То, что не убьет тебя, сделает тебя сильным.
Фридрих Ницше

Когда то, чего мы очень долго ждем, наконец приходит, оно кажется неожиданностью.
(Марк Твен)

– Джиневра…

Девушка подняла голову. Голос Малфоя опять звучал так, словно их не разделяют две каменные стены, а будто он стоит совсем рядом – руку протяни и коснешься. Иногда ей казалось, что этот голос звучит не из соседней камеры, а прямо у нее в голове.

– Да?

– Вас выпускают.

– Что? – Джинни вскочила.

– Министр подписал вам амнистию.

– Откуда вы… – девушка осеклась. Какой смысл спрашивать – Малфой всегда узнает все новости первым, словно он не в тюрьме сидит, а как минимум в редакции «Ежедневного пророка». Хотя, разве какая-нибудь газета сравнится по степени информированности с Люциусом?

– Поттер, Снейп и ваш брат уже у коменданта Азкабана, – спокойно объяснил Малфой, – они привезли бумаги, но их еще долго будут проверять, потом летать в Министерство за подтверждением, согласитесь, амнистия – слишком редкий случай и непременно вызовет подозрение. А нашему коменданту что спаситель мира, что глава Аврората – все едино, он никому не доверяет. Так что вам придется подождать еще около получаса.

Джинни заметила, что Люциус на редкость многословен, да еще и сам, добровольно ей все объясняет. Необычно для него. Хотя… это же, возможно, его последний шанс поговорить с ней.

– Мистер Малфой… – она подошла к двери. – Когда я все закончу, я навещу вас.

– Вы не отказались от своих намерений?

– Нет, – коротко сказала девушка. И по ее тону любой бы понял, что она действительно не отказалась. И не откажется.

Малфой словно колебался. Джинни чувствовала – он хочет ей что-то сказать, но почему-то не уверен. Колеблющийся Люциус… кто бы мог подумать, что такое может быть.

– Джиневра…

– Да?

– Вы знаете законы?

Странный вопрос. Вот уж чего она не ожидала. Впрочем, и голос у Малфоя был какой-то странный.

– Смотря какие. Но вообще, я не сильна в юриспруденции.

– А я – силен, – почему-то вздохнул ее собеседник. – Мы, Малфои, всегда получаем юридическое образование – семейная традиция, весьма полезная, кстати.

Джинни ждала продолжения. Насколько она успела изучить Люциуса, он никогда не болтал просто так, у него все было со смыслом.

– И?

– Вы знаете, что как в магловском, так и в волшебном мире человека не могут два раза судить за одно и то же преступление?

– То есть?

– То есть, если вас посадили за убийство, которого вы не совершали, вы можете потом найти свою так называемую жертву и убить ее. И вам за это ничего не будет.

– Вы предлагаете мне убить Драко? – спросила она прямо.

– А разве вы и так не собирались это сделать? – усмехнулся Люциус. – Только прошу вас, не применяйте при убийстве Непростительные, это совсем другая статья.

– Спасибо… – растерянно сказала Джинни. Дико было как-то – Люциус Малфой объясняет ей, как убить его сына. Они, конечно, теперь враги, но все равно страшно – в магическом мире кровные узы ведь значат очень много. – Теперь бы еще найти его как-нибудь.

Малфой молчал. Но молчал так, что Джинни поняла, нет – почувствовала, что он знает. Но почему-то не уверен, стоит ли ей говорить.

– Джиневра, – наконец произнес он, – вы слышали про Зеркало Гриндевальда?

Девушка попыталась вспомнить.

– На уроках что-то говорили… но я не помню точно. Кажется, это зеркало, противоположное Иеналежу – там можно увидеть то, что тебе ненавистно. Так?

– Почти, – уклончиво сказал Малфой, – там многое можно увидеть, но для нас главное, что через него можно выяснить местонахождение своих врагов. Поэтому его еще называют Зеркалом Возмездия.

– Но оно же утеряно.

