Название: "Краски, холст и немного магии Команда: Гриффиндор " Экзамен: Прорицания Автор: Констанция Бета/Гамма: Linnaren Жанр: затрудняюсь с ответом, наверное, дженогет Пейринг: СС/ГГ Рейтинг: G Дисклаймер: Герои и мир принадлежат Д.К. Роулинг. Торжественно клянусь, что затеваю шалость и только шалость. Саммари: «Хогвартс, прежде всего, волшебный замок. Его магическая структура сильно пострадала во время Битвы, поэтому замок пытается восстановиться, как может. У всего своя цена, но...» Комментарий № 1:на конкурс «Рождественские СОВы» на Тайнах Темных Подземелий Предупреждения: нет Размер: миди Статус: закончен Отношение к критике: нейтральное :)
Хогвартс выглядел точь-в-точь таким же, как осенью девяносто первого, когда Гермиона увидела замок впервые. Те же каменные стены, тот же зачарованный потолок в Большом зале, та же наполняющая воздух магия. Все было по-прежнему. Кроме одного: исчезло ощущение ожившей сказки, ощущение чуда. Гермиона и сама не могла сказать, когда все переменилось. Пока они втроем прятались в лесу? Или когда Рон не выдержал влияния хоркрукса и сбежал к родным? Или когда Беллатрикс направила на нее волшебную палочку и выкрикнула: «Круцио!»? А может, оно сгорело в Адском пламени, вызванном Крэббом?
Хорвартс был прежним, но в то же время совсем другим. Не чужим, не враждебным, а именно обычным. Как маггловская школа, в которой она училась до него. Как маггловский университет, в котором она изучала математику после. Иногда Гермионе казалось, что она зря вернулась сюда и что нужно было искать работу в Лондоне, но предложение профессора Вектор было слишком заманчивым, а воспоминания о шести годах учебы в волшебной школе – слишком яркими. К тому же это был повод окончательно расстаться с Роном, с которым они все меньше понимали друг друга. Подростковая влюбленность растаяла без следа, оставив ощущение неловкости и неуверенности, что же делать дальше.
После Битвы прошло уже больше пяти лет, но Гермиона все еще чувствовала себя слишком вымотанной, чтобы принимать какие-то решения. Поступление в маггловский университет предложили родители, она согласилась и не пожалела об этом ни на минуту. Волшебный мир не отпускал, с ним Гермиону все еще связывало слишком многое, но маггловская математика была именно тем, чего Гермионе так не хватало прежде, - чистой магией чисел, которая завораживала сама по себе, даже без знаний арифмантики.
А потом профессор Вектор собралась уходить на пенсию и предложила Гермиону в свои преемницы. Какие могут быть сомнения? Место профессора в Школе Чародейства и Волшебства – несколько лет назад об этом можно было только мечтать! Тем более, любимый предмет. Арифмантика. Арифмантика и математика. Две стороны одной медали. Двуликий Янус, смотрящий в прошлое и одновременно в будущее.
Но что-то было не так с самим замком. Минерва Макгонагалл по-прежнему была деканом Гриффиндора, Филиус Флитвик – Райвенкло, а Помона Спраут – Хаффлпаффа. Без Дамблдора и Снейпа школа стала другой. Не хуже, но как-то скучнее. Желчного декана Слизерина сменил слащавый Слагхорн, а на место директора Школы назначили бывшего аврора. Алан Гриффит не был ни бюрократом, ни карьеристом, но и на месте директора он смотрелся странно: Гермиона была уверена, что ему самому административная работа не слишком по душе, в отличие от занятий по Защите от темных сил.
Портреты, пусть даже и волшебные, никогда не заменят живых людей, но они создают хоть какую-то иллюзию посмертия. Прижизненный портрет Дамблдора удалось восстановить, а вот портрет Снейпа дописывали уже спустя пару лет после смерти, когда его окончательно оправдали и признали его право остаться среди бывших директоров Школы в виде портрета. Темный фон, зеленое кресло из слизеринских комнат, черная мантия, книга в темно-коричневом кожаном переплете. Художник ему немного польстил, изобразив чуть моложе, чем Снейп выглядел весной девяносто восьмого: увидев картину, Гермиона впервые подумала, что Мастер зелий был вовсе не ровесником Макгонагалл, а годился Минерве, как минимум, в сыновья. Тридцать восемь лет – это же лишь на пару лет больше, чем было ее отцу в семьдесят девятом… Очень мало.
Лаванда говорила, что после укуса Нагини ему уже вряд ли можно было помочь, и Гермионе хотелось ей верить. И потому, что Лаванду считали хорошим колдомедиком, но прежде всего потому, что задним числом было очень стыдно – они ведь даже не попытались ничего сделать. Ни-че-го. А должны были. Ну а теперь уже поздно сожалеть: Том Риддл победил хотя бы в том, что тогда погибло очень много хороших людей. Фред, Ремус Нимфандора. И Снейп.
