Северус Снейп сидел за своим письменным столом и проверял эссе студентов седьмого курса. Сотни свитков пергамента, наполненные бредятиной. Профессор зельеделия называл эти эссе «пергаментомарательством» и каждый раз удивлялся, откуда у этих недалёких лоботрясов берётся столько воображения.

Кабинет хогвардского Мастера зелий был просторен, но тёмен, а от того казался тесным и пыльным. Шкафы с книгами, книги на столиках, столики с резными ножками, ножки заспиртованных гадов, гады на шкафах, а шкафы с книгами – вот всё то нелепое убранство, которое каждый божий день созерцал Снейп.

В прорехе между деревянными стеллажами задумчиво выпячивал каменные плиты зелёный камин. В камине даже днём горел ненавязчивый огонь, и противно трещали сухие поленья. Каминная полка была всегда пуста и сверкала чистотой. Десять лет назад на ней стояла колдография. Она стояла целых три месяца восемь дней шесть часов и семь минут, после чего была разорвана на мелкие кусочки и с раздражением брошена в огонь.

По обе стороны письменного стола возвышались огромные подсвечники с пятью свечками каждая. Десять огоньков насмешливо трепетали, бросая неровный свет в центр стола, и поглощали весь воск за одну ночь.

Днём кабинет, как правило, пустовал практически во тьме, так как каминного огня хватало на освещение всего лишь нескольких метров пола. И освещение то ложилось причудливым пятном, напоминающим раздутый пузырь, который вот-вот лопнет. И танцевали внутри этого пузыря серые колючие нити, и бросали страшные кривые тени на противоположную стену, и казалось, будто это сама тьма простирает свои тощие пальцы, чтобы схватить… толстый серый фолиант по ядам с одной из полок огромного шкафа.

У декана Слизерина подобная безумная мрачность вызывала исключительно положительные эмоции: чувство умиления и спокойствия. Тьма умиротворяла и дарила силы, подавляя даже самое неистовое бешенство, которое традиционно являлось следствием общения с тупоголовыми студентами, чьи эссе проверять профессор зельеварения всё никак не мог закончить.

- Северус! – Снейп подпрыгнул на стуле от неожиданности. Если камин заговорил голосом Дамблдора, значит либо что-то случилось, либо директору стало скучно, и он решил угостить чаем «любимого» профессора. – Северус, зайди ко мне, я хочу поговорить с тобой об учебном процессе.

- Конечно, Альбус, - скривился профессор. Вообще-то зельевар был даже рад навестить директорский кабинет (лишь бы не читать бредни семикурсников), но изображение недовольства путём использования определённых интонаций в голосе считалось традиционной манерой общения декана Слизерина. Дамблдор очень уважал традиции, поэтому заметил бы малейшее от них отступление. В любом случае ночь – не то время суток, чтобы давать главе Хогвардса повод для ехидства. Снейп «на сон грядущий» точно бы не снёс «светящихся пониманием глаз из-под очков-половинок», потому что когда Дамблдор так делает, Северус определённо знает, какое именно «понимание» отражается в смеющихся очах директора.

Ведь никому и в голову никогда не придёт, что это никакое не «сочувствие, одобрение и проч.», а самое банальное человеческое высмеивание. Альбус любил поглумится над «простыми смертными» точно так же, как Снейп любил поиздеваться над гриффиндорцами. И оба они знали о слабостях друг друга, взаимовыгодно эти знания используя.

Наспех нарисовав самую плохую оценку какому-то представителю «львиного» факультета, зельевар выпрыгнул из-за стола и чуть ли не бегом устремился в жаркие объятия зёленого камина.

Директорский кабинет был обставлен громоздкой, пузатой мебелью и завален всевозможной магической утварью. Тесный, но светлый, а от того кажущийся просторным, этот кабинет на самом деле был жутко пыльным, хотя выглядел чистым из-за оптического обмана с освещением. Рядом с письменным столом среди красных-жёлтых диванчиков темнело единственное чёрного цвета кресло аскетического вида. В действительности это кресло было удобным и мягким, но никто об этом не знал, потому что оно целиком и полностью оккупировалось зельеваром, и ни одна живая душа не смела посягать на облюбованный Северусом предмет интерьера, дабы не стать объектом оттачивания слизеринского остроумия.

- Северус, я хочу, чтобы ты завтра провёл нестандартный урок, - потирая руки, произнёс Дамблдор, едва Снейп появился в языках пламени директорского камина.
Зельевар неспешно подошёл к любимому креслу и, грозно сдвинув брови, по-хозяйски положил кулак на его спинку.

- Насколько нестандартный? – осторожно осведомился декан Слизерина.

Дамблдор усмехнулся, бодро встал из-за стола и торопливо шагнул к Снейпу.

- А это ты сам решать будешь.

Далее директор Хогвардса пустился в путаные объяснения, которые из всего преподавательского состава понимал лишь только Северус, но при этом всегда упорно делал вид, что пропускает их мимо ушей, когда остальные его коллеги сосредоточенно кивали головами в знак согласия с, Мерлин знает, чем.

Закончив свой недолгий монолог, Альбус потрепал декана Слизерина по плечу.

- Так что придумай что-нибудь занимательное, Северус.

~*~*~*~*~*~*~*~

Оказавшись в своём подземелье, Снейп задумчиво обвёл хмурым взглядом исподлобья многочисленных заспиртованных гадов в бутылках из толстого стекла и поставленных на самые верхние полки книжных шкафов для «разнообразия». Один из этих несчастных жертв экспериментов, скрючившись в позу эмбриона, страшно выпучивал глаза красного, почти бордового цвета. Северус знал, что некогда это существо испытывало страх и боль; оно даже не успело прожить и трёх минут после рождения, как задохнулось. Но что такое страх и боль неразумной субстанции из плоти и крови по сравнению с научным открытием, которое позволит ЧЕЛОВЕКУ обрести, скажем, вакцину от неизлечимой болезни? Может, поэтому большинство учёных, сделавших гениальные открытия путём опытов с живой материей, получают признание только после своей смерти, чтобы уравновесить то страдание, которое стало таким же продуктом их деятельности, как и само изобретение, что было призвано нести жизнь и спасение?

Большинству людей законы вселенной кажутся чудовищно жестокими, но большинство оценивает эти законы с точки зрения человека; вселенная же состоит из флоры и фауны, космоса и вакуума, жизни и смерти, из равновесия всего во всём. Что же касается морали, звуков, запахов и света с тьмой – это всё поток информации, исходящий из человеческого существа, процеженный через каждый отдельный мозг и воспринимающийся каждым отдельным индивидуумом сходно с остальными, но всё же по-разному. И что такое та самая справедливость, на основе которой зиждется человеческое бытие? Быть может, люди и её придумали?

