Все права у нашей замечательной Джоан Роулинг. Не претендую ни на Гермиону, ни на Северуса (а очень бы хотелось).

Простая сказка.

От меня…

Я не начну свое повествование с обычных в таком случае слов «жили-были...» или «once upon a time...”, что, по сути, одно и то же лишь написано на разных языках. Нет, я, как и любой человек с ищущей себя душой, просто выражу на стандартном вордовском (или не вордовском) листе то, что рождается в этой самой душе... Просто слова, которые будут иметь для меня особый смысл из-за вложенной в них частички все той же души... Судить вам, как, впрочем, и оценивать, если есть желание, или же кидать в меня, как автора сего творения, тапки. И это тоже будет выражением ваших эмоций, в ответ на изложенные мои. Тапкам и критике и всему остальному, на что сподобитесь Вы, многоуважаемый читатель, я буду признательна. И может быть, даже соберу у себя дома разномастную их коллекцию, дабы они служили напоминанием о том, что что-то в моей жизни сделано для других и нашло отклик. Да и, по правде сказать, тапочек в моем быту не хватает.
Итак, начнем благословясь, как говорит одна очень хорошая следователь из одного питерского сериала Мария Швецова. Обожаю, к слову сказать, данное творение нашего синематографа, но более отвлекаться на посторонние темы не буду, дабы не склонить вас читатель отвлечься от моего повествования...

Глава 1.
Было обычное теплое утро. Ничем не примечательное, обыкновенное из тысяч таких же, если бы не одно «но»: оно было невероятно солнечным и свежим, и, пожалуй, несло в себе какое-то умиротворение, отчего у бегущей в парке девушки внутри разливались благодушная радость и предвкушение чего-то волшебного, приправленные маленькой светлой грустинкой в качестве вишенки, венчавшей этот густой сливочный коктейль эмоций. Спортивные кроссовки мягко отбивали ритм легких шагов, густые волосы, забранные в высокий хвост, покачивались из стороны в сторону, пытаясь попасть в такт движениям, легкие льняные брюки, не предназначенные для пробежек, развевались от скорости и чуть путались в ногах, а черный маленький топ промок насквозь от обильного пота. Ранние посетители парка, завсегдатаи, уже не удивлялись странной девушке, решившей бегать по утрам. Почему странной, спросите вы? Давайте поинтересуемся ответом на этот вопрос у благородного сэра, сидящего на скамейке в тени старого платана. Этот старичок, ранее являвшийся пером, с удовольствием посплетничает с вами, потому как очень скучает по обществу. Он живет в доме напротив симпатичного уютного коттеджа новой соседки. И, естественно, должен следить за порядком в своем маленьком, но таком правильном, мирке. Или же мы можем поинтересоваться у продавца мороженого, ежедневно встречающего вас при входе в парк. Он улыбнется вам и предложит шикарный пломбир в вафельном стаканчике и, пока вы будете наслаждаться великолепным вкусом этого, несомненно прекрасного творения, созданного человеком, он, понизив голос и загадочно блестя глазами, расскажет вам о том, что несколько месяцев назад, в дождливый и оттого совершенно неприбыльный осенний день, у маленького, давно выставленного на продажу коттеджа, который хорошо видно от входа в парк, остановилась невысокая фигура в странном темном плаще. Незнакомец, а точнее, как выяснилось чуть позже, незнакомка, несколько минут просто стояла перед домом, рассматривая маленький аккуратный коттедж с небольшим запущенным газоном и заросшим садиком позади, а затем медленно и, казалось, неуверенно открыла калитку и проскользнула на мокрую от дождя каменную дорожку. Снова нерешительно остановилась у веранды, но на сей раз задерживаться не стала и практически сразу вошла внутрь. До самой весны соседи больше не видели новую жительницу и даже придумали много правдивых и не очень версий о ее местонахождении, пока в один прекрасный весенний день девушка не вышла на пробежку в парк. Вот уж тогда у местных сплетников и сплетниц появилась возможность рассмотреть юную и очень миловидную мисс. «Мисс Грейнджер» - с удовольствием протянул бы мороженщик, если бы вы поинтересовались у него именем странной особы, а затем он подмигнул бы вам и добавил: «Она очень мила и вежлива. Она покупает пломбир раз в неделю и никогда не ест его на улице, предпочитая уносить лакомство с собой». А еще мороженщик расскажет, что юная мисс занимается ландшафтным дизайном, приводя сады и парки по всей стране в надлежащий вид, и что у нее есть большое тощее угольно-черное чудовище, по ошибке названное каким-то насмешником котом. Юная мисс невероятно любит это недоразумение и всячески потакает ему, что выливается в разодранные занавески и испорченную обивку кресел. Юная мисс рассказывает это мороженщику, когда покупает у него пломбир. А еще у юной мисс есть ярко-желтый с двумя белыми полосами на капоте миникупер, на котором она нередко уезжает на целый день, но всегда возвращается на ночь. И вот самое странное в том, что именно ночью во всех окнах мисс Грейнджер горит свет и не гаснет до самого утра, словно она очень не любит темноту или, может, боится ее. Что еще странного, спросите вы? Мороженщик просто пожмет плечами в ответ и скажет, что ощущение странности - это основное, что вызывает у него мисс Грейнджер. Впрочем, мой вам совет, не расспрашивайте больше продавца лакомств, давайте лучше бросим это занятие по собиранию слухов и непроверенных фактов, и обратим свое внимание непосредственно на саму виновницу нашего интереса.

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.

