Очередная годовщина победы… Уже пятая, а события минувшей войны все так же свежи в памяти принимавших в ней участие и все так же не дают спокойно спать по ночам большинству из нас.

Пять лет минуло с тех пор, как в волшебном мире воцарился покой. И уже больше четырех лет, как мы с Северусом вместе. К искреннему недоумению многих.

Но это неважно, пусть не понимают, зубоскалят за спиной, отпускают пошлые шутки, задеть нас невозможно. Главное, что теперь мы вместе и оба находим это естественным и правильным. А пять лет назад для нас самих это было откровением. Кто бы мог подумать – язвительный мрачный декан Слизерина и вечно его раздражавшая гриффиндорская всезнайка… Но, видимо, это судьба.

Дом, купленный Северусом вскоре после войны, стоит на самой окраине Хогсмида, и это единственное место в деревне, откуда открывается вид на Хогвартс. Великолепный вид, что и говорить. Но я ненавижу это место так сильно, насколько вообще можно ненавидеть. Не из-за школы, разумеется, нет. Ненавижу потому, что при выходе на улицу мой взгляд всегда натыкается на нее. На Визжащую Хижину. И я не могу отделаться от воспоминаний, кошмарные видения преследуют меня и во сне, и наяву. Сколько раз я просила Северуса уехать отсюда! Куда? Мне все равно куда, лишь бы не здесь. Мало ли мест на земле? Раз ему так опротивел Тупик Прядильщиков, мы вполне могли бы найти что-то, способное устроить нас обоих.

Однако, если Северус что-нибудь решил, переубедить его не под силу никому. Я пыталась, но тщетно. Он позволяет мне много, даже иногда я думаю, слишком много. Но только не принимать решения за него. Никогда. Малейший намек на попытку манипулировать им приводит его в бешенство. Я прекрасно понимаю такую реакцию – он сыт этим по горло.

На него не действуют ни уговоры, ни просьбы, ни мольбы. Я уж не говорю об угрозах – никогда не позволю себе опуститься до угроз. Особенно по отношению к Северусу. Он этого не заслужил…
Есть что-то мазохистское в его желании поселиться именно здесь. Он любит Хогвартс, болезненно воспринимает разлуку с ним, но в то же время вот уже который год отказывается от предложения МакГонагалл вернуться в школу. Его упрямство непреодолимо и почти необъяснимо.

Не могу пройти мимо Визжащей Хижины без содрогания. Это моя регулярная персональная пытка, которой я подвергаюсь дважды в день. Сначала утром, отправляясь на работу в Министерство, а потом вечером, возвращаясь домой.

Северуса же присутствие Хижины и необходимость лицезреть ее каждый день не трогают совершенно, а временами я подозреваю, что ее вид доставляет ему удовольствие и приносит какое-то странное мрачное удовлетворение. Словно эта лачуга ценна для него тем, что там он обманул смерть.

Хотя, конечно же, не там. Да и не он. Никогда не забуду, как лучшие целители в Мунго боролись за его жизнь, буквально вытаскивая зельевара с того света. День за днем в течение двух месяцев.

Колдомедики – удивительные люди, им не пришло в голову задумываться о том, заслуживает ли бывший Пожиратель Смерти того, чтобы его спасали. Если бы решение этого вопроса зависело от Министерства с его непробиваемыми бюрократическими механизмами, Северус бы уже двадцать раз умер, прежде чем они, наконец, определились бы в своем мнении.

Осунувшийся, побледневший Гарри тогда почти не покидал изматывающих заседаний бесчисленных комиссий, вновь и вновь распинаясь о заслугах ненавидимого прежде профессора и до хрипоты доказывая его невиновность. Но за одной комиссией создавалась другая, заседание следовало за заседанием, а волшебники так и не могли вынести вердикт. Все закончилось, когда в Министерство примчалась раздраженная МакГонагалл и в… хм… в резкой форме потребовала от Кингсли навести порядок и перестать измываться над героем магического мира. Удивительно, но это возымело эффект. На следующий день Министерство выпустило специальное постановление, снимавшее все обвинения с Северуса Снейпа и признававшее его невиновным.

А Северус все так же лежал в палате больницы Святого Мунго, безмолвный, недвижимый и абсолютно безразличный к ажиотажу, поднятому вокруг его персоны. И каждый раз, приходя к нему и видя бледное лицо, походящее на восковую маску, я продолжала надеяться и верить, что он справится. Победит. Заставит смерть отступить.

