Приглашаем всех творцов принять участие в конкурсе "Однажды 20 лет спустя" в честь юбилея ТТП!   

Глава 1. Четверг Гермионы Грейнджер

Профессор Гермиона Грейнджер-Уизли была убеждена совершенно точно в двух истинах: чудес не бывает, и за все приходится платить. Вернее, было у нее в арсенале еще одно сакральное знание, но оно вряд ли имело хоть какую-то практическую ценность: мантия профессора Снейпа застегивается спереди на ровным счетом шестьдесят две крохотные, обтянутые тканью пуговки.
«Чудес не бывает!» – сказала про себя профессор Чар Гремиона Грейнджер-Уизли, когда в ее классе на второй неделе сентября посреди урока у пятого курса Слизерина неожиданно прямо из воздуха появился боггарт. Раз боггарт здесь, значит, кто-то его принес.
Урок был сорван. Пятикурсники разделились на две группы. Первая – преимущественно девушки – старательно испугались существа, материализующего страхи, а посему дружно залезли на парты, спасаясь от мышей, пауков, змей и прочих животных. Гермиона раздраженно подумала, что эти мыши и змеи куда глупее ее боггарта на третьем курсе – профессора МакГонагалл, сообщавшей, что она завалила все экзамены. В конце концов, ей было тогда всего четырнадцать лет. Испытывать страх не сдать экзамены казалось ей даже сейчас куда более закономерным, чем пугаться крохотной мыши, не способной причинить реального вреда пятнадцатилетней девчонке.
Вторая же группа – юноши, возглавляемые при этом настоящим атаманом в юбке Люси Малфой, – принялась гоняться за боггартом с громкими воплями «Ридикулус!», периодически промахиваясь и попадая заклинанием по товарищам, партам, стульям и прочему школьному имуществу. Когда шальной Ридикулус, выпущенный из палочки кузины Драко Хорька Малфоя, просвистел в опасной близости от профессора Грейнджер (на самом деле все еще Уизли, но она держала этот факт в тайне), терпение Гермионы лопнуло.
– Силенцио Максима! – сказала она, взмахнув своей волшебной палочкой. Во внезапно наступившей тишине особенно громко прозвучала ее дальнейшая фраза: – По местам, живо, иначе я за себя не отвечаю, клянусь памятью Аластора Грюма!
Привычка профессора Грейнджер, показавшейся с первого взгляда довольно милой и доброй, бросаться в старшекурсников в воспитательных целях проклятиями вроде Летучемышиного сглаза всего за две недели ее преподавания стала известна всем. Пятикурсники рассредоточились по местам настолько быстро, словно имя легендарного аврора было заклинанием. Боггарт медленно подлетел к профессору Грейнджер и превратился… в худого человека с крючковатым носом. Его черная мантия была застегнута на все пуговицы, а горло – буквально разодрано в клочья.
Гермиона Грейнджер прошла войну, сражалась за Хогвартс и поймала несколько десятков Упивающихся смертью, но при всем при этом она была старше некоторых своих теперешних учеников всего на три года. В последний раз она видела боггарта на экзамене по Защите от темных искусств в конце третьего курса. И тогда будущая героиня войны действительно боялась только одного – не сдать экзамены на высший балл.
С тех пор явно многое изменилось.
Действие Силенцио продолжалось, иначе кто-нибудь из ребят обязательно запустил бы в замершего боггарта нужным заклинанием. Профессор Грейнджер судорожно дышала, глядя, словно кролик на удава, на точную копию профессора Снейпа: такого, каким она видела его в день битвы за Хогвартс, когда они с Гарри и Роном убежали из Визжащей хижины, по сути оставив этого человека умирать.
Неожиданно Снейп превратился в огромную змею, которая зашипела, готовясь к нападению, но в последний момент…
– Ридикулус! – сказал кто-то за ее спиной. Змея обиженно засвистела, превращаясь в игрушечную змейку, закрутилась на месте и исчезла с громким хлопком.
Грейнджер поспешно обернулась, уткнувшись носом в пуговицы на черном сюртуке настоящего профессора Снейпа, заместителя директора Школы чародейства и волшебства Хогвартс.
«Вот черт!» – подумала она.
– Продолжайте, продолжайте, это очень познавательно, – с преувеличенной любезностью сказал Снейп.
Последние две недели Гермиона, попадая в глупые ситуации, как назло, неизменно обнаруживала за спиной Снейпа. Она избегала смотреть ему в глаза. Оставалось лишь считать пуговицы на его мантии. За две недели она успела пересчитать их несколько раз и твердо знала – на любой профессорской мантии ровно шестьдесят две пуговицы.
«Одна, две, три…» – привычно начала считать она.
Пятикурсники переглянулись с беспокойством напополам с усмешкой – слизеринцев декан ругать не станет, а вот Гриффиндорской Заучке влетит по полной. Многие из ее теперешних учеников помнили Гермиону Грейнджер старостой школы, выскочкой и любимицей всех профессоров, а потому прозвище перешло от мисс Грейнджер к профессору Грейнджер, дав ей всего пару лет отдыха.
Снейп многозначительно поднял бровь, с сокрушением покачал головой и вышел за дверь, взмахнув полами мантии. Все несказанные им слова повисли в воздухе, будто написанные огненными буквами. «Неудачница!» – мелькнуло в голове у Гермионы.
– А правда, что вы были лучшей у всех профессоров, кроме Снейпа? – нарочито громко спросила Люси, растягивая слова в точности как Драко. Грейнджер вышла из ступора.
– Профессора Снейпа, мисс Малфой! – рявкнула она. – И через пять минут я хочу знать, кто все это устроил!
Она стремительно вылетела за дверь, даже не замечая, как развеваются полы ее мантии. Пятикурсники снова переглянулись. Все знали, кто и зачем принес боггарта.

Профессор Снейп далеко не ушел, он стоял у окна в галерее недалеко от кабинета Чар.
– Если вам так скучно преподавать Чары, мисс Грейнджер, – уничижительно сказал Снейп, даже не повернув головы, – вы могли бы поучить детей Защите от темных искусств… по утвержденной Министерством программе, разумеется. Долорес Амбридж, несомненно, будет в восторге даже в Азкабане! С новыми учебниками любой сможет стать профессором.
Гермиона даже задохнулась от презрения, которое звучало в каждом его слове.
– Я не знаю, откуда взялся боггарт. Хотя, возможно, он появился сам… – она попыталась избавиться от дурацкого чувства, что ей необходимо оправдаться перед этим человеком, одновременно не сваливая все на детей, великовозрастных паршивцев, так ее подставивших.
– Боггарты, мисс Грейнджер, не приходят по доброй воле в класс, где десяток несовершеннолетних идиотов может их уничтожить, – назидательно сказал Снейп.
В его речи Гермионе послышался намек на то, что она не смогла справиться с призраком, что обозлило ее еще больше. Он же видел! Он же знает! Ее обдало холодом от мысли, что дети тоже знают теперь, чего она боится больше всего на свете…
– Вы могли бы помочь мне… – почти жалобно сказала она.
Снейп соизволил посмотреть на нее, приподняв брови:
– Я и помог. Уничтожил боггарта. Кстати, поражен, что вы боитесь меня. Помнится мне, с вашего курса на такую глупость был способен только Лонгботтом. Если же вам нужен совет, как завоевать любовь и уважение слизеринцев, здесь я вам не помощник. Эти дети уважают только самих себя.
Так он не понял? Не заметил, не понял, что она боится не его, а за него…
У Гермионы закружилась голова. Она до крови прикусила губу, чтобы не расплакаться.
– Ведь это вы меня сюда пригласили. Если я, по-вашему, не способна к преподаванию, то зачем вы предложили мне эту должность?
Он усмехнулся:
– Вообще-то это была идея Минервы, мисс Грейнджер. Я бы ни за что не допустил вас к преподаванию на старших курсах. Самое большее – третий. Вернитесь в класс, иначе пятикурсники разнесут кабинет. До встречи на педсовете.
Он развернулся на месте и стремительно удалился. Она осталась стоять, словно пригвожденная к полу, хватая ртом воздух. Ей пришлось прислониться лбом к каменной стене, чтобы хоть немного успокоиться.
Идея МакГонагалл!
Он бы не допустил!
Ублюдок!
Неблагодарный ублюдок!
В этот момент Гермиона Джин Грейнджер-Уизли была уверена в том, что самую большую ошибку совершила в июле этого года. Они с Роном выяснили отношения до конца, решили разбежаться, дабы не портить друг другу жизнь, отметили все это дело несколькими бутылками вина, а наутро выяснилось, что она воспользовалась своим экспериментальным хроноворотом. Для чего – никто сказать не мог.
Через несколько дней она получила письмо от Северуса Снейпа, чью смерть видела в мае несколько лет назад, во время битвы за Хогвартс. Письмо от Снейпа, который намекнул, что она спасла его во время своего беспамятства. Письмо от Снейпа, показавшееся ей вполне дружеским.
Что ж, ей всегда казалось то, чего не было на самом деле…
Гермиона со стоном стукнулась лбом об стену, пытаясь загнать поглубже слезы, прежде чем вернуться в кабинет к этим ужасным детям.