Обычное утро. Обычная и единственная сигарета за утренним кофе и утренней же свежей газетой после пробежки в парке. Черт его знает, зачем я заключила пари с этой белобрысой сволочью, что буду бегать в парке по утрам в течении года, но я имела глупость его заключить и вот теперь расплачиваюсь за свои неосторожные слова, сказанные в порыве злости на этого хор..., впрочем, Гарри не одобрит таких моих мыслей, а расстраивать его, даже мысленно, мне его не хочется. Сигарета, затяжка и дым выходит сквозь зубы, вьется симпатичной спиралью к потолку и уносится подхваченный порывом свежего утреннего ветерка в приоткрытое окно. Сигарета в сутки — это тоже пари, но только заключенное с самой собой. Не удивляйтесь, и такое бывает. Я позволяю себе блажь, но контролирую ее дозу, и лишь иногда спускаю все на тормозах, увеличивая количество позволенных тонких папиросок до трех за раз и только после бокала хорошего виски. У всех есть слабости. И у меня они тоже в наличии. Я не могу пройти мимо книжного магазина, даже если эти два оболтуса будут на мне висеть и молить о том, что им не хочется меня ждать. Я не могу не съесть свой любимый пятничный пломбир, и не могу бросить свои дизайнерские проекты. Да, я увлекаюсь ландшафтным дизайном или, как говорит все та же белобрысая сволочь — подрезанием кустиков и раскидыванием камушков в садах и парках по одной только мне известной системе. Ну и что? Зато, я хорошо зарабатываю, на что это же чудовище презрительно фыркает и цедит, что работа — это не все. В этом я с ним согласна, но дальше данной точки наши мнения расходятся вновь. Блондин намекает на то, что я книжный червь и синий нечесаный чулок и совсем не умею веселиться и отдыхать, на что получает в ответ пару наигранно-презрительных комментариев о бесполезном, праздном и рожденном с серебряной ложкой в заднице, существе, абсолютно не приспособленном к жизни. Наши перепалки не обидны и нужны. Нужны каждому из нас, и даже Гарри, который обычно пресекает их, если видит что до драки осталось совсем чуть-чуть, они тоже нужны. Ох, Гарри... любимый ненаглядный друг, брат и самое лучшее, доброе и справедливое существо во всем мире. Человечек, за которого я без разговоров отдам свою никчемную жизнь. Мое маленькое персональное зеленоглазое солнышко, не давшее мне сломаться и уйти в себя. Делал он это, конечно, из лучших побуждений, но вот в помощники выбрал настолько неподходящего человека, что я могу лишь благодарить их обоих за это. И пусть слизеринская сволочь и эгоист, как можно дольше остается сволочью и эгоистом, главное, что Гарри любит этого белобрысого беспардонного нахала, а тот любит Гарри. И я не знаю, чье чувство сильнее, и не знаю, смогу ли полюбить сама также — до сумасшествия, до одури и страсти, до боли и безумства, невероятно нежно и обжигающе горячо. Нет, не подумайте, я любила, но это была удобная, тихая и уютная любовь, взращенная на привычке и дружбе. И я ни в коем случае не жалею о том, что она была у меня, и ни за что не променяла бы ее на что-то другое. Пусть она была, и остается моими самыми нежными и грустными от понимания невозможности долгого ее существования в моей жизни, воспоминаниями, но она была, и я ее чувствовала, и я ей жила. Она прекрасна и светла, и невинна, и пусть будет в моей памяти навсегда.
Я поняла ее невозможность, потому что перестала чувствовать того, кто дарил мне эту любовь. Перестала понимать, или, может, не хотела, да и не хотела хотеть. Рон. Милый, уютный, смешной Рон. Моя первая любовь (не считать же влюбленность в Златопуста Локонса таковой!?), и мой первый муж, и первый мужчина, и второй друг. Рон. Рыжий и высокий, чуть нескладный и весь в веснушках. Да, я любила его и он любил меня, но, как я и говорила, такая любовь, а точнее то, что должно было последовать после обязательной в таких случаях свадьбы в его представлении совершенно не совпадало с моим. Я люблю детей, но не хочу чтобы их было больше двух и уж точно не хочу спешить в этом вопросе, меняя учебу и карьеру на пеленки и ползунки, я не люблю готовить, хоть и умею это делать, но сам процесс вызывает у меня судороги лица, я не могу вскакивать в семь утра, чтобы подать мужу яичницу и сидеть рядом с ним, глядя, как он ее уплетает, и не испытывать при этом тошноту, я не могу каждые выходные проводить с его родственниками в Норе, потому что меня там учат готовить и все вздыхают, что я не кормлю мужа. Я не смогла. Хотя и не жалею о том, что это было. Опыт — бесценен и я уже не наделаю тех же самых ошибок. А Рон, спросите вы? А что Рон? Он — хороший аврор, женат на Лав-лав и у них будет малыш. И я рада за него, и за нее, и за них. Действительно, рада, хоть Лав-лав мне и не верит и ревнует своего Бон-Бончика. И это смешно и одновременно грустно, поэтому я почти не бываю у них. Впрочем, я только недавно вернулась к нормальному существованию, благодаря двум оболтусам, которые прожигают свою жизнь и невероятно довольны этим. Нет, они работают, но делают это для собственного удовольствия и только. Но я ведь делаю тоже самое! Я занимаюсь и дизайном, и наукой. Пишу умные статьи в умные журналы и рассаживаю кустики. И мне нравится то, что я делаю. Хотя слизеринскую сволочь это не убеждает. Он до конца жизни будет язвить и отпускать мерзкие комментарии на мой счет, но самое главное, в тот момент, когда мы втроем, он снова слизеринская сволочь и мой остроумный и язвительный оппонент, но стоит нам появиться на людях, как он перевоплощается в старшего брата и, не дай Мерлин, кому-нибудь хоть косо на меня посмотреть, не говоря уже о том, чтобы просто посмотреть на его любимого Гарри. Странно, скажете вы? Конечно! Где вы видели, чтобы аристократ до мозга костей и серебряный принц Слизерина защищал гриффиндорскую выскочку, подругу Поттера и грязнокровку? А вот защищает, потому что «...только Драко Малфой имеет право издеваться над Гермионой Грейнджер!» - заявит он вам пафосно, и окатит ледяным презрением. Вот так вот. Определенная плата за мое спасение. Но мне она по душе, потому что без Драко Гарри не был бы счастлив, а без его счастья не была бы счастлива я. Вот такое простое уравнение моей отныне размеренной спокойной дневной жизни и ночей, заполненных моими личными демонами. Впрочем, об этом мы вспомним позже, потому как еще чуть-чуть и я бессовестно опоздаю на важную встречу и буду нагло обвинять в этом именно вас, мои дорогие. А что вы удивляетесь? Вам интересны мои воспоминания и моя жизнь? Тогда не жалуйтесь, запаситесь терпением и не обижайтесь на мои капризы, хорошо? Вот и славно, а теперь поехали, поработаем.

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.

Этот заказ на оформление парка не являлся чем-то из ряда вон выходящим, но чувство предвкушения, появившееся на пробежке не оставило меня даже тогда, когда строгая дама, неуловимо напомнившая мне МакГонагалл, сухо объясняла мне, что и как она хотела бы сделать с этим небольшим уголком природы. Обычный парк около обычного детского дома в обычном маггловском пригороде. Очень много обычного, казенного. Неприятное ощущение. Все чужое и ничего своего. Я поежилась, а дама вдруг посмотрела внимательно и пригласила меня на чай. Странная дама. Впрочем, не мне об этом говорить. Ее кабинет также поражал казенностью. Никаких вышитых салфеток или фигурок, даже фотография всего одна в простой деревянной рамке.
Усталый взгляд затюканной директрисы скользит сквозь меня, такое ощущение, что она забыла про то, что я тут. Она вздрагивает, когда я неловко задеваю чашкой блюдце, и вдруг спрашивает, не хотела бы я посмотреть сам приют. И в ее взгляде есть что-то такое, отчего я не могу сказать нет, хотя всеми силами стремлюсь уйти из этой невеселой казенности. Мы долго бродим по коридорам и полупустым классам, а затем выходим в восточное крыло здания, и вот тут меня кидает в дрожь. Большая комната заполнена детьми, их немного, всего лишь пара десятков разновозрастных разнополых маленьких человечков в далеко не новой, но чистой и выглаженной одежде. Сердце сжимается от жалости, но я не могу показать это детям. Нет, нельзя. Я улыбаюсь через силу и почти не вижу их лиц. И тут мой затуманенный непрошеными слезами взгляд выхватывает до боли знакомые черты. Бледное лицо, черные волосы, черные глаза, темные цвета одежды. И взгляд — слишком тяжелый для ребенка, пристальный, словно заглядывающий в самую душу и видящий все твои тайны. Пронизывающий, пробирающий до костей. Мальчик. На вид лет пять или шесть. И я неосознанно делаю шаг вперед, к нему и останавливаюсь, не в силах даже дышать. Так больно. Невероятно больно давит где-то в груди. Что-то не дает воздуху войти в легкие, и я понимаю, что сейчас задохнусь. Директриса оттаскивает меня, говоря испугавшимся детям что-то успокоительное, но я не слышу ни слова, видя только его. В черных глазах мелькает что-то отдаленно похожее на задушенную надежду, и взгляд становится безразличным. Пустым. Таким, каким не должен быть взгляд маленького мальчика.
Всю ночь я не сплю. Я думаю. А точнее, мечусь, словно зверь в клетке. «Это возможно?» - задаю я вопрос и сама же отвечаю: «Возможно». Я верю и не верю одновременно. Я вновь и вновь задаю себе какие-то глупые вопросы, пытаюсь найти ответы, придумываю теории и оправдания, но подсознательно понимаю, что все уже решила для себя в тот момент, когда поняла, кем может быть этот малыш. Это трудно и очень больно, но это правильно. Спросите, почему? Это долгая история и, наверное, пока я не готова рассказать вам ее. Впрочем, рано или поздно вы все узнаете, но прошу, дайте мне время, ведь сейчас мне нужно сделать самое важное в моей жизни. Мне нужно усыновить ребенка. Мне нужен смысл моей жизни. К черту работу, к черту все остальное! Я ни в коем случае не оставлю там этого ребенка. Ни за что! Даже если Гарри и Драко (в чем я сомневаюсь, но все же...) не поймут меня и не поддержат, я все равно поступлю так, как решила.

