Название: Назначенная встреча Автор: Jane_Voron Бета: – Категория: гет Жанр: роман, POV Рейтинг: PG–13 Пейринг: ГГ/ЛМ Отказ: всё не моё. Саммари: Мой провожатый первым нарушает молчание: – А что это за Люциус? Городок у нас небольшой, имя редкое. Может, я его знаю. Рассудив, что никакого криминала в моей истории нет, решаю поделиться. Вдруг действительно поможет: – Мы в интернете познакомились. Переписывались полгода. Знаете, письма такие хорошие. Умные. Не знакомы, а как будто знаем друг друга всю жизнь... И ведь он сам меня пригласил. Мы договорились: в семь на автостанции. Автобус из Лондона 12 часов шёл. – Понятно. – Что вам "понятно"?! – не думала, что меня может разозлить вполне безобидная реплика. Понятно ему, видите ли. – Да всё понятно, – как-то неопределённо пожимает плечами мужчина. Комментарии:Фик написан в подарок моей сестре, olala, RoxoLanе и Коварной_Белочке. Примечание: 1. В качестве сюжетной и текстовой основы использован фильм Сергея Лысенко "Оттепель". 2. Композиция Ларисы Бочаровой "Романс Люциуса Малфоя" может быть рассмотрена как саундтрек к пятой части. Но это опционально. Предупреждение: немагическое АУ, неизбежный ООС Размер: миди Статус: закончен Отношение к критике: с удовольствием ознакомлюсь. ΠΛΕΙΝ ΑΝΑΓΚΗ ΖΗΝ ΟΥΚ ΑΝΑΓΚΗ
Чтобы начать сначала, довольно роз и рассвета. Само собой, если вы в самом деле собрались начинать. (с) Вера Камша
1.
Вечер в Лондоне выдался чудесный. Уже наступившая осень отчего–то передумала заливать город дождями, хотя буквально пару дней назад лило, как из ведра. Настроение тоже было чудесное. Ещё бы: поездка на выходные в Шотландию! Меня даже не смущало, что в городке под странным названием Хогсмид ждёт совершенно незнакомый человек. Сложно считать незнакомцем мужчину, с которым вот уже больше полугода состоишь в переписке. Весьма активной и чрезвычайно содержательной. Маньяки такие письма писать не будут. Наверное.
Единственное, что вызывает неприятную настороженность – выключенный мобильный моего интернет–знакомого. Количество исходящих вызовов уже перевалило за второй десяток, но абонент по–прежнему не отвечает. Впрочем, о встрече мы договорились заранее. Ничего необычного: в 7 на станции. И, раз уж других планов на выходные не предвидится, почему бы не съездить. Не съест же он меня в конце концов. Наверное.
В последнем уходящем в Хогсмид автобусе свободных мест почти нет. Никогда бы не подумала, что небольшой городок где–то в Шотландии может пользоваться такой популярностью. И ведь даже не курорт. Впрочем, ночная дорога очень располагает к размышлениям. Особенно, когда сидишь у окна. Очередная попытка дозвониться заканчивается ничем. Моя соседка недовольно морщит нос во сне, остальные пассажиры тоже, судя по всему, спят.
***
Утро в Хогсмиде ровно такое же, как и вчера. Шотландская осень солнцем не баловала, но дождя не было. Кофе, как ни странно, получился вкусным. По радио вещают о событиях в стране и мире, культурной жизни Эдинбурга и Лондона, прогнозе погоды на ближайшие пару дней. Обещают оттепель.
Уходя из дома, я ещё раз проверяю, закрыты ли окна, не льётся ли где вода. Потоп в квартире в это время года – удовольствие ниже среднего. Ах да, электроприборы! Выключаю компьютер и отстранённо наблюдаю, как старенький кинескопный монитор охотно гаснет. Захлопнув за собой дверь, выхожу на улицу. Глубоко вдыхаю сырой осенний воздух, поплотнее запахиваю куртку и направляюсь к машине. Проблему с через раз срабатывающим зажиганием надо решать как можно скорее.
Печка работает исправно, радио продолжает что–то лопотать про очередные гастроли очередного театра. Вспоминается, что когда–то мне нравилось ходить в театр, точнее, ездить. Давно. В прошлой жизни. В этой же есть квартира, машина и работа. Может, не самая лучшая, но меня устраивает. Не всем же сидеть в офисах или вкалывать на заводе. Кому–то надо и катафалк водить. Всё-таки надо поинтересоваться, какая муха укусила директора ритуального агентства, что он решил назвать свою контору "Мерлинов катафалк".
На автовокзале Хогсмида, который всегда был одним из самых оживлённых мест этого городка, всё как обычно. У стенда с расписанием замечаю водителей рейсов на Манчестер и Эдинбург и вспоминаю, что собирался вернуть набор инструментов. Пока я парковался, подрулил очередной автобус. Похоже, что вечерний лондонский. "Ночной рыцарь", как его называют местные.
Пассажиры, уставшие от ночного путешествия, сонные, немного злые, с помятыми лицами, выбираются из салона и стараются придать себе независимый и даже бодрый вид. У кого–то получается хорошо, у кого–то не получается вовсе. Почти все местные или их родственники, бывающие у нас частенько. Хотя вот эта девушка с растрёпанной причёской точно не похожа на местную.
***
Мда, ночные поездки точно не мой любимый формат путешествий. Особенно в автобусах. Впрочем, выбирать было особо не из чего. Выбравшись из салона, пытаюсь придать хоть какую–то форму причёске. Порой мои волосы просто невыносимы и я с трудом подавляю искушение их отрезать, опасаясь, что с короткими будет ещё сложней справиться.
Поправляю шарфик, одёргиваю плащ. Хорошо, что весь мой багаж заключён в одном небольшом саквояже. Ведь если меня не встретят, с небольшой сумкой управиться проще. Оглядываюсь по сторонам в поисках "своего человека", но никто из встречающих под это описание не подходит. Вот разве что этот мужчина... Но нет, мимоходом оглядев меня, он проходит мимо, не проявив совершенного никакого интереса. Что ж... Подождём...
***
Барт приветствует меня в своей обычной манере: "Ещё один перевозчик для избирателей". Интересуется, за кого буду голосовать на грядущих выборах. Ассортимент кандидатов совсем невелик, а в то, что хоть кто–то сделает для Хогсмида в частности что–то действительно полезное, мне лично верится с трудом.
Джон рассказывает, как во время последнего рейса до Манчестера у него в салоне чуть не родила женщина. К счастью, а может и к сожалению, мне рожающих подвозить не приходилось никогда. Ещё неизвестно, кто больше всего боялся не доехать: мамочка или Джон. Впрочем, рожать в манчестерских пробках – сомнительное удовольствие.
Возвращаю Джону инструменты. Он, как всегда, спрашивает, не буянят ли мои пассажиры и не страшно ли мне их возить. Моё мнение на этот счёт они знают: всегда был уверен, что бояться надо живых.
"Ночной рыцарь" отваливает с платформы, и я замечаю ту самую девушку, что так внимательно присматривалась ко мне. Странно, что она ещё не пьёт чай у своей хогсмидской тётушки или бабушки...
– Это же "Ночной рыцарь" приехал, верно? – уточняю на всякий случай у Барта. – Да, он самый, – кивает тот, отправляя окурок в урну. – Всё, нам пора двигать. До встречи! – А я докурю, – зачем–то сообщаю им вслед я.
Обдумывая, как можно решить свой автомобильный вопрос, не сразу замечаю, что девушка с растрёпанной причёской, так и не дождавшаяся встречающих, направляется ко мне весьма решительной походкой.
***
Безусловно, наблюдать за людьми на вокзалах невероятно интересно. Если сам при этом не ощущаешь себя полным идиотом. Все, кто приехал со мной, уже разошлись со своими друзьями, родными или сами по себе и только я одиноко стояла, стараясь сохранить независимый вид.
Получалось ли у меня – не знаю, поинтересоваться было не у кого. Никто из прошедших мимо за последние 10 минут даже отдалённо не был похож на человека, который должен был меня встретить. А может я просто ему не понравилась, и он решил не подходить ко мне вовсе? Если это вон тот тип, что докуривает возле информационных стендов, то надо выяснить всё пока он здесь. Если основываться только на внешности, то его вполне могут звать... В конце концов, глянул он на меня ну очень внимательно. Осталось только набраться смелости, подойти и спросить...
Прежде чем обратиться к незнакомцу, который, надеюсь, окажется тем, кто мне нужен, я делаю глубокий вдох и такой же старательный выдох. Всё, теперь можно: – Простите, вы, случайно, не Люциус? – Да, – мой собеседник не проявляет даже тени узнавания. – Люциус! Господи, боже мой, зачем вы меня так разыграли?! Да вы прям шпион! У вас мобильный не отвечает, – моему облегчению просто нет предела, и я начинаю буквально тарахтеть, вручая ему свой саквояж. – Я знаете как переволновалась!
Его лицо по-прежнему бесстрастно и я вынуждена пояснить своё радостное оживление: – Я Гермиона. – У меня нет мобильного, – выдаёт мужчина, между затяжками. Мне уже неловко, но я не сдаюсь. – Как нет? Как нет? Вы же мне его сами дали. Смотрите: 2079460347. Наградив меня недоуменным взглядом, Люциус решительно и совершенно спокойно произносит: – Я вам ничего не давал. Я вас вообще не знаю, – и вновь затягивается. Я невольно отмечаю, что курит он весьма аристократично. Впрочем, это меня беспокоит меньше всего. – Как? – растерянно переспрашиваю, но потом меня осеняет: – А, вы писали, что у вас нет чувства юмора... Хотя, это правда не смешно. А зачем вы тогда приехали меня встречать? Люциус беззлобно усмехается: – Никого я не встречал. Стою, сигарету докуриваю. На ходу курить вредно.
Я злюсь. На себя и на этого странного человека, который оказался совсем не тем, кого я ожидала увидеть. Поэтому отвечаю довольно резко: – Это есть на ходу вредно, а курить вообще вредно. – Ну, спасибо, что просветили, – всё так же беззлобно усмехается мой собеседник, отточенным движением отправляя окурок в урну. В Лондоне теперь такого не увидишь... Неловкость сгладить уже не получится, и я забираю саквояж у него из рук, намереваясь отойти на прежнее место: – Извините, – уже сделав пару шагов в сторону, решаю кое-что уточнить на всякий случай: – Вы – Люциус? – Ну, – кажется, мне удалось вызвать его раздражение. – А фамилия? – Вам какая разница? – он разворачивается, чтобы уйти, и я отчаянно спрашиваю: – Ваша фамилия Мортимер? – Нет. – Извините, – совсем смутившись выдаю я, раздумывая над тем, какова вероятность, что два человека в этом городишке с таким необычным именем окажутся незнакомы друг с другом. – Ничего, бывает, – он пожимает плечами и уходит.
Деваться мне некуда, и я остаюсь рядом с этим дурацким информационном стендом, который никто, кажется, не читает. Очередная попытка дозвониться "тому" Люциусу оказывается безуспешной. Осенний день стремительно скатывается в вечер и передо мной в полный рост возникает перспектива остаться ночевать если не на улице, так на вокзале. Возникшую мысль о том, что я оказалась полной дурой, приехав сюда, додумывать до конца не хочется. Привычка доводить всё до конца просто не позволит мне уехать отсюда, так и не встретившись с тем, кого я жду.
***
Полтора часа и несколько десятков кругов вокруг автостанции спустя прихожу к выводу, что идея приехать сюда точно не относится к числу гениальных. А назвать её хотя бы просто хорошей вообще язык не поворачивается. Найдя в себе достаточно эмоций, на которых можно продержаться хотя бы ещё минут сорок, отправляюсь в кассовый зал, твёрдо решив уехать отсюда, пока не поздно.
Людей в здании нет. Свет уже кое-где потушен. Чувствуется, что в девятом часу вечера в Хогсмиде, как и во всех маленьких городах, жизнь замирает. Техничка в форменной жилетке старательно намывает пол, в котором и так отражаются лампы. Обойдя по широкой дуге результаты её трудов, направляюсь к кассе.
К тому моменту, когда я перестала стучать в явно закрытую кассу, старательная женщина домыла полы и прямо на рабочем месте закурила сигарету, весьма уютно расположившись в одном из кресел зала ожидания. Интересное кино... За подобное в Лондоне её бы уволили в момент. Впрочем, я не в Лондоне, об этом надо помнить каждую минуту. Сделав глубокий вдох, подхожу к ней.
– Простите, пожалуйста, – женщина смотрит на меня с явным недоумением, и я невольно осматриваю свою одежду. Явных недостатков не замечаю и продолжаю: – Простите, вы не знаете, последний автобус когда отходит? – Девушка, вот вы кем работаете? – светски интересуется моя собеседница, выдыхая сигаретный дым колечками. Я совершенно теряюсь и отвечаю: – Французский преподаю. – Французский, – тянет техничка. – Да, в колледже. – Ну так французы, небось, по помытому не ходють, – резюмирует женщина. Окончательно потеряв нить её рассуждений, я растерянно оглядываю помещение. Как всегда, когда мне что–то бывает непонятно, начинаю злиться и отвечаю первое, что приходит в голову: – Французы моют утром, когда всё закрыто! – И у нас всё, закрыто! Все автобусы завтра будуть.
Всё. Приехали. Ночевать придётся на ближайшей лавочке. Злость на окружающих трансформируется в раздражение, причиной которого являюсь, как ни странно, я сама и дверь слишком громко захлопывается за моей спиной. Ещё бы: сорваться невесть куда, непонятно к кому, удовлетворившись устной договоренностью о встрече и весьма размытым описанием внешности! Это ж какой дурой надо быть! Машинально отмечаю, что техничка заперла дверь на ключ, опасаясь, видимо, что я попытаюсь проникнуть в здание для ночёвки. Или просто выполняя инструкцию.
Не слишком длинный осенний день окончательно подошёл к своему логическому завершению, плавно сменившись поздним вечером. Фонари осветили платформу автостанции, информационные стенды, козырёк остановки. На углу я заметила своего недавнего собеседника с необычным и таким подходящим этому человеку именем. Люциус... Что ж. Деваться мне больше некуда: если этот товарищ аристократической наружности откажется мне помочь, стану добычей местного маньяка. Здесь наверняка найдётся хотя бы один такой тип...
***
Уже стемнело, а машина всё никак не хотела вести себя прилично. Перепробовав буквально всё и даже умудрившись прочистить карбюратор, не снимая его, я понял, что домой придётся отправляться пешком. Делать это очень не хотелось, потому как путь был не такой уж и близкий, а вовсе не из-за сомнительной безопасности таких прогулок. Местное хулиганьё к таким как я не пристаёт. Инстинкт самосохранения у них не напрочь отшиблен. Продолжая мысленно костерить этот мерлинов катафалк, в очередной раз поворачиваю ключ в зажигании. Эффекта ноль. Что и требовалось доказать. Звук шагов и упавшая на капот тень выдаёт женское присутствие:
– Что, не заводится? – при желании в моём выдохе можно уловить и раздражение, и безразличие, и усталость. Непонятно, что именно различила эта странная девушка, приехавшая из Лондона в наше шотландское захолустье, но реагирует она в свойственной ей манере: – Извините! Это на минуту выбивает меня из хрупкого эмоционального равновесия: – Что за манера? – В смысле? – совершенно глупо и несолидно переспрашивает она. Ещё раз тяжело вздохнув, поясняю свой предыдущий вопрос: – Ну что вы всё время извиняетесь? – Извините... – слышу растерянность и беру себя в руки, не сумев всё же удержаться от сарказма: – Опять! Барышня, как ни странно, оказывается не робкого десятка и берёт сразу с места в карьер: – Вы не знаете, есть здесь какая-нибудь гостиница или что–то в этом духе? – Нет тут гостиницы. Есть трактир "Кабанья башка", там можно было раньше снять комнату. Работает или нет – не знаю. Проверив контакты, опять пробую завести. Безрезультатно. А девушка всё не унимается: – А может, вы знаете кого-нибудь, кто может сдать на ночь комнату? – Не знаю я никого, – надеюсь, я с ней достаточно груб, чтобы она отстала, но при этом не сильно обиделась. Не тут–то было: – Вы, я вижу, человек хороший. – С чего вы... – кажется, ей удалось меня ... нет, не смутить... Заинтриговать, что ли... – По глазам вижу: хороший человек, – говорит она необычайно уверенно, и это заявление всё проясняет: блаженная, ей богу! Любительница романов разной степени сентиментальности с неистребимой верой в лучшее. Мне практически очевидно, каким ветром её занесло в наши края. Явно заметив перемену моего настроения, барышня с вычурным именем, которое я выговорить и на трезвую голову не смогу, выдаёт своё потрясающее коммерческое предложение: – Давайте так: если машина сейчас заведётся, вы отвезёте меня в эту самую "Кабанью башку".