В класс она зашла через пять минут, когда слизеринцы уже успели обсудить все произошедшее, сделать определенные выводы о профессоре Грейнджер и решить усердно держать оборону.
– Итак, кто это сделал? – довольно спокойно спросила Гермиона.
Добиться подобной тишины в классе ей удалось только на первом курсе.
– Какая разница, профессор? – спросила Малфой вполне по-человечески.
Грейнджер поджала губы, пытаясь сдержать гнев.
– Вы сорвали урок, выставили своего преподавателя идиоткой! – ей плохо удавалось держать себя в руках, злость накатывала волнами, она едва держалась. Пальцы судорожно вцепились в край стола, костяшки побелели. – Вы считаете, что мне должно быть все равно, кто в этом виноват?
Она оглядела класс, попытавшись увидеть на лицах ребят, сидящих перед ней, стыд, страх – хоть что-то непохожее на равнодушие. После войны Слизерин перестал считаться факультетом только для чистокровных или сборищем будущих темных магов, однако предубеждение к нему было прежним. Но нынешние пятикурсники поступили в Хогвартс, когда сама Гермиона только-только научилась нарушать правила под бдительными очами Долорес Амбридж и Инспекционной дружины. Эти студенты не до конца еще поняли, что чистота крови не играет решающей роли для будущей карьеры, а родители большинства были приговорены к поцелую дементора.
Это были несчастные дети, как казалось Гермионе. Но у этих несчастных детей были очень и очень острые зубы.
– Я жду!
– Ну допустим, боггарта принесла я, – нехотя поднялась Люси. – Но совсем для других целей.
Грейнджер судорожно выдохнула. Мало ей было Драко Малфоя, отравлявшего своим присутствием все ее школьные годы. Теперь вот Люси, родственница с континента, похожая на Драко как две капли воды, а пуще того – на Люциуса, в честь которого ее назвали, и которому она усердно подражала.
И Люси, в отличие от Драко, нельзя было сказать: «Заткнись, хорек».
Иногда необходимость держать себя в руках просто выводила Гермиону.
Оценить поступок Люси по достоинству она в тот момент была не в состоянии.
– Мисс Малфой, покиньте класс.
За всю историю существования Хогвартса ни одного ученика не выгоняли из класса.
– Ничего себе, – в наступившей тишине неожиданно внятно прозвучал голос Грегори Лима.
– Покиньте класс, мисс Малфой, – повторила Грейнджер.
Губы Люси задрожали. Гермиона, похоже, становилась свидетелем невиданного зрелища – представитель семейства Малфой теряла самообладание.
– Я не собиралась срывать ваш урок, профессор Грейнджер, честное слово!
– Однако ты это сделала. Выйди вон, – преподавательница настолько разозлилась, что забыла о необходимости соблюдать субординацию. – Мистер Лим может отправиться следом.
Люси Малфой вспыхнула, словно спичка.
– Прекрасно! – воскликнула она, швыряя учебник в сумку.
– Потрясающе! – сказала она, ногой отталкивая стул.
– Только не надейтесь, что я приду на следующий урок! – добавила она, обернувшись у самых дверей, дунула на длинную светлую прядь, которая то и дело падала на лицо, и вышла.
Гермиона Грейнджер обвела класс тяжелым взглядом:
– Кто следующий?
Грегори Лим чуть помедлил, затем встал и направился к двери.
– Похоже, профессор Снейп дурно на вас влияет. Была милая, добрая девушка…
– Покиньте класс, мистер Лим! – окончательно сорвалась преподавательница, стукнув ладонью по столу.
Встали близняшки Булстроуд, удивительно непохожие на старшую сестру. Один за другим учащиеся покидали класс… Через две минуты перед профессором Грейнджер сидел непонятно как попавший на факультет глуповатый магглорожденный Энтони Спирс, которому удавались из всех предметов только Чары.
Прозвенел звонок.
– Идите, мистер Спирс, – хриплым шепотом сказала профессор, складывая свои вещи и готовясь идти на обед.
Как только за мальчишкой закрылась дверь, Гермиона уронила голову на сложенные руки и разревелась, словно маленькая девочка.
Не только потому, что сама – сама! – только что уничтожила свою репутацию строгой, но справедливой героини войны для этого курса.
Потому что поняла одну очень важную вещь.
Самую большую ошибку в своей жизни Гермиона Джин Грейнджер допустила, влюбившись на пятом курсе в своего преподавателя Зельеварения Северуса Тобиаса Снейпа, потому что все остальные ее поступки были продиктованы странным, необъяснимым чувством к этому мрачному человеку.
«За все надо платить», – угрюмо подумала Гермиона, размазывая по лицу крупные злые слезы. На обед она так и не пошла.

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.

