Похороны — это как очищение, оцепенело думала она, лизнув последний конверт и положив его в корзинку. Люди отдали дань уважения; они чувствуют, что освободились от горя… как будто теперь они получили разрешение жить дальше.

Роуз устремила взгляд на конверт, адресованный последнему из соболезнующих, и опустила подбородок на руки. Она вымоталась. После трёхсот сорока семи конвертов она совершенно вымоталась. Писать благодарности — унылое, монотонное занятие, оно притупляло боль. Но она не забыла.

Девушка вздохнула. Мама давным-давно закончила свою часть благодарственных писем, а ведь она взяла на себя львиную долю — более шестисот открыток и прочих выражений соболезнования, за которые нужно было поблагодарить. Роуз снова вздохнула. Её мать — необыкновенная волшебница, и к тому же честная до безобразия, она даже мысли не допускала о том, чтобы не ответить хотя бы на одну из присланных им открыток. Хьюго пытался её переубедить. Только зря напрашивался на неприятность, думала Роуз.

Отчасти братишка, пожалуй, был прав. Роуз никогда не видела столько сов сразу в одном месте, даже в Хогвартсе. Рональд Уизли был одним из первых Героев войны, которого унесла смерть, и магическая Британия погрузилась в траур. Оттого, что его гибель была трагической случайностью, горе делалось ещё острее: он погиб в автокатастрофе, возвращаясь из маггловской части Лондона, куда ходил за покупками.

Роуз улыбнулась. Папа со временем стал до ужаса похож на деда: просто очарован всевозможными маггловскими штуковинами, которые Гермиона принесла в дом, когда они поженились. Он любил посещать дом Грейнджеров-старших, потому что каждый визит приносил ему новое удивление и восхищение. Она и брат разделяли воодушевление своего отца, а мама всегда смеялась со смущённой улыбкой на лице. Она любила говорить, что у неё на самом деле трое детей. Роуз знала многих женщин, говоривших то же самое о своих мужьях, но у мамы действительно были на это все основания. Стоило только отцу попасть в любую маггловскую часть Лондона, и он становился как ребёнок в магазине «Удивительные уловки Уизли».

Несчастный случай был… да что там, просто несчастный случай. Как это всегда бывает с маггловскими авариями, так уж получилось, что две машины оказались не в том месте, не в то время и ехали не так, как надо.

Это не помешало Рите Скитер написать в «Ежедневный Пророк» подстрекательскую статью об «опасностях» слияния с маггловской культурой. В ответ «Пророк» получил столько гневных писем, что Скитер чуть не уволили. «Чуть» было в данном случае решающим словом, по мнению Роуз; это была не женщина, а стервятник, упивающаяся чужим горем — была такой ещё с тех пор, как мама училась в Хогвартсе. Она многих разозлила, но зато и продала много газет. Ли Джордан, теперь один из главных редакторов «Пророка», явился к Гермионе прямо с работы и заранее предупредил семью о статье. Он дрался зубами и когтями, чтобы не дать её напечатать, но ведь он был редактором спортивного отдела, а не отдела мнений, а значит, помешать ей было не в его власти.

Невзирая на намёки, деликатное подталкивание и прямые требования со стороны друзей и родных, мать не стала писать ответ на статью Риты Скитер. Вместо этого она приехала на похороны, всего за несколько минут до начала, на красном маггловском «кабриолете».

После похорон она послала эту машину в подарок главному редактору «Пророка». Говорят, люди видели, как он летел в ней на работу.

Все согласились, что последнее слово осталось за Гермионой.

— Роузи! — окликнул её кто-то от двери.

Роуз резко подняла голову, выйдя из задумчивости, и развернулась в кресле.

В дверях, прислонившись к косяку, стоял Хьюго. Вид у него был довольно неопрятный — каштановые волосы длинные, взлохмаченные и немытые. Примерно как у дядюшки Билла на старой фотографии, что они когда-то видели.

— Не думал, что ты в папином кабинете, — негромко сказал он, оглядываясь по сторонам. Внезапно что-то приковало его взгляд.

Он уставился на стену, увешанную семейными фотографиями — десятки волшебных снимков их собственной маленькой семьи, всей большой семьи, друзей семьи. Обычно эта стена приносила им столько радости, но только не на этой неделе. И Роуз, даже не проследив за его взглядом, знала, на какую фотографию смотрит сейчас брат — последняя, самая новая, сделанная чуть больше двух месяцев назад. Рон, Гермиона и Роуз с гордостью выстроились вокруг Хьюго перед воротами университета Оксфорд.

Роуз перевела взгляд на противоположную сторону комнаты и фыркнула. Эта стена, наоборот, была покрыта квиддичными плакатами и сувенирами. Гермиона часто жаловалась, что её фотографиям приходится весь день смотреть на цвета команды «Пушки Педдл».

— Закончила с письмами? — неожиданно обратился к ней Хьюго, показывая на корзинку.

— А… ну да, — ответила она. — Только что.

— И теперь просто так сидишь и глазеешь на них? — спросил он с улыбкой на лице.

— Я просто… задумалась, — проговорила она, откидываясь на подлокотник кресла. Она посмотрела снизу вверх в лицо брата. Он слишком красив для восемнадцати лет. И ещё он выглядит намного старше своих лет, что, по мнению Роуз, не очень-то хорошо.