Воистину простота порой хуже воровства. Весь её вид говорит о том, что ночевать ей негде, приехала она в Хогсмид впервые и кроме меня – случайного знакомого – обратиться ей тоже не к кому. Мысль отказать ей в помощи не исчезает, но любопытство или давно оставленные в прошлой жизни благородство и хорошее воспитание не позволяют так по–свински повести себя с дамой. Особенно с дамой, попавшей в затруднительное положение. Недоверчиво оглядев её с головы до ног, я ещё раз поворачиваю ключ в замке зажигания, заранее не веря в успех. И зря: чихнув, моя рабочая лошадка заводится. Двигатель работает на удивление ровно, и я начинаю думать, что барышня заслужила ночлег в более комфортных условиях, чем когда–либо были у Аберфорта...
Взглянув на свою новую знакомую, замечаю, как радостно она улыбается. Закрываю капот, собираюсь сесть за руль. Настроение по неизвестным мне причинам стремительно улучшается, но сменить выражение лица мне в голову не приходит. Подтверждать её гипотезу о том, что я хороший человек – в глубине души, где–то очень глубоко – совершенно не хочется. Девушка, наблюдая за мной, видимо, решила, что я всё-таки уеду, оставив её здесь. Иначе как объяснить этот отчаянный возглас: – Ну, хотите, я вам заплачу как таксисту? Киваю, чтобы садилась в машину. Она уже не улыбается, но облегчённо вздыхает, хватаясь за ручку двери.
***
В машине значительно теплее, чем на улице. Я понимаю, что основательно продрогла, только когда чувствую поток воздуха от автомобильной печки. На улицах Хогсмида не слишком светло: фонари горят только в центре, а мы его, судя по всему, уже проехали. Мы молчим. Причём я никак не могу определиться, какой считать эту тишину: неловкой, странной или пугающей.
Назвать ситуацию неловкой можно с натяжкой. Ничего неожиданного в том, что кто–то подвозит девушку в гостиницу нет. Так что странного в этой поездке тоже не много. И, что самое удивительное, я совершенно не боюсь своего спутника, так что слово "пугающая" тоже не про эту историю. За окнами темно, так что рассмотреть окрестности не удаётся. Остаётся смотреть на дорогу и время от времени – на руки своего нового знакомца. Красивые руки, кстати.
Мой провожатый первым нарушает молчание: – А что это за Люциус? Городок у нас небольшой, имя редкое. Может, я его знаю. Рассудив, что никакого криминала в моей истории нет, решаю поделиться. Вдруг действительно поможет: – Мы в интернете познакомились. Переписывались полгода. Знаете, письма такие хорошие. Умные. Не знакомы, а как будто знаем друг друга всю жизнь... И ведь он сам меня пригласил. Мы договорились: в семь на автостанции. Автобус из Лондона 12 часов шёл. – Понятно. – Что вам "понятно"?! – не думала, что меня может разозлить вполне безобидная реплика. Понятно ему, видите ли. – Да всё понятно, – как-то неопределённо пожимает плечами мужчина.
Весь его отрешённый вид и принципиальное, какое–то ненормальное безразличие вызывает странное желание вызвать хоть какую–то живую эмоцию. Прежде, чем я придумаю подходящую формулировку, слова опережают мысли: – Знаете, это, конечно, не моё дело, но я скажу, – замечаю, как недоверчиво усмехается мой собеседник. – Вы зря притворяетесь. – Что значит "притворяюсь"? – Зря притворяетесь грубым циником. Вам это не идёт. – А что идёт? – безмятежно уточняет Люциус, словно ведёт беседу в высшем обществе, и я в момент теряю весь свой запал. – Пока не знаю, – чувствую себя полной дурой и потому стараюсь даже не смотреть в его сторону. – Понятно.
Разговор обрывается. Пытаясь сообразить, что такого необычного в этом мужчине, который встретился мне совершенно случайно, я старательно раскладываю свои впечатления от нашего непродолжительного общения по полочкам. С одной стороны, он ведёт себя совершенно невежливо, с другой – помогает мне с решением проблем, которых не возникло быть, не решись я укатить в Шотландию на выходные. И он совершенно точно не вызывает у меня страх, а то, что он молчит, не угнетает. Скорее, интригует. Вот оно: любопытство! Если наше знакомство получит какое–то продолжение, я даже не расстроюсь, если моя встреча с товарищем по переписке не состоится вовсе!
Свет фар выхватывает из темноты разросшуюся живую изгородь, сбросившие листву деревья и покосившийся заборчик. Люциус чуть сбрасывает скорость, а я, не сдержавшись, настороженно осматриваюсь, хотя пользы от этого никакой.
– Вы смелая девушка, Гермиона, – надо же, он умудрился запомнить и даже выговорить моё имя! – Или глупая. – Ну, или и то, и другое, – не без сарказма комментирует Люциус. – Спасибо! – огрызаюсь я. Окружающий пейзаж вызывает иррациональный испуг. – Пожалуйста, – снисходительно отвечает мой водитель и неожиданно жёстко добавляет: – Не о том думаете! – Откуда вы знаете, о чём я думаю? – мне страшно, но я пытаюсь этого не показать. – Знаю, – или у меня сейчас слуховая галлюцинация, или он сейчас сказал это очень... пугающе. Это совершенно не вяжется с его спокойствием и тем чувством симпатии, которое этот мужчина вызывает у меня. Мне становится откровенно страшно, и я прошу: – Остановите. – Зачем? Вы же хотели, чтобы я вас в "Кабанью башку" отвёз. – А теперь не хочу! Остановите, пожалуйста! – Это не самый безопасный район в нашем городе. – Остановите!!!
По счастливому, как мне кажется, стечению обстоятельств именно в этот момент Люциус притормаживает у небольшого палисадника, в глубине которого виднеется двухэтажный дом. Вероятно, это и есть тот самый обещанный мне ночлег. Картинка мрачная.
– Я вас предупреждал, что не знаю, работает трактир или нет, – сообщает мой спутник, положив подбородок на сложенные на руле руки и вглядываясь в темноту за окном. – Обойдусь без ваших советов, господин всезнайка. – Уверены? – Да! – меня буквально колотит от страха и раздражения, но я предпочитаю думать, что как только выйду из машины, это пройдёт. – Точно? – нет, он издевается надо мной. Рыцарь недоделанный! Аристократ доморощенный! – До свидания!
***
Хлопнув дверцей, направляюсь к темнеющему в палисаднике дому. Страх, против ожидания, не проходит, а наоборот усиливается. Наверняка за мной сейчас очень внимательно наблюдает один странно галантный кавалер. Интересно, он собирается и дальше за мной "присматривать" или поедет по своим делам? Шорох автомобильных шин недвусмысленно намекает, что я осталась одна. В тёмном палисаднике, в сомнительном районе захолустной шотландской деревни. Маньяки, ау-у! К вам в гости шагает добровольная жертва!
Калитка нещадно скрипит, разрывая хрупкую тишину осенней ночи. Стук в тяжёлую дверь не вызывает внутри никакого отклика, как и в кассе местного вокзала пару часов назад. Мне уже не страшно – мне жутко. Поэтому я совершаю поступок, который в здравом уме не совершила бы точно: заметив два тёмных силуэта у живой изгороди, окликаю их: – Простите, а трактир работает?
Пара местных, судя по виду, гопников неторопливо проходят в калитку, а я понимаю, что влипла окончательно и бесповоротно. Вот оно – желанное знакомство с местными криминальными элементами. Даже странно, что я не нарвалась на них раньше. С моей–то везучестью. Очень хочется, чтобы Люциус, которого я совершенно невежливо отшила, сейчас оказался рядом и вытащил меня из этих необычайно цепких ручонок. Они медленно подходят, заставляя меня вжиматься спиной в дверь давно закрытого трактира.
– Трактир? Для вас – работает, – светским тоном сообщает один из ребят. – А что это ты здесь делаешь? – второй, очевидно, не утруждает себя лишним политесом. – Спокойно! – его товарищ делает сдерживающий жест, строя из себя галантного кавалера. – Трамвая ждёт. – Трамвая? – противно хихикают эти двое. – Не, скорее, автобуса! – Автобуса... Но автобус здесь не ходит. А только мы – два английских джентльмена.
В конце этой фразы два типа окончательно отрезают мне всё возможные пути бегства или стратегического отступления. За спиной – дверь, впереди – перспектива стать жертвой как минимум ограбления. Как раз в то мгновение, когда я уже готова визжать и брыкаться, в отчаянном желании оказаться где угодно, только не здесь, загораются фары и раздаётся сигнал автомобиля. Товарищи бандиты оборачиваются, щурятся и расступаются. Я, облегчённо выдохнув и собрав остатки мужества, интересуюсь у них самым светским тоном: – Вас подвезти, мальчики? – Спасибо, мы пешочком, – отвечает давешний не слишком галантный тип и, подхватив своего подельника под руку, указывает путь к бегству.
Садясь в спасительный автомобиль к самому лучшему в этот момент человеку на свете, я чувствую не только огромное облегчение, но и странную уверенность, что больше со мной точно ничего дурного не случится. Никогда.
***
Зная местные нравы, уехать я не мог. Судя по виду палисадника и самого здания, Аберфорт бросил свою забегаловку уже давно. Но желание дамы – закон, так что я не только довёз её, куда просила, но и уехал в полном соответствии с её невысказанным пожеланием. Впрочем, уехал недалеко. А вернувшись, обнаружил её в обществе двух типов, вид которых не вызывал сомнений в роде их деятельности. Что ж, это послужит девочке хорошим уроком. Включив дальний свет и посигналив, наблюдаю, как она, встряхнув волосами и что–то сказав этим двоим, уверенной походкой направляется к машине. Парни, сообразив, что им сегодня не обломится и надо валить, уходят куда–то за дом. Помнится, там была ещё одна калитка... Гермиона, надо же, не думал, что запомню её имя, садится в машину.
– Это кто? – нимало не смущаясь, осведомляюсь я. – Два английских джентльмена, – следует лаконичный ответ. – Английских? – Ага, – и ведь не шутит... – Проверим. – Что проверим? – кажется, я сумел вызвать удивление. – Какого цвета у них панталоны.
Объехав "Кабанью башку", выруливаю на соседнюю улицу и пробую догнать этих "джентльменов". Они убегают необычайно старательно, всерьёз полагая, вероятно, что я их не только задавлю, но и на местное кладбище на своей же тачке свезу. Гермиона сначала недоумевает, потом начинает хмуриться. Я притормаживаю. Хватит, поиграли и будет.
– Ну, теперь точно можно сказать, что они не англичане. – Почему? – интересно, она всегда так забавно хмурится, когда чего–то не понимает? – У них панталоны коричневого цвета. Англичане таких не носят, – я довольно ухмыляюсь. Шалость, что называется, удалась! Она тоже смеётся. Ну что ж, с чувством юмора у этой девушки точно всё в порядке. – А какие носят англичане? – интересуется Гермиона, поддерживая мою игру. – Не знаю, – мы дружно смеёмся. Мне даже начинает казаться, что это самый лучший вечер за последние несколько лет. – Спасибо, что вернулись, – она явно смущена. – Не за что, – всё, хватит быть дружелюбным. – Вы мне ещё денег должны, как таксисту. Помните? – Сколько? – лезет в саквояж. Выбившаяся из причёски прядь падает на лицо. – Много, – мысленно прикидываю, что делать дальше. – Трактир, значит, закрыт, да? – Значит закрыт. – Ладно, – везти её к себе мне хочется меньше всего, но девочка и так сегодня натерпелась. Я в Хогсмиде даже с учётом катафалка точно не самый страшный персонаж. – Могу вам комнату сдать в своей квартире. На ночь. 200 фунтов. Пойдёт? – Ого! А чего это вы так расщедрились? – Хочу подзаработать. День не сложился. – Что, сегодня никто не умер? – оказывается, мы ещё и язвить умеем! Я заинтригован. – Не хотите, как хотите, – я умело, и откуда что взялось, разыгрываю передумавшего. – Хочу! Какой вы обидчивый! А по виду не скажешь... А горячая вода у вас есть?
По дороге домой я обдумываю не слишком интересную мысль, приходилось ли моей гостье прежде ночевать в холостяцкой квартире, не отличающейся особым порядком и уютом. Но устроить её на ночлег где–то ещё уже не выйдет, да и некуда больше мне её везти. За всё время жизни здесь я так и не обзавёлся новыми друзьями, а старые разъехались кто куда. Надеюсь, вид моего жилища не вызовет культурный шок.
Когда мы заходим в квартиру, она не спешит вылезти вперёд. То ли боится, то ли просто очень хорошо воспитана. Включаю свет. Моя спутница по–прежнему сдержанно осматривается. На её лице можно без особого труда прочесть и любопытство, и недоумение, и не прошедший полностью страх. Напряжённость немного отпускает девушку только после того, как я закрываю дверь, а ей под ноги плавно проскальзывает Кот. И откуда только он опять вылез?
Гермиона совершенно по-женски радуется вполне понятному и безопасному живому существу, подхватывая Кота на руки. Что ж, пусть тискает зверюгу. Царапаться он не станет, а ей будет спокойнее. – Привет! Как тебя зовут? – моя полуодомашненная зверушка слегка задавленно мяукает, но помогать я ему не собираюсь. – Мяяяу, – передразнивает его наша нежданная гостья. Ладно, спишем эту жажду общения на стресс. Сбросив куртку в кресло, прохожу по комнатам, включаю свет и отвечаю на заданный Коту вопрос: – Никак не зовут. Когда жрать захочет, сам приходит. Пока я пристраиваю куртку на вешалку, моя квартирантка с Котом на руках бродит по квартире, осматривается. Ровно в ту минуту, когда я собираюсь зажечь лампу в отведённой для неё комнате, она протягивает руку к абажуру. Щелчок выключателя оказывается заглушён её нервным ойканьем и мявом Кота: его благополучно уронили.
– Трогать не надо ничего! – раздражённо бросаю я. Она здесь всего минут десять, а я уже начинаю жалеть, что решил помочь. Аристократ недоделанный. Что ж, согласно всем законам жанра нужно предложить гостье ужин и чай. Подхожу к ней с кастрюлей в руках, стараясь сохранять безмятежный вид. Гермиона, судя по всему, уже вполне освоилась, даром что малость напугалась: – Вы говорили про отдельную комнату! – в её голосе можно уловить и раздражение, и даже какую–то обиду. – Я говорил про комнату в своей квартире. – Ваша квартира похоже на жилище маньяка, – она смущена, но разговор не прерывает. – А я и есть маньяк, – совершенно искренне подтверждаю её наблюдение. Посмотрим, хватит ли смелости после этого заявления на ночь остаться. С самым честным видом делюсь подробностями своих "тёмных дел": – Я сюда заманиваю доверчивых женщин. Мучаю, убиваю, потом в камине сжигаю.
Ничего смешного в этом нет, но мне отчего–то хочется улыбнуться. Обойдётся. Я сегодня очень устал и потому буду суров и бесстрастен. – И вывозите на своём катафалке? – очаровательное создание, я гляжу, справилось со своими эмоциями и язвит. Какая прелесть! – Хорошая идея. Давно пора совмещать хобби и работу, – несмотря на всю абсурдность происходящего я получаю удовольствие от этой беседы. – Что ж меня не убиваете? – ей удаётся принять гордый вид, почти не выдав очередной приступ паники. – Я ж сказал: сначала мучаю, – отвечаю я, немного изменив тон и добавив интимных интонаций. – Ммм. – Угу.
