А наутро я сбегаю из комнаты еще до того, как Грейнджер проснулась. Прохладный душ и тщетные попытки привести себя в порядок. Но хоть патлы стали отдаленно напоминать волосы. И одеться успел, пока она не видит. Что ж, не такое уж и плохое начало дня.

Грейнджер просыпается от того, что почтовая сова слишком громко ломится в окно. Как назло, в окно спальни. „Пророк“ и писулька от Поттера, что он закрутился с делами и в ближайшую неделю не объявится. Вот и славно. Значит до приезда Лавгуд и Лонгботтома у меня есть время смириться с неизбежным.

Даю Грейнджер зелья, иду готовить завтрак. Она присоединяется ко мне через несколько минут – накрывает на стол. Будем считать, что поделили обязанности.

После завтрака она спускается вместе со мной в лабораторию, и я – уже машинально – начинаю пояснять, что и почему делаю. Она слушает и старается не мешать, но потом не выдерживает и вываливает на меня целый ворох вопросов. Значит, точно выздоравливает.

Время в лаборатории пролетает незаметно. Пора обедать, и тут Грейнджер меня снова удивляет – наверное, ей это ее здоровое питание за пять месяцев совсем поперек горла стало – ей хочется гамбургер, колу и картошку фри из Макдоналдса. Шутит? Нет, серьезно. Кажется, ей и самой странно. Ну да ладно. Эта маггловская отрава есть на Кингз-Кросс, аппарировать туда не сложно. И в возрасте Грейнджер мне это казалось вполне сносной едой, особенно картошка с кетчупом. Но только я категорически против колы – у нее такой состав, что я не могу поручиться за то, что эта дьявольская смесь не ослабит действие зелий.

Когда мы с Грейнджер садимся за стол, у меня полное ощущение, что кто-то свихнулся. Или я, или мир. Первое реальнее, второе, пожалуй, предпочтительнее. От этой трапезы безумием несет за версту, но мне почти весело – Грейнджер начинает рассказывать забавные истории о том, как впервые водила в такие места Лонгботтома и Лавгуд. Эти двое и так вместе смотрятся колоритно, а уж в маггловской забегаловке...

А потом она как-то замирает почти на полуслове, взгляд становится напряженным, словно она что-то вспомнила. Что-то, чего она опасается.

- Сэр, я правильно понимаю, что мне до мая лучше самой не колдовать?

- Думаю, да. Это нигде не указано точно, но я бы не экспериментировал. Тем более, это всего два месяца.

Она кивает и отворачивается к окну, а когда поворачивается обратно щеки у нее просто пунцовые:
- Сэр, мы можете сделать для меня одну вещь? Одно заклинание... Я вам поясню, как...

Чувствую какой-то подвох, но определить какой именно не могу.

- Какое заклинание? - спрашиваю суше, чем хотелось бы.

- Э... тест на беременность, - выпаливает она и краснеет еще сильнее.

Чувствую себя так, словно мне дали под дых со всей силы. А потом еще залепили пощечину. До кучи. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки, и я опираюсь ими на стол. С голосом же удается справиться. Почти.

- Я же давал вам противозачаточное зелье, - произношу я холодно, стараясь унять клокочущую внутри злость.

- Но ведь оно не всегда помогает...

- Оно помогает всегда. Когда сварено нормально.

- Сэр, я... Мне кажется странным, что меня вдруг потянуло на такую еду. Я хотела бы проверить.

Проще доказать свою правоту. Иначе она все равно не успокоится.

- Хорошо. Показывайте ваше заклинание.

Она показывает, дотошно объясняя все детали. Ничего сложного. У меня получается с первого раза – вокруг Грейнджер возникае сноп белых искр, который тут же гаснет. Она облегченно выдыхает.

- Белые – значит не беременная. Красные означали бы мальчика, зеленые – девочку.

Раздраженно передергиваю плечами. Плевать мне на эти подробности.

- Извините, я не хотела вас обидеть.

Я так и понял. А проверка – это от большого ко мне доверия. Равно как и у Минервы. Одно слово – гриффиндорки.

- Сэр, я не сомневаюсь, что вы один из лучших Зельеваров. И если вы можете приготовить Хрустальное зелье, то и противозачаточное у вас очень качественное...

И именно поэтому нужно было меня протестировать. Прекрасно. Просто замечательно.

- Понимаете, я думаю, что тут дело не в том, кто готовит зелье, а в его изначальных свойствах.

Криво усмехаюсь. Она могла бы выдумать что-то поубедительнее.

- У Молли Уизли большой опыт с такими зельями. Но вы же сами знаете, сколько у нее детей...

- Потому что Артур скорее удавится, чем потратит деньги на качественное зелье, - говорю я со злостью. - Гораздо проще купить какую-то дешевую халтуру и судить по ней о свойствах зелья. Из того что вы на начальных курсах превратились во что-то странное, следует не то, что оборотное зелье работает как может, а то, что вы взяли кошачью шерсть вместо человеческого волоса.

- Да, но остается еще взаимодействие с другими зельями. И в случае употребления его вместе с Хрустальным, вероятность зачатия двадцать процентов.

- Откуда вы взяли такую чушь?!

- Из „Занимательной Алхимии“. Я ее выписываю уже почти два года.

- Бесполезное чтиво. Они настолько перемешивают факты, что от них остается только шелуха для развлекательного журнала.

Грейнджер смотрит на меня недоверчиво, словно сопоставляя мой авторитет с авторитетом журнала. А может она и вправду поверила в эту чушь из „Занимательной Алхимии“ и бреду, что несет Молли? Может, она и не хотела меня уязвить? И не считает меня подонком?

- Сэр, извините. Я правда не хотела вас обидеть.

Медленно киваю. Хотелось бы мне ей верить. А что если...

