"В этом... – пронзительно вскрикнул я, – да, в этом я не могу ошибиться! Это они – огромные, и чёрные и пылающие глаза моей возлюбленной... леди... ЛЕДИ ЛИГЕЙИ!"
    Дочитав очередную мрачную новеллу Эдгара По до последней строки, Северус не закрыл книгу, недоумённо приподняв бровь, не отложил в сторону, саркастически усмехнувшись, и не отшвырнул в гневе, хотя и пришел к выводу, что ничего более нелепого в жизни не читал.
    Ему приходилось слышать о нескольких случаях, когда душа, покинув своё погибшее тело, каким-то образом задерживалась в мире живых и вселялась в тело другого человека, так что тот со временем приобретал повадки и даже внешние черты того, кем была эта «чужая» душа. Был один случай, когда душа-узурпатор полностью вытеснила личность того, чьё тело она захватила и даже лучшие целители больницы Святого Мунго ничего не смогли с этим поделать. Но как бестелесная душа безвозвратно погибшего человека могла сотворить из воздуха капли яда и уронить их в чей-то бокал с вином, дабы, вытравив душу из тела своей жертвы, занять её место? Какая чушь! Даже привидению, обладающему до некоторой степени признаками телесности и способному при определённых обстоятельствах перемещать лёгкие предметы, это не под силу! А уж душе…
    Глупости какие! Сразу видно, что автор – маггл.
    И тем не менее Северуса эта история заинтриговала и он ещё довольно долго сидел, пытаясь понять, что хотел сказать автор этой новеллой? Возможно, он пытался иносказательно, окутав повествование завесой мистики, порассуждать о том, что некоторые навязчивые желания человека иногда исполняются как бы помимо его воли… но – его же собственными руками. Особенно это касается того, кто чувствует за собой какую-то вину и подсознательно ждёт или даже жаждет наказания. Но ужас перед совершаемым заставляет человека поверить, будто кто-то другой, а не он сам карает себя за совершенный ранее проступок, тяготящий его совесть – трусость, предательство… измену…
    А может быть, ни о чём таком автор и не рассуждал. Может, это просто мистические бредни, инспирированные винными парами. Кажется, автор, если верить его биографу, слишком много пил?
    Северус продолжал сидеть в кресле, держа книгу перед глазами, но смотрел не в неё, а поверх страниц. Взгляд его, скользнув по наполовину опустошенной бутылке эльфийского вина, стоявшей рядом на столике, замер на каминной полке, где в аккуратной маленькой рамочке улыбалось и махало рукой изображение Лили – обрывок той самой фотографии, которую Снэйп обнаружил в доме Блэка лет пять или шесть назад… Или уже семь?
    Боже, да ведь самой фотографии уже больше двадцати лет! Неужели прошло двадцать лет с тех пор, как Северус навсегда и безвозвратно потерял свою былую возлюбленную?..
    Да, рана в его душе, кровоточившая так долго, постепенно затянулась. Возможно, этому способствовало то, что убийца Лили был наконец-то наказан, она была отомщена, а мальчик, которого он, Северус, против своей воли защищал столько лет, покорно принимая это как расплату за то, что не смог защитить его мать, больше не нуждался ни в какой защите. Все счета были оплачены и закрыты, и Северус успокоился настолько, что даже обрёл новую любовь.
    Это не было такое же всепоглощающее, романтическое чувство, какое он испытывал когда-то к Лили. Северуса даже слегка коробил его «рационализм» в выборе новой возлюбленной – самая блестящая студентка за время его преподавания в Хогвартсе, которая, безусловно, разделит его тягу к наукам и будет великолепной помощницей в дальнейших исследованиях, которым он хотел посвятить если не остаток жизни, то ближайшие лет десять. К тому же он давно заметил, что в этой девушке нет тех нелепых женских амбиций, которые заставляли бы её совершать всякие глупости. А к таковым Северус относил покупку драгоценностей, мехов и шикарных нарядов, «блистание» в высшем обществе, и истерики по поводу того, что у семьи их знакомых – шикарное поместье с белыми павлинами в парке, а у них самих – скромный домик в Тупике Прядильщиков.
