— Гермиона, ты уверена, что не хочешь поехать с нами?
— Уверена, — раздраженно буркнула я, старательно делая вид, будто увлечена газетной статьей. — Я еще не готова вернуться в волшебный мир.
— Но это же не обязательно, — мама, пыхтя, уселась на не желающий закрываться чемодан. — Англия и магия — не одно и то же.
— Это ты так думаешь, — титаническим усилием воли мне удалось сфокусировать взгляд на разбегающихся буквах.
«За последние десять дней редкий вид животных несколько раз подвергался нападению не то собак, не то лис, которые безжалостно истребляли несчастных пингвинов…»
— А как же Гарри и Рон? Вы уже почти месяц не виделись. Неужели ты не скучаешь?
Устало прикрыв глаза, я медленно досчитала до пятнадцати, а потом еще до десяти, дожидаясь возвращения способности выражаться цензурно.
— Кажется, я уже высказалась по этому поводу, — мне не хотелось грубить маме, но та не оставила мне выбора. — Не. Хочу. Об. Этом. Говорить.
«Расследование обстоятельств гибели животных началось после того, как в субботу было обнаружено уже девятое за последнее время истерзанное тельце малого пингвина…»
— Ладно, в принципе, я так и думала, — тяжело отдуваясь, мама подтащила огромный чемодан к дивану и плюхнулась рядом со мной. — Не дуйся, я должна была попробовать.
— Я и не дуюсь, — фыркнула я, сдувая со ставшего влажным лба отросшую за несколько месяцев скитаний по лесам челку.
Как же жарко… Волосы прилипли к мокрой от пота шее. Просто омерзительно! Когда же я все-таки наберусь храбрости и отстригу эти отвратительные грязные тяжелые патлы?
Раздраженно отбросив газету в сторону, я обняла себя руками и агрессивно уставилась на маму. Она рассмеялась.
— Что?! — возмущенно спросила я, чувствуя, как плохое настроение медленно, но верно испаряется. И почему, когда она надо мной смеется, мне так хочется улыбнуться в ответ? Надувшись хомяком, я отчаянно старалась сдержать ухмылку.
— Ничего, — покачала головой она, утирая слезу. — Как же ты все-таки похожа на нашего папу!
— Эй, — я игриво ущипнула ее за бок и, не удержавшись, захихикала.
Посторонний человек вряд ли бы понял причину нашего веселья, но разве это так уж важно? Некоторые шутки тем и хороши, что понять их могут только два-три человека. Эта шутка как раз была именно такой.
Я действительно папина дочка: быстрый, склонный к анализу ум, раздражительность, обидчивость, перфекционизм — все это перешло ко мне именно от него. Более того, мы с ним безумно похожи внешне. Дедушка всегда шутил, что мне только очков не хватает. На самом деле, не хватает еще усов, лысины и доброй сотни фунтов веса, но в остальном же я действительно копия отца. И особенно явно это заметно, когда мы проигрываем или обижаемся: жалобные стоны, трагически заломленные руки, страдальчески закатившиеся глаза — со стороны это правда довольно забавно. Впрочем, когда дело совсем дрянь, мы все же ведем себя по-разному: я замыкаюсь в себе, а папа, напротив, предпочитает срываться на окружающих. Сложно сказать, что лучше, но меняться я в любом случае не собираюсь.
— Очень смешно, — проворчала я, широко ухмыляясь.
— Сама напросилась, — отозвалась мама и толкнула меня плечом.
— Очень. Смешно.
— Сама. Напросилась.
Это была очередная понятная только нам шутка. Своеобразный ритуал, пришедший через года из моего далекого детства, из тех восхитительных времен, когда я была нелюдимым и не в меру серьезным ребенком, которого родители ласково называли малышкой Мю, в честь персонажа из любимой книжки.
Помню, как снежными вечерами после долгой прогулки я надевала вязаные носки и забиралась под теплое одеяло; как мама приносила мне огромную чашку горячего шоколада и садилась рядом; как папа брал в руки толстую книгу в ярко-алой обложке, и мы вместе погружались в волшебный мир муми-троллей, хатифнатов и хемулей, в прекрасный сказочный мир, созданный удивительной финской писательницей Туве Янссон. А однажды ночью ко мне пришел Снусмумрик, и мы с ним гуляли под яркими звездами и катались с ледяной горки… Наверное, именно тогда во мне впервые проснулась магия.
— О чем ты думаешь? — с интересом спросила мама.
— О муми-троллях, — честно ответила я. — О чем же еще?
— Ясно, — она давно уже перестала удивляться резким переменам моего настроения и сложности ассоциативного ряда. — Тогда моя просьба будет как раз в тему. Ты ведь помнишь Эрика Трента?
— Конечно.
О да, профессора Трента я помнила очень хорошо. Угрюмый, довольно резкий и язвительный, он всего за двадцать минут помог мне понять себя, осознать то, чего же я на самом деле не хочу. За одно это я была ему безумно благодарна, а если сюда еще добавить удивительные спокойствие, уверенность в собственных силах, острый ум и весьма интересную внешность…
— Эх, был бы он хотя бы лет на десять помоложе, да? — лукаво усмехнулась мама.
— Угу, тогда он был бы всего лет на тридцать старше меня. Спасибо.
— Не на тридцать, а на двадцать пять.
— О, это существенно меняет дело, да?
— Конечно! Вот, например, у Майкла Дугласа и Кетрин Зеты-Джонс разница в возрасте - ровно двадцать пять лет, и я не слышала, чтобы они сильно жаловались, — мама многозначительно потрясла пальцем перед моим носом, что, впрочем, не сильно меня впечатлило.
— Ты не очень обидишься, если я не буду биться в экстазе и рвать на себе волосы от восторга? Я вообще не знаю, кто это.
— Если честно, я тоже особо не в курсе, — смущенно призналась мама, — но твоя тетя Валери очень сильно упирала на этот факт, когда выходила замуж за того престарелого миллионера.
— А, ну тогда конечно, — понимающе протянула я.
Тетя Валери была младшей сестрой отца и, на мой взгляд, просто каким-то профессором Снейпом в юбке. Ну разве что помоложе, посимпатичней и с доступом к телу своих жертв: к ужасу друзей и родных, она стала гениальным хирургом. Честно говоря, для меня до сих пор остается загадкой, как этой грубой, ехидной, абсолютно не заботящейся о своей внешности женщине удалось влюбить в себя того несчастного миллионера. Нет, я согласна, моих знаний как о тете Валери, так и о профессоре Снейпе явно не достаточно, чтобы оценить красоту их внутреннего мира, но, Мерлин, она же снимала тому бедному дядьке гипс бензопилой! Хотя… пути любви неисповедимы — это всем известно.
— Так о чем ты хотела меня попросить?
— Ах да, попросить… Видишь ли, Эрику придется уехать на некоторое время, а зверушек своих ему оставить не с кем. Как ты на это смотришь?
— На что именно? — я напряглась в ожидании приговора.
Не то чтобы я не поняла просьбу, но иногда так хочется надеяться на лучшее. Нет, я, конечно, всегда любила животных, да и помогать людям никогда не отказывалась, но… но очень уж мне не хотелось однажды ночью пасть жертвой какого-нибудь тасманийского дьявола или тилацина. Либо, упаси Мерлин, наткнуться в душе на сбежавшего из террариума бриллиантового питона. Да, от профессора Трента, этого сумасшедшего зоолога-энтузиаста, можно было ожидать любой пакости, начиная от вполне безобидной ехидны и заканчивая гигантским вараном и гребнистым крокодилом.
— На зверей, — мама невинно похлопала ресницами.
— Смотря на каких.
— На птиц.
— Птицы — это не звери, — настороженно отозвалась я.
Ситуация нравилась мне все меньше и меньше. Интересно, какую птицу мама могла бы назвать зверем? Воображение услужливо нарисовало мне огромную тушу казуара, всеми своими двумястами фунтами безжалостно топчущего некстати подвернувшегося Живоглота.
— Ладно, хорошо, птицы — нет, — мама примирительно взмахнула руками. — Но пингвины — это звери, и ты не сможешь меня в этом переубедить. Даже не пытайся.