Потрясающе содержательная беседа! А я по–прежнему держу в руках кастрюлю, о которой уже умудрился забыть. Впрочем, Гермиона мне тут же напомнила: – Варить будете? – светским тоном интересуется она, многозначительно глядя на кухонную утварь в моих руках. – Откормлю сначала. Суп хотите?
Отрицательно качает головой. Отказывается. Судя по всему, её доверие ко мне не простирается на мои кулинарные таланты. Ну что ж, значит, Коту сегодня повезло с ужином гораздо больше, чем нам. Подзывая своего независимого домашнего питомца вульгарным "кис–кис–кис", отправляюсь на кухню и выливаю суп в миску. Кот мявчет почти радостно и принимается за еду. Видимо, и правда проголодался за день. Что ж, с этим разобрались. Остался чай.
***
Сообразив, что гостеприимный хозяин собирается избавиться от супа, я зачем–то отправляюсь следом за ним и обнаруживаю, что первое блюдо сегодня досталось на ужин коту. Обалдев от местной простоты нравов, я не удерживаюсь от удивлённого возгласа: – Ваш кот ест суп?! Ха.. А мой только корм ест и эту... рыбу просит.
Пока я наблюдаю за котом, Люциус гремит на кухне посудой. Судя по всему, наливает чай. Выходит ко мне с уютной белой кружкой, над которой уютно завивается пар. Его поведение вызывает массу эмоций: от растерянности до благодарности, которую надо непременно как-то выразить. Именно поэтому я выдаю самое незамысловатое: – Спасибо вам! – и понимаю, что прозвучало это чересчур пафосно. – Не за что, – он продолжает стоять рядом, глядя на меня со странным выражением, а с эмоциями справляться становится всё трудней. Чтобы хоть как-то скрыть своё замешательство, я хватаюсь за первую связную мысль: – ... Простите, чуть не забыла... Вам сейчас деньги отдать, да? – суетливость, с которой я надеваю очки и пытаюсь добраться до кошелька, выдаёт меня с головой, но мой собеседник никак это не комментирует, а лишь отвечает: – Завтра, – и протягивает чашку.
Принимая чашку из его рук, я киваю, стараясь не встречаться с ним взглядом, и улыбаюсь. Зачем–то поправляю волосы. Хозяин дома наблюдает, по–прежнему стоя рядом. Вероятно, присесть мне не предложат. Что ж, побеседуем стоя.
– Значит, по интернету познакомились, да? – мой собеседник возвращается к разговору, начатому ещё в машине. Изучающе смотрит на меня, прислоняясь к косяку. Чтобы удобнее было меня разглядывать, наверное. – Что, я дура? – конечно же этот Люциус не виноват в моём сумасбродстве и в том, что нужный человек меня не встретил. Но отчего-то его молчание, безразличный вид да ещё этот изучающий взгляд раздражают, вызывая странное желание оправдываться. Мне совершенно не хочется, чтобы этот мужчина считал меня легковерной дурочкой, начитавшейся романов. Его насмешка будет последней каплей. – Смешно? – Ну, скорее удивительно, – неопределённо формулирует он своё отношение к обсуждаемому вопросу и картинно приподнимает бровь. – А что тут удивительного? – Приехать в незнакомый город, к чужому человеку... – он собирается добавить что–то ещё, но сворачивает рассуждения, возвращаясь к своему всегдашнему безразличию: – В общем, дело ваше. – Можно подумать, вы всегда всё делаете правильно! – я злюсь. Уже не на себя за глупость, а на него. За это непробиваемое равнодушие к происходящему вокруг. Как он при таких привычках меня на вокзале подобрал и переночевать-то пустил?!
Заметив, поджатые губы и мгновенно изменившийся взгляд, понимаю, что затронула больную тему, но остановиться уже не могу. Мне хочется понять, что с этим мужчиной не так. Готова спорить на что угодно: он не всегда был таким!
Люциус, явно не желая продолжать разговор, направляется в другую комнату, а я увязываюсь следом: – Вот вы, – я неосознанно перехожу на противный учительский тон. – Давно работаете в этой вашей ... организации? И можно узнать почему? Он что–то ищет в стоящем на табурете у стены ящике с детскими игрушками. Не оборачиваясь, комментирует: – Потому. Вы кем работаете? – Французский преподаю. В колледже.
Искомого в ящике не оказывается и Люциус отправляется в другую комнату. Скрипит какая–то дверца. После непродолжительной паузы он возвращается с ещё одной кружкой в руках. Не дойдя до меня пары шагов, подытоживает: – Учительница, значит, – и совершенно по–мужски выдувает из кружки пыль. Чтобы не молчать, я продолжаю свой нехитрый рассказ: – А язык я начала учить, потому что с детства много мечтала путешествовать. Отец выписывал "National geographic". – Так вот куда, – Люциус многозначительно оглядывает комнату, а я с трудом сдерживаю желание стукнуть его, – приводят мечты.
Берёт у меня из рук чашку и отливает немного для себя. Чтобы не остаться в долгу, со всем доступным сарказмом осведомляюсь: – А вас они куда привели? Его лицо и взгляд снова неуловимо меняются, становятся жёсткими. – Поздно уже. Мне завтра на работу, – сообщает он. Что ж, кажется, сегодня мне больше ничего нового узнать не удастся. Я вздыхаю, снимаю очки и потираю переносицу. Оказывается, мне ужасно хочется если не спать, то хотя бы добраться до нормальной кровати. – Да, давайте ложиться, – соглашаюсь я и отправляюсь в предоставленную мне комнату. Люциус откидывает покрывало на кровати: – Спать здесь будете. – Спасибо... Хозяин сам застилает простынь с совершенно мужской небрежностью. Сообщает: – Всё чистое. Только не глаженное. – Да ничего...
Он без особой необходимости проходит совсем рядом со мной, направляясь в другую комнату. И это смущает. Я наблюдаю, как он расстёгивает свою шерстяную и наверняка очень тёплую и немного пахнущую табачным дымом кофту, потом снимает часы и кладёт их на тумбочку возле своей кровати.
Сообразив, что мне надо переодеться, а Люциус может оглянуться в любой момент, я торопливо переодеваюсь в домашнее платье, посматривая в его сторону, и забираюсь под одеяло. Крепко вцепившись руками, натягиваю одеяло до самого подбородка, ощущая себя маленькой девочкой, которая боится засыпать в тёмной комнате. Ведь под кроватью сидит неведомое чудище. Люциус выключает свет, но уличный фонарь не даёт обстановке совсем погрузиться в темноту.
Я слышу, как он ходит по квартире. Вот шаги приблизились и на какое–то время замерли. Судя по всему, хозяин мне не особо доверяет или думает, что у меня есть привычка ходить во сне... Я медленно выдыхаю, закрываю глаза и стараюсь не обдумывать сегодняшние события. Утро вечера мудренее, так что будем разбираться завтра...
***
Через какое–то время я пришла к выводу, что бессонница меня догнала–таки. Чужой, незнакомый дом и город за окном полны тайн, звуков, шорохов. Машины время от времени высвечивают фарами белые квадраты на стенах. В одной из комнат противно и слишком громко тикают часы. Наверное, старинные.
Хозяин дома спит. Мне без особого труда удаётся различить его дыхание. Сосредоточившись на этом звуке, снова пытаюсь заснуть. Но едва я погружаюсь в зыбкую дрёму, Люциус что–то бессвязно и довольно громко восклицает и просыпается. Судя по всему, от кошмара. Я слышу, как скрипит его кровать, когда он садится. Сбивчиво дышит.
Потом поднимается и нетвёрдой, как у пьяного, походкой направляется к моей кровати. Когда он подходит совсем близко, я чуть приоткрываю глаза и замечаю, что он наклоняется, видимо, пытаясь в темноте понять, уснула ли я. Притворяться спящей бессмысленно и даже опасно, особенно с учётом того, что мне совершенно не понятно, что он намерен делать. Не придумав ничего лучше, я спрашиваю: – Таблетку хотите?
Кажется, он испугался, потому что отшатывается от кровати и делает шаг назад. Молчит, вглядываясь мне в лицо. Я приподнимаюсь на локте, стараясь разглядеть его в темноте. Кровать скрипит.
Люциус включает стоящую на тумбочке лампу под оранжевым, как оказалось, абажуром, и я раздражённо жмурюсь. Яркий свет на несколько мгновений слепит глаза. Мой собеседник выглядит странно: растерянно и потерянно одновременно. Тяжело вздыхает, проводя рукой по лицу. Как будто пытается стряхнуть наваждение. Я, не пытаясь скрыть волнение, спрашиваю: – Что с вами, Люциус? Приснилось что–то?
Он не отвечает. Бессмысленно глядя даже не на меня, а куда–то мимо, присаживается на стоящий у кровати стул. Постепенно он немного расслабляется, взгляд становится более осмысленным. А я, со свойственной мне тактичностью, скрываю накативший опять страх за дурацким вопросом: – Призраки прошлого?
Люциус отводит взгляд и выдаёт потрясающе информативное: – Ага. Судя по всему, вот только теперь он более–менее ясно соображает. Так что я повторяю свой вопрос: – Так как насчёт таблетки?
Он хмурится. Между бровей залегает глубокая складка. С таким выражением лица обычно что-нибудь старательно припоминают. Следующая его реплика подтверждает мои выводы: – Простите, я не помню, как вас... – Гермиона, – отвечаю я, усаживаясь в кровати поудобнее. – Какая таблетка? – недоумённо и очень устало осведомляется Люциус. – Гомеопатическая, – с готовностью отвечаю я, пытаясь закутаться в одеяло так, чтобы встав с кровати, не выглядеть неподобающе. Видавшее виды ложе вымученно скрипит подо мной. – Знаете, очень улучшает качество сновидений.
Ощущая себя едва ли не Алисой на безумном чаепитии, поднимаюсь–таки с кровати и босиком по голому полу направляюсь к оставленному в углу комнаты саквояжу. По дороге слышу: – Хорошо, что не количество. Что ж, судя по тону, каким это сказано, к моей затее отнеслись почти серьёзно. И не исключено, что нам обоим удастся всё-таки поспать этой ночью. Пока я роюсь в сумке в поисках таблеток, одеяло разматывается и падает к моим ногам. Ночная прохлада не слишком тёплой квартиры хватает за ноги, а от осознания, что я не совсем одета и нахожусь в одной комнате с незнакомцем, бросает в жар.
***
– Лучше бы отвернулись, – бросает моя гостья через плечо, кое-как укутываясь в одеяло заново. – А! Гермиона! – восклицаю я, вот только сейчас окончательно проснувшись и сообразив, что это вообще за девушка и как она сюда попала. Придерживая коварное одеяло, она возвращается к кровати с таблетками в одной руке и бутылочкой воды в другой: – Вот! Вспомнили! – усаживаясь на кровать, выдаёт моя нечаянная квартирантка и решается пошутить: – А ещё вы обещали на мне жениться. Припоминаете?
Она протягивает мне таблетку и бутылочку с водой, внимательно наблюдая за переменами моего выражения лица и, вероятно, настроения. Сейчас мои эмоции можно определить как смесь недоверия и замешательства. Углядев, видимо, что-то забавное, она хихикает. А мне плохо. Тоскливо. Некстати приснившаяся прошлая жизнь разбередила неприятные воспоминания и тягостные размышления. Говорить об этом не хочется. С ней – тем более. А Гермиона, судя по всему, действительно обеспокоена и пытается как-то сгладить неловкость, но задаёт при этом крайне неудобные вопросы: – Люциус, что же вам такое приснилось-то?
Не собираясь отвечать, я беру у неё из рук воду, делаю глоток, аккуратно закручиваю крышку. Встаю и в полном молчании закуриваю. Больше всего мне хочется сейчас, чтобы её вообще не было в моей квартире. Свидетелей собственной слабости не терпел никогда, даже случайных. Подойдя к окну, отдёргиваю штору, открываю створку. В комнату проникает ночной осенний воздух, смешиваясь с вишнёвым ароматом табака. Моя гостья молчит, внимательно рассматривая то ли меня, то ли обстановку. Возможно, ей хватит сообразительности понять, что подобные всплески я обычно старательно скрываю, и она просто помолчит, пока я курю. И шутки тут неуместны. Но молчать ей, видимо, невыносимо и Гермиона снова нарушает тишину:
– Вы слышали про "Аполлон–10"? Этот вопрос и какая-то странная интонация, с которой он задан, отвлекают меня от воспоминаний. Я отрываюсь от созерцания сырой темноты за окном и оборачиваюсь в её сторону. – Аполлон? Это который бог?
Получилось гораздо резче, чем мне хотелось бы. Впрочем, лучше так, чем озвучивать "Не приставайте ко мне с расспросами". Однако прекращать эту странную беседу Гермиона не намерена. Свою мысль она хочет высказать до конца. Что ж, послушаем... – "Аполлон", который космический зонд.
Мне это ни о чём не говорит, поэтому я просто выдыхаю дым и снова затягиваюсь, не проявляя интереса к разговору. Огонёк тлеющей сигареты чуть освещает мои пальцы. А она продолжает свой нехитрый рассказ:
– Его послали исследовать Марс. Он там полетал над Марсом, всё сфотографировал. Отправил на Землю сигнал и полетел уже один, никому не нужный, – я не без удивления улавливаю в её голосе сожаление. – Так и летает. Посылает сигналы, которые никто не расшифровывает... Говорят, он достигнет созвездия Андромеды через десять миллионов лет... – Гермиона делает паузу, ожидая от меня хоть какой-то реакции, но я по-прежнему молчу. Хочу понять, куда она клонит: – Вы на него чем-то похожи.
Я не закашлялся только потому, что чего-то такого и ожидал. Уж не знаю, какую цель преследовала девчонка, рассказывая мне всё это, но она определённо её достигла. Потому что мне очень сильно хочется сделать или сказать что-нибудь... Злое. Но я сдерживаюсь и, обернувшись, со смесью раздражения и заинтересованности уточняю, ехидно ухмыляясь: – До Марса или после? – После. – Ага. Спасибо! – раздражение берёт верх над всеми остальными эмоциями, накатывая горячей волной. Чтобы не нагрубить, вновь отворачиваюсь к распахнутому в ночь окну. В комнате отчётливо и грустно пахнет вишней и опавшими листьями. – Обиделись, – печально утверждает Гермиона, внимательно разглядывая мой профиль. Кажется, злить она меня и правда не хотела. Но тогда чего пристала? – Вам это не идёт.
Отмалчиваюсь. Не объяснять же ей, что, пожалуй, впервые за очень долгое время я наконец-то испытываю настоящие эмоции, источником которых служит она. Пусть эти эмоции и отрицательные по большей части. Вероятно, она хочет добиться наконец от меня хоть какой-то живой реакции, но я не собираюсь признаваться, что ей это удалось. Потому что завтра она уедет обратно в Лондон и больше никогда не появится в моей жизни. И хорошо. Скатертью дорога. Уверенным щелчком отправляю окурок за окно и прикрываю створку. Задёргиваю штору. Гашу свет. Её лицо не разглядеть в темноте.
– Спокойной ночи, – желаю Гермионе, надеясь, что в этом не слишком уютном и не гостеприимном доме ей всё-таки удастся поспать. – Покойной, – с непонятной интонацией эхом откликается она. И, мне кажется, провожает меня взглядом.
Проснулся я как всегда рано. И даже удивился, сообразив, что после ночного разговора мне совершенно ничего не снилось. На душе было спокойно. Выпив утренний кофе и убедившись, что моя гостья спит, я оделся и отправился на улицу. Во дворе орудовал метлой старик Филч, пуская колечки сигаретного дыма. Увидев меня, он обрадовался, как радовался всем старожилам. Ничто не мешало мне выкурить утреннюю сигарету в его компании.