- Мисс Грейнджер, неужели вы судили обо всем только по заметке, которую когда-то прочти в каком-то журнальчике? Я не верю, что вы так и не прочли труд Феорота Шотландского.

- Прочла, но...

Значит, все-таки прочла. Мило. И после этого говорит, что не собиралась меня обидеть.

- Я успела прочесть все, кроме введения. Там были какие-то пустые рассуждения – истории тех женщин, на которых было то же самое проклятье. Типичная „желтушка“. Я ее оставила на потом, но не успела.

Пока она говорит, я пристально смотрю ей в лицо. Нет, не врет. Действительно, не прочла. Идиотка.

- Мисс Грейнджер. „Желтушка“ - это тот журнальчик. А у Феорота Шотландского описаны факты. Перетасовав которые, писаки и получили двадцать процентов, причем слегка округлив.

Ловлю себя на том, что перешел на лекторский тон. Ладно, тем лучше. Ей полезно... просветиться.

- Случаев, когда проклятие такого вида снимали Хрустальным зельем, зафиксированно одиннадцать. Безусловно, их было гораздо больше, просто такие вещи, как правило, стараются не афишировать. Началось все с Лиона Орлеанского. Ему, кстати, приписывают родство со Слизерином, но я склонен не доверять тем источникам. Так или иначе, этот волшебник преуспел в темных искусствах. И не преуспел в личной жизни. Та, которую он выбрал себе в жены, наотрез отказывалась идти с ним под венец, и он хотел сломать ее гордость с помощью проклятья, на изобретение которого в паре с Хрустальным зельем он потратил не один год. Но женщина предпочла умереть, чем сдаться на его милость. Рецепт зелья выкрал ученик Лиона – надеялся, что ему повезет больше, чем учителю. Тоже не вышло – родители девушки поймали незадачливого зельевара, выпытали у него секрет зелья и заставили сварить, но к жертве не подпускали. Девушка прожила недолго. А рецепт зелья и заклятье стали известны многим темным волшебникам.

Криво улыбаюсь:
- А теперь начинается самое интересное. Собственно, сами случаи, когда зелье помогло. В восьми случаях зельевары честно выполнили свою работу, получили щедрую плату и убрались восвояси. Один случай – когда у жертвы и до проклятья был роман с зельеваром, их повенчали наспех, за несколько часов до того, как она погрузилась в морок. Противозачаточное зелье тут не использовалось – получить наследника хотели как можно быстрее. А в двух случаях были так называемые нежелательные беременности. Исключительно по умыслу зельеваров. Конеролд Шервудский был из старинного, но обнищавшего рода и хотел поправить свое положение женитьбой на богатой наследнице, раз уж подвернулся такой случай. Родители девушки были слишком набожными, чтобы убить внука – на это он и рассчитывал. А прижитый на стороне младенец – позор для рода. Так что все сложилось для этого зельевара вполне удачно. Ленидору Йоркскому повезло меньше – он был хоть и талантливым зельеваром, но не мог похвастаться ни деньгами, ни родословной, зато хотел поживиться таким же образом, как Конеролд. Ленидора убили сразу же, как зелье подействовало. Девушку упекли в монастырь. В обоих случаях и мотив, и умышленность ошибки с зельем были налицо. И эти два случая дают те пресловутые двадцать процентов. К которым вы с легкостью приписали и меня.

- Я не знала...

- Зато мотив у меня был бы вполне явный. Вы – герой войны, удостоившаяся ордена Мерлина, я – освобожден лишь условно и мне нужно как-то восстанавливать репутацию. Вы – симпатичная двадцатилетняя девушка, я…

Зло усмехаюсь, вместо продолжения фразы.

- Мистер Снейп, я не хотела вас обидеть. Честно! Ну почему вы мне настолько не верите...

Кажется, я перегнул палку – у Грейнджер дрожат губы, вот вот расплачется.

- Отчего же, верю. Просто считаю необходимым пояснить, как ваша просьба выглядела с моей стороны.

Она кивает, но в глаза мне не смотрит. Мерлин, да я меньше всего хотел сейчас с ней ссориться.

Какое-то время мы сидим в тишине, а потом она просит чуть слышно:
- Почитайте вслух.

Улыбаюсь, даже не пытаясь скрыть облегчение, и продолжаю читать „Об огне деревянном, угольном и воздушном“ с того места, на котором остановился вчера.

После ужина мы снова идем гулять, и Грейнджер по новой заводит разговор о Хогвартсе, стараясь не касаться темы мародеров. Непривычно, но эти беседы о прошлом меня не раздражают. Возможно, я рассказываю даже чуть больше, чем следовало, но чувствую себя при этом спокойно и уверенно.

А уже когда мы ложимся спать, она вдруг говорит:
- Это теперь уже не важно, но я хочу, чтобы вы знали. Гарри показывал мне ваши воспоминания и...

- Мисс Грейнджер, - перебиваю ее устало, - я почти не сомневался, что он пустить это по рукам. Хотя бы по рукам друзей. Так что ничего нового вы мне не сказали. Спите уже...

- Вы не дослушали. И, кстати, вы ошибаетесь, по рукам он их не пускал. Я эти воспоминания увидела только в октябре, когда пыталась решиться на лечение Хрустальным зельем. Именно поэтому он мне их и дал посмотреть. Потому что я хотела быть уверенной, что если рожу ребенка, это не будет катастрофой. Ваш ребенок был бы, по крайней мере, умным.

Не выдерживаю и тихо хмыкаю:
- Зато вредным и страшненьким.

- Вредным он бы не был – не в кого. К тому же, у него было бы другое детство и комплексов по поводу внешности поубавилось бы. Да и характер был бы от этого помягче.

- Вы оптимистка.

- Скорее реалистка, исключающая ненужный пессимизм.

Грейнджер пододвигается ко мне поближе, целует в щеку и замирает, словно не уверена, что ей делать дальше.

