Северус Снейп являлся счастливым (и не очень) обладателем огромного множества секретов. Иначе и быть не могло, с его-то профессиональной историей. Например, только ему было доподлинно известно, что у Люциуса есть внебрачный сын-маггл, что ужасающий эффект красных глаз Тома достигался с помощью искусно наведенного морока, а Дамблдор мазал свою длинную бороду спермацетовым кремом с растворенным в нем гуано стайных малоазийских фениксов. Конечно, теперь, когда ошметки души старины Волди кормили информационный вакуум в разных концах вселенной, большинство из этих секретов утратили актуальность, но кое-что Снейп по-прежнему собирался унести с собой в могилу. На данный момент самый большой и тщательно хранимый секрет профессора Зелий заключался в том, что на самом деле старая, грязная летучая мышь Подземелий, Лихо всех пуффендуйцев и Кошмар всех гриффиндорцев жил вовсе не в затхлом сумраке этих самых подземелий. Да и вообще, спускался туда только третировать учеников во время занятий, да отсиживать отработки. Ну и еще иногда – варить чувствительные к солнечному свету зелья.
Жилые комнаты Северуса Снейпа в Хогвартсе располагались в отдаленном уголке замка на уровне земли. Попасть в них можно было, лишь пробравшись через сложный лабиринт заросших паутиной и заставленных ненужным старым хламом коридоров, в которых было нетрудно потеряться даже с картой мародеров. Зато у владельца двух уютных комнат и лаборатории никогда не бывало гостей.
Окно спальни Северуса выходило на самый заброшенный уголок сада. Школьная мелюзга, вечно снующая внутри и вокруг Хогвартса в поисках «артефактов», большинство их которых были вымыслами старшеклассников, сюда не забредала – в поросли боярышника можно было без магии превратить школьную мантию в жалкое подобие рыбацкой сети. Профессор Стебль не жаловала этот пятачок из-за отсутствия солнца, а Хагрид был слишком увлечен своими тыквами да разведением всяческих магических уродцев вроде коршунов-куролесов или трудолюбивых ленивцев. Пара заклинаний, отпугивающих садовых гномов – и Северус каждое утро весны и лета просыпался под нежное пение соловьев в боярышнике и благоухание сада. Винки даже иногда подкармливала птах волшебными крошками, которые особенно полезны для голоса. Периодически некоторые крылатые жадины обжирались так, что вместо песен начинали истошно верещать, но такое случалось редко.
Итак, летом профессора ежедневно встречало сладкое птичье щебетание, вид буйно цветущего или плодоносящего боярышника и заросших плющом стен внутреннего двора. Время от времени прелестный пейзаж дополняло совершенно неуместное, по мнению Северуса, пятно, а именно – обращенная к солнцу пятая точка Лонгботтома, ученика Стебль, которого та постоянно отсылала ухаживать за самыми забытыми уголками своих зеленых владений. Видимо, судьба распорядилась наказать Северуса за то, что он стал причиной всех комплексов и страхов этого недотепы. Лонгботтом, который приходил искоренять любившие тень грибы-мухоеды и вонючий мох, всегда по какому-то наитию поворачивался спиной к окну Снейпа, отклячивал свою тощую задницу, самозабвенно полол, бурча что-то под нос, и неизменно становился причиной несварения у Мастера Зелий и отбора особенно большого количества баллов у Гриффиндора.
Так продолжалось до недавних пор, точнее, до вчерашнего вечера. И сегодняшним утром профессор встал в особенно приятном расположении духа и даже ухмыльнулся своему отражению в зеркале. Все дело было в том, что Лонгботтом покидал Хогвартс, закончив свое ученичество на полгода раньше. А произошло это потому, что отмечая любимый праздник всего преподавательского состава – отъезд студентов домой на летние каникулы, Лонгботтом напился, поспорил о свойствах лианы лапающей с Грейнджер, которая имела несчастье быть подмастерьем самого Северуса, позорно продул и был вынужден облобызать свою жабу. Кажется, ее звали Тревор. Звали, потому что Тревор оказался а) жабой женского пола и б) принцессой, которая от поцелуев недоучки-травника обрела свой настоящий облик. Надо сказать, весьма недурной облик.
И вот, вчера на лужайке перед домиком Хагрида состоялась скромная церемония бракосочетания, сегодня молодые отбывали в свадебное путешествие, а Северус был избавлен от необходимости созерцать подставленную солнцу задницу пропалывающего сорняки Лонгботтома.