– Дымишь? – спросил я вместо приветствия. – Да... – протянул Филч, отрешённо рассматривая тлеющую кучу листьев. – Ты чего сегодня такой задумчивый? – поинтересовался я, принимая у него из рук тлеющую палочку и прикуривая от неё. – Да... Передачу смотрел по телевизору. – О чём? – Про писателя Стивена Кинга. Слыхал? – Да откуда мне, – прикидываюсь я. Изображать среднестатистического жителя шотландской глубинки привык уже давно. Как только стал таковым. – Говорят, тоже дворником был. – И Джордж Майкл. – Тоже дворник? – удивляется Филч. – Певец. – Смотри-ка... Надо же! Вот я думаю, Люциус, может, и мне начать книжки писать? – Правильно, – поддерживаю я беседу. Подшучивать над старым дворником почти забавно. Усмехаюсь: – О чём? – А чего ты усмехаешься, – обижается Филч и кивает на дом. – Хотя бы о жильцах наших. Я ведь о вас–то всё знаю.
Я отмалчиваюсь, кивком давая понять, что внимательно слушаю. Филч принимает почти театральную позу и вещает: – Вот, например. Приходил вчера человек в пятую квартиру. Спрашивал хозяина. Живёт ли. До меня не сразу доходит, что приходили по мою душу. Невежливо перебив Филча, интересуюсь: – Что за человек? – По национальности, похоже, русский, – всё также театрально излагает дворник. – Говорил, ты знаешь, где его надо искать. Утренние добродушие и спокойствие как рукой сняло. День из хорошего моментально превратился в отвратительный, а настроение – в кровожадное. – Что ж ты мне раньше не сказал? – кажется, моя интонация Филча напугала. Уже без всякой театральности он растерянно развёл руками и даже начал еле уловимо заикаться: – А как, как же это я раньше мог зайти... У меня же это, костюма нету. А у тебя же там девушка завелась. Со вчерашнего вечера.
Слушая вполне искренние, но шутливые оправдания, я старательно пытался не сотворить какую-нибудь глупость. Очень хотелось что-нибудь сломать. На худой конец, шарахнуть кулаком по столу. Но стола во дворе не было. Пришлось раздражённо бросить окурок в кучу палой листвы и, не прощаясь, отправиться к машине. Уже закрывая дверцу, я услышал последний то ли вопрос, то ли восклицание Филча: – Красивая?!
Катафалк завёлся сразу.
***
В квартире было тихо. Только всё так же противно тикали часы. День обещал быть солнечным. Выбравшись из кровати и заглянув в ванную и на кухню, я пришла к выводу, что хозяин дома ушёл по своим делам. Обнаруженная на зеркале записка подтверждала мою гипотезу и гласила "Ваш автобус будет вечером. Заеду. Люциус". Зеркало оказалось порядком запылённым. Впрочем, неудивительно. Вряд ли замкнуто живущий холостяк на катафалке регулярно натирает зеркала в своей квартире.
Вернувшись в комнату, где провела ночь, я внимательно осмотрелась и поняла, что прошлым вечером не заметила много интересных деталей. Например, что окна завешаны отрезами обоев. И не похоже, что от солнца. Стопки книг, какие–то бумаги. На кухне обнаружился цветок в горшке с твердокаменной землёй. Его я тут же полила, но уверенности, что это поможет, не ощутила. Вообще квартира выглядела как после ремонта или спешного переезда. А может, всё сразу. И ни намёка на женское присутствие. Хотя, будь у него спутница жизни, я бы здесь не ночевала.
Вспомнился наш ночной разговор. Точнее, мой монолог. Скорее всего, я никогда не узнаю, что сделало Люциуса таким. Но я могу отблагодарить его за помощь и за ночлег не только деньгами. Под пристальным взглядом кота я, вооружившись шваброй и тряпками, приступила к уборке.
Едва я сняла первый лист обоев со стекла, в комнату хлынуло осеннее солнце, делая обстановку не такой унылой. В попытке дотянуться до следующего, я опёрлась на стопку папок, сложенную на подоконнике. Не сразу, но две верхние всё-таки выскользнули из-под руки. Из них выпали какие–то бумаги и несколько фотографий. Собираясь убрать всё как было, я подняла снимки и оторопела.
Вот Люциус в дорогом даже на вид костюме и галстуке-бабочке жмёт руку какому-то представительному господину. Похоже, снимок был сделан на какой-то деловой встрече. На другом – тоже Люциус, стоящий рядом с серебристым Bentley. На третьем фото Люциус был запечатлён в обнимку с очень красивой женщиной. Глядя на улыбающуюся и определённо счастливую на тот момент пару, я наконец поняла, ЧТО превратило жизнерадостного мужчину в угрюмого нелюдимого затворника. А ещё, что с его бывшей женой мне не сравниться...
***
Войдя в квартиру, я не сразу понял, что изменилось. Из комнаты доносилось бормотание телевизора: радостный ведущий толкал речь на заданную тему. Значит, Гермиона, чтобы не скучать, включила развлекательный канал и дожидается, пока я отвезу её на вокзал. В ванной комнате лилась вода. Судя по всему, квартирантка приводит себя в порядок. Но дело явно не в телевизоре...
Только поравнявшись с зеркалом, я всерьёз насторожился. Нет, оно по-прежнему отражало меня, но уже как-то по-другому. Оглядевшись внимательнее, я понял, что моя гостья решила проявить неуместную инициативу и сделала основательную уборку. Не просто помыла пол и протёрла пыль, но и порядок навела. Да ещё и сняла обои с окон.
На фоне утренних известий от Филча старые снимки, одиноко лежащие на кровати, стали последней каплей. Всё. Моё благородство, терпение и гостеприимство иссякли. Сначала выскажу этой нахалке всё, что думаю о её ужасающей манере наводить порядок в чужих домах и совать нос в чужие дела, а потом свезу на вокзал. Пусть катится. Хоть в Лондон, хоть к чёрту!
Как раз в эту минуту за спиной скрипнула половица и раздалось покашливание. Уже с трудом контролируя поднявшуюся ярость, я медленно обернулся. Передо мной стояла вышедшая из ванной и улыбающаяся Гермиона, обмотавшаяся полотенцем. Окинув её крайне недружелюбным взглядом я, всё ещё держа в руке фотографии, задал интересующий меня вопрос:
– Кто вам дал право трогать мои вещи? Улыбка моментально померкла, но девушка не растерялась: – Право каждой женщины убираться и готовить просто потому, что она женщина. Ответ разозлил меня ещё больше, и я уже не пытался это скрыть: – На запертые шкафы это тоже распространяется? – Это само выпало! – совершенно по–детски пытается оправдаться она. – Само?! – растерявшись от такой наглости, я делаю шаг назад. Гермиона, не желая сдавать позиции, шаг вперёд: – Да, само! – Ну конечно! – ни намёка на раскаяние в её голосе я не слышу, а отчаянная барышня продолжает совершенно учительским тоном отстаивать свою, неприемлемую для меня, точку зрения: – Вы не доверяете людям. Это очень пагубная привычка! – Зато вы слишком доверчивы, – меня уже несёт, но останавливаться не собираюсь. Раскаиваться не буду. Не в чем. Это она за каким-то Мерлином полезла мыть окна и перекладывать вещи в чужой квартире. За что сейчас и получает. – Ну а теперь, когда баланс сил в природе восстановлен, валите из моего дома.
Как ни странно, моя яростная отповедь не произвела должного впечателния. Инстинкт самосохранения у неё отшиблен что ли? Вместо того, чтобы по-быстрому одеться и слинять от разъярённого мужчины на другой конец мира, Гермиона складывает руки на груди и, даже не пытаясь переодеться из полотенца в нормальную одежду, застывает напротив меня с решительным выражением на лице а-ля "Я никуда не пойду".
Подозревая, что просто так от неё не отделаться, решаю ускорить процесс и прибегаю к невербальной демонстрации – беру со стула её саквояж и бесцеремонно бросаю на пол в коридоре. Такое в дополнительных комментариях точно не нуждается. Обернувшись, обнаруживаю на лице мисс Я–лезу–не–в–своё–дело потрясающую смесь эмоций: обида, злость, уверенность в собственной правоте, возмущение. Последнее берёт наконец верх. Припечатав меня безапелляционным и совершенно справедливым: – Хам! – Гермиона, схватив свои пожитки, отправляется одеваться. Что ж, результат достигнут.
***
Я не успеваю порадоваться её скорому уходу. Мне на плечо обрушивается чья–то рука и раздаётся задорное "Хэнде хох!". Если что у меня и осталось от прошлого, то это рефлексы. Поэтому я моментально оборачиваюсь, бросив снимки, и впечатываю нежданного гостя в книжный шкаф, стоящий у дверей. Гермиона испуганно вскрикивает. Ещё бы! От меня сейчас можно всякого ожидать.
Шкаф от удара пошатывается, сбрасывая нам на головы кипу старых пожелтевших газет. Они разлетаются пышным веером, из-под которого доносится сдавленное, но восхищённо-примирительное: – Оп-а! Убил! Узнаю нашего Чингачгука! – и я понимаю, что каким-то ветром в мой дом занесло старого друга. Одного из немногих моих друзей из жизни, которой больше нет. – Уолден Макнейр! – я невероятно счастлив его видеть. Помогаю подняться и от души обнимаю. Уолден при этом радостно сообщает, что тоже доволен встречей, пусть и весьма своеобразной, ощутимо похлопывая меня по спине. Рука у него всегда была тяжёлой. – Сколько же мы не виделись? – спрашиваю я. Уолден не отвечает, восторженно делясь наблюдениями: – Старина, ну тебя годы не берут! Ты всё крепче и крепче! – он начинает собирать газеты с пола, а я понимаю, что в нескольких шагах стоит Гермиона, по–прежнему замотанная в полотенце, прижимая к груди свою одежду. Значит, она всё видела и скрыть её присутствие уже не выйдет. Придётся как–то выкручиваться, хотя врать старине Макнейру не хочется. Он эту ложь ничем не заслужил. Пока Уолден с извинениями поднимает бумаги, я присаживаюсь на стоящий тут же стул и предлагаю: – Проходи, гостем будешь! – Да я уже как бы вошёл, – усмехается Уолден. – У тебя тут всё нараспашку: заходи кто хочешь, бери, что хочешь.
Я поднимаюсь и забираю у него из рук поднятые газеты. Несмотря на радость встречи, ситуация становится всё несуразнее. Особенно после того, как мой друг детства обращает внимание на Гермиону. Пытаясь его отвлечь, спрашиваю: – Ну как сам? Наших кого–нибудь видел? – О, а это ты у них сам узнаешь! – Уолден бесцеремонно тычет мне в грудь пальцем. – Значит так: в пятницу. В "Трёх мётлах". В восемь часов вечера сбор класса. И смотри, если ты не придёшь... – по старой нашей традиции он делает пару выпадов, а я уворачиваюсь от шуточных ударов, – клан Белой Медведицы тебя проклянёт! – Да приду обязательно! – усмехаюсь я, краем глаза замечая, что Гермиона, которая почему–то так никуда и не делась, аккуратно поднимает свой саквояж с пола.
Уолден, покосившись на мою гостью, выдаёт наконец приветственное "Здрасьте". Она же чуть принуждённо, но достаточно искренне улыбается ему в ответ и по–прежнему молчит. Вчера бы так.
– Люциус, слушай, ну ты хам, – второй раз за день награждает меня этим эпитетом Макнейр. – К тебе из Австралии друг приехал, а ты его с женой не знакомишь. Нарцисса, если не ошибаюсь? – уточняет он, слегка понизив голос.
Чёрт! Вот и началось именно то, чего мне так хотелось избежать... Теперь и правда придётся выставить случайную знакомую за жену, на которую она совсем не похожа. Ох, как же не хочется врать. Но сказать правду язык не повернётся. Слишком эта правда горькая и страшная. Главное, сохранять более–менее подходящее к случаю выражение лица. А то Макнейр со свойственной ему наблюдательностью запросто может углядеть что–нибудь не то.
– Не ошибаешься, – отзываюсь я и, стараясь не встречаться с Гермионой взглядом, от души хочу, чтобы она мне помогла сейчас. Как я помог ей вчера, не бросив у "Кабаньей башки". – Нарси, познакомься, пожалуйста: это мой близкий школьный товарищ, я тебе о нём очень много рассказывал.
Я отступаю в сторону, боясь взглянуть на присутствующих. Не припомню даже, когда в последний раз разыгрывал такой дурацкий и бессмысленный фарс. А главное, не припомню, когда мне было последний раз так стыдно перед женщиной. Сначала нагрубил, теперь вот заставляю поддерживать собственную ложь... Впрочем, она всё равно сегодня уедет. А с собой я как–нибудь разберусь, мне не привыкать. Однако даже эти мысли не в состоянии побороть дурацкий страх, что Гермиона сейчас будет всё отрицать и расскажет правду. И только когда Уолден, чуть поклонившись, протягивает ей руку и представляется, я с облегчением понимаю, что Гермиона, вопреки всем ожиданиям, мне помогает и, совершенно искренне улыбаясь, пожимает ручищу Макнейра со словами: – Очень приятно.
Пока, изображая галантного кавалера, Уолден целует ей ручку, я удостаиваюсь отчаянного взгляда, в котором недоумение и настойчивая просьба подсказать, что делать дальше. Если бы я знал!.. Едва успеваю сообразить, как выкручиваться, а мой друг задаёт следующий вопрос, от которого мне становится совсем плохо: – А где детишки? Гермиона опять ищет во мне хоть какой–то намёк на подсказку, но кто бы мне сейчас помог! Словно услышав мой мысленный вопль, девушка подбрасывает мне реплику: – Хороший вопрос! – даже при её невозмутимо радостном выражении лица звучит это всё равно растеряно. Впрочем, этих секунд мне хватает, чтобы немного прийти в себя. Наградив её выразительным взглядом из серии "Не переигрывай!", отвечаю вполне логичное: – У бабушки. – Да, – радостно соглашается моя невольная сообщница, кивая для вящей убедительности.
К счастью, Уолден не замечает наших переглядываний. Или делает вид, что не замечает. Но поступившее от него предложение: – Ну тогда, может, как–то по пятьдесят? – оказывается очень кстати: мне нужно хотя бы на минуту остаться одному и подумать. Бросив через плечо: "Я сейчас", – натурально сбегаю за бутылкой на кухню. Вслед несётся Макнейровское: – А можно и по сто пятьдесят. У меня там это, такси!
Наверное, мне должно быть стыдно за то, что я бросил Гермиону расхлёбывать всю эту кашу, но собраться с мыслями просто жизненно необходимо. Иначе доиграть до конца просто не хватит сил. Не думал раньше, что подобная ситуация так выбьет меня из колеи. Обычно я полностью контролирую и себя, и события. Вот только с появлением Гермионы всё летит к чёрту: и самоконтроль, и моя кое–как налаженная жизнь.
Люциус позорно сбежал искать праздничные сто грамм, оставив меня один на один с человеком из его прошлого. Хорошим человеком, насколько я могу судить. Уолден даже не пытается скрывать, что счастлив видеть и своего бывшего одноклассника, и меня. Только вот вряд ли он будет рад узнать, что никакая я Люциусу не жена. И что детей у нас тоже нет. И что его старый товарищ врёт ему, глазом не моргнув. А ещё я чувствую, что мне надо помочь Люциусу справиться со всем этим: с внезапно приехавшим Уолденом, с воспоминаниями о прошлом и с тем, о чём я ещё не знаю. Потому что кроме меня, это никто не сможет сделать.