– Было утеряно. Вы думаете, мы в Дурмштранге целый год безвылазно сидели, что ли? Я лично возглавлял группу, занятую поисками Зеркала Гриндевальда. И мы его нашли. Вы знаете, что Гриндевальд некоторое время был преподавателем в германской школе магии?

– Там есть школа магии? – удивилась Джинни. – А я думала, немцы учатся в Дурмштранге.

– Джиневра, – рассердился Малфой, – в Германии почти в полтора раза больше магов, чем в Англии. Ну как вы думаете, неужели они все могли учиться в одном Дурмштранге? А где бы тогда учились представители восточноевропейских стран? Мерлин, я всегда знал, что в Хогвартсе ни географию, ни политологию, ни социологию не преподают. Но уж такое невежество… Ладно, нет времени обсуждать. Главное – на острове Рюген есть германская школа магии Крайдефельзен, и Гриндевальд одно время преподавал там ЗОТС.

– Что?!

– Защиту от темных сил, что же еще. А как вы думаете, почему Лорд так хотел вести именно этот предмет? – назидательно заявил Люциус. Джинни даже слегка улыбнулась, вспомнив, как прежде бесил ее этот покровительственный тон. – Гриндевальд всегда был ему образцом для подражания. Но суть не в этом. Главное – Зеркало Возмездия спрятано именно там, недалеко от школы. Планы можно найти в Малфой-мэноре, сейчас там, кажется, музей войны открыли, так что вы попадете без проблем. В моей бывшей спальне правый цветок на паркете. Встать в середине и произнести Разоблачающее заклинание.

– Думаете, никто до сих пор не вскрыл этот сейф? – недоверчиво сказала девушка.

– Никто, он настроен на меня лично. Вам придется перед уходом взять меня за руку – я передам вам часть своей личной магии. Все, что есть в тайнике, – ваше, можете использовать по своему усмотрению.

– Мистер Малфой!

– Не прерывайте меня! – Люциус обеими руками взялся за решетки на дверном оконце. – У нас мало времени. Прежде всего запомните – Нарцисса в сотню раз опаснее, чем Драко. Каждый раз, как вам будет казаться, что она просто тепличный цветок, вспоминайте ее сестер. Нарцисса стоит их обеих, как по магической силе, так и по характеру. Она не игрушка судьбы, она сама управляет и своей жизнью, и жизнями других людей.

– Хорошо, – кивнула Джинни.

– Второе. Зеркало Возмездия опасно, – продолжал Малфой, – невероятно опасно. Ни в коем случае не касайтесь его поверхности.

– А что будет?

– Не знаю точно. Но это не просто зеркало, оно вроде тропических цветов, которые приманивают насекомых, а потом их съедают.

Джинни содрогнулась.

– И третье, – девушке показалось, или голос Люциуса действительно дрогнул, – мы с вами теперь связаны магией Учителя и Ученицы. Если вам будет нужна помощь или совет, то можете попытаться связаться со мной. Мне отсюда защиту Азкабана не пробить, но вам это, возможно, и удастся…

– Ученица? – Вот это новость.

– Да. В прежние времена, когда не было никаких школ магии, волшебники брали учеников. Тогда и заметили, что год такого обучения один на один – и между учителем и учеником устанавливается особая магическая связь. Она сильнее, чем узы крови, и разрывается только после смерти. Это было одной из причин, почему школы магии стали создаваться повсеместно – чтобы предотвратить клановость и создание личных армий.

Джинни усмехнулась. Люциус в своем репертуаре.

– А меня вы и не подумали предупредить.

– Разумеется, – почти спокойно ответил Малфой, – вы ведь могли отказаться. Я избавил вас от проблемы выбора.

– Спасибо.

– Я не шучу.

– Я тоже, – грустно сказала девушка. – И я вас никогда не забуду.

Люциус долго молчал, и только когда в конце коридора мелькнул отблеск факелов, тихо произнес:

– Я тоже.