Слишком долгое воздействие яда не могло пройти бесследно даже для столь выносливого и крепкого организма. Несколько раз сердце Северуса останавливалось, и, когда оно снова начинало биться, я благодарила и Бога, и Мерлина за то, что на свете есть магия. Магловская медицина оказалась бы бессильна, и в те дни я впервые по-настоящему оценила волшебство.

Все началось тогда? В Мунго? Не знаю… Может быть. А, может быть, гораздо раньше – в Визжащей Хижине, когда Северус, умирая, отдал Гарри свои воспоминания. Или, может быть, еще раньше, на уроках зелий или защиты от темных искусств? Мне трудно судить об этом. Разве кто-нибудь в состоянии с уверенностью сказать, когда в сердце зарождается крохотный огонек, которому со временем суждено превратиться в жаркое, бушующее пламя? Думаю, нет.

Но я точно знаю, что именно в Мунго поняла, что чувствую. В тот самый момент, когда усталый, невыспавшийся целитель сообщил нам с Гарри, что кризис миновал и выздоровление Северуса – теперь лишь вопрос времени. Вместе с дикой, сумасшедшей радостью на меня обрушилось понимание… Понимание, что Северус значит для меня гораздо больше, нежели бывший профессор, герой войны, человек, которому мы бесконечно обязаны. Именно тогда я осознала, что внезапно он стал для меня всем, и его смерть навсегда лишила бы смысла мою жизнь.

Долгие годы мне казалось, что я люблю Рона. И я действительно люблю его. Но совсем не так, эти чувства не имеют ничего общего с тем, что я испытываю к Северусу. Просто раньше мне не с чем было сравнивать, и я наивно полагала, что тепло и нежность, возникавшие в душе при взгляде на Рона, и есть любовь. Конечно, любовь. Но братская, дружеская, а не любовь женщины к мужчине.

Я поняла свою ошибку в один миг, будто прозрела, но чертовски сложно оказалось объяснить это Рону.
А вот Гарри, кажется, совсем не удивился. Неужели все было написано у меня на лице?

Северус шел на поправку так медленно, словно всеми силами противился своему выздоровлению.
Все то время, что он лежал без сознания, я разговаривала с ним. Не потому, что так велели колдомедики, а потому, что это вдруг стало для меня такой же насущной потребностью, как потребность дышать. Долгие, долгие рассказы обо всем происходящем в окружавшем нас мире – от хода работ по восстановлению Хогвартса до наступления жаркого лета за окном.

Я не обманывала себя, ведь Гарри рассказал мне обо всем увиденном в потрясших его до глубины души воспоминаниях Северуса. Глупо было надеяться, что я смогу соперничать с любовью всей его жизни и выйти победительницей, да я и не надеялась. Мне нужно было совсем мало – всего лишь находиться рядом, слышать его дыхание, видеть его лицо и с упоительным восторгом осознавать, что он жив. Жив вопреки всему. Я дорожила каждым мгновением, проведенным рядом с ним.

Нельзя сказать, что, очнувшись, Северус был рад обнаружить подле себя невыносимую лохматую гриффиндорку. Скорее, наоборот. На его бледном лице отразилось крайнее неудовольствие, и, если бы в тот момент он всецело владел собственным телом и голосом, то, не сомневаюсь, вышвырнул бы меня из палаты, сопроводив свои действия едким комментарием. К счастью, он был еще слишком слаб, чтобы прошипеть что-то уничижительное в своей фирменной манере или, тем более, воспользоваться магией. Но по взметнувшимся вверх бровям и шевелению губ, силившихся произнести «Какого черта?», было абсолютно ясно – мое присутствие нежелательно. И я прекратила свои визиты. В часы его бодрствования. Я стала приходить, когда Северус спал – приносила журналы и книги, которые, на мой взгляд, могли его заинтересовать, и… цветы. Глупо, да? Цветы – и вдруг Снейпу. Кто бы застал меня за этим занятием, точно посчитал бы ненормальной. Но мне казалось, что и в его палату должен проникать хоть маленький лучик радости.

Явившись однажды в ставшее уже привычным время, я, оторопев, замерла в дверях. Принесенный мной накануне букетик нежных фиалок был превращен в кактус, топорщивший в разные стороны длинные, острые колючки, а Северус сидел в кровати, скрестив руки на груди, и не мигая смотрел на меня, ожидая реакции.