От размышлений меня отвлекает вопрос Уолдена: – Ну что, трудно, наверное, быть женой бизнесмена? – лукаво кивает он в сторону кухни, где гремит посудой хозяин. С трудом найдясь, что ответить, я как могу беспечно выдаю крайне неопределённое: – Да кому сейчас легко? – и широко улыбнувшись, сбегаю в соседнюю комнату, чтобы наконец переодеться. Уолден пытается что–то сказать, но пока он формулирует, я успеваю сбежать, почти как Люциус парой минут назад. Друг чужого детства направляется за мной и, слегка не рассчитав, успевает углядеть, как я начинаю переодеваться. Смущённо охнув, отступает в коридор. Я слышу, как Люциус по–прежнему чем–то гремит на кухне, а Уолден в это время пытается выяснить у меня, как моему "мужу" живётся: – Нарцисса, послушай, пока этот гордый индеец не вернулся, может, расскажешь, что случилось? – А что такое случилось? – мне даже не надо изображать недоумение. Я и правда ничего в происходящем не понимаю. Ну, кроме того, что Люциус все свои проблемы предпочёл по–тихому решить со свойственной ему самостоятельностью. – Я хоть в городе недавно, но я же вижу. В доме своём не живёте, прячетесь вот в этих катакомбах. Еле нашёл вас! К телефону не подходите. У него что, неприятности что ли?
Судя по всему, Уолден действительно переживает за своего школьного товарища. Но раз они столько лет знакомы, должен знать: Люциус помощи просить не станет, даже если гибнуть будет. Уж если я поняла всего за сутки знакомства, для близких это вообще должно быть очевидно. Или всё–таки нет?...
– Ты знаешь, ты сам лучше у него спроси. – Спросишь у него, – недовольно ворчит Макнейр. – Ты ж сама знаешь, какой он гордый... Чингачгук... Переодевшись наконец, я выхожу к Уолдену. Он задумчиво потирает подбородок. – Слушай, ты это... – вытаскивает визитку из кармана, – если нужна будет помощь... В любое время. – Спасибо, – я благодарно киваю, беру визитку. – Мы сами как–то пока справляемся. Уолден растерянно разводит руками и в который раз вопрошает: – Ну хоть что случилось–то? Именно в эту минуту из кухни наконец появляется Люциус, бесцеремонным возгласом "Аллё–аллё, гараж" привлекая наше внимание и прерывая ужасно неловкий разговор совершенно дурацким вопросом: – Ты чего это. Жену мою соблазняешь? Я оторопело понимаю, что при всей шутливости тона, звучит это крайне серьёзно. Макнейр, кажется, не замечает и примирительно выдаёт: – Да куда уж нам в калашный ряд. Люциус усмехается, но спокойным не выглядит. Не глядя, вручает мне бокал шампанского, а себе и Уолдену оставляет по кружке. Вчера мы пили из них чай. – Пей, – предлагает он другу. – Ну что, со свиданьицем! – произносит тост Уолден. – И чтобы мы, а не нас. – Да, – подтверждает сказанное хозяин дома, и мы наконец чокаемся. Я замечаю, что Люциус улыбается. Вроде даже вполне искренне. Не ожидала, что когда–нибудь увижу это. Со мной он всё время мрачен. У него потрясающая улыбка.
Уолден опрокидывает кружку шампанского словно виски и прощается: – Значит, я полетел. В пятницу в восемь. И не опаздывать. В смокинге, – он подмигивает Люциусу и обращается ко мне: – Был очень рад. Я согласно киваю, словно китайский болванчик. – Пока! – гость пожимает руку хозяину дома и действительно уходит.
Люциус провожает его взглядом, а я наблюдаю за тем, как меняется его выражение лица от радостного к совершенно нечитаемому.
Ну что ж, спектакль окончен, господа артисты свободны, и раз уж мне налили шампанское, я допью его перед уходом. Чокнувшись с Люциусом, выпиваю остатки вина под его удивлённым взглядом.
Пронаблюдав за мной, он медленно и как–то очень устало разворачивается и уходит на кухню, не говоря ни слова. А я почему–то жду, что вот сейчас мне наконец–то всё объяснят. Или хотя бы поблагодарят за помощь. Наверное, именно поэтому мысль о том, что со спины Люциус выглядит невероятно усталым, приходит ко мне не сразу.
***
Посмотрев, как за Уолденом закрывается дверь, а Гермиона допивает шампанское, я развернулся и молча пошёл на кухню. По дороге выключил телевизор. После шумной встречи хотелось тишины. Моя гостья, что удивительно, не стала задавать вопросы, а зачем–то ушла в другую комнату. Наверное, оставила что–то из вещей.
В груди противно ныло. Должно быть, именно так ноют кости у стариков перед непогодой. На улице едва ли не по-весеннему бодро и весело переговаривались синицы. За спиной послышались шаги. Я буквально чувствовал, что Гермиона что–то собирается сказать, но она пока молчала, и я был этому почти рад. Достал сигарету. Услышал, как она поставила бокал на холодильник и что–то положила рядом. Я даже не обернулся.
– Визитка, – тут же пояснила она, хотя я даже не собирался спрашивать, и пошла к дверям. – Хорошо поют, – закуриваю. – Кто? – непонимающе спрашивает моя квартирантка–жена, остановившись. – Синички. – А... Птицы полезные. – Что в них полезного–то? – табачный дым отчего–то странно горек. Господи, какой дурацкий разговор. После ссоры, после визита Макнейра. После всего... – Вредителей едят. И это... Умиротворяют растревоженные души.
Мерлин великий, ну что она за человек такой?! Обязательно надо на больное наступить?! Хотя сейчас её реплика была на удивление кстати. И я даже почти перестал злиться за уборку и бог весть откуда выпавшие снимки. Похоже, она действительно не хотела меня обидеть или разозлить... Просто неудачный день. Просто ей пора уезжать...
– Тогда поехали. Ещё на автобус опоздаем, – говорю я, всё ещё стоя к ней спиной. Не хочу, чтобы она что–то поняла по моему лицу. Опять будет делать какие–то выводы или пытаться меня разговорить в лучших традициях психоаналитиков. Но Гермиона молчит. И когда мы выходим из квартиры, и когда садимся в машину. И большую часть пути до вокзала.
***
Кажется, даже радио надо мной сегодня издевается: "Неприятности на работе? Проблемы с женщинами? Разладились отношения с друзьями? Кажется, жизнь утратила смысл? Мы вам поможем! Дупродю. Средство от депрессии и ипохондрии любого характера. Звоните! 333–222–8. Мы вернём вам радость жизни".
– Вам эта таблетка нужна, – Гермиона нарушает наконец молчание, внимательно прослушав рекламное предложение. Отвечать не хочется, но по некоторому размышлению, всё же решаю поддержать разговор: – Гермиона, а как она называется? – Дупродю, что ли... – моя собеседница старательно отворачивается к окну. – Такое увидишь – радость жизни сразу вернётся.
Она недоверчиво смотрит на меня, понимает, что это была попытка пошутить и сдержанно посмеивается. А я улыбаюсь. Мне даже почти радостно, потому что между нами вроде как восстановлен мир. Я больше на неё не злюсь и даже с удивлением обнаруживаю, что всё это время мне было приятно с ней общаться. Хотя мы по большей части молчали. Или ругались.
Подъезжая к автостанции, замечаю курящих Барта и Джона. Судя по тому, как внимательно они наблюдают за моей машиной, оба порядком удивлены. Ладно, поздороваться всегда успею. Выхожу с Гериониным саквояжем в руках, пока она выбирается из машины. Оказывается, он у неё тяжеловат, но девушка легко принимает его у меня и улыбается: – Спасибо вам огромное. – Не за что, – мне почему–то неловко принимать её благодарность. Хочется просто скорее уйти. – Знаете... – она что–то пытается мне сказать, но я предпочитаю бегство под предлогом: – Знаете, я спешу. У меня дела. – Нет, просто... – Не надо. Удачи вам! – я сажусь в машину и уезжаю, помахав рукой Джону и Барту. Уверен, они обязательно скажут что–нибудь в духе "Видал? Живую привёз" и удивлённо пожмут плечами.
***
"Что ж, вот и конец истории", – размышляю я по дороге к кассе. Так и не встретившись с товарищем по переписке, я умудрилась провести ночь в чужом доме и влезть в чужие тайны. А ещё познакомиться с очень хорошим человеком. Который зачем–то пытается быть недобрым. Меня не покидает ощущение, что я очень многое не сказала и не сделала, но, раз я потерпела неудачу, надо возвращаться в Лондон.
На автостанции людно. Конечно, ещё не совсем вечер. Впрочем, вчерашняя уборщица по–прежнему старательно натирает пол, время от времени обращаясь к ожидающим с потрясающей по интонации репликой: "Ноги!". Заметив меня, она оставляет работу и подходит:
– Здравствуй, доченька! – в голосе нет ни намёка на вчерашнее раздражение. – Это хорошо, что я тебя увидела. Ты прости, что я вчера нагрубила тебе тут. Вот веришь, всю ночь спать не могла. Думала: приехала девушка в чужой город, а её так встречают. Не держи зла, ладно? Я улыбаюсь и согласно киваю. Судя по всему, женщина и правда не хотела меня обидеть. – Спасибо, – облегчённо вздыхает она. – Ну, я убирать пошла... – Ну конечно, – киваю я, собираясь идти к кассе. – Счастливо тебе! – И вам. – А.. ну, сбылось то, за чем приезжала–то? Этот вопрос неожиданно заставляет меня почувствовать себя удивительно счастливой и грустной одновременно. Не придумав ничего лучше, я всё так же с улыбкой отвечаю: – Всё нормально, спасибо.
Уборщица радостно кивает и возвращается к своей работе, а я направляюсь к кассе. За билетом. ведь мне надо ехать обратно. Точно надо? Именно над этим я размышляю, рассматривая расписание и стоя в очереди.
– Вам куда? – спрашивает кассир, а я зачем–то высматриваю среди людей то ли уборщицу, задавшую такой правильный вопрос, то ли Люциуса. Хотя с чего бы ему здесь быть. Ведь у него дела... – Вы билет брать будете? – ещё раз спрашивает кассир. Не сразу понимаю, что это она ко мне обращается. – Девушка! И я понимаю, что чёрта с два я уеду из этой шотландской глуши. Потому что не всё ещё сбылось. – Нет, спасибо, – качаю я головой и ухожу. У меня в этом городке ещё есть неоконченное дело.
Стоять у края обрыва над озером и курить было хорошо. Время от времени я сбрасывал носком туфель камешки в зелёную воду. Смотрел, как расходятся круги, И слушал осеннюю тишину.
Оставив Гермиону на вокзале, я уехал. Отказывая ей и себе в нормальном прощании, я даже не врал: у меня действительно были дела. Точнее, одно единственное дело, которое надо было завершить как можно скорее. И научиться жить дальше. Когда всё это кончится, буду дальше водить катафалк, ковыряться в моторе, пить кофе по утрам, слушать рассказы Барта и Джона, курить с Филчем. Только надо поставить точку в этой истории. Наконец послышалось ворчание подъезжающей машины. Я не был рад этому человеку.
– Ну, ты прямо шпион, – Игорь всем своим видом демонстрирует радушие. – Телефон отключил, общаешься только записками, как в прошлом веке. Он останавливается в трёх шагах от меня, но я продолжаю подходить ближе, и Игорь нервничает. Улыбка становится приклеенной. Когда я подошёл совсем близко, он выставил руки перед собой: – Мне нравится эта дистанция, – акцент стал заметнее. – Понимаю твоё желание меня побить или убить. Место как раз подходящее, но сначала выслушай. Я ничего ему не отвечаю. Просто продолжаю наступать. И слушаю его испуганный лепет: – Мой отец, мой отец умирает. И ты знаешь, какие у него капиталы: две фабрики и прочее. Но он оставлять мне ничего не хочет. И он очень симпатизирует Нарциссе, а она ждёт ребёнка.
Я наконец исполнил своё утреннее желание что–нибудь или кого–нибудь ударить, толкнув кулаком подвернувшуюся под руку сосенку. Игорь, похоже, что–то такое углядел в моём взгляде. Вид у него стал совсем испуганный.
Господи, и этого человека я когда–то называл другом?!... К этому человеку ушла моя любимая женщина?! Не представляю, что в нём нашла Нарцисса. И представлять не хочу. Хочу, чтобы они оба исчезли наконец из моей жизни.
– Отец хочет всё оставить ещё не родившемуся внуку, но только после того, как мы поженимся. Иначе он не поверит, что это мой ребёнок. Только для этого ты должен подписать все бумаги на развод и оставить Нарциссе её часть имущества. Тебе просто надо поставить пару подписей, все бумаги уже готовы, – он продолжал отступать и оказался в нескольких шагах от обрыва. Конечно, я не желал ему добра, но убийство в мои планы точно не входило. – Тебе нужно остановиться, – сказал я. То ли от долгого молчания, то ли от ненависти, то ли выкуренной сигареты мой голос прозвучал хрипло. – Что? – не понял Игорь. – У тебя сзади обрыв.
Он испуганно вздрогнул, когда я ухватил его за лацкан пальто, и пошатнулся. Порыв ветра сорвал с шеи шарф и швырнул в озеро. Всё также придерживая бывшего друга за пальто, я немного отвёл его от края. Игорь смотрел на меня шальными глазами и как только сделал пару шагов в сторону, освободился из моих пальцев.
– Я хочу её видеть, – потребовал я. – Но ты только всё испортишь, – пытается отговориться Игорь. – Она в положении, ей нельзя волноваться. Глядя на его дорогой костюм, я понимаю, что мне действительно нужно увидеться с Нарциссой. Чтобы навсегда вычеркнуть её из своей жизни. – Костюм у тебя хороший. В Праге брал? – Нет, в Берлине. – Ну и как там погода? В Берлине. – Дожди, – он избегает смотреть на меня и уж тем более встречаться взглядом. – Дожди... – повторяю я. – У тебя в машине, наверное, и плечики есть? – Есть, – подтверждает Игорь моё предположение. – Замечательно. Мы молчим. Я буквально коже ощущаю его недоумение и раздражение. А ещё страх и готовность на всё ради получения желаемого.
***
Филч оказался забавным стариканом и весьма своеобразным собеседником. Он много знал об истории второй мировой и как раз рассказывал мне о событиях на одном из фронтов, когда местное население после окончания боёв растаскивало продукты из уцелевших складов. Я слушала его с удовольствием, пока не увидела, что приехал Люциус. Извинившись, я направилась к нему.
Люциус выглядел почти довольным и держал в руках плечики, на которых висел костюм. Он приветственно махнул Филчу и с интересом воззрился на меня. Не как на призрака. А как на человека, с которым больше не надеялся увидеться.
– Хороший костюм, – совершенно искренне похвалила я. – Из Берлина, – немного хвастливо сообщает Люциус. – Понятно, – волнуюсь как на первом свидании. Чтобы хоть как–то оправдать своё присутствие, говорю: – Я забыла с вами расплатиться. Люциус обречённо вздыхает и на удивление беззлобно сообщает: – Ну, врать вы не умеете. Вы здесь не за этим. Мне слышится в его тоне сдержанная радость. Не веря своим ушам, смотрю на него и понимаю, что всё сделала правильно не вернувшись в Лондон. У него потрясающе добрые глаза. – Не за этим, – соглашаюсь я, не сдерживая улыбку. – Может, оно и к лучшему. Его удивительно спокойная реакция меня смущает. Я всерьёз ожидала выговора, отповеди, скандала. А он, похоже, даже рад, что я осталась. Удивительный человек! Вдруг он настороженно оглядывается. – Слышите? Что это за звук? – Это у меня в животе урчит, – смущённо признаюсь я и всё–таки смеюсь. Люциус сдержано усмехается.