Профессор потянулся в постели, как тощий ленивый кошак, щелкнул пальцами, привычным жестом сообщая Винки, что он не отказался бы от утреннего кофе, и в предвкушении зрелища прохладного летнего утра подошел к окну.
И оторопел.
Прямо перед его носом, закрывая весь вид и неприятно растопырив ветки, стояло дерево. Такой наглости Снейп никак не ожидал от растения. Ярость вспыхнула в профессоре, как порох от чиха Норвежской Хвостороги, и, воспользовавшись потайной дверью, рассвирепевший Северус выскочил во внутренний дворик в одном исподнем.
– Ах ты, чертова палка! Да как же ты тут выросла за одну ночь? – обратился он к дереву.
В ответ дерево… захихикало . Нет, конечно, это не было хихиканье, как таковое. Но что-то было в том, как прошелестели в ответ ветки, одна из которых, та, что подлиннее, зацепилась за край профессорского парусоподобного нижнего белья, оттянула и отпустила, треснув резинкой, что не оставило у Снейпа ни малейшего сомнения – дерево захихикало.
Северус отскочил и воззрился на пышную крону с выражением оскорбленного в лучших чувствах человека на лице. Дерево было стройное, симпатичное и в то же время, довольно несуразное. Ветки его кудрявились, а листья, несмотря на бушующий на дворе июнь, отливали медью и золотом осени.
И как-то оно стояло… как будто подбоченившись, с вызовом раскинув ветки, и если бы у дерева был подбородок, Северус поклялся бы, что в данный момент этот подбородок был настырно задран вверх и…
– Грейнджер?! – промолвил ошеломленный профессор. Имя ученицы вырвалось из его уст даже прежде, чем мозг успел зарегистрировать догадку.
Вот кого напоминало дерево.
Буро-золотистые ветки благодарно зашелестели в ответ, потянувшись к Северусу и поглаживая его лицо прохладными, мягкими листьями. Он как-то сразу же вспомнил о том, что стоит перед собственным подмастерьем почти в чем мать родила, и густо покраснел.
– Жди здесь, – пробурчал Снейп, и дерево сердито тряхнуло ветками, словно давая ему понять, насколько глупо говорить подобное растению.
– Откуда я знаю? Может, ты вытащишь сейчас свои корни из земли и побежишь обниматься с Ивой, – язвительно произнес Северус и скрылся за потайной дверью.
В спешке напяливая летний вариант своего неизменно черного школьного одеяния, Северус напряженно соображал. Первым делом он отправил Винки к Лонгботтому. Несмотря на неприязнь к мальчишке, профессор не мог отрицать: в растениях тот разбирался что надо. Оставалось надеяться, что молодоженам не пришла в голову идея слинять из Хогвартса ни свет ни заря. Далее, глотнув-таки кофе, он схватил палочку и снова вышел на улицу, чтобы убедиться в верности своей догадки. Несколько сложных пассов – и аура дерева стала видимой. Аура была действительно человеческой и очень знакомой.
А это, пожалуй, даже забавно.
Северус несколько раз медленно обошел вокруг дерева, задумчиво почесывая небритый с утра подбородок.
– Грейнджер, если это действительно ты, подними руку.
Несколько веток послушно поднялись. Явно больше, чем две. Снейп хохотнул, а дерево стыдливо сникло.
– Вот интересно, где у тебя зад, где перед? Может быть, я сейчас с твоей спиной разговариваю? – продолжил насмешливо профессор.
В ответ листья на дереве раздраженно затопорщились, а на голову ему сверху плюхнулось нечто среднее между шишкой и орехом.
Потирая ушибленное место, Северус отскочил и решил больше не искушать судьбу. Кто ее знал, деревяшку эту… поговаривали, старая Ива тоже когда-то была женщиной… и его вовсе не прельщала перспектива жить по соседству со сварливым кустом.
– Знаешь, Грейнджер, а ты неплохо смотришься в виде дерева, – продолжил он с безопасного расстояния. – Возможно, мне стоит тебя выкопать и посадить в кадку. Будешь украшать кабинет зельеварения.
Еще один орех (или шишка) вылетел откуда-то из густой листвы, но в этот раз Северус уже был готов и перехватил его на лету.