Существование в виде портрета нельзя назвать жизнью. Портрет – это лишь холст да немного краски. И капля магии, помогающая изображению двигаться и говорить так, как держался бы и говорил живой человек. Иллюзия для тех, кто жив, но не для тех, кто умер.
После первых занятий Гермиона была растеряна: арифмантика не была обязательным предметом, поэтому на нее ходили лишь те студенты, которым это было интересно, не больше пятнадцати-семнадцати с курса. Маленькие уютные группы, в которых каждый студент чувствовал магию чисел и искренне любил этот вид волшебства. А на ее урок ввалилось никак не меньше пятидесяти учеников! Гермиона не пересчитывала, она была слишком удивлена и обрадована таким бурным интересом к ее предмету, но радость быстро рассеялась: школьников мало интересовала арифмантика, им было любопытно посидеть на уроке «подружки Мальчика, который победил Того, кого нельзя называть». Дети не слушали объяснений, задавали вопросы о Гарри и их «приключениях вместо учебы», перебивали и вели себя так, словно она не вела урок, а просто зашла в гости в факультетскую гостиную. В результате Слизерин лишился двадцати баллов, Гриффиндор и Райвенкло – пятнадцати, и даже обычно тихих хаффлпаффцев пришлось приструнить лишением пяти баллов. Хоть плачь!
Плакать было бессмысленно, а вот посоветоваться с Минервой нужно было сразу же. Гермиона надеялась застать ее в учительской после уроков, но разговора не вышло: Макгонагалл спешила в кабинет к директору, чтобы отправиться вместе с профессором Гриффитом в Министерство – и как более опытный профессор Хогвартса, и как бывший директор Школы. А значит, вернется Минерва уже вечером, и ей будет не до бесед. Разговор отложится на завтра, а с утра новые занятия, причем – как назло! – у старшекурсников.
Гермиона расстроенно вздохнула. Посоветоваться было не с кем. Флитвик еще после обеда отправился вместе со Спраут к Хаггриду помочь восстановить загон для очередных «очень милых и совершенно безопасных» питомцев, ну а советоваться со Слагхорном хотелось меньше всего.
В учительской было так же уютно, как и десять лет назад. Обстановка в директорском кабинете всякий раз менялась c приходом нового директора, но учительская оставалась прежней. Новым в этой комнате было лишь одно – портрет Северуса Снейпа. Профессор с самого начала не поладил с Аланом Гриффитом то ли потому, что новый директор прежде работал в аврорате, то ли еще по каким-то причинам, поэтому портрет перевесили в учительскую, тем более что разговорчивостью он не отличался, сидел в своем кресле и читал страницу за страницей, почти не обращая внимания на живых.
У портретов своя жизнь, свои традиции. Восстановленный портрет Дамблдора ввел новую традицию – совместное чаепитие на картинах в директорском кабинете. Черный чай, лимонные дольки и разговоры о Школе. Профессор Вектор говорила, что Алан Гриффит всегда выходил на это время из своего кабинета, чтобы не мешать портретам беседовать друг с другом.
Тихо зазвонили часы – пять вечера, время вечернего чая. Картины в учительской опустели, кроме одной: Снейп никогда не покидал своего портрета ни на секунду. Говорил, что не хочет никуда идти. С ним никто не спорил, но и правда тайной не была: посмертные портреты не позволяют путешествовать с картины на картину, изображение заперто на холсте и никуда с него перейти не в силах.
– И долго вы намерены любоваться на мой портрет, мисс Грейнджер?
Он же даже не смотрел в ее сторону! Гермиона была уверена, что Снейп поглощен чтением и ничего вокруг не замечает…
– Добрый вечер, профессор.
– Добрый. Но я бы предпочел, чтобы меня оставили в покое. Забирайте то, за чем вы пришли в учительскую, и не мешайте.
– Я пришла посоветоваться.
– И до сих пор не заметили, что тут никого нет? Потрясающе. Прежде вы были несколько внимательнее.
А что если… Гермиона глубоко вздохнула и выпалила:
– Я хотела посоветоваться с вами, профессор.
Снейп отложил книгу, аккуратно заложив страницы закладкой из зеленой ткани с серебристой вышивкой. Гермиона поймала себя на мысли, что удивленным она его прежде не видела. Может, Снейп при жизни лучше скрывал свои эмоции? Или просто его мало что удивляло по-настоящему?
– Профессор, когда вы начали преподавать в Хогвартсе, вам же было приблизительно столько лет, сколько мне сейчас, но условия у вас были другие. Я… Я догадываюсь, как в те годы относились к Слизерину. Да и вам самому наверняка очень многие первое время не доверяли.
– Первое время?
Снейп едко усмехнулся, но Гермиона решила не обращать внимания на это замечание.
– Профессор, вы ведь тогда как-то смогли завоевать авторитет и у школьников, и у других профессоров, сплотили свой факультет. У вас на уроках было так же тихо, как у профессора Макгонагалл, хотя…
– Хотя что, мисс Грейнджер? – продолжал усмехаться Снейп.