Она права. Тянуть с „долгом зельевара“ мне не стоит. Стараюсь не смотреть ей в глаза и надеюсь, что мне снова удастся внушить самому себе иллюзию нормальных отношений. У нас все нормально. У нас с Грейнджер все как у нормальных людей. Просто она устала. Просто...

На этот раз убедить себя проще – тело Грейнджер отзывается на ласки. Значит хоть какую-то толику удовольствия она от этого получит. Хотелось бы думать. А лучше – не думать вообще.

Вот и все. Отодвигаюсь в сторону и ложусь на спину. Грейнджер отворачивается и, кажется поджимает колени к груди. Дыхание у нее странное. Неправильное. Плачет?

Собираюсь погладить ее по плечу, но все-таки отдергиваю руку. Ей сейчас только моих прикосновений не хватало.

Тихо спрашиваю нейтральным тоном:
- Принести вам успокоительное? Или просто воды?

- Нет, - отвечает она не слишком уверенно. - Все в порядке.

Какое-то время я слушаю ее сбивчивое дыхание и пытаюсь придумать хоть что-то утешительное, но в голову приходит только „осталось лишь два месяца“ и я не уверен, что это будет для нее утешением. Лишь два? Для Грейнджер это скорее „целых два“.

- Вы себе представляли на моем месте Лили Эванс? - спрашивает она вдруг.

Я совершенно теряюсь от этого вопроса и только и могу, что по-дурацки переспросить:
- Что?!

- У вас все время глаза были закрыты. И лицо такое... такое, словно вы далеко-далеко отсюда. Это... наверное, вам тоже было поначалу жутко, когда я... когда вы... я же совсем как неживая была.

Мерлин, я и не думал, что она что-то заметит. Просто боялся смотреть ей в глаза. А она такого нагородила...

- Сэр, я понимаю, что вы ее любили все те годы. И сейчас любите. Думаю, вы очень реально представили себе, что обнимаете и ласкаете именно ее. Настолько хорошо представили, что магия приняла это за чувства ко мне.

А я думал, что еще сильнее она меня удивить уже не сможет. И ведь ее версия вполне логична. Только не имеет к реальности ни малейшего отношения. Как и большинство логичных версий в этом мире.

- Мисс Грейнджер, вы ошибаетесь, - произношу я медленно, стараясь выиграть время для того, чтобы формулировки не выглядели слишком жалкими. Говорить о своих эмоциях у меня всегда выходило плохо. Хорошо на эту тему мне удается только молчание. Но сейчас его явно будет мало. Вот и приходится путаться в словах и чувствовать себя полным болваном. - Магия – не человек. Ее невозможно обмануть или выдать одни эмоции за другие.

Она повернулась ко мне и смотрит прямо в глаза, а от этого не сбиться с мысли еще сложнее. Особенно, когда мысли и без того носятся как мальки в пруду.

- Лили... думаю, я отпустил ее в ту ночь, когда передал Поттеру свои воспоминания. Я помню все, но более явно осознаю – это прошлое. Любовь без взаимности, детская дружба. В ту ночь я сделал все, что мог, и заплатил по всем моим счетам. Лили по-прежнему очень важна для меня, но скорее как камертон совести, как патронус. Не как женщина.

Смотрит растерянно и недоверчиво качает головой. Мои слова о магии произвели на нее хоть какое-то впечатление, а о Лили – нет. И я вываливаю на нее все то, что думал о самовнушении. Получается какой-то бред сбежавшего из Мунго, но она слушает внимательно. Как ни странно, эти слова ее и успокаивают. Только она просит в следующий раз не закрывать глаза и не уходить от реальности. Что ж, попробую.

Я уже надеюсь, что разговор закончен, как она протягивает руку к моей шее и дотрагивается кончиками пальцев до шрама. Едва справляюсь с рефлекторным желанием отстраниться и прикрыть это уродство одеялом. Пусть смотрит. Все равно рано или поздно увидела бы. С трудом сглатываю нервный комок в горле и жду, что же будет дальше, а она нежно проводит пальцами вдоль шрама, почти что лаская его.

- А ведь мы вас так ни разу и не навестили в больнице, - произносит она наконец.

Пожимаю плечами.

- У вас были другие дела. И, честно говоря, первые недели я был не самым лучшим собеседником. Пока связки не восстановились.

- У вас голос стал чуть ниже. А с утра и к вечеру он становится чуть хриплым.

- Какая разница.

- Не знаю, просто заметила. И мне он сейчас даже больше нравится.

- Кто?

- Что. Голос. Ваш, - она приподнимается на локте и вздыхает: - Давайте спать. А то вы сегодня совсем вымотались со мной.

Это было вежливое „У вас один тупой вопрос следует за другим, а речь и вовсе почти бессвязная“? Похоже на то.

- Меня сбило ваше „даже“, - фыркаю я, пытаясь скрыть обиду. Хотя обижаться-то мне сейчас совершенно не за что. На нее, по крайней мере. Грейнджер сделала мне комплимент, а я сейчас по тупости мог соперничать с младшими Крэббом и Гойлом. Причем когда они были на первом курсе.

- Угу... - произносит она чуть слышно и обнимает мою руку, прижавшись щекой к моему плечу.

Так и засыпаем.

Снится мне что-то солнечное и светлое. Кажется, Хогвартс и берег озера. Я чувствую пряный запах летних трав и запах волос Гермионы. А потом я понимаю, что лежу с ней на берегу озера и думаю о том, как же здорово, что в школе сейчас не осталось ни одного ученика. Гермиона улыбается, глаза у нее лучатся, и я наклоняюсь к ее лицу, целую в висок, скольжу губами по скуле и вниз, к ключицам, а потом целую в губы. И она мне отвечает.