Больше он не сказал ни слова. Молчала и Джинни, пока пожилой аврор зачитывал помилование, пока начальник тюрьмы поздравлял свою бывшую подопечную, пока едва не приплясывающий от радости Рон обнимал сестру и сбивчиво объяснял, что Гарри вынужден был сразу же улететь по делам в Аврорат. И только когда Снейп произнес:

– Пойдемте, мисс Уизли.

Джинни разомкнула губы и сказала:

– Подождите.

Она подошла к камере Люциуса и протянула руку. Тот по-прежнему молча сжал ее ладонь. Девушка чуть вздрогнула от прикосновения его холодных пальцев, хотела что-то сказать, но тут же едва не потеряла сознание от хлынувшей в нее чужой магии. Однако руку все-таки не выдернула. Наконец Малфой сам отпустил ее и отступил в глубину камеры.

– Прощайте, мисс Уизли, – прошелестел его голос, кажется снова не за дверью, а у нее в голове.

– Прощайте, – вслух ответила Джинни, взяла Рона под руку и не оглядываясь пошла по коридору.

Уже на выходе молча следовавший за ними Снейп вдруг прервал Рона, рассказывающего сестре о том, как они готовили семейный праздник по случаю ее освобождения.

– Только не наделайте глупостей.

– Вы о чем? – удивился Рон.

Снейп промолчал, только внимательно посмотрел на девушку.

Джинни тоже молчала, сжав в кулак руку, которая все еще горела от прикосновения Люциуса Малфоя.

ТВС…

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.

Ветер задувает свечу, но раздувает костер.
Франсуа де Ларошфуко

В провалах памяти умещаются бездны знаний
Неизвестный автор

Молнии полыхали одна за другой, и гром гремел не переставая. Но дождя так и не было. Грохот заглушал слова, поэтому я не знала, о чем говорили между собой Виктор и Истинная, но в резких вспышках я словно покадрово смотрела странную пантомиму. И мне становилось все страшнее.

Да, я не слышала слов, но я видела и понимала – это не просто встреча двух старых знакомых и даже не разговор двух врагов. Кто бы ни была эта Истинная, она пришла сюда не беседовать, а выносить приговор, и не обвинять, а карать. Но каковы бы ни были ее претензии к Виктору Краму, он и не пытался их оспорить.

Наконец я увидела, как поднялась ее палочка. Истинная молчала, но в новой вспышке ее лицо показалось мне похожим на застывшую маску. Маску смерти.

– Нет! – Я и сама не сразу поняла, что это крикнула именно я.

Истинная и Виктор обернулись. Она – удивленно, он – безнадежно.

– Почему нет? – спокойно поинтересовалась она.

Почему… Я не ожидала этого вопроса, но… точно знала ответ.

– Потому, что ты пришла не судить его, а сразу казнить. Это несправедливо.

Истинная задумалась.

– Справедливость. Давно не слышала этого слова. Мне говорили о законе, праве, но не о справедливости. А если я права?

Я посмотрела в ее лихорадочно блестящие глаза и вдруг поняла, почему в ее лице нет ни кровинки. Она просто измученна.

– Тогда прояви милосердие.

Она дернулась, словно от удара током.

– Милосердие? Кто ты?

Я пожала плечами.

– Никто.

– Тогда как твое имя?

– У меня нет имени.

Она зябко поежилась. Незаметно хлынувший мелкий дождик намочил ее волосы, и она стала похожа на русалку – юная, бледная, несчастная…

В другом конце аллеи показались фигуры, послышались голоса, засверкали лучики фонарей.

– Это за тобой, – тихо сказала Истинная, неожиданно вдруг превратившаяся из грозной колдуньи в молодую, усталую девушку.

Я прислушалась к ощущениям. И правда, это за мной. Но я не могла так просто уйти – вступившись за Виктора Крама, я чувствовала себя в ответе за него.

– Что ты решила?

Она посмотрела на молодого человека, не проронившего за это время ни слова.

– Ты прощен. – И перевела взгляд на меня. – Беги. Я не знаю, что от тебя нужно Надзору, но чувствую, что они не правы.

