявила она, отталкивая руку Конноли и убирая оставшуюся незажженной сигарету. – Вы что, издеваетесь?!
Джордж Конноли вежливо улыбнулся, но Панси вдруг заметила, какие серьезные у него глаза:
– Ну что вы, милая мисс Паркинсон, отчего же мне не поухаживать немного за привлекательной девушкой? Позвольте поцеловать вам руку?
Словно во сне, Панси послушно протянула руку. Аврор почтительно прикоснулся к тыльной стороне ладони губами, одарив Паркинсон очередным серьезным взглядом. Он слегка сжал ее руку, вкладывая что-то в ладонь, и Паркинсон машинально стиснула пальцы в кулак. Конноли кивнул с едва заметным одобрением.
– Извините, я на минуту, – она осторожно встала.
– Прямо по коридору и направо, – все тем же вежливо-предупредительным тоном сказал мужчина.
Убедившись в том, что в уборной больше никого нет, Панси заперлась в одной из кабинок и наконец-то разжала кулак. Клочок бумаги, исписанный неразборчивым почерком. Она порадовалась, что захватила с собой сумку, в которой лежала палочка.
Легкое заклинание увеличения – и вот она уже жадно читала:
«Мисс Паркинсон!
Я приношу Вам искренние извинения за свое поведение. Поймите правильно: Вы очень привлекательная молодая женщина, Вы очень нравитесь мне, но исключительно как личность. Я давно женат и счастлив в браке. Но обстоятельства таковы, что единственным оправданием нашей сегодняшней встречи могут быть неофициальные отношения...»
Панси хмыкнула: все-таки слишком долго она оставалась в одиночестве, иначе сразу распознала бы игру в поведении куратора, не подумав ничего лишнего. Как высокопарно выражается, однако!
«...Разумеется, подобные отношения строго запрещены, но в сложившейся ситуации из двух зол я выбираю меньшее: выговор за нарушение субординации, но чистую совесть.
После того как Вы дочитаете письмо, его необходимо уничтожить самым тщательным образом. Вы же вернетесь за столик и постараетесь вести себя так, словно находитесь на свидании. Если у наблюдающих за Вами возникнут малейшие сомнения в истинной причине этой встречи, нам обоим может не поздоровиться. Поэтому я прошу Вас подыграть мне. Выбирайте темы для разговора, воздержитесь от обсуждения вопроса, который я подробно опишу ниже, – ради Вашего же блага. Если какие-то моменты будут для Вас неясны, лучше договориться о новой встрече на территории Хогвартса. Мой племянник учится на втором курсе – проблем с посещением школы не будет. Если эта встреча будет Вам необходима – упомяните в разговоре Вашего приятеля Адама...»
Все-таки профессиональная деформация – страшная вещь. Конноли был предусмотрителен и скрупулезен настолько, насколько это вообще возможно.
«...Итак, причина нашей сегодняшней встречи – предстоящая министерская проверка преподавателя Маггловедения, которая назначена на следующий понедельник. Во-первых, на мистера Андерсена, заявившего жалобу на Вас, было оказано серьезное давление, так что его можно понять. Во-вторых, вся эта проверка затеяна с единственной целью – показать Вашу несостоятельность как педагога. В-третьих, сроки проверки будут изменены: вместо следующего понедельника проверяющий приедет в Хогвартс в субботу двадцатого сентября. Вам и директору, естественно, сообщат в последний момент. Один из классов по выбору протестируют на знание пройденного за это время материала, в другом потребуют провести открытый урок, невзирая на то, что проверяющий прибудет в выходной день.
Разумеется, у Вас возникает закономерный вопрос – почему?
Как ни банально, мисс Паркинсон, все дело в Вашем имуществе и банковском счете. В случае невыполнения Вами условий эксперимента все Ваше имущество переходит в полное распоряжение Специального Подразделения Аврората. Проценты, накопившиеся за прошедшие пять лет, настолько велики, что одному из моих коллег пришло в голову, что для Министерства будет выгоднее сорвать Вашу реабилитацию. Имя этого человека ничего Вам не скажет, поэтому я позволю себе сохранить его в тайне.