Гениальная мысль пришла на ум зельевара совершенно неожиданно, как и полагается каждой приличной гениальной мысли. То, что придумал Снейп, было до безобразия просто, а потому должно непременно усложнить в слабеньких головках семикурсников и так запутанную систему обработки полученной информации. Сей факт неприлично радовал декана Слизерина и привносил сладковатый привкус триумфа, размешиваясь с горечью усталости и раздражения из-за того, что свитки с эссе всё ещё ждали тщательной проверки и язвительных комментариев на полях.

У Гермионы Грейнджер случилось горе. Такое горе, которое случилось с ней, нельзя в полной мере понять и представить, невозможно прочувствовать так, как чувствовала она. Это горе унесло половину её «я» куда-то вниз, туда, откуда подняться настолько сложно, что рано или поздно можно растаять вовсе, от чего Гермиона сойдёт с ума окончательно, и никогда больше не будет осознанно воспринимать окружающую её реальность.

Когда умирают родители, а тебе ещё нет и восемнадцати лет, тебе кажется, что весь мир умер, что крах и поражение – не самое страшное, что есть в жизни. А самое страшное в жизни – смерть родных, любимых людей, та невосполнимая потеря, которая сжирает всё твоё сердце, оставляя обугленный кусочек, биение которого и не слышно-то как следует.

Жизни родителей Грейнджер унесла не война, как логично было бы предположить. Они стали жертвами банального землетрясения, погибли по глупой случайности.

Узнав о трагедии, Гермиона не смогла даже расплакаться. Она просто потерялась: ходила бледным приведением, не реагируя на вопросы, слушая, но не отвечая. Она посещала занятия, делала домашние задания, исправно ела завтраки, обеды и ужины. Молча. Механически. Медленно.

- Гермиона, ну, пожалуйста, ну, скажи хоть слово, пожалуйста, - каждый вечер Гарри и Рон держали её за руки и смотрели в глаза, пытаясь найти там хоть искру надежды.

- Мисс Грейнджер, Гермиона, вы должны жить дальше. У вас остались друзья и все мы, преподаватели, мы ведь тоже ваша семья, возвращайтесь к нам, мы вас очень любим, девочка, - плакала Минерва МакГонагалл, гладя свою ученицу по кудрявой голове.

Каждый день не меньше двух часов Альбус Дамблдор пытался магическим путём вывести девушку из состояния шока. Безрезультатно. Она не хотела.

Вечерами Гермиона приходила на астрономическую башню провожать солнце, смотреть на красное пятно, медленно скатывающееся за горизонт и оставляющее после себя кровавые разводы по всему небу.

Однажды за этим занятием её застал Северус Снейп. Он не снял баллов, ничего не сказал. Он смотрел на неё безотрывно, пока солнце не скрылось из виду. После того случая, зельевар приходил каждый день в тоже время, что и она. Гермиона поднималась на башню, чтобы смотреть на небо, а он – чтобы смотреть на неё.

Снейпа манило её безумство, оно ему казалось прекрасным, особенно, освещённое алым светом заката. Её спокойное лицо без волнения, тревог, отчаяния и скорби казалось ему отражением мудрости в водной глади, олицетворением бесконечности и умиротворения. Он любовался ею, любовался этим таинственным спокойствием, как зачарованный вглядывался в её бесстрастные черты, как страждущий пил её молчание. Однажды он решился прикоснуться к ней, дотронуться до волос. Она даже не пошевелилась. Ей было всё равно. Тогда он поведал ей свои мысли, ласково перебирая её каштановые кудри:

- Если бы ты знала, как я завидую твоему безумию. Мне, когда она умерла… Мне не дано было такого снисхождения, и я знаю, что не заслужил. Но я отчаянно ждал этой «правильной» смерти. Ждал пока не придумал себе месть… Этим летом моя месть закончилась вместе с его смертью. Единственное, чего он не мог сносить, так это предательства. Предательство…Я кормил его этим тухлым обожанием долгих восемнадцать лет…Он и не подозревал, насколько был отравлен им насквозь… И я не знал, что отравлюсь сам. А ты… Ты теперь как чистый лист пергамента, теперь ты знаешь глубинные основы мироздания, ты их видишь внутри себя. И если ты вернёшься, ты будешь мучится, болеть слезами и отчаянием, будешь раненной… А сейчас ты так прекрасна… и твоё знание прекрасно.

В другой раз зельевар целовал её почти безвольную ладонь, в третий – разминал её напряжённые плечи. Так шли часы, дни, недели…

~*~*~*~*~*~

Придя на сдвоенный урок зельеваренья, первое, что увидели семикурсники – аккуратно разложенные куски сырого мяса на разделочном столе. На доске убористым почерком декана Слизерина был написан весьма странный рецепт зелья. Сам профессор кривил губы в глумливой усмешке, наслаждаясь потерянным видом учеников. Он стоял возле своей кафедры, опираясь на магловский топор, лезвие которого было измазано кровью. Ученики неуверенно топтались возле последних парт, подумывая, «а не предыдущий ли курс так скромно лежит в ровную линию на учительском столе?», и «а не стоит ли гордо покинуть этот райский уголок ада, пока не поздно?»...

Снейп молчал и выжидательно смотрел на семикурсников, выдерживая драматическую паузу, перед тем как довести до их сведения, что Гриффиндор лишается двадцати баллов за задержку урока, а Слизерин должен проявлять большее рвение на уроках своего декана.

Но его хитроумному плану не дано было осуществиться. Гермиона Грейнджер, нисколько не смутившись при виде топора со Снейпом, не обращая внимание на всеобщее замешательство, неторопливой походкой приблизилась к разделочному столу и безразлично взяла окровавленный кусок, после чего направилась к своему месту. Её примеру последовали абсолютно все, проходя вперёд и брезгливо выбирая скользкое мясо.

Когда «ингредиент» был разобран, и ажиотаж возле доски прекратился, ученики принялись за чтение самого рецепта.

- Я надеюсь, что ваших способностей хватит хотя бы на это простейшее зелье, и все до единого получат то, что должно получится, а не как всегда, - едкий комментарий был традиционным сигналом того, что ученикам дозволено приступать к работе.

Запись на доске гласила:

В 4 литра воды положить:
viscus vaccae* - 700 грамм
Piper nigrum - 7 штук
Laurus nobilis - 2 листочка
Довести до кипения и варить 60 минут.
После:
нарезать соломкой Beta vulgaris - 2 штуки
варить 15 минут.
Натереть Daucus sativus Roehl - 1 штука,
нарезать кубиками Solanum tuberosum - 6 штук,
варить 10 минут.
Нарезать Brassica oleracea – четверть штуки,
мелко нарезать Allium sativum – 1 зубчик,
нарезать небольшими кубиками Lycopersicum esculentum - 1 штука,
варить 7 минуть.
После:
потушить огонь и выдавить сок трети Citrus limon,
добавить мелко порезанный Anethum graveolens,
добавить листочки Petroselinum sativum,
закрыть котёл крышкой, дать настояться 15 минут.