    Да, Гермиона, несмотря на свойственную ей амбициозность, не стала бы ставить себе цель перещеголять более эффектную соседку или подругу. Все её амбиции были направлены на то, чтобы превзойти остальных в знаниях и владении магией. И Северуса это вполне устраивало.
    И всё-таки он – хотя давно уже не претендовал на то, чтобы называться романтиком – чувствовал себя неуютно из-за этого своего «холодного расчета». Но в конце концов он преодолел и это, найдя весьма трогательным и романтичным то, что его новая возлюбленная, как и Лили, была магглорождённой. На самом деле то была чрезвычайно неуклюжая попытка подобной параллелью успокоить совесть, которая время от времени всё-таки покалывала бывшего добровольного отшельника…
    Совесть…
    Да, она иногда напоминала о себе, находя для этого совершенно неожиданные пути.
    То Северусу внезапно начинало казаться, что роман с его бывшей студенткой – это что-то противоестественное. К слову сказать, он именно из-за этого уволился из Хогвартса и теперь зарабатывал в основном тем, что реализовывал через Аберфорта Дамблдора кое-какие зелья собственного изобретения, которые министерские бюрократы не спешили внести в список официально разрешенных.
    То его вдруг начинала смущать разница в возрасте между ним и его возлюбленной – на момент начала их романа девушке был двадцать один год, а ему уже исполнилось сорок.
    А иногда – и это было уже полной глупостью – он начинал сомневаться в своём «социальном положении» и пускался в пустые, никуда не ведущие рассуждения о том, что «она достойна большего»…
    Но в конце концов Северус не без помощи Гермионы осознал, что всё это – лишь жалкие отзвуки совести, которую он ошибочно считал успокоившейся. И если он к ним прислушается, то очень быстро вернется в статус полусумасшедшего, озлобленного затворника, который настолько оберегает нетленный образ погибшей возлюбленной в своём сердце, что танец на Святочном Балу с молоденькой ведьмой считает непростительным преступлением, за которое достоин как минимум пожизненного заключения в Азкабане.
    И он победил это. Последняя дань памяти Лили, которую он сознательно не стал убирать «с глаз долой, из сердца вон» – вот эта фотография на каминной полке.
    Гермиона поняла и приняла это. Её благоговение перед героическим образом матери Гарри, а также перед тем светлым чувством, которое Северус испытывал к Лили, помогли Гермионе смириться с тем, что в их гостиной на самом видном месте стоял портрет пусть и великой, но чужой женщины…
    … Они не спешили с официальным бракосочетанием, но жили вместе и всё чаще всерьёз подумывали о том, чтобы объявить о помолвке. Семейная жизнь всё больше и больше успокаивала Северуса, словно старалась не только вылечить его душевные раны, но стереть даже шрамы, оставленные ими.
    Северус всё больше походил на нормального человека. Он мало что изменил в своём костюме, всё так же избегал походов в парикмахерскую, лицо его так и не потеряло болезненно-желтого оттенка. И всё же теперь это был живой человек, мужчина, постепенно вспоминающий вкус жизни и уже начинающий наслаждаться ею, а не скользящий по углам нетопырь, не прячущийся от солнца призрак, не ходячий холодный и бесчувственный труп. Гермиона чуть не расплакалась от радости, когда Северус, получив от Драко Малфоя приглашение на свадьбу, с восторгом принял его и даже выбрался накануне торжества в «Горбин и Бэркс» – купить какую-то зловещую безделушку.
    … Со временем Северус стал всё чаще «выходить в свет» и всё больше скучал по привычному для него обществу преподавателей Хогвартса. Однажды он по отчаянной просьбе нынешней директрисы школы, профессора МакГонагалл, в течение двух недель замещал Слагхорна, который совсем одряхлел и всё чаще был не в состоянии вести занятия. За эти полмесяца когда-то суровый профессор зельеварения назначил всего одно наказание (причём для расшалившегося студента Слизерина!!!), а количество снятых с Гриффиндора баллов не было в разы больше чем у других факультетов – как в прежние времена.