— Возвращаешься в университет? — спросила она.

Он кивнул.

— Где-то через час. Профессора отнеслись ко мне с пониманием, дали поменьше заданий на эту неделю, но ведь это Оксфорд, мне нельзя сильно отставать.

Роуз кивнула. Брат подошёл к ней.

— Ну, иди ко мне, — сказал он, притянув её к себе. — Ты как, держишься?

Роуз с жаром ответила на его объятие; он такой сильный, её брат. Сама она с трудом удерживалась от слёз с начала и до конца похорон, а Хьюго умудрялся улыбаться и тепло приветствовать гостей, изливая благодарность и утешение на тех, кто сам стремился его утешить. Есть у него, видно, какой-то ген, который ей не достался.

Хьюго ещё раз сжал её в объятиях и отпустил.

— Мне не хватает папы, — тихо проговорила она, чувствуя, что к глазам подступают слёзы. — Мне так его не хватает.

— Мне тоже, — пробормотал Хьюго. Он взял её за руку. — Мне ужасно стыдно, что я мало помогал вам с мамой с этими письмами и прочим.

Роуз вздохнула.

— Эта неделя была такая утомительная, а тебе ещё и домашние задания пришлось делать. Не представляю, как тебе это удавалось, Хью, когда на нас столько всего навалилось, все эти люди, и похороны… И кстати, ты потрясающе вёл себя с каждым. Ты точно знал, кому что сказать. Слава богу, мы стояли рядом. Я кивать-то еле могла, а некоторые… — она помотала головой. — Просто не верится, что у некоторых хватило наглости прийти. — Её глаза потемнели от гнева. — И не верится, что у некоторых хватило наглости не прийти.

Хьюго опустил глаза, зная, какой вопрос за этим последует.

— Где был Джеймс?

— Роуз…

— Почему он не пришёл? — в её голосе зазвучала ярость. — И Альбус пришёл, и Лили, и Тедди с Виктуар, и двойняшки, и даже Драко хренов Малфой соизволил поднять свою несчастную задницу и явился выразить соболезнование, а Джеймс не пришёл. — Ублюдок, добавила она мысленно.

— Он придёт повидать нас, когда будет готов, — чуть помедлив, произнёс Хьюго. — Ведь уж сколько времени прошло с тех пор, как Джеймс ушёл…

— Шесть месяцев, — фыркнула Роуз.

— Ну да, и дело тут не в нас и не в папе. Он ведь и со своими родителями, братом и сестрой не общается. Мы все волнуемся, и я знаю, что Гарри был ужасно… огорчён оттого, что Джеймса не было.

Это было ещё слабо сказано. Роуз знала, что Хьюго мастер смягчать выражения. Гарри тогда отвёл её в сторону и говорил с ней добрых двадцать минут, в течение которых то извинялся за Джеймса, то бушевал по поводу его столь явного отсутствия.

— Я знаю, — произнесла она. Слёз на глазах уже не было.

— Джеймса никогда не привлекал… семейный круг, ты же знаешь, Роуз. Он никогда не был особо близок с нашими мамой и папой…

— Но со мной-то был! — упрямо сказала она, складывая руки на груди. — Джеймс мой лучший друг, так было с того дня, как мы с Альбусом поступили в Хогвартс. — Она тяжело вздохнула. — Он как старший брат, которого у меня никогда не было.

Хьюго улыбнулся чуть нахальной улыбкой.

— Ну, а я младший брат, который у тебя есть, так что нельзя ли выказать и мне немного любви? А то меня, похоже, не очень-то ценят.

Она, наполовину принуждённо, наполовину от души, легонько ткнула брата кулачком в плечо и прислонилась к массивному дубовому столу, за которым она просидела последние четыре часа.

— Тогда, в первую неделю в Хогвартсе, у меня всё шло не так. Мы сели в поезд вместе с Альбусом, но мне он никогда не был другом, таким, как тебе. Мы с Альбусом просто… двоюродные. — Она пожала плечами. — По-другому не назовёшь. Мы, конечно, болтали о том, как представляем себе школу, но и только. А потом мы приехали, и мне стало страшно. Как и маме было страшно, она говорила — всё точно так же. Не то чтобы я никого не знала — знала, конечно, но они все были на одном факультете. У меня было тогда в Хогвартсе пять двоюродных братьев и сестёр, и все в Гриффиндоре, и Тедди тоже, хоть и давно закончил, всё равно он гриффиндорец, и Альбус должен был попасть в Гриффиндор, и дети Луны с Дином учились в Гриффиндоре, так что у меня не было друзей нигде, кроме Гриффиндорской башни, разве что дядя Невилл, да и он на самом деле не считается, потому что он их декан. Мне было очень страшно. Фигово.

Хьюго подошёл к ней, сел рядом на стол и обнял её одной рукой.

— И ты попала в Рейвенкло.

— Первая из Уизли, кто нарушил традицию учиться в Гриффиндоре. — Роуз через силу улыбнулась. — Хоть я и рыжая, и всё такое. — Она бессознательно запустила пальцы в свои длинные, свободно падающие рыжие кудри.