Я кивнула.

– Прощай! – И аппарировала.

Мне показалось, или она действительно потерла правую руку чуть ниже локтя?

***

Я провела пальцем по запотевшему стеклу, и серебристая дорожка с налившейся на конце крупной каплей перечеркнула молочно-матовое окно. Получилось что-то вроде щели, сквозь которую можно было рассмотреть проносящийся мимо мир. Правда, обзор был невелик, и выглядело все через мокрую полоску каким-то иллюзорно-размытым, но такой способ смотреть в окно сейчас как нельзя лучше соответствовал моему настроению. Я ведь свою собственную жизнь так и вижу – словно сквозь узкую щель, да и то расплывчато…

Проклятье!

Может, это паранойя? Я вообще могу думать о чем-нибудь, не сводя это к размышлениям о своей «несчастной судьбе»? Я раздраженно схватила салфетку и старательно принялась размазывать влагу по стеклу. Вышло не очень эстетично – остались разводы, да и до верха я просто не дотянулась, но зато теперь сквозь окно можно было спокойно разглядеть красоты вечерней Франции.

Да, я покинула город влюбленных и теперь сидела в комфортабельном купе ночного поезда, следующего от вокзала Берси в Париже до римского Термини. Второе место было свободно, впрочем, я была уверена, что его никто и не займет. Почему? Просто уверена, и все. Теперь я уже полностью доверяла своей интуиции.

Ланьи-ле-Сек, откуда мне пришлось так срочно аппарировать, остался далеко позади, и я почти уже не вспоминала о сорванной вечеринке, рухнувших планах и неудавшемся разговоре с Виктором Крамом. Словно не сегодня это все было, а когда-то настолько давно, что стало уже неважным. Меня лишь расстраивало, что я не смогла поговорить с рыжеволосой Истинной, которую я совершенно точно знала в той, прошлой, жизни. Но попыток вернуться назад я не делала. Раз не удалось, значит не судьба. Тот путь, который я выбрала, вел только вперед, не предусматривая обратной дороги. Попробуй я вернуться или хоть на миг задержаться, меня тут же схватят и снова сделают Анной Смит.

Я сжала зубы. Никогда. Я скорее погибну, но ни за что не вернусь. Впрочем… о чем я думаю? Я не погибну! Я смогу всех победить! Только надо прекратить вспоминать прошлое и начать думать о чем-нибудь хорошем. Например о том, что я научилась аппарировать. Еще вчера я не могла склеить стакан, а сегодня уже сумела мгновенно переместиться из парка в свой номер в отеле. Плохо только, что я сама не знала, как это получилось. То есть я знала, что это называется аппарацией, вспомнила, какие именно чары для нее применяются, даже как действовать при этом волшебной палочкой… но я-то ни палочку не доставала, ни заклинаний не произносила. Просто переместилась с места на место, и все.

В голове, правда, крутилось что-то о беспалочковой магии, но это были лишь смутные обрывки, бестолковые и приносящие одно беспокойство. Неважно. У меня просто слишком много времени для раздумий. Как хорошо было в отеле – я так торопилась, что делала все на автомате – быстро собрала вещи, вызвала такси… но вдруг передумала. Неожиданно проявившееся шестое чувство помешало мне сесть в машину, дверцу которой услужливо распахнул передо мной швейцар. Я пробормотала какую-то ерунду, дескать я что-то забыла, подхватила свой чемодан и ринулась назад в отель. Не глядя заскочила в дамский туалет возле бара и пожелала оказаться подальше отсюда, там, где меня никто из врагов не подумает искать.

И чудо в очередной раз произошло. Не успела я опомниться, как ощущение тревоги прошло, а сама я обнаружила, что нахожусь в совершенно незнакомом месте. Точнее говоря, в незнакомом туалете, как ни глупо это звучит. Я осторожно приоткрыла дверь, выглянула и с облегчением вздохнула – на моем убежище была надпись «только для персонала».