    А в конце учебного года, когда неизвестно куда исчез новый хогвартский преподаватель Защиты от Тёмных Искусств (видимо, проклятие Волдеморта продолжало действовать и после его смерти), Снэйп согласился принять экзамены СОВ по этому предмету у пятикурсников и ЖАБА у выпускников. Тут не обошлось без эксцессов. Снэйп, вспомнив былое, по окончании экзаменов безапелляционно заявил, что даже маггл обучил бы студентов Защите лучше, чем исчезнувший горе-преподаватель и что он догадывается, по какой именно причине этот неуч сбежал. Табели пятикурсников и аттестаты выпускников были настолько подпорчены выставленными Снэйпом баллами, что дело даже обсуждалось в попечительском совете…
    Тем не менее, после этого и месяца не проходило, чтобы МакГонагалл не присылала сову с вопросом: не надумал ли профессор Снэйп возвратиться на пост, который занимал столько лет или занять тот, о котором столько лет мечтал? Прежде подобная назойливость довела бы Снэйпа до белого каления. Но теперь он лишь блаженно, хотя всё ещё немного кисловато, улыбался и явно получал удовольствие от того, что кому-то нужны его знания, а не способность к окклюменции и умение добывать ценные сведения в стане врага.
    Чуть позже он написал очень большую статью для журнала «Зелья», где безжалостно разгромил новое издание «Расширенного курса зельеварения». Переписывался и встречался с кое-какими волшебниками. (Но наотрез отказался от беседы с Ритой Скитер!) С Аберфортом у него завязалось даже некое подобие дружбы. С Малфоями общался мало, но никогда не отказывал в помощи, когда Люциус или Нарцисса, ставшие, несмотря на оправдательный приговор Везингамота, практически персонами non grata, просили посодействовать в том или ином деле. Узнав, что Гермиона хочет, но не решается пригласить к ним в Тупик Прядильщиков Джинни и Полумну, недоумённо пожал плечами и спросил: «А почему бы и нет?» А когда на следующий день к ним действительно заявилась Полумна, он вежливо (хотя и без энтузиазма) выслушал её рассказ об экспедиции, готовящейся к поиску морщерогих кизляков в Норвегии.
    … Совсем недавно Северус с удивлением обнаружил, что даже Поттер больше не вызывает у него ни отвращения, ни злобы – он случайно увидел Гарри в Хогсмиде и не испытал при этом каких-то отрицательных эмоций. Поэтому он не уклонился от уже неслучайной встречи в Министерстве, куда они оба были вызваны несколько дней назад для уточнения некоторых деталей. И даже обменялись несколькими фразами, в которых не было и следа былой неприязни. Только Гарри всё испортил, бестактно начав расспрашивать о чувствах, связывавших Лили и Северуса. Северус не то чтобы разозлился, но был раздосадован, поспешил закончить разговор и распрощался…
    … Да, оказывается, эта тема всё ещё была табу. По крайней мере – в разговорах с Гарри. И Северус только сейчас, сидя у себя в гостиной с томиком Эдгара По, понял почему.
    Он уже давно не плакал, вглядываясь в фотографию на каминной полке… Но вновь смотреть в живые глаза своей погибшей возлюбленной он не мог…
    "В этом... да, в этом я не могу ошибиться! Это они – огромные, и зелёные и пылающие глаза моей возлюбленной... леди... ЛЕДИ ЛИЛИ!"
    Как странно! Поттер шесть лет маячил перед его глазами, он столько раз отмечал невероятное, завораживающее, пугающее сходство глаз сына и матери… Именно поэтому он в ту роковую ночь, в ночь финальной битвы, лёжа на пыльном полу Воющей хижины и чувствуя, как жизнь уходит из него, попросил Гарри взглянуть на него – он хотел, чтобы глаза Лили были тем последним, что он увидит в своей жизни…
    Но почему сейчас он не мог взглянуть в эти глаза? Почему теперь, пройдя такой долгий путь от почти забытой могилы до нового светлого чувства, он вдруг испугался хотя бы на миг обернуться? Может быть, потому, что в последнее время мысль о свадьбе с Гермионой всё чаще посещала его сознание, а из подсознания, всё ещё отравленного памятью о той давней трагедии, вновь засочился яд, жгущий раны, которые на самом деле так до конца не зажили?
    Он что, опять чувствует вину перед Лили? Он опять считает, что изменяет женщине, которая умерла целых двадцать лет назад?