*Перевод с латинского*
Говядина - viscus vaccae
Перец чёрный - Piper nigrum
Лавровый лист - Laurus nobilis
Свекла - Beta vulgaris
Морковь - Daucus sativus Roehl
Картофель - Solanum tuberosum
Капуста - Brassica oleracea
Чеснок - Allium sativum
Помидор - Lycopersicum esculentum
Лимон - Citrus limon
Укроп - Anethum graveolens
Петрушка - Petroselinum sativum

Северус отвернулся к доске, чтобы поставить топор под ней «для наглядности», но не успел он сделать и шага, как услышал какой-то нечеловеческий каркающий вой, оказавшийся на поверку чьим-то смехом.

Весь класс замер в ужасе. Снейп обернулся и увидел, наверное, самую кошмарную картину в своей жизни: её глаза, глаза Гермионы Грейнджер, той самой Грейнджер, чьи локоны он перебирал каждый вечер, чьим умиротворённым лицом он любовался, её некогда тёмные и холодные глаза были наполнены каким-то жгучим и ядовитым мерцанием. Она безобразно кривила рот и хрипло смеялась, как будто смеялась первый раз в жизни. От этого её смеха хотелось вырвать из себя сердце и оглохнуть, настолько мучительным он был.

- Все вон отсюда, - гаркнул зельевар, подбегая к её парте, но никто не шевельнулся. – Вон, я сказал!

Несколько слизеринцев послушно удалились, но гриффиндорцы даже не шелохнулись, в оцепенении наблюдая за страшной картиной. Снейп вытащил Гермиону за руки из-за парты и поставил на ноги. Её смех набирал громкость и казался потусторонним и мёртвым. Северус встряхнул её, пытаясь привести в чувство:

- Мисс Грейнджер, вы меня слышите? Вы слышите меня?

Её смех неожиданно оборвался. Она посмотрела в его лицо осмысленным и неверящим взглядом и вдруг тихо всхлипнула и заплакала, уткнувшись в его плечо и обняв. Профессор, не задумываясь, обнял её в ответ и машинально погладил по голове.

Она вернулась.

И какая-то непонятная боль промелькнула в его глазах, как будто вместе с её возвращением в нём что-то умерло.

Оставшиеся в классе ученики одновременно и шумно повскакивали со своих мест и покинули класс, как будто испугались, что их присутствие спугнёт какое-то таинство.

Она тихо рыдала, а он молчал. И в полупустом помещении гулкое эхо бесцеремонно усиливало почти неслышные всхлипы юной гриффиндорки, жестоко углубляя горечь отчаяния и чувство потери.

Профессор Снейп проснулся раньше, чем ему хотелось бы проснуться в воскресенье. Так как спать больше не хотелось, зельевар решил, что утренняя прогулка возле озера никоем образом не помешает намеченным планам и тем более не испортит ещё не начавшийся день.

Последнюю неделю большая часть Хогвардса пребывала в непонятном возбуждении и ликовании по поводу выздоровления Грейнджер. Сам Северус, естественно, этого ликования не разделял. Его постоянно что-то мучило, что-то, от чего ему хотелось беспричинно ходить кругами по своему тёмному кабинету, варить сложные и никому не нужные зелья и разводить пыль, как у Дамблдора. Он стал рассеянным: забывал свои бумаги то в директорском кабинете, то в классе зельеварения, и чувствовал себя как никогда уставшим и старым.

Однажды Альбус спустился в подземелия, чтобы лично поговорить с деканом Слизерина, и застал последнего, сидящим за письменным столом почти в полной темноте, лишь с одной зажжённой свечой из десяти, разглядывающего пространство перед собой.

- Северус! – одним взмахом палочки директор зажёг камин, оставшиеся девять свечей и факелы возле двери. Хозяин кабинета недовольно поморщился:

- Альбус! Что вы хотели?

Дамблдор сел напротив Снейпа, сложил руки в замок на коленях и насмешливо посмотрел в глаза зельевара.

- Я согласен с тобой, Северус, что в очаровании столько же безобразного, сколько в безобразном очарования. Но нельзя всё время жить смертью, нужно жить жизнью. Она вернулась, ты бы хоть порадовался!

- Я радуюсь, - зло буркнул Снейп, - не видно? Может, мне в кабинете зельеваренья повесить транспарант: «С возвращением, мисс Грейнджер»?

- Неплохая идея, можешь повесить, - кивнув головой, хмыкнул директор. – Я не против.

Северус скривился:

- Вам забавно, а у меня полслизерина учеников в обморок упадает от нервного потрясения.

- Не драматизируй, - отмахнулся Дамблдор, после чего его улыбка резко пропала. - Северус, ты не там ищешь. Зачем любить то, что ты ещё познать не в силах? Зачем любить смерть? Сначала полюби то, что тебе дано! Люби жизнь, Северус, пользуйся этим даром, не трать его впустую! Ведь если оно дано, значит, оно дано не зря…

- Я живу, как умею, - грубо перебив директора, грозно и безапелляционно заявил Снейп.

- Ну и сиди тут мрачный и хмурый, - устало сказал Альбус, вставая. – Вот натравлю на тебя Минерву, будешь знать, - хитро улыбнулся старик, прежде чем покинуть кабинет зельевара.

Директор не просто так упомянул МакГонагалл. Северус прекрасно знал, что декан Гриффиндора не будет с ним нянчится и любезничать, как Альбус, а без лишних разговоров трансфигурирует в какую-нибудь табуретку (или, не дай Мерлин, в унитаз) на пару дней, чтобы «провинившийся» как следует обдумал своё поведение и сделал «правильные» выводы.

В тот день, как и каждым ранним утром, коридоры Хогвардса были наполнены сонной тишиной и давящим чувством беспокойного ожидания предстоящего дня. Из окон светили первые лучи весеннего солнца, хаотично обволакивая тёмные стены пятнами света. В это время года в здании становилось душно, а на улице всё ещё веяло холодом. И из этих двух зол декан Слизерина, конечно же, предпочёл выбрать последнее, то есть подставить своё бледное лицо под первые, едва тёплые лучи весеннего солнца.

