Не было ничего необычного в моей первой встрече с тем человеком.

Что ж, ничего необычного, учитывая, что это касалось Джени. Ох, Джени! Полагаю, вы не знали, верно? Так мы дома называем Гермиону… Гермиона – исключительно идея моей жены. Когда носила Джени, она была вынуждена сидеть дома и буквально на стену лезла. Ей до смерти надоело скучать. Я ей ничуть не завидовал. Она даже не могла встать с постели – так распорядился врач. Понимаете, мы пытались забеременеть целую вечность. Да, я говорю мы. Я хотел ребенка так же сильно, как она.

Мы с Джейн, мамой Джени, встретились на ежегодной Британской Конференции Ассоциации Стоматологов. Нам обоим было уже хорошо за тридцать, и мы давно и думать забыли о всякой романтической чепухе. Можете быть уверены, причина не в том, что мы плохо старались. Женщины были беспокойными и трепетными созданиями, и у меня совершенно не получалось им угождать. Им всем требовалось обходительное обращение, внимательный собеседник и походы на концерты или в оперу. Везло еще, если в оркестре я мог распознать скрипку. Добавьте к этому такие таинства как доверие и общительность, и я пропал. Я держался компании похожих на меня парней, которые отнюдь не являлись дамскими угодниками, что делало их моими братьями по несчастью в уклонении от матримониальной повинности.

Все изменилось во время моего основного доклада на конференции. Я перестал нервничать, едва начав рассказывать, и уже к середине выступления порядком расслабился. А что же Джейн? Ну, Джейн заявилась в аудиторию, облаченная в бермуды и свитер с эмблемой Гарварда, и держалась так, словно пришла к себе домой. Ее волосы напоминали взрыв на макаронной фабрике, через плечо была переброшена большая сумка кричаще-яркой расцветки. Джейн невозмутимо прошла и села в первом ряду, и я ясно помню, как перестал замечать что-либо, кроме этого, настолько отвлекшись, что замолчал. Я даже помню, о чем тогда рассказывал – что-то зубодробительно-скучное насчет зубов мудрости у мальчиков-подростков, о которых мигом позабыл после эффектного появления Джейн. Я пытался не обращать на нее внимания, пока отбарабанивал свою презентацию. Почему меня вообще должна была волновать какая-то невоспитанная девчонка? «Должно быть, глупая ординаторша из клиники», – тогда подумал я. Она шумно и ожесточенно что-то строчила в блокноте. И как я вообще надеялся ее игнорировать, если она сидела прямо передо мной? Утенок среди лебедей, с таким цепким, пристальным взглядом и топорщащимися волосами.

Полчаса спустя она, стоя у двери, ждала, пока я закончу. Вокруг все ходили туда-сюда, беседовали и обменивались впечатлениями, болтали друг с другом и обсуждали разную ерунду. Налаживание связей – так, кажется, это называется? Я не торопился, многие коллеги хотели со мной поговорить. Видимо, мальчики-подростки с зубами мудрости имели мировое значение. Я медленно пробирался через комнату, пожимая руки одним, вручая визитки другим… пока не посмотрел туда – она все еще была там. Я нахмурился. Неужели ей больше нечем заняться? Я отодвинул эти мысль подальше и сосредоточил свое внимание на ортодонте из Манчестера.

– Шум, который они поднимают, когда родители их силком притаскивают ставить скобы, ничто по сравнению с тем, когда ты им говоришь, что сперва придется вырвать зубы мудрости, – возмущенно жаловался мой коллега.

Скукоти-и-ища.

Я снова поднял взгляд, ища ее. Она ни на дюйм не сдвинулась с прежнего места. Стояла, небрежно прислонившись к дверному косяку, излучая то же презрение, что во время моей презентации демонстрировала своим внешним видом, достойным уличной шпаны. И вдруг до меня дошло. Я удивленно моргнул, наблюдая за тем, как она медленно переворачивает страницу книги, которую читала.

Проклятье. Она же ждет меня.

Я поспешил извиниться перед коллегами и начал пробираться через толпу туда, где стояла женщина. Когда я до нее добрался, она захлопнула книгу и критически меня оглядела.

– Вы заставили себя ждать, доктор Грейнджер!

Придя в ярость, я едва удержался от того, чтобы выпалить что-то необдуманное, и холодно осведомился:

– Как вам ординатура?

Ее глаза изумительного медового цвета продолжали сверлить меня. Протянув руку, она представилась:

– Джейн Андерсон, рада познакомиться.

На этот раз я не сдержался и выпалил:

– Джейн Андерсон?

Эта оборванка – доктор Джейн Андерсон? Джейн Элизабет Андерсон из Университета Данди?

У меня внутри все оборвалось. Я уже знал ответ еще прежде, чем закончил свой вопрос. Приглядевшись, я со всей очевидностью обнаружил, что она та самая женщина, чей безупречный портрет украшает последнюю страницу брошюр конференции. Укротить дикие кудри, немного косметики, и точно будет она.

Я только что назвал самого молодого директора Стоматологической Школы при Университете Данди ординатором.

Она снисходительно улыбнулась, чем только ухудшила мое положение.

– Она самая, доктор Грейнджер.

– Очень рад знакомству, – выдавил я. За что мне это?

Джейн Андерсон разгуливает на конференции в бермудах?

– Мне понравилось ваше выступление. Мне так жаль, что я опоздала!

Все, что я мог, лишь выдавить жалкую улыбку.

– Я много о вас слышала. Вы отлично работаете. – Она сделала паузу, чуть изогнув губы в улыбке, от которой у меня вдруг помутилось в голове. – Хотя я не согласна с некоторыми вашими утверждениями. Не каждый день меня принимают за ординатора. Думаю, в качестве извинения вы задолжали мне ужин.

Кажется, я отвлекся. Мне было тридцать шесть, когда я наконец решился сделать Джейн предложение, а ей было тридцать восемь. Все произошло, как мне всегда и хотелось. Думаю, за то, что она тогда с готовностью согласилась, я на ней и женился. Мои родители были скромными чопорными провинциалами и всегда наставляли меня поступать по правилам. Их бы, наверняка, хватил удар, узнай они, что я сделал Джейн предложение за парой бутылок пива во время футбольного матча.