– Вы были гораздо младше. В смысле, вы всегда были на много лет младше профессора Макгонагалл, но в самом начале вам было едва за двадцать – это же очень мало! Между вами и старшекурсниками было всего пару лет разницы!
– И почему вас это вдруг так взволновало?
Снейп чуть поморщился и снова взял в руки книгу, намереваясь продолжить чтение.
– Сэр, они меня не слушают. Прошел всего один день занятий, а я уже сняла пятьдесят пять баллов.
– Мне вас пожалеть?
– Нет, подсказать, как мне быть.
– В каком именно количестве снимать баллы?
Гермиона была готова разразиться возмущенной тирадой, но вдруг заметила, что Снейп именно шутит – несмотря на едкий тон, смотрел он без ехидства.
– Скорее, как их не снимать. И как удержаться от «Силенцио» со «Ступефаем».
– В этом, мисс Грейнджер, могут помочь лишь тренировки. Многолетние. Практические, – Снейп откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди. – Но если серьезно, мисс Грейнджер, прежде чем исключительно снимать баллы, нужно заработать авторитет. Кого-то может убедить, что вы действительно знаете то, о чем рассказываете, причем знаете досконально и серьезно, а не бездумно вызубрив пару страниц учебника. Кто-то может заинтересоваться практическими примерами и историями из прошлого. Кто-то будет хотеть во что бы то ни стало получить хорошую оценку. Кому-то важно почувствовать, что вы сильнее – не только потому, что вы можете снять множество баллов, хотя и поэтому тоже. Ну а кто-то проникнется тем, что предмет ваш – не для всех и каждого, но лишь для умеющих чувствовать определенный род магии, для избранных. Не позволяйте выводить вас из себя, но прежде всего, не позволяйте себе показать и тень слабины.
– Они хотят не примеры использования арифмантики в прошлом, а истории о Битве, о том, как мы с Гарри скрывались от Пожирателей, причем многие говорят об этом как о забавных приключениях, как об игре. А я… я просто злюсь.
– Ну, так злиться вам никто не запрещает – до тех пор, пока ваша злость не выглядит беспомощностью. Вам обидно, что говорят о тех событиях как об игре? Так расскажите им что-то такое, что переубедит их. Вы же дружили с Уизли и Криви? Вот и рассказывайте. Не только о красивой стороне победы, но и о ее цене. Кстати, если включите голову, сможете придумать, как притянуть к этому рассказу примеры из арифмантики. Ну а на второй неделе, раз уж вы ведете необязательный предмет, просто избавьтесь от тех, кто пришел не учиться, а развлекаться.
– Как это, избавиться? – оторопела Гермиона.
– Очень просто. Назначите собеседования минут на десять с каждым учеником. Короткого разговора будет достаточно, чтобы определить, есть ли у этого ученика способности к арифмантике. Отсеете всех, кто исключительно дурачится и кому ваши уроки все равно впрок не пойдут. Только заранее согласуйте это с нашим местным аврором, он тогда успокоится и не будет мешать.
Гермиона растерянно кивнула: идея с собеседованием была неожиданной, но очень привлекательной. Да и насчет рассказов о Битве Снейп прав.
– Вы уснули, мисс Грейнджер?
– Нет, просто задумалась. Спасибо.
– Спасибо, что помог задуматься? Что ж, пожалуйста. Говорят, думать вообще полезно. Попробуйте делать это почаще, вам может понравиться.
– Вы по своему опыту советуете, сэр?
– И по нему тоже. Мне думать не только нравится, но уже и вошло в привычку. Чего и вам желаю.
– Спасибо, сэр, – Гермиона рассмеялась, но продолжила уже серьезно. – Знаете, я сейчас вспоминала первый урок зельеварения. Как вы тогда говорили… – она прикрыла глаза, вспоминая: – В искусстве зельеварения практически нет дурацких размахиваний волшебной палочкой, поэтому большинство решит, что это не волшебство. Я не ожидаю, что вы и в самом деле поймете красоту нежно булькающего котла с его тонким ароматом, хрупкую энергию жидкости, которая движется по венам, очаровывая разум, обостряя чувства... Я могу научить вас, как поймать славу, приготовить триумф, даже закупорить смерть – если вы не похожи на ту компанию болванов, которую мне обычно приходится учить.
Снейп тихо хмыкнул, но ничего не ответил.
– Сэр, вы не против, если я буду приходить к вам время от времени? Мне… Мне очень жаль, что я вас толком не знала прежде. Вы с завидным постоянством придирались ко всем магглорожденным, а ко мне в особенности, – я понимала, что дело еще и в моей дружбе с Гарри, но…
– Мисс Грейнджер, – перебил ее Снейп раздраженно, – избавьте меня от этого сопливого нытья. Ваши коллеги план по нему выполнили с лихвой, так что не стоит.