Солнце никогда не являлось панацеей от всех тревог лично для Снейпа (как это было для Дамблдора): обычно для приведения своей нервной системы в относительный порядок зельевар уходил во мрак подземелий и залечивал душевные раны одиночеством. Но в этот раз даже тьма не помогала. Наоборот, только больше усиливала раздражение. Даже бесила. Солнечному же свету Северус приписывал все мыслимые и немыслимые недостатки: слишком яркий; где светло, там всегда толпы людей, а значит шум и повышенная активность; Дамблдора напоминает в особенно глумливом расположении духа; мешает думать; мешает не думать; мешает.

А вот свежий воздух приятно холодил лоб, хотелось идти медленно и предпочтительно в неизвестном направлении. Декан Слизерина чинно вышагивал по тропинке, ведущей к озеру, делая вид, что не имеет ни малейшего представления, куда его заведёт извилистая дорога, вымощенная если не жёлтым кирпичом, то талым снегом уж точно. Вдали изумрудными огоньками игриво поблескивала водная гладь.

У самой кромки воды стояла она, дрожащими пальцами обнимая себя за плечи.

- А я всё жду, когда вы сюда придёте встречать со мной рассвет, как неделю назад провожали закат.

Гермиона говорила тихо и медленно, почти отстранённо, но с букетом различных эмоций, тонкие грани которых почти невозможно было различить. Что могло промелькнуть в этих словах: обида, укор, разочарование, печаль, надежда, радость или…? Северус боялся, что рано или поздно ему придётся с этим столкнуться. И не знал, какой ответ придумать, что сказать, как промолчать так, чтобы она поняла, чтобы оставила его в покое, чтобы его измученная душа прекратила ныть и терзаться.

- Я никогда не встречаю рассвет, как несколько месяцев назад не провожал закат.

- Тогда не стоит нарушать традицию. Закат, так закат.

- Глупо с вашей стороны пытаться придумать то, чего на самом деле не было, мисс Грейнджер, - его холодный тон и хмурый взгляд говорили о нарастающем раздражении.

- Не было? – бесцветно и глухо, почти эхом отозвалась гриффиндорка. – Как жаль, что я всё помню. Обливиэйт, так обливиэйт.

Гермиона вытащила свою волшебную палочку из рукава мантии и приготовилась к колдовству, сделав взмах, но Снейп резко перехватил её руку и дёрнул на себя.

- Что вы делаете?! Прекратите это ребячество немедленно!

- А что ВЫ делаете?! Зачем тогда приходили туда каждый день? Зачем сидели рядом? Зачем руки мне целовали? Зачем передо мной выворачивали душу наизнанку? Зачем всё это было?! – она выдернула свою руку и отступила на шаг назад. – Я не навязывала вам своё общество, вы сами приходили по собственной воле.

- А теперь по собственной воле приходить не буду. Я не намерен перед вами отчитываться, девчонка. И будьте так любезны выкинуть из головы все ваши фантазии и бредни относительно моей скромной персоны. ВЫ меня не интересуете и никогда не интересовали. Я туда не из-за ВАС приходил и ничего ВАМ наизнанку не выворачивал! – на декана Слизерина крупными волнами накатывалось бешенство и разочарование. Поведение Грейнджер было отвратительно. Она его упрекала. Она ставила ему в вину… своё одиночество?..

«Нет уж, увольте, мисс Грейнджер, мне и своего предостаточно, тем более я им доволен и ни на что другое менять не собираюсь», - тяжело думал Снейп.

Гермиона внимательно следила за выражением его глаз. Казалось, она даже не слушала, что он отвечал ей. Усмотрев в холодной темноте его зрачков нечто понятное ей одной, гриффиндорка смело сделала несколько шагов навстречу зельевару и шепотом спросила:

- Вы любите её до сих пор?

Снейп поймал себя на мысли, что растерял всю свою злость, когда она задала ему такой важный и такой совершенно неправильный вопрос. Возможно, на его безупречно спокойном лице промелькнуло недоумение, потому как Гермиона не стала дожидаться, когда Северус подберёт ядовитые фразы для ответа, и утвердительно сообщила:

- Лили Эванс. Вы до сих пор её любите.

Сколько профессор не видел в своей жизни разных студентов, но наглых до такой степени – никогда. Она первый и единственный подросток, который борзеет не по дням, а по часам. И хоть раз бы ошиблась! Так она ещё имеет наглость всегда знать правильный ответ на самый сложный, самый неудобный, самый ненужный, самый энциклопедический, самый дурной и самый страшный вопрос. И никогда не сомневается в своей правоте. Будто её знания так же незыблемы, как вращение Земли вокруг Солнца. И это было отвратительно. Безобразно. Гриффиндорская выскочка!

Снейп зло склонился над ней и вкрадчиво заговорил:

- Во-первых, это не вашего ума дело, во-вторых, прекратите дурью маяться, и, в-третьих…

Она не дала ему договорить. С трепетной осторожностью, будто от этого умирают, она нежно взяла его лицо в свои руки и ласково погладила по щекам.

- Как ей повезло.

Он забыл о том, что хотел ей сказать. Забыл своё раздражение, не мог вспомнить, что такое злость, и как её нужно чувствовать, потерял всю свою память о прожитой жизни: о том, что думал несколько мгновений назад, о том, что подобает держать лицо вне эмоций, о том, что он может позволить себе лишь слегка обелиться холодной отчуждённостью, а походку и жесты осыпать едва уловимым высокомерием, о том, что обязан сделать профессор в этой ситуации. Он почти воочию наблюдал, как грузный камень тяжёло скатывается с его кровоточащей души к ногам юной гриффиндорки. К ногам Гермионы Грейнджер.

Из состояния оцепенения его вывели беспокойные крики мадам Помфри, которая торопливо семенила ногами в их направлении, смешно подобрав юбки.

- Гермиона! Гермиона, что ты делаешь! Девочка, ну так же нельзя!

Пожилая ведьма, запыхавшись, подлетела к гриффиндорке и аккуратно отстранила её от зельевара, который даже не пытался скрыть своей растерянности.

- Но ведь вы мне сами сказали, что я должна делать всё, что мне захочется, иначе я не поправлюсь, - монотонным голосом объяснила своё поведение Гермиона.

- Знаете, мисс Грейнджер, в голову мадам Помфри никогда бы в жизни не пришло, что вам можете захотеться ТАКОЕ, - насмешливо изрёк декан Слизерина, пытаясь справиться с собственным удивлением.

- Северус, - пожилая ведьма взяла Снейпа под локоть и увела на несколько шагов вперёд, чтобы их разговор не смогла услышать гриффиндорка. – Северус, может быть, стоит… ну, я не знаю…

- Говорите яснее, я не понимаю, - отстранённо бросил зельевар.