    … Книга выскользнула из его рук и шлёпнулась на пол. Северус только сейчас осознал, насколько глубоко он задумался – некоторое время он не осознавал ни времени, ни пространства. Какую-то долю секунды он даже не мог сообразить, где он и сколько времени прошло с тех пор, как он дочитал последние строки «Лигейи».
    Он вновь обратил взгляд на фотографию Лили и вдруг с ужасом обнаружил, что она не машет ему приветливо рукой, как все эти годы, и не улыбается, а вертит в руках волшебную палочку и хмурится…
    Разве такое может быть?
    Северус уже хотел подняться, подойти к фотографии, взять в руки, рассмотреть и попытаться понять, что с ней не так. Но тут в комнату вошла Гермиона.
    – У тебя что-то упало? – спросила она.
    – Да, книга, – ответил Северус, поднимая том. – Я задумался… Видимо, очередной рассказ произвёл на меня более сильное впечатление, чем я ожидал.
    Он украдкой покосился на фото Лили и даже вздрогнул – та угрюмо смотрела на стоящую к ней спиной Гермиону и всё так же поигрывала волшебной палочкой.
    – Что читаешь? – поинтересовалась Гермиона.
    Северус, озадаченный происходящим с фотографией, молча показал обложку Гермионе.
    – Боже, эту кладбищенскую дребедень! – воскликнула Гермиона.
    – Здесь есть и юмористические рассказы, – пробормотал Северус. Он протянул руку и положил книгу на маленький столик, стоящий возле его кресла.
    – Как думаешь, несколько лет назад кто-нибудь поверил бы, что ты любишь юмористические рассказы? – прыснула Гермиона, прикрывая рот ладошкой.
    Лили на фотографии закатила глаза и покачала головой, как бы говоря: «Что за дура!»
    – Несколько лет назад я и не любил юмористические рассказы, – несколько сухо сказал Снэйп.
    Гермиона перестала хихикать и внимательно посмотрела на него. Он не удержался – опять стрельнул глазами на каминную полку, и она проследила его взгляд.
    – Да, не любил, – ответила она мягко и, подойдя к его креслу, взяла Северуса за руку. – И я рада, что с тех пор многое изменилось.
    – Да, многое, – тихо согласился он, слегка сжимая её пальцы. – Почти всё…
    – Ты опять помрачнел, – с лёгким укором сказала Гермиона и, вновь улыбнувшись, указала на книгу. – Вряд ли это из-за юмористических рассказов.
    – Это, наверно, от вина, – заявил Северус, не желая, чтобы Гермиона продолжала разговор на эту тему и постепенно выманила из него все его мрачные мысли, навеянные, как она удачно выразилась, «этой кладбищенской дребеденью». – Бокал эльфийского вина только способствует беседе, течению мысли и хорошему настроению… но я, зачитавшись, не заметил, как выпил два.
    Он указал пальцем на пустой бокал и уполовиненную бутылку красного вина, стоявшие на столике рядом со злополучной книгой.
    – Так ты, оказывается, ещё и пьяница! – с притворным возмущением воскликнула Гермиона. – Боже! – трагически запрокинув голову, запричитала она. – За кого я выхожу замуж!
    Северус тоже улыбнулся, но тут же снова вздрогнул: Лили на фото уже не просто хмурилась, её лицо было буквально искажено злобой.
    – Дай-ка я тебе помогу, – игриво сказала Гермиона и, взяв бутылку, вытащила из неё пробку и наполнила стоящий на столике бокал рубиновым вином. – И хватит на сегодня, – всё так же игриво добавила она и, подойдя к шкафу, убрала в него бутылку.
    В этот самый момент Северус увидел, как изображение Лили взмахнуло волшебной палочкой и, направив её на бокал, беззвучно прошептало какое-то заклинание. И тут же … в бокал, словно из невидимого источника, упали три-четыре большие блистающие капли рубинового цвета.
    Этого не может быть…
    Не может быть!
    Северус решил, что это какой-то сон или наваждение, вызванное мрачным рассказом и не менее мрачными воспоминаниями и размышлениями. Он был абсолютно уверен, что это всего лишь обман зрения, или морок, вызванный излишней порцией вина, поэтому не предпринял ни малейшей попытки остановить Гермиону, когда та, вернувшись к столику, подняла бокал и со словами: «За будущих мистера и миссис Снэйп», осушила его до последнего глотка…