От этого я и просыпаюсь, с ужасом осознавая – последнее было не сном. Уже позднее утро. И я, недопроснувшись, снова полез к Грейнджер. Замираю и никак не могу придумать, как бы извиниться. И как бы сбежать, чтобы она не заметила, что я уже... Ткань пижамы слишком тонкая и мягкая, не заметить будет сложно. С Поттером она это обсуждать вряд ли будет, да и с Лавгуд или Минервой – тоже. Но все равно стыдно.

- А вы во сне произносили мое имя, - говорит она и улыбается. Почти так же, как в том сне. Только чуть более настороженно. И в глазах неуверенность напополам с растерянностью.

Но она все-таки пододвигается ко мне ближе. И целует шрам от клыков Нагайны. Рефлекторно запрокидываю голову, подставляя шею – я и не думал, что это будет настолько приятно. Отвечаю на ее ласки, стараясь не прикрывать глаза ни на секунду – она то и дело ловит мой взгляд, словно проверяет, здесь ли я, с нею ли. От этого мне становится неожиданно легко. И уже когда мы просто лежим рядом, остывая после возбуждения, я понимаю – за эти два месяца я должен что-то придумать, чтобы она захотела остаться со мной. Я проиграл с разгромным счетом двадцать с лишним лет назад. Но это не повод сдаваться сейчас.

Чувствую себя полным идиотом – я хочу доказать ей, что не так уж и плох, хочу сделать ей что-нибудь приятное, но не могу выдумать ровным счетом ничего путного. Малфой не раз острил на мой счет, что мои способности в общении с женщинами ограничиваются обсуждениями зелий и темной магии. Паршиво признавать, что он прав. Совершенно не представляю, что я могу предложить Грейнджер.

Лили... Ей я cначала рассказывал о волшебном мире, о Хогвартсе и о магии – все, что знал сам. Потом – помогал с уроками, обсуждал школьные новости. Все это Грейнджер не требуется. А о чем с ней говорить еще, я не знаю. Ну не о тонкостях же приготовления зелий! Хотя... Она привезла с собой несколько книг, я их пролистал в первые же дни – монографии по продвинутой трансфигурации неживой материи. Теорией этого предмета я владею неплохо, так что разговор поддержать смогу. Но будет ли ей это интересно? И не о погоде же нам беседовать... И не о о моих стычках с мародерами.

Спасение приходит от самой Грейнджер. Во время завтрака она начинает рассказывать, что Минерва предлагала ей вернуться в Хогвартс – преподавать Трансфигурацию. Полгода назад Грейнджер надеялась начать уже с этой осени, ей хотелось сначала защитить магистерскую, а в Школу ехать уже Мастером Трансфигурации. Но теперь все придется отложить на год – времени с мая по сентябрь ей не хватит.

- С мая? - переспрашиваю напряженно. Не может же она совсем запутаться во времени и пространстве, перепутать март с маем. Или может? Но это был бы слишком плохой знак...

Грейнджер вздохнула:
- Но ведь до мая я все равно ничего не смогу начать. День расписан буквально по минутам и я понимаю, что вы все продумали и сделали как можно лучше для лечения... Тем более, два месяца мало что изменят.

А вот это зацепка. И я даже знаю, как ее использовать!

- Мисс Грейнджер, два месяца могут изменить очень многое. Для лечения нужны три компоненты, но не более. Судите сами: время от завтрака до обеда я запланировал под приготовление зелий. Попутно с этим я всегда рассказывал вам что-то или просто проговаривал вам вслух то, что делаю с ингредиентами. Слушать это по второму, а то и по третьему кругу вам будет скучно, да и смысла от этого никакого – вам нужен мой голос и то, что я обращаюсь именно к вам одной. Не более. Конечно, при готовке зелья есть моменты, когда мне необходима полная концентрация на том, что я делаю. Но в остальное время я могу обсуждать с вами вашу работу. Комментировать то, что вы сделали, в конце концов.

Чуть усмехаюсь и добавляю, как мне кажется, дружелюбно:
- Обещаю, что постараюсь не слишком язвить, чтобы не сбить вас с рабочего настроя.

Она расцветает улыбкой, и я продолжаю:
- После обеда я читал вам вслух. Как правило, книги по зельям. Мы можем сменить тему – например, начать с тех книг, что вы привезли с собой. Да и в моей библиотеке было несколько фолиантов, которые могли бы вас заинтересовать. Я, конечно, не Минерва, - тихо хмыкаю, заметив смешинки в ее глазах, - но разговор о трансфигурации поддержать могу. И если мы правильно все спланируем, вы за эти два месяца легко нагоните все, что не успели за прошедшее время. По крайней мере, попытаться стоит, не так ли?

Грейнджер радостно кивает и вываливает на меня целый ворох идей, что еще она хотела сделать для своей магистерской. Едва сдерживаюсь, чтобы не попросить ее говорить помедленнее и не тараторить – она снова перешла на темп прилежной ученицы, которая стремится успеть высказать все, что знает, как можно быстрее – до того, как ее прервут. Но прервать ее все-таки приходится – пора спускаться в лабораторию и готовить очередную порцию зелья.

Пока составляю мешочки и баночки с ингредиентами на разделочный стол, поясняю Грейнджер, какие фазы приготовления Хрустального зелья требуют максимальной концентрации, а во время каких от меня требуется лишь точность движений и то, насколько тщательно я истолку в порошок сушеные лапки коричневых кузнечиков, кору майского дуба и крылышки африканских стрекоз. Грейнжер прямо-таки светится от счастья и едва не ерзает от нетерпения, когда же она сможет выплеснуть на меня все те мысли, что еще не успела, а потом выпаливает на одном дыханьи:
- Как же здорово, что мне не придется целых два месяца просто наблюдать!

- Настолько неприятное зрелище? - спрашиваю резче, чем надо бы, и задним числом себя одергиваю – не время сейчас проявлять характер, тем более, что Грейнджер вряд ли собиралась сказать мне что-то неприятное. Но она не замечает этой резкости, вернее, принимает ее за шутку.

