Действительно, великолепный фик! У меня куча дел, и до фиков я добираюсь теперь редко, но этот стоит того! Правда я, кажется целую жизнь назад его читать начинала, а появилось всего пара глав...

Добавлено (06.02.2008, 22:26)
---------------------------------------------

Желаю удачи Lady Nym и Caroline!

Стыдно убивать героев, чтобы растрогать холодных и расшевелить равнодушных. Стыдно. (с) Обыкновенное чудо

Глава 23 (продолжение)
***
Вскоре после короткого визита Гарри она нашла новую комнату. Большую, полную картин. Через несколько мгновений девушка застыла в растерянности.

– О, Гермиона! – Рон смотрел на нее с картины, играя в волшебные шахматы и ухмыляясь. – Как ты думаешь, Гарри всегда будет проигрывать мне в эту игру?

Она постаралась не закричать во весь голос. Потом долго вытаскивала его из картины и наконец крепко обняла.

– Почему ты плачешь? Чувствуешь себя плохо из-за Гарри, да?

– Я скучала по тебе, Рон, я так сильно скучала!

– Почему? Я всегда здесь.

– Ты умер, Рон.

– Я знаю, – он подмигнул ей, – но это не так плохо, видишь? Я и тут как-то раз обыграл Гарри. Пошли, сыграешь со мной в шахматы. Эй, если сейчас я мертвый, ты думаешь, что можно обращаться со мной, как с Безголовым Ником?

Гермиона быстро отпрянула от него. Она не могла этого выносить.

– Гермиона, милая, почему ты не можешь навещать меня чаще? – проворчала её мама с соседнего изображения. Её руки были по локоть в мыле, так как она мыла блюдо в раковине. – Твой папа и я скучаем!

– Мам, я тоже скучаю по вас! – прокричала она. – Почему вы меня бросили?

– Увольте меня от ваших истерик, надоедливая девчонка! Неужели не заметно, что я пытаюсь игнорировать вас? – Профессор Снейп пристально смотрел на неё с другой картины. – Почему вы отравляете мою жизнь подобно чуме?

– Вы больше не навещаете меня.

– Разве я должен получать от этих визитов удовольствие? – последовал холодный ответ. – Наши разговоры были ничем иным, как запоздавшими попытки вернуть вас.

– Вы сказали, что спасете меня!

– Я слишком занят попытками спасти самого себя, мисс Грейнджер, – прошипел портрет. – А сейчас оставьте меня одного.

Гермиона решила не заходить больше в эту комнату.

Она начала прогуливаться.

– Все кончено, Гермиона, – сказала она себе, как только прошла через пустой холл. – Первый признак помешательства – слышать голоса.

«Он не вернется обратно, ты знаешь это».

«И я этого боюсь».

Голоса шептали резко, потом умирали и исчезали в вакууме, заставляя Гермиону чувствовать себя ещё более одинокой и покинутой, чем раньше. Стены рушились вокруг неё, и там, где она прошла, в пыли оставались отпечатки ее ног. Она спотыкалась снова и снова, но продолжала поиски другого пути. Она знала, что он был здесь, но везде, куда ни повернись, не было ничего, кроме дороги к смерти.

Гермиона не понимала, куда несли её заплетающиеся ноги, но вот она набрела на черную, словно ночь, дверь в конце холла. В открывшейся комнате пахло гнилью и затхлостью, густой зеленый мох рос на каменных стенах.

Деревянные парты, стоящие там, были покрыты влажной плесенью. Книги лежали наполовину открытыми, выцветшие страницы были в зеленоватом грибке. Как ни странно, Гермиона хорошо знала это место. Она пробралась мимо валяющихся камней и мусора и вошла в класс Зелий. Она подошла к креслу позади стола – его спинка была похожа на простой частокол. Два шкафа оказались единственным в комнате, что было нетронуто гниением.

Она скучала по нему. Она даже не могла вспомнить, как звучал его голос. Все, что она слышала, – это её крики и звуки, отражающиеся в пустоте и тишине.

Гермионе захотелось умереть.

Глава 7. Снейп (часть 1)

Не надо было туда возвращаться. Не так уж ему и нужно было её проведать, вовсе нет. Да и грудь ныла. Аппарирование из Хогсмида в Св. Мунго и обратно чуть не прикончило его. Он нахмурился, сидя в темноте в своем кабинете. Может, грудь болела и из-за только что опрокинутой стопки Старого Огдена, но он думал иначе.