* * *
«Моногамны, образуют пары на всю жизнь».
Забавно, никогда бы не подумала, что буду завидовать этим неуклюжим и нелепым на первый взгляд существам. Кошкам — безусловно, волкам — вполне возможно, орлам — скорее нет, чем да, но, признаю, определенные мысли на этот счет у меня были. А вот пингвины… Честно говоря, я просто никогда о них особо не думала. Мне как-то всегда хватало того, что они есть, что они черно-белые и питаются рыбой. А теперь… пожалуй, если бы кому-нибудь пришло в голову спросить меня, на какое животное я хотела бы быть похожа, я бы, не задумываясь ни на секунду, ответила — на пингвина.
Нет, ну а что? Я всегда предпочитала холод теплу, морепродукты — мясу, воду — воздуху. Врагов, что немаловажно, у них не так уж много: акулы, тюлени, чайки, собаки — и только. А если ко всему этому вспомнить пресловутую пингвинью моногамию… Все, хочу всю жизнь ходить во фраке и знать, что мой муж не гуляет по чужим гнездам!
Да-да, я отвратительная собственница, и если себе измену я, быть может, еще простила бы, то своему мужчине — никогда. Потому что он мой, мой и только мой, и если, не дай Мерлин, кто-нибудь посмеет потянуть к нему свои загребущие лапки, уйдет потом без своих прекрасных глазок. И не из-за того, что я такая злая, а исключительно из-за моих детских комплексов.
Удивительно, но несмотря на то, что мои родители счастливы в браке, несмотря на то, что даже через четыре года после смерти бабушки дед продолжает каждую неделю покупать ее любимое печенье и ни на секунду не расстается с ее фотографией, несмотря на то, что росла в атмосфере любви и дружбы, я панически боюсь оказаться обманутой и брошенной. Этот страх сильнее меня. Именно он заставил меня уехать из Англии, именно он не дает мне вернуться домой и жить полной жизнью.
Раньше я сердилась на Рона за то, что он бросил нас с Гарри. Сейчас же я восхищаюсь тем, что он нашел в себе силы вернуться, теперь я понимаю. Да, остаться всегда сложнее, чем уйти, но еще сложнее вернуться. Вернуться и жить так, как будто ничего не случилось, смотреть в глаза людям, которых ты бросил, и понимать, что они простят тебя, поймут и ни о чем никогда не спросят, терпеливо дожидаясь момента, когда ты будешь готов рассказать все сам. Вернуться… с каждым днем это сделать все труднее и труднее. Я знаю, сейчас Гарри и Рон ждут меня, но что будет через месяц? Через год? Они забудут? Наверное, да. Как говорил Вудро Вильсон, незаменимых людей нет. Забуду ли я? Не знаю, честно говоря. Придется проверить опытным путем. Пусть мне будет плохо, больно, тоскливо, но я не вернусь. Почему? Да потому что не могу позволить Рону уйти от меня. Лучше я разрушу все сама, чем позволю своему детскому страху ожить. Глупо? Возможно, но что поделать, если я не умею иначе?
— Гермиона, ты готова? — нетерпеливый голос отца безжалостно оторвал меня от размышлений о неудавшейся личной жизни и от безумно интересного и бесспорно интеллектуального занятия — с высунутым от усердия языком я старательно выводила на полях энциклопедии о животных горшок с хищно ухмыляющейся клыкастой ромашкой-мутантом.
— Секунду! — я внесла последний штрих, украсив и без того зверскую физиономию цветка кустистыми бровями, и полюбовалась своим творением. Да, второго Рафаэля из меня, конечно, не выйдет, но вот победить в конкурсе рисунков для детей младшего дошкольного возраста я бы точно имела все шансы. — Иду, пап!
Сколько раз я слышала от Рона, что его раздражает чрезмерная забота родителей, сколько раз, глядя в его пунцовое лицо, задавалась вопросом, чего же он стыдится, но не находила ответа. Это же ведь так здорово, когда мама рядом, когда в любой момент можно подойти и просто обнять ее. Может быть, я странная, но я действительно не понимаю, почему люди так стремятся побыстрее отделаться от тех, кто вырастил их, кто искренне и бескорыстно их любит. Мне вот очень нравится проводить время с родителями. Да, иногда они бывают просто невыносимы и выводят меня из себя не всегда, на мой взгляд, уместными комментариями и нравоучениями, но я не представляю, что бы без них делала. Хотя бы потому, что никому больше в этом весьма недружелюбном мире не пришло бы в голову по пути в аэропорт подбросить меня на другой конец города, зная, что я могу просто аппарировать.
— Не пропадай больше, ладно? — тихо попросил папа, доставая мою сумку из багажника у дома профессора Трента.
— Ладно, — улыбнулась я и, поднявшись на цыпочки, чмокнула отца в щеку. — Я буду скучать.
— Ты знаешь, где нас найти, — весело подмигнул он и подтолкнул меня к маме.
— Пока, — прошептала она, стискивая меня в железных объятиях.
— Пока.
Да, что ни говори, а прощаться за последние лет семь я так и не научилась. Нет, ни слез, ни причитаний не было — только легкая грусть с неизменным привкусом горького шоколада. Мерлин знает, как я его ненавижу…
Бросив сумку на землю, я махала вслед уезжающей машине, пока она не скрылась за поворотом. За чуть зеленоватой чернотой тонированных стекол ничего не было видно, но я знала, что они не махали мне в ответ. Но разве это так уж важно?
— Вы собираетесь простоять здесь весь вечер, Гермиона? — раздался за моей спиной вкрадчивый голос.
— Здравствуйте, профессор, — смущенно улыбнулась я, поворачиваясь к своему работодателю.
— Приветствую, — он криво усмехнулся и жестом пригласил меня пройти в дом, в дом с пингвинами.
Впрочем, как раз своих черно-белых кумиров я так и не увидела. Профессор решил, что дело может подождать до утра, и отконвоировал меня в спальню, посоветовав почитать что-нибудь расслабляющее на сон грядущий.
Легко сказать — почитать. Самое расслабляющее, что у меня с собой было — автобиография Дэвида Бланкетта — не самое интересное чтиво, должна сказать, хотя на сон грядущий в самый раз. И тут, о чудо, я увидела ее: толстенную черную книжку с забавным улыбающимся клоуном на обложке. Яркие фиолетовые буквы складывались в интригующе короткое название — «Оно». Обычный маггловский роман обычного маггловского писателя. Прямо то, что доктор прописал. Имя автора, к сожалению, было мне не знакомо — Стивен Кинг, кто он, что он? — но внушало необъяснимое доверие.
Предвкушая интересную историю, я, чуть ли не пуская слюни от нетерпения, открыла книгу и начала читать. Должна признать, сказка Кинга захватила меня целиком и полностью: потрясающе яркие образы, невероятная достоверность описанных событий. Казалось, я вижу бегущую по тротуарам мутную дождевую воду; наблюдаю, как Билл Дэнбро ловко мастерит кораблик; спускаюсь в подвал вместе с маленьким Джорджем, боюсь вместе с ним, бегу по лужам вслед за его желтым плащом и алыми сапожками; а вот клоун Пеннивайз застрял в водосточной канаве вместе с цирком, вот он протягивает шарик. Казалось, стоит только протянуть руку, и…
С усилием захлопнув книгу, я отбросила ее подальше от кровати, подальше от себя. Наверное, это глупо, но я была безумно счастлива, что не успела протянуть руку клоуну вслед за доверчивым Джорджем Дэнбро. Почти уверена, что когтистая зеленая лапа безымянного чудовища схватила бы меня так же, как схватила его. Оно утащило бы меня, засосало бы в эту жуткую историю и уничтожило, как поступило с бедным шестилетним мальчишкой.
Я лежала и боялась пошевелиться. Смешно! Гриффиндорка, героиня войны, подруга Гарри Поттера, боится встать с кровати, чтобы раздеться и умыться перед сном, потому что для этого надо повернуться спиной к обычной маггловской книжке. Бред? Да, но я всегда очень боялась удара в спину и, почему-то, умереть голой.
Так и не решившись снять хоть что-нибудь, я попыталась вытащить из-под себя одеяло, не отрывая при этом спины от кровати — пусть мне будет жарко и душно, но отказываться от такой, пусть иллюзорной, защиты я не собиралась.
— Оно не существует, — неуверенно прошептала я, пытаясь заставить себя вытянуть руку и выключить ночник. — Сказки не оживают.
Крепко зажмурившись, чтобы не видеть, как комната погружается в темноту, я резко ударила кулаком по выключателю и спряталась под одеяло с головой.
Неудобная поза, незнакомый дом, книга, из которой вот-вот вылезет жуткая тварь в костюме клоуна — почему я не уехала с родителями в Англию? Идиотка!
— Сказки не оживают. Оно не существует. Сказки не оживают, — шептала я, проваливаясь в тяжелый горячий липкий сон. — Сказки не оживают…
Не знаю, сколько я проспала. Минуту? Десять? Быть может, час? Сложно сказать. Знаю одно: когда я открыла глаза, было еще темно и в комнате находился кто-то… что-то… Не решаясь выглянуть из-под одеяла, я с возрастающим ужасом вслушивалась в тихие шаги, медленно приближающиеся ко мне.
— А-а-а! — взвыла я дурным голосом, почувствовав, что кто-то тянет с меня одеяло, и вскочила с кровати, каким-то невероятным образом успев огреть неведомое чудовище подушкой. Три раза.
Уверенная, что сейчас меня схватят и сожрут, я метнулась в коридор и с грохотом захлопнула за собой дверь. Мерлин, и какой идиот придумал, что сказки не оживают?
— Что случилось? — тихий голос профессора Трента подействовал на меня как разряд тока. Сжав кулаки, я приготовилась дорого продать свою жизнь, и продала бы, и не только свою, если бы у старика не оказалась на редкость хорошая реакция. Не успела я надавать уважаемому ученому по стратегическим местам, как он заломил мне руку за спину. Говорят, боль в разумных пределах отрезвляет. Как оказалось, не врут — я пришла в себя и даже вспомнила, как говорить:
— Та-там… Что-то… Оно!
Пару секунд на лице профессора отчетливо читалось непонимание, но уже в следующее мгновение он вдруг широко усмехнулся и, не очень вежливо отпихнув меня в сторону, открыл дверь и вошел в комнату.
— Идите сюда, — позвал он, зажигая свет. — Я хотел подождать до утра, но, видимо, придется познакомить вас сейчас.
Познакомить? О Мерлин! Судорожно сглотнув и вжав голову в плечи, я шагнула через порог навстречу чудовищу.
— Гермиона, это Шкипер. Шкипер, это Гермиона.
Так и состоялось наше знакомство с лидером местной преступной группировки австралийских малых голубых пингвинов.