Давно меня не охватывал такой безудержный смех, как тогда. После войны точно ни разу. Я смеялась и не могла остановиться. Безграничное удивление, отразившееся на лице Северуса, учитывая, что прежде удивленным мне его видеть не приходилось, вызвало новый приступ хохота. Он решил, что у меня истерика. Разумеется, а что еще он мог решить? Опасаясь все-таки быть выкинутой за дверь, я попыталась взять себя в руки и, борясь со рвущимися наружу смешинками, сбивчиво объяснила причины столь бурной радости. Да какой там радости? Самого настоящего счастья! Сила и магия вернулись к Северусу! Он снова мог колдовать! Разве это недостаточное основание для того, чтобы счастье затопило меня по самую макушку? А его выходка с кактусом окончательно сломала все внутренние барьеры, способные меня сдерживать. Как только я раньше не оценила его бесподобное чувство юмора?

После моего невразумительного объяснения Северус внимательно посмотрел на меня, и в его взгляде появилось новое, незнакомое выражение. А потом мы разговаривали. Долго. Точнее, разговаривала, главным образом, я. Он ограничивался короткими вопросами, выслушивал мои подробные ответы, иногда хмурясь, иногда устало прикрывая глаза. А я была безумно рада, что он не тяготится моим обществом, и в сердце зародилась робкая надежда на возможность дружеского общения. Мне отчаянно хотелось, чтобы этот день, а вместе с тем и мой визит, никогда не заканчивался. Но все когда-то приходит к своему концу, и, как это ни грустно, мне пришлось уйти.
На следующий день меня ждало жестокое разочарование – палата была пуста. Проходивший мимо целитель сказал, что утром пациент покинул клинику. Испытав болезненный укол обиды, я поплелась домой.

Неделя пролетела, как в тумане. Я и не подозревала, что будет ТАК тяжело лишиться ежедневных… свиданий с Северусом. Ничто не вызывало во мне интереса, все казалось скучным, пустым и ненужным. Медленно тянулись однообразные и унылые серые дни, сводя с ума своей безнадежностью. Не знаю, сколько бы продолжалась нахлынувшая на меня беспросветная тоска, если бы однажды утром сердитая желто-коричневая сова не принесла письмо от Северуса. Совсем коротенькую записку – «Спасибо, мисс Грейнджер» - но мне хватило и этого. Я едва не запрыгала от восторга, перепугав маму такой внезапной сменой настроения.

Рождество. Я заглянула к нему в канун Рождества. Невыносимо было думать, что в праздник он совершенно одинок. Ни друзей, ни родных, никого рядом, кто мог бы сказать «Счастливого Рождества, Северус!». А мне так хотелось, чтобы он был счастлив…
В черных глазах промелькнуло изумление, когда Северус, открыв дверь, увидел меня на пороге.
Разумеется, я принесла ему подарок – старинную, очень редкую книгу по зельям. Я сбилась с ног, пытаясь найти что-то, способное произвести на него впечатление. Судя по его взгляду, когда он развернул шуршащую обертку, это мне удалось.

Разговор в тот вечер не клеился, Северус был до крайности напряжен и почти все время молчал, стараясь не смотреть мне в глаза. Мы выпили немного вина, но и это не сделало нашу беседу более непринужденной. Внезапно он поднялся и заявил:

- Уже поздно. Думаю, вам пора, мисс Грейнджер.

У меня все похолодело внутри, а на глаза навернулись слезы. Тон, которым была произнесена эта фраза, не оставлял никаких сомнений – Северус прогонял меня и не хотел новых встреч. На негнущихся ногах я дошла до дверей и почувствовала, как он накинул мне на плечи мантию. Обернувшись, я посмотрела в его непроницаемое лицо и поняла, что больше не в состоянии держать свои чувства в себе.

- Я люблю вас, - выдыхаю едва слышно.

Северус застыл, растерянно моргнул, и в следующий миг бездушная каменная маска, треснув, разлетелась на тысячи кусочков. Передо мной предстало живое человеческое лицо. Смятение, страх, надежда, боль – все смешалось.

- Это самая большая глупость в вашей жизни, мисс Грейнджер, - бормочет он.

- Мне все равно… - моих сил хватает только на шепот.

Нас разделяет всего лишь шаг и целые мили предрассудков и условностей. Мне плевать на предрассудки, и Северусу, как выяснилось, тоже, потому что он делает этот шаг, и горячие, сухие губы прижимаются к моим губам, а его руки жестко притягивают меня ближе, неловко скользят по спине и замирают на моих плечах. Определенно, ему нечасто доводилось обнимать кого-то… Но для меня нет ничего слаще и желаннее этих объятий.