– Извините, просто… Мне действительно очень жаль, что так вышло.
– Сочувствую вашей утрате, – снова съязвил Снейп.
– Сэр, вы не против, если я буду приходить к вам время от времени?
Снейп пожал плечами и раскрыл книгу. Разговор был окончен.
Неделя летела за неделей. Гермиона привыкла каждый день ровно в пять вечера приходить в пустующую учительскую, чтобы побеседовать с портретом Снейпа. С ним было интереснее, чем с живыми. В последнее воскресенье октября школьников отпустили в Хогсмид, Гермиона отправилась приглядывать за ними и именно там, на залитой солнцем улице волшебной деревни, окончательно поняла, насколько ей важны эти разговоры. Сейчас она бы с радостью променяла прогулку по Хогсмиду на чуть хрипловатый голос Снейпа, тихое потрескивание дров в камине и неспешный рассказ об истории Хогвартса, казусе в зельеварении или необычном подходе к защите от темных сил. От этого было радостно и тоскливо одновременно. Чудо, что портрет Снейпа сумели написать и вдохнуть в него жизнь, но до чего же несправедливо, что сам профессор уже давно мертв. Лаванда может говорить все что угодно, но если бы тогда, в хижине, они попытались остановить кровь и аппарировали бы Снейпа в приемную Мунго…
И кто знает, сколько в словах Снейпа правды, а сколько – лишь желания не показать собственную слабость? Гермиона была уверена, что книга на портрете наверняка обладает особым свойством меняться по желанию читающего, как менялась Выручай-комната, – невозможно же все время читать одно и то же, тем более с интересом! Но Северус был доволен, когда она читала ему новые статьи, и искренне обрадовался, когда она предложила зачаровывать книжные новинки так, чтобы они сами звучали ее голосом. Портрет Снейпа никогда не засыпал раньше полуночи, учительская же вечерами всегда пустовала, и Гермиона, уходя спать, теперь всегда оставляла зачарованную книгу, чтобы та еще несколько часов звучала для Северуса.
Ноябрь и декабрь промелькнули, как короткий зимний день, и на этот раз Гермиона ждала Рождественские каникулы ничуть не меньше, чем когда училась в школе, – каникулы означали не только передышку от занятий, но и больше времени для бесед с Северусом. Она попросила директора Гриффита позволить ей на время каникул перевесить портрет профессора Снейпа в ее комнаты «для консультаций по вопросам арифмантики» – с согласия профессора Снейпа, разумеется. Если директор и удивился, по его виду это сказать было невозможно. Он пообещал перевесить портрет на следующий день после Рождественского бала, когда большинство учеников разъедется по домам и дел в Школе станет меньше, и Гермиона предвкушала это как основной подарок к празднику.
Но веселья не вышло. В самый разгар Рождественского бала, когда директор объявил небольшую паузу, Треллони вдруг вышла в центр зала. Взгляд у профессора Прорицаний был пугающе-отсутствующий, пустой, двигалась она как во сне, но голос ее прозвучал неожиданно громко и четко, словно усиленный «Сонорусом»:
И опустится ночь, И расстелется мгла, И падет тишина, И исчезнут слова.
И огня не раздуть, И уста не раскрыть, И иное грядет, И дверей не закрыть.
И исчезнет один, И во сумрак уйдет. И себе вопреки Другой следом придет.
Сибилла раскачивалась в такт словам, глаза ее закатились, голос звенел от напряжения. Гермиона ни секунды не сомневалась, что это не шутка. Пророчество. Такое же настоящее, как и предсказание о том, кто победит Волдеморта. Только теперь пророчество сулило лишь потери. Но ведь Рождество – период чудес и сказок, Рождество не может сулить беду. Хотя и весна – это тоже символ жизни, а Северус погиб в начале мае, когда все цветет и зеленеет в предвкушении лета.
Пол вокруг прорицательницы подернулся инеем – магия Хогвартса признала эти слова истиной. Треллони судорожно вздохнула и рухнула без сознания. Большой зал тут же наполнился гамом голосов, и директору стоило немалых усилий снова навести порядок.
Праздник решили не прерывать, но преподавателям было тревожно – никто не знал, чего именно следует ожидать, но все были уверены в одном: что-то непременно произойдет, причем в ближайшее время. Только как к этому неизвестному событию подготовиться, чтобы встретить его во всеоружии? Директор Гриффит отправился посоветоваться с портретом Дамблдора, Гермиона же решила, что необходимо предупредить о случившемся Северуса, – наверняка он интересовался теорией пророчеств и сможет что-нибудь подсказать.
Северус внимательно выслушал все, что рассказала ему Гермиона, но вид у него при этом был такой, словно она не рассказывала тревожную новость, а лишь подтверждала нечто давно известное, что-то очевидное и простое.
– Сэр, вы… вы понимаете, о чем речь? Вы знаете, о чем именно это пророчество?!