Мы не становились моложе, поэтому сразу начали попытки зачать ребенка. Два года наши усилия не приносили результата. Это всегда непросто, когда женщина старше, вы же понимаете. Против вас работает сама мать-природа. Большинство женщин уже бы сдались, но не Джейн. Мы объездили всю Англию, посетили уйму специалистов. С присущим моей Джейн рвением она никогда не отказывалась от приема Бог знает каких гормонов, месяц за месяцем, так много всего.

И вот однажды это случилось.

Я был в клинике. Передо мной лежал спокойный пациент (такие лучше всех!), и я, что называется, чувствовал себя как рыба в воде. Профессия зубного врача не для слабонервных. Порой это скорее искусство, чем наука, где два ряда зубов играют роль холста. Стоматология, конечно, больше практика, чем медицина. Там проблемы расплывчаты. Медицинские болезни скрываются внутри пациентов, за слоями кожи и плоти. Стоматология же не терпит нерешительности. Вызов бросается мне прямо в глаза, и все зависит только от меня. Конкретно эта эндодонтия* проходила хорошо, и в колонках тихо играла моя любимая джазовая композиция. Инструменты были идеально подготовлены, как я люблю, и руки еще не вспотели под резиновыми перчатками.

Открылась дверь, и вошла моя помощница с телефоном в руке.

– Доктор Грейнджер, звонит ваша жена, говорит, это важно.

Склонившись над пациентом, я поднял голову и хмурясь проговорила в трубку, поднесенную к моему уху:

– Джейн?

– Дорогой. Мы сделали это. Я беременна.

Конечно, все было непросто. С Джейн никогда и ничего не было просто. Забеременеть стало лишь началом, и это состояние вовсе не красило бедняжку Джейн. Почти с первого дня она мучилась изнуряющими приступами утренней тошноты, только для нее тошнота была и утренней, и дневной, и вечерней. Но она не унывала и, приходя в себя между частыми визитами в туалет, шутила:

– Это мое наказание за все те овощи, что я девчонкой скармливала собаке.

Однажды ночью на двадцать седьмой неделе беременности у Джейн начались схватки.

– Слишком рано! – выдохнула она, садясь на кровати. – Будь все проклято, Дэвид, поднимай свою задницу с постели и вези меня в больницу!

По дороге в больницу у нее отошли воды. Впервые в жизни я видел, как Джейн плачет.

Высокий риск выкидыша. Старородящая мать. Нефункциональная шейка матки.

Слова крутились у меня в голове, как проклятия, пока доктора кричали на медсестер, а медсестры – на санитаров. Не помню, как я это пережил. Была только Джейн, лежащая на каталке, кричащая, рыдающая, извивающаяся, и наш ребенок, умирающий внутри нее.

Я не сразу понял, что ей все-таки помогают. На ее лицо надели кислородную маску. Бедра подняли. Доктор сел между ее ног и принялся быстро зашивать. Медсестры вливали в нее сульфат магния, пытаясь остановить преждевременные роды.

Они не сдались, не сказали нам отправляться домой.

Мне под нос сунули какие-то бумаги. Я не глядя подписал.

Наш ребенок – наша девочка – мы уже знали, что это девочка, была еще жива.

Джейн назначили полный постельный режим. Ее матку зашили. Вызывала беспокойство потеря околоплодной жидкости. Ребенок нуждался в ней для того, чтобы сформировались кости и полностью развились легкие. Доктора вливали в Джейн искусственную жидкость, но ничего не могли пообещать. Полный срок составляли сорок недель. Мы молились, чтобы удалось дотянуть хотя бы до тридцать пятой.

– Гермиона? – с недоверием переспросил я в один из долгих вечеров. Уж не помню, какой по счету шел вечер того жаркого, сырого августа, один другого невыносимее. Джейн очень капризничала тогда. Даже несмотря на в полную силу работающий кондиционер, она потела, и непокорные кудряшки липли к мокрому лбу. Я пытался… как-то отвлечь ее. Мы решили снова обсудить имя ребенка, хотя началось все не очень гладко.

– Что за ужасное имя Гермиона?

– Ой, брось, Дэвид, ты же читал Шекспира?

Я положил голову на столик и пробормотал:

– Ты хочешь назвать нашу дочь в честь какой-то девицы, которую превратили в статую по приказу ее мужа? Ты из Штатов переняла эту странную идею называть ребенка сомнительным именем? Не из Голливуда случайно?

– Но королева Гермиона была справедливой, – упрямилась Джейн. – Она выстояла против него. У нее было чистое сердце, именно поэтому она вернулась!

– Ужасно поступать так с ребенком. Она же будет в школе девочкой со смешным именем, – увещевал я.

Джейн опустила взгляд на свой круглый животик, обняв его руками, и улыбнулась. Тревожные морщинки на ее лице разгладились.

– Да, возможно. Но я надеюсь, что с ней будет иначе. Надеюсь, что она выстоит перед лицом бо̀льших невзгод, чем ее имя. Надеюсь, она никогда не будет подстраиваться.

Я смотрел на Джейн, лежащую там. Вспоминал, как она вломилась на мое выступление в своей отвратительной одежде, как она до смерти меня напугала, представившись после моей ошибки с ординатором. Как я каким-то образом, несмотря ни на что, оказался женатым человеком. Ради всего святого, женатым на Джейн. Как мы вдвоем, будучи стариками в человеческой иерархии репродукции, все же зачали ребенка. И как директор Школы Стоматологов провела восемь недель, не вставая с постели. Мы сталкивались с одним непреодолимым препятствием за другим… да к черту все, если Джейн хочет назвать нашу дочь Гермионой, пусть так и будет.

– Но ей нужно нормальное второе имя, – настоял я.

