Название: Портретистка Автор: AmD Бета/Гамма: Полынь Пейринг: Северус Снейп/Гермиона Грейнджер; ОМП/Гермиона Грейнджер Рейтинг: G Жанр: драма Дисклаймер: идея моя, все остальное принадлежит законным правообладателям Саммари: Далеко не каждый знает, что волшебные портреты директоров Хогвартса появляются отнюдь не волшебным образом. Даже в мире магов эти портреты выполняются художниками-мастерами. Но что случится, если портрет последнего директора возьмется писать любитель? Комментарий 1: на конкурс "Посиделки у камина" Комментарий 2: направление «А что было бы, если?..» Претендент на аудиозапись: Да Предупреждения: Драма, AU, Элементы ангста, ПостХогвартс, Частичный ООС, Курение, Алкоголь Размер: миди Статус: закончен Отношение к критике: ожидаю
– Дайте сделать это мне! – Гермиона негромко хлопнула ладонью по столу. – Пожалуйста, профессор МакГонагалл.
Губы МакГонагалл сжались в тонкую ниточку.
– Мисс Грейнджер... Гермиона, – подходя чуть ближе к своей уже бывшей ученице, начала профессор. – Вы очень беспокоите меня. Вернее, беспокоит ваше ультимативное требование. – Я не требую, мэм, – Гермиона провела рукой по лицу, собирая пальцами проступившие слезы. – Я просто прошу вас. Очень прошу. – Могу я поинтересоваться, почему именно вы хотите сделать это? – Вы же знаете. Портрет выйдет гораздо лучше, если его напишет кто-то близкий. Ну, или тот, кто хорошо знал п... На последнем слове Гермиона запнулась, а затем шумно выдохнула.
– И вы уверены, что хорошо знали профессора Снейпа? – слегка наклонив голову вбок, спросила МакГонагалл. – Что ж, лучше всего профессора знали два человека, – Гермиона повысила голос, – это профессор Дамблдор и Волан-де-Морт! Но, к сожалению, они оба тоже мертвы! – Это не повод... – В чем проблема? Я обладаю достаточным навыком. В любом случае, я буду изучать литературу и подойду к задаче с максимальным усердием. Я не понимаю, почему вы не хотите позволить мне это сделать. – Гермиона, – МакГонагалл положила Гермионе руку на плечо. – Я могу быть уверена в том, что вы перенесете это без... последствий? Ваше рвение требует и похвалы, и опасений. – Профессор, как мне вас убедить, что ваш отказ может также иметь последствия? – уже мягче сказала Гермиона.
МакГонагалл некоторое время смотрела в глаза бывшей ученицы. Пламя в камине ее кабинета – еще не директорского – ярче подсвечивало темную шоколадную радужку. Создавался контраст между бледным усталым лицом и горящими огнем глазами. Внутренняя решимость Гермионы теперь была буквально видна. – Хорошо, – наконец, произнесла МакГонагалл. – Хорошо, Гермиона. Я сообщу в Министерство о том, что работу выполните вы. – Спасибо, мэм, – губы Гермионы дрогнули в благодарной улыбке. – Большое спасибо. – Но вы должны обещать мне, что справитесь с этим так же успешно, как и со всеми прошлыми трудностями. Гермиона лишь активно закивала в ответ. – Хорошо. Вам потребуются колдографии, я полагаю, чтобы достичь идеального сходства. Я пришлю их совой. – Да, конечно.
"Конечно, нет, – подумала Гермиона. – Разве может быть сомнение в том, что его лицо отпечаталось в моей памяти?"
* * *
Осознание того, что профессор Снейп умер, пришло к Гермионе не сразу. Победа над Волан-де-Мортом, оставшиеся в живых друзья, конец беготне с палаткой по полям и лесам – все это резко обрушилось на Гермиону, затмевая горькое чувство потери. Однако в день похорон все встало на свои места. Профессор Снейп погиб. Да, героически, да с Орденом Мерлина, но погиб. Не будет больше резких взмахов темной мантией, саркастичных слов, срывающихся с уст... Не будет и черных глаз, сверкающих от гнева, и темной фигуры в подземельях тоже не будет. Нельзя сказать, что Гермиона потеряла самого дорогого человека. Но суть была не в том, каким близким он был ей, а в том, насколько близким не стал.
Невысказанные чувства часто застревают комом в горле. Не в силах побороть в себе страх, мы просто молчим, кивая или качая головой. Или вообще... застываем на месте. Северус Снейп был не тем человеком, который готов бы был выслушать Гермиону Грейнджер, да и в принципе любого, кто захотел бы поговорить с ним о сантиментах. А потому душу свою Гермионе излить не удалось. Вот и застыла.
После смерти директора Хогвартса в его кабинете появлялся говорящий, подсказывающий, думающий портрет. Однако писались эти портреты руками настоящих художников-мастеров. Для Гермионы единственным выходом, который помог бы унять сердечные переживания, было взяться писать портрет профессора Снейпа. Рисование, как небольшое хобби, помогало Гермионе расслабиться, привести мысли в порядок, прийти в себя. В Хогвартсе, несмотря на высокую загруженность, ей удавалось находить время на хобби, рисуя один-два портрета в сезон. Пейзажи ее не слишком привлекали, а натюрморты и подавно. Люди её интересовали куда больше - ведь каждая личность неповторима, с особенными мыслями и чувствами, как и способами их выражения... Это вам не абрикосы в вазочке! Гермиона была уверена: кисть предназначена не только передать внешность человека, но и проявить его внутренний мир, его истинное "Я". Друзья, портреты которых Гермиона тоже писала, говорили, что эти "рисунки" не показывают полной правды, ибо в каждом из них есть частичка автора. Художник пишет не реального человека, а того, которого видит лично он. И совсем не факт, что истинное его лицо совпадает с тем, которое отражено на холсте. В целом, Гермиона была с ними согласна, поскольку любое творение является выражением самого автора. Тем не менее, она продолжала настаивать на том, что художник способен передать реальность с достоверностью почти в сто процентов.
– Ну, посмотрите, это же Гарри! – восклицала Гермиона, показывая друзьям портрет Поттера. – Ну да, глаза зеленые, волосы чёрные, шрам, – констатировал Рон. – Но разве Гарри выглядит так непринужденно в жизни? – В смысле? – Гермиона развернула холст к себе. – Рон хочет сказать, – вступил Гарри, – что в реальности я более серьезен, чем тут. – Да, потому что постоянно думаешь, как выбраться из неприятностей, в которые вляпываешься! – подтвердил Рон. – А у тебя тут я будто... не Избранный, а мальчик, который упал в детстве с велосипеда, получил интересного вида шрам, а теперь, – Гарри перечислял все это, загибая пальцы, – я такой... беспечный, что ли. Обычный подросток.
Гермиона нахмурилась, снова разглядывая свою работу. – Тут два варианта, Гермиона, – вступил Рон. – Либо это ты хочешь видеть таким Гарри, либо ты хочешь угодить Гарри, который тоже хочет видеть себя таким.
В любом случае, Гермиона всегда оставалась при своем мнении, а потому в этой ситуации она решила, что Гарри получился у нее таким потому, что он такой и есть. За всей скорлупой Избранного, воина, героя (в будущем) скрывался просто Гарри. Беспечный подросток с интересным шрамом. Несмотря на увлечение рисованием портретов, лицо профессора Снейпа Гермионе никогда не удавалось передать так, чтобы ей нравилось.
– Грейнджер! – послышался голос Снейпа, неумолимо продвигающегося к парте Гермионы. – Что это вы делаете вместо того, чтобы писать лекцию?
Гермиона, подскочившая на стуле, смяла в руках листок пергамента и негромко прошептала: – Вспыхни! Клочок бумаги тут же превратился в пепел.
– Минус пятьдесят очков с Гриффиндора, – Снейп уже навис над нарушительницей спокойствия. – За то, что отвлекаетесь и используете магию в моем классе без разрешения. Гермиона, сидя с прямой спиной, не смела даже взглянуть в сторону профессора.
– Плохая была идея, – прошептал ей Гарри, когда Снейп прошел в другой конец аудитории. – Кого ты рисовала на этот раз? – Никого, – так же тихо отвечала Гермиона, поймав взгляд Снейпа, вставшего уже лицом к классу. О, этот обжигающий темнотой взгляд!..
"Жаль. В этот раз получалось приемлемо", – подумала она.
Гермиона обустраивалась в новой квартире на окраине Лондона, когда в ее окно влетела рыжая сова.
"Мисс Грейнджер, — гласило письмо, – отправляю, как и обещала, некоторые колдографии профессора Снейпа. Министерство одобрило Вашу кандидатуру, хотя и задавало вопросы. Вам дали месяц на выполнение работы, поскольку до начала учебного года портрет должен уже висеть в кабинете директора. Желаю Вам удачи. Если потребуется моя помощь, любая помощь, можете смело обращаться.
С беспокойством о Вас, Минерва МакГонагалл".
Гермиона вытащила из конверта пару колдографий. Одна из них – та, что размещали в Ежедневном Пророке, когда писали о том, что Снейп стал директором. На ней он с мрачным удовлетворением смотрел вперёд, изредка поворачивая голову в сторону щелкавших его колдографов, демонстрируя, как выражалась Гермиона, тяжелое очарование своего профиля. Она действительно находила его очаровательным. И тяжелым. Из-за гордо выступающего длинного носа с горбинкой.
Вторая колдография была тоже из Пророка. Из некролога в Пророке. Снейп сидел за столом в своем кабинете, постукивая пальцем по дереву столешницы. Гермиона перевернула фото. "Из вестника "Зельевары и зелья", – значилось на обороте. "Как интересно, – подумала Гермиона. – Здесь он выглядит довольно молодо. Наверное, снимок сделан за год или два до нашего поступления в Хогвартс". С твердым намерением найти тот самый номер этого вестника Гермиона отложила колдографии.
– Ни одно фото не передает вас настоящего, сэр, – сказала она. – У медали всегда две стороны, так почему же все выглядит так однобоко?..
* * *
Своей новой квартирой с двумя просторными комнатами на окраине Лондона Гермиона была очень довольна. Окна самой большой комнаты, которую девушка поделила на зоны – гостиная и мастерская – выходили на небольшой кусочек пейзажа между соседними домами.С верхнего этажа, на котором находилась квартира, были видны только крыши с темной черепицей. Но даже этот скромный, бесцветный вид выглядел довольно вдохновляюще. Гермиона разместила стол у балкона, а мольберт у стены напротив, оформив там рабочий уголок.
На следующий день после получения письма от МакГонаггал Гермиона, проснувшись довольно рано, заварила кофе и сразу же приступила к работе. Первым делом необходимо было сделать общий набросок. Взяв карандаш и положив перед собой листок бумаги, Гермиона поняла, что... Совсем не знает, что именно ей нужно изобразить. Ей хотелось написать такой портрет, который отображал бы профессора и с темной, и со светлой его стороны.
– И как это сделать? – спросила Гермиона у пустого пергамента перед собой. – Одеть в белую мантию? Изобразить улыбающимся? Нарисовать над головой нимб? Последняя мысль вызвала у нее приступ смеха. Можно даже сказать, истеричного смеха. Насмеявшись вдоволь, Гермиона откинула волосы назад и, сконцентрировавшись, коснулась кончиком карандаша белого пространства бумаги.