- Понимаете, мне кажется, она возвращается обратно в то состояние, из которого с таким трудом выбралась. Нужно, чтобы у неё появился интерес к жизни. И поэтому…только поэтому я ей строго настрого запретила отказывать себе в чём-либо, понимаете? – Помфри оглянулась и сочувственно посмотрела на свою пациентку.

- И что вы предлагаете? – холодно спросил Снейп.

- Я думаю, что мир не рухнет, если вы один раз её поцелуете. Ведь ничего же такого не произойдёт, а ей этого зачем-то хочется! Мы даже никому не скажем: ни Альбусу, ни Минерве, никому. Всего лишь один поцелуй. Быть может, это ей поможет, спасёт её…Я даже не знаю, что предпринять… Она с каждым днём всё хуже… Будто разочаровалась, что смогла… Понимаете?

- Откуда вы знаете, что ей этого хочется? – зельевар был удивлён и немного шокирован.

- Она сама мне сказала, - печально вздохнула женщина.

- Я подумаю, что можно сделать, - задумчиво посмотрев на тихое волнение озёрной воды, проговорил декан Слизерина.

~*~*~*~*~

Снейп долго думал над «предложением» мадам Помфри. Ещё больше он думал о самой Гермионе: о её словах, мягких ладонях, блестящих глазах. Он пытался проанализировать её поступки, найти логику в её мыслях, понять для чего, с какой целью и по какой причине она сказала ему всё то, что так кардинально перевернуло понимание жизни в целом и себя самого в частности.

Когда в его душе сидел острой занозой тяжёлый камень знания, что нет ничего более естественного и правильного, чем боль, страдание и тоска, он думал, что обладал всеми нужными представлениями об этом мире и о людях, его, Снейпа, окружавших. Он полагал, что мог видеть каждого насквозь, и был всегда прав в своих выводах; а жизнь казалась логичной и последовательной, неизменной в своей однородности: каждый раз преподнося отвратительно однообразные сюрпризы. А Грейнджер одной простой фразой смогла, как пушинку, сдуть этот камень, превратив его душу и разум в хаос, лёгкий и невесомый, создающий тошнотворное головокружение и ощущение потерянности. Она тремя словами, будто тремя точными ударами, разбила вдребезги зеркало его жизни, которое отражало только серые краски и только отрицательные эмоции, и теперь он вынужден идти по разбросанным острым осколкам, боясь споткнуться и упасть, слепо щурясь и выставив руки вперёд, в попытке найти опору, чтобы на время замереть и придумать, что делать дальше.

В конце концов, зельевар решился на отчаянный поступок. Он поймал её возле озера одним ранним утром. Она медленно шла вдоль берега, грея руки в карманах мантии. Он догнал её в три больших шага, схватил за локоть и развернул к себе, чтобы задать вопрос, который долго мучил его, заставляя на что-то надеяться, чего-то ждать и верить. И бояться понять, чего именно он так отчаянно ждёт и во что так наивно верит, и желать этого безмерно.

Гермиона не дала Снейпу сказать и слова, смяв в ладонях шерстяную ткань его мантии в области плеч и притянув к себе. Она целовала его неумело, но страстно, будто прощаясь. Он отвечал ей нежно и отстранился первым. Она погладила его щеки, отступила на шаг назад, развернулась и зашагала вдоль берега, возвращаясь к своей утренней прогулке. Он долго смотрел ей вслед, пока её силуэт не скрылся из виду, растворившись в утреннем тумане.

«И какого гремлина, ей это всё понадобилось, а?!»

Снейп устало потёр переносицу, поплотнее закутался в мантию и направился в замок: его ждали студенты, уроки и неснятые с Гриффиндора баллы.

Прошло два года. Шёл июль месяц, было жарко и пахло разгаром лета: теплой зеленью и нагретой землёй. В июне очередные семикурсники сдали свои экзамены, получили дипломы и покинули Хогвардс. Навсегда.

Декан Слизерина сидел на траве возле Запретного леса, вытянув ноги и прислонившись спиной к крепкому стволу старого дуба. Северус старательно теребил травинку и, казалось, был полностью поглощён этим увлекательным занятием. На самом деле он нервничал, ожидая, когда к нему, наконец, подойдёт Дамблдор, который уже несколько минут стоял неподалёку и наблюдал за манипуляциями зельевара.

«Чего он ждёт?», - недоумевал про себя Снейп.

Вскоре Северусу надоела эта игра в прятки (он в неё уже успел наиграться до самого конца жизни) и, выкинув травинку в сторону, громыхнул на всю опушку своим лекторским голосом:

- Альбус, что вы хотели?

Дамблдор помялся ещё несколько мгновений и не спеша подошёл к профессору Зельеделия, тяжело сел рядом, нахмурился, подобрал истерзанную травинку возле колена Снейпа и задумчиво изрёк:

- За что ты её так?

- Не велика потеря, здесь таких много произрастает, если вы не заметили, - хмыкнул Снейп.

- Я не траву имел в виду, - посмотрев на небо, отозвался директор.

Северус резко повернул голову и наткнулся на тяжелый взгляд Альбуса.

- Я вас не понимаю…

- Я всё знаю. Кое-что мне поведала Поппи, кое-что я видел сам… И да, Северус, кое-что я понимаю в этой жизни, за моими плечами ни много, ни мало полтора века.

- И что, по-вашему, я сделал не так? – гневно сдвинув брови, раздражённо буркнул Снейп.

- Северус, я понимаю, что ты всегда руководствуешься принципом: сделал гадость – сердце обливается кровавыми слезами радости! Но, поверь мне, это не выход.

- Я такой, какой есть, Дамблдор, и это никогда не измениться. Я никогда не изменюсь, - устало сказал Снейп и отвернулся.

- Твой темперамент ничто не изменит, это правда, - хихикнул Альбус, - но ты в силах изменить своё мировоззрение!

- Да что я сделал не так?! Скажите уже, ведь всё равно у меня не хватит душевной проницательности, чтобы понять, – саркастично проговорил Снейп.

- Если не поймёшь, значит, так оно и должно быть, и я ошибаюсь, - насмешливо в тон зельевару ответил директор.

- Тогда скажите мне то, что я уже понял, - хитро прищурив один глаз, криво улыбнулся Снейп.

- Ты не столько любишь саму Лили, сколько свои страдания. Это как наркотик. Тебе понравилось мучиться, и когда твоя великая любовь прошла, ты стал искусственно поддерживать это чувство, стараясь как можно больнее себя ударить. Ты жил ненавистью, местью и презрением к себе. А сейчас, когда первые два компонента отпали за ненадобностью, ты пытаешься их заменить чем-то ещё. И тебе…

- Альбус, зачем вы мне всё это говорите? – раздражённо перебил старика Снейп.