Четыре утра и четвертая сигарета. Я проиграла сама себе. И теперь, наверное, не будет с утра этой маленькой радости после утренней пробежки и вместе с утренним, самым вкусным кофе, но зато будет смысл жизни. Именно жизни, а не существования. Спросите, почему я так уверена? Ох, ну, я же Грейнджер! Упрямая, настырная гриффиндорская зазнайка, привыкшая идти напролом и добиваться своей цели. Конечно, со временем сгладились острые грани моего характера, ведь двадцать пять это не семнадцать, но в некоторых вопросах я столь упряма, что даже Драко не смеет спорить со мной. Я знаю, что снова поступаю странно, но могу сказать одно: я не имею права упустить возможность дать этому ребенку счастливое детство (а уж об этом я позабочусь) и шанс спасти свою жизнь. Это размеренное существование — утопия. Оно закончится моей смертью или моим же сумасшествием. Мне нужно движение, мне нужен смысл. И я его нашла.
Пять утра и пятая палочка с табаком. Мне спокойно. Зачем волноваться если решение уже принято? Всякий выбор правильный, если он сделан. Философия? Нет. Правда жизни. Улыбаюсь, как дурочка — чуть криво, но широко. Кривляюсь, в общем. Жаль зеркало не волшебное, а то уж оно бы мне высказало все что думает и о моей улыбке-оскале, о лихорадочно блестящих, словно у больного человека, глазах, и даже о моих вечно растрепанных волосах и нервах.

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.

Мандраж. Именно это слово приходит на ум, когда я следующим утром стучусь в простую деревянную дверь кабинета директрисы.
И злость. Именно это я испытываю, когда узнаю, сколько бумаг мне нужно собрать для того, чтобы стать опекуном (другое слово мне нравится больше, но я не могу столь сильно обнадежить себя раньше времени, как бы мне этого не хотелось). Справки, справки, справки — доказательства того, что я смогу его накормить, одеть и выучить. Скрипя зубами, спрашиваю, могу ли поговорить с ним наедине. На что получаю отрицательный ответ: «Нет, нельзя. Вы не родственник, не спонсор и, вообще, ваше желание спонтанно и не принесет ничего хорошего ни вам, ни ребенку. А у него и так тяжелый характер». И вот тут меня прорывает. Прорывает так, что директриса вжимается в кресло под моим тяжелым, словно каменная плита, взглядом и тихим, но ясным и слышным, срывающимся шепотом: «Я знала его отца. И это самый смелый, самый героический человек из всех, что я встречала за свою недолгую, но насыщенную жизнь. Его отец погиб, но он — герой. И я сделаю все, что его сын был счастлив». Она спрашивает: «Почему?». Отвечаю, что это будет правильно. Что отец, не знавший ни любви, ни дружбы, достоин того, чтобы его сын был счастлив. Отец заслужил это. Заслужил, как никто другой.
Ответ директрисы, как ледяной душ, приводит меня в себя. Она меня понимает и собирается помочь, но просит повременить, пока я не управлюсь с парком, и даже не запрещает мне общаться с мальчиком, если тот изъявит такое желание. И я соглашаюсь подождать, зная, что мое решение не изменится ни при каких обстоятельствах. Потом я понимаю, почему она так сказала. И ужасаюсь. Мальчик-маг. И они его боятся. «Он странный». Дрожь вдоль позвоночника — ледяная игла в сердце. Знакомая ситуация? Ничего не напоминает? А мне - так вот очень. Точно так же дети и воспитатели относились к Риддлу! Мерлин! Нам не нужен второй Темный Лорд! Нет, нет, нет! Ни за что! Вы не подумайте, что я хочу усыновить ребенка только чтобы не дать ему стать вторым вселенским злом. Нет, я вам уже говорила — мне нужен смысл моей жизни. А то, что он - сын Снейпа (внешность и магические способности — это доказательство!)... впрочем, это также не является необходимым сказать сейчас....

Пустота. Боль. Отчаяние. Вы знаете, что это такое? Что значит просыпаться от собственного дикого крика в темной пустой комнате и осознавать, что демоны войны внутри тебя и никуда от них не деться? Что значит задыхаться от слез, пытаясь вытеснить образы прошлого? Что значит успокаивать собственного мужа, мечущегося по постели в жутком кошмаре? Это не жизнь, это мучение. И это одна из причин, по которым я ушла из жизни Рона. Два ветерана, одна война и одни кошмары на двоих. Я не видела смысла в таком существовании и замкнулась в себе. Рон пытался жить и пытался тащить меня за собой. Но это не то, что мне было нужно. Не то, что требовала изорванная душа. Не было желания жить, не хотелось идти вперед и бороться против себя самой. Я осталась одна. А потом пришел Гарри и привел Драко. И они вытащили меня из той ямы, куда загнали меня мои демоны. Они заставили жить. И пусть до встречи с маленьким ребенком с черными глазами я поняла, что всего лишь выживала, а не жила, то теперь пришло время прогнать призраков прошлого, оставив лишь светлую грусть по тем, кто не вернулся с войны. Я помню их всех, и помню лишь хорошее. Улыбку Ремуса, веселую Тонкс, бесшабашного Криви, неугомонного Фреда.... и только одного человека я не могу отпустить из своих воспоминаний. Я не могу отпустить Снейпа. Думайте, что хотите, но я бесконечно благодарна ему за все, что он сделал. И я ни капельки не верю, что он умер. Тела так и не нашли. И я корю себя за то, что послушалась Гарри и ушла, оставив его умирать. Какая-то часть моей души умерла там, в Визжащей хижине, со Снейпом, с Северусом. Вы скажете: «Невозможно, ведь ты ненавидела его все время, что знала». Нет, уважаемые, это не была ненависть, нет. Неприязнь, непонимание, да, но не ненависть. Угрюмый, мрачный, даже злой, язвительный, саркастичный, некрасивый. Но самый гениальный человек из тех, что я видела. Невероятно талантливый зельевар, увлеченный ученый. Я готова преклонить колени перед его умом. И, если позволит старушка-судьба, то я сделаю это, даже посреди многолюдной улицы. И сейчас, когда я вспоминаю его, я понимаю, что он — настоящий. Настоящий мужчина, со своим кодексом чести, гордый, властный, сильный. Такой, с которым никогда не будет скучно, который не будет лепить из тебя идеальную копию матери, и рядом с которым ты будешь, как за каменной стеной. Я не знаю, кто та женщина после Лили Эванс, которая смогла завоевать его сердце и есть ли она вообще, но я жутко ей завидую. Теперь пора остановить поток мыслей, чтоб он не завел и меня, и вас в такие дали предположений, загадок и желаний, выбраться из сплетений которых нам удастся нескоро. Итак, приглашаю вас вновь посетить тот самый приют, и попытаться поговорить с Северусом младшим или Стефаном Стоуном — имя, которое ему дали в приюте. СС — символично? Мне кажется, это — знак судьбы. Только бы правильно его понять, а то прорицания и все такое не мой конек. Впрочем, мы снова отвлеклись, поэтому поспешим.
Желтый миникупер завелся с первого раза, но настроение, подпорченное мелким дождиком, не поднялось от приятного тихого рыка моего верного «зверя». Зато через час, когда я достигла цели, выглянуло солнышко и все стало прекрасно. Рабочие, которым в мире магглов я доверяла делать всю грязную работу, уже почти закончили проект и парк приобрел вполне благопристойный вид. Я обошла всю территорию, отдавая последние указания, и направилась к летней веранде, где, насколько я знала, сейчас должны быть дети. Руку приятно оттягивали пакеты с выпечкой — я знаю прекрасную булочную недалеко от своего дома. Дети должны порадоваться сладкому. И они действительно были рады, все, кроме одного. Самого важного ребенка на свете. Стефан сидел с книжкой в дальнем углу веранды, не обращая внимания на остальных. Его лицо было сосредоточено, но я видела, что за последние полчаса он не перевернул ни страницы. Мисс Корнелл внезапно забеспокоилась и, извинившись, отлучилась на пять минут, чем я не преминула воспользоваться. Я видела, как напрягся Стефан, когда я села рядом. Он не отреагировал, никак. Меня пронзила догадка, что все это время он наблюдал за мной, но я никак не могла понять, что он, в конце концов, вывел из этого наблюдения. И мне было страшно. Страшно от того, что этот маленький, но жизненно важный для меня человечек, может прямо сейчас меня отвергнуть. Я не знала, что буду делать в этом случае. «Грейнджер, ты же гриффиндорка, в конце концов! Вспомни об этом. И будь сама собой».
- Привет, Стефан, - черные глаза теперь смотрели на меня. И мне не стало неуютно под этим прямым, проницательным взглядом, как часто бывало в классе зелий. Наоборот, я вдруг поняла, что все у меня получится и все будет отныне хорошо. Стефан смотрел настороженно, но без неприязни.
- Здравствуйте, мисс Грейнджер.
- Как твои дела, Стефан? - он чуть заметно улыбнулся и ответил:
- Все хорошо, мисс Грейнджер, спасибо.
- Что ты читаешь?
- Это Конан Дойль.
- Замечательный выбор, Стефан.
- Вы читали? - я кивнула и увидела в его глазах проблеск одобрения.
- Я очень люблю читать, Стефан. У меня дома очень много книг. Если тебе что-то будет нужно, скажи мне, и я постараюсь тебе помочь, - ребенок, до этого слушавший с интересом, вдруг сжался и ответил:
- И что вам за это нужно? - ребенок неожиданно напрягся.
- В смысле? - я не совсем поняла то, что он имел в виду. Казалось, что разговор про книги был ему интересен и вот теперь такой поворот.
- Что вы хотите взамен того, что будете давать мне книги?
- Ничего, Стефан. Мне ничего от тебя не нужно взамен. Но, если ты не против, мы могли бы разговаривать иногда. Например, о книгах, которые ты прочел. Или тех, которые прочла я, - черные глаза снова заблестели, но огонек недоверия из них не ушел.
- Просто так? - я кивнула и поняла, что жест был очень правильным. Стефан осторожно закрыл книгу и положил ее на колени, затем спросил, - А что вы сейчас читаете?
- Древние руны, - слова сорвались сами собой, и я чуть было не прикусила язык. Поздно. Глаза мальчишки вспыхнули бешеным интересом, но голос он старался держать ровным.
- Что это такое?
- Это специальные символы, которые могут обозначать множество вещей. Например, есть руна Уруз. Она...
- Мисс Грейнджер, вы не могли бы подойти на минуту, - Я готова была проклясть не вовремя вернувшуюся директрису, но поспешно кивнула той и обернулась к Стефану:
- Стефан, мне нужно идти, - мальчик кивнул и опустил голову, прикрыв лицо волосами. Шелковистыми и совсем не жирными. «Не то, что у некоторых», - Я принесу тебе книги завтра и расскажу про руны. Согласен? - черные глаза снова просверлили душу, наполнив ее эйфорией. Мальчишка светился надеждой. И от этого ничем не примечательное личико, вдруг оказалось необыкновенно красивым:
- Правда?
- Да, Стефан. Я приеду, и мы чуть поболтаем, и я обязательно привезу тебе несколько книг.
- Я буду ждать, - серьезный тон и лицо шестилетнего мальчишки заставили меня улыбнуться и ответить:
- Я тоже, Стефан. Я тоже. До завтра, Стефан.
- До свидания, мисс Грейнджер, - я поднялась и чуть не взлетела. У меня есть шанс. Боже, это было невероятно.