Спустя несколько десятков скомканных и перечеркнутых листов, заваливших не только стол, но и пол с мусорной корзиной, Гермиона обессилено облокотилась на спинку кресла. Как минимум один более-менее приемлемый вариант у нее получился. Не успела девушка как следует рассмотреть собственные наброски, как прозвучал дверной звонок.
– Э-э-э? – удивившись, вопросительно протянула Гермиона и встала.
Подойдя к двери, она спросила: – Кто там? – Это мы. Ну, Гарри и Рон, – услышала она. – А, ой. М-м-м, – Гермиона оглядела себя: растянутая футболка и спортивные штаны с небольшой дырочкой на коленке не годились для встречи гостей. Даже если они – лучшие друзья. – Слушайте, я сейчас открою дверь, но вы не заходите. Досчитайте до десяти сначала. – Ну... Ладно. Ра-а-аз... – начал отсчет Рон.
Гермиона повернула замок, а затем отпрянула от двери и поспешила в спальню. Распахнув двери шкафа, она вытащила оттуда свежую футболку и джинсы. Через пару секунд входная дверь хлопнула.
– Гермиона, мы вошли! – крикнул Рон. – Я в спальне, – отвечала Гермиона. – Подождите, сейчас выйду.
Буквально вскочив в джинсы, Гермиона застегнула молнию и пуговицы. На тумбочке рядом с кроватью удачно лежала резинка для волос. Схватив ее, Гермиона собрала на голове небрежный пучок.
– Выхожу!
Гарри и Рон уже вовсю рассматривали кучу неудачных набросков.
– Это... это тебе зачем? – спросил Рон, указывая пальцем на тот самый более-менее удачный вариант. – Я... Я уговорила МакГонагалл дать мне возможность написать его портрет, – протараторила Гермиона на выдохе.
Гарри и Рон переглянулись. – Уверена, что справишься? – уточнил последний и, не дав Гермионе измениться в лице, добавил: – Э-э, я хочу сказать, что, ну, ты, конечно, талантлива, но такого, как бы, опыта у тебя еще не было вроде.
Гермиона поджала губы. – Да, но мне хотелось попробовать. Ну, потому что... Потому что из всех возможных претендентов я была к нему ближе всего, а вы знаете... – Мы знаем, – остановил ее Рон. – Не нужно объяснять. Гермиона кивнула и обняла себя руками.
– А знаешь, – начал Гарри, – я даже рад, что это сделаешь именно ты. – Правда? – Ну да. Профессор был... неоднозначной личностью. А нам известно, как ты подходишь к рисованию своих работ. Я думаю, у тебя получится просто отлично. – Согласен, – поддакнул Рон. – Несмотря на то, что большую часть времени мы считали его сучьим ублюдком... – Рон, – Гермиона укоризненно посмотрела на друга. –... Даже я был удивлен, – как ни в чем не бывало продолжал Рон, – что он, оказывается, был, типа, ну, не таким уж ублюдком.
Все трое грустно улыбнулись.
– Это, я так понимаю, черновик? – спросил Гарри, рассматривая пергамент. – Да. Черновик наброска, я бы сказала. – Уже сейчас выглядит здорово. – Мы, конечно, не эксперты, но, я думаю, он получается слишком... добреньким. В смысле, э-э, как это сказать?.. – Ему не хватает... твердости, что ли, – подхватил Гарри. – Да! – кивнул Рон. – Его взгляд, он, м-м-м... – Очень мягкий. Стоит добавить хмурости бровям и, может, прищура? Чуть-чуть?
Гермиона подошла поближе и взглянула на набросок.
– Может быть, – задумчиво произнесла она. – Я хочу добавить еще руки. Чтобы он не просто сидел, как на фото в школьный альбом, а... будто это случайно пойманный художником момент. – Положишь ему руки на кресло? – Нет, думаю, как-то по-другому. Образу не хватает легкости и элегантности. Кисти рук на переднем плане должны исправить этот недостаток. – А он так и будет смотреть в сторону? – спросил Рон. – Да, а что, это плохо? – Ну, не знаю... – Мы просто думали, – объяснял Гарри, – что директор на портрете должен смотреть вперед, на... скажем так, зрителя. Ведь он будет в этой позе, когда захочет... отдохнуть. – На это и расчет. Взгляд в сторону, как по мне, придает профессору загадочности, плюс расширяет границы, – пояснила Гермиона, – как будто вне портрета, за зрителем, есть что-то еще, пробуждающее интерес у профессора, а, следовательно, и у того, кто будет на него смотреть. – Интересно, – протянул Гарри. – Ну и плюс, – Гермиона облокотилась о стол, – не стоит ему смотреть вам в глаза. – Это почему? – спросил Рон. – Не то он прочитает ваши мысли.
* * *
Объективно говоря, Гермиона взялась за написание портрета по нескольким причинам. Да, она действительно хотела уважить профессора и считала, что именно у нее выйдет правильный портрет. Поэтому ее аргументы МакГонагалл шли от чистого сердца. Также ей хотелось проверить свои навыки, а тренировка на портрете профессора Снейпа – это уникальная в своей сложности возможность. И, конечно же, желание проверить, действительно ли Снейп умер.
Звучит довольно странно, но в душе у Гермионы теплилась маленькая, крохотная надежда на то, что профессор жив. Ведь точно было неизвестно, умер ли Снейп, когда Гарри, Рон и Гермиона оставили его в Визжащей Хижине, или нет, потому что никаких диагностических заклинаний они не использовали. Только констатировали его смерть визуально. Может быть, профессору как-то удалось спастись? Потому что больше Гермиона его не видела. Хоронили Снейпа в закрытом гробу, похоронами занималась МакГонагалл. Но нельзя же у нее было спросить, точно ли тело профессора лежит на кладбище?! Сцены смерти и похорон ясно отпечатались в памяти Гермионы. Но задуматься над деталями ей пришло в голову не сразу.
Окончательно убедить Гермиону должен был портрет. Поскольку при соблюдении всех правил портрет оживал только в случае смерти изображенного на нем человека. Гермиона была уверена в том, что справится с процессом оживления, поэтому, если портрет не оживет – значит, она оказалась права.
А если нет… Ей придется пережить гибель профессора Снейпа во второй раз…
Мне всегда была интересна тема волшебных портретов. И я всегда с большим любопытством читала рассказы про это. Я до сих пор не могу понять, каким образом в изображении человека остаётся и частица его сознания. Ведь портрет мыслит, все помнит, ведёт социальную жизнь. Вот как! Для меня это самое настоящее волшебство. А ещё портрета директора Снейпа мы ведь так и не увидели в кабинете. Роулинг просто упомянула, мол, Гарри Поттер добьется, чтобы портрет нарисовали и повесили. И эта ситуация породила множество домыслов. Так что тема портрета Профессора - благодатная тема, и я с удовольствием буду следить за развитием событий. Начало меня заинтриговало. И мне понравилась ваша Минерва МакГонагалл. Строгая, но понимающая. И она с пониманием и сопереживанием отнеслась к ультиматуму Гермионы, что и написала в письме. Хотя я бы не стала говорить с Минервой с такой категоричностью. Для гриффиндорцев их декан был символом стойкости и примером для подражания, они ее любили и слушались. Она была авторитетом. Мне понравилось увлечение Гермионы. Мне кажется, у неё могло быть такое хобби. Как отдушина, для успокоения нервов. Она могла быть талантливым самородком. Почему нет? Буду ждать появления Северуса, интересна его реакция на то, что портрет нарисовала Гермиона) Не знаю, что дальше задумал автор, сложится с портретом или нет; может, наш профессор отсиживается у Малфоев на другом континенте)) Мне вот что не дает покоя: смогли бы доверить написание волшебного портрета аматору? Думаю, это серьёзная работа, требующая квалификации. Я бы тут крутанула немного по-другому: портрет написал специалист по заказу Министерства, но портрет Гермионы, который она нарисовала назло запрету, для себя, вышел лучше, правдоподобнее, реалистичнее. И именно ее портрет ожил. А получилось это из-за того, что Гермиона знала профессора и понимала. Но это я так, для нашего диалога написала своё мнение. Очень понравилась сцена в классе, когда Гермиона сожгла набросок. Я как фильм это видела. Гермиона (бросая загадочный взгляд на пытающегося ее обнять Снейпа): - Я говорю вам свое окончательное "может быть"
Сообщение отредактировал Элинор - Пятница, 31.12.2021, 01:25
Гермиона билась над черновым вариантом еще весь следующий день. Когда ночью она без сил упала на кровать, к ней вдруг пришло осознание того, что профессор Снейп умер. Завтра она поставит на свой мольберт из белого дерева холст, возьмёт краски и беличью кисть и... и...
И слезы навернулись на глаза. Стало вдруг невыносимо больно. Еще никогда она не рисовала того, кто свой портрет не увидит. А сейчас это не просто "кто-то", это профессор Снейп. Профессор Снейп, изящно и резко взмахивающий мантией, от которой веяло запахом трав и... почему-то ночью. Гермиона и сама не могла объяснить, что это за такой ночной запах. Но он точно был прохладным, как будто после дождя. И темным, таинственным, манящим. Тихая ночь в начале осени. Когда листва еще желтая, сумерки уже ранние, и звезды пока яркие. За окном июльская ночь. И это совсем не то.
А перед глазами профессор Снейп. Наклоняющийся к котлу, чтобы проверить зелье Гермионы. Крылья его носа едва заметно затрепетали. Губы чуть дрогнули в слабой улыбке, быстро сменившейся привычной резкостью рта. Глаза сверкнули в сторону студентки. Но художник многое видит в мелочах. И художник разглядит за черной радужкой одобрение. За окном ночь. За окном июль. И это совсем и совсем не то.
И перед глазами ночь. Свежая и осенняя. И это... и она та.
* * *
Каждый мазок давался с титаническим трудом. Краски постоянно смешивались не в тот цвет, ложились не так, как надо, вчерашний набросок казался отвратительным карандашным месивом, которое невозможно достойно перенести на холст. В отчаянии Гермиона швырнула кисть в сторону и пнула мольберт: холст с цветным лицом профессора полетел на пол.
Раздался стук в дверь.
– Кто там? – в истерике крикнула Гермиона. – Мисс Грейнджер, это профессор МакГонагалл. – Подождите минуточку, пожалуйста.
Гермиона взглянула на себя в зеркало. Поправив волосы и попытавшись стереть со лба розовый мазок краски, она направилась к двери.
– Добрый день. Не ожидала увидеть вас здесь, профессор. Заходите. – Я отправила вам письмо с вопросами о продвижении дела, – сказала МакГонагалл, входя. – Но так и не получила ответа. – М-м-м, да, видимо, я забыла ответить, простите, – извиняющимся тоном произнесла Гермиона. – Проходите. Но, боюсь, лучше всего сесть на кухне. В гостиной полный... завал. – Я вижу, – с легкой улыбкой ответила МакГонагалл. – И я могу предложить вам только чаю, – покусывая губы, продолжала Гермиона. – Я как раз взяла с собой печенье, – МакГонагалл протянула Гермионе коробку с печеньями в виде маленьких цветных ящерок.