— Мне так же, как и маме, не сразу удалось завести друзей. Я ведь вовсе не такая общительная, как все вы, — проговорила она, беспомощно указывая на фотографию Хьюго в окружении мужской части клана Уизли, буйно-весёлых двоюродных братцев и дядюшек, — но я всё равно на всю жизнь отмечена как Уизли, а у людей куча всяких представлений о том, что такое наша семья. И мама с папой к тому же очень знамениты, и от этого тоже не легче.

— И что Джеймс? — подсказал Хьюго.

Она пожала плечами.

— Да ничего особенного. У Джеймса были друзья в Рейвенкло — у него вообще-то всюду были друзья — и он старался больше с ними встречаться в тот первый семестр, и всегда приглашал в эту компанию меня. Они, конечно, были второкурсники, но как только я с ними освоилась, мне стало проще знакомиться… ну, с остальными. Первокурсники и всё такое.

— Скажем, Делайла Финниган, — проговорил Хьюго, одобрительно кивая, на что Роуз шлёпнула его посильнее, чем в первый раз.

— Делайла одна из моих лучших подруг, Хьюго Уизли, и она напустит на тебя летучемышиный сглаз быстрее, чем тётя Джинни, если ты слишком далеко зайдёшь со своими ухаживаниями.

— Ну, в Оксфорде ты ведь не сможешь за мной следить, так? А она тоже в Оксфорде. — Хьюго широко улыбнулся. — И как необыкновенно мило с её стороны, что она считает своим долгом приглядывать за маленьким братиком своей лучшей подруги. — Он попытался изобразить невинную улыбку, Роуз закатила глаза, и оба разразились смехом, который тут же сменился слезами, когда они поняли, что смеются в первый раз после похорон.

— Кстати, об Оксфорде, — тихо сказал он, встав со стола. — Мне, наверное, пора. Надо пойти с мамой попрощаться.

Роуз кивнула. Хьюго прикоснулся к её подбородку.

— Выше голову, родная, — проговорил он. — Тебе вовсе не нужно всё время горевать. Папа не хотел бы этого. Смеяться — это нормально. — Он улыбнулся ей.

— Это кто тебе сказал? — спросила Роуз, смахивая непрошеную слезу.

Его лицо стало серьёзным.

— Делайла, — ответил он. Он обнял Роуз ещё раз и вышел из комнаты.

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.

После ухода Хьюго Роуз ещё некоторое время сидела на столе, спрашивая себя, когда исчез её маленький братик и вместо него появился взрослый мужчина. Может быть, это случилось ещё до смерти папы? Когда у него шёл последний семестр в Хогвартсе, и он выложил родителям новость о том, что его приняли в Оксфорд? Когда он решил, что ему нужно хорошее маггловское образование? Или ещё раньше, когда ему едва исполнилось пятнадцать, и она нашла его сидящим на террасе — на столе учебник нумерологии, на коленях книга по углублённому математическому анализу — и выслушивала его объяснения, что он пытается объединить два метода, делая дополнительное задание для профессора Вектор?

Она вздохнула. Когда — кто знает? Важно одно: Хьюго — учёный-энтузиаст, одержимый идеей изменить к лучшему учебную программу волшебных школ. Его увлекали в жизни три вещи: знания, образование и социальное равенство. Как он попал в Гриффиндор, а не в Рейвенкло, это было выше её понимания.

Потому что у него хватает смелости изменить систему, и ему наплевать, что о нём подумают люди, в отличие от тебя, старушка. Эта мысль мелькнула у неё в голове, как вспышка молнии.

Да отвяжись ты, сердито обратилась она к своему внутреннему голосу.

Роуз проходила второй год стажировки в больнице святого Мунго. Ей едва исполнилось двадцать, но она всегда знала, чего хочет в жизни. Ей нравилось помогать людям, и медицина казалась именно тем, что ей нужно. Мама, кстати, тоже этим занималась — по крайней мере, в начале. А она похожа на маму. Может быть, поэтому им бывает так трудно разговаривать друг с другом.

Она вздохнула, достала волшебную палочку и направила на корзинку с письмами. Три с лишним сотни конвертов исчезли с тихим шорохом — Роуз знала, что они разлетелись по каминам своих адресатов.

В комнату внезапно ворвался холодный ноябрьский ветер, и она быстро затворила окно. Слишком холодно для этого времени года; такой мороз впору скорее декабрю, но тут уж ничего не поделаешь. Ей захотелось куда-нибудь в тепло… куда-нибудь…

В мамину спальню.

*

Роуз тихо шла на другую половину дома. Рон и Гермиона со временем завели отдельные спальни, и нельзя сказать, что Роуз их за это осуждала. Отец ужасно громко храпел, и с годами это только усиливалось — Гермиона часто говорила, что совсем оглохнет уже к шестидесяти годам, если они будут по-прежнему спать в одной комнате, будь проклято заклинание Сонорус. Кабинет отца был прямо напротив его спальни на одной стороне второго этажа, а мамина комната в другой половине дома. Это было практически другое крыло; дом был раза в три-четыре просторнее Норы. Отец выстроил его слишком большим, думала Роуз — может быть, рассчитывал, что детей у него будет больше, чем получилось на самом деле. И это означало, что все семейные праздники устраивались здесь, у Грейнджеров-Уизли. Бабушка Молли умерла ещё до рождения Роуз, и она полагала, что это ослабило ту привязанность, которую испытывал когда-то отец к дому своего детства. И притом клан Уизли так разросся, что Нора уже не вмещала его. Рон и Гермиона без возражений предоставили свой дом в качестве постоянной праздничной резиденции.