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.

Думаете, мне стало легче? Отнюдь... Теперь я бредила этим малышом. Я стремилась к нему всей душой и не хотела, впервые в жизни, задумываться о причинах своих чувств. Это было действительно невероятно. Я летела к нему, как одинокий мотылек летит навстречу одинокому огоньку. Я радовалась малейшей его улыбке, мимолетной и еле уловимой. Мне было так легко. И это было правильно. Я уже давно сдала проект «парк», но все равно приезжала через день. Теперь моя жизнь поделилась на дни без Стефана — грустные и одновременно наполненные предвкушением встречи с ним, и дни со Стефаном — полные счастья. Дни без него я заполняла книгами, статьями и проектами, а дни с ним я оставляла только нам.
Директриса, увидев, наконец, что я не отступлюсь, махнула на меня рукой – она так не смогла понять, почему я приезжаю через день уже несколько месяцев подряд и провожу время со Стефаном. Изредка она разрешала увозить его на прогулки, и вот тогда мы отрывались по полной – устраивали пикник на природе, жуя сэндвичи и валяясь на большом клетчатом пледе с книжками, или же посещали парк развлечений, катаясь на всех каруселях и аттракционах без исключения, или же просто сидели в тихом кафе, наслаждаясь сливочными коктейлями и мороженым. Постепенно, та ракушка, в которой закрылся ребенок от окружающих, стала понемногу приоткрываться. Нет, конечно, при директрисе и приютских детях Стефан все так же оставался молчалив, но угрюмое выражение часто исчезало с его личика, что меня радовало неимоверно. А вот наедине со мной, мальчик раскрывался все больше. Он сам начинал разговор, интересовался моей работой или книгами, которые я успела прочитать, расспрашивал про моих друзей, кота и дом. А в ответ рассказывал о тех немногих праздниках или событиях приютской жизни, что запомнились ему. Однажды я спросила, как он относится к детям из приюта, воспитателям и директрисе. Ребенок пожал плечами и спокойно сказал: «Они не интересны мне. А я им. Все равно приют – это не навсегда, так что я не хочу с ними дружить. Они говорят я – странный, а я просто не хочу с ними общаться…» - он сделал паузу и добавил чуть слышно, – «Тем более теперь, когда у меня есть ты».
А через несколько дней мне дали разрешение на усыновление моего чудесного Стефана. И я боялась, как никогда, когда шла к нему, сжимая в руках свернутые трубочкой листы с казенными сухими строками и подписью директора. Теперь решить должен был сам Стефан. Я знала, что поступаю правильно. Он имеет право выбирать, несмотря на то, что ему всего шесть. И он выбрал. Меня. И, Мерлин меня задери, если вы видели женщину счастливее меня! Седьмое небо? Ха! Ничто по сравнению с тем, что я испытала, когда он сказала «да» и смущенно обнял меня. Вот оно, настоящее счастье.

***
Прошел год, а я все еще не могу поверить, что он со мной. Не могу поверить в свое маленькое, персональное солнышко. Умное и очень упрямое. Сейчас оно сидит за столом и поглощает приготовленные мной блинчики с таким аппетитом, что я готова делать их круглосуточно и семь дней в неделю, лишь бы он их ел.
Вспоминая первые дни нашей семейной жизни, я не могу не улыбнуться: Гарри и Драко приняли все, как есть, стоило им увидеть мое счастливое лицо. И теперь дядюшки наперебой пытаются баловать моего... сына. Сын. Три буквы в слове и целый мой мир. Сын. Стефан. Моя вселенная. Моя жизнь. Мой смысл.
Я изменилась. Совсем немного, чуть-чуть. И я рада этому. Я повзрослела и выбросила своих демонов в прошлое — туда, где им самое место. А Стефан. Стефан любит меня такой, какая я есть. И говорит, что я самая лучшая в мире мама. Мама! Представляете? Я — мама! Да только ради этого я сверну горы и закатаю в асфальт тысячу Волдемортов голыми руками! Мама... Боюсь, в один прекрасный день мое сердце не выдержит переполняющего его счастья и запоет, зазвенит так громко, что весь мир услышит об этом. Спасибо тебе, Стефан.

Конечно, не все было идеально. Просто все было, как у всех. И ругань, и капризы — мои и его, и нелюбовь к овсянке — обоюдная, но мы всегда искали компромисс и находили его. Раз овсянка полезна, но не так вкусна, как блинчики, так почему бы не «лакомиться» ей раз в неделю? Пару раз в месяц мы устраивали «разгрузочные» дни – заказывали пиццу или другую калорийную, но не очень полезную гадость и блаженно щурились от наслаждения, поедая ароматное тонкое тесто и шутливо ругаясь из-за последнего – самого вкусного кусочка. Кстати, мы оба любим сыр и одинаково морщимся при виде брокколи.
Стефан, насмотревшись однажды по телевизору про вред никотина, несколько раз выкидывал мои любимые сигареты, я же не давала ему читать ночи напролет, а он в ответ злился и швырял книжки на пол, крича, что больше не будет читать вообще. А по утрам мы почти всегда мирились, обсуждали конфликт и торжественно обещали друг другу исправиться. Спустя некоторое время все повторялось вновь. Проблему разделения виртуального времени и пространства, то бишь компьютера, я решила заранее – просто купила Стефану отдельный ноутбук. Мне совершенно не хотелось в один прекрасный день обнаружить, что мои статьи и проекты сожрал какой-нибудь зараза-вирус. Мы также частенько спорили из-за кота, хотя последнему было глубоко плевать, будут ли кормить его только рыбой или же оставят в рационе вредный, по мнению Стефана, сухой корм. Главными в жизни нашего питомца были только две вещи: крепкий и глубокий сон и возможность безнаказанно раздирать мягкую мебель. Интересно, а что снится котам? Стикер с этим вопросом до сих пор висит на холодильнике.