- Скорее наоборот. Мне нравится наблюдать за тем, как вы готовите зелье, - Грейнджер забавно краснеет, словно я поймал ее на чем-то не слишком приличном. - У вас очень точные движения. И руки красивые, но...

- Но? - усмехаюсь в ответ, пытаясь скрыть свое напряжение. Я боюсь этого „но“. Оно всегда разрушает все, что было сказано прежде. Даже если это была просто подколка, замаскированная под комплимент.

- Но невозможно изо дня в день просто сидеть рядом, наблюдать и ничего не делать самой. Дурацкое ощущение, словно я не волшебница, а призрак какой-то. Вроде Плаксы Миртл.

А вот теперь я действительно растерялся. Нет, я полностью согласен, что просто наблюдать со стороны, как другой готовит интересное зелье – наблюдать, но самому ничего не делать – это скорее издевательство, чем удовольствие, но... но неужели все то, что Грейнджер говорила до этого, было не шпилькой, замаскированной под комплимент, а комплиментом, замаскированным под шпильку? Или вовсе незамаскированным.

Вдумчиво киваю и пытаюсь сконцентрироваться на зелье. Пока не наделал ошибок. И в зелье, и с Грейнджер. А она улыбается и наблюдает. Раз уж ничего больше ей тут делать нельзя. Надо бы расчистить столик в углу, который сейчас заставлен чистыми склянками – тогда она сможет устроиться там с тетрадкой или книгой, чтобы не скучать, пока я превращаю кучку редких ингредиентов в еще более редкое и очень сложное Хрустальное зелье.

А когда мы поднимаемся на кухню, Грейнджер снова говорит, что хотела бы пиццу. И тут же извиняется, что создает мне лишние проблемы. Почему-то чувствую себя при этом нескладным подростком, у которого попросили списать домашнее заданье. Фыркаю что-то невразумительное и злюсь на себя из-за этого – последние лет двадцать никаких сложностей с внятными ответами у меня не было. Глупо, наверное выглядит. Именно что, седина в бороду, бес в ребро. Вернее, не в бороду. В волосы. Но сути это не меняет.

Аппарирую к итальянскому ресторанчику, заказываю две пиццы, выхожу ждать на улицу и натыкаюсь взглядом на вывеску цветочной лавки. Малфой говорил, что цветы любят почти все женщины. А тем, которые не любят, все равно приятно получать их в подарок – странная логика, но Малфою виднее. Может, купить что-то Грейнджер? Или лучше не лезть? У Малфоя такие вещи выходили сами собой. И у Поттера. А я... я просто боюсь выглядеть нелепо с букетом бесполезной яркой травы в руках. Которую ни в одном зелье толком не используешь.

Все же захожу внутрь. Насмешливо тренькает дверной колокольчик, и из подсобки выкатывается пожилой продавец, невысокий и такой толстый, что кажется почти круглым. Смотрит чуть насмешливо – почувствовал мою неуверенность. А я хочу извиниться и сказать, что ошибся дверью. Или что мне тут ничего не по вкусу. Или...

- Вам нужны тюльпаны. Дюжина красных тюльпанов. Самые весенние цветы. Вот, посмотрите, мне их сегодня утром привезли – совсем свежие, простоят еще долго.

Хмуро смотрю на связку растений. Действительно, срезали их совсем недавно. Яркие, но цвет не противно-розовый. Ярко-розовый мне и прежде казался пошлым и глупым, а Амбридж только подтвердила мои мысли – ни одному вменяемому человеку этот цвет не может нравиться по определению. Просто потому, что это мерзость. Кстати, нет ни одного стоящего зелья такого цвета.

Тюльпаны красные, а „красный – это хорошо“. Так утверждал Малфой. Но он, кажется, говорил про розы. Но какая разница? Пусть будут тюльпаны. Как советует цветочник.

Расплачиваюсь и забираю хрустящий бумагой сверток с цветами. Чувствую себя при этом полным Лонгботтомом. Но отступать уже некуда.

Пиццы уже готовы, беру картонные коробки в одну руку, сверху пристраиваю сверток с цветами, пытаясь его не помять, и аппарирую домой.

Грейнджер успела накрыть на стол. Протягиваю ей обе коробки и сверток. Молча, чтобы не брякнуть что-нибудь лишнее. И боюсь ее реакции. Как боялся приговора Визенгамота несколько лет назад. Потому что проигрывать сейчас мне очень не хочется. Совсем.

Она с любопытством разворачивает бумагу и растерянно улыбается.

- Спасибо.

- Не за что, - буркаю я и раскладываю пиццы по тарелкам.

Грейнджер держит цветы в руках и выглядит озадаченной. Но, похоже, не обиделась. Наоборот. Но что-то все равно не так. Что именно, угадать не могу, поэтому нервничаю.

- А у вас есть какая-нибудь ваза? - спрашивает она неуверенно. - Я не одной не видела...

Бешенный гиппогриф... Я совершенно не подумал, что для цветов нужна еще и ваза. Которой у меня, конечно же, нет.

- А можно я возьму литровую мензурку? Для приготовления противозачаточного и Хрустального зелий она пока не нужна, поэтому ее можно было бы использовать вместо вазы...

С облегчением киваю. Мензурка так мензурка. Я не против. По мне, так вполне подходит.

Грейнджер приносит из лаборатории мензурку, наполняяет ее водой и ставит туда цветы. На обеденном столе эта конструкция выглядит забавно, но Грейнджер определенно нравится, и это главное.

После обеда я читаю ей вслух книги по трансфигурации. Наверное, зря – она их уже и сама проштудировала, так что сейчас слушает вполуха и думает о чем-то своем. Ладно, неважно – лечебный эффект это даст в любом случае, а если она хочет почитать что-то другое – пусть скажет. Я не оракул, в конце концов.