- Потому что в своё время мне говорили то же самое. И тогда я так же не понимал, зачем. Но потом понял. И ты поймёшь когда-нибудь, - он помолчал несколько мгновений и продолжил. – Ты не один прошёл через это. Я ведь тоже совершил немало страшных поступков. Но мне было хуже, чем тебе, потому что я собственными руками… тех, кто был мне дорог.

Снейп повернулся и увидел, что Альбус старательно сжимает травинку. Зельевар сочувственно положил руку старику на плечо и одобрительно сжал. Директор посмотрел на хмурого зельевара и мягко похлопал по его теплой ладони, весело сообщив:

- И если бы не Хогвардс, я бы, наверно, сошёл с ума.

- В этом я с вами солидарен, Дамблдор, - хмыкнул Северус, поднимаясь и помогая подняться Альбусу.

- Кстати, Северус, я хотел тебе сообщить вот что, - начал деловым тоном директор, когда оба волшебника направились в сторону замка. – Ко мне несколько часов назад заглянул Гарри, - Дамблдор скосил взгляд в сторону зельевара, чтобы посмотреть, как тот закатывает глаза и кривится, - и между делом сообщил, что Рональд Уизли собирается сделать предложение Гермионе, а также выразил сомнение, что она будет счастлива, если его примет. И я с ним согласен.

- Позвольте поинтересоваться, с чего вы оба решили, что ей не следует принимать предложение Уизли? – холодно осведомился Северус.

- У тебя всё равно не хватит душевной проницательности, чтобы это понять, так что спроси что-нибудь другое, - невинным голосом проворковал Альбус.

- Хорошо, спрошу иначе, - мягко и едко согласился зельевар, - Что вы хотите, чтобы я сделал?

- Я хочу, чтобы ты лично вручил это письмо мисс Грейнджер, - доставая жёлтый пергамент в виде конверта, бодро сказал директор.

- Как мило с вашей стороны понизить мою должность до почтовой совы, - язвительно отозвался зельевар, принимая письмо.

- Я прошу тебя, как друга, Северус, - примирительно улыбнулся Дамблдор.

- Тогда зачем вам понадобилась эта ужасная прелюдия насчёт страдания и прочих глупостей, если вам всего лишь нужно было попросить меня уговорить Грейнджер преподавать в Хогвардсе Защиту?! Тем более, как друга, - проговорил зельевар с укором.

- Я же не сообщал тебе, что в этом письме, – притворно удивился директор.

- Ещё скажите, что вы не хотели, чтобы я прочитал это в ваших мыслях. Так было бы намного забавнее, - язвительно усмехнулся Снейп.

- Жаль, что я об этом не догадался, - весело подмигнул зельевару Альбус и, спохватившись, добавил. – Письмо желательно отнести прямо сейчас.

- Боитесь, что Уизли вас опередит? – фыркнул Северус.

- А ты разве нет?

- Мы не в Одессе! Вопросом на вопрос…

- Ах да, Северус, давно хотел тебе сказать, да всё забывал. Я включил в программу первого курса твой рецепт борща. Это потрясающе вкусно! А теперь отнеси письмо Гермионе, - Дамблдор похлопал по плечу застывшего от удивления зельевара и направился в свой кабинет.

Перед тем как решится на самый важный поступок в своей жизни, Рон Уизли все тщательно продумал. Он ни минуты не сомневался, что его примут в аврорат на работу, и потому подал заявление сразу же после выпускного. Через месяц он, как и ожидал, получил согласие. Прошло два года, он много добился на работе и теперь имел все основания, чтобы дальше обустраивать свою жизнь. Он собирался сделать предложение Гермионе Грейнджер. Уизли подсчитал, что уже скоро сможет купить собственный дом. И это будет отличным подарком к свадьбе.

Он надел свой лучший костюм, позаимствовал у отца фамильный галстук, облился «Ночной страстью», получил мамино благословение и аппарировал к ступенькам дома своей будущей невесты.

Гермиона открыла ему несколько мучительных минут спустя и выглядела слегка удивлённой. В выражении её лица было что-то, что идентифицировалось как разочарование с примесью недоумения. Складывалось такое впечатление, что она ждала кого-то, и этим кем-то был не он, не Рон Уизли. Она часто без причины трогала волосы, делая вид, что поправляет причёску, перекладывала перья на столе из одной стопочки в другую, теребила край блузки. Гермиона нервничала. Рон спросил, почему. Она отмахнулась, что-то соврала и перевела разговор на другую тему, поинтересовавшись как у него дела, и зачем он пришёл. Тянуть дальше было бессмысленно. Уизли подошел к своей избранной, взял её за руку и начал произносить заранее подготовленную речь.

~*~*~*~*~

Снейп стоял пред дверью дома Гермионы Грейнджер с желтым пергаментом в руках, устремив тяжёлый взгляд на звонок. Он знал, что она не одна, «интуитивно» просканировав импульсы магии, исходящие из здания. Верные церберы бывшего шпиона – привычки не покинут зельевара даже во сне, не говоря уже о таком ответственном моменте, как попытка позвонить в дверь своей бывшей ученицы. Северус догадывался, что «вторым» является, скорее всего, Уизли. Единственное, чего декан Слизерина знать наверняка не мог, так это манипуляций вышеуказанного субъекта. Гриффиндорец либо делает Грейнджер предложение, либо только собирается это сделать, либо уже это сделал. В последнем случае пребывание зельевара перед дверью бывшей ученицы автоматически становилось бесполезным, а все ковыряния несчастного звонка – пустой тратой времени.

~*~*~*~*~

Когда Гермиона увидела на пороге своего дома Рона, она сразу же догадалась о цели его визита. Весь его вид кричал об этом, особенно выражение глаз: «Я знаю, что ты будешь согласна». Саму Грейнджер это не то злило, не то веселило. За сегодняшний день Уизли был третьим несчастным, пытающимся сделать ей предложение.

Девушке безумно хотелось опустить все торжественные части с преподнесением красивых слов и колец и сразу же перейти к заключительной части: «Но мы же останемся друзьями?». Она настолько устала объяснять молодым людям, что она не может принять их предложение, потому что «как бы она не хотела, она не может заставить себя полюбить».

Более того, с Роном дела обстояли намного сложнее, ведь он был её лучшим другом. Она не хотела стать причиной его расстройства, ей было жаль, что обстоятельства сложились так, а не иначе, и если бы было возможно изменить его к ней отношение, она бы, не колеблясь, отдала всё что угодно за это. С Роном было гораздо сложнее ещё и потому, что, если она по неосторожности или в спешке проговорится о своей тайной влюблённости, то без дополнительного раунда выяснения отношений будет не обойтись никак. Рон не уйдёт, пока не выяснит всех подробностей. Либо будет скандал с криками, обиженно сложенными на груди руками, взглядами в сторону и, конечно же, негуманным обращением со старой входной дверью, либо он уйдёт с чувством выполненного долга перед ней, своей семьёй, самим собой и общественностью.