Гермиона слабо улыбнулась, принимая печенье.
– Могу я поинтересоваться, как идет работа? – спросила МакГонагалл, когда Гермиона уже наливала им чай. – Я... Я активно работаю, – отвечала Гермиона. – Хотелось бы, конечно, большей продуктивности от этой активности, но уж как получается. Но закончу, конечно, в срок.
МакГонагалл оглянулась, изучая упавший холст и разбросанные кисти. – Вам что-то мешает?
Гермиона громко поставила чайник на плиту. Ровно на последней букве. Не в силах повернуться к МакГонагалл, она так и стояла к ней спиной, сжимая белыми костяшками пальцев чайную ручку.
– Мисс Грейнджер?
Гермиона подняла правую руку, чтобы стереть проступившие слезы.
– Мисс Грейнджер, я напоминаю, что вы можете быть со мной откровенной. Я выслушаю вас, постараюсь понять и помочь.
Настойчивость и одновременно мягкий тон МакГонагалл подействовали на Гермиону успокаивающе. Она, наконец, отпустила чайник, но не повернулась к профессору.
– Не могу, – начала она, – не могу сделать так, как хочется. Не получается. – Я понимаю, вам тяжело... – Нет, не понимаете, – Гермиона чуть повернула голову, чтобы МакГонагалл могла видеть ее полупрофиль. – Это нормально для художника, когда он недоволен своим произведением. Но я не только художник... – Вы его ученица, – закончила профессор.
Гермиона сглотнула.
– Я просто его ученица. Но чувствую себя так, будто... будто я нечто большее. Или некто больший. Хотя это совсем не так. Скорее, он значит для меня больше, а не я для него, конечно. Гермиона расставила руки, обхватив кистями столешницу. – Не знаю, как это объяснить. И откуда это взялось. Я просто чувствую глубокую вину перед ним. Что заблуждалась насчёт него, что не поняла, что... не смогла спасти. – Мисс Грейнджер, вот уж вы совсем не должны винить себя в этом, – отвечала МакГонагалл. – Больно. – Больно?
Гермиона вытерла с лица проступавшие слезы и прижала руку к глазам. – Просто больно, что я не смогла всего этого сделать. И сейчас не могу сделать... это, – Гермиона махнула свободной рукой в сторону мольберта, – идеальным. Достойным его. – Мисс Грейнджер, – после недолгого молчания, прерываемого редкими всхлипами Гермионы, продолжила МакГонагалл, – я боюсь произносить эти слова, но, если вы испытывали к профессору Снейпу нечто большее, чем чувства благодарности и уважения... вам нужно это отринуть. Да, сложно, больно и тяжело. Но обязательно к исполнению. Я тоже испытываю огромную вину, но с этим уже ничего нельзя поделать. В данный момент я не могу сделать ничего, чтобы это исправить. Кроме того, чтобы дать вам возможность написать его портрет. Потому что вы можете. Я верю в вас. В ваш талант. Вы справитесь.
Гермиона все так же молчала, но все же нашла в себе силы повернуться к профессору МакГонагалл лицом. Обняв себя за плечи, она просто смотрела на собеседницу, выражая благодарность глазами, ибо слова никак не срывались с губ.
– Возможно, вы даже не подозревали, как он дорог вам, – нерешительно сказала МакГонагалл. – Только не говорите, что я любила его, – подала голос Гермиона, предупреждающе вытягивая руку вперёд. – Это было бы ложью. Не нужно. Не говорите!
МакГонагалл невозмутимо взяла чашку, поднесла ее к губам и сделала глоток чая.
– Напоследок я пожелаю вам, – сказала она, вставая, – избавиться от этой непонятно откуда взявшейся привязанности. Вы выполняете работу. Сосредоточьтесь на этом, и тогда душевные терзания вам не будут мешать. – Звучит просто. – Сделать будет тяжелее, я понимаю, – МакГонагалл опустила руку на плечо Гермионы. – И все же это необходимо. Не только для дела, но и для вас самой.
Поджав губы, профессор убрала руку и направилась к выходу.
– Желаю вам удачи, – бросила она, выходя. – Спасибо, – уже в пустоту сказала Гермиона.
Взгляд ее тут же привлек холст на полу. Как мягко прорисованы были черты профессорского лица. Как изящно и объёмно лежали волосы. Какая глубина таилась в черноте зрачков, направленных в сторону... Гермиона и сама не заметила, как оказалась рядом с портретом. Потянувшись за ним, она сказала:
– Ну что ж. Я вас не любила. Вы меня не любили. Мы здесь просто по делу.
Холст вновь оказался водружен на мольберт из белого дерева.
* * *
– Я вас не любила. Вы меня не любили.
Деревянные доски почернели от крови. Судорожные вздохи профессора Снейпа резали тишину майской ночи, будто тупой нож. Веки не могли сомкнуться перед ореховыми глазами, боясь пропустить секунды, отмеренные умирающему. Изящные длинные пальцы цеплялись за воздух, ища поддержки. Маленькая женская рука ловила их, сжимала, надеясь, что сможет спасти и тело, и дух от смерти. Удержать их. Удержать здесь.
– Я вас не любила. Вы меня не любили...
Черный гроб опускался в могилу, будто в страшную пасть адового пса. Майский ветер трепал волосы, скрывая от посторонних глаз прозрачные слезы. Горсть земли была брошена в яму, будто собственное вырванное из груди сердце. Дружеские руки обнимали за плечи, позволяя сохранять равновесие.
– Я вас не любила. Вы меня не любили...
Мужчина, у которого было прорисовано только лицо и руки, наблюдал за ней будто живой. Она входит, он смотрит. Она уходит, он видит. Она спит, он знает. Взгляд черных глаз преследовал везде. И манил. Манил, манил, манил...
– Я вас не любила?!
Крик, вырвавшийся не из горла - из самого тайного уголка сердца, нарушил ночную тишину скромного района Лондона.
– Ты перерисовываешь заново? – Да, цветовая гамма была неудачной.
Телефонные разговоры между Гарри и Гермионой были не такими уж редкими, с учетом того, что оба знали, что такое телефон и умели им пользоваться.
– Но ты убила неделю работы! – возмутился Гарри. – Ну и что? – вторила ему Гермиона, бросив взгляд на календарь. – У меня ещё... чуть больше двух недель, я все успею. Я же не могу допустить, чтобы все получилось не идеально! – А, ну да, я как-то забыл о твоей педантичности.
Гермиона усмехнулась в трубку.
– Но что-то мне подсказывает, что в этих обстоятельствах не только педантичность играет роль главной флейты. – Что ты хочешь сказать? – голос Гермионы сразу сделался беспокойным. – Кто он тебе, Гермиона?
Вопрос поставил не просто в тупик. Гермиона словно бы оказалась в маленькой комнате, окруженная стенами, с потолком, все ниже и ниже нависающим над головой. Стены как будто тоже двигались на нее. То ли это воображение играло, то ли и вправду было так. Но дыхание все равно перехватило.
– Гарри, – нервно накручивая провод телефона на палец, начала Гермиона, – он просто наш профессор. – Я не спрашивал, кто он нам. Я спросил конкретно про тебя.
Гермиона обернулась, чтобы найти глазами мольберт.
– Он просто... просто профессор.
Некоторое время Гарри молчал, и Гермиона не решалась ничего добавить.
– Я понял, – услышала она голос. – Что ж, как скажешь. Не подумай, что я обижаюсь, но советую тебе признаться себе самой. Приятно было поговорить. Пока.
Больше ничего, кроме гудков, Гермиона не услышала. Оставалось только повесить трубку. Гермиона обернулась в порыве гнева и бросила портрету: – Я вас не любила, понятно?!
* * *
Гермиона, как, вероятно, почти каждый художник, никогда не обращала внимания на внешнюю красоту. Точнее, не придавала ей главенствующего значения. Ей всегда была больше интересна внутренняя красота. А во внешности ее привлекали детали. Иногда несуразные, незаметные, но делающие человека интереснее. В Роне ей больше всего нравилась россыпь веснушек и торчащие уши, поэтому на ее портретах она никогда не изображала друга в профиль. В Гарри наиболее привлекающими внимания были вечно торчащие в разные стороны волосы и, конечно, яркая зелень глаз. Поэтому на ее портретах Гарри никогда не подмигивал и не закрывал глаза. А вот в профессоре Снейпе было столько деталей… Что невозможно было не изображать его в разных ракурсах. Его точеный профиль с крючковатым тонким носом не раз выводился чернилами на пергаменте. Мгновенно взлетающая по любому поводу бровь была отдельной любимицей Гермионы. Вот она изображает удивленного профессора с этой бровью, вот он в недоумении, вот саркастичен, а на другом рисунке смотрит с каким-то... пугающе-ядовитым кокетством. Но самое притягательное на его лице – это тоже глаза. Настолько темные, что сливаются со зрачком. И эта темнота примагничивает, зазывает, захватывает, а потом топит в собственной глубине. Сколько раз Гермиона пыталась изобразить эти глаза на своих рисунках... И каждый раз выходило не так, как в оригинале.
Но только не в этот. Только не в этот последний раз.
* * *
– Если ваш портрет оживет, а я надеюсь, что нет, – бормотала себе под нос Гермиона, проходясь мягкими, короткими мазками по профессорским векам, – и Вы переведете взгляд на зрителя, я обещаю, я уверена, никто не выдержит. Конечно, это не смертельно, как в случае с василиском, но наповал и навсегда – точно. Сразите, впечатлите, испугаете... Вам решать. Но это ваши глаза. Такие, какими они были в жизни. Такие, какими я их запомнила...
– То есть, по сути, завтра ты будешь его оживлять? – спросил Рон, беря кусок тыквенного пирога. Собственно, этот пирог он сам и принес по просьбе миссис Уизли. В доме у Гермионы уже давно не водилось приличной еды.
– Ага, – ответила Гермиона, отпивая из чашки. – Получается, твоя работа выполнена, – сказал Гарри. – Все это время мы не говорили о будущем, но теперь я хочу спросить о твоих планах. Изменились ли они? – Ну, я по-прежнему собираюсь пойти работать в Министерство. Министр недвусмысленно намекнул, что меня возьмут туда сразу. – Ты сказала "собираюсь", а не "хочу", – заметил Гарри. – Оговорка или?..
Или. Гарри попал в самую точку. Уже долгое время Гермиона задумывалась над тем, чем действительно хотела бы заниматься. Да, работа в Министерстве – это престижно и почетно. Но прошедший месяц дал Гермионе пищу для размышлений. Офисная работа все меньше и меньше привлекала ее. Ей хотелось обратиться к творческой своей стороне, развивать ее. Хотя художники не всегда добиваются успеха, в магическом мире, если Гермиона станет Мастером, у нее могли бы быть все шансы.