Наши вечера наполнены книгами и разговорами. Нам есть о чем помолчать и что обсудить. Я понимаю, что беспокоит мое солнышко, и знаю, что ему нужно, в то время как он знает, что нужен мне. Он необыкновенный ребенок и мы оба знаем это. Также как и то, что он необыкновенен лишь для меня. А на остальных нам плевать. Драко говорит, что я помешанная мамаша, но я вижу, что он мне завидует — в его семье такого не было. Гарри же просто рад за меня и за моего сына и намекает Драко, что хочет детей. Малфой кривится в ответ, но мы все знаем, что он тоже думает об этом, только признаться для него — смерти подобно. А вдруг мы поймем, что он уже не слизеринская сволочь, изменившаяся под влиянием двух глупых гриффиндорцев?
Стефан обожает дядюшек, и те отвечают ему взаимностью.
Вот так мы и живем. В своем маленьком, уютном мирке, находя друг в друге то, что для нас нужнее всего.
Утренние пробежки теперь еще интереснее: Стефан берет самокат или велосипед и наматывает вокруг меня круги, ехидно подгоняя меня язвительными репликами. Никого не напоминает? Ага, Стефан — истинный Снейп. Кровь не вода, как говорит Малфой. И я верю ему. Но все-таки Стефан — не Северус. Он другой, такой, каким бы мог стать Снейп, если бы у него было... Впрочем, на эту тему я тоже не буду рассуждать. Не вижу смысла ворошить прошлое, и тем более не свое. И мечтать за других я тоже не буду.
После пробежки мы покупаем мороженое — Стефан любит шоколадное, а я никогда не изменю своему пломбиру, и гуляем по парку или сидим на скамейке, болтая ногами и весело смеясь. Затем идем домой, я сажусь за проект или статью, а Стефан в очередной раз перерывает библиотеку. Наверное, вам интересно, как он воспринял волшебный мир? О! В излюбленной манере Снейпа: приподнял бровь и процедил: «Поподробнее. Я хочу знать все». С того момента он бредит волшебной палочкой и читает только магические книги. Точнее, глотает их пачками. Он очень любознательный ребенок.
Однажды он спросил про родителей, и я рассказала ему про отца. Про его вероятного отца. Все, без утайки. Про учебу, его уроки, его роль в судьбе магической Англии. И даже о том, что он, вероятно, жив. И что Северус вряд ли знает про Стефана, иначе он был бы рядом. Я показала ему вырезки из газет и редкие фотографии, где был Снейп. Пара снимков из Ордена и одна школьная фотография. Именно ее и поставил Стефан на прикроватный столик рядом с моей. Он принял все, как есть, мой мудрый малыш. И я горжусь им, таким маленьким и таким необычайно взрослым. Чуть позже, уже укладывая его спать, я услышала то, чего боялась:
- Мам, а если отец узнает, что я есть и придет и захочет меня забрать. Что делать?
- Знаешь, Стефан, я без боя тебя не отдам. Но в том случае, если ты захочешь быть с отцом, я не смогу тебе этого запретить. И думаю, что профессор разрешит нам видеться хоть иногда.
- Нет, мама. Каким бы ни был мой отец, я останусь с тобой. Пусть лучше он будет навещать нас, - что еще добавить к этим словам? Что ответить на такое? Что сделать с сердцем, которое, замерев от первых слов, теперь же готово выпрыгнуть из груди от счастья? Я допускаю, конечно, что Снейп, если он появится, то вполне сможет отобрать у меня сына и тогда… я так боюсь этих мыслей, что не могу продолжать думать о таком.

***
За месяц до восьмого дня рождения Стефана (Боже! Как странно Время – мы вместе без малого два года, а мне кажется, что всю жизнь…) нас пригласили в Малфой-менор на празднование дня рождения Драко. 6 июня 2006 года. Дата врезалась в память, как клеймо. Почему? Я не совсем понимаю это. Но попробую вам все рассказать.
Это первый выход Стефана в магическое общество и он очень волнуется, но пытается не показывать этого. Стефан Грейнджер, сын Гермионы Грейнджер, героини войны, обладательницы Ордена Мерлина... бла, бла, бла. Самые важные здесь — первые пять слов, остальное шелуха. Стефан уже знает про войну, про роль в ней его дядюшек, про мое в ней участие, про тех, кто погиб и уже никогда не сможет увидеть, какой у меня сын, про ужасного темного волшебника Волдеморта и Пожирателей Смерти. Я рассказала ему все. И попыталась сделать так, чтобы в моем повествовании не было предвзятости. Мир действительно не делится на черно-белое и Стефан должен это знать. Нет, я не поддерживаю идеи Волдеморта, хотя в какой-то степени уважаю его смелость и стремление изменить что-то в магическом сообществе. Не поймите меня превратно, я ни в коем случае не оправдываю его методов, но… в чем-то этот сумасшедший, но несомненно гениальный хм… человек был прав. Мы с Гарри и Драко практически не поднимаем эту тему в разговорах, потому что для Гарри она болезненна, но я знаю, что в глубине души он понимает причины, побудившие Тома Риддла сделать такое. Но со Стефаном мы говорили об этом уже не раз. И пришли к выводу, что если и делать переворот, то либо добиваясь власти (надо сказать, Том Риддл вполне мог бы стать министром, если бы не пошел кровавой тропой) и меняя уклад «сверху», либо создать противовес правительству, собрать армию и силой доказать свою правоту. Но вот мучить, убивать ни в чем неповинных? Извините, но это уже чересчур! Воюй, если тебе хочется, наноси удары по противнику, ослабляй его экономику, подрывай авторитет. Нет, надо было издеваться над магглами, которые мало что могут противопоставить волшебству и нескольким отморозкам в черных мантиях… итак, я снова отвлеклась, прошу меня простить и давайте вернемся к нашему разговору. Ведь сегодня у Стефана, а значит и у меня, очень важный день…

Ему невероятно идет простая, но элегантная темно-синяя мантия. Он скептически осматривает сначала себя в зеркале, потом меня — моя мантия светлее, чем его, и кивает одобрительно. Я смеюсь, обнимаю его и говорю: «Мой самый лучший мужчина!». Он обнимает в ответ и спокойно отвечает: «Конечно, мам, неужели ты сомневалась?» и смеется сам. У него такой красивый смех — звонкий, как колокольчик, и он дарит его мне.
Малфой-менор грандиозен. Драко — 26 лет и это праздник для половины Англии точно. Мы кладем подарки в общую, очень большую кучу, и идем сквозь толпу, пробираясь к виновнику торжества. Вот он — светлый ангел неземной красоты — на главной лестнице рядом со счастливым Гарри. Стефан не вырывается, как обычно, чтобы подбежать к дядюшкам, а идет медленно, степенно поддерживая мой локоть — он сегодня мой кавалер. Гарри замечает нас, кивает и шепчет что-то Драко, а мы останавливаемся — нам не пройти ближе сквозь такую толпу. Гарри внезапно выныривает откуда-то сбоку и обнимает нас со Стефаном, улыбаясь так широко, насколько это вообще возможно. И вот тут толпа смолкает в один момент, а Гарри меняется в лице. Я поворачиваюсь, пытаясь понять причину, и чуть не падаю, когда вижу на верхней ступени лестницы Нарциссу Малфой под руку со Снейпом. Шок? Ужас? Удивление? Я не знаю, что думать, но Гарри решает все за меня. Он уводит нас на улицу. Стефан бледен, а я не могу дышать. Уютная скамейка в глубине парка — островок временного спокойствия.
- Ты как? - спрашивает Гарри, глядя при этом на Стефана, но я понимаю и отвечаю честно:
- Не знаю. Но как? Откуда?
- Я не в курсе. И Драко тоже. Он также удивлен.
- И я, - киваю и поворачиваюсь к сыну, беря его за руку, - Стефан?
- Мама, давай уйдем. Я не хочу быть тут, - я понимаю его смятение и нежелание быть здесь. Гарри тоже кивает и говорит:
- Я вас провожу.
Мы выходим за ворота Малфой-менора. Здесь можно аппарировать, и я уже обнимаю Стефана, когда вижу черную фигуру на крыльце имения. Снейп. И снова Гарри помогает — он берет нас за руки и аппарирует в наш уютный домик. Стефан срывается и, не говоря ни слова, убегает в свою комнату. А я не знаю, как быть. Гарри обнимает меня, и я благодарна ему за поддержку.
- Рано или поздно это случилось бы, Гермиона, - говорит Гарри, а я киваю, не в силах побороть комок в горле, - Я вернусь вечером вместе с Драко, мы все обсудим, - непрошенные слезы вырываются наружу, и я утыкаюсь в теплое, надежное плечо, - Не плачь, мы никому не отдадим нашего Стефана.
- Я сам не отдам себя, дядя, - на верхней ступени Стефан. Он все также в мантии, но уже не бледен, лишь ярко сверкают черные глаза. Топот ног по деревянной лестнице и легкий удар в солнечное сплетение — я еле успеваю вдохнуть. Стефан прячет лицо, вставая между нами, словно в защитный круг, и шепчет тихо, но твердо, - Я не брошу тебя, мама. Я никуда не уйду. Ты слышишь? - заплаканные глаза смотрят пытливо, и я стираю пальцем две мокрые дорожки с любимого личика, улыбаюсь, отвечаю:
- Да, Стефан. Я никому тебя не отдам.