– Скорее, догадываюсь. Но вы зря принимаете его так близко к сердцу. Хогвартс, прежде всего, волшебный замок. Его магическая структура сильно пострадала во время Битвы, поэтому замок пытается восстановиться, как может. У всего своя цена, но в этом нет ничего ужасного. Сибилла просто сгущает краски. Впрочем, окончание она наверняка придумала для красоты звучания. Уйти в сумрак… Мисс Грейнджер, бывает так, что этого даже ждешь. Я не слишком стремился выжить во время Битвы, потому что знал, что будет потом. Допросы в аврорате, по всей вероятности – Азкабан. Возможно, оправдательный приговор – но не сразу. Я не ошибся. Не жить вовсе – это лучше, чем второй раз пройти через это. У существования в виде портрета есть свои преимущества, хотя и недостатки тоже есть, – Северус криво усмехнулся. – Особенно когда олух-художник больше думает об обложке, чем о том, о чем следовало бы думать.
Он небрежным жестом открыл свою книгу в темно-коричневом кожаном переплете и повернул ее страницами к Гермионе. Листы были девственно чисты. – Забавно, не правда ли?
Гермиона потрясенно смотрела на Снейпа. Ну почему он раньше не сказал, что та книга – пустышка?! Почему делал вид, что…
– Мисс Грейнджер, думаю поговорить нам больше не удастся. Если я ничего не путаю, до полночи осталось всего пара минут, а после будет и тишина, и все, что к ней прилагается. Сожалею, но ничего более внятного сказать не могу: возможности портретов несколько ограничены, как вы уже заметили. Но одно я вам могу посоветовать точно: не бойтесь. Вам ничего не грозит, равно как и никому из живых в замке. Замок хочет восстановить то, что разрушено, и, если для этого придется что-то уничтожить, – просто примите это как данность, как обряд, который важен для Хогвартса. Кто-то из волшебников увидит в полночь слова замка. Слова эти должны быть исполнены, причем без промедлений, но порядок выполнения не важен. Я не знаю, кого выберет Хогвартс, но мне бы хотелось, чтобы это были вы. Я не думаю, что вы…
Северус не договорил – часы зазвонили полночь. Предсказание начало сбываться.
Гермиона хотела было шагнуть к портрету, но на полу перед ней вспыхнули жаром огненные строки. Гермиона попятилась назад, не отрывая от них взгляда:
И зальет львов волна бурная, И всполыхнет огнем змея мертвая, И поглотит земля прибежище мудрости, И развеет ветер пристанище верности.
Строки погасли, оставив на полу горстку пепла, вместе с ними погасли и свечи. Гермиона попыталась разжечь их с помощью волшебной палочки, но ничего не вышло, как и обещало пророчество. На столе лежал коробок обычных маггловских спичек, и Гермиона попробовала зажечь свечи ими. Получилось, пусть и не с первого раза.
Она перевела дух. Северус говорил, что слова замка – просьба о том, что должно быть исполнено. Но что именно хотел от нее замок?
Северус чуть усмехнулся и кивнул, но Гермиона чувствовала, что ему вовсе не смешно.
– Но вы сможете подтвердить или опровергнуть, если я спрошу? Я… Я не понимаю, что хочет замок. Это звучит как пророчество, но на самом деле нечто вроде пожелания, да? То, что хочет замок?
Северус кивнул.
– Четыре строки – четыре факультета. Львы – Гриффиндор, змея – Слизерин, мудрость – Райвенкло, верность – Хаффлпафф.
Северус снова кивнул, на этот раз чуть медленнее.
– Но, профессор, это же звучит как пожелание разрушить весь замок! Затопить башню Гриффиндора, сжечь слизеринские комнаты, разрушить комнаты Райвенкло и Хаффлпаффа.
Северус нахмурился и покачал головой. Нет. Все неверно.
– Это действительно звучит как пожелание затопить башню Гриффиндора… – протянула Гермиона с отчаяньем.
Северус уверенно кивнул.
– Профессор, вы серьезно? Башня должна быть разрушена потопом?
Северус поморщился, качая головой. Все-таки нет.
Гермиона с облегчением улыбнулась. Значит, дело не в разрушениях. Может, в символах? Гриффиндор – огонь и лев, Слизерин – вода и змея, Райвенкло – воздух и ворон, Хаффлпафф – земля и барсук.
– Стихии должны смешаться крест-накрест? Слизеринская стихия – с Гриффиндором, гриффиндорская – со Слизерином, стихия Райвенкло с Хаффлпаффом, а стихия Хаффлпаффа – с Райвенкло?
Кивок.
– И достаточно символического потопа?
Кивок.
– И просто сильного сквозняка в комнатах Хаффлпаффа?
Кивок.
– И символически засыпанного землей пола в комнатах Райвенкло?
Кивок.
– И символически зажженного огня в комнатах Слизерина?
Северус покачал головой. Очень медленно.