– Оговорка, – только и ответила Гермиона с улыбкой. – Надеюсь, что так. Видишь ли, на мой взгляд, – нахмурившись, продолжил Гарри, – это... художество сильно подкосило тебя. – Тофно, – промычал Рон с набитым ртом, проглотил и пояснил: – Выглядишь как на третьем курсе, когда нахватала себе кучу предметов. – Спасибо за заботу, мальчики, – Гермиона старалась, чтобы ее тон звучал как можно мягче, – но у меня действительно все хорошо. Просто я к любой работе подхожу ответственно. Вам ли это объяснять.
Гарри помолчал некоторое время, а затем добавил: – В любом случае, ты должна знать, что мы примем любое твое решение.
Рон кивнул в знак согласия со всей серьезностью.
* * *
– Что ж, момент истины, – пробормотала Гермиона, выливая на портрет лилового цвета зелье, которое являлось одним из компонентов "оживляющего" портреты заклинания. Затем она подвинула поближе другую пробирку с прозрачной жидкостью. Взмахнув палочкой, Гермиона сразу же выплеснула на холст второе зелье. Нужно было немного подождать.
Когда зелья впитались, а заклинание подействовало, портрет ожил.
Профессор Снейп медленно, двигая только головой, даже волосы его будто не шевелились, повернул голову в сторону Гермионы. Как только его идеально нарисованные глаза встретились с глазами Гермионы, он чуть прищурился. Губы тут же дрогнули то ли в издевательской, то ли в саркастичной улыбке.
– Мисс Грейнджер, – ноги Гермионы тут же ослабли, как только она услышала этот глубокий бархатный голос, который до этого она могла прокручивать только в собственной памяти. – Удивительно. – П-профессор, – промямлила Гермиона, еле сдерживая слезы. – Вы… все же… – Не ожидал, что подготовку моего портрета поручат любителю, – Снейп положил руки на подлокотники кресла и подался вперёд. – Откуда?.. – Не обманывайтесь. Я, вообще-то, давно в курсе ваших художественных потуг. – И все же ваш портрет – моей кисти! – вскинув подбородок, заявила Гермиона. – Вот я и удивляюсь. – Ничего удивительного...
И вправду, ничего удивительного. Разве могла ожидать Гермиона хоть какой-то перемены в характере Снейпа? Да, это всего лишь портрет. Но это, черт возьми, его портрет!..
–...ничего удивительного! Какой герой, такой и художник! – в сердцах крикнула Гермиона и со злостью опустила перед портретом штору.
Желанная встреча, ну, условно встреча, оказалась такой, какой и должна была быть. А не такой, какой представлялась.
Гермиона упала на кровать в своей спальне. Если бы она могла разбиться, она бы разбилась. Точно так же, как и ее сердце, пытающееся пережить утрату снова.
"Уважаемая профессор МакГонагалл, – писала Гермиона, то и дело поднося к глазам платок, чтобы ни одна слезинка не попала на пергамент, – портрет готов. Прошу вас забрать его как можно скорее".
***
Ближайшие два дня спать спокойно не получалось. Профессор Снейп, пусть и нарисованный, вселял какое-то полупрозрачное, почти неосязаемое чувство спокойствия и умиротворения. Мозг ни на секунду не обманывался, понимая, что в соседней комнате, в гостиной квартиры Гермионы, висит всего лишь профессорский портрет. Но девичье сердце было недоверчивым, глупым, ослепшим. Не хотело оно замечать очевидного и принимать это. По его мнению, в соседней комнате находился настоящий живой профессор Северус Снейп.
Заклятые враги редко становятся друзьями, даже с учетом того, что «от ненависти до любви – один шаг». «Враг моего врага – мой друг». Дружба против кого-то. Это было бы возможно. Если бы сердце и разум определили бы, кто же для них настоящий враг.
Гермиона ворочалась, то и дело просыпалась, вставала с постели и вновь ложилась, пытаясь провалиться в сон.
Профессор Снейп в гостиной квартиры Гермионы принял ту позу, в которой его изобразила художница, чтобы провести время наедине с собой, а не с внешним миром.
Но пару раз за ночь его заставляли вернуться в реальность женские крики из спальни:
– Я вас не любила!
***
– И у тебя все получилось? – бросил в трубку Рон. Сегодня они с Гарри звонили Гермионе вдвоем. Из дома Гарри. – С первого раза? – Да, – тон голоса Гермионы сразу поник. – Вы же знаете, что портрет оживает, только если человек мертв. Мой портрет ожил, а значит…
Голос Гермионы дрогнул.
– Значит, у тебя все получилось, – закончил за нее Гарри. – Ну да. – Слушай, ну, это уже уровень, – заявил Рон, не заметив заминки Гермионы. – Ты просто любитель, а смогла написать отличный портрет слизеринского гада, оживить его и отправить в школу. – Вечно этот удивленный тон! – приятные воспоминания о Хогвартсе на секунду отогнали печальные мысли об успешно выполненной работе. – Вообще-то, МакГонагалл приедет забирать его только завтра.
– И как тебе живется со Снейпом? – подкалывал Рон. – Ой, Рон, – Гермиона закатила глаза, но она была уверена, что друзья это поняли, даже не видя ее, – он сейчас выглядит как обычный портрет. Если бы я повесила у себя «Мальчика с яблоком», ты бы тоже спросил, как мне с ним живется? – Нет, я бы спросил…
Вероятнее всего, Гарри и Рон в этот момент заговорщически переглянулись, потому что конец фразы они выдали вместе: – Как тебе живется с Драко Малфоем!
– Наконец-то проснулись? – пробурчал Снейп с портрета, увидев, как Гермиона выходит из спальни. – Вас это волнует? – достаточно бодро спросила она. – Не слишком.
Дальше Гермиона решила диалог не вести. Однако ей все же захотелось заговорить примерно через полчаса, когда она уже привела себя в порядок, приняла душ и заваривала кофе на кухне.
– Сегодня придет профессор МакГонагалл, – бросила она, помешивая кофе ложкой, чтобы молоко лучше растворилось и окрасило жидкость в приятный бежевый цвет. – И несколько министерских сотрудников. Заберут вас.
Снейп молчал, хоть и внимательно наблюдал за действиями бывшей ученицы. Та лишь пожала плечами в ответ тишине.
– Какой сегодня день? – вдруг спросил Снейп. – Двадцатое августа, сэр, – машинально ответила Гермиона. – Четверг. – Понятно.
Гермиона поставила чашку кофе на стол, а затем вернулась к плите, чтобы положить себе на тарелку пару кусочков поджаренного хлеба.
– У меня ощущение, будто вам чего-то не хватает, – сказала она Снейпу, наблюдая за его метаниями: он никак не мог решить, какую позу ему лучше принять. – Ну, вообще-то, действительно, не хватает, – ответил он. – И чего же? – с любопытством спросила Гермиона, садясь на стул. – А то вы не знаете! – прикрикнул Снейп, и губы его тотчас же расплылись в издевательской улыбке. – Неужели и после смерти вам не хватает этих ужасных никотиновых палочек! – воскликнула Гермиона, поджимая одну ногу под себя. – Я не намерен выслушивать ваши оценочные комментарии! – строгим тоном произнес Снейп. – Ну, теперь у вас куда больше вариантов воздействия на меня, – усмехнулась Гермиона. – Можете, например, переместиться вон в ту раму. Она тут будет довольно долго, я не собираюсь пока ее выкидывать.
Гермиона кивком головы указала на портретную рамку, лежащую у мольберта. Вернее, не лежащую, а брошенную. Внизу рамы стояла подпись «Северус Снейп, директор школы 1997-1998 гг.». Снейп злобно посмотрел на Гермиону. Буквально за секунду он принял естественную теперь для него позу – ту, в которой его изобразила Гермиона.
Гермиона усмехнулась еще раз и отвернулась от портрета. Опустив взгляд, Гермиона обнаружила, что в ее кружке осталась половина бодрящего напитка. Всматриваясь в жидкость цвета сливочного ликера, она ловила себя на мысли, что разговаривает со Снейпом абсолютно спокойно. Даже будто бы с ноткой некоторого превосходства, понимая, что никакой опасности он уже не представляет и страха не вызывает тем более. Однако, вся соль была именно в том, что, как только диалог заканчивался… заканчивалось и настроение. Краски блекли, монохромные цвета сменяли яркие летние. Август за окном превращался в февраль, пусть без снега и холодов. Мир будто бы замедлялся или вовсе останавливался. Время теперь длилось не с полуночи и до полуночи. А от разговора до разговора. От разговора до разговора.
– Я могу быстренько нарисовать вам сигарету…, – тон Гермионы будто бы умолял профессора вернуться и поговорить с ней.
Портрет молчал.
Гермиона сделала последний глоток кофе, а остатки вылила в раковину. Тарелку с оставшимся хлебом накрыла салфеткой, бутылку молока поставила в холодильник. Рутинные действия в рутинных буднях. Смахнув со стола крошки, Гермиона бросила взгляд за окно. «Можно было бы прогуляться, – подумала она. – Но есть ли смысл бродить в черно-белом мире?».
– Ну и долго я буду ждать свою сигарету?
Гермиона вздрогнула от неожиданности, когда тишину нарушил громкий голос Снейпа. Она повернулась. Снейп переплел пальцы левой и правой рук, поигрывая при этом большими, будто бы он что-то накручивал с их помощью. Глаза его при этом сверлили Гермиону. А бровь… Та самая, любимица Гермионы, подлетела вверх. Стоит ли говорить, что это был один из тех случаев, когда выражение лица профессора было… очень сексуальным.
***
– Мисс Грейнджер, кто вам разрешил травить портрет профессора этим опасным никотином? – возмутилась профессор МакГонагалл, увидев в пальцах Снейпа дымящуюся сигарету. – Мэм, это не я!– Гермиона подняла руки так, будто собиралась сдаться. – Меня заставили!
Снейп лишь ехидно улыбался бывшей коллеге. МакГонагалл закатила глаза.
– Что ж, Северус, попрощайся с мисс Грейнджер хотя бы из вежливости, – сказала она. – И настройся на переезд. – И зачем прощаться? – спросил Снейп. – Потому что вы вряд ли когда-нибудь еще увидитесь! – воскликнула МакГонагалл, удивленно поднимая брови.
Снейп перевел взгляд на Гермиону. Сердце ее сжалось от понимания правдивости слов директора. Хотя, может быть, будут поводы заскакивать в родные пенаты? Изредка?..
– И кто это гарантирует? – спросил Снейп, вновь посмотрев на МакГонагалл. МакГонагалл нахмурилась, отворачиваясь от портрета, чтобы подготовиться к произнесению заклинания. В этот момент черные, идеально нарисованные глаза Снейпа, впились в янтарные Гермионины. Никаких ярких эмоций. Ни ненависти, ни любви, ни хотя бы душевного тепла. Но было в них что-то такое… что-то, убедившее Гермиону: он еще вернется.
Гермиона как раз выходила из душа, благо она накинула халат, когда заметила, что пол-осени пустующая портретная рама теперь совсем не пустая.
– Профессор?! – ахнула она. – Минерва интересуется вашими делами, – равнодушно ответил Снейп, не меняясь в лице.
Гермиона круглыми от ужаса и удивления глазами смотрела на портрет.