Роуз помнила, как каждое Рождество дом наполняли многочисленные родственники Уизли, а также их друзья. Дедуля; Билл и Флёр со своими младшими детьми; Чарли и его симпатия на текущий месяц; Перси с Пенелопой и их двое детей; Джордж с Анджелиной и их дети Фред и Молли; Гарри, Джинни, Альбус и Лили (и, может быть, Джеймс, сердито подумала она); Невилл Лонгботтом; Минерва МакГонагалл; Тедди и Виктуар Люпины и их двойняшки Габи и Дромеда; и, конечно, разнообразные домашние эльфы, чтобы помогать с готовкой, включая Винки и Кричера. Роуз передёрнулась. От этого Кричера просто в дрожь бросает, подумала она, но он так предан дяде Гарри, да и Гарри, в свою очередь, очень нежно к нему относится. Она опять невольно содрогнулась. Счастье, что у их семьи нет домовиков. Нет, это несправедливо. Винки замечательная. Ну ладно, скажем по-другому: счастье, что у них нет Кричера.

Наконец она оказалась в комнате мамы, которая находилась в углу дома — совсем как в центре какого-нибудь лабиринта, такое множество коридоров нужно было пройти, чтобы попасть туда. Она давным-давно вычислила, что для — ну, понятно, для чего — родители использовали спальню отца, и она понимала, почему. И ещё она поняла, что мать планировала эту часть дома, имея в виду со временем устроить там свою спальню. На этой мысли Роуз не любила останавливаться.

Дверь была открыта, что показалось ей странным — обычно мать держала её запертой. «Мама!» — позвала Роуз. Она плотнее завернулась в свою тёплую кофту, почувствовав внезапный холод — дверь на балкон была открыта. В маминой спальне никогда не бывает холодно. Она прошла через комнату и поспешно закрыла балкон. Мамы и там не было — да где же она, в самом деле?

Комната была отделана в приглушённых тонах, кремовом и бледно-голубом, которые всегда казались Роуз успокаивающими. Может быть, это потому, что они напоминали ей цвета её факультета, их привычное сочетание, но было в них что-то ещё, несомненно мамино. Она села на высокую кровать с изогнутой спинкой, утонув в матрасе, свесив ноги. Роуз улыбнулась. Ей нравилось, что ноги не достают до пола; она была высокого роста, а такие вот мелочи вызывали в ней необъяснимое чувство детского восторга.

Она продолжала оглядывать комнату, подмечая, изменилось ли что-нибудь после смерти папы. Она не была здесь по меньшей мере две недели. В ту ночь, когда они узнали, Гермиона ночевала в спальне дочери, обнимая её, пока та не уснула, вся в слезах. А на следующее утро, проснувшись, Роуз увидела, что приехал Хьюго и спит в кресле возле её кровати, держа маму за руку.

Она медленно, один за другим, рассматривала предметы в комнате и видела, что почти ничего не изменилось. Прекрасный фарфоровый туалетный столик стоял, как и всегда, уставленный флакончиками духов и заваленный книгами. Книжные полки, покрывавшие стены, забиты до отказа — они всегда были забиты — но недавно с них вытерли пыль. Фотографии на стене тоже все на месте — заметнее всех выделялись снимки Роуз и Хьюго. Гардероб открыт, и дверь, ведущая в большую ванную (как называла её Роуз, «ванну госпожи»), тоже открыта.

Взгляд Роуз опять метнулся по комнате и задержался на предмете, который она не заметила раньше. На туалетном столике лежала маленькая голубая коробочка, прикрытая крышкой только наполовину.

Что там такое? спрашивала она себя, подходя к столику. Мать была человеком чрезвычайно скрытным, это на неё совсем не похоже — оставлять вот так вещи, не предназначенные для посторонних глаз. А Роуз никогда не видела этой коробочки.

Её пальцы на секунду задержались над крышкой. Ей было любопытно, но ведь она вторгается в мамину личную жизнь. Рука нерешительно сжалась. Принимай решение, и вперёд! — зазвучал в голове непрошенный голос Джеймса.

— Виноват в этом будешь ты, Джеймс, — пробормотала она. Пальцы потянулись к крышке.

Но тут её отвлекло нечто похожее на сложенное письмо, лежащее под коробочкой. Она приподняла её, так и не открыв, и вытащила из-под неё лист бумаги. Прищурившись, она стала читать выцветшие строки.

3 июня 2000

Гермиона,

я очень рада, что ты написала, где ты находишься, но скажи, ради Мерлина, почему ты уехала? «Найти себя» — это не причина, когда ты вот-вот приступишь к работе своей мечты в «Святом Мунго» и, позволь напомнить, остались какие-то месяцы до свадьбы твоей мечты? Мы все ужасно беспокоимся! Я никогда не видела Рона таким сердитым, разочарованным — и таким несчастным. Он несчастен оттого, что ты ни слова ему не сказала… возвращайся, прошу тебя! Уже неделя, как тебя нет, а мы до сих пор места себе не находим. Я пыталась всем говорить, что ты неожиданно решила устроить себе каникулы, но никто в это не верит — по крайней мере, Рон, Гарри и Луна не верят.