Но как же… «Всполыхнет огнем змея мертвая». В других строках речь шла о львах как таковых, о «прибежище мудрости» и о «пристанище верности», но только о змее говорилось в единственном числе.
– Должно быть сожжено что-то конкретное?
Кивок. И ироничная усмешка. Слишком ироничная, чтобы быть лишь иронией над бывшей ученицей.
– Змея – слизеринец?.. – прошептала Гермиона, сама еще не веря в свои слова.
Кивок. А усмешка уже кажется приклеенной.
Мертвая змея. Мертвый слизеринец. «У всего своя цена, но в этом нет ничего ужасного. Сибилла просто сгущает краски». «Бывает так, что этого даже ждешь. Я не слишком стремился выжить во время Битвы, потому что знал, что будет потом». «Поговорить нам больше не удастся».
– Профессор, вы считаете, что речь идет о вашем портрете?
Кивок. И очень прямой, напряженный взгляд глаза в глаза. Больше обманывать себя уже нечем.
Северус знал наверняка и пытался как-то подготовить ее к тому, что будет. К тому, чего хочет Хогвартс. И зачем ему отнимать то малое, что осталось Северусу? Посмертие в виде портрета – это и без того несправедливо мало, а теперь не станет и этого…
– Я могу сказать об этом другим профессорам?
Кивок на часы. Северус говорил, что время терять нельзя. Но…
– Неужели вот прямо сейчас?!
Усмешка. Кивок на часы. Приподнятая бровь.
Живого человека можно было бы хоть обнять на прощание, но как обнять картину?
Волшебная палочка чуть дрожала в руке, но заклинание удалось с первого раза. Портрет вспыхнул в мгновение ока, Северус отшатнулся в глубь картины, и она вся скрылась в пламени. Зачарованная рама не давала пламени распространиться на стены, и через несколько минут огонь утих, оставив после себя лишь копоть на стене. Портрета больше не было.
Гермиона вышла в коридор. Факелы в нем горели по-прежнему. Потоп в башне Гриффиндора? Что ж, пусть будет так, как желает замок. Самое главное он у нее отнял, остальное уже не важно.
– Гермиона!
Минерва Макгонагалл. Нужно ей все рассказать. Нужно…
– Гермиона, да на тебе лица нет... – охнула профессор Макгонагалл. Она покачала головой, наверняка почувствовав слабый запах гари в коридоре: – Значит, слова замка довелось увидеть именно тебе? Альбус предупредил меня в общих чертах, но я полагаю, что Северус смог рассказать тебе гораздо больше.
– Слова были: «И зальет львов волна бурная, и всполыхнет огнем змея мертвая, и поглотит земля прибежище мудрости, и развеет ветер пристанище верности», – произнесла Гермиона бесцветным голосом. – Должен быть символический потоп в Гриффиндорских комнатах, сквозняк в Хаффлпаффе и рассыпанная земля в Райвенкло. И портрет профессора Снейпа. Уже сгорел.
Профессор Макгонагалл сокрушенно вздохнула: – В таком случае, нам нужно поспешить со всем остальным. Насколько я поняла Альбуса, обряд должен исполнить именно тот, кто увидел слова замка. Но на всякий случай я буду с тобой. И… – она на мгновение замолчала, – мне жаль, что сжечь портрет выпало именно тебе. Я понимаю, что вы много общались и тебе было тяжело решиться на такой поступок. Но, Гермиона, так решил замок, и Северус принял это решение...
«Я не знаю, кого выберет Хогвартс, но мне бы хотелось, чтобы это были вы». Северус хотел, чтобы это сделала она. Возможно, ему так было легче. Возможно. Но ей было бы легче, останься Северус в мире живых. Хотя бы в виде портрета. Второй написать уже не смогут. Вернее, не смогут оживить, а безжизненные краски и холст – это даже не утешение, а издевка.
Пустить воду из всех кранов в гриффиндорской ванной было делом пары минут. Вода быстро наполнила ванны и весело побежала по полу, журча и переливаясь в живом свете факелов. Замок был доволен.
Но как устроить сильный ветер на территории Хаффлпаффа? Гермиона была в растерянности, подобрать необходимое заклинание никак не получалось: перед глазами стоял вспыхнувший портрет, а все мысли были лишь о Северусе. Все закончилось. Пусть даже не было ничего реального, пусть это был лишь портрет, но она его любила. Со всем его прошлым, со всем его упрямством и гордостью. Он не был по-настоящему живым, но он был в ее жизни, он делал ее жизнь настоящей. А теперь его нет. Осталась лишь горстка пепла.
Решение последней проблемы предложила Минерва.
– Мне кажется, это может помочь. Я точно помню, что несколько окон на этаже, где расположены комнаты Хаффлпаффа, всегда намертво закрыты. Альбус говорил, что это именно из-за сквозняков. Если распахнуть те ставни, начнется очень сильный сквозняк, переходящий в мощный ветер.