– Вы сейчас серьезно? – Вам что, так сложно ответить на вопрос «как дела?», чтобы не задерживать меня? – рявкнул Снейп. – Передайте профессору, что все нормально, – протараторила Гермиона.
Не сказав ни слова, Снейп тут же вышел за пределы рамы.
Все его последующие посещения касались дежурных вопросов: МакГонагалл что-то передает, Гермиона что-то спрашивает, даже Дамблдор интересовался жизнью подруги Гарри Поттера.
– Это вы куда? – тон Снейпа звучал так, будто Гермиона собиралась сбежать с лекции по зельеварению. – На работу, сэр, – застегивая пуговицы пальто, отрапортовала Гермиона. – Я работаю, представляете? – И кем же вы работаете? – левая бровь Снейпа взлетела вверх. – Как и планировалось, – со вздохом отвечала Гермиона, – в Министерстве. Пока работаю в отделе мистера Уизли, но в будущем обещают существенное повышение.
Гермиона выбросила вперед левую руку. Рукав пальто обнажил простенькие наручные часы на черном ремешке.
– О, простите, сэр, если я задержусь еще хоть на минуту, то точно опоздаю. Буду рада, если вы будете заходить почаще и на подольше. Всего хорошего!
С этими словами Гермиона вышла. Она немного обманула профессора. Она могла бы задержаться еще на несколько минут. Да, посещения Снейпа стали более-менее привычными, Гермиона даже отвечала ему с сарказмом или издевкой. Однако никогда не привыкнешь к тому, что тот, кто умер, окончательно и бесповоротно мертв. Как бы долго профессор ни говорил, как бы часто ни появлялся в черной рамке, какими бы язвительными, живыми и реальными ни были его реплики… он мертв. Окончательно и бесповоротно.
Набрав в грудь побольше воздуха и смахнув пелену слез с глаз, Гермиона повернулась, чтобы закрыть дверь, совсем не подумав, что профессор еще не ушел.
Снейп услышал звук ключа, поворачиваемого в замке, и нахмурился.
***
– Ну вот ты уже почти полгода работаешь в Министерстве… Тебе совсем не нравится?
Гарри и Рон решили навестить подругу в период зимних праздников. Рождество они отмечали как обычно – вместе с семьей Уизли. Но ребятам хотелось собраться втроем, как они раньше собирались в гостиной факультета, и поболтать о своих проблемах, поделиться новостями. Гермиона радушно пригласила Рона и Гарри к себе, пообещав испечь имбирного печенья.
– Не знаю, – Гермиона водила над своей кружкой пальцем, будто хотела бы перемешать сахар, но только без ложки: из темно-коричневой жидкости образовался небольшой ураган. – Вроде пока все устраивает. Четкий график, хорошая зарплата, перспективы налицо, помощь мистера Уизли и остальных. Может, я еще не привыкла просто?
– Отец говорит, ты отлично справляешься, – сказал Рон, доедая последнее печенье. Как только он взял его с тарелки, она тут же заполнилась горой новых. – Но ты вечно какая-то грустная. Сама не своя. – А я и говорю, с непривычки. – Не обманывай ни нас, ни себя, – Гарри повелительно рассек рукой воздух.
– И что ты хочешь услышать?! – Гермиона хлопнула ладонью по столу. Гарри и Рон вздрогнули. – Что мне не нравится эта работа? Что я ошиблась с выбором профессии? Что меня достало просыпаться каждый день в одно и то же время? Что я устала смывать себя в туалет каждый раз? Или что – прости, Рон – мне надоели бесконечные заботливые вопросы мистера Уизли?
Рон поджал губы. Гарри уставился на свои руки, а Гермиона шумно выдохнула, отвернувшись от друзей.
– По правде говоря, – решил начать Гарри, – именно это я и хотел услышать.
Гермиона бросила на него взгляд, а затем снова отвернулась, но Гарри успел заметить слезы на ее глазах.
– Я хотел, думаю, что и Рон тоже, чтобы ты, наконец, призналась самой себе, что нужно что-то менять. Мы знаем, что ты лучшая волшебница своего времени, ты сильна во всем, за что берешься, и получится у тебя все, что бы ты ни захотела. И вот мы видим, как ты любишь свое творчество. Несмотря на то, что портрет профессора Снейпа дался тебе очень трудно, он вышел просто замечательным! И ты все равно получила приятные эмоции от процесса и результата. У тебя определенно талант. Так что тебе мешает взяться за это профессионально? Мнение окружающих? Да плевать! – Гарри, как и Гермиона несколько минут назад, ударил рукой по поверхности стола. – Вспомни, как мы относились к общественному мнению, когда учились в школе. И почему сейчас мы должны что-то менять? То, что ты лучшая в нумерологии и трансфигурации, совсем не мешает тебе быть Мастером-портретистом. У каждого свой путь, и я понять не могу, почему ты – ты! Гермиона Джин Грейнджер! – не осознала этого?!
Гермиона часто заморгала, пытаясь остановить поток слез, но это помогало плохо. Рон взял ее за руку. – Гарри прав, Гермиона. И... если тебе нужно, не сдерживайся. Ты же знаешь, мы твои друзья.
Гермиона зажмурилась, кусая губы, но слезы все равно прорывались, заливая щеки.
– Ты боишься? – спросил Рон. Получив утвердительный кивок, он продолжил: - Это понятно. Но... Не попробуешь...
Рон выдержал небольшую паузу. Гермиона посмотрела на него, поняв, что он дожидается именно этого. –... не попробуешь.
Гарри и Рон сдерживали улыбки. Гермиона издала нервный смешок, и после этого все трое разразились смехом. Если бы не это, они бы точно смогли услышать, как, закатывая глаза, на портрете вздохнул профессор Снейп.
***
– Что, достала нелюбимая работа? – саркастично спросил Снейп, когда Гермиона, только закрыв за собой дверь, раздраженно скинула туфли. – С чего вы взяли, что она нелюбимая? – угрюмо бросила она.
Снейп сам удивился собственному проколу.
– Вы знаете хоть одного человека, который бы любил свою работу? – быстро сориентировался он. – Ну-у-у, – протянула Гермиона, практически срывая с себя шарф. – Может, профессор МакГонагалл?
Снейп громко фыркнул. – Вы даже не представляете, что она говорила раньше в учительской, а теперь и в своем кабинете о школе и учениках.
Гермиона слабо улыбнулась, представляя себе МакГонагалл, сетовавшую на учительство в самых нецензурных выражениях. Снейп смотрел на нее с портрета, слегка наклонив голову вбок.
– А вам нравилось преподавать? – вдруг спросила Гермиона, проходя на кухню. – Издеваетесь? – нарисованные брови Снейпа мгновенно взлетели вверх. – Моя проблема была в том, что я не мог это изменить, и вы прекрасно это понимаете.
Гермиона потянулась к верхней полке за чашкой, но рука ее так и не дотронулась до фарфоровой ручки. Сглотнув, девушка повернулась к окну так, чтобы профессор не видел ее лица. Закусив губу и зажмурившись, она ждала, что же еще он скажет.
Снейп воспринял это поведение Гермионы как нежелание продолжать неприятный разговор. Но все же еще некоторое время он рассматривал спину своей бывшей ученицы. Фонари на улице очерчивали ее фигуру приятным желто-оранжевым светом. Она выглядела такой одинокой и хрупкой. Снейпу показалось, что снег, плавно опускавшийся на землю за окном, вот-вот ворвется в квартиру и унесет беззащитную девушку в неведомые дали холода и уныния. Захотелось выругаться, разозлиться, возненавидеть самого себя. Что еще может сделать портрет?
– Как бы то ни было, – собираясь покинуть Гермиону, произнес Снейп. – Я все же дам вам совет: если у вас есть возможность что-то поменять – меняйте. Хотя бы во имя тех, у кого такой возможности не было.
Когда Гермиона обернулась, а сделала она это довольно быстро, рама уже опустела.
Когда Гермиона, наконец, покончила с работой в Министерстве, она ощутила весну не только глазами, но и кожей. Солнечные лучи грели, воздух бодрил, цветущие деревья радовали. Омрачало настроение только то, что профессор Снейп не появлялся уже несколько недель.
– В общем, я не просто ушла, – рассказывала Гермиона в разговоре с Гарри по телефону, – нет, я ушла спокойно и без скандалов. Меня вызывал сам Министр, мы поговорили, и он меня понял. Я даже попросила его время от времени направлять некоторые заказы мне. Он, конечно, пообещал, но… ты сам понимаешь. – Ну, и какие у тебя планы? – уточнял Гарри. – Я записалась на курсы по портретному рисунку, – отвечала Гермиона, — вот, собственно, посмотрю, что там может быть интересного и кардинально нового. А дальше буду работать. Вернее, буду делать то, что мне нравится. – Что ж, я желаю тебе удачи! – искренне сказал Гарри. – Ты молодец, что решилась. – Да, – Гермиона задумалась над тем, что или кто именно подтолкнул ее на это. – Я тоже рада. – Я слышу в твоем голосе оптимистичные нотки, – заметил Гарри. – Это меня очень радует. Смена работы пойдет тебе на пользу и, как я надеюсь, в… сердечных делах.
Гермиона сглотнула и бросила быстрый взгляд на пустой портрет.
– Гермиона? Алло? – Э-э, я здесь, – Гермиона не сразу поняла, что Гарри звал ее уже какое-то время. – Ясно. – Что ясно? – Что ты все еще не можешь смириться, – на том конце провода послышался вздох. – Гарри, – Гермиона вздохнула так же тяжело, как и ее друг, – я не знаю, как это сделать. Я правда пытаюсь, но… Да, он умер, да, он портрет, но он разговаривает со мной, дает советы, интересуется делами. Как будто он жив, и ему всего лишь надо переступить портретную раму, в которую я собственноручно его заключила. – Ты же понимаешь, что привязанность к нему до добра не доведет. Неважно, был бы он даже жив. А тут… портрет! – Живой портрет! – парировала Гермиона. – Сама-то себя слышишь? Портрет не может быть живым, особенно, когда человек, изображенный на нем, лежит в могиле!
Гермиону вдруг накрыла злость на лучшего друга. Она как будто поднималась с пола, проникала в вены, доходила с кровью до мозга и овладевала им.
– Спасибо, что позвонил, Гарри, – ледяным голосом произнесла Гермиона. – Было приятно с тобой поговорить. Всего хорошего.
Гермиона с остервенением повесила трубку. Она еще раз посмотрела на пустующую раму, чтобы убедиться, что профессор ничего не слышал, и не выдержала. Упав на колени, она зарыдала. Зарыдала истошно, с надрывом, до надсадного кашля. Слезы текли и текли по щекам, как бы Гермиона ни старалась стереть их рукой, достигали пола, разбивались на капельки, а затем образовывали крохотные лужицы.
– Неважно, любили ли вы меня, – вдруг сказала Гермиона пустоте, – важно то, что я люблю вас. Живого, мертвого, злого, доброго, Пожирателя Смерти и члена Ордена Феникса. Я люблю вас. И любила. И буду. Никто не отнимет, не заставит меня забыть ту часть моей души, которая принадлежит вам. Кому как не вам знать, что такое вечность. Только не покидайте меня, профессор. Только не оставляйте меня одну надолго. Ведь долгое одиночество пускает ядовитые корни, травит и душит, пытается стереть ваш вечный образ. Только не оставляйте меня…
– С кем вы разговариваете? – Гермиона так испугалась знакомого голоса, что от неожиданности дернулась и ударилась головой о стену. – Нервы шалят?