— Да, мам, все отлично! — бодро проорала я в телефонную трубку, стараясь заглушить грохот падающих стульев и бьющейся посуды. — Нет, серьезно, я справляюсь. Это же всего лишь глупые птицы.
Глупые птицы? Ага, как же! Я провела с ними всего неделю, а желание убить их уже стало практически невыносимым. Честно говоря, меня удерживало исключительно то, что малые голубые и без того находились на грани исчезновения. Впрочем, я уже начала задумываться: в конце концов, от смерти каких-то жалких трех пингвинов животный мир не обеднеет — два миллиона минус три все равно останутся двумя миллионами. Тем более, мои подопечные явно не были лучшими представителями своего вида: толстяк и обжора Рико, пронырливый симулянт Ковальски и маленькое мстительное чудовище Шкипер, так и не простившее мне избиение подушкой.
В энциклопедиях для самых маленьких пишут, что пингвины — ночные птицы. Врут! Безбожно врут. Более того, безбожно врут детям. И после этого все еще удивляются, почему с каждым годом детишки матереют все раньше и раньше. Да потому, что пингвины спят ночью! Ну, точнее, ту часть ночи, когда не пытаются выжить из кровати несчастных людей, по глупости и наивности приютивших этих беспринципных тварей. Наверное, я бы уже давно сбежала от них домой, в добрую старую Англию, если бы не так не вовремя проснувшаяся проклятая гриффиндорская упертость: черта с два эти черно-белые мутанты выживут меня из дома. В конце концов, я же человек, а человек у нас кто? Правильно, царь природы. Слабое утешение, конечно, но ничего другого как-то не придумывалось.
Положив трубку, я отправилась разбираться, что опять натворили братья наши меньшие. На кухне меня ждал вполне ожидаемый бардак и совершенно не ожидаемая сова — Гарри и Рон не пытались писать мне, прекрасно понимая, что я все равно не отвечу, а значит… Неужели что-то случилось? С нехорошим предчувствием я приблизилась к пернатому почтальону и протянула к нему руку, за что мгновенно схлопотала крылом по пальцам. Сова агрессивно ухнула и недовольно посмотрела в сторону двери в сад, за которой мелькнул до боли знакомый силуэт.
— Вот ведь… — прошипела я, бросаясь в погоню.
Раньше, неделю назад, когда была еще молодой и глупой, я думала, что пингвины медлительны и неуклюжи на суше, но жизнь показала, что это было жестокое заблуждение. Хитрые сорокасантиметровые птахи умудрялись виртуозно теряться в складках местности, будь то цветущий сад или довольно аскетически обставленная комната. Целых семь драгоценных минут своей жизни я потратила на поиски, и все только для того, чтобы узнать, что это был не тот пингвин.
— Веди меня к своему боссу, Рико! — рявкнула я, угрожающе помахав перед темно-серым клювом волшебной палочкой. Сова поддержала меня яростным щелканьем клюва.
Кто-то, возможно, решил бы, что я спятила — мол, птицы не понимают человеческого языка и все такое. Да, не понимают. Только вот есть одно «но»: они очень хорошо разбираются в человеческих эмоциях. И Рико, хоть он и был самым недалеким из банды, прекрасно понял, что мы с совой отнюдь не шутим. Жалобно вскрикнув, толстяк побежал к своему всемогущему начальнику за помощью.
Шкипер обнаружился в кабинете профессора рядом со шредером. Уж не знаю, знал ли он, зачем нужна эта адская машинка, но мало ли что.
Взмахнув палочкой, я призвала к себе многострадальное, немного изжеванное письмо. И показала его сове. Пернатый почтальон удовлетворенно ухнул и вылетел в окно. Вот это я называю — преданность профессии.
— Зачем тебе оно? — с победной усмешкой спросила я — не так уж и часто мне удавалось его «сделать». — Ты все равно не умеешь читать.
Удивительно, но на этот раз Шкипер молчал, только смотрел на меня своими круглыми блестящими глазами, слегка склонив голову набок. Бывают же чудеса!
Чувствуя себя бывалым укротителем, я развернула пергамент. Честно говоря, смысл написанного дошел до меня не сразу, и это было странно, учитывая то, что автором была Лаванда, известная в очень узких кругах «интеллектуалка». И, тем не менее, мне потребовалось перечитать письмо трижды, прежде чем я смогла осознать невеселую правду: Рон вернулся к ней, и они счастливы.
В это действительно было нелегко поверить. Мой Рон. Мой! Да, согласна, я сама ушла, я хотела, чтобы мы были только друзьями, но, Мерлин свидетель, мне даже в голову не могло прийти, что он найдет мне замену так быстро.
Перед моим мысленным взором проносились сцены одна хуже другой: Рон и Лаванда обнимаются, Рон и Лаванда целуются, Рон и Лаванда… К счастью, что было дальше, мое воображение показывать отказывалось напрочь: если представить голую Браун не составляло никакого труда, благо мы столько лет прожили в одной комнате, то мысленно раздеть Рона мне никак не удавалось. Да это было и не нужно. Зачем? Я же сама решила отпустить его, просто… Просто обидно, что он опять с ней. Нет, не могу сказать, что я плохо относилась к нашей школьной красавице — да, временами она меня бесила своей тупостью, ограниченностью и идеальной внешностью, но не более того. В данном конкретном случае ключевым было слово «опять».
— Вот так вот, — сказала я непривычно смирному Шкиперу. — Бросили меня.
Пингвин тихо вскрикнул и склонил голову в другую сторону.
А может, оно и к лучшему. В конце концов, теперь мне не придется ненавидеть кого-то нового. Ну, или не ненавидеть — просто недолюбливать и презрительно плевать вслед каждый раз, когда этот некто новый будет проходить мимо. Все-таки я отвратительная собственница: даже добровольно отказавшись от чего-то или кого-то, я все равно готова рычать на любого, кто посягнет на уже не мое добро.
Очнуться от невеселых мыслей мне помог ставший за эту неделю привычным дикий грохот. Воспользовавшись моим состоянием и окрыленный присутствием своего вождя-защитника, Рико забрался на профессорский стол, спихнул на пол здоровенный струйный принтер и, гордо выпятив живот, издал победный вопль. Выслужился перед начальством, ага.
— Молодец, — равнодушно пожала плечами я.
Нет, ну действительно, это уже даже не смешно. Я устала. Как же я от всего этого устала… А вот возьму и не буду больше реагировать на эти идиотские провокации. Потому что надоело орать, надоело расстраиваться — хочу быть овощем, хочу есть попкорн, смотреть мелодрамы и ни о чем не думать. К черту!
Решительно помотав головой, я пошла к выходу из кабинета. Не буду убирать, и все тут. Обычное Репаро все равно не вернет принтер к жизни — сомневаюсь, что этой куче пластмассы и металла вообще можно хоть чем-то помочь.
Я почти успела дойти до двери, когда неожиданно радостные крики Рико перешли в полузадушенный хрип. Резко развернувшись, чтобы убедиться, что с моим подопечным все в порядке, я увидела более чем странную картину: Шкипер, непонятным образом очутившийся на столе, навалившись всей соей невеликой тяжестью на Рико, яростно трепал его. Интересно, как у него получалось удерживать на месте толстяка, наверное, раза в полтора превосходившего его по весу. Но что еще более интересно — зачем он это делал? За что? Хотя нет, не интересно — я же решила быть овощем и ни о чем не думать.
Предоставив пингвинам возможность разобраться в своих внутрисемейных делах наедине, я наконец вышла из кабинета и решительно устремила свои стопы в сторону кухни. У меня были зерна кукурузы, телевизор с видеомагнитофоном, несколько фильмов на выбор и соответствующее настроение — все, что нужно для полноценного превращения человека разумного в растение обыкновенное. И вот уже через десять минут я плюхнулась на диван с огромным тазом промасленного соленого попкорна и решительно нажала на пульте кнопку «Пуск».
«Форрест Гамп». Интересно, есть на свете люди, которых этот фильм оставил равнодушными? Глупый вопрос — конечно, есть. Просто я с ними, к счастью, не знакома. Почему к счастью? Да потому что для меня это самый-самый фильм: самый лучший, самый гениальный, самый добрый, самый веселый и самый грустный. Да, я не очень хорошо знакома с мировым кинематографом, но из того, что я видела, «Форрест Гамп» однозначно занимает первое место.
И вот сейчас, наблюдая за неподражаемой игрой Тома Хэнкса, пожалуй, чуть ли не единственного актера, имя которого я знала, слушая его неприятный невыразительный голос, я чувствовала, как меня отпускает, действительно отпускает. Не знаю, почему: из-за потрясающего ли настроения фильма, из-за атмосферы ли свободы или, быть может, из-за ошеломляющей «настоящести» происходящего.
Растворившись в удивительной истории, я сначала даже не заметила, что больше не одна в комнате — рядом со мной на диване, уютно поджав под себя лапки, устроился мой «добрый друг» Шкипер. Он лежал и, не отрываясь, смотрел, как на экране худенький мальчишка в ортопедических ботинках забавно кривляется под песню Элвиса Пресли. Мой «ночной кошмар» был так непривычно тих и смирен, что мне тут же захотелось сказать ему какую-нибудь гадость, но я сдержалась. Незачем было портить редкий момент безмятежного спокойствия ненужными дрязгами. Тем более, этим и без меня было кому заняться.
Рико, как я понимаю, залечивал физические и душевные раны где-то в саду, но ведь был и еще один член сообщества малых голубых. Не вынеся одиночества и вопиющего невнимания к своей персоне, Ковальски ворвался в мой импровизированный кинозал с громкими воплями и четко выраженным намерением сокрушить что-нибудь тяжелое и дорогое. Впрочем, осуществить свой коварный план он так и не смог: медленно повернув голову на шум, Шкипер чуть подался вперед и предупреждающе щелкнул клювом. Ох, сколько угрозы и скрытой силы было в этом движении! Какой-то жалкий килограмм перьев и жира, а мне вдруг захотелось потеряться вслед за Ковальски. Вот это я понимаю — рожденный повелевать и властвовать. Куда уж там Вольдеморту.
— Спасибо, — нерешительно сказала я, чувствуя себя довольно глупо. Надо сказать, кричать на птицу — это одно, а благодарить — нечто совершенно другое. Более… странно, что ли.
Шкипер в ответ только недовольно нахохлился и снова уставился в телевизор, как будто действительно понимал, что там происходит.
Так мы и сидели с ним вдвоем, не в силах оторвать взгляд от шедевра, созданного Робертом Земекисом. Вот Форрест знакомится с Дженни, а вот убегает от хулиганов. Сначала щуплый мальчишка, потом — взрослый мужчина, он так и не утратил детской искренности и чистоты, несмотря ни на что. Вот он записывается в армию, находит второго после Дженни друга, теряет его. Вот он играет в теннис, ловит креветок, подстригает газоны… Жизнь, бег, слушатели, сменяющие друг друга…
Я прикрыла глаза, чтобы сдержать непрошенные слезы. Не знаю, есть ли в действительности в этом невероятном фильме что-нибудь, над чем стоило бы плакать, но разреветься хотелось ужасно. Наверное, я слишком эмоционально все воспринимаю, но, Мерлин, иначе не получается. Не получается… не получается… Яростно стиснув зубы, я пыталась бороться с собой, но как всегда потерпела неудачу — горячие соленые капли оказались сильнее меня. Отставив миску с остатками попкорна на пол, я обняла огромную диванную подушку и уютно зарылась в нее лицом.