–Кидаться шишками (или орехами) в нерадивых оболтусов будешь. Придется постригать тебя для формы, как бонсай, но что поделаешь, такая древесная доля. Опять же… запах… какой интересный. А цветешь ты, наверное…
Северус не успел окончить фразу, потому что ему пришлось уклоняться от целой канонады орехов, шишек или чем там кидалось новое воплощение его подмастерья. Тут уже было не до шуток, и как-то сразу вспомнилось, что в рукаве лежит палочка, которой тут же нашлось применение.
Теперь дерево стояло неподвижно, скованное заклятьем заморозки.
– Так-то лучше, – недобро усмехнулся Снейп и взмахнул палочкой еще раз. Недопитая чашка кофе материализовалась прямо перед ним, и, опустившись на старую, полуразвалившуюся скамейку около куста шиповника, профессор принялся попивать свой утренний «наркотик» в ожидании Лонгботтома.
Разглядывая дерево, Северус все больше и больше проникался уважением к создателю магии, которая превратила Грейнджер в эту не то сосну, не то лиственницу, только с листьями пошире… и покудрявее. Дерево удивительно напоминало девчонку – каждым листочком, этими несносными орехами, которыми оно палило так же, как Грейнджер-человек словами, какой-то милой неопрятностью. В листве Северусу даже померещилось пушистое перо, которое она обычно втыкала в волосы, чтобы не потерять.
А неплохо бы Грейнджер и вправду остаться деревом. Он бы избавился от такой кучи хлопот. И зачем только он, не подумав, вызвал Лонгботтома? Северус вздохнул и отмахнулся рукой от чего-то невидимого. На самом деле, этим невидимым «зверем» была его собственная неискренность. В глубине души он ни капли не желал Грейнджер такой судьбы. Она вполне устраивала его как подмастерье, рот ее уже давно не тараторил без умолку, и с ней, в общем-то, даже было приятно работать.
И где-то уж совсем глубоко, так глубоко, что выплыви это на поверхность, Снейп и сам бы удивился этому открытию, где-то на самом-самом дне его хмурой души хранилась теплая улыбка Гермионы Грейнджер. Она одаривала его этими улыбками, когда ей удавалось безупречно сварить особенно хитрое зелье или просто угодить строгому наставнику. На этой улыбке отдыхал глаз.
– Профессор, что случилось? Винки сказала, что…
Лонгботтом вбежал в садик под руку с новоиспеченной женой и осекся, увидев дерево.
– Да это же действительно наша Гермиона! Как похожа…
– Какой у вас наметанный глаз, Лонгботтом, – съязвил Северус, недовольный тем, что его так некстати отвлекли от воспоминаний об улыбке Грейнджер.
Ох… он что, и вправду об этом вспоминал?
– Кажется, я знаю, в чем дело, профессор, – раздался мелодичный голосок.
Снейп перевел взгляд на бывшего Тревора, а ныне миссис Лонгботтом. Ее глаза еще немного отдавали желтизной и были слегка затянуты мутной поволокой, а волосы отливали зеленым, но выглядела она явно лучше, чем когда только что сбросила с себя жабью шкурку.
– Говорите. Я не заинтересован в том, чтобы поливать и окучивать свою ученицу до скончания века.
– Видите ли, то проклятье, которое было на мне… оно не исчезает просто так. Оно просто перепрыгивает на ближайшее влюбленное… существо. И в скором времени это существо превращается во что-нибудь. Гермиона была как раз рядом и…
– И что теперь мне делать с этой влюбленной корягой?! – взорвался профессор.
– О, проклятье снять довольно легко. Нужно всего лишь, чтобы ее поцеловал любимый. И если она выросла у вас под окном, смею предположить, что любит она вас…
Дерево-Грейнджер вытянулось и звонко задрожало, несмотря на заклятие заморозки. «Видимо, уже начала оттаивать», – подумал Снейп, и на всякий случай обновил заклятие.
И только потом до него дошел смысл сказанного миссис Лонгботтом. Грейнджер влюблена в него? Да быть того не может… и все-таки…
– Так вы говорите, что я должен ее поцеловать? И тогда проклятье будет снято?
– Именно. Только вот, на кого оно перекинется…
– Найдет на кого, – отрезал Северус, оглядев кусты, усеянные парочками любопытных соловьев.
– Тогда дело за малым, – пропела бывшая земноводная красотка и приобняла мужа.