Следующий день начинается с бомбы — статья Скитер на первой полосе наше со Стефаном фото. «Герои войны и их сын». Я убью Скитер! Невыспавшиеся Гарри и Драко спускаются вниз, когда я вдребезги разбиваю стеклянный журнальный столик в гостиной. Они в одинаковых пижамах и мне становится смешно. Это истерика. Гарри призывает графин с водой, а Драко изучает статью, цитируя особо неудачные, по его мнению, и удачные, по мнению Скитер, моменты: «... героиня войны и ее любовь к профессору сквозь годы...», «...Сын невероятно похож на отца...», «...Как это получилось? Какое право имел профессор соблазнять свою ученицу? Служебный роман или настоящие чувства? Что пережила героиня войны, когда узнала, что ее возлюбленный скорее всего мертв?...», «...Как относится Великий Гарри Поттер к выбору своей лучшей подруги?...». Графин разлетается на кучу осколков и в этот момент сверху спускается Стефан и раздается стук в дверь. Я испуганно прижимаю сына к себе, а Гарри идет открывать. Тишина настолько нереальна, что мне кажется, что я оглохла. Немое кино: в дверях появляется Снейп с газетой, за ним Гарри. Профессор застывает столбом, видя на моих руках мальчика, похожего на него, как две капли воды. Но профессор не был бы собой — он тут же приходит в себя и взгляд из растерянного становится снисходительно-презрительным. Наверное, именно это приводит меня в чувство.
- Доброе утро, сэр, - для Малфоя главное после Гарри — приличия, несмотря на то, что он растрепан и в пижаме.
- Драко, - Снейп кивает, не сводя с нас взгляда. Черные глаза. Глаза Стефана. Но выражение в них совсем не то, какое у моего сына. Стефан сжимается под пристальным взором профессора и обнимает меня крепче. Вот это уже край — никто не смеет обижать моего сына.
- Профессор, смените выражение лица, вы пугаете моего ребенка, - цежу я, крепче прижимая сына к себе и выпрямляясь.
-Мисс Грейнджер, не указывайте мне..., - в его голосе бешенство, но я даже Волдеморта не боялась, а за сына порву, как тряпку.
- Неправильное начало, сэр. Покиньте мой дом немедленно, - я тоже умею сверкать глазами. Стефан сжимает мне шею, чуть не перекрывая кислород.
- Не много ли вы себе позволяете, мисс? - коронная бровь. Ха! Ты доиграешься, Снейп.
- Нет, сэр, - в горле клокочет бешеная ярость, - покиньте мой дом немедленно, иначе никакого разговора не будет вообще никогда, - он довел меня несколькими словами. И он также в бешенстве. О, да, Снейп, бесись сколько угодно, но я права. И тут он кидает в меня... нет, даже не камень, а целую невероятно тяжелую плиту:
- Следующий разговор будет в суде, мисс Грейнджер, - слова упали и пробили в моей душе дыру.
- Нет, - это говорит Стефан, и мы все вздрагиваем от звонкого, чуть подрагивающего голоса, он слезает с моих коленей и выпрямляется, - Ты не посмеешь причинить маме боль, - брови Снейпа в удивлении взлетают и он молчит впервые в жизни, Стефан продолжает, - Кем бы ты не был, я останусь с ней, - он кидается в мои объятья, прячась от злой ярости в таких же, как у него черных глазах.
- Сэр, - решает вмешаться Драко, но Снейп рявкает:
- Молчать! - этого я уже не выдержу. Вскакиваю, прижимая Стефана к себе, наставляю палочку на профессора и цежу, сжимая до боли зубы и сгорая в ослепляющем бешенстве:
- Вон, - он усмехается, складывая руки на груди, и чуть приподнимает бровь, словно говоря: «Да, ну?». Внутри что-то взрывается и палочка в руках оживает, управляемая не моей волей, закручиваясь финтом, но Гарри успевает выбить ее из моих рук и становится, заслоняя нас от профессора. Тут же рядом с ним встает Драко. Мне почти не видно профессора, когда Драко цедит, непривычно разделяя слова:
- Вам. Лучше. Уйти. Сэр. Вы поступили неверно. И вы это понимаете. Уходите, - лохматая голова Гарри согласно кивает, а затем он добавляет:
- Вы действительно поступили сейчас невероятно неправильно, профессор, - Снейп хмурится, пытаясь что-то сказать, но затем резко разворачивается и уходит. Я падаю от напряжения прямо в кресло, руки трясутся, Стефан всхлипывает в объятьях, когда Гарри зло пинает диван, и плюхается на него, притягивая Драко к себе:
- Ну, что за человек?! - потом смотрит на нас и продолжает, - Я ему точно морду набью, Гермиона. И не говори ничего!
- Набей. Я не возражаю, - я дрожу, но это «отходняк».
- Мама, а ты на него напала, если бы дядя Гарри не выбил палочку? - черные глаза, такие родные, любимые. Не отдам!
- О, Стефан! Ты не знаешь эту сторону характера своей мамы, - усмехается Драко, плотнее прижимаясь к Гарри, - Она очень боевая. А уж когда задевают тех, кого она любит! Берегись!
- Мама, я тобой горжусь! - Стефан чуть не душит меня и я, наконец, расслабляюсь, чувствуя, как кольца гнева исчезают.
- Нет, ну что за человек! Почему нельзя было просто написать письмо и все спросить? - я вздыхаю, но я права. Он уже не мой профессор, а я не бесправная студентка, пойманная после отбоя в коридорах Хогвартса. Драко и Гарри остаются на ночь, а я впервые за два года укрепляю и обновляю магическую защиту дома.

Ночью я не могу сомкнуть глаз, так же как и Стефан, который приходит ко мне, прижимается теплым боком и ворочается до утра, проваливаясь в легкую дрему. Мы молчим, каждый думая о своем, но это свое - одно и то же. Называется оно «профессор Снейп». Я понимаю, что он имеет столько же прав на Стефана, сколько и я, если не больше. Он — настоящий отец, но он официально считался мертвым до сего времени, и я — приемная мать, которая оформила документы и в маггловском, и в магическом мире по всем правилам, пройдя кучу тестов и проверок. Сын взял мою фамилию. И Стефан хочет быть со мной. И если будет суд, то я не могу даже предположить, чью сторону он примет. Но есть еще одно но — настоящая мать Стефана, и Снейп наверняка знает, кто она. В то же время она отказалась от ребенка, подкинув его в приют совсем крошечным. Может ли она после такого претендовать на сына? И кто она? Пожирательница? Маггла? Жива или уже нет? Столько вопросов... Я вздохнула, крепче обнимая уснувшего, наконец, сына и сама провались в беспокойный сон.

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.

А если серьезно, начало впечатляет. Особенно стиль повествования - диалог с читателем. Такое редко встретишь. И несмотря на то, что сюжет, как правильно заметила Яд, уже использовался другим автором, этот фик имеет все шансы стать в ряд с лучшими образцами жанра.

Автор, ваша работа достойна высочайшей оценки!