А я не верю в причину, которую ты назвала. Паршивой я была бы подругой, если бы не сумела поймать тебя на вранье, а я знаю, что ты не говоришь нам настоящую причину своего отъезда — знаю, хоть и не вижу твоего лица. Что с тобой, Гермиона? Ответь, пожалуйста. Расскажи всё, чтобы мы могли чем-то помочь, и ты бы поскорее вернулась!

Люблю, обнимаю. Вечно твоя
Джинни

Роуз перечла письмо ещё раз.

Что это за…

Она сделала мысленный подсчёт. 2000 год. Мама как раз должна была закончить… ну да, в письме и говорилось, что она как раз закончила стажировку. Значит, она собиралась начать работу… предполагалось, что она собирается начать работу… и была помолвлена? Но её родители не были помолвлены раньше 2005 года! Она это знала, потому что свадьба состоялась где-то через три месяца после помолвки, в августе, а она родилась через девять месяцев со дня свадьбы…

2000 — 2005. Пять лет… а разве мама с папой что-нибудь рассказывали о своей жизни до того, как они обручились или поженились? Если не считать Хогвартса. Ну, ещё кое-что об аврорской подготовке папы и дяди Гарри, немножко о работе тёти Джинни в Визенгамоте… но о маме — ничего, действительно ничего! Да, и ещё… больница святого Мунго? Работа её мечты? Едва ли! Роуз знала, что мать стажировалась в «Святом Мунго», но предполагала, что та просто передумала, едва закончив практику, и пошла работать в Министерство… Никогда это не было «работой её мечты»! Но получается, что она уехала, даже не начав…

Сердце Роуз забилось быстрее. Слишком многое здесь не сходится… Она даже придумать не могла, что могло за эти годы произойти такого, к чему могла быть причастна её мать… Куда она уехала? И вернулась ли?

То есть она, понятное дело, вернулась. Но пять лет отсутствия — долгий срок…

За окнами внезапно завыл ветер, балконная дверь задребезжала. Роуз быстро сунула письмо на место, под коробочку, и положила всё так, как было раньше, насколько она помнила. Она подбежала к балконной двери и как раз собиралась задёрнуть шторы, когда увидела мать.

Мама всегда выглядела достойно, думала Роуз, но сейчас её поразило, как хороша она здесь, в своей стихии. Роуз наклонила голову, прижавшись лбом к стеклянной двери, и смотрела во все глаза. Маме почти пятьдесят — для волшебницы это, разумеется, не старость, но всё-таки — а она по-прежнему такая же потрясающая, как была всегда. Менопауза укротила её буйную гриву, и волосы Гермионы, по-прежнему необычайно густые, спадали свободными локонами, как у Роуз, уже не собранные, как бывало, в огромный узел. Фигура её не изменилась — скорее худенькая, без лишних округлостей, но это не мешало ей приводить в трепет молодых сотрудников. Роуз фыркнула. Она была много наслышана о восхищённых взглядах, которые бросают на маму коллеги-мужчины, когда она проходит мимо. Она знала, что маму это забавляет, но господи боже мой, это ведь её мама! У Роуз возникло необъяснимое покровительственное чувство к ней.

Но не вид матери — главы Отдела магического правопорядка, отдающей указания, рассматривающей дела, срывающейся консультировать кого-то по поводу очередного расследования вопросов безопасности, так приковал сейчас внимание Роуз. Мать стояла на холме, ближайшем к их дому, втором по высоте в Девоншире. Дом стоял на самом высоком холме; отсюда было видно Нору и дом старика Лавгуда, это был самый лучший наблюдательный пункт во всём графстве. Родители всегда говорили, что купили этот участок ради прекрасного вида, но Роуз не сомневалась, что на них продолжало сказываться влияние Второй войны. Им хотелось иметь полный обзор со всех сторон. Никаких сюрпризов. Быть готовыми ко всему. Постоянная бдительность.

Ветер немного притих и, казалось, сосредоточился именно вокруг матери. Длинная юбка Гермионы билась по её ногам, обрисовывая фигуру, бахрома белой шали, повязанной на плечи, бешено развевалась в том же направлении, что и волосы. Уж сколько лет Роуз не видела мамины волосы такими… непокорными… И Гермиона, похоже, не просто оглядывала окрестности, как часто это делала… Она что-то высматривала. Упорно высматривала что-то — или кого-то — ожидая, что оно вот-вот появится.

Роуз сделала резкий вдох, увидев, как в небе возникло что-то серебристое и устремилось вниз, прямо к матери.

— Мама! — закричала она в стекло, а фигура тем временем снижалась, принимая знакомые очертания …

Она помнила этот силуэт. Роуз не могла сообразить где, но она видела этот патронус — и как я могла быть такой глупой и не понять, что это патронус? Где-то она его видела… и тут она ахнула, когда поняла: здесь, на этом самом месте! Она стояла здесь, смотрела из этого окна и видела маму на этом холме… Сколько ей тогда было лет? Пять, шесть? И в её детстве это случалось множество раз… множество раз… Роуз понимала: сцена, которой она стала свидетелем — нечто очень, очень личное. Кто станет посылать патронус вместо того, чтобы прийти самому? Тем более сейчас.

Патронус передал своё сообщение. Роуз жалела, что она слишком далеко, чтобы расслышать голос. Хотя это не значит, что она бы его узнала.