– Джен, – не задумываясь, сказала она. – Звучит почти как мое, но не совсем. Я не вынесу еще одну Джейн в нашей семье. Когда мы с моей бабушкой и мамой жили под одной крышей, это был сущий кошмар.

Джейн заставила бы светить солнце даже в Аду, поставь она себе это целью. Она выносила Гермиону Джен до самой тридцать восьмой недели.

Девятнадцатого сентября наконец родилась Джени, наша драгоценная чудесная девочка.
____________________
*Эндодонтия – процедура, в ходе которой инфицированную пульпу удаляют, канал прочищают и пломбируют.

Спасибо Переводчику Отличная работа.

С нетерпением буду ждать продолжение.

С Новым годом! Здоровья, счастья, любви и Муза послушного и трудолюбивого

Можешь не писать - не пиши. (с)
Иконостас

Второй раз я встретил того человека больше года спустя.

Конечно, со времени его первого визита я часто просыпался по утрам с надеждой, что все окажется кошмарным сном. Порой я готов был отдать все что угодно, только бы Джени не была ведьмой, только бы странный человек не появлялся на пороге моего дома, и мы бы продолжали жить втроем, как обычная семья. Я смог свыкнуться с этим, только когда Джени уехала в Хогвартс. Я видел, как она читает новые «книги», если можно их так назвать. По-моему, это была просто стопка чистых пергаментов, но Джени уверяла меня, что, будучи магглом я не могу увидеть напечатанное. Ничего не оставалось, как верить ей на слово, но, видя ее часами разглядывающей пустые книги, к своему стыду, я вспоминал предсказание мистера Снейпа о том, что мы бы отправили дочь в лечебницу.

Второй год дался намного легче первого. К тому времени я действительно начал верить, что она, как любой другой ребенок, уезжает в закрытую школу. Почти. Она возила с собой довольно необычный багаж, но мы думали, что с плохими новостями практически покончено.

Пока он не появился снова.

Надо отдать ему должное, о своем визите он предупредил заранее. Это было исчерпывающее извещение, если можно считать таковым измятый клочок бумаги со словами: «Доктор Грейнджер и доктор Андерсон, будьте готовы принять меня сегодня вечером по неотложному вопросу, С. Снейп, Хогвартс». Мне пришлось иметь дело с неугомонной совой, которая набросилась на меня, когда я был в клинике, и не отстала, пока не получила угощение за услугу. Хорошо хоть, я, более года пользуясь магической почтой для общения с Джени, знал, что делать с крылатым порождением дьявола.

Когда он появился, промокший до нитки под проливным дождем, я поспешил пригласить мистера Снейпа в дом. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Мы с Джейн сели и со страхом посмотрели на него, сходя с ума от тревоги: что же заставило этого странного человека в такой спешке снова явиться к нам? Только Джени.

– Сэр, мадам, – начал он, приведя в порядок одежду, – ваша дочь серьезно пострадала. Она парализована и сейчас находится в больничном крыле Хогвартса.

У меня внутри все оборвалось.

– Ш-что это значит? Это опасно? – с большим трудом проговорил я.

– Это означает, что ее тело под воздействием магии стало абсолютно неподвижным и не сильно отличается от статуи. И нет, опасности нет, хотя это довольно серьезно.

– Значит, она в коме? – обеспокоенно спросила Джейн.

– Нет. Ее мозг не пострадал и будет функционировать, как прежде, когда проклятье нейтрализуют, – ответ был произнесен ровным тоном.

– Ох, так это можно вылечить! – воскликнул я, испытав несказанное облегчение.

Мистер Снейп, не отводя взгляда, смотрел мне в глаза.

– Только потребуется время, – сказал он. – Лекарством является зелье. Для его приготовления требуется созревшая мандрагора, но сейчас все они на ранней стадии созревания. Я буду лично заниматься рецептом зелья.

– Сколько потребуется времени? – тут же уточнил я.

– От нескольких недель до нескольких месяцев.

Мы были потрясены и пытались представить нашу дочь, все это время неподвижно лежащую в кровати. Я притянул Джейн к себе, сжал ее дрожащую руку, лишь бы прекратить свою дрожь.

– Она окаменела под действием магии? – повторила Джейн. – Как… – она жестикулировала, пытаясь подобрать слово, – как будто ее сглазили?

– Можно наложить парализующее заклятье, но мы полагаем, что в данном случае причиной было опасное существо, известное как василиск.

– Опасное существо? Да что у вас там за школа такая? – сердито спросил я, слыша, как мой голос с каждым словом становится все громче. У меня голова шла кругом от обрушившихся на нас новостей.

– Уверю вас, это абсолютно нетипично для нашей школы. Со студентами Хогвартса такого не случалось пятьдесят лет.

– Студенты? – Джейн прямо сорвала вопрос у меня с языка. – Значит, Джени не единственная?

– К сожалению, нет. Пострадали и другие. Я думаю, вы должны знать… – Профессор вдруг замолчал и откашлялся, по всей видимости, испытывая затруднение.

– Что? – поторопил его я.

– Доктор Грейнджер, мы думаем, что, возможно, ваша дочь намеренно искала встречи с василиском…

– Вы вините Джени? – холодно спросил я, даже не дослушав.

Он поднял руку, затем снова начал говорить резким тоном:

– Вы, конечно, понимаете, что мисс Грейнджер лишь подросток, а не взрослый человек, способный отвечать за свои поступки. И речи нет о том, что ей следовало так необдуманно рисковать. Видя, что происходит вокруг, она заинтересовалась причинами, – мистер Снейп помедлил и дальше, кажется, с трудом подбирал слова: – Ваша дочь обладает… выдающимися умственными способностями. Она сумела самостоятельно найти ответ и как раз вовремя, чтобы спасти не только свою жизнь, но и жизнь своей одноклассницы, мисс Клируотер.

Мне вдруг стало нечем дышать.

– Она могла погибнуть?

Профессор кивнул и впервые за весь свой визит отвел взгляд.