Если быть предельно честным, то вообще-то ему не верилось даже в то, что боль осталась из-за недолеченных легких. Казалось, сердце просто вырвали из груди. Больше он туда не пойдёт.

Он снова глотнул и содрогнулся, ощущая, как огневиски прочертило огненную дорожку в горле. Сколько ещё придётся выпить, чтобы забыть о ней?

Развратник. Все его иллюзии о том, кем он был на самом деле, разлетелись в клочья из-за девочки, которая никогда не поймёт, что она с ним сотворила.

Это была кошмарная неделя.

Он помнил, как вышел из больничного крыла на следующее утро после взрыва, чувствуя, будто табун диких гиппогрифов проскакал по груди. Поппи была в своём репертуаре: кудахтала над ним, как над ребёнком. Он не выносил, чтобы им командовали, особенно старые любопытные болтушки, вообразившие, что могут звать его по имени и немилосердно над ним подшучивать.

Влив ему в глотку очередную порцию вчерашнего мерзкого пойла, она улыбнулась:

− Нетти по камину спросила утром, как ты. Я сказала, что ты в порядке, милый, но в ближайшее время не появишься у Гермионы. Она просила передать, чтобы ты не беспокоился − мисс Грейнжер будет в том же состоянии, как и когда ты её видел в последний раз.

Он изо всех сил старался не обращать на неё внимания, так как, несмотря на все его надежды, попытки испепелить её взглядами провалились.

После принудительного утреннего сна, в котором ему привиделась очередная тревожная вариация на тему умирающей у него на руках Гермионы, зашёл Альбус, принеся копию «Ежедневного пророка». Желтая газетенка, преувеличивая в своей обычной манере, умудрилась одновременно превознести его на одной странице и обвинить на другой. Пока одна статья привлекала внимание к тому, как быстро он действовал, спасая жизнь Денису Криви, другая умудрилась невзначай намекнуть, что он специально устроил взрыв, чтобы немножко развлечься теперь, когда его работа двойным шпионом закончилась.

Дамблдор был им недоволен, да Северус особо и не возражал. Если бы он был внимателен и поменьше думал о собственных проблемах на уроке, ничего бы не произошло. К счастью, Криви выжил, несмотря на рассеянность Северуса. Он содрогнулся от одной только мысли, сколько объяснительных пришлось бы писать, если бы этот болван и правда погиб. Поппи расхохоталась, когда он заявил об этом Альбусу.

− Ну-ну, Северус, уж с нами-то не надо. Уж мы-то знаем, как ты любишь своих учеников.

Снейп подумал, что предпочёл бы длительные раунды «круцио», чем терпеть и дальше её дурацкие замечания и намеки.

На следующее утро Поппи позволила ему наконец покинуть больничное крыло, предварительно наказав питаться в своей комнате и держаться подальше от дымящихся котлов. Она также невзначай добавила, что он может навестить мистера Криви, если захочет. Когда Снейп, безучастно взглянув на неё, поинтересовался, с чего бы это ему вдруг могло взбрести в голову проведать идиотского ребенка, который чуть было его не убил, она только улыбнулась в ответ:

− Ты навещаешь Гермиону.

Но он не навещал Гермиону − по крайней мере, до конца недели. Уж если на то пошло, он просто физически не мог этого сделать. Грудь болела от малейшего вздоха, и даже сама мысль об аппарировании без саморасщепления, честно говоря, ужасала.

Кроме того, не хотелось создавать сплетен для Хогварской мельницы слухов. У него не было абсолютно никаких причин посещать Гермиону, поэтому он не будет её посещать.

Но избавиться от неё в снах он не мог. Тот первый сон в больничном крыле, казалось, проложил русло для нескончаемого потока. Стоило только ему закрыть глаза, и он тут же попадал в плен сновидений о Гермионе.

Сначала сны были о том, как она умирает − то на полу в его классе, то на поле боя, безвольно повисшая на его руках. Но по прошествии нескольких дней сны трансформировались в нечто совершенно иное. И как бы жестоко это ни звучало, он предпочёл бы сны о её смерти этим видениям, которые никогда бы не могли воплотиться в жизнь.