Она опять прижалась головой к стеклу. Патронус растаял. Мать стояла на месте, как вкопанная. Роуз готова была поклясться, что разглядела, как она закрыла лицо руками, словно плакала.

Да, она плачет — Роуз поняла это, увидев, что та опустилась на колени на землю и в открытую зарыдала.

Она ошеломлённо отступила от окна и поспешила прочь из комнаты. В голове был только один вопрос.

Чей патронус имеет вид лани?

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.

но чет грустно все это.. и 30 лет спустя... и другая семья.... и Уизли... как же я его "нежно" люблю.. ктоб знал

Роуз зевнула и опустила голову на стол. Понедельник. Роуз ненавидела понедельники.

По понедельникам стажёры занимались бумажной работой: нужно было заполнять отчёты, счета, служебные записки, помогать отслеживать состояние тяжёлых пациентов на диаграммах, висевших в специальной «комнате диаграмм», как все её называли, рассматривать просьбы посетителей, желающих навестить того или другого больного — короче говоря, предлог, чтобы дать отдых секретарям и переложить их обязанности на стажёров. Кроме построения диаграмм — а к этому их допустили только потому, что целитель Браун сказала, что её команде медсестёр тоже не помешает отдохнуть — работа была абсолютно будничная. Роуз понимала, что она самая тихая из всех и к тому же, как выпускница Рейвенкло, должна питать особую любовь к учёбе, исследованиям и домашним заданиям. Следовательно, её, похоже, считали самой подходящей кандидатурой для канцелярской работы.

Да, Роуз любила читать медицинские журналы. Ей хотелось быть в курсе новейших достижений медицинской науки, как волшебной, так и маггловской, и научные тексты казались ей необычайно увлекательными. Но рутинные, однообразные дела ежедневного администрирования казались ей нудными и банальными. Эта работа была совершенно тупая, непродуктивная (интересно, у магглов заставляют будущих хирургов рассматривать просьбы посетителей?), и Роуз казалось, что в основе этих традиционных методов обучения лежала примерно такая нелепая мысль: «Раз меня заставляли это делать, значит, и вам придётся!» Просто абсурд!

Она вздохнула. Её кабинка была совсем маленькая; там всего только и было, что письменный стол, на нём тетради, стопки бумаги, перья, лоток для приходящей почты и небольшая лампа. И, разумеется, стул, хотя отец и дядя Гарри часто шутили, что в их время Министерство не очень-то стремилось обеспечивать учреждения стульями.

Всё-таки она не сомневалась, что они шутят. Возрождение Министерства произошло только стараниями поколения её отца и во многом — эта мысль заставила её улыбнуться — стараниями её собственной семьи.

Иногда ей казалось, что кое-кто из её начальства в «Святом Мунго» неоправданно строг с ней; видимо, они считали, что должен же кто-нибудь усложнить жизнь Роуз Уизли, дочери Рона Узили и Гермионы Грейнджер. Можно подумать, её воспитывали, как какую-нибудь принцессу. Она фыркнула. Целитель Браун, одноклассница её отца (и, как она подозревала, его бывшая подружка), была одной из немногих заведующих отделением клиники святого Мунго, кто, похоже, считал, что с Роуз нужно обращаться точно так же, как и с остальными. Может быть, это оттого, что она достаточно хорошо знала маму и папу и понимала, что они не баловали своих детей, думала Роуз, чрезвычайно благодарная целительнице Браун за её доброту. Такая жалость, что она готовится в колдомедики, а не в медсёстры — целитель Браун была бы великолепным боссом.

Но не тут-то было. Та заведующая отделением, которая отвечала за всех стажёров — к счастью, не из того отделения, где Роуз со временем предстояло работать — была очень старая, очень традиционная и очень надменная двоюродная сестра ныне покойной Долорес Амбридж. Роуз невольно сжалась. Эта женщина почти такая же ужасная, как и её сестрица, если верить рассказам родителей, и она, несомненно, знала, сколько неприятностей Рон с Гермионой причинили Долорес в «добрые старые времена».

Ещё один год. Только год. Жизнь стажёра не так уж и плоха, ну разве что ей приходится чуть-чуть тяжелее, чем остальным, если учесть неистребимое желание мадам Руквуд превратить её жизнь в ад.

Роуз вздохнула и откинула волосы с лица.

Не могла бы мама найти какой-нибудь повод, чтобы устроить в «Святом Мунго» расследование по поводу дискриминации сотрудников? Разве это не заслуживает внимания правоохранительных органов? Или, может, дядя Гарри взял бы и арестовал мадам Руквуд, просто из принципа… Он давным-давно мечтает это сделать…

Гарри. Она не видела его с самых похорон, а у неё есть к нему несколько вопросов… вопросов, которые она хотела бы задать ему перед тем, как расспрашивать маму. Я боюсь её спрашивать… боюсь ответов, которые могу услышать, боюсь её реакции. Она задумалась. Да я и вообще не уверена, что получу хоть какой-то ответ. Я никогда в этом не уверена. Гермиона, как никто другой, умела давать неопределённые ответы, а роль матери заставила её в совершенстве овладеть искусством говорить «нет». А отец всегда слишком обожал маму, чтобы оспаривать её решения. Совсем как дедуля, мимоходом подумала она.