    И тут же повалилась на пол, безвольно раскинув руки.
    Бокал с тихим звоном разбился о каминную решетку.
    Снэйп с ужасом смотрел на Гермиону и вдруг заметил разительную перемену, произошедшую с его возлюбленной буквально за несколько секунд: чуть вьющиеся каштановые волосы медленно распрямились, на глазах приобрели более насыщенный оттенок и легли вокруг помертвевшего лица ровными, ярко-рыжими прядями. Чуть приоткрытые, помутневшие карие глаза вдруг вспыхнули зелёным пламенем, на секунду оживив лицо прекрасного трупа…
    – В этом... – сдавленно прохрипел Снэйп, – да, в этом я не могу ошибиться! Это они – огромные, и зелёные и пылающие глаза моей возлюбленной... леди... ЛЕДИ ЛИЛИ!
    Он дёрнулся, запоздало – о, как запоздало! – пытаясь подняться из кресла, но кресло, словно обернувшись чудовищным спрутом, обвившим его своими отвратительными щупальцами, не отпускало.
    – Гермиона! – закричал Северус. – Гермиона! Нет!
    Не в силах подняться, он обратил умоляющий взор к портрету Лили, но та, внезапно утратив краски, словно отдав их лежащей перед ней поверженной сопернице, лишь улыбалась как прежде и вновь помахивала рукой – будто приветствуя того, кого только что вернула себе… столь ужасным способом…
    – Гермиона! – вновь завопил Северус и изо всех сил забарахтался в кресле.
    Что-то глухо стукнуло.
    Северус понял, что это опять упала книга, выскользнувшая из его пальцев. Он в недоумении коротко глянул на неё – разве он не положил её на столик несколько минут назад?! – и, выпрыгнув из кресла, хотел кинуться к Гермионе… но безжизненное тело его возлюбленной исчезло…
    Зато сама она – живая и здоровая, но несколько встревоженная – возникла на пороге комнаты.
    – Что тут у тебя упало?
    Северус на несколько секунд онемел. Он с силой провёл влажной ладонью по лицу, словно стирая остатки кошмара и, стараясь говорить спокойно, произнёс:
    – Книга. Я немного задремал и она выпала из рук.
    Он поднял томик, раскрытый на злополучной новелле и мысленно пообещал себе, что как только Гермиона выйдет из комнаты, он разожжет камин и кинет дурацкую книгу в огонь.
    – Понятно, – кивнула Гермиона. – Мне показалось, что ты вскрикнул, а потом… какой-то шум…
    – Наверно вскрикнул… Чушь какая-то приснилась, – пробормотал Северус и тут же пожалел об этом: вдруг Гермиона начнёт расспрашивать о сне? Опять что-то сочинять, врать ей?
    К счастью, Гермионе и этого краткого объяснения было достаточно. Тем более, что она была занята куда более важным делом – осваивала один из рецептов, которым с ней любезно поделилась Молли Уизли.
    – Ужин будет через десять минут, – восторженно сообщила Гермиона. – А потом ты расскажешь мне о ядах, о которых я прочитала в справочнике Гризельды Суфрэ.
    – О каких именно?
    – О летучих.
    – О летучих? – слегка насторожился Северус.
    – Да. На основе растений, которые традиционно считаются немагическими.
    Северуса на мгновение вновь охватило ощущение чего-то мистического, но он, коротко взглянув на портрет Лили, решительно отогнал эти нерациональные мысли и привычным для него поучительным тоном профессора произнёс:
    – Таких ядов всего четыре и они мало кому интересны, потому что не такие действенные – действуют лишь на магглов… и магглорождённых…
    – Ну и что? Мне, рождённой в семье магглов, эти растения-магглы интересны, как никому другой!
    – Растения-магглы? – улыбнулся Северус.
    Он бросил ещё один взгляд на портрет Лили, всё так же улыбавшейся и приветливо махавшей ему рукой.
    «Рождённая в семье магглов…»
    И вдруг, переполнившись нежностью к своей теперешней невесте, он привлёк её в свои объятья.
    – Осторожно, у меня передник в муке! – пропищала Гермиона, но даже не попыталась помешать этому внезапному приливу чувств.
    – Плевать! – прошептал Снэйп. Он зарылся лицом в её каштановые волосы и закрыл глаза…
    … И не увидел, как на пару мгновений погрустнели глаза женщины, изображенной на фото, стоящем на каминной полке…