Голос Снейпа звучал насмешливо. Насмешливо до такой степени, что Гермиона сама себе показалась полной дурой. Действительно, кому она только что все это сказала? А главное, зачем?
– Простите, сэр, – Гермиона постаралась придать голосу максимальную уверенность, одновременно поднимаясь на ноги, – сегодня я не готова к диалогу. Я буду очень рада видеть вас завтра.
Снейп удивленно посмотрел на свою бывшую ученицу, которая прошла, даже не взглянув, мимо него. Однако, как бы тихо ни звучали следующие слова Гермионы, он все равно их услышал.
– Что это за довольная улыбка, мисс Грейнджер? – такое ощущение, что Снейп полдня сидел в одиночестве, ожидая прихода Гермионы, чтобы задать этот простой и недовольный вопрос. – Ох, день добрый, профессор! – Гермиона шутливо поклонилась портрету. – Как я говорила, сегодня я пошла в парк, поискать вдохновения и попробовать свои навыки на природе. И знаете, это невероятно, но я почти сразу нашла клиента!
Говоря все это, Гермиона бросила на стол свой набор художника, отчего некоторые кисти прокатились по столу и упали на пол. Снейп нахмурился, наблюдая за вдохновленной и сияющей девушкой.
— Вот! Он, правда, оказался маглом, – продолжала Гермиона, доставая с нижней полки бутылку вина. – Но это ничего. Ему понравились мои рисунки, и он попросил нарисовать его. Я сделала пару набросков, посмотрите, какой он красивый!
Поставив бокал рядом с бутылкой, Гермиона вытащила из сумки блокнот и подошла к портрету, открывая нужную страницу. Снейп в это время резко выпрямился, подбородок его взлетел вверх, а уголки губ углубились. Гермиона поднесла блокнот поближе к его лицу. Снейп увидел скромный карандашный набросок. С блокнотного листа на него смотрел привлекательный мужчина, очевидно, брюнет, судя по количеству и глубине штриховки на его волосах. Круглые глаза брюнета намеренно были выделены голубым, и это был единственный цвет, кроме серого и белого, который использовала художница. Мужчина ярко и широко улыбался, обнажая мелкие зубы с острыми клыками. Однако этот… практически оскал совсем не делал его образ хищным или злым. Наоборот, улыбка выглядела естественно и наивно, даже немного по-детски. Даже россыпь родинок на челюсти и над бровями ничуть не портила его красоту.
– Обычный магл, – выдал Снейп после нескольких секунд разглядывания картинки. При этом лицо его выражало резкую неприязнь к неизвестному мужчине. – Выполнено неплохо.
Даже этот поверхностный и не слишком лестный комментарий не смог стереть радость с лица Гермионы.
– В любом случае, мне заказан его портрет в красках, - заключила она. – Он вам понравился? – спросил Снейп, закуривая свою нарисованную сигарету. – Заказ? Конечно! Это же такая прекрасная возможность попрактиковаться! – Гермиона вернулась к столу и теперь была очень занята откупориванием бутылки. – Магл, – сквозь зубы уточнил Снейп. – Магл? – пробка, наконец, поддалась. – Не знаю, не думала об этом. Но, вообще-то, он очень приятный в общении и симпатичный.
Снейп пообещал себе никогда не пить вино, потому что теперь звук, с которым оно наливается в бокал, будет всегда у него ассоциироваться с хвалебным отзывом на холеного магла.
– Вас это беспокоит?
Лицо Снейпа сделалось настолько суровым, что Гермиона поспешила добавить: – Неважно, давайте выпьем, ну, я выпью, за начало моей творческой деятельности! – Гермиона отсалютовала профессору бокалом бордо.
Снейп еще раз поклялся больше не пить вина.
***
Гермиона бегала по квартире вот уже двадцать минут то поднимая что-то с пола, то бросая на него.
– Куда-то собираетесь? – Снейп, как всегда неожиданно, появился в портретной раме. – Ага, – только и бросила Гермиона, забегая в ванную, дверь при этом она не закрыла, поэтому Снейп мог наблюдать за тем, как она старательно подкрашивает губы. – Почему я должен задавать дополнительные вопросы? – нетерпеливо повысил он голос. – Это важно? – Как хотите, – безразлично бросил Снейп. – Я иду на свидание, – сообщила Гермиона, выходя из ванной. – Не могу найти туфли… – Вы еще помните, что являетесь волшебницей? – Если я скажу призывающее заклинание, меня найдут мертвой либо со шпилькой во лбу, либо с черепно-мозговой травмой от какого-нибудь каблука покрепче…
Снейп лишь закатил глаза в ответ на это.
– Вы идете на свидание с тем маглом? – как бы между прочим решил спросить он. – Да, его зовут Реналь, кстати. – Он француз? – Очевидно, да, – крикнула Гермиона из комнаты. – Какие туфли подойдут сюда лучше? Бежевые или черные?
Гермиона вышла из спальни, держа в руках две пары шпилек.
– Я похож на стилиста? – зазвенел голос Снейпа. – Я всего лишь прошу мужской консультации! – состроила Гермиона недовольную мину. – Бежевые, – буркнул Снейп, отворачиваясь. – Реналь – какое интересное имя. А как коротко? – Ну, я зову его Рене, – ответила Гермиона, прыгая на одной ноге в попытках натянуть туфлю. – Рене, – протянул Снейп. – Да, ой, – Гермиона взглянула на часы, – еще чуть-чуть, и я опоздаю. Простите, сэр, я должна идти. – Если хотите еще одного моего совета, — стоя так же спиной, сказал Снейп, когда Гермиона была уже у двери, – в следующий раз наденьте юбку подлиннее, а блузку попроще.
Гермиона на секунду замерла у двери, бросила удивленный взгляд в сторону портрета, а затем с ухмылкой выскочила на лестничную клетку.
– Я смотрю, вам трудно удается передать всю красоту вашего Рене с помощью красок, – глумился Снейп над Гермионой, которая битый час боролась с то «слишком розовыми», то «слишком бледными» губами Реналя. – Ах! – Гермиона сердито зыркнула в сторону Снейпа. – Оставьте свои едкие комментарии для посетителей кабинета МакГонагалл. – Несмотря на то, что скоро уже новый учебный год, мне хватит запала и на вас, и на посетителей, – Снейп положил подбородок на сложенные вместе кисти рук. – Я за вас рада, – все тем же тоном отвечала Гермиона.
– Что-то вы слишком затянули с этим портретом. – Вы прекрасно знаете, что мы были заняты немного другими вещами первое время, – Снейпа аж передернуло от этих «немного других» вещей. – А потом у меня были другие заказы. Мы с Рене договорились, что портрет я подарю ему на день рождения. – Искренне надеюсь, что он не завтра. – Двенадцатого сентября, если вам надо знать, – ответила Гермиона, добавляя губам блеска с помощью тонких мазков белой краски. – Могли бы поддержать меня, кстати, а не издеваться. Может, тогда дело бы пошло быстрее. – Давно вам требуется моя поддержка, чтобы работать хорошо? – удивился Снейп. – А может и давно, – Гермиона повернулась к Снейпу, ослепив того на мгновение металлическим блеском ореховых глаз.
Напряжение снял, а, возможно, и наоборот, повысил внезапно раздавшийся звонок в дверь.
– О, боже, это Рене, – ахнула Гермиона. – Рене, подожди минуту, я сейчас.
Гермиона тут же схватилась за палочку. Сделав взмах, она заставила портрет исчезнуть. На мольберте теперь красовался чистый холст.
– Сэр, могу я попросить вас зайти позже? – извиняющимся, но одновременно напряженным тоном попросила Гермиона.
Снейп недовольно сверкнул глазами, поднялся с кресла и вышел. Мантия его при этом взметнулась похлеще, чем в старые добрые времена.
***
– И какие у тебя планы?
Это был… неизвестно какой раз, когда Реналь пришел к Гермионе на ужин. Парочка сидела за столом, на лицах их играл желтый свет свечей.
– В смысле? – Реналь откинулся в кресле, но одна рука его опиралась на стол, что выдавало одновременно и расслабленную, и напряженную позу. – Ну, я имею в виду… на жизнь. На нас, – Гермиона смущенно опустила глаза. – Про мои планы на жизнь ты прекрасно знаешь, – Снейп, осторожно подслушивавший разговор, заметил, что у французика еще и приятный голос с легкой хрипотцой. И почти без акцента. – Поэтому можешь сразу говорить открыто и честно.
Наглая белая рука с длинными, изящными пальцами, очень женственная рука, кстати, потянулась в сторону Гермионы и накрыла собой ее руку. Челюсти Снейпа сжались до предела.
– Я поняла, – Гермиона проследила глазами за движением собеседника и свободной рукой прикрыла рот, чтобы спрятать улыбку. – Но я бы не хотел торопиться, – Реналь поглаживающими движениями прошел по пальчикам Гермионы, – мы еще слишком молоды, чтобы думать о чем-то глобальном. Разве тебе мало того, что ты есть у меня, а у тебя – я?
Гермиона подняла взгляд на Реналя и чуть прищурилась. Глубина его светлых глаз с темно-синими крапинками покорила ее при первой встрече и покоряла каждый раз, как она любовалась его лицом. Но сейчас она словно бы вынырнула из воды и вдохнула воздуха. Буквально на секунду она позволила себе отвести глаза и скользнуть по золотой портретной раме. Пустой, как ей казалось, золотой портретной раме.
– Наверное, ты прав, – заключила она, высвобождая руку, – большего сейчас и не надо.
– Поедешь на Рождество в Нору в этом году? – спросил Рон, наблюдая за работой Гермионы. – Не знаю, – отвечала Гермиона, сосредоточено прорисовывая кистью прическу очередного заказчика. – Вообще-то, Реналь хочет, чтобы мы провели Рождество вместе, вдвоем. – Типа он тебя не отпустит одну? – скептически уточнил Рон. – Типа ему не очень нравятся мои школьные друзья и старые традиции, – ответила Гермиона, на секунду поворачиваясь к Гарри и Рону. – Не знаю, как объяснить ему, что… это нормально – встречаться с кем-то, кроме него.
– Может, просто бросить его? – спросил Гарри, разливая по чашкам ароматный глинтвейн, который передала миссис Уизли. – Мы были рады, когда у тебя появились отношения, но сейчас становится понятно, что это не твой человек. Что эти отношения опустошают и угнетают тебя. – Я бы так не сказала, – парировала Гермиона, закусывая губу. – В принципе мне с ним комфортно. Он заботливый, честный, с чувством юмора. Ему нравится, чем я занимаюсь, и он всегда искренне интересуется моими делами и работой.