Гермиона молча кивнула, соглашаясь. Говорить уже бессмысленно, нужно сделать то, что требуется этой ночью замку, а потом... Потом она вряд ли сможет тут жить. До летних каникул придется доработать, а потом она переедет в Лондон. Или в Сидней, к родителям. Вариантов много. Главное, прочь из этого замка, который отнял у нее Северуса.
Снять защиту с окон и распахнуть рассохшиеся ставни было нелегко, и без помощи профессора Макгонагалл Гермиона провозилась бы с ними довольно долго, но вот холодный декабрьский ветер ворвался в помещение Хаффлпаффа, закружился в радостном вальсе принесенных с собою снежинок, пронесся по коридорам и стих у башни Райвенкло.
Взять несколько ведер земли из теплиц профессора Спраут и левитировать их к комнатам Райвенкло было делом недолгим, но Гермиона спешила: до рассвета оставалось не так много времени. И вот земля уже рассыпана и тут же сметена вновь закружившимся ветром – замок очнулся, вздрогнул, и словно что-то встало на свои места. То неуловимое, чего не хватало в нем Гермионе последнее время. Волшебство самого замка. Это было чудесно и чарующе, но… Но цена этого волшебства была слишком высока.
В учительской было пусто и холодно. Распахнутое кем-то окно, развеянный по комнате пепел, пара горстей снега на подоконнике. И тишина, но не прежняя, живая, а пустая и бессмысленная.
– Думаю, нужно поговорить. В моем кабинете.
Тон у директора был уверенный и деловой, но вот выглядел мистер Гриффит предельно растерянным и обескураженным. Удивлен, что замок выбрал для проведения обряда другого человека? Странно, не в его это духе.
– Мисс Грейнджер, – начал директор, едва переступив порог своего кабинета, – думаю, будет лучше, если объясняться с вами буду не я. Я не любитель подобных разговоров, даже в качестве наблюдателя и советчика. Уверен, вы сами во всем прекрасно разберетесь, мое же присутствие лишнее. Если вам что-то потребуется – воспользуйтесь каминной связью, ложиться спать я сегодня уже не буду, так что не стесняйтесь.
Гермиона настолько растерялась, что лишь проводила мистера Гриффита взглядом. Дверь за ним захлопнулась, и стало очень тихо.
– Пожалуй, это единственный случай, когда я без каких-либо возражений готов согласиться с нашим аврором. В данном случае объяснять все должен я сам.
Северус? Ему удалось уйти на другую картину? Но картины были пусты… зато у окна стоял, прислонившись к подоконнику, мужчина. Живой, не призрак. Настоящий. И не менее растерянный, чем директор Гриффит.
– Мисс Грейнджер, все, что я собираюсь рассказать вам, лишь легенды. Я о них знал и прежде, но никогда не верил в их правдивость. И уж тем более никогда не думал, что это сможет каким-то боком коснуться меня самого.
Гермиона неуверенно кивнула. Хотелось подойти к Северусу вплотную и убедиться, что он – не иллюзия, но сдвинуться с места было страшно: а вдруг исчезнет, вдруг прикосновение рассеет морок, в который так хотелось верить? Всего несколько шагов, но как трудно их сделать.
– Много веков назад Ровена и Хельга обнаружили, что, если замок будет защищать своих обитателей, это может отнять у него часть магической силы. Они долго думали над тем, как в этом случае помочь замку восстановиться, но создать нужный обряд никак не удавалось. Годрик подал идею, что нужно использовать смешение стихий, переплетение противоположностей. Воду с огнем, воздух с землею. На этом его помощь и закончилась, а Салазар и вовсе отказался что бы то ни было продумывать. Ровена затаила обиду и, когда создавался окончательный вариант обряда, настояла на том, чтобы гриффиндорскую часть замка нужно было затопить, а факультет Слизерина должен был расплатиться одним из портретов, в то время как комнатам Хаффлпаффа грозил лишь сквозняк, а комнатам Райвенкло – перепачканные землею полы, – Северус перешел на лекторский тон, словно рассказывал урок, и от этого Гермионе стало чуть спокойнее. – В последний момент Хельге этот вариант показался несправедливым, и она его немного изменила. Изменения были минимальны, и никто их не оспаривал, раз уж дело было лишь в успокоении совести основательницы Хаффлпаффа. Хельга во что бы то ни стало хотела дать шанс и факультету Салазара – она была уверена, что каким бы ни был Основатель, слизеринцы за его поступки отвечать не должны. Если бы портрет любил кого-то из живущих в замке на тот момент и если бы эта любовь была взаимной, магия стихий могла помочь этому человеку вернуться в мир живых, если обряд пройдет удачно. Замок должен был сам выбрать портрет для сожжения, причем так, чтобы его шансы на спасение были максимальны. Я думал… – Северус сбился, чуть ослабил шейный платок, закрывающий шрам от зубов Нагини, и продолжил уже менее уверенно, – я думал, что замок просто решил, что я моложе других директоров, изображенных на портретах, но шансы у все нас приблизительно одинаковые – нулевые. Мисс Грейнджер, я… я просто думал, что если уж замок выбрал именно мой портрет, то мне будет легче, если «Инсцендо» произнесет кто-то из тех, кому я доверяю. Я не думал, что вы…
Гермиона и сама не заметила, когда успела подойти к Северусу почти вплотную. Еще пара шагов – и можно его обнять, убедившись, что с ней говорит не призрак. Живой. Напряженно-застывший, но живой.