После недолгих блужданий я выяснила, что нахожусь на железнодорожном вокзале славного города Дижона. Не знаю уж, один в Дижоне вокзал или их несколько, но на этом в скором времени ожидался поезд, следовавший из Парижа в Рим.
И тут мне вдруг невероятно захотелось в Рим. Я даже не удивилась этому странному желанию. Наверное, уже начала привыкать.

Знать бы еще, что ждет меня в городе цезарей и римских пап…

***

Как все-таки неудобно находиться в стране, языка которой ты почти не знаешь. Я с тоской вспомнила Париж, где не каждый даже догадывался о моем английском происхождении. В Риме же я с трудом могла объяснить, что мне нужно, да и то, как я подозревала, только благодаря тому, что когда-то учила латынь. Утешало только, что в Вечном городе туристов пруд пруди, поэтому почти все хоть немного, да знали английский. Джером К. Джером был прав – британские путешественники с толстыми кошельками сделали наш язык поистине международным.

Я немного побултыхала ложечкой в чае и положила ее на салфетку. Жарко… Хорошие у итальянцев кондиционеры, как они без них жили столько веков? Вроде бы еще только март, а на улице уже под тридцать градусов. Я и так не очень люблю жару, а после прохладного Парижа вообще тяжело.

Может, стоило все-таки взять холодный чай? А еще лучше – со льдом. Или сок. Нет, сок к пирожному брать как-то глупо. Лучше после чая возьму мороженое. Кто-то мне говорил – конечно же, не помню кто, – что в этом кафе подают лучшее в Риме мороженое. Странно только, что народу мало. Хотя… местные еще на работе, а туристический сезон далеко не в разгаре, весна только-только началась.

Две хорошенькие туристки, сидевшие за соседним столиком, вдруг зашушукались и с интересом уставились куда-то в сторону двери. Явно на мужчину, судя по тому, как одна из них сразу начала поправлять волосы, а вторая захлопала длиннющими ресницами. Конечно, до этого во всем кафе из особей мужского пола находились только двое – бармен, на котором, можно сказать, крупными буквами написано «гей», и еще один посетитель, на вид никак не моложе ста лет. Девушкам даже пококетничать было не с кем.

Я, разумеется, не флиртовать сюда приехала, но любопытством не обделена, поэтому тоже обернулась.
У барной стойки стоял высокий черноволосый мужчина в черных же брюках и рубашке. Я позавидовала – вот терморегуляция у человека! Мне в белом льняном костюме и то жарко, а этот ходит себе в черном, и ничего. Он тем временем расплатился и сел за столик в самом дальнем углу кафе, между прочим, тоже с чашкой горячего чая. Наверное, соотечественник, только англичане могут пить чай в такую жару.

Я посмотрела на двух туристок, которые тихо перешептывались по-французски, видимо решая, как лучше привлечь внимание нового посетителя. Да, их можно понять, такие мужчины всегда вызывают интерес. Конечно, красотой он не блистал – черты лица слишком уж резкие, нос великоват, волосы, правда, густые, но их не помешало бы получше расчесать, кожа слишком бледная, как после болезни, и все же… что-то в нем было. Какая-то особая стать, гордая посадка головы, изящество движений. А как красиво выглядела на фоне зеленого столика белая рука с длинными аристократическими пальцами. Жаль только, что он не поднимал глаз, мне очень хотелось увидеть, какого они цвета. Ну, посмотри же на меня!

И вдруг, едва мне стоило это подумать, как мужчина поднял голову и внимательно оглядел небольшой зал. Люди как-то сразу тушевались, когда на них падал взгляд его черных глаз, даже туристки перестали шептаться и уставились в пол, словно провинившиеся школьницы. Этот взгляд на секунду задержался на мне, и я физически ощутила, как он прожигает меня насквозь. Какое необыкновенное чувство – будто меня окунули в ледяное пламя, одновременно обжигающее и заставляющее цепенеть. Потом странный посетитель снова опустил глаза, и в зале вдруг все сразу успокоились, словно ничего и не произошло.