* * *
Сама не понимаю, как я умудрилась задремать, но как-то, видимо, удалось, потому что когда нашла в себе силы открыть глаза, было уже почти темно. Выронив подушку из рук, я с удовольствием потянулась.
Все-таки замечательная вещь — кино. Кино и сон. Я чувствовала себя… не хорошо, нет — слабость и вялость, казалось, навечно поселились в моем теле. Я чувствовала себя умиротворенно, будто все идет именно так, как надо.
Встряхнув головой, чтобы собрать хоть немного сил, растворившихся в тепле еще не выветрившегося сна, я посмотрела туда, где во время фильма сидел Шкипер. Удивительно, но он все еще был там. И он… спал.
Смешно сказать, но раньше я никогда не видела, как спят мои подопечные. В борьбе за мою спальню как-то всегда получалось, что либо уходили они, либо уходила я. А днем они и вовсе предпочитали не спать, а отравлять мне жизнь всяческими безобразиями. И вот теперь, глядя на нахохлившегося и в то же время совершенно расслабленного пингвина, мне вдруг безумно захотелось прикоснуться к нему, почувствовать на ощупь его жесткие темно-синие, почти черные перья… Осторожно, стараясь не делать резких движений, я протянула руку и легонько коснулась кончиками пальцев маленькой птичьей головы.
Реакция Шкипера была вполне предсказуемой, но я все равно вздрогнула — слишком уж резко он отпрянул в сторону.
— Ну что же ты? — стараясь успокоить бешено колотящееся сердце, прошептала я и снова протянула к пингвину руку. Почему-то мне вдруг стало очень важно закончить наше с ним противостояние, добиться доверия этого маленького мстителя. В конце концов, возможно, если бы я не обидела его при первой встрече, все могло бы быть иначе… — Извини…
Не знаю, понял ли он меня — от этого комка перьев можно было ожидать всего, — но на этот раз он позволил мне погладить себя по голове, провести рукой по темной спинке и белой грудке.
— Мир? — улыбнулась я, осторожно касаясь серого клюва.
Сверкнув круглым глазом, Шкипер едва заметно придвинулся ко мне. Это была победа.