А когда мы вечером идем гулять, она сама берет меня под руку, и я начинаю рассказывать ей, какие книги по трансфигурации у меня есть – пару из них она вряд ли читала, и ей это наверняка будет интересно. Но ей неинтересно. Она опять думает о чем-то своем, а потом говорит невпопад:
- Знаете, а мне прежде никогда не дарили цветы. Папа не в счет, это другое. Виктор дарил конфеты, Рон – что-нибудь забавное, Марк – книги.

Настроение резко испортилось – о том, что Грейнджер последнее время была не одна, я как-то не подумал. Дурак самоуверенный.

- Марк? - переспрашиваю машинально, а сам перебираю в голове всех учеников за последние годы. Не помню никакого Марка. Значит, халтурщик. И, наверняка, гриффиндорец. И трус, раз ни разу не навестил Грейнджер за это время. Но это хорошо, что трус – значит, я еще могу побороться...

- Мы встречались около года. Когда я после Хогвартса вернулась в Лондон и жила у родителей. Вы его не знаете, он маггл. Поэтому мы и расстались – ему было трудно, что я не такая, как все. Ведьма. Его это немного пугало.

Руки невольно сжимаются в кулаки. Как же я ненавижу своего отца. Не за то, что он маггл. А за то, что он тупой маггл. Его тоже пугало, что моя мать не такая. Не прощу. Никогда.

- Нет, он был хороший. Но ему было страшновато со мной. А это... это больно – когда стараешься не пользоваться магией, чтобы не пугать лишний раз, но потом вдруг забываешься и применяешь репаро к разбитой чашке. Просто не подумав. А у него потом руки трясутся и взгляд такой... словно я его через мгновенье в мышь лабораторную превращу.

Она вздыхает и я высвобождаю руку, чтобы обнять ее за плечи, прижать к себе, успокоить.
Она качает головой вспоминая этого малахольного Марка, гиппогриф его раздери.

- Думаю, мы оба вздохнули с облегчением, когда расстались. Мне больше не надо было притворяться каждую минуту, а он... я думаю, он бы никогда не рискнул уйти сам.

- Побоялся бы, что вы его в полевку превратите? - фыркаю я тихо.

- Угу. Только скорее в белую мышку все-таки. Он светлый очень, малфоевского типажа.

Усмехаюсь - а ведь Грейнджер может. Если ее сильно разозлить.

Она тоже усмехается, а потом вдруг замедляет шаг.

- Мистер Снейп, а может... может мы все-таки перейдем „на ты“? Обращаться „мистер“ к мужчине, который спит с тобой уже несколько месяцев это... это извращение какое-то.

С трудом сглатываю и пытаюсь отогнать посторонние мысли. Она назвала извращением не то, что я к ней чувствую. А только то, как мы друг к другу обращаемся. И никакого подтекста в ее словах не было. Совсем не было. Хотелось бы верить...

- Да, конечно, - киваю я внешне спокойно и добавляю не слишком уверенно: - Гермиона.

Грейнджер улыбается в ответ и целует меня в щеку. Быстро и как-то нескладно. А я снова чувствую себя угловатым подростком и не знаю, куда деть руки, которые кажутся мне слишком длинными и какими-то лишними. Пока не обнимаю ее обеими руками за плечи – все тут же встает на свои места и ничего не мешает. Кроме колючих заколок в ее волосах под моими пальцами, когда я целую ее в губы.

* * *

Прихода Лонгботтома и Лавгуд я опасаюсь. Даже нет, боюсь. Боюсь, что эти двое нарушат то хрупкое равновесие, что сейчас между мной и Грейнджер. Между мной и Гермионой.

Они могут переубедить ее, уговорить изменить что-то. А я ничего не смогу сделать. Не пускать их в дом неправильно, в конце концов. Хотя очень хочется именно этого. Но они поймут, что что-то не так, и свяжутся с Минервой и Поттером. И тогда все уж точно закончится.

По реакции Лонгботтома и Лавгуд я понимаю – про Хрустальное зелье они читали много. И про сроки пробуждения в том числе. Лонгботтом радостно стискивает Гермиону в объятьях, краснеет, когда смотрит в мою сторону, и старается тут же отвести глаза. Лавгуд мечтательно улыбается и комментирует, что тюльпаны в мензурке смотрятся очень естественно. Невилл от этого краснеет еще сильнее. Гермиона тоже смущается и начинает тараторить про свою магистерскую – кажется, это единственная тема, в которой она сейчас чувствует себя уверенно. А я тихо злюсь, что эти двое обо всем догадались. И о моих чувствах к Гермионе, и откуда взялись эти несчастные цветы – даже ничего пояснять не требовалось. Что, наверное, и к лучшему. И к лучшему, что не нужно пояснять, почему мы пока оба хотим немного подумать, а уж потом говорить что-то другим.

Эти двое, по крайней мере, не смеются. Ехидства я в их глазах тоже не вижу. Они смущены, но не более. Вернее, смущен только Лонгботтом, Лавгуд же воспринимает все философски. И оба очень рады, что Гермиона снова стала самой собой.

А когда они уходят, я чувствую себя совершенно вымотанным. Еще не поздно – самое время, чтобы прогуляться после ужина, но мне сейчас хочется одного. Рухнуть в кровать, притянуть к себе Гермиону и уснуть.

Она тоже выглядит уставшей. Значит, и она была в напряжении все это время? Тоже...

- Может не пойдем сегодня никуда, а, Северус? - она зевает и сладко потягивается. - Выходит, я отвыкла даже от небольших компаний. Вымоталась за этот день совсем, хоть и рада была очень Луну с Невиллом увидеть. А мы даже делом никаким не занимались, только говорили.

- Ничего, через пару недель ты полностью восстановишься, - улыбаюсь ей ободряюще и добавляю уже мысленно: - А через пару месяцев и в Хрустальном зелье не будет никакой необходимости. Надеюсь, что только в нем. А не во мне тоже.