В одном из снов он был в своих комнатах, дневной свет мягко проникал сквозь окна. Но сон вдруг резко изменился, день превратился в ночь, и ощущение чужого присутствия в комнате промелькнуло в голове. Он повернулся к гостиной и с удивлением обнаружил, что кто-то сидит в его любимом кресле напротив камина с раскрытой книгой в бледных руках. Даже не видя лица, он уже знал, кто это, знание пришло само собой откуда-то изнутри. Волосы ореолом рдели вокруг её головы, она сидела и улыбалась ему, окутанная теплой золотистой аурой от огня.

− Никаких взрывающихся котлов сегодня? Это хорошо, − сказала она, и голос у неё был чем-то средним между детским звонким дискантом и глубоким женским тембром. Позже, вспоминая, он даже не мог точно сказать, был ли это вообще её голос, − прошло столько времени с тех пор, как он его слышал.

В другом сне он шёл, удаляясь от школы ясным осенним днём, его шаги были куда менее широкими, чем обычно, и рядом шёл кто-то ещё. Тонкая рука лежала в сгибе его локтя так, будто ничего не могло быть естественней, и они с Гермионой обсуждали возможности улучшения зелья для оборотней. Поднялся ветер, закружив вокруг них листья и холодный воздух, и он галантно предложил свой шарф, чтобы прикрыть её горло. Сон ускользнул вместе со странной, шаловливой улыбкой на её губах, с которой она перекрасила зеленые и серебряные полоски на шарфе в золотые и красные цвета Гриффиндора.

Эти и многие другие картины посещали его в ночных сновидениях, воспоминания о них преследовали его так настойчиво, что он был рад отсутствию школьных занятий на этой неделе, поскольку боялся, что эти мысли отвлекали бы его даже сильнее, чем прежние размышления. Каждое утро встречало его светом и определенностью, заставляя почувствовать себя опустошенным и одиноким. Никогда она не улыбнётся ему на пути в Хогсмид, не наденет его шарф, не будет сжимать его руку в таком доверительном молчании. Она по-прежнему была в больнице, и произошло это по его вине.

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.

После четырёх ночей, полных снов, и почти недели вдали от неё он снова отправился в Св. Мунго. Окончательное решение вновь навестить её было принято сразу после обеда. Ему было просто необходимо убедиться собственными глазами, что она всё ещё там и не превратилась в преследующее его привидение.

В начале недели он поклялся, что не пойдёт к ней снова, пока не будет уверен, что нашёл лекарство. Он клялся, что никогда больше не позволит себе отвлекаться на мысли о ней, − достаточно и того, что он уже чуть не потерял ученика, не говоря уже о том, что он совершенно не хотел давать коллегам повод вновь заинтересоваться их отношениями с Гермионой. И лучше всего для этого было прекратить посещения и выкинуть её из головы.

Проблема была в том, что он не мог. В промежутках между снами и теми моментами, когда он думал о ней в течение дня, она всегда витала рядом с его мыслями. Проходил день за днём, и он обнаружил, что скучает по ней − по тем часам, которые он провёл бы, посещая её, − что он томится по тому умиротворению, которым наслаждался, просто сидя с ней рядом. Он пытался убедить себя, что это не так; пытался не придавать никакого значения тем моментам, что провёл с ней, рассказывая обо всех забавных или хоть сколько-нибудь значимых событиях своих будней.

Раз за разом отвергал он мысль о том, что Поппи была права − что он в самом деле стал неравнодушен к девочке. Потому что если бы это было так, то сколь жалок бы он был? Мужчина, чьей единственной привязанностью была девочка в два раза его младше, девочка, которая никогда не сможет с ним заговорить, или улыбнуться, или даже осознать его присутствие.

Он так ушёл в свои мысли, что, войдя в палату, не сразу заметил, что Нетти Помфри тоже была здесь. Она смывала с волос Гермионы пену от шампуня. Прикованная к постели девочка была прикрыта лишь простынёй, края которой были плотно заправлены под её руки по краям от груди. Ему было видно легкое биение жилки в маленькой впадине у ключицы, и он долго стоял, застыв на месте, прежде чем смог отвести взгляд.