Программа эксперимента отредактирована, был введен дополнительный пункт об устройстве на работу и получении рекомендательного письма. Как я выяснил много позже, предполагалось, что Вы откажетесь от дальнейшего участия под влиянием эмоций. Однако они просчитались. Мало того, Вам даже удалось устроиться в Хогвартс на подходящую должность. Зная Минерву МакГонагалл, можно было предположить, что она не откажет в рекомендациях, каким бы плохим учителем Вы ни оказались...»
Написанные слова плыли, плавились. Капли дождя одна за другой скользнули по строчкам, размывая чернила. Откуда здесь дождь? Черт, не время реветь!
Невероятным усилием воли Панси заставила себя сморгнуть подступающие слезы. Она и так пробыла здесь слишком долго. Наблюдатели – если они есть – могут что-то заподозрить.
«...Было решено подстроить все так, чтобы Вас уволили. К сожалению, я узнал обо всем всего несколько дней назад. Много времени ушло на попытки выяснить, кто замешан в этом деле, но теперь я знаю достаточно, чтобы предупредить Вас.
К счастью, есть и хорошие новости. В качестве проверяющего к Вам отправится один из самых неподкупных работников Министерства – мистер Персиваль Уизли, назначенный начальником недавно созданного Департамента народного образования. Вы можете рассчитывать на его объективность, он оценит Вашу работу максимально честно...»
Перси Уизли. Что ж, не самый худший вариант. Он, конечно, ее ненавидит, но всегда славился исключительной верностью делу. Перси Уизли не станет пользоваться моментом, чтобы отомстить слизеринке Паркинсон хотя бы потому, что хочет хорошо выглядеть в чужих глазах.
Во всяком случае, можно было на это надеяться.
«...Я рассчитываю на то, что Вы будете благоразумны. Уничтожьте письмо и возвращайтесь в зал.
Удачи».
Панси аккуратно подожгла край пергамента палочкой. Лишь когда пламя уже добралось до пальцев, она уронила его в унитаз и спустила воду. Выйдя из кабинки, Паркинсон слегка припудрилась, чтобы уничтожить следы слез.
Странное дело: еще сегодня утром она размышляла о том, что возвращение к магглам было бы не таким плохим вариантом. Но сейчас, когда выяснилось, что некто хочет присвоить ее наследство, выставив в самом невыгодном свете, – Панси хотелось воевать до конца. Врожденный дух противоречия, который, как ей казалось, давно скончался в муках социальной адаптации.
Недалеко от самой первой съемной квартиры Паркинсон находился кинотеатр, где по будням проводили бесплатные сеансы. Панси была там завсегдатаем. Кино открывало широкие возможности узнать о жизни магглов как можно больше.
В одном из старых фильмов Панси зацепил монолог героя: «Но реальность – совсем не то, что бывает в кино. Реальность – это удар кованым сапогом в рожу, после которого не сможешь очухаться. И с каждым днем тебя бьют все чаще. Вот это и есть реальность. Но чем больше бьют, тем ты сильнее».
Старая как мир мысль, высказанная персонажем не то драмы, не то комедии, отчего-то прочно засела в голове, став своеобразным девизом по жизни.
– Все получится, – шепотом сказала она своему отражению.
Ей показалось, что Паркинсон из Зазеркалья подмигнула в ответ.

***

15 сентября 2003 года

После возвращения из Лондона остаток воскресенья Панси убила на подготовку к занятиям в понедельник: она дописала планирование, отправив его МакГонагалл, проверила контрольные работы и составила конспекты к урокам у четвертого и третьего курса.
Понедельник выдался традиционно тяжелым. В попытках провести уроки по маггловской литературе как можно интереснее Паркинсон сорвала голос и лишилась остатков терпения. Выражение лица Грейнджер, пришедшей на последнее занятие (третий курс, Слизерин-Гриффиндор), даже заставило Панси рассказать несколько маггловских анекдотов, чтобы не расплакаться перед студентами от осознания собственной никчемности.
