— Что вы узнали? — спросил Снейп, тяжело опускаясь на стул рядом с Гермионой.

Лицо его казалось измученным и болезненно серым: на висках залегли тени, глаза ввалились, и вместо былой язвительности в их темной глубине поселилась пугающая усталость. Гермиона посмотрела на профессора с невольным сочувствием и подумала, что сама, вероятно, выглядит ничуть не лучше. Стимулирующее зелье уже не помогало, голова была неподъёмной, а в глаза насыпали столько жгучего перца, что ей с трудом удавалось удерживать их открытыми. Она провела за книгами и бумагами последние три часа и чувствовала себя настолько разбитой, что вполне могла бы задремать прямо здесь, за директорским столом, будь у нее возможность хоть на секунду опустить голову на одну из многочисленных стопок с отчетами.

«Надо взять себя в руки», — подумала Гермиона и, решительно отодвигая бумаги в сторону, заставила себя собраться.

— Давайте выпьем чаю, — сказала она, вставая.

На мгновение ей подумалось, что профессор Снейп с раздражением откажется, напомнив ей о неуместности и пустой трате времени, но он лишь потёр лицо руками и тоже поднялся. Чайник, оставленный эльфами возле камина, был все ещё горячим, и аромат крепкого чая, едва заметным облачком пара поднимавшийся от изогнутого носика, приятно будоражил сознание. Профессор аккуратно разлил чай по тонким фарфоровым чашкам, добавил в одну из них немного молока, кусочек сахара и, передав чашку Гермионе, опустился в кресло напротив. Мысль о том, что профессор Снейп знает, какой именно чай она любит, показалась ей крайне смущающей.

— Я прочитала все бумаги, что достал для нас Кингсли, — сказала Гермиона, принимая чашку и делая осторожный глоток. — Захария Смит действительно работает обычным регистратором. За день он оформляет чуть больше десятка отчетов, очень подробных и аккуратных. Через него проходит информация о конфискованном и возвращённом имуществе, об изъятии различных зелий и магических артефактов, о закрытии нелицензионных лабораторий, о временном задержании волшебников или их палочек, о счетах, арестованных в Гринготтсе, о вещах, принадлежавших маглам и подвергшимся незаконному наложению чар, обо всем, что так или иначе попадало в Аврорат, а потом было уничтожено, передано в хранилище или возвращено владельцам. Предметов, представляющих для нас потенциальный интерес, довольно много, но ни один из них, судя по записям и книгам, что я просмотрела, не может быть связан с нашим проклятием. К тому же Кингсли прав — сам Смит имеет дело только с бумагами. В документах нет ни одной отметки о том, что что-то было утеряно, не попало в хранилище или не вернулось к своему владельцу. Все идеально и, на мой взгляд, придраться не к чему. Я не понимаю, какую выгоду Смит мог бы извлечь из собственной работы, у него нет возможности что-то украсть или что-то продать, даже сама информация, проходящая через его руки, не представляет никакой ценности. — Гермиона указала на бумаги, разложенные на столе и, не сумев скрыть в голосе снедавшего ее разочарования, со вздохом закончила: — Ума не приложу, что Гарри в них нашёл.

Снейп выслушал ее рассказ молча, в какой-то странной злой сосредоточенности беззвучно постукивая пальцами по подлокотнику кресла, но, когда она замолчала, задал свой вопрос спокойным будничным тоном, словно с самого начала не возлагал на поиски Гермионы никакой надежды.

— Как Поттер был связан со Смитом?

Гермиона пожала плечами.

— Лично по работе они никогда не пересекались. В отчетах Гарри отдел Смита упоминается, только когда речь идёт о конфискованном у Пожирателей имуществе и обысках, которые проводит Аврорат. Перечень временно арестованного имущества передаётся из отдела Гарри в отдел Смита, затем аналогичный список с перечнем имущества, подлежащего возврату или конфискации, уже за подписью чиновника из Визенгамота, возвращается назад в отдел Гарри. Сам Смит ничего особенного не делает: только регистрирует и заносит в журналы чужую работу, ну и отправляет бумаги по различным инстанциям.