ЗЫ: вот только Гермиону жалко... не любит он ее... все-таки не любит...

Содержание вообще удивляет...
Северус - заплывающий жиром, лишенный самого главного достоинства, кот. Он абсолютно ко всему равнодушен.

Гермиона, которая разрешила держать портрет бывшей возлюбленной на каминной полке...

Мистики я здесь тоже не увидела... как и недосказанности.
Все стало предельно ясно, когда

Мистику я люблю, По тоже, поэтому было любопвытно, чем все закончится.

Циничный Снейп меня не удивил - имхо, его образ можно трактовать и так - это тоже "в характере". Я могу даже поверить в Гермиону, влюбившуюся в героя войны и не слишком замечающую, что он к ней, по сути, равнодушен. Интересный расклад, я с таких мало читала.
А вот Лили вызвала недоумение. Это же вполне прописанный персонаж в книге - в том, что касается ее отношения к Снейпу, ее честности и принципиальности, вплоть до упертости.
Даже если сон - плод воображения Снейпа (кстати, спасибо за обманку - люблю такие вещи), то вот финальная фраза наводит на мысль о том, что Лили ревнует и неотказалась бы от того, чтобы извести Гермиону - а это, имхо, ООС.

Удивил разговор о ядах - у меня по нему сложилось впечатление, что Снейп не в курсе того, о чем говорит Гермиона. А он вроде как непревзойденный зельевар и снает на порядок больше ее...

Тоже не поняла, что означает оформление текста скобками.

Скобки? Ну да, пожалуй, я не знаю как более правильно подчеркнуть, что заключённые в них части предложения или предложения целиком - это как правило незначительные, не влияющие на сюжет мысли или пояснения, без которых, по большому счёту, можно было бы и обойтись.

Зря я, наверно, попробовала сама в этот ООС занырнуть - пока я в других своих рассказах описывала "канонного" Снэйпа, его никто с кастрированным котом не сравнивал. Видимо, у меня не достаточно таланта для того чтобы добавлять собственные мазки к портрету такого персонажа. Учтём.

Нет, дело не в слове "летучие". А во всем их разговоре - у меня впечатление о том, что Северус знает меньше Гермионы, сложилось по всему куску, а не от одного слова.