Медико-ведьма быстро завершила водные процедуры с Гермионой, надоедая ему своей пустой болтовнёй, пока он резко не попросил её уйти. Только когда женщина поспешно убралась из комнаты, слегка покраснев от его обидного замечания, он позволил себе снова повернуться к Гермионе.

Её волосы всё ещё были слегка влажными, хоть он и слышал, как Нетти пробормотала высушивающее заклинание. Девочку переодели в ночную рубашку, практичную и простую, но руки по-прежнему оставались открытыми.

Нерешительно стоя в ногах кровати, Северус посмотрел на Гермиону и вздохнул. Он был рад вернуться. То чувство опустошенности, что преследовало его всю неделю, казалось, испарялось от одного только взгляда на неё.

Подойдя к ней сбоку, он опустился в кресло возле кровати, после чего снова посмотрел на лицо Гермионы. Её кожа выглядела почти такой же бледной, как его собственная, и была полупрозрачной на скулах. Руки были тонкими, длинными, но всё еще с хорошо развитыми мышцами. Он подумал, что Нетти Помфри, наверное, проделывала с ними физические упражнения, чтобы мускулы не атрофировались, и признал, что она неплохо поработала. Он посмотрел на лежавшие на простынях кисти рук, отмечая, какие они маленькие. Пальцы были худыми, и он вдруг вспомнил так явственно, как будто это действительно когда-то произошло, а не приснилось ему во сне, ощущение того, как эти пальцы лежат в сгибе его локтя.

Первый раз за неделю он почувствовал себя расслабленным и опустился в кресло рядом с ней с едва слышным вздохом. Он опёрся подбородком о руку, и очень скоро его плечи начали опускаться, а веки с каждой секундой становились всё тяжелей и тяжелей до тех пор, пока − и это произошло довольно быстро − он не погрузился в сон.

Он был в своих комнатах, но они как-то изменились. Определенно, казалось, что стало меньше свободного места, возможно, из-за дополнительного платяного шкафа у стены напротив и высоких стопок книг с обеих сторон от кровати. Он ничего не понимал, и тут из-за спины послышался шум.

Гермиона появилась в дверях его ванной комнаты. Её лицо светилось, мокрая копна волос была закручена в большое полотенце. Она позаимствовала его халат − серебряного цвета, со змеёй, вышитой на кармане. Пояс был слабо завязан на талии, выставляя соблазнительно много обнаженного тела на обозрение.

− Почему ты надела его? − спросил он, увидев её. Казалось таким естественным, что она тут стоит. Как будто халат всегда принадлежал ей, и комнаты были её, а не его.

− Ох, Северус, − она снова говорила тем самым голосом, в котором интонации женщины и ребёнка смешались вместе так, что трогали его до глубины души. − Мне нравится бархат, я чувствую себя в нем, как кошка.

Большая часть его хотела сбежать дальше в этот сон, утонуть в нём, принять его как реальность, и в то же время рациональная его часть − хоть и ставшая неразличимо малой в этот момент − наблюдала за происходящим в ужасном замешательстве.

− Ты выглядишь, как утонувшая львица, − услышал он собственные слова, ноги сами несли его к ней.

− А ты, как пантера, готовая к броску, − улыбнулась она в ответ. − Но сначала не расчешешь ли мне волосы, пока они не высохли и не запутались?

Она отбросила полотенце, встряхнув свободно распущенными волосами, и протянула ему щётку для волос.

− Люблю, когда ты расчесываешь мне волосы. Это так расслабляет.

Он взял широкую щётку в руки и какое-то мгновение пристально её рассматривал, забыв, зачем взял. Потом поднял глаза и обнаружил, что они находятся перед туалетным столиком. Гермиона сидела на стуле спиной к нему.

− Ну, поторопись, − поддразнила его она, и ему была видна её улыбка, отразившаяся в зеркале.

Окружавшая их тишина нарушалась лишь мягким шорохом скользящей по волосам щетки и их дыханием. Гермиона сидела, небрежно положив руки на столик, её голова была откинута назад, и, наклоняясь вслед движениям щётки, почти касалась его груди.

Он видел, как бьётся жилка у её ключицы, и размышлял, каково бы это было − почувствовать это трепетное движение − прикоснуться языком к пульсирующей точке, обнять губами ключицу и поцеловать её. Движения его рук вдоль её волос замедлились. Щётка со стуком упала на пол.