Но только не для меня. В голове странно шумело, как от алкоголя, я почувствовала, что мне не хватает воздуха, и только тогда поняла – все то время, пока незнакомец смотрел мне в глаза, я не дышала.

Я встала, словно подгоняемая какой-то силой, и направилась к его столику.

– Можно?

Мужчина поднял глаза, немного помедлил и произнес:

– Садитесь.

Всего одно словно, но мне вдруг снова стало не хватать воздуха, я попыталась вздохнуть, но легкие не слушались. Чашка выскользнула у меня из рук, перед глазами заплясали блики, и я погрузилась в глухую тьму…

ТВС…

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.

Глава 22. Рим, начало марта 2005 г.

То, что когда-то прошло через твое сердце, останется там навсегда.
Глен О’Шенон

Темнота.

И голос.

Он зовет меня откуда-то издалека. Этот голос…

Я знаю его.

Я не просто слышала его когда-то, нет! Я знаю каждую его нотку, каждую интонацию.

Знаю, как он дрожит от гнева, и как опаляет страстью. Как отдает приказы и как шепчет слова любви.

Знаю, какой он бархатный при уговорах, и какая в нем может звучать сталь. Знаю, как он может обволакивать, подавляя волю и затуманивая рассудок. Как он может произносить речи, понижаясь почти до шепота, но звуча при этом так, что целый стадион будет слушать затаив дыхание.

Знаю, как он может хлестать словно плеть, оставляя кровоточащие рубцы на сердце, и как он может лучше целебного бальзама залечивать любые раны.

Иногда мне кажется, что он может даже убить.

Я не знаю только одного – где и когда я его слышала.

Стена. Уже знакомая мне глухая стена стоит на пути к этому голосу.

Неужели мне суждено оставаться в этой темноте до самой смерти?

***

– Мисс, очнитесь!

Я вздрогнула и открыла глаза. Мир снова обрел четкость и краски.

Чуть повернув голову, я определила, что полулежу на диванчике все в том же кафе, а надо мной склонился тот странный англичанин в черном.

Стоп. Почему странный? Если не считать того, что я упала в обморок, едва он со мной заговорил, ничего такого уж странного в нем не было. И рубашка на нем кажется от Готье, хорошая такая рубашка, отлично сидит. И пахнет от него приятно и знакомо – цитрусом, свежестью и какими-то пряностями. Что это за одеколон? Надо спросить…

Тут я сообразила, что по-прежнему лежу и бессмысленно таращусь на верхнюю пуговицу черной рубашки. А владелец этой рубашки меня о чем-то настойчиво спрашивает. Усилием воли я отогнала от себя мысли об одеколонах и рубашках и прислушалась.

– С вами все в порядке?

– Д-да… – неуверенно пробормотала я, пытаясь принять вертикальное положение.

Как ни странно, никто в кафе не обратил внимания на мой обморок, все как сидели на своих местах, так и сидели. Даже бармен не смотрел в нашу сторону.

– Я отвел им глаза, – англичанин по собственной инициативе ответил на мой незаданный вопрос, – конечно это нарушает правила использования магии, но все равно лучше, чем если бы они увидели ваш обморок.

– Почему? – я не нашла ничего умнее, чем задать такой дурацкий вопрос. Хотя разве такой уж дурацкий? Мне действительно было интересно, почему такое банальное событие, как обморок, надо было скрывать волшебными средствами.

– Потому-что он вызван какими-то чарами, – спокойно пояснил маг. – Вмешательство маглов могло только ухудшить ваше состояние.

– Спасибо, – запоздало выдавила я.

– Не стоит, – он сел рядом со мной и бесцеремонно пощупал пульс, причем не на руке, а на шее. Наверное надо было возмутиться, но во-первых этот человек вроде как оказывал мне врачебную помощь, а во-вторых меня так бросило в жар от ощущения его пальцев на своей коже, что даже если бы он не пульс щупал, а душил, я бы этого просто не заметила и умерла бы счастливой.