С тех пор, как мы со Шкипером «подписали» мирный договор, мне стало удивительно приятно и легко жить. Не было больше намеренных диверсий со стороны пернатых, типа обгаженных вещей, битой посуды или сломанной мебели. Не было бессонных ночей, проведенных в борьбе за право спать в собственной кровати. Не было непрерывных, раздирающих мозг воплей.
Точнее, сначала Ковальски и Рико пытались устроить нечто в этом роде, но Шкипер как-то удивительно быстро и легко поставил их на место. Поразительно, а я, наивная идиотка, почему-то всегда думала, что в животном мире главное - размер, но нет — довольно худой и щуплый по пингвиньим меркам Шкипер ни разу не проиграл в драке превосходящим по габаритам противникам. Да что уж там, он и мне ни разу не проиграл бы, не будь у меня волшебной палочки.
Впрочем, жизнь наша все же не была настолько тиха и безоблачна, чтобы мне удалось заскучать.
В газетах продолжали писать про загадочные убийства малых голубых, побережье оккупировали снайперы, но собаку-маньяка сим смелым мужам с винтовками поймать так и не удалось.
— Знаешь, мне кажется, обычное животное на такое не способно, — поделилась я со Шкипером, откладывая очередную статью, призывающую всех вокруг помочь малым голубым и изловить проклятого убийцу. — Я бы сказала, что это анимаг, но хоть убей, не пойму, какого гоблина кому-то могли понадобиться пингвины. Для зельеварения они никакой ценности не представляют… Хотя, если среди них тоже кто-то прячется… — я подозрительно взглянула на своего невинно чистящего перья друга. — Ты что-нибудь об этом знаешь?
Под моим выразительным взглядом Шкипер оторвался от своего интересного занятия, заглянул мне в лицо и недовольно крикнул.
— Нет? — честно говоря, меня начали терзать смутные сомненья. — Точно?
Я уже хотела было достать палочку и выяснить все раз и навсегда, когда из библиотеки вдруг раздались оглушительные вопли Рико и Ковальски.
Мгновенно забыв о возможной скрытой личности Шкипера, я бросилась спасать остальных членов пингвиньей команды — мало ли что могло случиться. Если бы они так орали где-то неделю назад, я бы и с места не сдвинулась, прекрасно понимая, что это всего лишь очередная провокация. Но сейчас, когда с этим было покончено, я, накрученная газетными статьями и, если честно, отсутствием приключений, просто не могла не броситься им на помощь.
С горящими жаждой действия глазами и палочкой наизготовку, я ураганом ворвалась в библиотеку… и медленно осела на пол, совершенно деморализованная увиденным зрелищем: прямо посреди священной для меня обители знаний Рико и Ковальски самозабвенно творили непотребство. Еще через несколько секунд в комнату, смешно переваливаясь из стороны в сторону, прибежал Шкипер. Казалось, увиденное поразило его не меньше, чем меня. По крайней мере, он застыл на месте и даже распахнул клюв от удивления, если это, конечно, возможно.
И тут неожиданно в голову пришла совершенно идиотская идея: мне вдруг подумалось, что этим черно-белым любовникам, наверное, неприятно, что мы так откровенно их рассматриваем. Ничтоже сумняшеся, я протянула руку и закрыла Шкиперу обзор, не переставая пялиться на святотатствующих пингвинов. Но тут совершенно внезапно перед моими глазами возникло темное крыло, скрывшее от меня Рико и Ковальски.
Удивительно, но этого вполне хватило, чтобы я пришла в себя и нашла силы встать, подхватить почему-то абсолютно не сопротивляющегося Шкипера на руки и в панике сбежать из навеки оскверненной библиотеки. Нет, я вовсе не ханжа, но, гоблин их всех задери, пингвины-геи — это все же выше моего понимания. Пусть даже малые голубые.
Нет, я прекрасно знала, что гомосексуализм довольно распространен в животном мире, но все же одно дело просто знать, но видеть своими глазами — это нечто абсолютно другое. И дело даже не в том, что это было как-то отвратительно мерзко — в конце концов, Рико и Ковальски были всего лишь птицами и априори не могли быть извращенцами. Просто… просто мое нездоровое воображение вдруг неожиданно ярко нарисовало целующихся Гарри и Рона.
— Фу-у-у… — протянула я, содрогаясь от извращенности своей фантазии.
Неужели я - умница и отличница - действительно могла такое представить? Неутешительный ответ напрашивался сам собой — могла. Более того, представила. Пораженная собственной испорченностью, я даже не заметила, что, словно мягкую игрушку, прижимаю к груди Шкипера. Надо отдать ему должное, друг-пингвин полузадушено булькал, брыкался, но даже не пытался укусить меня. Чудеса! Еще недавно мы с ним были по разные стороны баррикад, а теперь он позволяет мне делать с ним практически все, что угодно. Любопытно - может быть, во мне пробудился скрытый гений дрессировщика, и уже пора задуматься о работе в цирке?
Выпустив взъерошенного птица из рук, я опустилась на кровать и глупо рассмеялась. Знаю, во всей этой ситуации не было ничего смешного или чего-то такого уж страшно шокирующего, но… Просто я так устала. Устала от духоты, от бездействия, от себя… Надоело!
Шкипер тревожно вскрикнул и неуверенно ткнулся клювом мне в колени.
— Что, испугался? — резко оборвав смех, поинтересовалась я. — Думаешь, сошла с ума, да?
Пингвин как всегда ничего не ответил, но я всем своим существом вдруг ощутила — да, испугался. Честно говоря, мне и самой было немного не по себе: в воздухе, пусть и едва уловимо, пахло опасностью и безумием. Да, липким, грязным душным безумием.
— Пойдем поплаваем? — я помотала головой, отгоняя наваждение, и поднялась на ноги.
Пожалуй, холодная вода — это именно то, что мне сейчас было жизненно необходимо. Решительно не обращая внимания на дурные предчувствия, я скинула одежду и полезла в комод за купальником. Мой пернатый друг неловко переступал с лапки на лапку и, казалось, немного расслабился, не переставая, впрочем, настороженно следить за моими действиями.
Натянув купальник, я подхватила полотенце, поманила за собой Шкипера и вприпрыжку побежала к бассейну. Почему-то мне казалось, что если я буду вести себя так, будто ничего не замечаю, то все будет хорошо, то ничего страшного не случится.
Небрежно уронив полотенце на землю, я с разбегу бросилась в прохладную воду. Мерлин, какое же это наслаждение — плавать и ни о чем не думать! Нанырявшись вдоволь, я подгребла к бортику, на котором неподвижной статуей застыл Шкипер, и вылезла на берег.
— Не трусь, — насмешливо улыбнулась я и, не долго думая, спихнула его в воду.
Смешно сказать, но оказывается, что пингвины боятся воды. Когда я прочитала об этом в энциклопедии, то просто не поверила. А потом поняла - действительно боятся. Боятся сделать первый шаг. Но зато когда они все же решаются прыгнуть в воду… тогда их не остановить.
Впрочем, не в этот раз: ловко извернувшись, Шкипер выпрыгнул обратно на берег, не забыв обдать меня миллиардами брызг. Сердито встряхнувшись, он щелкнул на меня клювом и настороженно огляделся по сторонам. И почему он тоже не может сделать вид, что все нормально?
— Знаешь, Шкип, — медленно вытирая ноги полотенцем, пробормотала я. — Не понимаю я твоих коллег. Вот если бы я была пингвином, то влюбилось бы только в тебя. Ну, или как там у вас это называется? Никому не рассказывай, но мне будет очень тебя не хватать, когда вернется профессор. С тобой удивительно легко говорить… когда ты не дуешься. Никогда такого не чувствовала раньше. Была бы я пингвином… или ты — человеком…
Не знаю, до чего бы я в результате договорилась, если бы из-за ближайшего куста не выскочил огромный, яростно рычащий динго. От неожиданности я отпрянула назад и, поскользнувшись на мокрых плитках, полетела в воду. Последнее, что помню — это яркая вспышка алого света и стремительно увеличивающийся в размерах Шкипер.