***
– Приятного аппетита, – желает нам официантка. Поблагодарив, я раскладываю на коленях салфетку. – Такое ощущение, что здесь двадцать первый век так и не наступил, – замечает моя спутница, с любопытством осматривая интерьер. – А я очень люблю это место. Сам не знаю почему. – Интересно, что это за картина, – говорит Гермиона, кивая в сторону большой фрески во всю противоположную стену. Никакой тайны в этом нет, но я предпочитаю не рассказывать всё сразу. Добавим сюжету таинственности: – Это один местный художник–самоучка нарисовал. Будущее нашего городка. Он искренне считал, что так оно и будет. – Откуда вы знаете? – лукаво недоумевает моя знакомая. – Это был мой отец, – просто отвечаю я. Её весёлость как рукой снимает, лицо сразу становится серьёзным и немного задумчивым. Мне начинает казаться, что она принимает очень близко к сердцу всё, что касается меня и моей жизни. И нынешней, и прошлой. Это непривычно и потому странно. Чтобы не говорить о себе, задаю каверзный вопрос: – Ну и почему же вы не уехали? Гермиона хмурится, поджимает губы. Подбирает слова. Я всерьёз ожидаю тирады о спасении моей пропащей души. Но вместо этого слышу: – А я разозлилась. – Вот как? – И на себя, и на этого Люциуса. Хочу найти и сказать ему в лицо, что он трус! – моему удивлению нет предела. И дело не в женской логике решений, а в формулировке вообще. Действительно очень решительная девушка. И смелая. – Понимаете, – продолжает объяснять она, – я уверена, что он вчера был на автостанции. Может, я ему не понравилась, может, ещё что... Побоялся расстаться со своим никчёмным холостяцким существованием. – А может, он в аварию попал. В больнице лежит Её не удаётся смутить таким предположением: – Ну, тогда это ещё один повод его найти. И вы мне в этом поможете, – не допускающим возражений тоном подытоживает Гермиона. А вот теперь удивила! – Я?! – переспрашиваю на всякий случай. – Да, вы. – Ха, с какой стати такая уверенность? – мне и правда смешно. – Сердце подсказывает! – лукаво улыбается девушка. Ну вот, кажется, мы добрались до разговора о том, что я на лицо ужасный и добрый внутри. Очевидно, в глубине души. Где–то очень глубоко. – А–а, ну это повод. – Ну, в смысле, понимаете... Я готова заплатить, – выдаёт Гермиона, очень сильно меня удивив. Странная всё–таки у неё логика. – Скажите, сколько вы хотите за эту работу? Отказать ей? Или всё–таки... – Да мне деньги–то не нужны, – огорчаю я её. И тут же понимаю, что могу извлечь выгоду из всей этой истории с её приездом. – Услуга за услугу. Гермиона напрягается. Я буквально чувствую, что она практически каменеет, как вчера вечером в машине по дороге к Аберфорту. – Какая услуга? – Сегодня вечером у меня важная встреча в ресторане. Если согласитесь меня сопровождать, так и быть, найду я вам вашего Люциуса. Гермиона очаровательно хмурится. Пытается понять: – А в чём смысл?
И что мне ей сказать? Что я собираюсь посмотреть в глаза своей уже практически бывшей жене и бывшему другу и могу, не сдержавшись, устроить сцену? Или наврать что–нибудь про регламент и обязательное наличие спутницы? Попробую не врать: – Смысл в том, чтобы не дать мне совершить какую–нибудь глупость.
Признаваться в этом непривычно и даже страшновато. Она может просто не поверить, что хмурый и немногословный мужчина на катафалке закатит драку в людном месте. Впрочем, меня в гневе ей уже приходилось наблюдать. Вряд ли понравилось. Вот только надо как–то смягчить формулировку. Усмехаюсь: – Я иногда такое отчебучу. Сам от себя не ожидаю.
***
Смотрю на него, оперев подбородок на сцепленные пальцы. Смотрю внимательно, пытаясь понять, на какую авантюру я собираюсь дать согласие. Оцениваю риски. Мне ничего не мешает потратить один вечер на поход в ресторан. Особенно если это поможет Люциусу. И, возможно, я наконец пойму, в чём причина его ... замкнутости. Но в ресторан в джинсах не ходят.
– Для этого вы и выписали из Берлина вот этот костюм? Кажется, Люциус испытывает замешательство. В его взгляде мне чудится что–то, похожее на смущение или даже стыд. Но лишь на мгновение. – Не то, чтобы выписал... Так... позаимствовал. – М–м. Понятно, – я готова дать своё согласие на поход в ресторан, но мне отчего–то хочется немножко его помучить. Совсем чуть–чуть. Совершенно по–женски: – Извините, не могу. Взгляд Люциуса становится жёстким: – А что так? Люциус не нужен? – Платья нет! – я уже откровенно забавляюсь. – Не пойду же я в ресторан в таком виде.
Достать подходящее для выхода в свет платье решил у Рудольфуса. Не то, чтобы я был в хороших отношениях со своим троюродным братом, просто идеи лучше мне в голову не пришло. Поймав заинтересованный взгляд Гермионы, объясняю: – Мой дальний родственник. Безумно любил свою жену. Был капитаном, привозил ей наряды со всего света: Милан, Париж, Лондон. Один из нарядов мы и одолжим. Если нас пустят, конечно...
По целому ряду причин меня и Руди всегда связывали не самые простые отношения. После смерти Беллы он стал ещё более нелюдимым. По сравнению с ним я просто образцово общительный. – Неудобно как–то, – говорит Гермиона, заступая мне дорогу. – А вы уверены, что жена не будет против? – Не будет, – мне отчего–то горько. Они были очень красивой парой. – Почему вы так уверены? – продолжает настаивать моя спутница. – Потому что они ей больше не нужны, – взяв её за локоть, завожу в дом.
Рудольфус на веранде поливает цветочную рассаду. Растениеводством он всерьёз увлёкся после смерти Беллы. На нас внимания не обращает. Через минуту молчания, нарушаю тишину: – Здравствуй, Руди. Он тяжело вздыхает, смотрит на меня, потом на Гермиону. Ничего не отвечая, возвращается к поливу. – Добрый день, – здоровается Гермиона. Чёрт, если сейчас нам дадут от ворот поворот, будет очень печально. Хотя... Может отказать в просьбе очаровательной девушке Рудольфус не сможет? – Как вас зовут? – интересуется Руди. Я наблюдаю, как она смущённо краснеет и отвечает: – Гермиона... – Вы хорошо на него влияете.
Только мой самоконтроль не позволил мне вульгарно разинуть рот от удивления. Она на меня вообще никак не влияет. Не может! Но я не успеваю додумать мысль до конца: Рудольфус молча разворачивается и уходит в дом. Чтобы не ляпнуть что–нибудь эдакое, покачиваюсь с пяток на носки. Ловлю лукавый взгляд Гермионы. Она смущённо и немного гордо улыбается мне. Руди поможет. Мы заходим в дом вслед за хозяином.
***
Даже зная, что Руди дома вполне успешно выращивает лимоны, я всё равно удивился. Комната тонула в полумраке. И Гермиона с молчаливого согласия хозяина прошла вперёд, с любопытством осматриваясь. Я слышу её восхищённое: "Ух ты! Вот это да!..." Наблюдаю от дверей. Руди идёт за ней следом и уточняет: – Что именно? – Да... да всё! – восхищённо выдыхает Гермиона. Уверен, глаза у неё сейчас сияют совершенно детским восторгом. Эта мысль приводит меня в замешательство. Что это? Неужели Гермиона мне нравится? Но это ведь... Нет, мне просто кажется. – Чай чёрный, зелёный? – спрашивает Рудольфус. – Чёрный, спасибо, – отвечает Гермиона. – А ты? – это уже ко мне. Я не могу удержаться от едкого замечания: – Ну наконец–то и меня заметил. Рудольфус не реагирует на мой выпад, только грустно замечает: – Три года назад ты пил чёрный. – Ну и память, – вполне искренне восхищаюсь я.
Руди отправляется наливать чай, а мы с Гермионой остаёмся наедине. Я отчего–то чувствую странную неловкость. Словно у нас появилась некая одна на двоих тайна. Хотя прошлой ночью она спала у меня дома и ничего подобного мне в голову даже не приходило. Сообразив, что слишком пристально рассматриваю Гермиону, начинаю старательно рассматривать отлично знакомую мне обстановку. – Вы не были тут три года? – Где–то так... – Ну, и где же вы были? – мягко спрашивает Гермиона. И я решаюсь на откровенность: – Можно сказать, что меня не было... – после этих слов мне становится страшно. – Я сейчас...
***
***
Я оторопело наблюдаю, как Люциус, только что неожиданно откровенно ответивший на мой вопрос, снова сбегает. Кто же его так покалечил, что он катастрофически боится доверять людям? И где его жена?
Но думать о Люциусе в доме его родственника не получается. В этом доме грустно и очень уютно одновременно. На фотографиях – Рудольфус с сослуживцами, корабли. На письменном столе – раритетная пишущая машинка. На этажерке я замечаю снимок, на котором Рудольфус вместе с женой. Очень красивая. Эффектная брюнетка с гривой потрясающих волос и невероятными глазами. И она, и Рудольфус выглядят счастливыми и несомненно влюблёнными друг в друга.
А сейчас Рудольфуса счастливым не назовёшь. И Люциуса тоже. От этой мысли мне становится грустно. И снова очень хочется как–то помочь преодолеть это. Хотя бы Люциусу. Вот только я не уверена, что он согласится эту помощь принять. И тогда я уеду.
***
– И ты повезёшь её на своём катафалке, бесстыжая твоя морда? – ворчливо осведомляется Руди. – Ну почему каждый раз, когда я прихожу, ты меня в чём–то упрекаешь? – я трогаю висящий на тонкой веточке лимон, ощущая гладкую прохладную кожицу цитруса. Мне стыдно перед Рудольфусом. – А почему ты приходишь лишь тогда, когда тебе что–то нужно? – вопросом на вопрос отвечает мой дальний родственник. Я не могу объяснить в двух словах всё, что со мной произошло со времени нашей последней встречи. Поэтому просительно тяну: – Руди... – Ладно, – примирительно кивает он. В этот момент Гермиона из соседней комнаты сообщает: – Я готова! – и мы открываем двери.
В полумраке комнаты девушка выглядит почти нереальной. И мне на какие–то секунды кажется, что это юная Белла. Почти такой она была в первые годы жизни с Руди. Я не без труда стряхиваю наваждение. И замечаю, что Гермиона смущена. А я... Я растерян. И восхищён. Она очаровательна. На несколько секунд я даже перестал дышать. И только заметив, как Рудольфус переменился в лице, сделал нормальный вдох. Мой родственник извиняется и, напомнив про туфли к платью, уходит. Понимаю. Это тяжело – терять любимых. Проводив Руди взглядом, оборачиваюсь к Гермионе. Она выглядит виноватой.
По дороге в ресторан мы молчим. Я не представляю, о чём сейчас говорить безопасно. Внезапно открывшийся с новой стороны Люциус, трагическая история Рудольфуса... А предстоящая встреча меня пугает. Вдруг я не сумею удержать его от глупостей. Мы паркуемся возле ресторана.
Люциус не спешит выходить из машины, напряжённо вглядываясь в темноту осеннего вечера, разбавленную голубоватым светом фонарей. Проходит несколько минут, прежде чем он заговаривает: – Гермиона... – Что? – Как скажете, так и будет, – я сразу понимаю, куда он клонит. В полумраке салона Люциус выглядит непривычно. Костюм очень ему идёт. Но лицо у него такое, словно нам предстоит встреча со всадниками Апокалипсиса. – Да? – на всякий случай уточняю я.
Он бездумно, не мигая, глядит в темноту, закусив палец. Борясь с желанием взять его за руку, я старательно собираю воедино всю отпущенную мне храбрость. Он должен это сделать, раз затеял. А я постараюсь помочь и удержать от глупостей. Впрочем, прямо об этом сказать всё равно не могу. Так что придётся вытаскивать его из этого странного оцепенения с помощью женской хитрости: – Люциус, не знаю, конечно, какое у вас там дело, но... сдаётся мне, у вас очень давно не было женщины. Он оторопело поворачивается в мою сторону. И злится: – Неужели так трудно просто ответить "да" или "нет"?! – А как вы хотите, чтобы ответила женщина, которую нарядили как куклу в такое платье и привезли к порогу ресторана?! Он делает глубокий вдох–выдох, а из глаз пропадает затравленное выражение. У меня получилось.
***
Едва мы заходим в зал, метрдотель радостно приветствует моего спутника: – Люциус, здравствуйте! Очень рады вас видеть! – Добрый вечер, Том. Как твоя рука? – Да нормально уже! – радостно восклицает метрдотель. – Пару раз ломал уже после того случая. Проходите. – Я смотрю, мой любимый столик свободен, – замечает Люциус с ностальгическими интонациями. Мы проходим к столу. Официантка тоже искренне рада. Похоже, он здесь частый гость. – Мне чаю, как всегда, а очаровательной девушке красного вина. – Хорошо, – кивает барышня, вручая Люциусу меню. Он тут же передаёт его мне. Я с интересом оглядываю весьма уютный интерьер и делюсь впечатлениями: – Я даже не знаю, что и думать. Ваша фамилия не Монте-Кристо?
Он усмехается и отрицательно качает головой. Открывая меню, замечаю, что Люциус посматривает на пару за одним из соседних столиков. Лица женщины не разглядеть, а вот сидящий с ней черноволосый мужчина заметно нервничает.
Вот он встаёт, направляется в нашу сторону. Люциус заметно напрягается. Сразу как–то подтягивается. Сжимает кулаки так, что белеют костяшки. Я ничего не понимаю, но страха нет. Неизвестный, не спрашивая разрешения, подсаживается к нам за столик. И я перестаю делать вид, что увлечена изучением меню. Этот субъект категорически не вызывает у меня симпатию, не говоря уже о доверии.
– Полюбуйтесь, Гермиона, – обращается ко мне Люциус, и я удавливаю в его тоне и ярость, и презрение, и горечь. – Перед вами типичный нувориш славянского происхождения. Главная цель существования – прибыль.
Мне по-прежнему не страшно. Только становится неловко и отчего-то стыдно. Не за себя, а за других. За вот этого незнакомого мне господина, который, судя по всему, чем-то виноват перед Люциусом. За женщину, лицо которой я так и не могу рассмотреть. А Люциус продолжает свой странный монолог: – Один раз поддался чувствам, совершил необдуманный поступок, а вот теперь расплачивается, – черноволосый брезгливо морщится.
Наблюдая за сменяющимися на лице Люциуса эмоциями, я понимаю, что ему безумно больно. И страшно. А вот гость наоборот, взял себя в руки и расслабленно откинулся на спинку стула, с лёгким презрением глядя на собеседника. – Ну, ты закончил? – осведомляется он с явным славянским акцентом. Его тон вызывает у меня ещё большую неприязнь. Но Люциуса с мысли сбить не так просто, он продолжает: – Мы сейчас с вами являемся его палачами, – жёстко припечатывает мой спутник. Пальцы судорожно сжаты. Взгляд отрешённый. холодный и беспощадный. Так, наверное, смотрят убийцы. Или потерявшие всё люди. Я молчу. И до меня медленно начинает доходить, что же всё-таки произошло с моим новым знакомым. – Видите ли, если я его сейчас попрошу снять штаны и станцевать канкан на столе, – продолжает Люциус крайне неприятным тоном, глядя мне в глаза, и доставая сигареты – то, скорее всего, он это сделает. Потому что он очень хочет, чтобы я подписал вот эти самые бумаги. – Надеюсь, до канкана дело не дойдёт, – комментирует прогноз наш гость. – Ещё не вечер, – обрывает его Люциус.
Кажется, пора вмешаться: – Так, тихо–тихо. Мальчики, мальчики, не ссорьтесь. Незнакомец гаденько ухмыляется, а Люциус почти по–звериному скалит зубы. Интересно, каким бы он был хищником? – Гермиона, да у вас доброе сердце, – оскал превращается в вымученную улыбку, а в глазах, мне кажется, блестят слезинки. – Вы знаете, я... повышаю вас в звании. Давайте я буду палачом, а вы – представителем Фемиды, – он закуривает. – Ну так как? Подписывать мне эти бумажки или нет?
Я совершенно не представляю, что на это ответить. Мне не хочется никого оправдывать. Это вообще не моё дело. Не было им до сегодняшнего дня. Потому что, решив остаться, я взяла на себя ответственность за Люциуса. Взяла без его ведома, но внезапно получила на это согласие. Так что теперь его боль – и моя тоже.
Он курит. Нервно, но потрясающе красиво. Он сейчас вообще очень впечатляюще выглядит. Не скрывая эмоций, не изображая бездушную куклу. Вот они – живые реакции. Я ведь этого хотела. Но почему же так больно?