– Прежде, чем ее отправили в лазарет, директор заметил в ее руке зеркало и скомканный клочок пергамента с единственным словом на нем: «трубы». Мы бы забрали у нее эти предметы для дальнейшего исследования, если бы не были слишком заняты решением других очень важных вопросов. Однако даже так мы по одному только слову сумели сделать вывод, что причиной всему является василиск, живущий в трубах Хогвартса. Если бы мисс Грейнджер напрямую, а в зеркале встретилась с ним взглядом она бы умерла.

– Мы должны увидеть ее как можно скорее! – сказала Джейн. Слушая объяснения профессора, она побелела, как полотно.

Мистер Снейп тяжело вздохнул.

– Вы не можете попасть в замок Хогвартс. Мне жаль. Небезопасно перемещать ее из больничного крыла, и в парализованном состоянии она вряд ли вас услышит.

– Это какой-то абсурд! – наконец вскричал я. – Вы приходите сюда и говорите, что на мою дочь напал кровожадный монстр, и потом оказывается, нам даже нельзя ее увидеть. Мы должны просто сидеть здесь и ничего не делать? Да что же это за школа? Кто должен отвечать за подобных существ, и почему монстра еще не поймали? Я думал, у вас всегда под рукой эти ваши магические фокусы!

На виске у профессора чуть заметно пульсировала крохотная жилка.

– Будь наша воля, а это совершенно не так, вы бы непременно смогли увидеть дочь. Что касается второго вопроса, Хогвартс – очень древний замок, и не всё про него доподлинно известно. Этот монстр мог жить в наших стенах еще со времен основателей школы, тысячи лет назад. Он не выдавал своего присутствия почти пятьдесят лет – тогда все закончилось смертью студента. Пока же у нас нет решения, как от него избавиться.

Я пытался справиться с паникой, охватившей меня сейчас, когда все зависело от другого человека. Я смотрел на этого Снейпа, профессора моей дочери, который принес новости о Джени из мира, который мы даже не могли видеть, новости о беде, в которой мы оказались бессильны помочь. Он был чересчур спокоен, чересчур невозмутим. Его сдержанность была неестественной и наносной, но за этой маской я чувствовал, что этот усталый человек и сам встревожен.

Я повернулся к Джейн. Она часто моргала. Я вгляделся в ее мокрые глаза, ища привычное утешение и находя их так похожими на глаза моей дочери. Я сделал несколько глубоких вдохов, чтобы совладать с чувствами, и протянул руку мистеру Снейпу.

– Пожалуйста, позаботьтесь о ней.

На мгновение он чуть нахмурился.

– Декан ее факультета, Минерва Макгонагалл, отвечает за нее. Она хорошо о ней позаботится.

– Но то лекарство будете делать вы?

Он кивнул.

– Да.

Уже по традиции третья встреча оказалась даже более странной, чем вторая. Я могу рассказывать о ней сейчас только потому, что много времени потратил на размышления и на тщательный сбор разрозненных воспоминаний и свидетельств других очевидцев. Видите ли, я очень долго не помнил об этой встрече. Я научился тому, что жить в мире Джени означает быть абсолютно незащищенным от магического воздействия.

– Уэнделл, открой, пожалуйста, дверь. Я чищу картошку.

Я положил газету и пошел к двери, с удовольствием вдыхая восхитительные ароматы, доносящиеся с кухни. Моника снова пустила в ход свои превосходные кулинарные таланты и готовила на ужин что-то необыкновенное. После долгих лет ожидания возможности уехать из Англии удача нам улыбнулась. Одним из преимуществ нового дома в Австралии была отлично оборудованная, просторная кухня.

Когда я открыл дверь, потребовалось несколько мгновений, чтобы привыкнуть к вечерней темноте снаружи, и еще миг, чтобы убедиться, что зрение меня не обманывает. Передо мной стоял бледный мужчина с изнуренным лицом и поразительно черными глазами. Несмотря на летнюю жару, он был плотно закутан в толстый, тяжелый плащ.

– Добрый вечер, мистер Грейнджер. Видимо, вы не получили ни одно из моих посланий, а на то, чтобы вас найти, потребовалось некоторое время. Очень жаль, хотя понятно – в наши дни нельзя переоценить осторожность.

Его слова были так же странны, как и его появление. Я недоуменно спросил:

– Мне очень жаль, сэр, но, боюсь, вы ошиблись. Здесь нет доктора Грейнджера.

Он сузил глаза, хотя ничем другим лицо не выдало его мыслей.

– Вы не Дэвид Грейнджер? И ваша жена не Джейн Андерсон?

– Нет, точно нет, – подтвердил я.

Почему-то я был рад, что не являюсь тем Дэвидом Грейнджером, кем бы он ни был. Чем-то меня беспокоил этот незнакомец, и у меня появилась необъяснимая уверенность в том, что Дэвид не обрадовался бы его визиту.

– Возможно, человек, которого вы ищете, жил здесь прежде – мы с моей женой Моникой переехали всего несколько месяцев назад, хотя я не слышал имени Грейнджер, когда покупал дом.

– Это, в самом деле, очень странно, – согласился человек, облаченный в черное.

Я обнаружил, что он изучает меня с оскорбительным, наглым вниманием, его глаза впивались в мои, и это ощущение казалось мне знакомым. Меня вдруг бросило в жар. Недружелюбно нахмурившись, я продолжал выдерживать его взгляд, готовясь положить конец вторжению, но он сам вдруг отвел глаза и сдвинул брови, выглядя удивленным.

– Великий Мерлин, Грейнджер, Обливиэйт уровня С? – пробормотал он.

Прежде чем я смог обдумать значение его слов, появилась моя жена.

– Уэнделл, кто это? – послышался ее голос с кухни, а потом появилась и сама Моника. Она посмотрела на наше черное привидение и вопросительно подняла бровь.

– Он ищет кого-то, кто здесь не живет, – объяснил я.

Моника внимательно на него посмотрела.

– Жаль, что вы зря проделали такой путь. Зайдите, поужинайте с нами, прежде чем отправляться в обратный путь. Если вам повезет, температура может опуститься на несколько градусов. – Она со значением посмотрела на обилие одежды на нашем госте.