Профессор Северус Тобиас Снейп был убежден совершенно точно в двух истинах: хотя преподавание Зельеварения и не является главной целью его жизни, однако при правильной культивации даже гнилое зерно разума может дать ростки. Правда, была еще и третья истина, но о ней профессор предпочитал не думать: Гермиона Грейнджер, когда нервничает, кусает губы до крови.
Снейп сидел за преподавательским столом в Большом Зале и мрачно думал о том, что допуск к преподаванию Гермионы Грейнджер был не такой уж хорошей идеей Минервы. И даже не потому, что она не могла держать дисциплину на старших курсах, – это умение приходит лишь со временем. Совсем по другой причине.
Он понимал, что новое поколение (первый, второй, даже третий курс), которого не было в Хогвартсе в смутные времена, дети, не знавшие Алекто и Амикуса Кэрроу, не слышавшие «Круцио!» в его стенах, учились куда более спокойно и успешно. Старшие же курсы на любом факультете были подвержены тлетворному влиянию войны: право сильнейшего, болезненное чувство справедливости, желание научиться как можно большему, компенсируя пробелы в образовании. Это сочеталось с отвращением к чистокровным магам как классу, вынуждавшему слизеринцев к круговой обороне, а значит – постоянным стычкам в борьбе за выживание.
Начиная с четвертого курса студенты Хогвартса представляли собой сплошную кровоточащую рану: израненные, растоптанные войной и смертью близких. Более чем у половины, вне зависимости от факультета, на тыльной стороне ладони был шрам «Я не должен лгать» – наследие Долорес Амбридж. У большинства не было никакого будущего, кроме как построенного самостоятельно, – родители в Азкабане или в героической могиле.
И вот в это болото бросили Грейнджер, которая сама была словно натянутая струна, готовая лопнуть в любой момент.
Грейнджер…
Снейп не знал точно, в какой момент его жизни Гермиона Грейнджер стала для него большим, чем просто надоедливая всезнающая студентка, Гриффиндорская Заучка, у которой на любой вопрос был ответ. Он никак не мог определить, когда перестал видеть в ней студентку, а рассмотрел женщину. Все запутывала двойная память: в одном из своих постоянных кошмаров он видел огромную змею с окровавленными клыками, в другом – девушку с каштановыми волосами, от которой за версту разило спиртным. «Только попробуй умереть, ублюдок! Я и так три года жила без тебя!» И искусанные до крови губы в непозволительной близости от его шеи.
Понимание, что незнакомка, спасшая ему жизнь (пьяная до невозможности, но при этом весьма успешно орудующая кривой иглой), и есть бывшая студентка Грейнджер, пришло к зельевару лишь на третью годовщину победы. Несколько месяцев он искал встречи с Гермионой, чтобы… просто посмотреть ей в глаза, что ли? Понять, почему она хотела его спасти. И о чем говорила, зашивая его горло. Какие три года?
В одну далеко не прекрасную ночь он проснулся, снова увидев старый кошмар. И неожиданно понял: хроноворот. Новая усовершенствованная модель хроноворота, позволившая пьяной Гермионе вернуться на три года назад и спасти ему жизнь. А та чернильная пустота, в которой он порой оказывался, стоило ему заснуть, – не что иное, как истинные, не подправленные играми со временем воспоминания о смерти.
В письме Поттеру Снейп слегка покривил душой. Наказать Грейнджер стоило – хотя бы за непрошибаемую уверенность, что его нужно было спасать. За шрам от ее кривых стежков на шее, вывести который не смогла ни одна мазь.
И за то, что теперь Северус Тобиас Снейп не мог не думать о том, как Гермиона Джин Грейнджер прикусывает губу от волнения.
Отослав письмо Поттеру, получившееся неожиданно дружеским, Снейп пожалел об этом почти сразу же. Слишком откровенным он в нем оказался, удивив самого себя. Он благодарен Грейнджер? За то, что теперь изо дня в день вынужден терпеть насмешки пополам с обожанием? Конечно, спасибо Поттеру, с бывшего шпиона сняли все обвинения, орден Мерлина вручили (правильнее будет сказать, «всучили», да еще и рожу при этом скорчили такую, что даже близнецы Уизли не изобразили бы…), рабочее место дали, но…
И вообще, у него была такая эффектная кончина, а чертова Грейнджер все испортила.
Чертова Грейнджер, прочитавшая больше книг, чем все студенты Райвенкло вместе взятые. Сперва он думал, что она рисуется, но уже к концу первого курса понял – просто стремится взять от жизни как можно больше.
Чертова Грейнджер, с четвертого курса смотревшая на него огромными карими глазами олененка Бэмби (маленький Северус однажды видел мультик про несчастного сироту, который потерялся в лесу). Сначала он подумал, что дело в огромном количестве снятых баллов, постоянных подколках, и провел небольшой эксперимент – недельку не придирался к Гриффиндорской Заучке, не снижал ей баллов и не говорил гадостей. Эксперимент провалился: взгляд Грейнджер стал еще более печальным, губы истерзаны, а работы – все хуже и хуже. Пришлось признать, что причина ее тоскливых взглядов кроется в другом.
Чертова Грейнджер, на шестом курсе пришедшая на отработку вместе с Поттером («Пожалуйста, профессор, я только хотела показать вам свой проект…») и разбившая фиал с конфискованным у Браун «Поцелуем страсти». К счастью, действие напитка было глубоко специфическим: он и Поттер остались в своем уме, а вот Грейнджер… Ему пришлось тогда в спешном порядке блокировать дверь и накладывать на Гермиону щадящий Ступефай, пока не закончилось действие паров разбитого зелья. Конечно, услышать от Грейнджер «Профессор, я, кажется, люблю вас…» было приятно, никуда не денешься, но ее тихое «И тебя, Гарри, тоже люблю!» заставило и Снейпа, и Поттера нервно рассмеяться. Когда действие зелья прошло, и Гермиона осознала, какую чушь несла почти четыре часа (Поттер успел перемыть все фиалы и пробирки, отдраить кучу котлов и трижды вымыть пол в воспитательных целях), ее хватило лишь на короткое сдавленное «Извините!» и взгляд исподлобья.
Чертова Грейнджер, весь седьмой курс пропадавшая неизвестно где. Каждый день он начинал с запроса о пойманных грязнокровках и каждый день завершал хвалой небесам за то, что в списке убитых и замученных не было ее имени. Он не спился только чудом, благодаря отрезвляющей необходимости следить за целым замком несовершеннолетних воинов, горячо желающих отомстить Кэрроу и Волдеморту, но способных лишь на то, чтобы влипнуть в очередные неприятности.
Чертова Грейнджер, сбежавшая из Визжащей хижины, не оглядываясь. Он бы спокойно умер, не мучаясь вопросом, что испытывает к этой девушке, и почему ее присутствие заставляет его забыть о светлой памяти Лили Поттер… Но она вернулась, для него – спустя три минуты, для нее – спустя три года, пьяная до беспамятства, однако экипированная вполне действенными средствами. Ведь в той параллельной вселенной, где он все-таки умер, Снейп погиб не от яда, а банально – от потери крови. Гермиона успела это предотвратить, зашив раны на шее кривой маггловской хирургической иглой и посыпав их совсем не волшебным маггловским порошком, который ускорил свертываемость крови.
В тот день, когда он отправил Поттеру письмо, его вызвала Минерва на очередное совещание. Почему нужно было называть «совещанием» чаепитие один на один, Снейп не знал и предпочитал об этом не думать. Между четвертой и пятой чашкой чая с бергамотом МакГонагалл, как бы между прочим, обронила:
– Не мог бы ты написать письмо мисс Грейнджер, Северус?
Поперхнувшись чаем, Снейп успешно изобразил оскорбленного василиска, попытавшись прожечь директора взглядом.
– Миссис Уизли, насколько мне известно.
– Неважно, – добродушно отмахнулась Минерва. – У нее были небольшие проблемы с магическими способностями после битвы за Хогвартс, но сейчас девочка почти в норме. Однако было бы неплохо, Северус, если бы она немного пожила в замке – магия здешнего места творит чудеса.
Узнав, что Гермиона приедет лишь на время, Снейп почувствовал нечто между разочарованием и неуемной радостью – избегать Грейнджер (Уизли, Северус, Уизли!) неделю вполне возможно, но дольше – уже проблематично. А избегать надо. Мало ли чего тебе хочется, старый Упивающийся смертью.
Однако он упорно не понимал, почему пригласительный на имя героини войны должен писать заместитель директора. Ведь не на работу же ее принимают, в самом-то деле…
В ответ на его недоуменный взгляд Минерва с милой улыбкой забила последний гвоздь в крышку его воображаемого гроба.
– Кроме того, профессор Квикли уезжает обратно в США, и Гермиона вполне могла бы занять место преподавателя Чар – у нее ведь есть диплом, не так ли?
Снейп предпочел отставить чашку. С одной стороны, ему хотелось отплясывать румбу: идиотка Квикли с момента первой встречи не вызывала у него ничего, кроме отвращения, особенно когда жеманилась («Называйте меня Сельва, С-с-е-е-еверус…», тьфу!). С другой стороны – Грейнджер.
Грейнджер, черт возьми.
Когда она прибыла на собеседование, бывшее чистой формальностью, Снейпу показалось, что он все-таки умер и попал в ад. Всего за несколько минут чертова Грейнджер (на самом деле еще Уизли, но она сказала, что смена статуса лишь вопрос времени) успела доказать, что не только заслуживает преподавать Чары в школе Хогвартс, но и вполне способна занять место Минервы МакГонагалл на посту декана Гриффиндора, что директор не замедлила отметить.
Таким образом, героиня войны Гермиона Джин Грейнджер была принята на должность преподавателя Чар совместно с должностью декана факультета Гриффиндор. Хотя это и было очень недостойным, Снейп ухмыльнулся про себя, практически не сомневаясь, что уже первого сентября в башне состоится невозможная пирушка, отмечающая освобождение львят от всевидящего ока Минервы. Впрочем, он не сомневался также в том, что уже второго сентября все нарушители будут найдены и наказаны – сама Грейнджер слишком часто нарушала школьные правила, чтобы кто-то сумел ее обмануть.
Несмотря на то, что в августе они встретились всего дважды: собственно, на собеседовании и в момент переезда, когда Уизли доставил ее чемоданы и личные вещи, – она успела прочно поселиться в мыслях профессора Снейпа.
Припомнив, что за три года этой реальности они не встречались лицом к лицу ни разу, он задумался, чем это может быть вызвано. Перебрав, как жемчужины, все свои воспоминания о Грейнджер начиная с первого курса, он составил четкую цепочку ее школьной жизни, а пролистав в библиотеке подшивки газет, понял, что она делала после войны. Он нашел объявление о загадочном заболевании Гермионы, о неожиданном излечении после свадьбы (на самом деле, ничего удивительного: помолвка или свадьба с чистокровным магом всегда положительно влияет на магический потенциал обоих). Нашел огромный, во всю полосу, портрет Грейнджер в свадебном платье – она категорически отказалась бросать букет и на снимке насильно вручала его Джинни Уизли.
Каким-то невероятным образом портрет оказался потом на стене в комнате профессора. Домой эльф, долго хихикавший в ответ на все расспросы, под угрозой дарения носков признался, что профессор Снейп, выпив довольно много огневиски, сам повесил портрет, закрепив его надежным заклинанием.
«Ну, ничего, – подумал Снейп, отчаявшись оторвать намертво приставший к стене портрет. – Вот начнется учебный год, и мне будет не до глупых мыслей…»
Но с началом учебного года стало еще хуже.
Чертова, чертова Грейнджер – единственный человек в мире, знавший, что Северус Снейп умер три года тому назад. Человек, смотревший на него так, словно профессор воскрес из мертвых, – ведь для нее так все и было. Человек, избегавший смотреть ему в глаза, но упорно следящий за каждым его шагом. Порой ему казалось, что у нее есть Карта Мародеров, и она действительно ходит за ним по пятам.
На второй неделе учебы ему захотелось умереть только затем, чтобы не натыкаться на взгляд Грейнджер и не думать о четвертой вещи, в которой он был уверен совершенно точно.
Умереть однозначно было бы проще.
Сегодня он был с ней слишком суров, да. Стоит признать это. Как и тот факт, что его отповедь была в большей степени вызвана оторопью при виде ее боггарта. Так-так, значит, мисс Грейнджер его боится? Зачем же тогда спасала-то?
Пятый курс заслужил наказание, для чего бы они ни принесли боггарта, но это не значит, что декан снимет с собственного факультета очки. Он же не МакГонагалл, в конце концов, на всю школу публично заявлять о своей справедливости. Нет уж, для слизеринцев можно придумать куда более успешное, а главное, действенное наказание, чем опасность проиграть соревнование между факультетами. Мерлин, да чихать они все хотели на это состязание после войны… Нормальные люди, во всяком случае.
А Гермиона… Надо с ней поговорить. Объяснить ей, что дети не должны любить своих скучных наставников, и ученикам свойственно поддразнивать молоденьких учительниц, особенно новеньких.
А учителя не имеют право влюбляться в учениц…
Черт!
«Ну так она уже и не твоя ученица!» – легкомысленный тон внутреннего голоса очень не понравился Снейпу.
Только когда колокол известил о том, что до начала уроков осталось полчаса, Снейп спохватился, что не увидел на обеде ни пятикурсников, ни Грейнджер.