— И это все? — с сомнением спросил Снейп. — Вы не нашли никаких пометок на полях? Приписок, непонятных замечаний, подчеркнутых слов или знаков вопроса? Ничего, что привлекло бы ваше внимание, даже если вы не до конца поняли, о чем именно идёт речь?

Гермиона расстроенно покачала головой.

— Что бы Гарри ни нашёл, никаких подсказок он нам не оставил.

В глубокой задумчивости профессор медленно погладил пальцами краешек своей чашки, и это движение, такое невинное и обыденное, внезапной трепетной болью отозвалось в позвоночнике Гермионы. Краснея, она торопливо отвела взгляд, устыдившись собственных эмоций, понимая, что сейчас не время и не место думать о подобных глупостях.

— Я разговаривал со Спраут, — произнёс Снейп, по счастью не замечая ее смущения, — однако все, что она знает о Смите, даёт нам слишком мало пищи для размышлений. Смит родом из известной, когда-то влиятельной, но теперь почти полностью разорившейся семьи. Он полукровка, ни братьев, ни сестёр у него нет. Его отец всегда был требователен и строг с ним. На шестом курсе, сразу после смерти Дамблдора, родители забрали его из Хогвартса, но на седьмой курс он снова вернулся. Жил в одной комнате с Макмилланом, Финч-Флетчли и Хопкинсом. Учился хорошо, даже старательно, но никаких особых талантов не проявлял. В заклинаниях, по мнению Флитвика, был не хуже и не лучше других, зато в трансфигурации оставался абсолютной посредственностью. Впрочем, как и в зельях.

— Но ведь он ходил на продвинутые зелья?!

— Этого бы не случилось, если бы в тот год зелья по-прежнему преподавал я.

Гермиона помнила, что Снейп брал на курс продвинутого зельеварения только студентов, получивших на экзаменах оценку «превосходно», Слизнорт же готов был довольствоваться оценкой «выше ожидаемого».

— Если семья Смита разорилась, а отец возлагал на Захарию большие надежды, возможно, именно страх не оправдать ожидания отца подтолкнул его к чему-то противозаконному, — предположила Гермиона. — Если он не мог добиться успехов на службе обычным путём, если его заслуги не признавали из-за ошибок его прошлого...

— Все это, конечно, замечательно, мисс Грейнджер, но ровным счетом никуда нас не ведёт, — прервал ее размышления Снейп, — разве что к удовлетворению извечной гриффиндорской потребности всему и во всем находить оправдания. Забудьте о Смите и давайте сосредоточимся на более важных вещах. Самый главный сейчас вопрос — почему заболел Лонгботтом, но не заразились мы с вами? Вы провели с Поттером гораздо больше времени, так в чем же дело? У вас иммунитет к проклятию? Но почему? Что есть такого общего у ваших друзей, что сделало Лонгботтома уязвимым?

— Кроме того, что оба они гриффиндорцы и идиоты? — спросила Гермиона с невольной болезненной иронией. — Не знаю, я много думала об этом, но ни одна из причин, пришедших мне в голову, не кажется настолько убедительной, чтобы я сочла ее правдоподобной. Они оба родились в июле и, по словам профессора Дамблдора, оба имели равные шансы оказаться тем самым ребенком из пророчества Треллони, однако Волдеморт выбрал Гарри, сделав именно его избранным. И Невилл, и Гарри уничтожили по крестражу, впрочем, как и я, оба они сражались со змеями и убили их. Гарри убил василиска в Тайной комнате, а Невилл — Нагайну. Оба выросли без родителей. Если не считать убитых змей и пророчества, больше ни одно обстоятельство не связывает Невилла с черной магией, а мальчиков друг с другом. Да и все это — змеи, крестражи, пророчества — кажется мне притянутым за уши, не думаю, что дело именно в этом..

Гермиона замолчала, и они просидели в тишине несколько минут.

— Я думала о проклятие Маледиктус, — сказала она неуверенно, когда Снейп так и не задал больше ни одного вопроса. — Из всех известных мне проклятий оно больше всего похоже на наш случай.

Профессор покачал головой.