Я в изумлении посмотрел на свою жену, пытаясь по ее лицу понять, с какой стати она пригласила к нам в дом совершенно незнакомого человека.

– Ой, расслабься. Это всего лишь ужин. Если бы он действительно хотел нас убить, мы были бы уже мертвы. К чему весь этот шикарный огромный дом, если мы никого не приглашаем? К тому же посмотри, он изнурен и истощен.

Изнурен и истощен? Я бы описал его другими словами: угрюмый и неприятный. Но я еще раз внимательно посмотрел на гостя и только теперь заметил следы сильного стресса, морщинками собирающиеся в уголках усталых глаз, болезненный, желтоватый оттенок кожи и повязку на левой руке. Моника видит все, когда другие не видят ничего.

Мужчина опустил голову и пробормотал:

– Нет, мадам, очень мило с вашей стороны, но не нужно. Я достаточно вас отвлек.

– Останьтесь, – решительно сказал я. Испытывая чувство вины и любопытство, я решил согласиться с женой. Судя по виду, этому человеку несладко пришлось в жизни, мягко выражаясь. Мне хотелось загладить вину за плохое начало знакомства.

– Вы, должно быть, приехали издалека, судя по тому, как вы одеты. Перекусите и расскажете про этого Дэвида Грейнджера – вдруг мы сможем чем-то помочь в его поисках.

Незнакомец устало посмотрел на нас, словно простое решение давалось ему с большим трудом. Он перевел взгляд с моей жены на меня, затем прикрыл глаза и сжал пальцами переносицу. Мне было непонятно его явное нежелание, но это лишь подогрело мой интерес к нему.

Наконец, он согласился:

– Спасибо за гостеприимство.

Несколько минут спустя мы сидели за столом.

– Скажите хотя бы, как вас зовут, – попросил я, когда мы начали есть.

– Дуглас, – последовал короткий ответ. Гость рассеянно жевал, не замечая восхитительного вкуса поданного блюда.

– Мистер Дуглас, чем вы занимаетесь? И зачем приехали в Австралию, разыскивая мистера Грейнджера? – поощрила его Моника. Я позволил ей вести разговор. Ей всегда лучше удавалось выяснить что-то у необщительных личностей.

Мистер Дуглас отточенным движением аккуратно положил вилку, его лицо омрачила задумчивость.

– Я учитель, – медленно ответил он. – У Дэвида Грейнджера и его жены, Джейн Андерсон, есть дочь, которая была до недавнего времени студенткой в моей школе.

– О-о, – пробормотала Моника. Мы внимательно слушали.

– Несколько месяцев назад их дочь пропала, – не обращая на нас внимания, продолжал он, глазами уставившись в тарелку, – вместе с двумя своими друзьями. Последний раз их видели на свадьбе, куда… ворвались непрошенные гости и устроили жестокие беспорядки.

– Ох, какой ужас! – выдохнула моя жена.

Мужчина кивнул.

– Было приложено много усилий, чтобы найти ее…их. Тогда же мы не смогли найти ее родителей. Кажется, они… переехали, не оставив нового адреса.

– Какая глупость с их стороны, – заметил я, – особенно учитывая то, что их дочь учится в закрытой школе!

Мистер Дуглас даже хмыкнул, но улыбка не достигла глаз.

– Да, крайне неудачно.

– Значит, вы ищете их, чтобы рассказать об исчезновении их дочери? Как ужасно получить такие новости, – Моника вздрогнула.

– Верно, поэтому поиски привели меня сюда, – продолжал мужчина. – Хотя, – тон его голоса изменился, а взгляд обратился на нас, – новости значительно изменились, и теперь я ищу их, чтобы сообщить, что их дочь нашли.

– Как хорошо, – выдохнула Моника.

– Что с ней случилось? – спросил я.

– Она, вместе с друзьями, проделала большой путь, чтобы укрыться в лесу. Нам понадобилось много времени, чтобы определить их местонахождение. – Пока он объяснял детали, его глаза потемнели, а голос стал тише. – Они сразу поняли, что именно за ними тогда пришли на свадьбу…

– Значит, они прятались в лесах? – хмурясь спросил я. – Вы ведь сказали, что они еще студенты. Разве власти не могли их защитить?

Его лицо помрачнело.

– Сейчас у нас не действуют силы правопорядка.

Я попытался представить себе место, где не действует закон и откуда этот человек мог прийти.

– Средний Запад? – предположил я. – Хотя почему вдруг Грейнджеры отправили бы дочь в закрытую школу с такой неблагоприятной обстановкой?

Мистер Дуглас молчал, и Моника поспешила заполнить тишину.

– Дорогой, может, он не хочет говорить, откуда приехал, – с сочувствием произнесла она. – Может, он и сам в опасности, если это действительно такое ужасное место, что всем приходится полагаться только на себя.

– Значит, вы нашли ее в лесу и вернули в школу? Она пострадала? – спросил я, пытаясь поощрить мистера Дугласа к продолжению рассказа.

– Нет… – ответил он вдруг изменившимся, напряженным голосом. – Я… оставил ее там. То есть я оставил их там.

– ЧТО? – воскликнули мы вдвоем.

– Я убедился, что она в порядке. Но, учитывая обстоятельства, невозможно было ее вернуть. Есть причины, почему она с друзьями скрывается, и это связано с первым нападением. Прежде чем вернуться, им нужно сделать одно дело. – Его глаза совершенно потемнели.

– Это же просто… варварство! – потрясенно воскликнула Моника.

– Но я одного не понимаю, – вмешался я. – Зачем, мистер Дуглас, вы предприняли столько усилий для поиска этих родителей, только чтобы сообщить им о пропаже их дочери и, хм… продолжающейся пропаже? Зачем вообще им сообщать? Представляю, как они расстроятся. Может, стоило подождать, пока девочка будет в полной безопасности?

– Думаю, причина вполне очевидна! – сказала Моника, осторожно нарезая овощи на своей тарелке. – Он влюблен в нее.