Не знаю, что случится с нами дальше, но вас от церкви точно отлучат! (с)

Замечательное начало. Прочитала на одном дыхании. Мне бы, конечно, хотелось настоящего пейринга, но когда текст так хорошо прописан, то могу пойти и на компромисс со своим жаждущим нереальной во всех смыслах любви сс/гг воображением.

Один только не тапок, нет, скорее уточнение. Вы уверены, что в Англии на завтрак могут есть блинчики? Может, и могут, просто я никогда с этим не сталкивалась. Кукурузные хлопья, овсянка в деревне и для туристов, жареный бекон, сосиски, яйца, даже бобы и тот самый тыквенный сок - было дело. Но блинчики - никогда. С другой стороны продолжительное время я в Англии не жила, так что, может, просто с блинами по утрам не столкнулась. Но зная на 100%, что во Франции, Люксембурге, Бельгии, Голландии получить блин с утра крайне маловероятно, захотела указать автору на возможную неточность, что ни в коей мере не умаляет бесчисленных достоинств текста.

И еще по поводу поведения Снейпа... Как я уже говорила много раз, он и по канону невыносимая сволочь, но... Не совсем-таки укладывается в мое видение английского характера сцена с рявканьем, необдуманными угрозами, и грубостью. Холодный, непонятный, равнодушный к чужому мнению - типичные английские черты, однако, вежливость от воспитания - это пунктик каждого британца даже если они орут "мать твою" рано утром, потеряв носок/часы/трусы. Т.е. вспылить могут в кругу семьи-друзей, а вот так набрасываться на почти чужих людей, да к тому же не уверившись в правильности своих подозрений, это маловероятно. Хотя все это, конечно же, ИМХО.

В любом случае, само произведение вызавает у меня неподдельный интерес. Буду теперь ждать продолжения с огромным нетерпением.

Удачи Вам и Вашей музе!

С уважением,
Готман

Но с другой стороны, я вот не могу есть с утра булки и круассаны, которые тут так популярны в качестве завтрака... хотя вот английские сосиски мне по душе.

Это все не суть как важно, просто, вот такие мелочи бросаются в глаза во многих фиках, о чем я уже писала. Но это даже все ни в коем случае не тапки, просто наблюдение читателя.

Жду продолжения с огромным нетерпением!

Удачи!

«Гермиона!
Что все это значит?
Рон».

Следующие полдня превратились в почтовый ад. Сначала я читала письма и даже собиралась на них отвечать, но вопрошающих, гневных, издевательских писем и записок от хорошо знакомых, знакомых и совершенно чужих людей было очень много. Мне захотелось исчезнуть, раствориться, забрав с собой Стефана. Было неприятно — после войны я нечасто и всегда инкогнито появлялась в магическом мире, заскакивая, так сказать, только по необходимости.
Я злилась, злилась на Снейпа, на Скитер, на себя. И на всех тех, кто написал. Неужели авторы этих неприятных строк думают, что имеют право вмешиваться в мою жизнь? Я снова на кухне, снова кофе и сигарета. Размышляю. Точнее, делаю вид, что размышляю, но после бессонной ночи ничего гениального… ой, да что уж там!… ничего даже отдаленно похожего на умную мысль в пустой звенящей голове не появляется. Моя главная гордость сегодня похожа на пустой медный котел. Или оловянный, это уж кому как нравится. Снова курю. Интересно, я брошу это занятие, приятное, но, несомненно, вредное? Может или когда? Бред. Снова в голову лезет всякий бред! И совсем нет мыслей о том, что делать сейчас. Опровержение? Скандал? Суд? Бегство? Страх. Да, я боюсь. Все имеют право бояться. Я не за себя боюсь, и не Снейпа, и даже не магический мир – плевала я на них всех. Я за сына боюсь. Очень. Страх разъедает изнутри и не дает сосредоточиться. Мама, что делать?! Мама? Ма-ма… Хм…
- Стефан, собирайся, мы едем к бабушке! – тушу сигарету, судорожно и чуть злобно, как будто она виновата в чем-то. Что ж, это не бегство, это стратегическое отступление. Мне надо подумать.

Джейн постарела – морщинки у глаз, когда она улыбается, теперь совсем глубокие. Но такие милые. Я люблю эти морщинки и ее улыбку тоже люблю. Она солнечная. И Стефан хорошо относится к бабушке и дедушке. Он рад. Правда, пользуется своим положением на все сто – капризничает больше обычного. Хмурюсь, но не говорю ему ни слова – путь ребенок отвлекается, а бабушка его балует.
Снова думаю. Сижу на лавочке на заднем дворе, курю и думаю. Приходит папа, садится рядом, молчит. Мы оба знаем, что он так поддерживает меня. За что я ему благодарна. Думаю.
Снейп. Северус что-то там Снейп. Отец моего сына. Предположительно. Обряд родства мы не проводили. Зелье… зелье родства. Проверить самой? А где волосы Снейпа взять? Попросить Драко пусть Нарцисса поможет? Та еще аристократка. Не люблю ее. Она холодная, как статуя. Красивая, но ледяная, а я люблю тепло. Или самого Снейпа попросить? Нет. Он – хам. Не хочу просить. И видеть его не хочу.
И, кстати, о Снейпе - совсем не в его стиле так поступить. Странный он какой-то. Прибежал, поверив мисс Скитер? Бред! Да чтобы Снейп не выяснив деталей, начал сразу качать права?! Не его стиль. Конечно, он видел Стефана со мной в Малфой-меноре, но все ж… не понимаю…