* * *
Никогда бы не подумала, что терять сознание так чертовски приятно. Не помню точно, что я чувствовала, но было очень хорошо, как будто я вернулась домой после долгой отлучки. Мне казалось, что вокруг одновременно темно и светло, что существует только черный цвет, но в тоже время он еще и белый, и зеленый. Было ли что-то еще? Не могу сказать точно. Все может быть.
А потом настало время «просыпаться»… Вот это было по-настоящему отвратительно: страх, слабость, тошнота, дрожь. Хотелось закричать, чтобы меня вернули обратно. Только вот я не могла кричать — голос мне совершенно не подчинялся.
Минуты через полторы я, наконец, смогла пошевелиться и даже сесть. Не скажу, что мне этого так уж хотелось, но узнать, как я оказалась на диване в гостиной, все же было необходимо. В соседнем кресле сидел Шкипер. Вернее, человек, которого я знала под этим смешным именем.
— Здравствуйте, мисс Грейнджер, — произнес он, машинально крутя в руках волшебную палочку.
— Привет-привет, — невесело отозвалась я, вновь принимая лежачее положение.
Ну что ж, кажется, я узнала все, что хотела. Снейп, Северус Снейп. Кто-то, возможно, схватился за голову и начал выдирать себе волосы с воплями «Как же я не догадался?!», но я от этого была далека. Нет, действительно, как я могла догадаться, что маленький пингвин — это благополучно скончавшийся у меня на глазах профессор?
— Вы забыли о субординации, — нарушил затянувшееся молчание так неожиданно воскресший зельевар.
— Вы забыли, что гадили мне в тапки, — равнодушно парировала я, опуская веки.
Снейп, Северус Снейп — кошмар и ужас моих школьных лет — малый голубой пингвин. Шок-шок! Мир сошел с ума, да и я, судя по всему, тоже, иначе откуда бы взялось это вязкое и пыльное спокойствие? Чувствуя себя настоящим дзен-буддистом, я открыла глаза и посмотрела на зельевара, рядом с которым уютно примостились непонятно откуда взявшиеся Рико и Ковальски. Интересно, а эти тоже не настоящие? Впрочем, нет, вряд ли — это было бы уже слишком. Хотя, если учитывать их ориентацию, быть может, мне было бы проще и приятней, если…
— Мисс Грейнджер, вы ни черта не разбираетесь в пингвинах, — сказал вдруг Снейп.
— То есть?
— То есть Ковальски — самка, чтоб вы знали. Просто у этих птиц половой диморфизм не выражен в окраске и размерах. А я не гадил вам в тапки, не надо выдумывать.
Шок-шок! Снова. Наверное, я действительно ничего не понимаю, и не только в пингвинах. Почему Снейп так спокоен? Почему я так спокойна? Почему никто не кричит? Что вообще происходит?
— А почему тогда Ковальски? Неужели нельзя было подобрать какое-нибудь более женское имя? — задала я, безусловно, самый важный в данной ситуации вопрос.
Ну что тут скажешь? Логика всегда была моей сильной стороной, ага.
— Просто сначала думали, что это самец, а потом решили не переименовывать… Мисс Грейнджер, вам не кажется, что нам с вами надо обсудить более насущные проблемы?
О да, мне казалось. А еще мне казалось, что мужчина, сидящий напротив меня, ведет себя несколько… не по-снейповски, что ли: он был… не знаю. Наверное, он был слишком терпелив, и это слегка напрягало.
— Нет, — твердо ответила я и, с трудом поднявшись с дивана, поплелась в свою комнату.
Мне срочно нужно было все обдумать и, желательно, найти непонятно куда пропавшие эмоции: что-то говорило мне, что я должна была кричать и возмущаться, но вот не хотелось почему-то, и все.
— Возьми, себя в руки, идиотка, — прошептала я, забившись в дальний угол кровати и обняв колени руками. — Думай, думай…
Итак, Северус Снейп. Что я знала о нем? Должна признать, удручающе мало: преподаватель, слизеринский декан, гроза гриффиндорцев, язва, злюка, пожиратель смерти, убийца и герой, спасший всех нас ценой своей собственной жизни… Нет, просто спасший нас всех. А еще… А еще он был пингвином, Шкипером — тем самым Шкипером, который изводил меня своими проказами и не давал спать ночами; тем самым Шкипером, рядом с которым я могла быть самой собой, как бы пафосно это ни звучало. Да, к сожалению, я очень привязалась к нему за эти несчастные несколько недель. Только вот к кому — «к нему»? Честно говоря, я уже затруднялась ответить.
— Северус, — тихо, чтобы он, не дай Мерлин, не услышал, мурлыкнула я.
Какое же красивое имя! Уже только в него можно влюбиться. Кстати, интересно, можно ли вообще влюбиться в имя? Так, стоп! О чем я? О какой любви может идти речь — это же Снейп, мрачный, вредный и злой! Наверняка, он просто притворялся мягким и пушистым, совсем как его мультяшный тезка, а на самом деле… Но зачем? Мерлин, как же я запуталась, как же…
— Мисс Грейнджер, я думаю, нам надо поговорить, — он вошел в комнату без стука, как обычно наплевав на то, что я как бы заперла дверь. В самом деле, что ему мои заклятья? — Мисс Грейнджер… Гермиона!
Вздрогнув от неожиданности, я резко вскинула голову и уставилась на профессора. Он действительно назвал меня по имени, или мне послышалось? Впрочем, даже если послышалось — не беда, все равно приятно.
Северус. Я сидела и заворожено смотрела на него. Не могу сказать, что именно меня в нем привлекало, но я вдруг поняла, что мне нравится на него смотреть. Да, он был некрасив, вот только взгляд… Такой гордый, непреклонный, такой сильный и в то же время… не знаю, можно ли это было назвать нежностью или хотя бы теплом, но что-то там я определенно увидела. Или мне просто хотелось увидеть?
Он что-то говорил, быть может, объяснял, что происходит, однако слова странным образом не доходили до моего сознания. Мысли стремительно уносились туда, куда им уноситься было ни в коем случае нельзя. По крайней мере, до выяснения обстоятельств. Но это было так приятно…
— Вы меня слышите? — лицо Снейпа неожиданно оказалось совсем близко. — Гермиона! Слышите?
Слышу, слышу. Незачем так орать. И трясти… Ой, штормит-штормит.
Резко рванувшись вперед, я перегнулась через плечо немилосердно встряхивающего меня профессора и с облегчением распрощалась с немногочисленным содержимым своего желудка — кажется, мне действительно не стоило есть на завтрак огурцы с молоком. Но кто же знал? Раньше-то все нормально было. Вот что значит стресс. В носу противно щипало, а я вдруг осознала, что сижу на коленях Снейпа и, судорожно обняв его за шею, рыдаю в три ручья.
Эмоции стремительно возвращались. Ура-ура!
Профессор опять начал что-то вещать, кажется, успокаивал меня, а я снова не могла сосредоточиться — от его голоса все так забавно вибрировало.
Так мы и сидели, не знаю сколько, но очень долго. Он что-то говорил и изредка предпринимал слабые попытки отцепить меня, я же просто наслаждалась звучанием его голоса и приятным теплом рук — все же в одном только купальнике было не очень жарко, — не забывая, впрочем, время от времени всхлипывать.
А потом я как-то незаметно для себя уснула, и снился мне табун верблюдов, между ног которых деловито семенили мои добрые знакомые малые голубые пингвины, а где-то в стороне сидела огромная собака и лениво виляла хвостом.