– Да ну! – усмехнулся я, поворачиваясь к мистеру Дугласу.

Испуг и тревога на миг исказили невозмутимое лицо, но почти сразу к нему вернулась его холодная, безразличная маска.

Можете себе представить, насколько странным и обескураживающим для нас стало возвращение, когда война закончилась. Наши воспоминания восстановили так же легко, как кто-то наполняет опустевшую вазочку для конфет. Но меня не покидало ощущение, что что-то не так, и в первую очередь это касалось самой Джени. Она ошарашила нас своим окончательным и абсолютным превращением во взрослую женщину. Думаю, она всегда стремилась быть взрослой. И все же каждый родитель понимает, какую боль испытываешь, когда твой ребенок со временем неизбежно отдаляется от тебя. Для нас, по понятным причинам, изменения оказались очень неожиданными. Джени уезжала из дома энергичным подростком, в котором еще то и дело проявлялись детские черты, как, например, выражение искреннего удовольствия на лице и походка вприпрыжку. Вернулась же она воплощением спокойного достоинства, чья воля сильна, а лицо задумчиво.

Почти сразу все у нас разладилось. Еще прежде, когда она покинула дом ребенком и вернулась взрослой, у нее были от нас секреты. Но после ее седьмого года в волшебном мире она, кажется, совершенно закрылась от нас, и мы уже не могли бы хоть один уголок ее души назвать только нашим.

– Мы всегда рядом.

В первые недели мы с Джейн пытались как-то помочь ей, надеясь, что она откроет нам душу. Единственной наградой были печальные улыбки и все то же тревожное молчание.

Ох, конечно, нам кое-что было известно. Например, даже несмотря на то, что уже закончила последний курс своего магического образования, она решила остаться в Хогвартсе еще на один год, но нам так и не объяснила, зачем ей тратить на это время. Она подолгу где-то пропадала с друзьями – Гарри Поттером и Роном Уизли, и часто возвращалась, выглядя еще печальнее, чем уходила.

– Гермиона, ради Бога! – я, наконец, не выдержал и сорвался.

Она отреагировала на свое полное имя поднятием брови.

– Что бы там ни случилось с тобой в последний год в школе, держать все в себе не решение проблемы. Мы с мамой хотим тебе помочь, но как, если ты даже не говоришь с нами!

Сперва не последовало никакой реакции – только обычная настороженность на ее лице. Потом начали появляться крошечные трещинки на ее каменной маске. Чувство вины отразилось в ее тревожных глазах, заставив еще сильнее сжаться мое сердце, но она быстро отвернулась.

Прошел год, ничего не менялось. Джени упорно продолжала себя изводить, запершись в своем мире, наполненном непонятной горечью. Мы с Джейн каждый день молились о том, чтобы Бог дал нам силы оставить дочь в покое, о том, чтобы наше родительное внимание, увещевания и просьбы возымели хоть какой-то эффект. Потом, как гром с небес, через год после того, как домой вернулась словно опустошенная оболочка нашей девочки, я пришел с работы и обнаружил ее в глубокой задумчивости сидящей за кухонным столом. Джейн еще была в офисе, и Джени всегда оставалась в своей комнате до тех пор, пока мы оба не окажемся дома. Что-то было не так. Я замер в дверях.

Она повернулась ко мне и слабо улыбнулась, но я уже так давно вообще не видел ее улыбающейся, что у меня перехватило дыхание.

– Джени? – спросил я, подходя к ней и кладя руку ей на плечо.

– Папочка, – начала она, но замолчала и закусила нижнюю губу. Наконец, обреченно вздохнув, с сожалением сказала: – Мне жаль, мне, правда, очень жаль. Надеюсь, вы когда-нибудь поймете.

Она достала свою проклятую волшебную палочку и направила кончик на мой висок.

– Restituo Memoria.

Он влюблен в нее.

Я снова обдумываю эти слова, возвращаюсь к ним – уже в тысячный раз за последние месяцы. Делаю глоток вина.

У Джени по-прежнему переменчивое настроение, но теперь по-иному – витает в облаках, так бы я это назвал. Она часто отвлекается и становится рассеянной. Трудно привыкнуть, особенно в последнее время, ведь Джени всегда была на удивление рациональной и твердо стояла на ногах. Но уж лучше задумчивость, чем уныние. И, несмотря на абсурдность всего происходящего, я начал понимать.

Да уж. То есть я начал понимать после того, как наконец смирился с фактом, что Джени изменила личности мою и моей жены, стерла нам все наши воспоминания и в таком ненормальном состоянии отправила жить в другую страну, после чего, как и предполагалось, вернула нас и восстановила все обратно. За исключением, конечно, нескольких наиболее важных моментов.

Она настаивала на том, что у нее имелись свои причины. Я мог только натянуто улыбнуться. Это, действительно, могли быть серьезные причины, но я никогда не стану ее винить. По ее объяснению, война заставила так поступить. После, когда все закончилось, Джени приехала в Австралию, чтобы вернуть нас. Но она не полностью восстановила воспоминания, потому что все считали мистера Снейпа мертвым.

Сама Джени вернулась домой опустошенной и бесконечно уставшей. И те воспоминания скрывались от нас ради ее же блага – так она сказала.

Но потом оказалось, что мистер Снейп чудесным образом выжил.

«Он влюблен в нее», – настойчиво шепчет мне голос из моих воспоминаний. Джейн, даже будучи Моникой, доверяла своим инстинктам, оставаясь очень проницательной.

Я кручу в руках бокал вина и жду. Записка, конечно, доставленная совой, лежит рядом на кофейном столике, придавленная пультом от телевизора, чтобы пергамент не скручивался. Изысканный небрежный почерк нам хорошо знаком. Наконец, звонок в дверь. Я поднимаюсь и иду открывать. Из дамской комнаты спешит Джейн, на ходу разглаживая невидимые складки на одежде.

Медленно и даже немного театрально я в четвертый раз открываю дверь Северусу Снейпу. Рядом с ним стоит моя дочь, держа его под руку и розовея от удовольствия. Он, как обычно, одет в черное и серьезно смотрит на меня.