Бред какой-то.

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.

– Простите, – полусердито-полусмущенно пробормотала я, осторожно поглядывая на его хмурое лицо, – я не хотела вас обидеть. Просто я не привыкла пускать посторонних в свое личное пространство.

Он чуть насмешливо, но слава Богу, уже не сердито посмотрел на меня.

– Вы всегда так заумно выражаетесь?

На себя бы посмотрел. Когда он рассказывал про правила использования магии, мне показалось, что я снова в школе. К счастью, я удержалась от того, чтобы произнести это вслух. Вообще, что действительно странно, так это то, что мне то и дело хотелось съязвить. Обычно я веду себя гораздо сдержаннее, да и чувство юмора у меня не очень-то, можно сказать, что его вообще нет. Хотя, обычно я и не падаю в обморок посреди кафе. Подождите, а что он там говорил о чарах? И почему я только сейчас об этом подумала? Видимо потому, что я наконец-то достаточно пришла в себя, чтобы начать соображать.

– А почему вы решили, что я потеряла сознание из-за каких-то чар?

Англичанин небрежно откинулся на спинку стула и провел рукой по лбу, откидывая с лица спутанные пряди. Спокойный и даже довольно элегантный жест, но мне показалось, что за ним скрывается сильное беспокойство. Мой собеседник несомненно нервничал.

– Видите ли, мисс… – он сделал выразительную паузу.

– Блэк. – К счастью я уже достаточно привыкла к новому имени, чтобы не делать перед ним паузы. – Андромаха Блэк. Только не спрашивайте, не из тех ли я Блэков. Сразу отвечаю – не из тех. Я – маглорожденная.

Я выпалила всю эту чушь одним духом, стараясь не поднимать глаз. Уж очень неуверенно я начинала чувствовать себя под его взглядом. Словно меня пытаются насквозь рассмотреть.

– Я знаю, что не из тех, – спокойно ответил мой новый знакомый, – во всем многочисленном роду Блэков нет ни одной Андромахи.

– Вот и прекрасно, – я с облегчением вздохнула, потому что практически физически ощутила, что он больше не буравит меня взглядом. – А то знаете, как мне все надоели с этим глупым вопросом. Словно во всем мире только один род Блэков…

Маг вдруг резко сменил свою непринужденную позу и опершись руками на стол слегка наклонился ко мне.

– Андромаха… – он задумчиво и очень-очень внимательно смотрел на меня. – Интересное имя. Жена Гектора.

– Вдова Гектора, – машинально поправила я, думая одновременно о спектакле, из которого я взяла имя, и о том, какой же все-таки необыкновенный взгляд у моего нового знакомого – просто мурашки по коже бегут.

Мои слова произвели неожиданный эффект – мужчина дернулся словно от удара. Не знаю, почему мне пришло в голову именно это сравнение, может быть потому, что в его лице промелькнуло что-то такое… ну как будто ему стало больно.

Я хотела что-нибудь сказать, загладить свою вину, хоть и не понимала, в чем именно я виновата. Но пока я придумывала, что именно сказать, мой странный новый знакомый уже овладел собой и поднялся.

– Всего хорошего, мисс Блэк, – отрывисто бросил он и быстрым шагом направился к выходу.

И только когда за ним закрылась дверь, я поняла, что не знаю его имени.

И теперь могу никогда не узнать.

Заплакать, что ли?

ТВС…

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.

присоединяюсь

ПРОДУ!!

На самом интересном месте прерываются главы.... завораживает. Интересно, Виола будет продолжать?...

Стыдно убивать героев, чтобы растрогать холодных и расшевелить равнодушных. Стыдно. (с) Обыкновенное чудо

Я тоже часто так делаю, потому что очень надоедает ждать. особенно, когда фик интересный,а проды нет несколько месяцев. Это очень огорчает(

Но продолжение этого фика я жду уже месяца 3. до сих пор жду