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.

Профессор Минерва МакГонагалл уверена была в одном: чтобы быть хорошим учителем, нужно любить то, что преподаешь, и тех, кому преподаешь. Она, что правда, внесла в эту фразу один корректив: еще нужно хотя бы уважать тех, с кем ты кому-то что-то преподаешь, проще говоря, своих коллег.
Три года назад став директором, Минерва МакГонагалл ввела новую традицию: каждое утро появляться в учительской лично, не присылая за классными журналами учащихся, не призывая их заклинаниями, и каждый вечер встречаться с коллегами там же после ужина, пить чай и рассказывать друг другу о том, как прошел день. Нововведение понравилось не всем, однако со временем преподаватели втянулись – после войны простого человеческого тепла хотелось всем.
Профессор Трелони отвечала за всегда горячий чайник, профессор Вектор приносила крохотные печенья, тающие во рту. Профессор Снейп с самого начала ограничился тем, что усердно прикусывал язык, пытаясь никого не задевать своими комментариями, но, устав молчать о качестве завариваемого домовиками чая, принялся командовать заварочным чайничком.
Гермиона в этом году была единственной новенькой в их компании. Невилл Лонгботтом, успешно окончивший магический университет экстерном, пришел преподавать Гербологию на год раньше, а на должность преподавателя Маггловедения сразу после войны приняли магглорожденную выпускницу французской школы магии – Патрицию Дюпри, девушку не столько красивую, сколько спокойную, тихую и незаметную.
Бесконечно сменявшиеся профессора Защиты от темных искусств три года назад воплотились в бывшем авроре неопределенного возраста Джоне Конноре. Он был незаметен, как Квирелл, при этом улыбался, словно Локхарт, умен, как Люпин, подозрителен, словно покойный Аластор Грюм переселился в это тело… Он был бы великолепным преподавателем Защиты от темных искусств, если бы святая убежденность Амбридж в отсутствии необходимости этого предмета также не нашла себе место в его душе. Единственное, чего не хватало профессору Коннору, – язвительности Снейпа, но в этом профессор Зельеварения никогда не имел себе равных.
Минерва пришла на «вечернюю встречу одиночек» (порой в мадам Хуч просыпалось просто потрясающее чувство юмора) с большим опозданием: пришлось выслушивать главу попечительского совета школы по очень неприятному поводу.
Попечительский совет изъявил желание видеть на месте преподавателя Трансфигурации, которое пока оставалось, против всяческих правил, за директором, своего представителя, Роберта Хаксли. Минерва его отлично помнила: выпускник десятилетней давности, Слизерин, в Трансфигурации «ни петь, ни рисовать». Любимым его предметом были Прорицания, потому что Сивилла Трелони была единственными преподавателем, искренне верящим, что Роберт попал в очередную неприятность и лишь по этой, несомненно, уважительной причине не выполнил домашнего задания.
Адресованная ему фраза «Уважительной причиной для неявки на занятие или невыполнение домашнего задания может быть только смерть» приписывалась Снейпу, но он отрицал авторство всей душой, так как она, в общем-то, выражала объективное мнение всех остальных профессоров, относившихся к «черной полосе» в жизни Хаксли более чем скептично.
Решив отбросить все мысли о Хаксли до завтрашнего утра, Минерва сосредоточилась на происходящем в учительской. Ораторствовала Хуч, рассказывая о новом наборе первоклашек. Как всегда, в любом первом курсе можно было найти типаж, под который подходил целый ряд бывших и нынешних учеников. Сегодня Хуч рассказывала о «новом Невилле Лонгботтоме», который успешно улетел на опушку Запретного леса, пытаясь совладать с метлой. Громче всех смеялся сам профессор Лонгботтом.
Лишь двое предсказуемо выделялись от общей массы. Профессор Снейп молча стоял у окна, вероятно, пытаясь увидеть будущее, потому что густой, словно овсяный кисель, туман, клубящийся за окном, не оставлял иных вариантов. Профессор Грейнджер сидела тихонько, как мышка, вежливо слушая рассказ-отчет Хуч. В руке у нее была чашка чая, но звериным нюхом Минерва почувствовала аромат валерианы пополам с коньяком.
Сама того не замечая, директор недовольно поджала губы: сохранившаяся после замужества любовь Гермионы к спиртным напиткам и успокоительным зельям ее немало беспокоила. МакГонагалл предложила Грейнджер должность не только по тем причинам, в которые посвятила Северуса Снейпа. Ей хотелось дать любимой ученице возможность хоть немного отогреться, даже, может быть, вернуться обратно в более-менее беззаботные студенческие годы.
После войны и поимки уцелевших Упивающихся Грейнджер неожиданно оказалась не у дел. Знания непростительных не нужны были в Министерстве, а злоупотребление магией дало неприятный побочный эффект. Поттер счастливо женился на Джинни Уизли, Рон успешно занялся бизнесом вместе с Джорджем, а вот Гермиона…
Пару лет Минерва безучастно, но со все возрастающей тревогой наблюдала, как Грейнджер ожесточенно учится, получая диплом за дипломом, но даже усложненного курса беспалочковых Чар и Трансфигурации ей хватило всего лишь на полгода. Директор видела, как Гермиона Грейнджер стала Гермионой Уизли, как бы мимоходом, чтобы поставить в невидимом свитке галочку напротив пункта «выйти замуж». После замужества магические способности Гермионы восстановились, и она отпраздновала этот факт получением строгого выговора от Отдела злоупотребления магией. Ее могли бы и вовсе лишить палочки, если бы Поттер не вмешался.
Попытавшись оправдать бывшую ученицу сотней самых разных причин, начиная с потерянных навсегда родителей (несмотря на все свои таланты, до Локхарта в области накладывания Обливиэйта Грейнджер было очень далеко) и заканчивая ненужным браком, на третью годовщину победы Минерва МакГонагалл вынуждена была признать, что все глупости, совершенные Гермионой за эти годы, вызваны лишь тем, что…
Гермионе Грейнджер было скучно.
«Что ж, – подумала Минерва, подписывая приказ об увольнении профессора Квикли, – посмотрим, как она поскучает в Хогвартсе с оравой хулиганов…»