~*~*~*~*~

После окончания Хогвардса Гермиона устроилась в диагностический отдел клиники Святого Мунго, хотя Дамблдор несколько раз предлагал ей пост профессора Защиты от Тёмных Сил. Но она хотела убежать. И в первую очередь она хотела убежать от себя, от своих чувств. От профессора Снейпа. Свою странную в него влюблённость она не могла понять разумом – и это было страшно. В этом если и была логика, то крайне извращённая, вывернутая на изнанку. Безумие прошло, а безумное «люблю» осталось. Грейнджер хотела и не хотела избавиться от этого. С одной стороны чувство помогло ей вылечиться от сумасшествия, с другой она мучилась и сходила с ума с каждым днём всё сильнее.

И зачем её унесло в Мунго? Ведь магическая медицина и зельеварение – тесное плетение одного полотна. Умница Грейнджер обо всём об этом прекрасно знала, а её мнимое бегство было ничем иным, как самообманом. Ей нужен был предлог видеть профессора и не видеть одновременно. И она его нашла. Снейпа весьма часто приглашали в Мунго для консультаций, просили помощи в изготовлении опасных и сложных зелий и для отдела диагностики в том числе.

Они виделись каждую неделю, порой несколько раз в день. После войны многие люди нуждались в правильной диагностике черномагических проклятий, которые могли проявляться спустя месяцы после наложения.

Профессор Снейп оказался проницательным учёным, обладающим потрясающей интуицией и энциклопедическими знаниями. Он мог ночами не спать, изобретая очередной шедевр. Он никогда никого не подпускал к себе близко, всегда был немногословен, выслушивал проблему, немного нахмурившись, после чего запирался в лаборатории на несколько дней. Результат неизменно превосходил все ожидания. За редким исключением.

Большинство работников клиники знали о «странном» профессоре и о его причудах и старались не мешать и не попадаться ему на глаза лишний раз. Он был крайне раздражителен и мог наговорить гадостей, но это было не так страшно. Другое дело, когда он был способен гадостей наделать из-за вмешательства в его работу. К Снейпу не лезли с советами, не предлагали вместе выпить ни чаю, ни огневиски, с ним не спорили, даже если он был в чём-то неправ. А всё потому, что начальство боготворило гений зельевара и очень боялось, что профессор откроет собственную практику.

Гермиона опасений и страхов начальства не разделяла, а потому часто спорила с бывшим учителем, указывала ему на ошибки, ошибалась сама, злила его, злилась за это на себя, но ничего не могла с собой поделать. Коллеги уважали её за смелость. Но этого было мало. В Мунго Гермиона не прижилась. Её уволили через два года. И, конечно же, не без вмешательства Северуса Снейпа.

~*~*~*~*~

Это произошло в конце мая. Снейп работал над сложным диагностическим составом, выявляющим редкое черномагическое проклятие. Лечение от этого проклятия было крайне опасным, смертельным при неправильном диагностировании. На кону были поставлены жизни пятерых подростков: двух слизеринцев и трёх гриффиндорцев. Гермиона помнила их лица ещё со школы, тогда они были совсем детьми. Сейчас они должны были заканчивать пятый курс, но по собственной глупости оказались жертвами наследия войны: залезли в какой-то пустой дом в Хогсмиде, сработала ловушка, их парализовало сразу же. Подростков удалось обнаружить только пять часов спустя, что многократно усложнило процесс распознания проклятия.

Грейнджер выдвинула теорию, которую нужно было как-то проверить, получить доказательства, что диагноз поставлен верно. За помощью пришлось обратиться к Снейпу. В это время в Хогвардсе шла аттестационная неделя, самая кошмарная неделя для деканов. Справиться со всем сразу в одиночку было невозможно физически, поэтому Северусу пришлось принять помощь. Он позволил Грейнджер помогать ему в лаборатории.

~*~*~*~*~

- Грейнджер, насколько вы уверены в своём диагнозе? – склонившись над толстым фолиантом, неожиданно спросил Снейп.

Гермиона вздрогнула и чуть не выронила пробирку с мышьяком из рук. Она сидела напротив зельевара, отмеряя на специальных весах ингредиенты, которые её бывший учитель диктовал ей, сверяясь с древней книгой «Лунных ядов».

- Примерно на девяносто восемь процентов, профессор, - тихо ответила она.

- Тогда начните лечение, - суровым тоном сказал Снейп, резким движением захлопнув книгу.

- Я не могу, я же вам объясняла, мне нужно быть уверенной на сто процентов. Неужели вам не жалко этих детей? А если я ошиблась? В таком случае лечение убьёт их!

- Прекратите истерику, - зельевар обошёл стол и сел возле своей бывшей ученицы. Он поймал её взволнованный взгляд и вкрадчиво изложил. – Я не смогу сварить это зелье за пару дней даже с вашей помощью. Этот год не високосный, поэтому луна не вступит в полную силу.

- То есть одной ночи будет мало? – одними губами спросила Гермиона.

- Начните лечение, - настойчиво повторил слизеринец.

- Есть вероятность, что они умрут от этого лечения! – крикнула гриффиндорка. Снейп тяжело посмотрел на девушку, от чего та вся сжалась и побледнела.

- Они умрут либо от лечения, либо от его отсутствия. Конечно же, проще их убить последним. Но только не нужно при этом лицемерно делать вид, что вас больше волнуют их жизни, чем ваше место в клинике.

- В отличие от вас я хочу, чтобы они жили. Найдите другой способ сварить это зелье, у нас есть ещё сутки. Если ничего не получится, я начну лечение, – безапелляционно заявила Гермиона. Снейп одобрительно хмыкнул и кивнул.

Отмеренное им время они слаженно работали. Она понимала его с полувздоха, ему достаточно было намекнуть одним мазком, как она видела всю картину, поправляла неточности, одёргивала, если он сбивался. Ему стало казаться, что она – это часть его, они словно превратились в одно целое. Он даже не удивился, когда они нашли гениальное решение нерешаемой задачи, одновременно вспомнив про «спасительный» борщ на её седьмом курсе и замечательное свойство свеклы усиливать действие мышьяка во время полнолуния.

Северус ещё ни разу не видел эту невозможную гриффиндорку такой счастливой и прекрасной. Ни секунды не сомневаясь в уместности жаркого поцелуя, он резко притянул её к себе, пробуя её дыхание на вкус. И если бы она вовремя не оборвала это безумие и не убежала бы из лаборатории, то, скорее всего, диагностическое зелье не было бы сварено к сроку.