Но когда мы ложимся спать, и она долго ворочается, устраиваясь поудобнее, а я все жду, когда же можно будет обнять ее и спокойно уснуть, все тревожные мысли исчезают. Я почти уверен, что она останется со мной и после. Уверен. Почти.

Дни пролетают так, что не успеваю оглянуться. Апрель наступил так внезапно, что я стал подозревать календарь в каком-то подвохе. Перепроверил. Действительно, апрель.

Официант в пиццерии уже привык, что я появляюсь у них пару раз в неделю и заказываю одно и то же – он теперь даже не спрашивает, просто кивает радостно и самодовольно, словно знает какой-то секрет. Но что поделать, если нам с Гермионой не хочется сейчас ничего нового? Да и нужно ли об этом вообще думать, если нас самих все устраивает?

Пожалуй, единственное разнообразие за все эти дни было только в том, какие именно тюльпаны предлагал мне цветочник. Темно-бордовые, как крылья азиатского пухонога. Ярко-желтые, как пыльца златолепесткового клевера. Красные с зелено-желтыми краями лепестков, чуть хищные на вид – я даже задумался, не входит ли этот сорт в какие-то зелья.

Гермиона радуется им всем, хотя мне показалось, что обычные красные понравились ей больше остальных. Лавгуд все это никак не комментировала, а вот Лонгботтом, при виде тюльпанов с зелено-желтыми краями, оживился – оказывается, я угадал, они и вправду считаются полезными. Только видел я их прежде исключительно в сушеном виде: их лепестки продаются на вес и почему-то под названием „Клешни растительного краба“. Используются в косметических и омолаживающих зельях – не моя область. Но послушать было любопытно.

Гермиона выглядит счастливой, но мне все-таки неспокойно. Со дня на день должен придти Поттер. А он не Лонгботтом – молчать не будет.

Но Поттер не приходит. Связывается со мной по камину и выглядит при этом очень замотанным, хуже, чем после победы над Волдемортом. Гермиона стоит у входа в комнату, и он ее не видит. Зато слышно ей все прекрасно.

- Мистер Снейп, здравствуйте! У Гермионы все в порядке?

Вежливо киваю. Уверен, вид у меня сейчас самый обычный, как всегда. Опыт. Многолетний, гиппогриф его раздери.

- Добрый день, Поттер. Да, все нормально.

- Эээ... хорошо. Значит, без изменений? Мне в банке сказали, что вы перевели обратно на мой счет ту тысячу галлеонов... что-то не так?

- Я решил, что министерской оплаты вполне достаточно.

Он смотрит на меня с подозрением.
- Что-то случилось? Ей хуже?

- Гермиона в порядке. Просто я решил, что так будет правильнее.

- Не хотите брать деньги моего отца? - расстроенно кривится Поттер.

- Дело не в вашем отце. И даже не в вашей матери. И, уж тем более, дело не в вас. А во мне. Я так решил.

Он недоверчиво качает головой, а я с напряжением жду, что же будет дальше. И когда именно он приедет. Сегодня? Завтра? На следующей неделе?

- Я хотел извиниться, что не смогу зайти в этом месяце. У меня тут такое...

Он улыбается чуть смущенно, но я чувствую – смущение это наигранное. Он пытается скрыть за ним что-то другое. Кажется, гордость за что-то. Получил повышение и теперь дел не в проворот? По его уставшему виду похоже на то.

- Мистер Снейп, у меня будет сын. Джинни пока только на втором месяце, но миссис Уизли заметила – проверила заклинанием. Так что... пятнадцатого будет свадьба. Я бы хотел, чтобы мы отпраздновали чуть позже, чтобы Гермиона была подружкой невесты. Но миссис Уизли настаивает, а я не хочу начинать все со ссоры.

Поттер расстроенно вздыхает. Причем искренне.

- Понятно, Поттер.

Он с облегчением улыбается, словно ожидал от меня гневной отповеди, и добавляет почти невпопад:
- А шафером у меня будет Лонгботтом. Вы... Вы извините, что я вас не приглашаю. Гермиона не хотела, чтобы кто-то знал о проклятии, так что...

- Понимаю, Поттер. Не беспокойтесь.

Он кивает и уже собирается попрощаться, как мне приходит в голову одна мысль, и я останавливаю его жестом.

- Поттер, подождите. Вы правы, что начинать все нужно не со ссоры... Сейчас, конечно, все это уже не важно, но я все равно хотел бы вам кое-что сказать. Я тут подумал... Возможно, я был не совсем прав, когда так набросился на вас на первом уроке Зельеваренья. Я был уверен, что вы – точная копия своего отца не только внешне. И что вам уже вскружило голову ваше особое положение в волшебном мире. Мне показалось, что вы меня не слушаете и калякаете в тетради какие-то рисунки на потеху однокурсникам. Поэтому я решил вас одернуть – пока не поздно. Если я ошибся – извините.

Все это я говорю не столько Поттеру, сколько Гермионе. Хотя смотрю ему прямо в глаза. Я уверен – ей важно услышать все это. Важно понять, что я готов признать свои ошибки и что-то изменить, если ей это будет важно.

Поттер теряется. Он смотрить на меня так, словно я сообщил ему нечто очень странное. Вроде того, что Дурсли всегда были очень сильными волшебниками.

- Спасибо, - произносит он ошарашено. - Я действительно вас тогда слушал. Очень внимательно. Я не рисовал, я пытался записывать за вами, чтобы не упустить что-то важное.

- В таком случае, я был неправ.

Он улыбается и на какой-то миг становится очень похожим не на Джеймса, а именно на Лили.

- До свидания, Поттер, - заканчиваю я, пока разговор не перешел на какие-нибудь темы, к которым я еще не готов.

- До свидания, сэр. И еще раз спасибо!