Профессор Роланда Хуч была совершенно уверена в одном: люди не летают, разве что на метле. В этой фразе выражалось все презрение Хуч к «глупому» размахиванию палочкой, левитированию перьев и превращению крыс в чашки. Фу, как только можно пить потом из этих чашек, а главное, зачем издеваться над бессловесными созданиями?!
Пожалуй, Роланда сама не смогла бы определить, в какой момент ее презрение стало относиться к любому разделу магии, кроме, пожалуй, Зелий и Гербологии. Вот здесь-то не было места глупышам, так же как и в воздухе. Нельзя научиться летать, как нельзя стать зельеваром или гербологом, если у тебя нет Дара. Чары, Трансфигурация, прочее, прочее – все можно усвоить, если достаточно потренироваться.
Назвать «тренировками» занятия квиддичем в присутствии Роланды Хуч – означало закрыть себе доступ на стадион на веки вечные.
Мадам Хуч в юности играла за сборную Франции, после одного неудачного попадания бладжером с трудом двигала левой рукой (некачественный Костерост, сваренный глупым «натренированным», но ни капли не одаренным зельеваром), любила шотландскую поэзию и Северуса Снейпа.
В последнем была отчасти повинна сама Роланда, но, разумеется, главным виновником был мастер Зелий. Слишком умный, слишком откровенно мужественный. Слишком одаренный – и этот факт был последним куском свинца в постамент памятника Северусу Снейпу. Одаренных Роланда встречала крайне редко, поэтому и осталась одна, разбежавшись с мужем, оказавшимся лишь «как бы одаренным» игроком в квиддич и перешедшим на тренерскую работу.
Ничего удивительного не было в том, что взрослая, умудренная женщина, четко осознающая, что ей нужно, выбрала себе в сердечные друзья взрослого, умного мужчину, талантливого зельевара, героя войны и т.д., и т.п.
И, разумеется, ничего удивительного не было в том, что Гермиону Грейнджер, полеты невзлюбившую с первого же занятия, мадам Хуч стала презирать. К счастью, еженедельные встречи с нахалкой прекратились довольно быстро, и Роланда видела ее лишь на традиционных матчах по квиддичу между факультетами…
Впрочем, кого она пытается обмануть? Роланда Хуч не сводила глаз с Гермионы Грейнджер с тех самых пор, как той исполнилось тринадцать. Сопляки-мальчишки могли не разобраться, какая роза распускается под самым их носом, но Снейп… он видел, как вечно растрепанная, нахальная Гриффиндорская Заучка превращается в Гриффиндорскую Умницу, медленно, но верно завоевывая любовь всех преподавателей, и его в том числе. А Роланда, как и все влюбленные, смотрела на мир глазами любимого.
Впервые же заметив, какие взгляды бросает на преподавателя гриффиндорка, Хуч не спала несколько дней. Спустя некоторое время она успокоилась, решив, что вмешиваться в любом случае не будет, не до того она уже отчаялась… А там видно будет.
«Там» уже ждала война, стояла у самого порога, зловеще ухмыляясь. Хуч завербовалась в Отряд Дамблдора, продолжала работать, не понимая, как могли маги прислать в Хогвартс детей? Как могли они – учителя – продолжать их обучать, снимать очки, играть в квиддич, делая вид, что Алекто Кэрроу действительно преподает Маггловедение? Как она не сошла с ума, ежедневно и ежечасно зная, что Северус Снейп убил директора Альбуса? Как не стала шизофреничкой, жалея – кто бы мог подумать! – Гермиону Грейнджер, которая наверняка чувствовала то же самое, с маленькой поправкой на то, что ей не приходилось каждое утро завтракать за одним столом с убийцей, говоря ему: «Доброе утро, директор»?
Хуч понятия не имела, как пережила тот страшный год и битву за Хогвартс, в которой не принимала никакого участия, помимо эвакуации учащихся младших курсов. Просто кто-то должен быть героем, а кто-то – спасать детей. Это тоже было необходимо. Но зато она совершенно точно была готова размозжить голову о камни, когда выяснилось, что с трудом поправляющийся в больнице Святого Мунго Снейп все это время играл на правильной, «светлой» стороне, а Дамблдор, в чью непогрешимость она до сих пор верила, был не таким уж великодушным.
Навестить Северуса она так и не решилась: слишком свежи в памяти у обоих были озлобленность, отвращение, презрение… Когда первого сентября она не увидела фамилии Снейпа в списке учителей, ей на мгновение захотелось вернуться в предвоенные годы, когда еще жив был Волдеморт. Черт с ним, с Темным Лордом, зато Северус находился рядом, его можно было не только увидеть, а даже изредка, когда позволяла случайность, коснуться рукой…
Зельевар вернулся к преподаванию через год.
За это время преподавательница Полетов успела извести себя и окружающих ее мужчин поисками замены, написать четыре заявления об уходе («Роланда, но куда же ты пойдешь?» – «Минерва, хоть к черту на рога!»), порванных МакГонагалл, влюбиться в аврора Коннора и разлюбить его за излишний бюрократизм, пролечить руку у лучшего целителя во Франции, принять и отвергнуть предложение о замужестве от – ха-ха! – бывшего мужа… В общем, много чего сделала мадам Хуч за первый послевоенный год, лишь бы не думать о профессоре Снейпе.
Весь следующий год она посвятила покорению вершины под названием «Северус Тобиас Снейп». «Это будет покруче маггловского альпинизма, хоть бы и на восьмитысячник», – мрачно думала Роланда, выясняя на примере незадачливой профессора Квикли, что Снейп ненавидит жеманство, откровенность, ужимки… У нее сложилось четкое убеждение, что Северус ненавидит женщин вообще! Возможно, она заподозрила бы Снейпа в нетрадиционной ориентации, однако вовремя опомнилась, вспомнив о том, как зельевар смотрел на Грейнджер…
Известие о женитьбе двух главных героев светской хроники – Уизли и Грейнджер – абсолютно непьющая Хуч отпраздновала примерно так: она откупорила бутылку мартини, позвала на девичник Трелони и МакГонагалл и запомнила происходящее ровно до второго бокала. То, что творилось после третьего, милосердно ушло из ее памяти, как предрассветный туман, и она была безоблачно счастлива. Главное препятствие устранено, осталось лишь начать восхождение.
В течение третьего послевоенного года профессора Хуч и Снейп как-то незаметно подружились, приняв в свой Лагерь Одиноко Одиноких Одиночек (Хуч любила маггловскую культуру, незаметно приобщая к ней всех окружающих) только Трелони с ее любимым хересом. Вопреки мнению большинства, с друзьями Сивилла была вполне вменяема, скептически относилась к своим собственным, таким редким предсказаниям и виртуозно ругалась, не произнося при этом ни одного нецензурного слова, чем вносила в скучную обыденную школьную атмосферу свежий ветер.
Дружба со Снейпом так затянула Хуч, что однажды ей пришлось сесть и глубоко задуматься: а так ли ей нужна его любовь?
Ничего решить она не успела. В Хогвартс приехала Гермиона Грейнджер.
Для принятия окончательного решения Роланде хватило одного взгляда на одновременно помрачневшего и обрадованного Северуса. Одного взгляда на заметно смущенную его присутствием Гермиону, в момент превратившуюся из взрослой грозной ведьмы в маленькую девочку.
«Что ж, посмотрим, – Роланда представила, что сидит в партере театра на премьере. – Отойдем в сторону и посмотрим».

После образцово-показательной истерики, не вышедшей за пределы ее собственного кабинета, идти на обед Гермиона не решилась. Неожиданный приступ паранойи (разумеется, все поймут, что она не справилась, как только она появится в Большом Зале с красными глазами!) пришлось переждать в комнате, заблокировав камин и занавесив окна.
Как хорошо, что сегодня у нее не было занятий после обеда, иначе пришлось бы накладывать макияж или специальное заклинание родом из военной палатки: она часто плакала по ночам, но благодаря магии мальчишки почти никогда не замечали ее опухших глаз.
Несколько часов в темноте – и, пожалуйста, она готова ко всему, хоть бы и к падению метеорита. Однако сказывалось отсутствие обеда и ужина: есть не хотелось, но чашка горячего чая не помешала бы.
Мысль о том, что придется идти на вечерний педсовет, снова встречаться со Снейпом (Мерлин, сколько можно пересчитывать его пуговицы!), едва не заставила ее малодушно сказаться больной. Или вообще уволиться, вернувшись…
Вот он, момент истины. К чему ей было возвращаться? К мужу, ставшему скорее другом, чем любимым? Или в Австралию, к родителям, не помнящим о ее существовании? А еще лучше, к учебе, опостылевшей до дрожи в коленках?
– Держи себя в руках, Грейнджер, – сказала Гермиона своему отражению. – Ты умница. Ты справишься. В конце концов, он всего лишь заместитель директора. Не съест же он тебя…
В глубине души понимая, что ее волнует вовсе не его должность, она все-таки отправилась в учительскую.
Реальность оказалась куда лучше, чем она ожидала. Получив из рук Трелони чашку чая (незаметно подлить в чай успокоительное зелье на коньяке было делом трех секунд), Грейнджер села чуть поодаль от остальных преподавателей в глубокое кресло, игравшее роль щита, отражая от нее взгляды других и позволяя наблюдать за ними исподтишка. Невилл подмигнул ей с другого конца комнаты, криво ухмыльнулся, давая понять, какого он мнения о ее маневре. Хвала небу, только Лонгботтом знал ее настолько хорошо.
Профессор Снейп пришел спустя несколько минут, окинул собравшихся быстрым мрачным взглядом, кивнул Сивилле, улыбнулся Хуч (интересно, как она этого добилась?), отошел к окну и замер, вцепившись в подоконник.
С приходом директора МакГонагалл собрание слегка оживилось, переключившись на историю профессора Вектор о гениальном семикурснике, сумевшем доказать теорему Миллера, до этого триста лет доказательству не поддававшуюся.
– А как у вас дела, профессор Грейнджер? Вы явно отрываетесь от коллектива.
Рука Гермионы, подносившая чашку ко рту, дрогнула. Она сдержанно выругалась про себя. К счастью, чай успел остыть, и она отделалась лишь испорченной мантией. Снейп заинтересованно повернулся лицом к коллегам, приподняв левую бровь. Ему явно очень хотелось услышать ответ преподавательницы Чар.
– Я слышал, у вас на уроке сегодня появился боггарт? – с любопытством продолжил Коннор.
Гермиона непроизвольно скривилась.
– И откуда же такая информация? – вмешалась Хуч.
Коннор таинственно пожал плечами, но все же ответил:
– Один из пятикурсников после обеда случайно сдал вместо эссе листок, на котором переписывался с соседом по парте. Я не очень понял, о чем речь, разобрался лишь, что на уроке Чар оказался боггарт.
– Вот как? – заинтересовалась Минерва, наливая себе чаю. – Не сомневаюсь, профессор Грейнджер легко с ним справилась.
– Не сомневайтесь, директор, – услышала она бархатный голос Снейпа. – Миссис Уизли прекрасно с ним справилась.
Гермиона вскочила. От мысли о том, что коллегам уже все известно, ее затошнило. Она никогда не признавала поражений. А тут еще Снейп со своими комментариями…
– Простите, я неважно себя чувствую. Я пойду.
Снейп негромко фыркнул: конечно, он прекрасно понял подтекст сказанного.
– Проводить тебя? – Лонгботтом отставил свою чашку, делая шаг вперед. Гермиона открыла рот, как вдруг…
– Не стоит, – ответ Невиллу поступил совсем не от того человека, которому он задавал вопрос. Профессор Северус Снейп уже подхватил девушку под локоть, буквально подталкивая к выходу. – У миссис Уизли уже есть провожатый.
Под изумленными взглядами преподавателей Хогвартса пара покинула учительскую.
«Ну, по крайней мере, ей не скучно», – оптимистично подумала Минерва МакГонагалл и взяла с тарелки печенье.
Порой ей казалось, что страсть к интригам и вмешательству в чужую судьбу – отличительные черты любого директора Хогвартса.
«Ну, я отошла в сторону и посмотрела…» – с кривой улыбкой Роланда налила себе еще чаю.
Почему-то она совсем не жалела. Зрелище становилось презабавным.