Гермиона поняла, что теперь боится самой себя. Ей было жутко стыдно, что она позволила этому произойти именно тогда, когда её пациенты, нет, дети были при смерти, а она была поглощена своими переживаниями, поддалась порыву, и кто знает, чем бы всё закончилось, если бы не случайный страх и злость на саму себя.

Когда зелье было готово, Грейнджер отправила за ним своего коллегу, опасаясь повторения того безумия, захлестнувшего её с головой. Снейп был проницательным человеком, он понял, в чём была причина бегства гриффиндорки, и с одной стороны был полностью с ней согласен, но с другой – злился на неё за трусость и на себя за слабость, которую он проявил уже во второй раз.

Диагноз Гермионы подтвердился, она успешно провела лечение и неожиданно осознала, что медицина – это её призвание, что она способна спасать жизни, что она должна закрыть глаза на глупые чувства ради чего-то большего. Рассудив так, Грейнджер написала длинное письмо Снейпу, где почти призналась ему в своих чувствах и рассказала о своём решении избегать его ради высшей цели.

На следующий день Гермиону уволили. Когда ошарашенная таким заявлением девушка спросила о причине подобной вопиющей несправедливости, главврач поведал ей, что медицина – не её призвание.

- Вы ведь были почти на сто процентов уверены в своём диагнозе. Никакие другие проклятья под симптомы не подходили. Так зачем вам понадобилось диагностическое зелье? Если вы будете всё время сомневаться, бояться, значит, будете проявлять некомпетентность. Вас не будут воспринимать всерьёз. Вы хороший специалист, мы будем обращаться к вам за консультацией, но, поверьте, вам стоит попробовать себя в чём-то другом.

Единственное, о чём не упомянул главврач, так это о письме профессора Снейпа, в котором зельевар выразил свои сомнения по поводу назначения доктора Грейнджер начальником отдела диагностики.

~*~*~*~*~

Рон почти закончил свою прочувственную речь, как на словах: «Гермиона, согласна ли ты…» дом пронзил визгливый звонок, оповещающий о приходе гостей. Уизли на мгновение показалось, что его подруга вздохнула с облегчением, но в следующую секунду, она виновато извинилась и попросила дождаться её здесь, заверив, что скоро вернётся.

Гермиона всем своим существом чувствовала, что за дверью стоит именно Снейп. Этому событию она была безумно рада, но при этом нервничала как первокурсник на распределении. Рывком распахнув дверь, она обнаружила за порогом зельевара и почувствовала, как у неё внутри всё оборвалось, как по всему телу пробежала судорога, как участилось её дыхание, а в голове стало пусто. Пронзительный взгляд чёрных глаз, уверенные движения, орлиный нос, тонкие длинные пальцы, бледное лицо – она сходила с ума от страсти.

Северус знал, что, как только он увидит это прекрасное создание с каштановыми кудрями, то сразу потеряет голову. Так оно и произошло.

Он сделал шаг вперёд и оказался в её доме. Она посторонилась, пропуская его, случайно задев рукой. Он подождал, пока она закроет дверь, чтобы начать разговор, который по его представлениям не должен продлиться больше двух минут.

Щёлкнув замком, Гермиона насмешливо поинтересовалась:

- У меня сегодня особенный день. Вы, я полагаю, тоже собираетесь сделать мне предложение?

- А если и так, вы наверняка собираетесь мне отказать? – ответил Северус и одёрнул себя, потому, как собирался сказать вовсе не это.

- А если я соглашусь, что тогда будете делать? – с вызовом парировала гриффиндорка.

- Не надейтесь, я не стану вас отговаривать, - серьёзно ответил зельевар.

Кто из них первым потерял остатки разума? Оба одновременно, возможно. Это была та иррациональная страсть, которая прекрасна в своём безобразии и сладка в своей горечи. Они не могли и не хотели остановиться, понимая и не понимая, что происходит. Это была та необъяснимая жажда забыться друг в друге, которая заставляет то жить, то умирать, кидая то в жар, то в холод. Их словно унесло в самую бездну, накрыло пряной волной безумства, обожгло пьяным желанием и вынесло в открытое море блаженства и нежности, качая на терпких волнах исступления и жара до самого неба. Потом они очнулись где-то у стены, прижавшись друг к другу, со сбитым дыханием и беспорядочно расстёгнутой одеждой.

- И что теперь? – спросил Снейп шепотом, едва касаясь её губ.

- А разве у тебя нет предложений? – также шепотом ответила Гермиона, нежно дотрагиваясь до его волос.

- У меня их слишком много. Скажи сразу, от которого из них ты собираешься отказываться, я не буду предлагать.

- Давай так: первую сотню твоих предложений мы обязательно осуществим, но не сейчас и не здесь, а ночью в чьей-нибудь спальне.

- Спальня Дамблдора, думаю, подойдёт.

- Я смотрю, ты питаешь нежные чувства к директору.

- Вовсе нет, просто пытаюсь соединить приятное с полезным: Альбус уверен, что я люблю делать гадости, не хочу его разочаровывать.

- Гоблин меня за ногу, там же у меня в гостин…

- Знаю, твой рыжий друг Уизли. Я его усыпил, как только переступил порог твоего дома.

- Ты его усыпил? Чем?

- Хочешь преподавать Защиту в Хогвардсе?

- Хочу. Чем ты его усыпил?

- Это из-за меня тебя уволили из Мунго.

- Северус, я всегда знала, что ты мерзавец, это не новость. Чем ты усыпил Рона?

- При чём здесь Уизли? Я пытаюсь сделать тебе предложение…

- Я же сказала, что согласна. Пойдём, его нужно разбудить, это же опасно, Северус.

~*~*~*~*~

А вы любили когда-нибудь настолько безумно, что весь свет казался жалким подобием мира по сравнению с той огромной вселенной, что составляете вы оба? Вы умирали хоть раз от желания поймать дыхание своей любви или прикоснуться невзначай, чтобы было и заметно и незаметно, чтобы стало понятно и непонятно, чтобы знать и не знать ответ на тот самый важный и невозможный вопрос? Северус Снейп – любил.

Конец.

Фраза очень порадовала, так и представляю этого язвительного Дамболдора )))

Очень интересная Гермиона...особенно это ее безумство, замкнутость и извечная правильность.
Северус порадовал, ужасно порадовал, особенно его рецепт борща... надо переписать и занести в свою кулинарную книгу с название "Борщ по рецепту Северуса Снейпа, одного из лучших зельеваров Британии" ))

Зря вы сказали, что фик скучный. У Вас получилось замечательное, красиво, легкое и конечно же чудесное произведдение!
Спасибо Вам Большое!!!