– Грейнджер, я тебя сейчас расколдую, – угрюмо сообщил Снейп, – и не вздумай кидаться шишками, иначе можешь забыть о поцелуях.
Пробормотав быстрое Finite, мастер Зелий наблюдал за деревом. Оцепенение сползло с пушистых веток, но Грейнджер продолжила стоять неподвижно, выжидающе. Казалось, она не шевелится нарочно, стараясь, чтобы даже легкий ветерок не колыхал листья.
Северус внезапно почувствовал себя совершенно беспомощным.…
– Ну и куда мне ее поцеловать? Откуда я знаю, где у дерева губы?
– Может быть, посмотреть… может быть, какое-нибудь дупло в стволе…– наконец-то открыл варежку Лонгботтом и тут же получил шишкой по лбу.
Обреченно закатив глаза, Северус подошел к дереву и раздвинул ветки. Дупло там действительно оказалось, из него сразу же выскочила пара белок, дерево встрепенулось и облегченно вздохнуло. Впрочем, затем оно сразу же вытолкало профессора из-под своей кроны и стыдливо прикрыло дупло листьями.
– Ох, Грейнджер, избавь меня это этой ложной стыдливости. Просто покажи, где у тебя губы.
В ответ дерево сникло, и несколько веток дотронулись до коры в одном месте ствола, на уровне чуть ниже головы Снейпа.
Без дальнейших размусоливаний Снейп решительно подошел к дереву и смачно чмокнул ствол в указанном месте.
Ничего не произошло.
– Почему не сработало? – грозно спросил он миссис Лонгботтом.
– Это надо чувствовать, профессор. Спросите, о чем думал Невилл, когда целовал… Тревора.
Северус перевел многозначительный взгляд на Лонгботтома. Тот даже присел, словно снова стал третьеклашкой, увидевшим своего боггарта.
– Я… я тогда… я тогда подумал… что Тревор мой самый хороший друг… самый настоящий… всегда со мной, принимает меня таким, какой я есть… любит меня, даже если я ничего не знаю про лиану лапающую… и з-з-заикаюсь к-к-когда в-в-олололнуююсь…
Северус презрительно фыркнул.
– Это сколько же надо выпить, чтобы в голову пришли такие мысли?
Невилл только вздохнул в ответ.
– Профессор! Мы, пожалуй, пойдем, – мудро заметила его жена, – не будем вам мешать. Вам, возможно, сосредоточиться нужно.
Не то слово.
Как минимум полчаса Северус угрюмо восседал на скамейке и пытался настроиться на нужный лад.
Дерево ободряюще шелестело рядом, и наконец, он решился.
Подойдя почти вплотную к тонкому стволу, Снейп закрыл глаза. И представил ту самую улыбку. Представил, как озорные искорки пляшут в карих глазах. Как два передних зуба, над которыми он когда-то насмехался, легонько захватывают чуть надутую нижнюю губу. Как уголки рта подрагивают нерешительно, прежде чем растянуться в этой самой милой, доброй улыбке. Как две тонкие бровки взлетают вверх, словно два солдатика по стойке, и как бы говоря: «Видишь? Ну, ты же видишь, какая наша хозяйка молодец, какая она умница и красавица, как она тебя…»
Черт, и как он раньше не замечал?
Не открывая глаз, Северус прижался губами к коре, которая оказалась на удивление теплой и мягкой. Руки его обвились вокруг ствола, а по волосам заскользили нежные ветви.
Удивительно, но целовать дерево было настолько приятно, что Снейпу хотелось никогда не останавливаться.
Пролетело несколько маленьких вечностей, прежде чем Северус опомнился. С небес на землю его вернул истошный вопль соловья, чья подруга или друг внезапно превратились в целую тарелку волшебных крошек. Оторвавшись от поцелуя, он взглянул на дерево.
Только это было уже не дерево. Перед ним стояла Гермиона Грейнджер, с листьями в волосах, которые отливали осенним золотом и медью, с немного загорелой кожей – словно натерлась на ночь отваром из коры волшебного дуба, который придавал телу легкий оттенок загара.
Стояла и улыбалась.
Той самой улыбкой.
И ход с жабой Невилла, и кудрявыя сосна-лиственница)) "дупло" - убило просто 
Автор, спасибо за ЧУДесНОЕ произведение.