Волшебный огонь гаснет, а я все еще стою перед камином. Оказывается, этот разговор был нужен и мне самому. Нет, я верил, что Гермиона говорила правду. Но услышать подтверждение от Поттера, все же, немного другое.

Гермиона подходит ко мне и обнимает со спины. Я чувствую себя победителем. А потом все обрывается ее спокойными словами:

- Северус, я хочу сказать Гарри правду. И Макгонагалл тоже. И по родителям я соскучилась. И подружкой невесты хотела бы у Джинни быть...

Вот и все. А я после разговора с Поттером окончательно уверился, что до мая ничего не изменится – Минерве сейчас не до приездов сюда, ей бы со школьными делами управиться и все к годовщине победы подготовить.

- Послушай, я все продумала...

Гермиона обнимает меня крепче, и от этого мне становится чуть спокойнее. Если бы она хотела уйти от меня как можно быстрее, она бы сейчас отстранилась. А не прижималась лбом к моей спине.

- Вот смотри, Северус. О проклятьи знают только Гарри, Невилл, Луна, Макгонагалл, Кингсли и семья Уизли.

Да, всего ничего. Особенно если учесть, какая толпа в этой рыжеволосой семейке.

- Невилл и Луна знают правду и так. А если остальные будут считать, что я пришла в себя в мае, они потом с тебя несколько месяцев глаз не спустят – решат, что я либо осталась с тобой из благодарности, либо вбила себе в голову что-то не имеющее отношения к реальности. И будут опасаться, что тебе все это не слишком надо. И что ты можешь меня обидеть...

С трудом сглатываю. В памяти всплывает расстроенное лицо Минервы, когда она оставляла Гермиону в моем доме. И слова: „Ты только не обижай ее, пожалуйста“. Да, эти люди будут до последнего подозревать меня во всех смертных грехах. И бояться за Гермиону.

Накрываю ее руки своими и осторожно раздвигаю объятия – хочу стоять к ней лицом. Чтобы обнять в ответ.

- Северус, если сказать правду сейчас, они, наверное, удивятся, но хотя бы не будут подозревать тебя ни в чем плохом. Им так будет спокойнее – они же понимают, что магию не обманешь. А в то, что я тебя тоже люблю, они поверят хотя бы к Рождеству.

Зарываюсь лицом в ее волосы, чтобы скрыть улыбку. Совершенно дурацкую, неуправляемую. Она никуда не хочет сбегать от меня. Она только что сказала, что тоже меня любит. Она...

- Мне только нужно в ближайшие месяцы продолжать пить противозачаточное зелье, чтобы они не решили, что это из-за беременности. А после Рождества можно будет перестать. Домовые эльфы в Хогвартсе обязательно помогут нам с ребенком, я не сомневаюсь. И мама с папой будут рады, что я нашла себе пару.

Произношу что-то утвердительное. Я и не думал, что она все так распланировала. Даже то, кто будет сидеть в ребенком, если он у нас родится. Такими темпами она уже и с именем наверняка определилась. И мысленно записала ребенка в Райвенкло.

По-прежнему улыбаюсь и вдруг ловлю себя на мысли, что может не все, написанное о пробуждении на пятом месяце, лишь романтическая чушь и маггловские сказки о спящих красавицах. Может, магия Хрустального зелья действительно почувствовала что-то такое, что не мог предугадать ни я, ни Гермиона? Может...

- А ты вернешься в Хогвартс? - прерывает Гермиона мои размышления. - Макгонагалл обещала, что даст тебе место профессора Зельеваренья или Защиты от темных сил – на выбор... Если ты захочешь, конечно.

Пожимаю плечами:
- Думаю, это было бы разумно. Раз уж ты туда уедешь преподавать Трансфигурацию.

Она целует меня в подбородок, и я понимаю, что сейчас самое время потихоньку отступить вместе с ней в спальню. Пока она не решила срочно связаться со всеми друзьями сразу, чтобы сообщить новости о своем состоянии. Это подождет еще хотя бы полчаса. А мне ждать не хочется.

Нежно ерошу ее волосы и целую в висок, на котором пульсирует едва заметная жилка. Разговор с Поттером меня уже не пугает. Насмешничать ни он, ни Уизли не рискнут. Хотя бы ради Гермионы. А со всем остальным я справлюсь. Даже с присутствием на свадьбе Поттера. Там, кроме Гермионы, будет хотя бы Лонгботтом. А с ним, как выяснилось, вполне можно поговорить.

Целую ее в губы и чувствую, что она уже сама начала расстегивать пуговицы моего сюртука. „Тысяча и одна застежка“, как говорит Гермиона. Подталкиваю ее к лестнице на второй этаж.

Представляю, какое потрясенное лицо будет у Минервы, когда она узнает правду. Вот вам и „ты только не обижай ее, пожалуйста“. Не обижу. Пальцем не дам тронуть. Никому. Никогда.

Она целует меня в шею, проводит языком по шраму, и я понимаю, что связных мыслей у меня остается совсем немного – подняться по леснице и избавиться от совершенно лишней сейчас одежды.

Старые ходики над камином отсчитывают минуты, часы, дни. А мне впервые не хочется думать о „потом“, потому что я и так знаю, что все будет хорошо. Не хочу забегать вперед. Всему свое время.

~fin~

Маркиза, спасибо )
Я как раз довыложила фик, сейчас там отмечусь.

Шикарная сказка! В самом хорошем смысле этого слова

Констанция, спасибо))

Можешь не писать - не пиши. (с)
Иконостас

П.С. Теперь буду ждать продолжения "Расплаты"

Если живешь на свете достаточно долго,видишь,
что мелкие отступления приводят к крупным потерям. И.Бродский.

Астрея, спасибо )

squirrel, спасибо ) На Рождество одна сказка, на Пасху - другая ))

Sh@doow, спасибо )
ПОВ Снейпа - это был мой собственный вызов, очень хотелось написать от первого лица и в настоящем времени, что я делаю очень редко.