Анекдот о Шекспире-почтальоне имел у третьекурсников успех. За ужином Панси услышала, как один из гриффиндорцев пересказывает его приятелям со старших курсов, заменив Шекспира на Снейпа. Грейнджер, тоже ставшая свидетельницей взрыва смеха за гриффиндорским столом, одарила Панси осуждающим взглядом и сделала студенту строгий выговор.
Так что понедельник оказался настолько отвратительным, что в надежде на кофе Панси даже явилась на ежевечернее «совещание» в учительской, стараясь игнорировать неприязненные взгляды большинства коллег.
– Добрый вечер, – громко поздоровалась Паркинсон, с мазохистским удовольствием отмечая смущение на лицах профессоров, не удосужившихся ее поприветствовать.
– Как хорошо, что ты пришла! – Грейнджер выскочила из-за широкой спины Лонгботтома так неожиданно, что Панси машинально отступила на шаг.
– Правда?!
– Ну, мы же с тобой совсем не обсудили занятие! – непонимающе нахмурилась Гермиона.
– Ты предлагаешь сделать это сейчас, здесь? – Панси выразительно подняла левую бровь. Чертова привычка, как же от нее избавиться!
– Разумеется, нет, – предупредительно вмешался Невилл. – Гермиона просто рада, что не нужно разыскивать тебя по замку. Тебе налить чаю, Панси?
Она отрицательно покачала головой:
– Я не люблю чай, Лонгботтом, ты же… – Паркинсон чуть было не сказала: «Ты же знаешь», но вовремя прикусила язык.
Может, ей все приснилось?
И ночной марш по Хогвартсу, и шепот Грейнджер, и неясные намеки Снейпа, и тот самый кофе взаимопонимания? Нафантазировала, напридумывала невесть что, словно глупая малолетка, а на самом деле ничего и не было?
– Бери чашку, наливай что хочешь, – Грейнджер ее оплошности не заметила. Она сейчас была в таком настроении, что любое отклонение от интересующей ее темы воспринималось всего лишь как досадная помеха. – Очень ты сурово сегодня с Хлоей обошлась.
Кто о чем, а Грейнджер – о гриффиндорцах своих драгоценных.
Хлоя Хармони, третий курс. Вся в веснушках, с рыжими кудряшками. Паркинсон прекрасно понимала, почему Гермиона переживает именно за эту студентку, с вечно поднятой рукой и готовым ответом на любой вопрос: Хармони была слишком похожа на саму Грейнджер. Эдакая мисс Я-знаю-все-ну-спросите-меня-ну-пожалуйста!
– Она думает, что знает все, – фыркнула Панси. – Тоже мне, Натали Кук!
Ни Гермиона, ни Лонгботтом сравнения не поняли, уставившись на Паркинсон с одинаковым непониманием.
Панси на мгновение ощутила невероятно приятное чувство превосходства: хоть в чем-то она точно разбиралась лучше Грейнджер. Занятно. Чистокровная волшебница Панси Паркинсон знала больше о кинематографе, чем магглорожденная Гермиона Грейнджер.
– Это героиня фильма, Грейнджер, – снисходительно усмехнулась Паркинсон. – О трех очень талантливых девушках.
Гермиона снова махнула рукой, будто говоря: «Это все чепуха, недостойная обсуждения!»
– Хлоя – умная девочка. Она задала тебе вопрос, а ты…
– Ну да, а я ответила, что об этом мы на уроках разговаривать не будем, – подхватила Панси, наконец делая первый долгожданный глоток кофе. – Грейнджер, ты хоть слышала, что она спросила?
– Конечно, слышала, – сердито нахмурилась Гермиона. – Если бы ты просто ей ответила, дальнейшего спора бы не возникло. А так ты обидела студентку, несправедливо лишила факультет баллов, да еще и потеряла десять минут урока на бессмысленную дискуссию.
Панси только успела открыть рот для того, чтобы высказать Грейнджер пару-тройку ответных претензий, как над ухом послышался знакомый голос:
– Других поучаем, мисс Грейнджер? Уже забыли, как сами на первой рабочей неделе опозорились?