Отчетливо помню пробуждение следующим утром – полумрак небольшой спальни, лениво падающие снежинки за узким оконцем, теплое плечо Северуса, к которому я прижимаюсь щекой, и легкий травяной запах, исходящий от его кожи. И его взгляд. Тревожный, неуверенный, выжидающий.
Мне показалось хорошей идеей начать день с поцелуя. Как ни странно, Северус со мной согласился. Стоило мне коснуться губами его плотно сомкнутых губ, как он с жаром ответил, стискивая меня в объятиях. И откуда-то я знала – это навсегда.

С того самого Рождества мы ни разу не расставались больше, чем на день. Недели три спустя Северус продал ненавистный ему дом в Тупике Прядильщиков, стремясь таким образом оборвать еще одну ниточку, связывавшую его с прошлым, и перебрался в Хогсмид. Нет, неверно. МЫ перебрались в Хогсмид. И до сих пор я с трудом верю в свое счастье. Порою мне кажется, Северус тоже.

Сегодня день воспоминаний – горьких, мучительных, страшных. Эти воспоминания всегда с нами, от них невозможно убежать, как невозможно убежать от себя. Но в этот день они приходят, затмевая все остальное, и вновь безжалостно терзают наши сердца.

В ночном небе над замком рассыпаются разноцветными брызгами великолепные фейерверки. Значит, торжества скоро подойдут к концу, и в нашу дверь постучит Гарри. Он всегда заходит к нам в гости после выматывающих помпезных мероприятий. Несмотря на прошедшие годы и вполне заслуженную славу героя Гарри относится к разводимой вокруг него шумихе и пышным празднествам с тем же раздражением, как и в бытность свою подростком.

Возможность уклониться от участия в этом балагане доставила бы ему ни с чем несравнимую радость,
но он слишком заметен и слишком знаменит, чтобы Министр Магии позволил хоть одной церемонии по случаю победы обойдись без главного ее виновника. Кингсли в этом смысле не сильно отличается от своих предшественников, и интересы Министерства в данном вопросе для него намного важнее мыслей и чувств отдельно взятых людей. Даже если эти люди – герои, выстоявшие в тяжелейшей войне и заслужившие право хотя бы на покой.

Перед самой первой годовщиной победы Шэклболт настойчиво пытался пригласить для участия в празднике Северуса. Вероятно, Кингсли запамятовал, с кем беседует, или забыл о характере хогвартского зельевара, но ледяного взгляда оказалось недостаточно, чтобы остудить его пыл. Тогда Северус прорычал пару слов, которых я не расслышала, и стремительно вышел из комнаты. Видимо, задался целью продемонстрировать гостеприимство по-снейповски. Добродушное лицо Министра вытянулось, на лбу выступили капельки пота, и с тех пор он почему-то с Северусом не разговаривает. Я пыталась выяснить, что же было в той фразе, но Северус заявил, что подобные слова не для моих ушей.
Кингсли не обошел своим вниманием и меня. Разумеется, превращаться в глянцевую афишу, вывешенную Министерством для поддержки собственного авторитета, мне хотелось не больше, чем всем остальным. Не желая бороться с напористостью Кингсли, я смалодушничала и поступила совсем не по-гриффиндорски. Фигурально выражаясь, спряталась за широкой спиной Северуса, представив дело так, будто бы это он категорически против моего участия в празднествах. А вот если бы Министр смог его убедить, я бы, конечно, с огромной радостью… Мне даже удалась легкая, непринужденная улыбка. Боже, когда я научилась так вдохновенно лгать? Странно, но убеждать Северуса Кингсли не захотел.

Поэтому Гарри приходится отдуваться за всех. Репортеры, вспышки фотокамер, слащавые поздравления, бравурные речи Министра, напившиеся от радости волшебники, которых война обошла стороной – что может быть утомительнее? И я всегда вижу по его напряженному, усталому лицу, что новое мероприятие оказалось еще более изнуряющим, чем прошлогоднее.

Здесь, в нашем доме, Гарри всегда находит покой и, как бы нелепо это ни прозвучало, понимание. Мы почти не разговариваем, да это и не требуется в такой день. Северус молча достает стаканы и наливает огневиски, так же молча мы садимся за стол. Какое-то время я сижу вместе с ними, но, чувствуя себя лишней, потихоньку ухожу на кухню, оставляя их одних. Да, более странное зрелище трудно вообразить – Поттер и Снейп пьют вместе огневиски, и ни одному из них это не кажется ненормальным. Более того, им действительно нравится сидеть вот так рядом в тишине и думать. О ней. О Лили Эванс.
Она сближает их, и удаляет меня от Северуса. Знаю, глупо ревновать к давно умершей женщине, но ничего не могу с собой поделать – мне больно оттого, что какая-то частичка его сердца навсегда отдана ей. Никогда бы не подумала, что во мне столь явно могут проявиться собственнические инстинкты. Стыдясь этого, я стараюсь спрятать свои переживания от Северуса, но часто мне кажется, что от него ничего невозможно утаить. И дело даже не в легиллеменции, он просто читает меня, как открытую книгу.