Когда они были подростками, Хьюго часто огорчало поведение сестры; его огорчало, когда она отказывалась отстаивать свои интересы перед родителями, а то и вовсе не решалась спрашивать и даже заговаривать о вопросах, которые у неё возникали, часто о войне и Волдеморте. Хьюго считал, что она уступает их желанию хранить свои секреты, а на самом деле она просто шла к дяде Гарри.

Гарри всегда всё ей рассказывал, всегда был откровенен, он никогда не сомневался в праве ребёнка узнать правду, конечно, если ребёнок достаточно большой, чтобы её принять. Дядя успел многое рассказать ей о войне прежде, чем она «доросла» до того момента, когда старшие решили, что ей уже можно что-то знать. Некоторые воспринимали отказ Гарри подчиняться старым традициям как признак высокомерия, но Роуз знала, что для него это дело принципа, и подозревала, что ему самому часто не позволяли узнать то или другое, потому что он ещё «не дорос».

Когда Гермиона всё-таки говорила с дочерью о прошлом, она была честна. У Роуз не было сомнений в прямоте и честности матери, но эти вопросы — уж точно не то, с чем бы она хотела к ней подступиться, особенно если она ошибается в своих предположениях.

Она посмотрел на часы. 11.07. Она засиделась — перерыв на ланч давно начался. Роуз взмахнула палочкой, и все бумаги быстренько собрались в стопку, потом встала и взяла сумочку. Она вышла из своего закутка и направилась в холл, к ближайшему камину. Зачерпнув горсть зелёного порошка, она бросила его в огонь, произнесла «Кабинет начальника Управления авроров!» и исчезла.

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.

Роуз вышла из камина в приёмной Гарри, через которую можно было попасть в его кабинет. Это было стандартное офисное помещение, отделанное в традиционном стиле, отличались только цвета: не резкое сочетание чёрного и белого, которого придерживались многие начальники отделов в оформлении своих кабинетов, а более тёплые. Посетителя, выходящего из камина в маленькую приёмную, окружала гамма приглушённых коричневых и бежевых тонов с небольшим добавлением оранжевого.

— Роуз! Как ты, милая? — жизнерадостно спросила миссис Фигг, секретарша — по мнению Роуз, немного слишком жизнерадостно.

— Всё хорошо, — ответила она, слегка улыбнувшись.

Миссис Фигг встала из-за стола, двигаясь чуть медленнее обычного, подошла к Роуз и обняла её.

— Мне так жаль, дорогая, — тихо произнесла она.

Роуз почти искренно ответила на объятие. Миссис Фигг замечательная, но… это так странно — находиться в Управлении авроров и знать, что один из двух кабинетов пуст. В кабинете отца оставили всё как было… и до чего же тоскливо стоять здесь и знать, что отец не выйдет и не обнимет её. Она была уверена: Гарри ещё тяжелее приходить сюда и не встречать своего лучшего друга, друга на всю жизнь, каждый день видеть пустой кабинет, вспоминая десятилетия, что они проработали вместе.

Гарри быстрым шагом вышел из своего кабинета, белая рубашка измята, волосы спутаны, очки набекрень. Увидев его, Роуз хихикнула.

— В чём дело? — весело спросил её дядя, показывая на свою одежду. — У меня что, такой вид, будто я проспал в этом всю ночь, причём на полу?

— Именно такой, дядя Гарри, ты сам знаешь, — отозвалась Роуз, широко улыбаясь, подошла к нему и крепко обняла. Миссис Фигг посмотрела на них с понимающим видом и вернулась за свой стол.

Гарри чмокнул племянницу в щёку и выпустил из объятий.

— По работе или семейное? — поинтересовался он, засовывая руки в карманы.

— Конечно, семейное, — ответила Роуз, скрестив руки поверх своей синей мантии. — Какие могут быть дела у стажёра «Святого Мунго» с начальником Управления авроров? — дерзко спросила она.

— Ещё какие, если мадам Руквуд применяет непростительные заклятия, — полушутя предположил Гарри, проводя Роуз в свой кабинет.

— Ну, так о чём же ты хочешь поговорить? — спросил он, облокотившись на свой стол. Роуз тем временем уселась в одно из кресел. — Или, может, ты хотела выйти позавтракать?

Роуз кивнула.

— Я бы с радостью вышла позавтракать, но… У меня к тебе несколько вопросов, и ты один из немногих людей, кто, я думаю, может на них ответить.

Она увидела, как дядя нервно сглотнул.

— О папе? — спросил он.

Она покачала головой.

— Нет, о маме.

Он опустил глаза, но Роуз успела заметить, как они потемнели. Он сунул руку в карман; Роуз знала, что он захватил волшебную палочку, когда дверь кабинета закрылась за ней.

— А что ты хочешь знать? — поинтересовался он. — И кстати, я сохраняю за собой право не отвечать, потому что твоя мама жива и может сама ответить на твои вопросы.

— Вчера вечером я зашла в мамину комнату и… кое-что нашла, — начала Роуз, слишком волнуясь, как ей самой казалось. Ну, смелее, девочка.

— Ты шарилась в маминой комнате? — обвиняющим тоном обратился к ней Гарри.

Роуз сверкнула на него глазами.

— Дверь была открыта, — сердито произнесла она, — такого никогда не бывает, а я её искала, и мне стало интересно.