Панси всегда думала, что вот так краснеть – заливаясь краской от корней волос до ключиц – умеют только рыжие, но Грейнджер всегда была не такой, как все.
– Я усвоила тот урок, профессор Снейп, – высоким звенящим голосом ответила Гермиона. – А некоторые упорно продолжают наступать на одни и те же грабли.
«И почему мне кажется, что Грейнджер говорит не обо мне?»
Профессор Зелий оставил выпад Гермионы без внимания, обратившись уже к Панси:
– Мисс Паркинсон, я, знаете ли, весьма удивился самому вашему появлению здесь. А уж тот факт, что вы обратились за помощью к своей ровеснице, которая работает в Хогвартсе без году неделя, а не к одному из более опытных коллег, изумляет меня еще больше. Я весьма разочарован.
Он эффектно повернулся на месте, взмахнув полами мантии, отчего Панси снова почувствовала себя школьницей, и вышел из учительской.
Воцарилась напряженная тишина, причины которой Паркинсон, признаться, до конца не поняла.
– Давно я его таким не видела, – озадаченно сказала наконец мадам Хуч.
– Это все Марс, – прошелестела Трелони из своего угла. – Марс сегодня необычайно ярок!
Гермиона зло поджала губы:
– Вы у кентавров научились, профессор Трелони?
Сивилла промолчала, в очередной раз устремив взор к потолку.
Панси озадаченно промолчала, в очередной раз перестав что-либо понимать.
Дальнейший разговор как-то не клеился. Грейнджер с каждым словом становилась все более рассеянной, пока не оборвала саму себя фразой «В общем, тебе Невилл все расскажет», и исчезла, даже не заметив, что Лонгботтом ушел за десять минут до этого.
Оставшись в относительном одиночестве под перекрестными осуждающими взглядами коллег, Панси допила остывший кофе в два глотка и, пробормотав что-то на прощание, отправилась в свою комнату с твердым намерением выкурить все купленные сигареты, дабы успокоить расшатанные «совещанием» нервы.
Послушать Грейнджер, так выходило, что и уроки у нее скучные, и планировать их она совсем не умеет, и студентов слушать не желает, и дисциплины, несмотря на снятие астрономического количества баллов, не наблюдается…
И вообще – гнать ее надо поганой метлой.
– Кто меня на работу нанимал, интересно? – зло пробормотала под нос Паркинсон.
– Меня тоже очень волнует этот вопрос, – проскрипела пожилая дама с портрета.
Панси озадаченно огляделась. Оказывается, погрузившись в невеселые мысли, она успела добраться до дверей собственной комнаты.
– А вам-то что? – вопреки принятому две недели назад решению не разговаривать с обитателями картин Хогвартса ответила Паркинсон.
– А не любишь ты детей, сразу видно, – дама явно обрадовалась неожиданному вниманию.
Панси наклонила голову влево, раздумывая. Не то чтобы она не любила детей, просто тех же пресловутых семикурсников сложно было воспринимать как учеников, а тем более – детей, нуждающихся в любви.
– А зачем их любить-то? – наконец спросила Паркинсон. – Я их учить вроде бы должна.
Дама снисходительно рассмеялась:
– Дурочка! Самое ужасное – равнодушие. Если тебе на них плевать, они не думают о тебе. Им не нужны все знания мира, если у них нет твоего внимания.
Серьезно?
– Вы ошибаетесь, – тихо ответила Панси, закрывая за собой дверь.
– Qui habet aures audiendi, audiat! – донесся ехидный голос дамы с портрета.
Паркинсон пересекла комнату в несколько больших шагов, привычным жестом распахнула окно, взяла со стола сигареты и зажигалку, но курить почему-то не стала. Просто долго сидела на подоконнике, вертела сигаретную пачку меж пальцев и смотрела на появляющиеся в темном ночном небе звезды.

__________
Анекдот:
В Лондоне разговаривают двое мужчин:
- Как ваша фамилия?
- Шекспир.
- О, эта фамилия хорошо известна.
- Еще бы! Я двадцать лет разношу почту в этом районе.