Они прошли примерно половину пути, когда Снейп все же отпустил ее руку.
– Синяк останется, – тихо пожаловалась она в пустоту, автоматически опуская взгляд на ряд пуговиц. – У вас железная хватка, профессор.
– Вам нужно осознать, что все происходящее в этом замке остается тайной ровно до того момента, как ее узнает какой-нибудь студент, – в полумраке коридора она заметила, как Снейп неуверенно шевелит пальцами правой руки, как бы проверяя: что, действительно железная хватка?
Под прикрытием темноты Гермиона наконец-то посмотрела ему в глаза:
– Но вы никому не скажете? Я не смогла…
– С ними справиться? Нет, никому. Главное, чтобы вы об этом помнили. Забыть вам я не дам, будьте уверены.
Как ни странно, он не отвел взгляда. Редкий момент, который нужно было ловить.
– Зачем вам это, профессор? Почему бы не рассказать о моей несостоятельности на педсовете, не доказать директору, что мое назначение было ошибкой?
Разумеется, он не ответил. Снейп развернулся на каблуках и пошел прочь. Гермиона, чуть погодя, тоже отправилась дальше по коридору, в душе жалея о своей несдержанности.
– Грейнджер! – Девушка повернулась так быстро, что он опешил, но все же продолжил: – Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Подумайте об этом на досуге. Но в понедельник на вечернем педсовете я доложу о вашей несостоятельности директору, если вы, разумеется, не убедите меня в обратном. Вам понятно?
Гермиона быстро кивнула, не допуская возмущению («Почему это я должна ему что-то доказывать?!») взять верх над радостью («Первый нормальный разговор без насмешек и язвительности!»).
Уже ближе к ночи, зарывшись лицом в подушку, она прикрыла глаза и еле слышно прошептала-подумала:
– Значит, доживем до понедельника…

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.

Люсильда Амалия Малфой, троюродная сестра лорда Драко Малфоя, в свои пятнадцать лет была уверена на сто процентов только в двух вещах.

Во-первых, практически всесильный дядя Люциус, своим холодным высокомерием внушавший благоговение даже аврору, назначенному следить за семьей бывшего Упивающегося смертью, действительно совершил много не слишком приятных вещей, поддерживая Волдеморта, но иначе поступить в сложившейся тогда ситуации не мог.

Во-вторых, сознательный выбор ею факультета Слизерин (в байку о том, что Распределяющая Шляпа сама решает, куда отправить первокурсника, Люси никогда не верила) в разгар «холодной войны» между Хогвартсом, Министерством и Волдемортом был наиболее правильным, надежно обезопасив юную леди Малфой на пару лет.

Она, что правда, в последние годы стала верить еще и в то, что иногда личная выгода – не самое главное для полноценной жизни, а бороться – не всегда означает проиграть, но…

В это Люси Малфой верила пока процентов на шестьдесят.

С детства слушая самые разнообразные и по содержанию, и по эмоциональной составляющей речи родственников – чистокровных волшебников и в большинстве Упивающихся смертью, – она росла с ужасной кашей в голове, впрочем, не подавая виду.

Мама, весьма привлекательная, но столь же недалекая, утверждала, что самое главное – с трех лет уметь пользоваться всеми столовыми приборами как надлежит, обладать безупречной фигурой и осанкой, а также быть готовой в любой момент составить прекрасную партию отпрыску какого-нибудь высокородного семейства.

Дядя, ставший Упивающимся смертью скорее по зову крови, чем сердца, был убежден, что племяннице уготована судьба прославить род Малфоев на поприще науки, поэтому настаивал на дополнительных занятиях до Хогвартса, а потом и в Хогвартсе.

Немногочисленные родственники пытались втолковать Люси, почему дружить с такими приветливыми магглорожденными невыгодно, разглагольствовали о чистоте крови, щеголяя Черными метками, а втихую заставляли запоминать адреса тайных квартир, купленных в маггловском мире, – на всякий случай.

Один кузен Драко не вмешивался в «воспитательный процесс», лишь однажды сказав странную фразу: «Держись гриффов, Лу. С ними не пропадешь, они редко предают». Почему нужно держаться мифических грифов, десятилетняя Люси так и не поняла, а объяснять Малфой отказался.

В результате к одиннадцати годам Люси разобралась в окружавшем ее безобразии настолько, что возненавидела свое полное имя, происхождение, решила никогда не выходить замуж, ни за какие деньги не заниматься наукой и подружиться с кем-нибудь из магглорожденных – просто для сохранения баланса в мире.

Планам ее сбыться не удалось. Люсильде Амалии Малфой путь в общество будущих гриффиндорцев, райвенкловцев и даже хаффлпаффцев оказался закрыт. Гладкие платиновые волосы, серые холодные глаза, дорогая мантия – в ней за версту распознали чистокровную Малфой «жалкие любители грязнокровок», как говорил с презрением дядя Люциус, и уже на вокзале парой глупых, презрительных замечаний, переходящих в оскорбления, умудрились настроить против себя.

Разумеется, зная братца Драко, она не удивлялась дурной славе, но поверить в узколобость окружающих людей оказалось довольно трудно. «Все Малфои одинаковые!» – прошипела ей третьекурсница с Хаффлпаффа, у которой она вполне мирно спросила, с каких пор чистота крови является преступлением.

«Что ж, – подумала Люси, недобро скривив уголок рта, – надо оправдывать возложенные ожидания. Не хотят верить в хорошую и добрую меня – их проблемы».

Третьекурсница Анна МакДональд прибыла в Хогвартс вся в прыщах, не сводимых ни одним заклинанием, а Люсильда Амалия Малфой – презрительно улыбаясь. Она была уверена, что Слизерин встретит ее с распростертыми объятиями, дав надежную защиту в войне между факультетами или даже в настоящей войне, о которой мама шепталась с тетей Нарциссой, когда думала, что Люси не слышит.

Даже тот факт, что староста с Гриффиндора – Заучка Грейнджер – пригрозила все рассказать ее будущему декану, не испортил девочке настроения.

Когда Шляпа оказалась на голове Люси, она подумала: «Только Слизерин. На другом факультете меня просто съедят, если я раньше кого-нибудь не убью. Хоть ты и не живая, у тебя должна быть совесть».

- Жаль, – сказала Шляпа. – Ты бы отлично училась в Гриффиндоре. Но раз ты так уверена… Слизерин!