– Ключевое слово «в принципе», – Гарри поправил очки. – Еще он жуткий собственник и ревнивец. – У каждого свои недостатки, – философски заметила Гермиона, вытирая кисть уже изрядно испачканной красками тряпкой. – Нет, если ты хочешь продолжать с ним отношения и дальше, то кто мы такие, чтобы тебя отговаривать?.. – бросил Рон, принимая от Гарри чашку глинтвейна. – Может, хотя бы после Рождества заглянешь? – Гарри протянул другую чашку подруге. – Не знаю, – Гермиона кивнула другу, чтобы он поставил глинтвейн на столик рядом с мольбертом. – Посмотрим.
– Не одно, так другое, – проворчал Рон, отхлебывая из чашки. – Что ты имеешь в виду? – напряглась Гермиона. – Ничего, это я просто… – То умерший Снейп, то собственник Реналь, – закончил за друга Гарри. – Вы хоть когда-нибудь будете окончательно довольны моей жизнью? – упавшим голосом спросила Гермиона. – Да, – Гарри положил руку на ее плечо, – когда ты будешь по-настоящему счастлива.
***
– Отлично. По-настоящему счастлива, это же так просто! – язык у Гермионы уже заплетался от количества выпитого алкоголя. Она сидела у стены под портретом Снейпа, и в ее состоянии ей было абсолютно плевать, услышит ли внезапно появившийся профессор ее слова или нет. А он и услышал.
– Знаете, что такое алкогольная кома? – бархатный голос мог бы спокойно заменить вино в бокале Гермионы, настолько сильно он заполнял собой пространство. – На себе ни разу не пробовала, – Гермиона сделала еще один глоток из бокала на тонкой высокой ножке. – Отрицательный опыт – тоже опыт. – Что у вас случилось? – прямо спросил Снейп, пытаясь разглядеть Гермиону под… своим портретом. – Ничего нового, – Гермиона решила переменить позу, подтянув под себя одну ногу. Она, конечно, пару раз почти упала, пытаясь это сделать, однако ей все же удалось сесть так, как ей хотелось. – Я просто в очередной раз, похоже, ошиблась. Как-то потерялась в себе…
Снейп был уверен, что Гермиона ни за что не вспомнит события сегодняшнего вечера, поэтому продолжил смело задавать вопросы:
– Могу я чем-то помочь? – Вряд ли, – Гермиона наполнила бокал, вопреки правилам, до краев. – Разве что советом. – И что я мог бы посоветовать? – Как быть? – Гермиона сделала хороший глоток вина. – Как быть, когда не можешь разобраться в себе? Когда чувства внутри настолько переполняют, что невозможно дышать? И чувства эти не отпить и не вылить, как бордо из этого бокала. Они не испаряются со временем. Вообще-то, я и сама не знала, что у меня такие глубокие чувства. Они нахлынули так внезапно, что я решила, что обманываю саму себя. Я честно пыталась с ними справиться, и мои друзья активно мне в этом помогали. А потом появился Рене… Вы знаете, он чем-то на вас похож. Это глупо, конечно, он совершенно другого типажа мужчина. Если бы вы столько улыбались за день, вы бы умерли еще до битвы за Хогвартс.
Гермиона издала нервный смешок и снова приложилась к бокалу, держа его за прозрачную ножку двумя пальцами.
– Он очень хороший, – продолжила она, – Гарри и Рону он не нравится, но я понимаю, почему. Он чувствует их… магичность. Мною он настолько увлечен, что инстинкты притупляются. А с ними он осторожничает. – Чем же он так похож на меня, если он настолько другой? – скептически почесав бровь, спросил Снейп. – Не знаю, он брюнет, – Гермиона хихикнула, делая очередной глоток. – Он очень умен, разбирается во многих темах. У него, как бы сказать, говорящие глаза. Как и у вас. Только вы мастерски научились скрывать все, что эти самые глаза могут выдать, а он — нет. Ему это и не нужно. А еще он старше меня. Прилично старше. И вот, когда я поняла, что нравлюсь ему, и он мне, в принципе, тоже, я подумала: может, это мой шанс? Так сказать, substitute, замена?
– Ну и чего? – склонив голову набок, подал голос Снейп. На губах его при этом играла легкая улыбка, которую Гермиона никак не смогла бы заметить. – Ну и ничего, – заключила Гермиона. Бокал с громким звоном при этом ударился ножкой об пол. – Не получилось. Ни заменить, ни забыть, ни хотя бы приблизиться. Рене очень хороший, правда. Пусть собственник в каком-то смысле, пусть он предпочитает не торопить события, но он достоин другой девушки. Той, которая была бы свободна от прошлого или которая хотя бы смогла бы его отпустить. Неискалеченной, понимаете? Целой. И чтобы все ее сердце принадлежало ему.
– Пока что я еще не понял, где мне следует дать вам совет. – Ну как же! Вернитесь в начало. – Как вам быть? Что ж, вы не думали, что прошло слишком мало времени? Что все счастливое еще впереди? – Даже с Рене все впереди? – в голосе Гермионы была слышна надежда, которая сразу же заставила профессора помрачнеть.
– Тут уж я не скажу вам ни правды, ни лжи, – признался Снейп. – Скажу только, что сомневаюсь. Но закон «если где-то убыло, значит, где-то и прибыло» работает без сбоев. Так что, на мой взгляд, не стоит расстраиваться. – Не стоит расстраиваться, – как заведенная повторила Гермиона. – Забавно. А я уже расстроилась. – Каждому расстроенному фортепиано полагается свой настройщик, – заметил Снейп.
Гермиона рассмеялась, поднимаясь с пола. Дойдя до двери спальни, она обернулась, и Снейп увидел покрасневшие от слез глаза и бордовые губы, все еще сохранявшие вкус вина.
– О, где же он, – опираясь на балку дверного проема, протяжно сказала Гермиона, – где же он, мой настройщик?
– Мисс Грейнджер! – вдруг позвал Снейп, когда Гермиона скрылась в спальне. – Да? – Почему вы не выбросили вторую раму? – внимательно изучая лицо девушки, выглянувшей из-за двери, спросил Снейп. – Я надеялась, вы вернетесь. Будете приходить. Хотела, чтобы у вас было место, куда можно вернуться и найти покой, – просто ответила Гермиона.
Снейп лишь медленно кивнул, показывая, что доволен ответом.
– Возможно, это именно то, что тянет меня на дно, – произнесла Гермиона, опуская глаза. – Не возможно, а точно, – констатировал Снейп.
– Рене, я прошу тебя, не надо, – Гермиона уже готова была в очередной раз разрыдаться. – Мне нечего больше тебе сказать. Дело не в тебе? Конечно, не в тебе! Боже, ты такой замечательный, но… – Гермиона, это все похоже на какой-то горячительный бред! – в глазах Реналя читалось беспокойство. – Давай успокоимся, а потом поговорим нормально. – Не о чем говорить, Рене, – Гермиона зажмурилась, как будто это защитило бы ее от реакции Реналя на следующие ее слова. – Все кончено.
– Но почему? – Реналь искренне недоумевал. Он выглядел как брошенный котенок, и это еще сильнее ранило сердце Гермионы. – Я готова повторять снова и снова. Ты отличный человек, но я тебе не подхожу… – Как ты можешь решать за меня? – приятный голос Реналя на секунду сорвался. – Хватит! Послушай меня! – Гермионе пришлось накричать на мужчину, чтобы достучаться до него. – Я тебя знаю. И себя знаю. Моя искалеченная, измученная, раненая душонка не нужна тебя! Она не утешит тебя, не согреет. Она только и будет ныть от боли и кровоточить. И, если для тебя это аргумент, я знаю, что тебе ее не вылечить. Это не твоя вина. Время, проведенное с тобой, было, пожалуй, лучшим за последние пару лет. Но… я все еще помню, как он смотрел на меня, когда я рисовала его профиль на кусочках пергамента.
Руки Реналя сжались в кулаки, а затем пальцы расслабленно опустились. Безжизненно.
– Ты найдешь себе достойную девушку, – Гермиона понимала, насколько дежурно звучали ее слова, но никаких других подобрать она не могла. – Я хочу подарить тебе вот это. На память.
Гермиона повернулась, чтобы взять со стола большой коричневый конверт.
– Ты нарисовала...? – Нас. Там ты такой, каким я тебя знаю, – Гермиона протянула подарок Реналю. – С широкой улыбкой, морщинками возле глаз. Счастливый. Яркий. Искренний. – Ты уверена, что мне это нужно? – когда Реналь потянулся за конвертом, его рука дрожала так же, как и кисть Гермионы. – Тебе это пригодится, когда ты захочешь забыть. Сможешь порвать, выбросить, сжечь. У тебя будет хоть что-то, что ты сможешь уничтожить.
***
– Как вам нравится это, профессор? – Гермиона отступила на пару шагов от мольберта, выставив вперед правую ногу. – Мне кажется, цвета слишком теплые, – внимательно пробегая глазами по портрету, заявил Снейп. – Это же новый Министр Магии. Вы знаете, что Кингсли предпочитает синий и фиолетовый в одежде, а вы слишком смягчили эти цвета, придав ему, конечно, молодости, но вместе с этим и наивности. – Правда? – брови Гермионы сдвинулись в задумчивости. Она поднесла руку с кистью к губам. – Может быть. – Что бы вы делали без моих советов, Грейнджер! – Снейп откинулся на спинку кресла, соединив руки в «замок».
Гермиона закатила глаза, хотя прекрасно понимала, что эта его ирония максимально наиграна.
– Я уже сто лет в этом деле, сэр, и кое-чему научилась. Тем более, я уже Мастер! – Ну, не сто, а пару, – игривый блеск в черных глазах заставлял сердце Гермионы сладко сжиматься. – И, получается, что и я столько же. Поэтому ни в чем вам не уступаю. А если припомнить и мой жизненный опыт… – Да-да, ладно, – махнула рукой Гермиона. – А еще у меня получилось сделать все правильно с первого раза!
Гордость, с которой Гермиона хотела заявить об этом, как-то сразу потонула в осознании того, что в день, когда портрет Снейпа ожил, она потеряла всякую надежду.
– Кстати, да, – задумчиво произнес Снейп, – я не ожидал, что у вас получится. – Конечно, вы не могли ожидать. Для этого вам надо было быть живым. – Я имел в виду, – Снейп решил прокомментировать свои слова, чтобы не осталось никаких двусмысленностей. – Что, когда я… очнулся, я, во-первых, не ожидал увидеть именно вас, а во-вторых, не думал, что я – ваша первая работа. – Ну, как видите, не только первая, но и, как бы ни было грустно, удачная.
– Расскажите свой секрет, – неожиданно для Гермионы спросил Снейп. – А что тут рассказывать? – не отрывая взгляда от холста, бросила Гермиона. – Я просто варила правильно все зелья и с полной концентрацией и свежей головой произнесла заклинание. – Сомневаюсь, что ваша голова была свежей, – тихо сказал Снейп. – Что? – Ничего.
Гермиона все же решила последовать совету Снейпа, собралась с мыслями и провела над холстом рукой. Краски вмиг приобрели более холодный оттенок.
–Так лучше? – Намного. Теперь он выглядит как Министр, а не как учитель на школьном альбоме восьмидесятых. Надо признать, у вас есть определенный… талант. – Не может быть! – саркастично заявила Гермиона. – А кто говорил, что его не устраивает собственный портрет? – А кто говорил, «каков герой, таков и художник»? – Снейп поднял левую бровь.