— Маледиктус — это родовое проклятие, к тому же исключительно женское. Проклятие «змеиной сущности» передаётся ребенку в утробе матери, а первые симптомы появляются лишь через несколько лет, да и превращение происходит совершенно иначе, оно совсем не похоже на болезнь. Это в некотором смысле бесконтрольное принятие анимагической формы — женщина превращается в змею, а через некоторое время уже не может превратиться обратно. Маледиктуса, пожалуй, можно сравнить с оборотнем, только вместо цикла полной луны это проклятие напрямую связано с количеством совершенных превращений.

— Чем чаще она превращается, тем больше у нее появляется потребность в превращениях. Чем выше потребность в превращении — тем раньше наступает момент, когда маледиктус уже не может вновь стать человеком. Я читала, что маледиктусы не доживали до сорока лет, а женщины, родившие ребёнка, как правило, отдавались во власть проклятия сразу же после родов. Но что, если до нас дошла лишь часть легенды, что, если на самом деле Салазар Слизерин был не просто анимагом, а маледиктусом, и именно поэтому весь его род проклят, а его потомки говорят на парселтанге?!

— Маледиктусы — это почти легенда. Из всех известных случаев в нашем веке я слышал лишь о Нагайне, и то совершенно не уверен, что это не выдумки Темного Лорда. Сам Темный Лорд анимагом никогда не был, а значит, наделить подобной способностью Поттера не мог. К тому же, будь вы хоть самую малость правы и существуй для проклятья Маледиктус возможность передаваться каким-либо иным способом, кроме как от матери к ребёнку при рождении, я заразился бы самым первым.

— Тогда что же это за проклятие? Вы читали запрещенные книги, вы столько знаете о Темных Искусствах, неужели нигде даже вскользь не упоминаются схожие симптомы, ведь не мог же Смит его просто придумать. Кто угодно, но только не Смит. Если проклятие не встречается в современных учебниках магии, медицинских трактатах, Дневниках Основателей, то должны же быть хоть какие-то легенды, сказки, в конце концов?

— Как ни странно, есть ещё одна легенда о Салазаре Слизерине и о том, почему он владел змеиным языком, и она кажется мне куда более подходящей, чем проклятие Маледиктус. Но, к сожалению, эта легенда не о проклятии, а о зелье.

Снейп тяжело поднялся и подошёл к книжным полкам.

— Действительно, бытует мнение, — сказал он, доставая с полки одну из книг, — что Салазар был первым магом, научившимся понимать язык змей. Для того чтобы изучить его, он придумал и сварил два зелья. Выпив одно из них, он превращался в змею, а выпив другое, вновь становился человеком. Так, раз за разом, становясь то змеей, то вновь человеком, Салазар изучал змеиный язык, пока полностью не овладел им и не научился повелевать змеями. С тех пор все прямые потомки Салазара говорят на языке, который первым освоил их предок — на парселтанге.

Снейп положил раскрытую книгу на стол, и Гермиона увидела странную неприятную гравюру, написанную резкими неровными линиями. На гравюре был изображён получеловек-полузмея, неестественно изогнувшийся и, словно символ уробороса, пожирающий свой собственный змеиный хвост. Гермиона не могла видеть его лица, волосы человека были растрёпаны и спутаны, руки скрючены, словно от нестерпимой боли, чешуя полностью покрывала его змеиный хвост и бедра, а в районе угловатых худых лопаток, вдруг светлела и плавно переходила в человеческую кожу.

Внизу была сделана надпись на латыни, очень мелким витиеватым шрифтом. Гермиона прищурилась и прочла: "Змеиное зелье. Салазар Слизерин, Х век".

— Но это только легенда, — сказал Снейп, забирая книгу, — и в наших обстоятельствах от нее мало толку. Ведь если в случае с Поттером можно было бы заподозрить, что кто-то насильно опоил его зельем, то в случае с Лонгботтомом это попросту невозможно, а значит, мы вновь возвращается к тому, с чего начали — почему заболел Лонгботтом и не заболели мы с вами?

— Я не знаю, — устало закрывая лицо руками, сказала Гермиона, — я не знаю, как еще это можно выяснить.

— Я тоже не знаю, — закрывая книгу, тихо произнес профессор Снейп.

Он поставил книгу назад в шкаф и, глядя на Гермиону со странным, таким не свойственным ему сожалением во взгляде, все так же тихо добавил:
— Думаю, вы должны подготовиться, Гермиона... Час назад Поттеру стало хуже.