* * *
Проснулась я оттого, что рядом кто-то заворочался и довольно ощутимо надавил мне на живот, чего во время сна делать строжайше не рекомендуется — мало ли какой конфуз может произойти? Рядом как обычно мирно посапывал мой добрый друг Шкипер. Вернее, почти как обычно — все же в человеческой форме он со мной еще не спал.
Ужаснувшись пошлости образов, возникших в подсознании от одной только этой невинной, в общем-то, мысли, я аккуратно стекла с кровати на пол и поползла к комоду в духе лучших фильмов о разведчиках. Не то чтобы это было так уж необходимо — опыт показал, что Снейп спит весьма и весьма крепко, — просто мне вдруг так захотелось.
А еще мне захотелось оказаться отсюда как можно дальше и все хорошенько обдумать. Вчера мне было плохо, и я ничего не соображала. Сегодня все было иначе: давешних тошноты и безразличия как не бывало. Однако не было и вполне ожидаемой в данных обстоятельствах злости или чего-то подобного. Я просто… не знаю, я ощущала себя… полной и удивительно воздушной. Все было правильно, я чувствовала это. И все будет правильно, как бы я сейчас ни поступила — нужно было только принять решение. Ура эффекту овоща, ура! Столько нервов бережет.
Я внимательно посмотрела на спящего мужчину. Он больше не казался мне таким огромным и страшным, как раньше. Более того, теперь я видела, что он, в общем-то, действительно не такой уж большой — Рон, когда совсем сформируется, наверняка будет гораздо выше и шире в плечах. А может быть, он уже и сейчас догнал Снейпа, не знаю. Я как-то раньше не обращала на это внимания. А вот сейчас обратила и не могу сказать, что мне не нравилось то, что я видела, скорее наоборот.
Однако… однако я оделась, вылезла в окно и аппарировала. Потому что мне так хотелось, а значит, так было правильно.

И снова была Англия, снова Лондон, снова площадь Гриммо — я вернулась. Вернулась к родным, к друзьям, к магии. Вернулась к жизни. К своей жизни без всяких там малых голубых, без пингвинов. Больно? Ничуть. Только очень холодно и страшно.
Я решительно толкнула дверь и вошла в такой знакомый холл.
— Грязнокровки! Поганые отродья! Позор, позор дому моих предков… — завела старую шарманку миссис Блэк. И тут я поняла, что мне это даже нравится, что ли. Есть все же в ее воплях что-то такое родное, вечное… что-то такое, что заставляет забыть о проблемах и страхах. Какое-то постоянство.
Радостно улыбнувшись портрету, я пошла в гостиную. Да, все-таки здорово, что в нашем изменчивом мире есть что-то непреходящее.

* * *
— …Вот. А потом я вылезла в окно и ушла.
Мы сидели в мрачной гостиной родового гнезда Блэков и пили чай с изумительно вкусными шоколадными бисквитами Кикимера. Все было именно так, как я и ожидала: Гарри не злился и не обижался на меня, он все понимал, а я чувствовала себя последней дрянью. А еще… еще казалось, что мой друг был абсолютно не удивлен тем, что умерший на его руках профессор каким-то непостижимым образом оказался жив и три недели провел со мной под одной крышей в облике австралийского голубого пингвина.
— Скажи, ты действительно думаешь, что пожиратели охотились именно за ним? — Гарри странно посмотрел на меня.
— Честно? Я вообще об этом не думаю, — призналась я. — Меня тогда волновали несколько другие проблемы.
— Нет, Гермиона, ты подумай и скажи. Это важно.
Нахмурившись, я поболтала ложкой в чашке с чаем и сделала глоток, шумно прихлебывая. Я прекрасно знала, как это бесит моего друга, и не могла отказать себе в удовольствии немного его позлить. Нет, ну а что он задает мне такие дурацкие вопросы?
— Не знаю. С одной стороны, конечно… но с другой, откуда они могли узнать, что Снейп будет прятаться именно там? И даже если так… Это он меня спас, Гарри. Меня сейчас мучает другой вопрос: почему ТЫ не удивлен?
— Я рад, что ты все понимаешь, Гермиона, — невозмутимо сказал Гарри, совершенно наглым образом игнорируя мой вопрос.
М-да… Чудно. Совсем другой реакции я ожидала от нашего золотого мальчика, совсем другой. Где же изумленные крики? Где заломленные руки? Где вообще хоть какие-то эмоции? Кто это и что он сделал с моим лучшим другом?
— Что? Что именно я понимаю? — скрестив руки на груди, я подозрительно прищурилась.
Мерлин, как же меня достали эти дурацкие игры! Ну почему нужно обязательно держать паузу?
— Гермиона, тебя не было полтора месяца, — выдал Гарри и снова замолчал.
— Исчерпывающе, — ехидно выплюнула я.
— Не перебивай меня, пожалуйста, — успокаивающе улыбнулся мой героический друг, и я устыдилась своего порыва. Действительно, он же не виноват, что у меня в последнее время проблемы с головой и, как следствие, с настроением. — Так вот, за это время многое произошло, ты просто не знаешь… Ты исчезла почти сразу после битвы, и мы решили, что ты имеешь право побыть одна, поэтому не писали и не пытались тебя вернуть. Однако через твоих родителей мы знали, что с тобой все хорошо.
Я нетерпеливо кивнула головой. Все это я знала и без того. Однажды вечером я случайно услышала, как мама болтала с кем-то по телефону, и, ну не то чтобы подслушала, но… Да, ладно, я подслушала разговор и все поняла: «У нее все хорошо», «Нет, не стоит, еще слишком рано», — сложно было не сообразить, о чем речь. Впрочем, у Рона наверняка бы получилось.
— Вот, а как-то раз мы узнали, что за мной, тобой и Роном охотятся сбежавшие пожиратели. Мы-то были в безопасности под защитой аврората, а вот ты… Мы не хотели давить на тебя, но и оставлять одну без присмотра было нельзя. Тогда МакГонагалл вспомнила, что анимагическая форма Снейпа — австралийский пингвин, и…
— Ты хочешь сказать…
— Да, я знал, что он жив, и я попросил его защитить тебя. А еще я просил заставить тебя захотеть вернуться домой. Мы написали в газете пару статей, чтобы все было более правдоподобно…
Гарри говорил, говорил, говорил, и кусочки паззла медленно, но верно начинали складываться в новую картинку. Вот пингвины пакостят мне, не дают выспаться, крушат все вокруг. Вот прилетает сова с письмом от Лаванды, перемирие, бассейн, фильм, откровения, нападение… Мерлин, как же стыдно! А-а-а! Не хочу, не хочу, не хочу так больше! Почему я сначала не разобралась во всем? Почему?!
— М-да... — протянула я, задумчиво накручивая на палец прядь волос.
— Гермиона, что?..
— Так что, ты думаешь, я нашла своего принца на белом коне?
— А почему бы и нет? — мой друг утвердительно кивнул и лукаво сверкнул очками. И кто его этому научил? Хотя, что это я — дамблдоровская школа, не иначе. — Знаешь, я долго думал об этом… Мне действительно хотелось бы, чтобы принцесса-всезнайка и принц-пингвин нашли друг друга. Чтобы было как в сказке — долго и счастливо.
— И тебя не смущает, что принц-пингвин — это мрачный и ужасный профессор зельеварения? — недоверчиво спросила я. Уж кто-кто, а Гарри Поттер никогда не отличался любовью к Снейпу.
— Уверен, — твердо ответил мой друг. — Я видел, как он умеет любить.
— Я ушла, — с тихим, удивившим меня саму, отчаянием прошептала я. — И не могу вернуться.
— Это не страшно, просто подожди. Я верю, детские книги не врут. Принцы всегда находят своих заблудившихся принцесс.
— Но это жизнь, Гарри. Жизнь! А сказки… они не оживают.
— А как же Снусмумрик?
Я изумленно уставилась на Гарри, не в силах вымолвить ни слова. Откуда? Откуда он мог узнать? Ведь я никогда не рассказывала им с Роном о том, как и когда во мне проснулась магия, никогда не делилась своим увлечением детскими сказками. Впрочем, какая разница? Мир изменился с тех пор, как мне было шесть лет, и, что еще важнее, изменилась я сама. Превратить стол в лошадь — да, варить оборотное зелье — да, летать на метле — да, но вот заставить ожить сказку я больше не смогу. Это слишком сложно, для этого нужно верить в чудо, а я… я устала верить.
— Его больше нет.