Он наклонился вперед, почувствовал, как его голова сама по себе опустилась ей на плечо, и прошептал её имя:

− Гермиона…

− Северус…

− Профессор Снейп… Профессор Снейп? С вами всё в порядке?

В то же мгновение Снейп проснулся. Грудные мышцы жалобно застонали, протестуя против слишком резкого движения, которым он выпрямился в кресле, рывком поднимая голову с кровати Гермионы. Он уснул рядом с ней, согнувшись в странной, полускрюченной позе. Он чувствовал, что на щеке слегка отпечаталась складка от простыни, и побледнел от смущения, когда к нему стремительно вернулись воспоминания о том, что приснилось.

Нетти Помфри слегка озабоченно разглядывала его, стоя в ногах кровати.

− Вы так бледны, профессор Снейп, Поппи знает, что вы здесь? Держу пари, что не знает. Осмелюсь сказать… судя по вашему виду, вам не помешали бы несколько часов крепкого сна.

Снейп пристально посмотрел на неё, чувствуя, как медленно заливается дурацкой краской от шеи до волос. Лицо пылало жаром, сравнимым лишь с охватившей его внутренней яростью. Он не помнил точно, что ответил Нетти, но знал, что это было что-то неприятное.

Когда она остановила его, рвущегося к выходу, чтобы спросить, когда он вернется, то пришлось вцепиться в дверной косяк, чтобы не упасть, такая боль горела в груди.

− Никогда, − прорычал он, пытаясь сдержать неожиданное желание закричать в мучении. Ему нельзя было видеть Гермиону… нет, мисс Грейнджер… больше никогда.

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.

Будь проклята Поппи с её назойливостью, с её проклятыми выдумками и шутками! Это из-за неё ему снится Гермиона − это именно Поппи внушила ему, что он может быть неравнодушен к девочке. Иначе бы такая мысль никогда не пришла ему в голову. Он был развратником, как все о нём и думали. Тайно вожделел девочку, которую пытался спасти, мечтал о её мягких руках и нежных улыбках, о разговорах с ней.

И несмотря на все попытки отрицать это, почему-то он больше не мог обманывать самого себя, пытаясь думать, что всё обстоит иначе. Он питал к девочке куда более сильный интерес, чем следовало. Возможно, он даже любил её.

Старый Огден знал толк в огневиски, и Северус был ему страшно благодарен. Жжение от смачивающего горло огневиски в последние несколько недель стало желанной болью. Он не возвращался больше к мисс Грейнджер несмотря на почти непреодолимое желание сделать это. Он не позволил себе отдаться инстинктам и пойти навестить девочку. Ей было лучше без него.

Его и без того взрывной характер стал еще хуже. Ученики и коллеги все как один перешептывались, что теперь, когда Волдеморта больше не было, он стал даже более гадким и невыносимым, чем когда-либо раньше.

Этот шёпот вызвал у него мрачные усмешки.

− А чего они ждали? Я − самый мерзкий ублюдок, какого только можно найти.

В течение дня он вел уроки со свирепостью, сметавшей всё на своем пути. Ученики были так напуганы, что боялись лишний раз вздохнуть, опасаясь, как бы он не взорвался в потоке такой злой и оскорбительной брани, которая испепелила бы их на месте.

Снейпу это нравилось. В его классе больше не было никаких происшествий.

Коллеги держались от него подальше, относясь к нему так же, как до того, как он стал «героем войны», и старались не обращать на него внимания, насколько это было возможно, разговаривая с ним только по необходимости.

Даже Альбус его не трогал, за что Северус был страшно благодарен. Снейп не вынес бы разочарования и отвращения старика. А что ещё тот мог бы почувствовать, если бы узнал, как Северус злоупотребил его доверием: начал испытывать совсем не подобающий преподавателю интерес к мисс Грейнджер, своей ученице.

И если иногда тихий голосок и напоминал ему, что Гермиона больше не школьница, и уже довольно давно, он беспощадно его заглушал, пока тот окончательно не тонул в потоке ненависти и презрения.