Мантия пахнет горьковатыми ингредиентами зелий и гарью. Иллюзии не имеют запаха.
Живой.
И руки, неуверенно обнимающие ее за плечи, по-настоящему теплые, почти горячие.
Живой.
Коснуться губами шрама на его шее, чтобы убедиться – не иллюзия, поцеловать в острый подбородок и лишь тогда посмотреть ему в глаза. Краски и холст – это лишь бездушные предметы. Все дело в магии. В капле магии, которая может дать шанс любви. Четыре стихии, объединившись, могут вдохнуть жизнь в того, кого простым смертным оживить не под силу.
Живые руки, обнимающие ее за плечи. Горячие губы, сначала целующие ее сначала в висок, а лишь потом соединяющиеся с ее губами. Кружащиеся за окном снежинки. Рождественское утро – такое, на которое они и не смели надеяться. С подарками, которые бывают один раз в жизни. Сказка Рождества, которой суждено стать реальностью.
1. Соответствие заданию 10 2. Сюжет 10 3. Общее впечатление 10
Поэма о любви и нежности. Хорошо придумано про стихии, и происходящее с Северусом выглядит естественно, что очень трудно в случае с портретом. Тихая зимняя сказка. Автор, спасибо
Несомненно заслуживает 1.10 2.10 3.10 Язык хорош, сюжет встречался, но тут получил другую окраску и стал отдельным и весьма интересным произведением. Согласна с написанным выше - хорошая Рождественская сказка.
А как пророчество Сибиллы исполнилось? Ну, кроме портрета, который не смог говорить? Что-то это прошло мимо меня. Основное событие - огненные слова замка, а пророчество?
Мне не хватило действий, связанных именно с пророчеством. Да, оно было, да, Минерва помогала, и снейджер на месте, но основным пророчеством оказались слова замка. И еще в задании сказано, что до Рождества все должно разрешиться, а у вас все началось после ... Ну. допустим, до следующего Рождества как раз все раскрылось, но трактовка пророчества...
Вроде бы условия соблюдены, но как по мне, так весьма по-авторски.
10,10,8 так я выражу все непонятные мне моменты. Снейджер forever
здорово! такая нежная и добрая! и определенно истории про портреты становятся одними из моих любимых сюжетов! отлично написано и придумано! ну и за ХЭ отдельное спасибо! мне очень понравилось!
10 10 10
спасибо команде!!! "Прошлое гибнет под копытами настоящего, но то, чего так и не случилось, умирает вместе с нами" (В. Камша)
И опустится ночь, И расстелется мгла, И падет тишина, И исчезнут слова.
Было? Да - и мгла опустилась и слова исчезли
Цитата
И огня не раздуть, И уста не раскрыть, И иное грядет, И дверей не закрыть.
ну с этим абзацем сложнее, но опять же можно трактовать как Грядет что то новое, что неминуемо должно быть исполнено.
Цитата
И исчезнет один, И во сумрак уйдет. И себе вопреки Другой следом придет.
Исчез Северус с портрета, сгорел, ушел из мира живых А живой Северус пришел, причем сам того не ожидая, можно сказать вопреки
Мне очень понравилось 10/10/10 Люблю волшебные рождественские истории А характер-то у меня - замечательный! Это просто у всех нервы какие-то слабые... :) ********** Чему бы грабли Катю не учили, а сердце верит в чудеса.... )))
происходящее с Северусом выглядит естественно, что очень трудно в случае с портретом.
вот полностью согласна. Замечательная рождественская сказка. Вот, казалось бы, невозможно, а самые потаенные мечты сбылись. Спасибо автору и команде за такое чудо! Как хорошо ничего не делать, а потом отдохнуть! Орден на грудь В каждом спит художник и поэт. Устроили ночлежку… (с) М. Мамич
1. Соответствие заданию 10 2. Сюжет 9 3. Общее впечатление 9
Первая половина понравилась больше. Так все плавно, логично, чувства потихоньку развиваются. А потом - бац! Портрет вываливает информацию про замок, тут же огненные словеса, да еще под завесу - живой Снейп и вот это какое-то странное Хельгино условие. Если бы портрет любил кого-то в момент... Напоминает детские страшилки: станьте в полночь на перекрестке, лицом к дереву, сделайте три шага, плюньте через левое плечо. Мне кажется, эта история могла бы быть длиннее, тогда звучала бы более гармонично. Спасибо автору Свинья, которая не летает – это просто свинья.