Свой первый курс она запомнила хорошо, даже слишком. Дядя Люциус в Азкабане, декан Снейп ведет Защиту от темных искусств, толстяк Слагхорн делает вид, что знает что-то о зельях, Поттер швыряется Сектусемпрой. Конец же года и вовсе оказался фееричен: нападение Упивающихся смертью, гибель Дамблдора, бегство Снейпа и Драко… Порой Люси казалось, что она сидит на карусели, летящей в пропасть с огромной скоростью. От всех этих событий кружилась голова, учиться было некогда. Теперь-то она оценила дополнительные занятия: вряд ли без них она смогла бы стать лучшей на курсе.

Мама приехала за ней в первый же день после бегства Драко, но Люси, сама не зная почему, отказалась уезжать. Мама устроила истерику, но решение дочери изменить не смогла. На церемонии похорон Дамблдора Люси стояла рядом с однокурсником, чью фамилию никак не могла запомнить. Сосредоточившись на создании собственного имиджа неуязвимой, наглой, чистокровной выскочки, девочка не разменивалась на дружеские отношения. Но в тот момент ей почему-то стало очень одиноко, а Грегори, почувствовав ее настрой шестым чувством, крепко сжал руку леди Малфой.

Сразу после похорон ее забрали домой.

Следующий год она провела во Франции с матерью, по личному разрешению директора обучаясь заочно с помощью сов. Она слушала «Поттер-дозор», читала «Ежедневный пророк» и видела мать в постоянном состоянии паранойи, но, по общему мнению, Люси была так далека от военных реалий, что за нее никто не волновался.

После поражения Волдеморта, которое повлекло за собой не только освобождение магической Британии от власти полумертвого безумца, но и арест практически всех родственников Люси, кроме матери, они вернулись с континента.

Нарциссу, Драко и Люциуса оправдали в числе первых.

Вернувшись на третий курс в Хогвартс, Люси Малфой оказалась в числе побежденных и униженных, но ей, в общем-то, было на это плевать. Ее волновало мнение троих людей: Люциуса, Снейпа и Грегори. Они были на ее стороне, так что Люсильда Амалия Малфой спокойно доучилась бы до СОВ, а там и до ТРИТОНов, если бы не оброненное одним из преподавателей презрительное замечание в адрес слизеринцев. Дескать, с этого факультета всегда выпускались только трусы что раньше, что теперь.

Почему-то ее это задело.

Сперва девушка хотела ответить что-нибудь столь же нелицеприятное и резкое, но быстро передумала. Составить план прилюдного унижения – куда веселее, чем попусту нарваться на отработку. Она докажет ему, что слизеринцы не трусы, они просто мстят изощренней.

Наведя справки (ей понадобилось всего три письма маминым приятельницам), она выяснила, что оскорбивший ее (ну ладно факультет, но она тоже его часть!) преподаватель больше всего на свете всегда боялся встречи с оборотнем. При всем энтузиазме Люси найти настоящего оборотня было бы невозможно, разве что Билла Уизли попросить. «Представляю себе эту картину!» – фыркнул Грегори, когда она со смехом предложила группе единомышленников этот вариант.

В итоге кто-то из однокурсников поймал в недрах родового поместья боггарта. После долгих раздумий девушка сообразила, как заклясть его нападать только на неугодного факультету преподавателя, и загнала в шкатулку в ожидании удобного случая.

Вероятно, где-то напутала.

Во-первых, боггарт непонятно как вырвался на свободу на Чарах. Во-вторых, пугал он всех подряд. Пока девушки усиленно визжали, а профессор Грейнджер безуспешно пыталась восстановить порядок, Малфой и ее компания старались загнать существо обратно в шкатулку. В голове у Люси билась только одна мысль, почему-то голосом кузена Драко: «Черт меня дери, надо же было так облажаться, Лу!» Выпускать боггарта теперь на занятиях по Защите от темных искусств было бы не просто глупо, а практически бессмысленно. Прекрасный план наказания профессора Коннора за пренебрежение к слизеринцам успешно провалился.

Профессора Грейнджер Люси уважала, хоть и не так, как Снейпа. Преподавательница Чар, несмотря на молодость, всего за две недели успела заслужить хорошее отношение большинства студентов, особенно благодаря справедливости, возведенной в ранг абсолюта.

Нет, желание профессора узнать, кто притащил в класс боггарта, Люси считала оправданным. И стремление найти виноватого в своих бедах – тоже. Не поняла она только одного – с чего это вдруг Грейнджер, сорвавшись, решила выставить ее за дверь? Почему даже не попыталась понять, чем был продиктован поступок Малфой? И даже не заметила, что Люси извинилась – неслыханное дело не только для Слизерина, но и для Хогвартса вообще, особенно в отношении к новичкам?

В общем, количество преподавателей – объектов мести – изменилось. Неожиданная поддержка однокурсников говорила о многом.

Хотя бы о том, что бывший аврор, ныне преподаватель Защиты от темных искусств Коннор был не прав.

И на этот раз Люси решила действовать по-гриффиндорски.

Профессор Гермиона Джин Грейнджер встретила утро пятницы совершенно разбитой и опустошенной. Соглашаясь преподавать в Хогвартсе, она явно подзабыла одну важную деталь своей биографии – ранние подъемы по утрам всегда ее неимоверно раздражали, как и человеческая глупость, а работа учителя предполагала смирение и с тем, и с другим.

Рассеянно пережевывая тост, она обратила внимание на Джона Коннора только тогда, когда он помахал ладонью перед ее носом. Так как рот был занят, а аврор не слишком ей нравился, она ограничилась вопросительно поднятыми бровями.

– Я спросил, хорошо ли вы спали, профессор, – голосом, которым можно было забивать гвозди в стену, спросил мужчина.

– Спасибо, я на сон не жалуюсь, – ответила Гермиона, стараясь попасть ему в тон.

– Ну, после того, что вчера устроили на вашем уроке слизеринцы, я сомневаюсь, что вы смогли заснуть.

Грейнджер кисло улыбнулась:

– Вы же ничего не знаете толком, профессор. Откуда такие выводы?

– Эти детки почему-то решили, что им все дозволено, – неприкрытое презрение, заметное в каждом его слове, заставило девушку все-таки повернуться к преподавателю лицом. – Тоже мне, дети войны! Считают, если родители в Азкабане, а сами без гроша за душой – их нужно жалеть!

- Что ж, по вашему – не нужно? – Гермиона сама не на шутку завелась, не замечая, как внимательно прислушивается Снейп к их разговору с другого края стола.

– Я бы Слизерин вообще расформировал, – мрачно сказал Коннор, словно ставя точку в разговоре.

– А детей куда – на другие факультеты?

Стол жалобно скрипнул. Профессор Дюпри, сидящая по левую руку от Коннора, вздрогнула: от всей своей аврорской души мужчина стукнул кулаком по столу.

– Да хоть к черту на рога!

Грейнджер, не выдержав, встала, не допив кофе.

– Вы знаете маггловскую историю, профессор? – спросила Гермиона. Тяжелый взгляд аврора не помешал ей продолжить: – Политические лидеры с подобной позицией плохо кончили. Все, как один.

Первое занятие у нее сегодня снова должно было состояться у пятого курса Слизерина, поэтому по дороге в свой кабинет Гермиона репетировала воспитательную речь для маленьких паршивцев. Она прекрасно осознавала, что вчера повела себя неправильно, а значит, следовало обговорить произошедшее, чтобы четко расставить все точки на i.

Она наивно думала, что готова ко всему.

Однако пустой кабинет стал неприятным сюрпризом для Грейнджер. Люси Малфой сдержала слово: она не явилась на занятия. А вместе с ней и все ее однокурсники.

Гермиона без сил опустилась на учительский стул. Хотелось плакать, бить посуду и кричать, пока не охрипнет голос. Вместо этого она достала из ящика пергамент, прикоснулась к нему палочкой, недовольно скривилась, изучив результат, и, словно решившись на что-то, почти бегом помчалась обратно по коридору.

Оказавшись в подземельях, профессор Грейнджер довольно быстро нашла статую горгульи с отломанным крылом и трижды повернула ее против часовой стрелки. Воровато оглянулась и вошла в открывшуюся потайную дверь. Этот тайный ход в гостиную Слизерина, темный, мрачный и безумно старый, ей случайно показал Драко Малфой, пытаясь сбежать от нее в первую годовщину победы. Тогда все закончилось первым и последним разговором «по душам» (Рон дулся неделю), который, что правда, почти не повлиял на их дальнейшие отношения. Сейчас полученное знание оказалось весьма кстати.

Не дойдя всего пары шагов до гобелена, прикрывавшего выход из коридора, Гермиона услышала голос человека, которого хотела встретить сейчас меньше всего на свете:

– Ну, и что все это значит? – Тон Снейпа был почти нормальным. Вот как он, значит, разговаривает со своими змеенышами, когда никто не слышит!

– Мы не пойдем на Чары, сэр, – послышался уставший, но твердый голос Малфой.