Улыбаюсь, когда вижу, как хлопочет на кухне Джейн, умиляясь перемазанному в шоколаде Стефану, когда теплеют карие, как у меня, ее глаза. Смогу ли я дать столько же тепла Стефану? Уверена - смогу. А Снейп? Что делать с ним? Он в своем праве, если он – отец. А если нет? Отстанет, а мы продолжим жить спокойно. Но все же… они так похожи внешне, хотя Стефан намного симпатичнее. И черты характера – упрямство, язвительность, даже детский сарказм. Черт! Ох, простите, я так устала думать. Ха-ха, Грейнджер устала думать. Надо будет Драко рассказать об этом. Он точно воспользуется и будет дразнить меня до скончания веков.
Мысли плавно перетекли на блондина и, конечно, брюнета. Они столь разные, столь непохожие. Удивительно, что они вместе. Но это так. Рассказать вам их историю? Я думаю да. И думаю, что ее главные герои простят мне столь грубую выходку – возможность предаться воспоминаниям и отвлечься от настоящих проблем. Итак…
Очередной кошмар вырвал меня из своих липких лап. Цепких и ужасных. Тяжело дышать, больно вспоминать. Два месяца. И кажется, что прошла вечность, и кажется, что случилось вчера. Война. Гарри. Его война, прежде всего. Его боль, его потери, его слезы. Какая-то часть моего друга погибла на той войне. Погибла навсегда. Вы помните его глаза? Два ярких зеленых изумруда, два всполоха цвета весенней листвы – так говорили поклонницы. Это было до войны. А после… мутные, воспаленные и погасшие. Последнее убивало. Я не могла смотреть в его глаза, а он не мог смотреть на нас. Он не мог смотреть вообще, потому, что смотря на нас, он видел тех, кто ушел. Джинни пыталась. Упорно и долго, разрываясь между Норой с убитыми горем родителями и братьями и Гриммо, где в одиночестве заперся Гарри. Он пустил ее лишь раз для того, чтобы она тут же ушла сама, лишь увидев его глаза. Джинни умная и понятливая. И она поняла, что ее Гарри умер на войне. А этот, новый, незнакомый, страшный – не Гарри. Нас с Роном он не пускал вообще. Позже я узнала, что Гарри стал пить. Нет, он не напивался в хлам, не буянил и не бил посуду. Он выпивал ровно два стакана виски – чтобы не снились кошмары, и ложился спать. К концу года Поттер стал похож на призрак. Худой, всклокоченный, потерянный. Его безжизненное: «Уходи, Гермиона…» столкнуло меня с лестницы эффективнее удара под дых. Но я не сдавалась. Я писала ему письма и знала, что он их читал. И знаю, что он хранит их до сих пор. Я писала, что учусь, что вышла за Рона, что нашла работу, что устаю и все равно не откажусь ни от одного курса. Писала про своих преподавателей и дисциплины, намеренно обходя тему зелий. Писала про развод с Роном, про его встречу с Лавандой, про статьи в журналы, про экзамены, работу, дом, машину, про ландшафтный дизайн. А потом он пришел ко мне. Пришел на работу, посидел полчаса и ушел, напоследок бросив: «Прости меня, Гермиона. И спасибо тебе. Я вернусь…». Только позже я поняла, что с ним случилось. А точнее кто. Малфой. Драко Малфой собственной аристократической персоной. Странно? Не то слово! Мое оцепенение было долгим. Они пришли вместе через пару дней. Они не рассказывали ничего из того, что было, что произошло и как так получилось, что они вместе. И знаете, впервые в жизни, я не расспрашивала ни о чем. Я любовалась на два ярких изумруда, мерцавших из-за круглых, привычных очков.
Завеса тайны, банальной тайны, приоткрылась много позже, когда «дядюшки» вытаскивали меня из той апатично-депрессивной ямы, в которую загнали меня мои демоны. Все оказалось просто.
В один снежный день февраля Гарри выполз за виски. Банально. Кричер, который ранее приносил в дом сие «зелье» заявил Поттеру, что не желает прислуживать более такому хозяину. Гарри апатично сунул тому давно не стиранный носок. Кричер исчез. А вечером вернулся с Драко.
Как Малфою удалось сделать невозможное – секрет для всех. Но через два года, Поттера было не узнать – лохматый парень с чуть диковатым блеском в глазах, влекущей улыбкой, предназначенной лишь блондину рядом, стройный, подтянутый. Скандал, вспыхнувший было в волшебном мире, быстро угас – Герой-Победитель Волдеморта и его партнер - самый богатый наследник Англии плевали на всех. И сейчас плюют. У них есть они, а остальные не в их мире. Они делают, что хотят. Их любят, им улыбаются, их прощают. Они красивы, молоды и у них все впереди. И берегись, Новый Темный Лорд, если вдруг у кого-то возникнет такое желание – эти двое порвут любого. Простите, что столь пафосно, но это правда. Не дай бог, кто-то посмеет обидеть Драко – Гарри сломает ему челюсть. И наоборот. Малфой знает такие проклятья – гадкие и долгоиграющие, что мне иногда становится не по себе. Вот так это было.
А затем мои хорошие принялись за меня и почти вытащили из ямы, но тут в моем мире появилось свое солнышко - Стефан, и дядюшки облегченно возрадовались.
Вот такая история. Конечно, вы и сами понимаете, что все было сложнее, чем я рассказываю. Я знаю наверняка, что были у них и ссоры, и скандалы с банальным битьем посуды и хлопаньем дверьми, были драки, после которых были примирения под звяканье бокалов. Но это никогда не выносилось дальше их собственного мира – никогда. И я их понимаю. Гарри за свою жизнь натерпелся от прессы и окружающих столько, что и на четверых хватит. А Драко… Драко любит покрасоваться под вспышками колдокамер, но «сор из избы», а точнее из поместья, выносить не будет. Что бы ни было внутри, снаружи – лоск и красота.
Их личная жизнь – это их дело. И точка.
Ох, заболтала я вас, да? Думаю, что вы не в обиде. Что ж, теперь я пойду, пообедаю, если вы не против, ведь на голодный желудок подумать у меня не получится, а мама приготовила нереально вкусные тефтельки. Увидимся!

***
Уважаемые, давайте мы с вами ненадолго оставим мисс Грейнджер наслаждаться маминой стряпней, и обратим свой взор на одно очень красивое поместье, где в одной из многочисленных, шикарно обставленных комнат находится высокий человек в черной одежде.
По его виду можно сказать многое: вот он злится, швыряя скомканную газету в камин, теперь он расстроен – прикрывает глаза и разжимает кулаки, теперь думает – спокойно кладет руки на подлокотники кресла, принимает решение – залпом выпиты остатки виски в стакане. Вам, наверное, интересно, о чем размышляет этот человек? Давайте посмотрим его мысли, только незаметно, вы ведь знаете, он этого ой как не любит.

Я искал выход и пока не видел его. Удивление, испытанное на дне рождения крестника и в доме гриффиндорской заучки не прошло до сих пор.
Конечно, никто не понял, в каком я был состоянии. Бесстрастная маска въелась в мое лицо навечно. Твои эмоции – это оружие в руках твоего врага.
Каким способом Грейнджер стала матерью моего сына? Замечаю, что сплетаю и расплетаю пальцы. Волнуюсь? Нет, скорее пытаюсь понять.
Тонкие, длинные пальцы. Рассматриваю свою руку. Снейп, ты что, своей руки не видел?
Один вопрос: что такого я нанюхался, перед тем, как завалился в дом гриффиндорки?
Заявился к ним, думая, что будет как в Хогвартсе — бесправная ученица быстренько ответит на все вопросы и злобный профессор, который снимет с нее баллы. Ан нет, дала отпор, да еще чуть не прокляла. Удивлен. Грейнджер подняла палочку на профессора, пусть и бывшего? Изменилась? Вполне. Да и какой теперь из меня профессор?
Уж в чем, а в изощренных и малоприятных проклятиях Грейнджер была одной из самых сильных. И с чего я так отреагировал?
Вопрос: «Откуда ребенок?». Действительно, откуда? То, что это мой ребенок, сомнений не возникло бы ни у кого, стоило только посмотреть на него и на меня. Нарцисса рассказала, что Грейнджер не появлялась в магическом мире, общаясь лишь с Поттером и Малфоем в их доме и общаясь смиром посредством множества статей в Алхимике и других журналах. Я читал некоторые из них, путешествуя по миру, и могу совершенно определенно сказать: «Мисс Зазнайка действительно умна». Правда, теперь ей мое признание не нужно и не важно. Хотя раньше она, вероятно, была бы довольна. Но она уже не студентка, а я не злобный профессор зельеварения.
Вчера, на приеме, я не замечал ничего и никого вокруг, увидев мальчика, и поэтому почти не обратил внимания на его мать. Грейнджер, гриффиндорская заучка, подруга нашего героя и неимоверно умная девица. Но, заявившись к ней домой, я, наконец, смог разглядеть ее полностью. Признаться, домашняя одежда придавала ей очень уютный вид. Волосы были растрепаны, но не было ощущения, что это стог соломы — вполне миловидная прическа. И сама она — симпатичная взрослая и серьезная женщина. Конечно, она просто повзрослела, но это ей шло.
Снейп, о чем ты думаешь? Какая, к черту, симпатичная? Это же Грейнджер.
Итак ,как она стала матерью моего ребенка? Усыновила? Вариант.
Вчера я вел себя как гриффиндорец. Ха-ха. Снейп, дожил, молодец. Стоило выжить ради такого.
Надеюсь, Грейнджер умна. Тогда проблем будет меньше. Тактика ублюдка не помогла. Ладно, слизеринец, сделаем все по-другому. По-слизерински. С гриффиндорцами надо только так.
А ребенок? Что с ним делать? Забрать? Ну и что я ему дам? Старый дом в Паучьем тупике?
Я прекрасно видел, какой дом у гриффиндорки. Уютный, теплый, светлый. Там есть все для ребенка, начиная от собственной комнаты заканчивая близлежащим парком. И сын так ее любит — это видно сразу.
Честно говоря, мне не по себе. В моей жизни не было чего-то слишком светлого и хорошего. Мысли о семье иногда просачивались, но тут же отодвигались на задворки сознания. Кому нужен малообеспеченный отвратительный бывший профессор, Упивающийся, хоть и оправданный, и даже награжденный? Правильный ответ – никому. Поэтому семья – не для меня.
А тут… сын. Мой ребенок. Ребенок – это, наверное, что-то светлое.
Вспомнить бы только от кого этот ребенок…

Странный мистер, подумаете вы. И будете абсолютно правы. Ведь вы знаете, каким он был до «гибели», так? И нынешний Снейп отличен от того, ублюдочного кошмара Подземелий, скажете вы и снова будете правы. Ну, что ж, наверное, пришло время рассказать вам историю мистера Снейпа. Даже не буду спрашивать – знаю, вам это очень интересно. Хитро улыбаюсь. Почему, спросите вы? потому что повествование отложу на потом, а то семейство Грейнджеров съест чудесные тефтельки без меня.

***