Гермиона скрестила руки на груди, как бы со злобой смотря на профессора, хотя на самом деле ей еле-еле удавалось скрывать улыбку.
– Ну вот, – продолжал Снейп, – не хочу хвастаться своими заслугами перед магическим миром, но… ваша фраза… объективная. Я бы даже сказал, прямо пропорциональная. Брови Гермионы взлетели вверх, а глаза расширились. Снейп лишь одарил ее одной из своих дьявольски сексуальных улыбок. Чтобы не раскраснеться сильнее, Гермиона, улыбаясь, повернулась к мольберту: ее взгляду художника все время хотелось что-то еще подправить.
– В последнее время все устаканилось? – вдруг спросил Снейп, беря в руки сигарету. – Что вы имеете в виду? – не отрываясь от работы, бросила Гермиона. – Вы работаете, совершенствуетесь. И я вижу, что, – чиркнула нарисованная зажигалка, и красно-оранжевый огонек зажег кончик белой сигареты с желтым фильтром, – ваше состояние улучшилось.
Гермиона сглотнула. Рука с кистью медленно опустилась.
– Я… наверное, не стоило поднимать эту тему, – внезапно ретировался Снейп. Гермиона повернулась к нему. Серо-белая струйка дыма создавала между ней и профессором завесу. Если забыть, что она человек, а он – портрет, конечно.
– Что вы хотите услышать?
Снейп смотрел на Гермиону неотрывно, как будто ждал ответа не словами, а мыслями. Облизнув губы, он затянулся, а затем сказал:
– Что вам не больно. – Что мне… что мне не больно? – ореховые глаза округлились. – Простите, как бы мне не хотелось вас расстраивать, но вы никогда не услышите этих слов. Ни через год, ни через два. Даже когда я сама стану портретом, я такого сказать буду не способна.
– Тогда, наверное, мне стоит раскрыть один маленький секрет, – Снейп все так же буравил взглядом свою бывшую ученицу. – Какой же? – Гермиона восприняла слова как шутку и ждала нового перла. – Вы знаете, что я жив?
Кисть с синей краской на кончике с оглушающим звуком упала на пол.
Когда я понял, что Волан-де-Морт все чаще и чаще использует Нагайну, чтобы расправляться с врагами, я решил сделать все необходимое, дабы не умереть глупой смертью от клыков этой змеи. И вот очередной труп был брошен к ногам Темного Лорда чешуйчатой гадиной, и я получил возможность его изучить. Всего за два месяца я смог изготовить противоядие, которое действовало трое суток. 2 мая тогда, в лодочном сарае, я прикидывал, пока Волан-де-Морт произносил передо мной свою речь, успеет ли он натравить на меня свою змею до того, как кончится действие противоядия. Он успел.
В связи с тем, что Нагайна здорово меня потрепала, а время мое заканчивалось, я и правда чуть не умер. Однако, так как я успел передать Поттеру свои воспоминания, умирать было не так обидно. И все же я выжил. Противоядие, приготовленное мной, замедляло почти все жизненные процессы, поэтому дыхание было практически незаметным, а кровь вытекала не так стремительно, как должна была. Мне хватило тридцати минут, чтобы прийти в себя и более-менее восстановиться. При себе у меня всегда был порт-ключ в Паучий Тупик, так что я, безусловно, сильно рискуя, переместился сразу туда. Влив в себя приличную дозу восстанавливающих зелий, я тут же отправил Минерве патронуса. Это был мой последний шанс исчезнуть.
Минерва появилась очень быстро. Я взял с нее Непреложный Обет: она делает все, чтобы мир думал, что я мёртв, а я не высовываюсь. И вот нарисовалась... Хм, довольно комично звучит... Грейнджер.
Мы с Минервой оставались на связи, хоть и редкой. Она сообщила о требовании Грейнджер написать мой портрет. Я знал о ее небольшом увлечении, а также о том, что она никогда не могла достойно запечатлеть моё лицо на бумаге. Но... Это был отличный шанс. Я был уверен, что она ошибется при оживлении портрета, а значит, никто не обнаружит того, что я жив. Меньше людей знало бы, не пришлось бы договариваться с другим Мастером. В общем, я сказал Минерве, что вполне согласен. Пусть рисует.
Я оказался прав. Девчонка действительно была слишком самоуверенной. Когда мой портрет ожил, она была убеждена, что все сделала правильно. И вот "я" в кабинете директора. Кстати, забегая вперед, никто из них так и не узрел истины. Только Дамблдор бросал загадочные взгляды, поблескивавшие из-за очков полумесяцев… А вторая рама осталась у нее...
Перенос моего сознания на портрет, полагаю, это очевидно, сказался на мне. Я видел... отрывочные видения. Видения портрета. Они сливались с реальностью, накладываясь на нее перед моими глазами. А еще голоса. Моего альтер-эго, Грейнджер, Поттера и Уизли и этого... Реналя. Сначала я пугался этого. Голова болела нещадно. Я на несколько дней фактически «выпал» из реальности, не мог работать, спать. Я даже с трудом передвигался, не натыкаясь на мебель в моем доме. Представьте себе, что у вас перед глазами сразу две картинки, причем обе из них реальны. Минуты или, в отдельных случаях, часы покоя я находил тогда, когда мое альтер-эго целиком и полностью погружалось в свой портретный мир, отключаясь от внешней реальности. Тогда я выдыхал, сквозь зубы проклиная самоуверенную гриффиндорку, одним неправильным заклинанием раздвоившую мое сознание. Однако я был готов вытерпеть все. Это была не самая высокая цена за забвение, и я понял это чуть позже, когда как-то даже привык к этому новшеству в своей жизни, блокируя навязчивые образы с помощью окклюменции. Эти "накладки" уменьшились, когда Минерва сделала третью раму для моего портрета и отправила мне. Теперь тот Снейп перемещался по трем местам: Хогвартс, квартира Грейнджер и мой новый дом в Шотландии. Я сумел оградить свое сознание настолько, что даже общался с собственным портретом точно так же, как когда-то с портретом Дамблдора. Альтер-эго рассказывало мне то, что я не видел, а я ему то, что оно не помнило. После того, как… мой двойник стал перемещаться ко мне, в своих видениях я видел только лицо Грейнджер. И, пожалуй, впервые оно казалось мне невероятно привлекательным. Веснушки, карие глаза, четко очерченные губы и пышные ресницы воскрешали в моей голове воспоминания о времени ее учебы. О взглядах, которыми мы обменивались, случайных прикосновениях, когда я задевал ее, проходя мимо или вглядываясь в котел. О нервно двигающихся пальцах, когда она комкала рисунки, и о мягком полете кисти, когда рисовала их. Я был впечатлен. И сердце мое согревалось, будто бы у камина.
А потом отчего-то разрывалось, когда среди ночи, ибо разум мой слабел во время сна, в тишину моей спальни врывались надрывные вопли о том, что ни меня не любили, ни я не любил.
Так ли было это?..
Когда Минерва уговаривала Грейнджер забыть меня, я соглашался с ней. Я еще не знал, что... не знал, что она мне нравится. Когда Поттер и Уизли советовали ей уйти с нелюбимой работы, я аплодировал им и радовался, что она следует их советам. Я уже знал, что она должна стать художницей. Когда в ее жизни появился Реналь, я был взбешен. Тогда я понял, что в некотором смысле полюбил ее. Когда она начала свыкаться с мыслью о моей смерти, я сжимал губы до белой полоски. Но я должен был проверить.
И вот он, мой портрет, все выяснил для меня. Действовал по плану. Поскольку я научился контролировать наше общее сознание, я все услышал. И тут же трансгрессировал.
Стоя за дверью ее квартиры с букетом цветов в руках, я держался так уверенно, будто это был мой сотый роман с женщиной. Будто я лично пережил каждый момент жизни Гермионы за последние годы вместе с ней. Я не боялся. Я знал, что поступаю так, как должен был поступить уже давно. Мучал ли я ее, простит ли она меня, хочет ли, чтобы я пришел... Любит ли она меня... Скоро узнаем.
Я сделал вдох и медленно выдохнул. – Вы знаете, что я жив?
Время будто остановилось. Тишина била в уши, но я все равно, нутром или нет, четко услышал звук падающей на пол кисти с синей краской на кончике.
Дата: Воскресенье, 16.01.2022, 21:23 | Сообщение # 17
Первокурсник
Статус: Online
Группа: Всезнайка
На сайте с: 20.11.2011
Сообщений:5
Думаешь, что уже все всё придумали и написали, но появляются такие замечательные истории Спасибо! Очень интересная тема с портретами. Прочитала на одном дыхании и рада, что все живы. Верю, что дальше у Гермионы и Северуса все будет хорошо!
Дата: Понедельник, 17.01.2022, 22:00 | Сообщение # 18
Второкурсник
Статус: Offline
Группа: Мастер зельеварения
На сайте с: 18.04.2008
Сообщений:68
Мне тоже идея понравилась! Я и сама художник, поэтому с пониманием читала про творческие муки Гермионы Такой прекрасный хэппи-энд! Спасибо, что Снейп жив! А еще мне очень понравилась фраза, я даже себе копирнула в заметки, и это прям слова, которые очень мне сейчас нужны:
Цитата
Я все же дам вам совет: если у вас есть возможность что-то поменять – меняйте. Хотя бы во имя тех, у кого такой возможности не было.
Элинор, SilverGrans, tanushok, спасибо большое за внимание к моей работе!
Цитатаtanushok ()
Я и сама художник, поэтому с пониманием читала про творческие муки Гермионы
До последнего переживала, что не дожала этот момент, но, по всей видимости, получилось достаточно неплохо))
ЦитатаSilverGrans ()
А еще мне очень понравилась фраза, я даже себе копирнула в заметки, и это прям слова, которые очень мне сейчас нужны:
Просто невероятно осознавать, что твое творчество находит отклик у читателей и даже помогает им в определенные периоды жизни. Спасибо, это бесценно!
Цитата♥♥♥SNAGER♥♥♥ ()
все всё придумали и написали, но появляются такие замечательные истории
Цитата♥♥♥SNAGER♥♥♥ ()
Хотя я бы не стала говорить с Минервой с такой категоричностью.
Гермиона так категорична из-за нервного напряжения и бессилия. Но тем не менее она относится к МакГонагалл с уважением, безусловно. Хотя, может, я немного и перегнула)
Цитата♥♥♥SNAGER♥♥♥ ()
Очень понравилась сцена в классе, когда Гермиона сожгла набросок. Я как фильм это видела.
Очень неожиданный сюжет, я, признаться, сама не верила, что Снейп жив после его беготни по портретам. Гермиона будет долго мучиться, станет именитым Мастером и уже к старости придет смирение. Тем ошеломляющей стала концовка. И тут Снейп верен себе - пока не убедился, не удостоверился... Спасибо автору!
Спасибо! Очень интересная тема с портретами. Прочитала на одном дыхании и рада, что все живы. Верю, что дальше у Гермионы и Северуса все будет хорошо!