Сегодня сразу же оставлю их наедине – пить я все равно не буду, а сидеть в оглушающей тишине, заполненной мыслями о Лили, выше моих сил.

Но все это будет чуть позже. А пока мы с Северусом продолжаем наблюдать за фантастическими узорами, расцветающими в небе над Хогвартсом. Как и всегда в этот вечер наша маленькая гостиная погружена во тьму, свет сейчас был бы лишним, нарушая ход воспоминаний. Ход, неумолимо приближающий нас к самому горькому, самому болезненному, самому мучительному. У каждого из нас свой кошмар, свой боггарт, и общее в них только одно – боль, раздирающая сердце.

Мы находимся на расстоянии всего пары шагов друг от друга, но у меня стойкое ощущение, что между нами гигантская пропасть. Ведь Северус сейчас не со мной, он с ней, в тысячный раз переживая свою невосполнимую утрату.

Он вдали от меня, когда он мне так нужен, когда я опять явственно вижу его в луже крови на полу Визжащей Хижины. Самое жуткое из моих видений. Он не со мной в тот самый момент, когда мне просто жизненно необходимо знать – он жив, он рядом и никогда меня не покинет. В момент, когда я отчаянно нуждаюсь в его ласке, нежности и любви. Я больше не хочу делить его с ней, не хочу, не хочу…

Самообладание летит ко всем чертям, и я уже не могу сдерживать слезы. В последнее время я стала слишком чувствительной, и мне все труднее контролировать захлестывающие меня эмоции. Знаю, Северусу это не по нраву, но ничего не могу с собой поделать – прислоняюсь лбом к холодному стеклу и плачу, сначала тихо, чуть всхлипывая, а потом все громче, навзрыд. Кажется, у меня истерика. Какая глупость…

Северус оказывается у меня за спиной и крепко обнимает.

- Ну, все… все… - шепчет он, уткнувшись в мои волосы, - успокойся…

А я не могу. Не могу успокоиться и лишь отрицательно качаю головой. Сил на слова нет.

- Не надо… - легкий поцелуй в висок, - не плачь… через пару недель мы уедем отсюда…

Взволнованно замираю. Что он сказал?

- Я возвращаюсь в школу, я уже дал согласие МакГонагалл.

Ну, как обычно, все новости мне сообщают последней. Впрочем, сейчас я не чувствую ни малейшей обиды. Повернувшись, прижимаюсь щекой к его груди и тихо вздыхаю.

- Вот и хорошо… - Северус гладит меня по голове.

Действительно, хорошо. Разве где-нибудь мне может быть лучше, чем в его объятиях? Конечно, нет. Но, кажется, сегодня день признаний… Теперь моя очередь.

- Северус? – поднимаю голову, чтобы увидеть его глаза.

Он выжидающе смотрит на меня.

- У нас будет ребенок…

Северус на секунду замер, почти так же, как тогда в Тупике Прядильщиков. Но эмоции на лице разительно отличаются, и даже в темноте я вижу восторг, которым вспыхивают его глаза. Он еще крепче прижимает меня к себе, целует в губы, а спустя долгое время хрипло произносит:

- Больше никаких аппараций.

Ну и что, что это звучит, как приказ? Я-то знаю, он вложил в эти слова больше смысла и чувств, чем иные вкладывают в традиционную фразу «Я люблю тебя».

Марисолька, спасибо за теплые слова, Ваши отзывы - это, как всегда, нечто исключительно шикарное И я очень рада, что вновь Вас не разочаровала. И огромное спасибо за иллюстрацию! Кактус получился еще большей милашкой, чем фиалки Может, Снейп, такие наколдовывает Гермионе на ДР?

Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас.
Тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит.
Все будет правильно, на этом построен мир.
( М. Булгаков "Мастер и Маргарита" )

Аджедан, спасибо!

П.С. - Шикарная аватарка

Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас.
Тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит.
Все будет правильно, на этом построен мир.
( М. Булгаков "Мастер и Маргарита" )

П.С. спасибо))) мну сказали, что единорожкой мну любили больше)))