***
– Ну, я знал, что ты что-нибудь такое выкинешь, – противно тянет Игорь. – Так подписывать или нет? – настаиваю я. – Но я, собственно, не представляю, о чём тут речь, – формулирует наконец Гермиона. – Ну, так представьте. Ночь, озерцо в лесу... Спасибо, – благодарю официантку, принесшую чай. – Шумят сосны, поют ночные птицы. И знаете, барбекю так шипит: пш-ш-ш-ш. – Надеюсь, ты по-птичьи свистеть не будешь? – вставляет свой пенни Каркаров. – Почему же? И возле этого костра сидят два близких друга. Ну, по крайней мере, они тогда так считали. А вместе с ними – женщина. Кстати, очень красивая, – я замечаю взгляд, который Гермиона бросает в сторону, откуда пришёл Игорь. Да, всё верно – там сидит ушедшая от меня жена. – И так хорошо у них на душе... Ну, просто по–человечески, – продолжаю я, словно сдираю с раны присохшую повязку. – И кажется им, что впереди у них только светлое будущее. – Хватит скоморошничать, – пытается прекратить мои откровения Игорь. Неужели ему стыдно? Или просто торопится? – Не перебивай, – огрызаюсь. Каркаров прекрасно знает, что меня лучше не злить. – Пожалуйста. И так хорошо у них на душе, что поют они свою самую любимую песню. Ты слова-то песни помнишь? – Ты будешь подписывать или нет? – решается наконец внести ясность Игорь, доставая из внутреннего кармана ручку и цепко хватаясь за папку с документами. Волнуется, опрокидывает лампу. Ругается. – Ты слова-то помнишь? – повторяю я свой вопрос. – Да, помню. Ты будешь подписывать? – подталкивает бумаги ко мне. А мне вдруг становится жизненно необходимо узнать, что скажет Гермиона. Поэтому я обращаюсь к ней. И получаю в ответ растерянное: – По–моему, вы сами уже всё решили...
Я вижу по глазам, что она не будет защищать Игоря. Не попытается его оправдать. Просто не даст мне вульгарно расквасить ему морду за всё прежнее унижение. Я банально не смогу до такого опуститься в её присутствии. Но давать советы она не станет. Мне надо самому разобраться наконец с этим и жить дальше. Что ж... Попробую. – Да, вы правы. Решил. Игорь, дорогой, не дёргайся. Я всё подпишу. Только сначала мы с тобой споём эту песню, – с удовольствием наблюдаю, как вытягивается его лицо. – Не валяй дурака, прошу тебя! – Ну, ты ж меня знаешь! И знаешь, кто нам будет подпевать. – Нет, – пытается отказать мне Каркаров. Но этот номер у него не пройдёт. Я получу то, зачем пришёл сюда. – Тогда я не только не подпишу эти бумаги, но и не поленюсь сообщить твоему отцу много любопытного о твоих успехах в личной жизни и бизнесе. Как думаешь, что тогда будет?
Я понимаю, что Гермионе неловко. Не стоило её втягивать в это, но приехать сюда один я бы не смог. Или не обошлось бы без драки. Только она не даёт мне растерять остатки выдержки и воспитания. Господи, как я устал чувствовать себя раненым зверем в клетке... Кажется, она это понимает. Потому и не уехала. Потому и дала привезти себя сюда. Извиняться перед ней я буду потом.
– Ну, давай, родной! – требую я. – Пять минут позора и золотой ключик у тебя в кармане. Намеренно выдыхаю его в сторону: Игорь всегда терпеть не мог запах моих любимых сигарет. Он машет рукой, пытаясь разогнать вишнёвую дымку. Косится на Гермиону, необычайно слащаво и противно улыбаясь.
***
Никогда не любила живую музыку в кабаках. Даже если заведение очень респектабельное и музыка там хорошая. Ещё больше не люблю, когда перебравшие гости начинают подпевать или пытаются что-нибудь исполнить самостоятельно. В такие моменты мне хочется либо заткнуть уши, либо вообще сбежать. Но сейчас бежать мне некуда. Поэтому я сижу и, по возможности, стараюсь ничем не выдать своих чувств. Точнее, своего смятения.
Люциус без особой неловкости договаривается с музыкантами и запевает "I have a dream" от Abba. Игорь и вытащенная на ресторанную эстраду женщина, в которой я без труда теперь узнаю бывшую жену Люциуса, чувствуют себя явно не в своей тарелке. Нарцисса, помнится, именно так называл меня Уолден, приняв за супругу Люциуса, в положении. Она недовольно глядит на своего спутника и старательно не обращает внимания на разошедшегося бывшего мужа. Вот интересно, задаю себе вопрос, можно ли происходящее отнести к разряду глупостей, от которых мне стоило бы удержать Люциуса? Сдаётся мне, попытка остановить его обернулась бы куда большими безобразиями.
Я смотрю на трёх когда–то близких людей и чувствую, что, наверное, зря согласилась приехать сюда. Видеть, как рвётся наружу тщательно скрываемая боль, которую больше трёх лет носил в себе Люциус, страшно. От такого сходят с ума, шагают в окно, бросаются на рельсы, травятся, спиваются. Уверена, что и он чуть было не... Однако сумел каким–то невероятным образом остановиться у края. Вот только прошлое оказалось слишком цепким и не отпустило. Жизнь осталась, а смысла в ней нет. Ничего нет, кроме тоски и боли. И одиночества с вишнёвым запахом табака.
Я смотрю, как Люциус отчаянно поёт вполне невинную в общем–то песню, и мне больно. Оттого, что узнала обо всём этом вот так. Что случайно, пытаясь разгадать тайну его нелюдимости и скрытности, разворошила прошлое. Что это прошлое всё ещё держит его. А ещё мне больно потому, что ехала я сюда не к нему.
Мне теперь совершенно безразлично, почему его тёзка не встретил меня на вокзале. Я даже этому рада. Потому что тогда всё было бы иначе. А эта странная встреча просто перевернула мой мир. Позволила мне познакомиться с потрясающе сильным и добрым мужчиной, который необычайно аристократично курит даже в бешенстве. Который обладает замечательным чувством юмора. Умеет поддержать. У которого удивительный взгляд и потрясающая улыбка. И который по какому–то невероятному стечению обстоятельств обратился за помощью именно ко мне.
Когда стихает музыка, Люциус, не глядя, отдаёт микрофон Нарциссе и с нечитаемым выражением лица возвращается за столик. Берёт ручку, раскрывает папку с документами. Уверенно ставит подпись в нужных местах. Игорь, проводив даму к их столу, подходит к нам и внимательно следит за процессом. Подписав все бумаги, Люциус молча протягивает ему папку. Я наблюдаю за происходящим, закусив палец.
– Премного благодарен, – противно тянет Игорь, разворачивается и уходит. Люциус, проведя рукой по лицу, смотрит на меня. У него совершенно больной вид и затравленный, потерянный взгляд. Мне хочется прибить его бывшего друга, вульгарно расцарапать физиономию красавице-жене и увезти его далеко-далеко. И сделать всё, чтобы он забыл наконец этот кошмар. Вдруг Игорь оборачивается и снова подходит к нам. Наклоняется к Люциусу и, невероятно мерзко улыбаясь, цедит громким шёпотом: – А где ты откопал эту шлюху, а?
Меня окатывает жаркой волной отвращения, ярости и стыда. Я отвожу взгляд: не могу смотреть Люциусу в глаза. А он, переменившись в лице, хватает своего уже совсем не друга за лацкан пиджака и от души прикладывает физиономией об стол. От неожиданности вскрикиваю. Люциус же, не говоря ни слова, встаёт, подаёт мне руку и ведёт прочь из зала. Правда потом возвращается и забирает подписанные только что документы. Когда мы выходим из ресторана, на улице льёт как из ведра.
Дождь был как нельзя кстати. Он избавлял от необходимости что–то говорить, пока мы садились в машину; достаточно громко лупил по крыше, капоту и лобовому стеклу, чтобы заглушить слабые попытки поговорить; основательно снижал видимость, не позволяя отвлекаться на посторонние мысли. Но даже дождь не мог заглушить острого желания выкурить сигарету на свежем воздухе и побороть желание подхватить при этом простуду, которая, возможно, меня наконец-таки доконает.
Гермиона сидела в машине. Мне было перед ней безумно стыдно за последнюю фразу Игоря, за то, что я привёз её в этот чёртов ресторан, заставил слушать эту дурацкую песню... И в то же время я был ей невероятно благодарен за молчание и поддержку. Я был абсолютно уверен, что она всё прекрасно поняла. И не жалеет меня, нет. Сочувствует и хочет хоть как-то помочь. Только чем тут поможешь?...
Не знаю, сколько я стоял под дождём, мучительно всматриваясь в темноту и перебирая все события сегодняшнего вечера и трёхлетней давности. Зонт остался в машине. Пальто промокло, время от времени вода попадала за воротник. Очередное движение привело к тому, что по спине потекли холодные струйки. Отрезвляя, возвращая в настоящее. Но, даже несмотря на это, я стоял, втянув голову в плечи, и смотрел в темноту осенней ночи.
За шумом дождя не расслышал, как ко мне подошла Гермиона. Она ничего не сказала, просто положила руку на плечо. Не дождавшись реакции, похлопала меня по плечу. Когда и это не помогло, уцепилась за промокшее насквозь пальто и с силой развернула к себе. Несколько секунд всматривалась мне в лицо, ожидая хоть какой-то реакции, но я просто трясся от холода, не выпуская сигарету из застывших, как оказалось, пальцев. Когда она попыталась забрать её, неловко дёрнулся, отстраняясь. Бросил сигарету и направился к машине. Я знал, что она смотрит мне вслед.
***
Когда мы добрались наконец домой, я первым делом разжёг камин, которым не пользовались уже много лет. Потом, переодевшись в сухое и убедившись, что Гермиона тоже сняла промокшие вещи, усадил её перед камином, укутал в одеяло и пошёл заваривать чай. Заболеть больше не хотелось. Я не для того не сдох в прошедшие три года. Гермиона молчала.
– Выпейте, – протягиваю ей кружку с горячим напитком, в котором присутствует изрядная доля бренди. – Не буду это пить, – внезапно отказывается она. Её капризы мне сейчас нужны меньше всего. Тем более, она здесь вроде как свои дела ещё не закончила. – Если завтра у вас будет температура, то никакого Люциуса мы искать не будем, – это не шантаж, это просто здравая аргументация. Я всё ещё стою перед ней с кружкой в руках. Она осторожно принюхивается и спрашивает: – Что это? – Да не хотите, как хотите, – изображаю я обиду и усаживаюсь у камина. Гермиона молчит. Она довольно забавно выглядит в одном из моих пуловеров, закутанная в одеяло. Вдруг она звонко чихает. Отчаянно шмыгнув носом, молча протягивает руку за кружкой. Так–то лучше. После первого же глотка раздаётся её восторженное: – М-м! Вкусно! Я не могу отказать себе в удовольствии самую чуточку поиздеваться: – Да неужели?! – Угу, – согласно мычит она. – А вы почему не пьёте? – Не пью, – просто отвечаю я, глядя на пляшущее пламя. Завораживающее зрелище. – Почему? – не успокаивается моя гостья. – Бросил. – Расскажете? – вероятно, Гермиона решила, что сейчас подходящий момент для разговора по душам. Я делаю вид, что не понимаю: – Что? – Всё, – слышу в ответ. – В жилетку поплакаться? – Ну, если хотите, – усмехается она. – Вам зачем? – не понимаю, ей–то какое до этого дело?! – Затем, – поступает потрясающе информативный ответ.
Я понимаю, что не готов сейчас говорить об этом. Даже с ней. Особенно с ней. Поэтому встаю и направляюсь в соседнюю комнату. Гермиона вскакивает со своего места и бросается мне наперерез, смешно придерживая одеяло. Почти как прошлой ночью. Глядя на её решительное выражение, понимаю, что сейчас меня начнут пытаться спасать. И точно.
– Боль, – говорит Гермиона, – это энергия. Если её не выплеснуть, она обратиться вовнутрь и разрушит какой-нибудь орган.
При всей наивности её рассуждений, почерпнутых из полуэзотерической литературы, я не могу не согласиться. Моя боль разрушила мне сердце и нанесла существенный удар по печени. Пока я придумываю, что сказать, в квартире гаснет свет. В тишине отчётливо слышен шум дождя и треск камина. Гермиона стоит совсем рядом. От неё едва уловимо пахнет бренди и чем–то ещё. Очень уютным.
– Не обращайте внимания. Дом старый. Когда дождь идёт, свет пропадает, – объясняю ей, просто чтобы не молчать. Нашариваю в темноте спички, зажигаю одну, делая шаг мимо Гермионы в комнату. Спичка гаснет, приходится зажечь вторую. – Это была ваша жена, – не спрашивает, а делится выводами моя собеседница, возвращаясь к оставленной теме. – И человек, к которому она ушла от вас. – Лампочка, вроде, целая, – сообщаю я, игнорируя последнюю фразу. Она ведь и так всё уже поняла. – Только не говорите, что ресторан, в котором... – Да, – перебиваю я, – это мой бывший ресторан. Из другой жизни. Правда, выглядел скромнее.
Мне всё ещё больно думать и говорить об этом, но, как ни странно, гораздо легче, чем было прежде. Значит, этот вечер и эта встреча были не зря.
Я стою у окна, опираясь на раму. Темнота разбавлена голубоватым светом уличных фонарей. Гермиона не делает попыток подойти ближе и уж тем более прикоснуться ко мне. Этого не нужно. Это лишнее. Я просто расскажу ей.
– Странно, я... я думал, что уже ничего не чувствую. Всё омертвело. Она ушла три года назад. Но изменять начала гораздо раньше. Когда мне впервые намекнули, не поверил. Думал, это наговоры завистников. – Зато теперь тайное стало явным. Причём для всех. – Они в Болгарию уехали. К Игорю на родину. Мы, как это называют, дружили семьями. Ну а попутно занимались рестораном и не только.
Оказывается, рассказывать свою историю малознакомой девушке в тёмноте под шум дождя необычайно легко.
– Потом он ушёл от семьи. И она. Ухитрилась переоформить часть бизнеса на себя. Фактически, я остался ни с чем. Я продал дом, ресторан, машину. Я пил два года. Сначала – дорогие напитки. Потом перешёл на дешёвый коньяк. От финской водки – к самогону местного разлива. Кто-то надо мной смеялся. Слабак, весь в отца–романтика. Кто-то жалел... Больше всего самого себя жалел я. Вот такая перед вами ничтожная личность, – ядовито подвожу итог.
Гермиона всё также стоит в паре метров от меня, придерживая одело. Молчит. И мне становится страшно, потому что я не могу предугадать её реакцию на свой рассказ. Бросив на неё отчаянный взгляд, который всё равно не заметить в темноте, отворачиваюсь к окну, перекатывая между пальцами очередную сигарету. Слышу её шаги за спиной.
– Передо мной личность, которая больше не пьёт, – опровергает мой последний тезис Гермиона. – Ну, это потому, что я сам себе запретил. – Усилием воли? Она протягивает руку и вынимает у меня из пальцев сигарету. Не ожидал, что она курит. Впрочем, её это не портит. Зажигаю спичку. Наблюдая, как неверный огонёк золотит её пальцы и чуть освещает лицо, рассказываю дальше: – Это после одного ма-аленького происшествия. Я умер. – Понятно. – Да ничего не понятно, – задуваю спичку, начинаю расхаживать по комнате. – Я и один мой случайный собутыльник напились палёного спирта. Я уже очнулся в реанимации. Первое, что услышал, это разговор дежурной медсестры и уборщицы. Уборщица на меня показывает, спрашивает: "Это кто?", а медсестра и говорит: "Ночью привезли двоих. Один уже окочурился, а этот вот до утра не протянет". Три дня болтался между жизнью и смертью. Знаете, по коридору летал. С бородатым стариком беседовал. Всё как положено.
Наверное, это на меня так дождь действует. Вон как разоткровенничался. Гермиона, рядом с которой я остановился, молча курит. Когда я ощущаю её прикосновение, загорается свет. Волшебство и таинство момента мгновенно исчезает. Гермиона, отдёрнув руку, внимательно наблюдает за мной. Пора сворачивать эту исповедальню!