* * *
— Гермиона, что с тобой?
— Не знаю…
— Если ты ничего не расскажешь, я не смогу тебе помочь, — мама налила в чашку чай и серьезно заглянула мне в глаза. — Что случилось?
— Ничего, все хорошо, — улыбнулась я, стараясь не разрыдаться.
Нет, я не врала, все действительно было очень даже неплохо: прошло уже больше двух недель с моего возвращения из добровольной ссылки, я читала, гуляла, спала, общалась с друзьями, но… Чего-то не хватало. Чего-то… Чего-то безумно важного, необходимого, как воздух, чего-то такого… Такого…
— Хочу домой, — тихо простонала я, бессильно роняя голову на руки.
— Но ты ведь дома, малыш. Расскажи мне. Пожалуйста.
Мама действительно переживала за меня, и от этого становилось еще хуже, еще тяжелее. Я чувствовала себя такой… отвратительной, такой грязной, но все же не могла рассказать ей всего, не могла успокоить. Я просто не могла открыться — слишком больно, слишком страшно говорить о своих проблемах вслух, глядя прямо в ее обеспокоенные светло-карие глаза. Да и говорить-то особо нечего.
— Не могу, — с трудом выдавила я, не поднимая голову. — Я не знаю, не знаю! Со мной еще никогда такого не было. Не понимаю. Ничего не понимаю…
Да и как тут вообще можно что-то понять? Беспричинная тревога, тоска и страх, что ничего никогда уже не будет хорошо — откуда это все взялось? Почему я? А еще эти сны… эротические, щемяще-нежные и ошеломляюще страстные. Сны, главными героями которых были Снейп и еще кто-то. Кто-то, но не я… Почему? Что это? Любовь? Если да, то я не хочу любить. Никогда! Не хочу, чтобы меня колотило только от того, что его нет рядом, не хочу, чтобы ломало от мысли, что я ему не нужна, что он может быть с кем-то еще, а не со мной. Не хочу, не хочу, не хочу! Глупое сердце, ну что же ты ноешь?
— Извини, мам, я хочу побыть одна… Пойду прогуляюсь.
— Хорошо, только, пожалуйста, будь осторожней.
— Буду.
Ничего, конечно, я не буду, но говорить это маме не стоило. Нет, я отнюдь не собиралась бросаться под ближайший грузовик, но вот если бы этот самый грузовик случайно на меня наехал… Мечты-мечты, и ничего, кроме них. Как всегда.
Впрочем, мне и без того вполне неплохо гулялось. Ледяной ветер пробирал до костей, мелкий колючий дождь неприятно пощипывал кожу — красота. С раннего детства мне безумно нравилась такая погода. Возможно, потому, что холодные капли не дают случайным прохожим разглядеть слезы усталости и боли на моих щеках, смывают с лица все маски и позволяют быть самой собой, потому что это так романтично — любить дождь. Или, быть может, потому что я странная, сумасшедшая гриффиндорка, настолько глупая, что влюбилась в своего подонка-преподавателя, который неожиданно оказался не таким уж и подонком. В любом случае, мне всегда нравилось вот так брести по глубоким лужам, зачерпывая кроссовками мутную воду, подставлять лицо кусачему ветру и зябко ежиться, тщетно пытаясь сохранить в насквозь промокшей кофте хоть капельку тепла.
— Возьми зонт, — сказала мама, закрывая за мной дверь.
Спорить было бесполезно, да и не очень-то хотелось. И вот теперь этот самый зонт, бессмысленный и бесполезный, ритмично бил меня по ногам и смущал редких прохожих своей невостребованностью. Наверное, я бы тоже удивилась, если бы встретила девушку в раздолбанных кедах, потертых синих джинсах и выцветшей черной кофточке, слишком легкой для такой погоды, предпочитающую промокнуть до нитки, но не открывать зонтик. А может, и не удивилась бы. Не знаю. Скорее всего, мне было бы все равно, ведь даже несмотря на несколько вызывающий внешний вид эта девушка ничем не отличалась от остальных — она была такой же серой, как и все вокруг. Серой, как низкое небо, как грязный асфальт, как проезжающие мимо автомобили. Серой, как красные крыши домов, как зеленая трава и неоновые вывески магазинов. Серой, как маленькая вселенная этого большого города, в котором люди по большому счету друг другу совершенно не нужны.
— Эй, подожди, не уплывай! — звонкий мальчишечий смех зазвенел над улицей, разрывая негромкий гул машин, который мы все уже привыкли называть тишиной.
Я резко вскинула голову и обмерла. В бурлящем потоке бурой от пыли и грязи дождевой воды по мостовой стремительно несся маленький бумажный кораблик, склеенный из обрывка старой газеты. А вслед за ним бежал мальчишка лет шести в желтом плаще и ярко-алых резиновых сапожках. Мальчишка, которому не было дела до серости этого странного и страшного мира. Мальчишка, который еще даже не подозревал, что бывают в жизни проблемы пострашнее, чем разбитая коленка или сломанная игрушка. Мальчишка из книги Стивена Кинга — самой жуткой в моей жизни книги. Он бежал мне навстречу и не подозревал об ужасной смерти Джорджа Денбро, на которого был так похож. Он бежал и смеялся, как умеют только маленькие дети, еще не познавшие жестокости мира, или… как один мой хороший друг.
— Сказки оживают… — прошептала я, пораженно глядя вслед удаляющемуся желтому плащу и алым сапожкам. Решительно помотав головой, чтобы стряхнуть надоедливую каплю с носа, я радостно проорала: — Спасибо, Гарри!
Мальчишка рассмеялся еще громче и, слегка обернувшись на бегу, помахал мне рукой. Толстая женщина с пластиковым пакетом и усатый дядька в коричневом пальто шарахнулись в сторону, но мне было уже все равно.
«Беги, Форрест, беги, — стучало у меня в голове, — беги навстречу счастью или несчастью. Беги навстречу соей судьбе».
И я бежала вперед, туда, где над крышами уродливых кирпичных домов поднимались десятки, нет, сотни разноцветных воздушных шариков, туда, откуда доносился возбужденный детский крик:
— Мама, мама! Смотри, это же пингвин!

Мне очень понравилось! А последнее время мне редко что нравится. Я та-акая привередливая стала - жуть!
Но тут мне понравилось всё!

1. Сюжет - во-первых это ново, что, несомненно, не может не радовать! Во-вторых - чень яркая, обаятельная Герма, со своими тараканами и страхами. Замечательный, все понимающий Гарри. Снейп-Пингвин - это жестко! Но мило... Всё очень красочно, очень живо, динамично... Тут - 10

2. Стиль - замечательно! Очень легко читается, сразу рисуется кортинка, все так живо, так по-настоящему. Очень понравились описания. Отдельное спасибо за Ромашку, и подобные моменты, они заставляли ловить себя на том, что губы сами собой расплываются в улыбке. - 10 - что и требовалось доказать.

3. Общее впечатление - бесконечно позитивная и увлекательная вещь! За это очередное спасибо Автору! - 10 - что вполне предсказуемо

Это потрясающе!

У меня нет слов. Язык, сюжет, прорисовка персонажей, тонкий ненавязчивый юмор - все на высоте. Могу сказать только одно -
Браво!

P.S.: Наверное, на фоне кучи других работ рассказ и кажется непохожим, но я в нем увидела то, чего нет в большинстве фиков, и то, за чем, казалось бы, мы и пришли в фэндом ГП - сказку.

"Он как гроза, он гордо губит в палящем зареве мечты, за то, что он безмерно любит безумно-белые цветы." (Н. Гумилев)

Замечательный ,очень милый и добрый фик. Понравился сюжет своей оригинальностью и непредсказуемостью. Думала , что Снейп скрывается от пожирателей , а нет он Гермиону защищал. Снейп Пингвин - это вообще нечто. Гермиона получилась очень живой и интересной личностью , со своими комплексами и страхами. Порадовал конец с открытым финалом.

Однажды кто-то сказал: в тот момент, когда ты задумываешься о том, любишь ли
кого-то, ты уже навсегда перестал его любить.

ну и одно маааленькое противное: фе :)

Оценка: 10 баллов
3. Общее впечатление
Ну, как Вам сказать.. оригинально и самобытно :) Забавно, даже лучше, чем некоторые фики категории Юмор... но не хватает снейджера... лично мне это показалось неким вступлением в полноценный фик по снейджеру:) Фик оставляет очень приятное ощущение милой ожившей сказки, и щемящее чувство того, что история так неожиданно закончилась.. Даже не знаю, что поставить.. Это несомненно затрагивает и запоминается... но в то же время.. не является чем-то прямо-таки: АХ... эх.. ладно... не буду вредничать..
Оценка: 10 баллов :) (гаааденько так: если бы было можно, то поставила: 9,5 ;) )