Я с вызовом встречаю его взгляд. Мое понимание еще не означает мое одобрение.

Джени бросается в мои объятия, нарушая неловкое молчание, и я целую ее, искренне радуясь встрече.

– Здравствуй, папочка! – говорит она, целуя меня в щеку, потом берет Снейпа за руку и тянет его внутрь.

Джейн толкает меня локтем в бок, и я наконец протягиваю гостю руку.

– Добро пожаловать, мистер Снейп.

Рукопожатие выходит коротким и небрежным. Когда входит внутрь, он оглядывается вокруг, словно видит наш дом впервые, хотя уже дважды был здесь. Я злорадно улыбаюсь. Одно дело явиться в чужой дом в качестве самоуверенного профессора и совсем другое – войти в дом родителей своей возлюбленной.

– Мы рады видеть вас снова, – говорит Джейн, дотрагиваясь до его плеча.

«Говори за себя».

– Пойдем, Северус, не волнуйся. – Я слышу, как шепчет Джени, помогая мужчине избавиться от непременного плаща. Ответом ей служит лишь мрачный взгляд. К моему удивлению, на нем надето что-то, похожее на нормальный пиджак, скрывающийся под этим проклятым плащом. Джени немного оправляет его одежду, прежде чем повести в столовую. Следуя за ними, я стараюсь сохранить невозмутимое лицо.

Ужин, как всегда, выше всяких похвал. Джейн, в обычных обстоятельствах, неважный повар, но на этот раз знатно расстаралась, вспомнив все, чему «научилась», будучи Моникой.

Снейп проходит во главу стола и отодвигает стул для моей жены.

– Мадам, – учтиво произносит он.

Джейн очаровательно краснеет и садится, а мне остается только закатить глаза. Он отодвигает второй стул и заботливо усаживает Джени, после чего выжидающе смотрит на меня.

Сердито глянув на него, я сажусь на свое место напротив Джени. Наконец, садится и он, и я со сдержанным одобрением киваю ему.

– Итак, мистер Снейп, вы больше не преподаете, как я понимаю? – спрашивает Джени. Я устраиваюсь поудобнее, готовясь к вечеру банальностей.

– Нет, теперь я владею аптекой на Диагон Аллее, – отвечает он. – Мы с Гермионой начали общее дело.

– Северус – единственный во всей Англии мастер, способный готовить Аконитовое зелье, – гордо сообщает нам Джени.

– Аконитовое? – переспрашиваю я.

– В магическом мире некоторые страдают ликантропией, – поясняет Снейп.

Я роюсь в памяти в поисках значения этого слова…

– Оборотни?

Он кивает.

– Да. За последние несколько лет я разработал зелье, которое делает оборотней безопасными во время полнолуний. – Он удерживает мой взгляд. – Это довольно прибыльно.

Я не подаю вида, что меня интересует его заявление, хотя, должен признать, одна из причин моего беспокойства исчезла. Конечно, Джени вполне способна сама себя содержать, но не помешает, если Снейп докажет свою состоятельность.

Я критически рассматриваю его, пока разрезаю отбивную на своей тарелке. Он объясняет тонкости приготовления зелья тем сдержанным надменным тоном, свойственным, кажется, только ему. Он уже не тот оборванец, заявившийся к нам в дом в Австралии, хотя по-прежнему худой, как палка. Черные волосы, слишком длинные для любого уважающего себя мужчины, свисают по обе стороны лица, чьи черты суровы и резки, как у грубого камня, особенно в глаза бросается непропорционально большой нос. И его пальцы – я всегда обращал на них внимание – удивительно длинные и того и гляди скроют от взгляда вилку, которой он орудует с хирургической точностью.

– Совсем наоборот, – спокойно отвечает он на вопрос, заданный Джейн. – Белладонна ядовита только при употреблении в чистом виде. Правильно использованное в зелье, растение оказывает успокаивающее воздействие на оборотней.

Не задумываясь, он тянется за кувшином с водой и наполняет стакан Джени, заодно доливая и в мой. Его плавные, аккуратные движения действуют мне на нервы, как и его уверенная речь. Холодная рыба. Да что Джени в нем только нашла?

– Сейчас мы работаем над модификацией зелья, которое смогло бы полностью предотвратить трансформацию, – возбужденно рассказывает Джени. – Когда-нибудь оборотням больше не придется беспокоиться о фазах луны. Нужно будет только принять зелье и продолжать жить как прежде!

Я смотрю в ее яркие блестящие глаза, на ее порывистые жесты. Я вижу, как они со Снейпом на миг встречаются взглядами, и вижу ее застенчивую улыбку. По сравнению с прошлым годом перемены в ее поведении просто поразительны. Я едва сдерживаюсь, чтобы не вздохнуть от облегчения.

– Звучит потрясающе! – говорит Джейн. Ее губы чуть изгибаются в улыбке, когда она ловит мой сердитый взгляд.

Почти весь час, пока не пустеют тарелки, я выступаю пассивным слушателем. Джейн, наконец, поднимается, чтобы собраться посуду, и я готов последовать ее примеру, когда меня останавливает решительный голос Снейпа:

– Доктор Грейнджер, вы мне не покажете коллекцию журналов, о которой говорили?

Уже привстав со стула, я с подозрением смотрю на него. Черные глаза непроницаемы, как обычно. Еще одна причина моей неприязни к этому человеку. Однако я никогда не пасовал перед вызовом.

– Отчего же, конечно, покажу.

Я чувствую обеспокоенные взгляды двух пар глаз, провожающие меня, когда я веду Снейпа в кабинет.

После того, как дверь тихо закрывается за мной, я поворачиваюсь к гостю.

– Итак, молодой человек? – вызывающе произношу я, скрещивая руки на груди, будто приготовившись к ссоре.

За ужином я то и дело замечал проседь в его волосах и с недовольством понимал, что он примерно на двадцать лет старше Джени. Однако у меня оставалось перед ним преимущество с добрый десяток лет, и ему, черт побери, лучше об этом знать.