«Минус двадцать баллов со Слизерина», – мрачно подумала про себя Гермиона.

– С какой это стати?

– Грейнджер… – начала одна из близняшек Булстроуд.

– Профессор Грейнджер, не забывайте об этом! – эта фраза заставила невольную слушательницу улыбнуться. Сколько раз она сама поправляла однокурсников! Мысль о том, что у нее и Люси есть много общего, неожиданно возникшая в голове, обосновалась там довольно надежно.

– Профессор Грейнджер, – послушно исправилась Маргарет Булстроуд, – выгнала Люси с занятий без причины. Мы протестуем.

Гермиона закусила губу и с отчаянием стукнулась затылком о стену.

Вот и все. Карьера закончилась, так и не начавшись. Можно сколько угодно рассуждать о невозможности преподавать без наказания, о невыносимости нынешних учащихся… Правда остается правдой: она не справилась с ситуацией как преподаватель, только и всего. Не имела право выгонять ученицу, не имела права давать волю эмоциям.

Учителя, если разобраться, вообще существа бесправные, не лучше домовых эльфов.

Пора паковать чемоданы и возвращаться в свое родное болото. Может, получить диплом колдомедика? Она ведь знает много полезных заклятий… Швы, опять же, умеет накладывать. Можно просто продемонстрировать шею Снейпа…

– Господа, вы успешно проспали войну? – А вот теперь действительно голос Снейпа. – Наказание без причины – это Круцио за неправильное, с точки зрения Министерства, происхождение. Демонстрация власти без права на нее. Мелочное наслаждение от угнетения более слабых. Незаслуженное наказание – это выписывание строчек собственной кровью лишь за то, что ты хотел научиться защищать себя.

Гермиона непроизвольно поежилась. В чужом исполнении ее кошмары были куда более страшными. Вероятно, студенты тоже прониклись, потому что из-за гобелена не доносилось ни звука. Она совсем уже было собралась уходить, решив отложить проповедь на потом, как вдруг Снейп сказал:

– Даже если забыть о том, что профессор Грейнджер не просто человек с улицы, а одна из тех, кто подарил вам возможность жить, учиться и работать в сравнительно нормальной стране, она – преподаватель, а значит, ее слово – закон. Всем понятно? Мисс Малфой, особенно вас касается.

Люси пробурчала что-то неразборчивое. Преподавательница Чар даже могла себе представить, как девушка, недовольно скривив уголок рта, рассматривает свои ногти.

– Замечательно. Профессор Грейнджер, выходите.

Наверное, в нее попала молния или заклинание. Иначе почему она остолбенела, как Лотова жена, не в силах сдвинуться с места? Почему перед глазами непонятная пелена и все, что ей доступно, – открывать и закрывать рот, как рыба, выброшенная на берег?

Все это время он знал.

С трудом заставив себя двигаться, она откинула гобелен и шагнула в гостиную Слизерина. Под перекрестными взглядами пятикурсников она почувствовала себя, словно Петтигрю в Визжащей хижине между Поттером, Блэком и Люпином.

– Мне пришлось воспользоваться этим ходом, чтобы не привлекать дирекцию, – наконец сказала Грейнджер. Пароли ко всем гостиным действительно знала только МакГонагалл. – Я искала вас, чтобы объясниться.

– Главное, не оправдывайтесь, – хмыкнул Снейп. – Мисс Малфой вполне заслужила наказание, не так ли?

– Вероятно, сэр, – Люси оторвала взгляд от ногтей, с легким пренебрежением посмотрела на декана. – Если вы так считаете.

Гермиона неожиданно поняла: нужно признать, что они взрослые.

– Я не буду оправдываться. Просто я считаю, мисс Малфой, что мы обе виноваты в случившемся. Не хочу выяснять, зачем вам понадобилось выпускать боггарта на моем уроке…

– Да не для вас я его принесла, неужели непонятно! – глотая слова, перебила Люси.

– Тот, кому мы готовили этот… «сюрприз», так сказать… его заслужил, – фыркнул Грегори Лим.

Грейнджер и Снейп переглянулись. «Ничего не понимаю!» – говорили ее глаза, закушенная губа. Он слегка пожал плечами: «Я тоже понял не больше вашего».

– А я вот с удовольствием бы послушал, – поднял бровь профессор. – И кому же мой прекрасный пятый курс готовил такой веселый сюрприз?

Гермиона внимательно рассматривала студентов по очереди, словно увидев их впервые. В своей гостиной они почти не прятали эмоций, их лица были совсем иными.

И Люси Малфой, упорно гипнотизирующая свои туфли, разрывающаяся между желанием все рассказать декану и сохранить тайну, ни капли не была похожа на кузину лорда Драко Малфоя.

– Кажется, я поняла, – негромко сказала профессор Грейнджер. – За что именно?

Нежелание преподавательницы «стучать» на студентов директору и ее признание собственной вины явно послужили залогом доверия. Люси подняла голову. Ее глаза опасно сверкнули.

– Он сказал, что слизеринцы – трусы. Если это так, пусть покажет образец гриффиндорской храбрости нам, ничтожным слизеринцам! – запальчиво сказала девушка, непроизвольно сжимая кулаки. – Он-то отсиделся всю войну в штабе, потому что у него непроизвольный страх перед... – она осеклась и замолчала.

– Оборотнями, – закончила за нее Гермиона, припоминая услышанную в учительской байку. – При виде оборотня он впадает в бешенство, разбрасываясь заклятьями направо-налево, словно сумасшедший…

Этого студенты, по всей видимости, не знали. Снейп, очевидно, только-только начинал понимать, о ком идет речь. Гермиона же разошлась не на шутку:

– И вы даже не подумали, глупые дети, что он может попасть в вас каким угодно заклинанием, вплоть до Авада Кедавра! – Грейнджер сокрушенно покачала головой, потом словно очнулась, сухо отметив: – С вас причитается за два сорванных урока. Вы позволите, профессор? – обратилась она к Снейпу.

– Да ради Мерлина! – нехотя ответил мастер зелий. – За боггарта я с ними сам разберусь. Что же касается уроков, тут вы вольны делать что хотите.

– Прекрасно, – в последний раз такую ухмылку Снейп видел у Грейнджер на пятом курсе, когда Мариэтта Эджком щеголяла прыщами после своего предательства. – В таком случае завтра у вас сдвоенное занятие по Чарам.

– Завтра же суббота! – вскинулся Лим.

– Вот именно, – кисло сказала Люси. – В этом весь смысл наказания, Грег.

– Надеюсь, вы согласны, что оно справедливо? – осведомилась Гермиона с преувеличенной любезностью.

– Надеюсь, профессор, мы будем изучать что-нибудь интересное! – неожиданно широко улыбнулась Маргарет Булстроуд.

– Разумеется, мисс. Для субботнего утра я подберу что-нибудь посложнее. В девять жду всех у озера.

Она безошибочно нашла выход.

И даже не удивилась, когда Снейп догнал ее всего через пару минут. Гермиона даже до лестницы не успела дойти. Некоторое время они просто шли рядом в тишине и относительном покое. Девушке казалось, что сердце сейчас просто остановится, не выдержав нагрузки.

– И что же им будет за боггарта? – наконец нарушила она молчание.

– Два месяца без Хогсмита.

– Сурово.

Еще несколько шагов в тишине.

– Я могу передумать, если окажется, что они хотели унизить того, о ком я думаю. Тогда наказание, возможно, самоустранится, потому что в сравнении с тем, что мне хочется сделать с этим идиотом…

Гермиона остановилась, вынуждая его сделать то же самое.

– И что же?

Снейп в замешательстве оглянулся, но, видимо, не нашел ни одной возможности сбежать.

– Как минимум – лишить его языка, – нехотя выдавил он.

– А как максимум, видимо, подвергнуть Круциатусу? – подняла бровь Грейнджер.

Он прищурился, словно всерьез рассматривая эту идею.

– Возможно, возможно… Интересно, решится ли он после этого назвать… Драко… трусом.

– Мне больше интересно, как он смеет называть трусом вас? – слова слетели с языка прежде, чем Гермиона их обдумала.

Дальше оба шли молча.

Грейнджер – кусала до крови губы.

Снейп – старался не думать о ее губах.

Не доставай пистолет, если не собираешься стрелять. (с)
Мне кажется, что вы больны не мной. Мне кажется, что вы больны по жизни. (с)
Трофейная стена + Поэтический каталог ТТП

Что-то мне подсказывает, что не получится))))!
lajtara, очень понравилось, спасибо!!!
Жду продолжения!)))

Беги от двери ведьмы Мэри.

Уползаю Снейпа. Профессионально. Дорого. (с)

Ваш мне нравится :) Даже очень)

«Я ни на что не рассчитывал. И потому не мог ошибиться».