Снейп испробовал всё, что только приходило в голову, чтобы избавиться от снов, но ничего не помогало. Даже зелье «снов без сновидений» не было достаточно действенным, чтобы вытеснить Гермиону из его головы. Поэтому он до бесчувствия накачивался каждую ночь «Старым Огденом» и пытался не уснуть столь долго, сколько мог. Сны о Гермионе убивали его.

Никого из тех, кто его знал, не удивило бы, что он был глубоко эмоциональным и страстным человеком. Однако их удивило бы, что вся эта страсть − вся глубина и широта его чувств − по мере посещений мисс Грейнджер полностью сконцентрировались на ней.

Он никогда в жизни не испытывал таких сильных чувств, никогда не ненавидел себя сильней. Он собирался спасти её из совершенно бескорыстных побуждений, а в результате извратил свои чувства во что-то низкое и постыдное. Он задумывался, был ли он обречен всегда разрушать всё светлое и хорошее в своей жизни, портить все свои усилия тем злом, что, как он знал, скрывалось в нём.

Если бы Гермиона была здорова, она бы с криком бросилась бежать подальше от него в ту же секунду, когда заподозрила бы о природе его чувств к ней. Она никогда бы добровольно не согласилась на то, что делала каждую ночь в его снах, с улыбками и мягкими словами, нежной заботой, которая превратила его в пыль у её ног. Он был животным. Он держался от неё подальше ради неё же самой и пытался утопить себя в выпивке.

Через несколько недель после последнего посещения Гермионы к нему заявился Поттер. Молодой человек не соблаговолил даже подождать приглашения, чтобы войти, и если бы Снейп не прикончил уже второй стакан огневиски, то мог бы вполне послать в мальчишку проклятье.

А так он лишь изогнул бровь:

− Поттер. Какой неприятный сюрприз.

Гарри стремительно пронёсся через комнату и, упав в кресло напротив, нахмурился, почувствовав исходивший от Снейпа аромат:

− Не рановато-то ли для выпивки, а, Снейп?

− Проваливайте или присоединяйтесь. Мне всё равно, что вы предпочтете.

− Вы − ублюдок, знаете это? − прошипел Поттер, наливая себе выпить.

− До вас это только сейчас дошло? Ах, ах, Поттер. Я всегда знал, что вы туповаты. Чем я обязан неудовольствию лицезреть вас?

− Как вы могли не сказать мне о Гермионе!

Снейп презрительно усмехнулся:

− Когда это мы с вами стали так близки? С чего бы это мне рассказывать вам что-то о Герми… мисс Грейнджер?

− Потому что она умирает, черт вас подери! Нетти Помфри сказала мне, что она умирает, и я ничего не могу поделать! − Парень дрожал от гнева, его глаза заблестели от набежавших слёз. − Я пришёл проведать её сегодня, и она… она… − голос подвёл его, слезы вырвались наружу, − она − это всё что у меня осталось, и я теряю её. Как вы могли мне не сказать!

− Что ты имеешь в виду, мальчик? − Снейп похолодел, как будто его окунули в ледяную воду. Тот комок мускулов, что называется сердцем, с болью забился в груди. − Что ты подразумеваешь под тем, что она умирает?

− А вы не знаете? Вы видите её каждый день − Альбус сказал мне несколько недель назад, когда я спросил его, чем вы занимаетесь. Он сказал, что вы пытаетесь найти лекарство для неё, разве не так? − с жаром спросил он.

− Я не навещал мисс Грейнджер с той недели, как произошёл несчастный случай с Криви, − прошипел Снейп. − А теперь объясните, почему Нетти считает, что она умирает?

− Да из-за всего, − прошептал Поттер. − У неё выпадают волосы, и тело − она вся скрючилась, и кожа стала такой серой. Я пришёл сегодня утром, и она выглядела как труп. Я… я не мог… последний раз, когда я её видел, она выглядела как всегда, и это было всего две недели назад! А теперь она выглядит так, будто вот-вот рассыплется.

Снейп вскочил на ноги. Пустой стакан упал на каменный пол, и он с какой-то отстраненностью услышал, как тот разбился.

− Мне надо идти. − Он посмотрел на Гарри, на слёзы на глазах мальчишки и его бледное лицо, и понял, что вообще-то чувствует странную близость с ним. − Идите за Альбусом, скажите ему, что я жду его в Св. Мунго.

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.