– В общем, зря я вам всё это рассказываю, – сообщаю я. – Не было ничего! Забудьте, давайте спать. – Чем же я вас так обидела? – уверен, она прекрасно понимает, в чём причина. – Думаю, на кровати вам будет удобно, – кажется, такое состояние называют панической атакой. – Люциус! – восклицает Гермиона, но я уже ухожу, бросив "Спокойной ночи!" Не сделал я и пяти шагов, как услышал её "Ну и дурак" и замер.
***
Не понимаю, что именно я сделала не так. Прикоснулась к нему? И из-за этого он опять сбегает? Даже бродячие собаки так не шарахаются от протянутой руки, как этот обманутый женой и другом мужчина. Сейчас он снова сбежит, замкнётся в себе, а завтра утром поможет найти мне товарища по переписке и навсегда исчезнет из моей жизни. Понимание, что это совсем не то, чего хотелось бы, отчего–то не удивляет.
– Ну и дурак, – констатирую я. Люциус замирает и, обернувшись, оторопело переспрашивает: – Чего? – Что слышал, – мне почти смешно, поэтому реплика получается немного насмешливой.
Он внимательно смотрит на меня. Не говоря ни слова, походит. И целует. У него немного обветренные горячие губы. Чуть шершавые ладони. Поцелуй получается отчаянным и злым одновременно. От мысли, что всё правильно и при этом совершенно не так, я прихожу в замешательство и отворачиваюсь. Люциус не сразу отпускает мой подбородок, почти ласкающим движением очертив пальцами контур. Пытается посмотреть в глаза, немного виновато вздыхает. Делает шаг назад и уходит.
Я какое–то время стою, растерянно проводя пальцами по губам. Слышу, как скрипит его кровать. Потом решительно направляюсь к камину, обходя его по широкой дуге. Люциус сидит, вглядываясь в темноту. Бросив окурок в огонь, я подхожу к нему и присаживаюсь рядом. Он едва заметно, но настороженно поворачивается в мою сторону. Придвинувшись ближе, беру его под руку и прижимаюсь щекой к его плечу. Здесь и сейчас мне важен только он. Чувствую, как он постепенно расслабляется. Сколько же к нему никто не прикасался? Сколько же он не давал к себе прикоснуться?
Ещё не до конца проснувшись, я слышу шелест бумаги и треск огня. Открываю глаза и не могу сдержать улыбки: Люциус, сидя в кресле у камина, жжет подписанные вчера документы, удовлетворённо наблюдая, как пламя пожирает чёрные буковки. Заметив, что я не сплю, объясняет: – Это документы о разделе имущества. Я не позволю им второй раз обокрасть меня. – А разве Нарцисса не переписала активы на своё имя? – Я точно знаю, что это можно оспорить. Просто раньше желания не было. – Который час? – я вспоминаю, что у нас ещё планы. – Поздний. Кстати, – сообщает мой собеседник, – я нашёл вашего Люциуса. Встреча у фонтана. Так называется наш парк.
Ничего не понимая, протираю глаза, пытаясь сосредоточиться. Это полный бред. – Как же я его узнаю? У него же мобильный не отвечает. – Теперь отвечает, – слышу в ответ и чувствую, как внутри что–то обрывается. Люциус внимательно наблюдает за мной и задаёт самый неудобный сейчас вопрос: – Ну и куда подевалась ваша смелость?
Мне нечего ему сказать. Точнее, я хочу сказать ему слишком много и потому молчу, стараясь не смотреть на него. В камине сворачиваются бубликом горящие листы. Пепел к пеплу...
***
В машине лопочет радио. Я старательно протираю стёкла очков. Попроси меня кто описать свои эмоции, я бы сказала, что в смятении. И очень стараюсь этого не выдать. Люциус молчит от самого дома. Только иногда внимательно посматривает на меня. Что он хочет увидеть?!
В парке людно и довольно шумно. Люциус тактично оставляет меня одну, наблюдая за катающимися на аттракционах детьми. Я достаю мобильный и набираю номер, моля всех известных богов, чтобы абонент по–прежнему был недоступен. Но чудо не происходит. В трубке раздаются гудки. Детский галдёж существенно снижает слышимость. Оглядываясь по сторонам, замечаю, что мой спутник куда–то скрылся, но не придаю этому особого значения, потому что именно в этот момент на том конце берут трубку.
– Алло, Люциус?! Люциус, здравствуйте! Это Гермиона! ... Ну, вероятно, та, которой вы назначили встречу у фонтана, – отвечаю я на поступивший вопрос. В трубке слышится приглушённое: – Я не приду. Я вам не нужен. – Откуда вы знаете, кто мне нужен? – растерянно спрашиваю, переставая понимать, что происходит. – Потому что, – раздаётся в трубке. – Люциус, а можно один вопрос? – говорю я, осматриваясь по сторонам, пытаясь разглядеть мужчину, говорящего по мобильному. Мне это не удаётся. – Почему вы со мной так поступаете? – А он не может прийти, – сообщает мне собеседник. – Да? И где же он? – пытаюсь добиться внятных объяснений. В этот момент толпа на несколько мгновений редеет, и на другой стороне площади я замечаю "не того" Люциуса, говорящего по телефону и глядящего прямо на меня. В трубке раздаётся: – А он умер, – и всё становится на свои места...
Люциус смотрит на меня, а я лишь поджимаю губы, качаю головой и направляюсь к выходу из парка. Теперь моя очередь сбегать. Он догоняет меня, пытается остановить. Я яростно вырываюсь из его рук и встречаю полный отчаянья и надежды взгляд серых глаз. Мне безумно горько, что я не могу вот прямо сейчас справиться с обидой и чувством, что меня обманули, и ухожу. Не оглядываюсь, но знаю, что он смотрит мне вслед, но даже не пытается догнать. В эти выходные в Шотландии я нашла и потеряла слишком много.
***
В квартире тишина. Скупой осенний свет золотит не слишком уютную обстановку. Над полом задорно танцуют пылинки. На зеркале висит на плечиках платье, взятое на прокат у Рудольфуса. Тут же стоят туфли. Больше ничто не напоминает о двухдневном присутствии Гермионы. Немного постояв у дверей, я выхожу из дома. У меня есть одно незаконченное дело.
***
На автостанции людно. Компания молодых людей с туристическими рюкзаками что-то напевает под гитару. Купив в кассе билет, я направляюсь к автобусу. Пора возвращаться в Лондон.
Пассажиров гораздо меньше, чем в прошлый раз. Всматриваюсь в проплывающий мимо пейзаж. Несмотря на осеннее уныние, шотландская осень оказывается неожиданно красивой. Задумавшись, даже не замечаю, что молодой черноволосый человек, сидящий чуть впереди, внимательно наблюдает за мной. Но мне нет дела до попутчиков. Потому что перед глазами время от времени возникает Люциус. Курящий, гневно выговаривающий мне за найденные фото, улыбающийся Уолдену, разговаривающий с Игорем... Я улыбаюсь, вспоминая его поцелуй, и провожу пальцами по губам. Мне грустно и чуточку больно.
– Девушка, извините, пожалуйста, – не сразу понимаю, что это обращаются ко мне. – Вы такая грустная, позвольте мне составить вам компанию, – предпринимает попытку знакомства привлекательный молодой брюнет. – Мне не нужна компания, – глухо откликаюсь я. Меньше всего сейчас хочется с кем бы то ни было говорить. – Ну, вы понимаете, – не унимается парень, – я вижу, что вас что–то гнетёт. Вам просто нужно выговориться. С трудом сдерживаю истерический смешок: именно так совсем недавно я приставала с расспросами к Люциусу.
– А в этом автобусе я – лучший слушатель, – продолжает мой непрошеный собеседник. Даже не пытаясь быть вежливой, молча одариваю его взглядом из серии "Отвали, не до тебя сейчас". На какое-то время этого оказывается достаточно. Потом попытки разговорить меня возобновляются: – У вас прекрасный грустный взгляд. Как у мадонн на старинных картинах, – выдаёт поэтическое сравнение мой попутчик. Нет, это просто издевательство какое-то! Воистину, не лезь к другим с тем, за что сам бы прибил. Слушая эту ахинею, я вспоминаю, как аналогичным образом приставала к Люциусу. И как только у него хватило терпения не прибить меня в первые же полчаса знакомства?.. Эта мысль не добавляет позитива. – Вы не представляете! Я абсолютно уверен, что вы не менее прекрасны, когда радуетесь, – молодой человек собирается сказать что–то ещё, но не успевает, потому что автобус вдруг притормаживает и останавливается. Внимание всего салона приковано к причине происходящего.
Выглянув в проход между креслами, я вижу стоящий перед автобусом катафалк, перегородивший полдороги. И опирающегося на капот Люциуса, курящего очередную свою вишнёвую сигарету. Едва улегшиеся раздражение и совершенно детская обида поднимаются с новой силой. Водитель сигналит, но мне лучше многих известно, что это не поможет. Потому что он, вопреки своей гордости, кинулся догонять меня. Правда, всё равно умудрился это сделать в свойственной ему манере.
– Браток, тебе что, помочь на кладбище доехать? – раздражённо спрашивает водитель. Чёрт, так и до драки недалеко. За невозмутимым фасадом скрываются такие страсти, что лучше не будить лишний раз. Но мне всё ещё страшно признаться себе, что я безумно рада его выходке. Когда водитель открывает дверь, чтобы по-свойски потолковать с непонятливым товарищем, я, наконец, принимаю решение. Схватив саквояж, направляюсь к выходу из автобуса: – Подождите, подождите, пожалуйста. Это за мной. Извините.
Водитель провожает меня недоумённым взглядом, но больше не ругается. А я спешу.
***
Я наблюдаю, как Гермиона торопливо выходит из "Ночного рыцаря", делает несколько решительных шагов в мою сторону, но останавливается, будто сомневается в правильности принятого решения. Или ожидая подтверждения от меня.
Иду к ней навстречу, но останавливаюсь в полушаге, не решаясь окончательно вторгнуться в её личное пространство. Она внимательно смотрит на меня, пытается заглянуть в глаза, а я чувствую себя сейчас буквально раздетым донага под этим ищущим взглядом. Автобус всё ещё стоит. Мы молчим. Смотрим друг на друга, как будто первый раз. Устав бороться с желанием её поцеловать, я аккуратно отвожу упавшую ей на лицо прядь. Прикасаюсь к чуть прохладной щеке. Беру её лицо в ладони. В её взгляде – радость сбывшихся ожиданий. Не дождавшись, Гермиона первая тянется меня поцеловать. Не до конца веря в происходящее, не сразу отвечаю.
"Ночной рыцарь" чуть сдаёт назад, чтобы вывернуть на встречку и объехать нас. Слышу, как с глухим звуком шлёпается на асфальт Гермионин саквояж. Чувствую, как она обнимает меня, притягиваю ближе. Автобус уезжает. Сгущаются сырые шотландские сумерки. А мы стоим и целуемся посреди дороги. Наконец-то встретившись.
Сообщение отредактировал jane_voron - Четверг, 05.02.2015, 08:26
Воу! Как все запутанно в этой истории Честно признаюсь, перечитала на два раза, чтобы до конца разобраться но мне очень понравилось такое переплетение событий. Спасибо большое за такой интересный фик!! He's not good or bad. He is Snape. Унылый физик, печальный ядерщик.
Всегда читала снейджер, не думала , что будет так интересно!!! Хороший фанф ! Нисколько не пожалела и получила удовольствие от чтения. Спасибо автор! ))) стр.394
jane_voron, вы мне сделали роскошный подарок! Не люблю немагические АУ, но здесь магия везде, поэтому никакой нужды в "обливиэйтах" и прочих авадах нет. Фильма, на который вы ссылаетесь, я не видела, поэтому для меня это всё вы, и это было прекрасно. Очарована всеми вашими героями, не исключая и отрицательных. Очень хочется сказать "Ну прямо как мои!", собственно, уже сказала, поэтому поясню: прониклась, как сама прожила-написала, а не в каком-то ином смысле. Хотя не исключаю из простительного, авторского тщеславия определённого влияния. Но главное, пожалуй, то, что испытала это блаженное чувство соответствия формы содержанию. Когда начинаешь читать и уже с первых же строк ясно: автор не подведёт, можно расслабиться и просто наслаждаться! В общем, спасибо огромное, буду периодически обращаться к вашей "Встрече" за душевным успокоением и ещё не открытыми деталями-обертонами, которые тут, безусловно, есть, потому что текст дивный, плотный, многослойный. ΠΛΕΙΝ ΑΝΑΓΚΗ ΖΗΝ ΟΥΚ ΑΝΑΓΚΗ
Дата: Воскресенье, 08.02.2015, 08:55 | Сообщение # 16
Второкурсник
Статус: Offline
Группа: Всезнайка
На сайте с: 10.01.2013
Сообщений:75
olala, меня похвалил заслуженный критик ТТП Это первая реакция. Вообще же я очень рада, что подарок получился и удался. Мне очень хотелось подарить людям, чьи тексты вызывали и вызывают массу положительных эмоций, историю, которая вызовет не менее приятные чувства.
Дата: Воскресенье, 08.02.2015, 11:31 | Сообщение # 17
Slytherin vs. Ravenclaw
Статус: Offline
Группа: Верховный чародей
На сайте с: 16.09.2010
Сообщений:9719
Цитатаjane_voron ()
Мне очень хотелось подарить людям, чьи тексты вызывали и вызывают массу положительных эмоций, историю, которая вызовет не менее приятные чувства.
Прекрасная основа для вдохновения.
Цитатаjane_voron ()
вот это особенно приятно слышать
Что есть, то есть! Никогда не скрываю, если мне что-то понравилось
RoxoLanе и Коварную_Белочку я читаю и вполне разделяю ваши чувства: только положительные эмоции! Сестра ваша тоже пишет?
Цитатаjane_voron ()
olala, меня похвалил заслуженный критик ТТП
Первая мысль: как заслуженный, почему заслуженный? Потом начала успокаиваться, а, ну да, вроде я призы получала за отзывы. И благодарности тоже, так что всё ОК
прикольно, первый раз читала не снейджер.......какая запутанная история......не магический фон всех событий окончательно сбивает с толку....... «C'est impossible!» - a dit la Cause. «C’est irréfléchi!» - a observée l'Expérience. «C’est inutile!» - a coupé la Fierté. «Essayes...» – a murmuré le Rêve.
Так, я добралась до подарка последней.))) На самом деле прочла фанфик ещё неделю назад. Первый раз открыла, начала читать - и решила, что делать это всё-таки нужно, ни на что не отвлекаясь. Два дня не могла выкроить даже минутку для себя. Потом начала устанавливать обновление программы - думаю, дай, пока оно устанавливается, прочту сколько успею. Что не успею - вечером. Ага. Как же! Пока не прочла всё до конца, ничем другим заниматься не стала.) Но отзыв тоже нужно писать, никуда не спеша. И вот на него время появилось только сейчас! Так уж простите за задержку!
jane_voron, спасибо огромное за такой неожиданный и приятный подарок! Честно говоря, "Оттепель" я тоже не смотрела, так что никаких отзвуков фильма не почувствовала.) Не люблю немагическое АУ в фанфиках по Гарри Поттеру совсем, но ваш стал одним из редчайших для меня исключений, где герои весьма естественны и вне волшебной истории. Если рассуждать логически, то вряд ли у Люциуса из этой истории будут длинные волосы, а оригинальная Гермиона вряд ли будет носить очки. Но всё равно я ни на секунду не представила внешность Ваших героев другими, чем в фильме. А это значит, что Вам удалось самое главное - перенести в немагический мир не только имена героев, но и их характеры. Здорово! Спасибо ещё раз за замечательный подарок! Всё остальное - в личку)
Честно признаюсь, перечитала на два раза, чтобы до конца разобраться 
но мне очень понравилось такое переплетение событий. 
Спасибо большое за такой интересный фик!! 
Рада, что вам понравилось