– Только не говорите, что пришли сюда посмотреть несколько дурацких журналов.

Он стоит посреди комнаты очень прямо, опустив голову. Услышав мой вопрос, он поднимает на меня глаза, и я потрясенно встречаюсь с бурей эмоций, в них больше жизни, чем я когда-либо у него видел.

– Доктор Грейнджер, я пришел просить у вас руки вашей дочери.

Меня словно огрели чем-то тяжелым. Нет, это, верно, шутка.

– Почему вы не спросите ее? – пытаюсь пошутить я, чувствуя как подводит голос. – Джени никогда за всю свою жизнь ни на что не спрашивала моего разрешения.

– В нашем мире мы придерживаемся традиций. Сперва полагается просить разрешения на брак у родителей, – сухо сообщает он.

Я глупо моргаю.

– Вы серьезно.

– Абсолютно, – тихо говорит он.

Неожиданно меня посещает крамольная мысль.

– Она беременна? Вы обрюхатили ее? – закипая от гнева, требую я ответа.

Он не мигая смотрит на меня, и это напоминает мне, что он не тот человек, которому стоит переходить дорогу.

– Уверяю вас, я не сделал ничего подобного.

– Черт возьми, – бормочу я, осознавая всю важность этого разговора. Я отворачиваюсь от него и начинаю мерить шагами комнату. – Она так молода, – говорю я.

– Уже два года, как совершеннолетняя, по меркам нашего мира.

– И едва ли год, как стала совершеннолетней в нашем, – твердо возражаю я.

– Война, сэр. Думаю, вы понимаете, что она меняет все обычные представления о мире. Медлительность становится непозволительной роскошью, когда каждый день есть вероятность не вернуться через ту же дверь, через которую вышел.

Ах, война. Проклятущая война, о которой я знал одновременно все и ничего. Снейп говорит о ней так же сдержанно, как и обо всем остальном, хотя в его словах безошибочно чувствуется напряжение. Джени редко упоминает о войне, хотя за годы я научился складывать два и два, когда мне все-таки удавалось выловить частичку информации.

Я думаю о Снейпе. О том, как он периодически появлялся на нашем пороге с новостями, становящимися все хуже вместе с тем, как война набирала силу. О его неестественном спокойствии. О признаках усталости, об остром языке. И о его появлении в доме Моники и Уэнделла Уилкинс.

Я вздыхаю.

– Объясните мне… – начинаю я и в безнадежности замолкаю. «Объясните мне, как это все, черт побери, произошло!» – Скажите мне… – пробуя снова. «… вы захотели ее, когда ей было двенадцать? Четырнадцать? Когда?»

– Нет, – припечатывает он, и я удивленно смотрю на него. На его щеках вспыхивают красные пятна. – Я ни разу не притронулся к ней, пока она училась в школе. Это было платоническое чувство, пока… это случилось вскоре после моего выздоровления.

Я серьезно смотрю на него, потом отворачиваюсь. Мне вовсе не хочется представлять его в постели с моей дочерью.

– И тогда? – тороплю я его, сам не зная, что хочу услышать.

Он шумно втягивает воздух, и я знаю, насколько ему неуютно говорить со мной об этом. Но он упрямо продолжает – я понимаю, что ему важно заслужить его одобрение.

– Она, эм, приходила. Сперва с двумя своими друзьями. После ранения я страдал от амнезии, и меня подобрала семья фермера из Хогсмида, которые не подозревали о том, кто я такой. Восстановив мои силы и память, мы продолжили… видеться. Потом… – он помедлил и сделал неопределенный жест. – Мы часто разговаривали о зелья, иногда вместе ели…

Я жестом попросил его остановиться. Хуже описания чьих-то отношений может быть только необходимость выслушивать это. Особенно когда отношения включают твою дочь.

– Я понимаю, Сн… э-э, Северус, довольно.

Я прикрываю глаза, вдруг вспоминая ту давнюю летнюю ночь.

«Но я надеюсь, что с ней будет иначе. Надеюсь, что она выстоит перед лицом бо̀льших невзгод, чем ее имя. Надеюсь, она никогда не будет подстраиваться.»

Будьте осторожны в своих желаниях…

– Она хочет выйти за вас? – я открываю глаза и продолжаю спрашивать.

– Да, – спокойно отвечает он. – Мы оба хотим.

Вспоминаю, как Джени появилась сегодня, вся сияя и излучая тепло, несмотря на осеннюю прохладу.

– Она выглядит очень счастливой с вами, но будь я проклят, если понимаю почему, – тихо говорю я.

Снейп благоразумно молчит, хотя уголки его губ чуть подрагивают.

Потом я спрашиваю, не успев подумать.

– Вы любите ее?

Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но затем закрывает его. Взгляд его теплеет.

– Очень сильно, – шепчет он, будто и не мне отвечает, а говорит с собой.

Напряжение, в котором я находился все это время, сам того не сознавая, отпускает меня. Я не доверяю тем, кто с легкостью признается в любви. Этот человек, кажется, многое пережил, и мне даже немного жаль его.

– Джени очень важна для нас, – говорю я.

Он кивает.

– Как и для меня.

– И только потому, что я не умею всех этих помахиваний палочкой, не означает, что я не сделаю так, что вы пожалеете о дне, когда родились на свет, если только обидите ее, – ворчу я.

– Я в этом ничуть не сомневаюсь.

– Идите и, Христа ради, нормально попросите ее выйти за вас, – говорю я, указывая на дверь.

– Спасибо вам. Это большая честь для меня.

Его радость сдержанна и скрывается за пугающе плотной стеной самоконтроля, но к своему удивлению, я все еще ясно вижу ее в его глазах.

Болезненно улыбаясь, я опускаюсь в кресло. Мне нужно посидеть, успокоить бешено колотящееся сердце, прежде чем снова идти к жене и дочери. Я стараюсь поменьше размышлять. Пусть магия позаботится о трудностях, решил я. А для всего остального всегда есть Джени.

Конец