Секунду она выдерживала упорный взгляд дяди, затем он кивнул.

— Дальше.

— Я нашла… ну, в общем, там лежали на виду кое-какие вещи, которых я никогда не видела раньше. Я нашла письмо, которое ей написала тётя Джинни много лет назад. Если быть точной, двадцать пять лет назад.

Она увидела, как поведение дяди изменилось: его обычно невозмутимый вид, спокойная уверенность, с которой он держался, ни с того ни с сего сменились… нервозностью. Он явно нервничал. Она никогда не видела его таким.

— В этом письме говорилось, что мама… исчезла. Она только что закончила стажировку в «Святом Мунго» и должна была начать там работать, но я же знаю, она на самом деле никогда не начинала работать в «Святом Мунго». Я думала, она просто вместо этого устроилась в Отдел магического правопорядка, потому что… ну, передумала, или ещё что-нибудь. — Роуз умоляюще смотрела на дядю. — И ещё там говорилось, что они с папой были помолвлены, но ведь они обручились только после рождения Джеймса, то есть через пять лет после этого письма, и после этого вскоре поженились, а потом родилась я. Я всё это хорошо знаю, у меня прекрасная память, так что не надо мне говорить, что я напутала с датами, — заключила она, вынужденная добавить эту последнюю фразу.

Какое-то мгновение стояла тишина.

— Мама правда тогда исчезла? — спросила она.

Гарри вздохнул.

— Да.

Что за идиотский вопрос, Роуз. В письме и так об этом сказано. Следующая попытка.

Роуз сделала глубокий вдох.

— Как долго её не было?

— Роуз…

— Как долго?

— Тебе лучше спросить у…

— Гарри, как долго её не было? — яростно повторила она.

Гарри встретил её взгляд, на этот раз без колебаний.

— Пять лет, — сказал он. — Она уезжала на пять лет, — мягко повторил он.

Роуз откинулась в кресле. Ощущение торжества оттого, что её догадки оказались верными, быстро перешло в какое-то неприятное чувство тяжести в груди…

— Они с папой всё это время были обручены? — тихо спросила она, не глядя на дядю.

— Да, — последовал медленный ответ.

Она с облегчением выдохнула и взглянула на Гарри, у которого был такой вид, будто у него заболел живот. Сердце Роуз опять тревожно стукнуло.

— Чем она занималась всё это время? Где она была? — стала спрашивать она, изменив свою тактику. Она не хотела причинять боль своему дяде. И самой себе тоже.

Теперь Гарри казался немного спокойнее, как будто перешёл на более твёрдую почву.

— Во Франции, — произнёс он. — Так вышло, что она занялась там какой-то работой с нумерологами, что-то в этом роде… и это как-то привело её в сферу законодательства. Небольшое отступление от медицины, — заключил он, улыбаясь племяннице.

— Что ж, все они помогают людям, — проговорила она.

Гарри кивнул.

— Ну да. — Он помолчал. — Роуз, мне надо работать, уже почти половина двенадцатого; и тебе, наверное, нужно успеть позавтракать, пока твой перерыв не кончился.

— Конечно, — сказала Роуз, поднимаясь с кресла. Она обняла его и зашагала к двери, стараясь не замечать неприятной тяжести на сердце.

— Дядя Гарри! — повинуясь внезапному порыву, спросила она, когда уже взялась за ручку двери. — Ты не знаешь случайно, у кого патронус в виде лани?

Какое-то мгновение он медлил с ответом. Она устремила на него вопросительный взгляд через плечо.

— Знаешь?

Гарри, сидевший за своим столом, не поднял на неё глаз.

— Знаю, — проговорил он. — Такой был у моей мамы.

— А, — протянула Роуз, слегка разочарованная. Первой Лили Поттер вот уже почти пятьдесят лет как нет в живых. — Ну, хорошо. Удачного дня, дядя Гарри.

— И тебе, Роуз.

Она повернула ручку и вышла за дверь. Противное проваливающееся чувство глубоко внутри подсказывало ей, что в первый раз в жизни дядя Гарри скормил ей «детский вариант» этой истории. Она глубоко вздохнула, выходя из дверей Управления авроров, с намерением развеять своё разочарованное настроение, прогулявшись на Диагон Аллею. Нужно где-то перекусить и приготовиться к неизбежному: придётся расспрашивать маму.

*

Вечером того же дня

Гарри медленно входил в Нору, вымотанный после рабочего дня. Как тяжело работать за двоих… Он мог бы нанять кого-нибудь, Кингсли даже приказал ему это сделать, но… это слишком скоро.

Он бросил портфель, который тяжело грохнулся об пол кухни, и потянул за свой галстук. День был напряжённый, и он вернулся поздно. Такое не часто бывало.

— Гарри? — послышался голос жены.

— Я на кухне, — громко отозвался он, хватая с буфета стакан и наливая в него воды.

Он услышал лёгкие шаги Джинни: вот она спускается по лестнице, проходит по коридору, вот она уже на кухне, и вот наконец её руки обхватывают его сзади за пояс. Гарри закрыл глаза, наслаждаясь ощущением её тепла, её тела, прижавшегося к нему. Она была как тихая гавань в бурном море.

— Почему так поздно? — мягко спросила она. Он был уверен — только Джинни могла задать столь двусмысленный вопрос так, чтобы он не звучал как обвинение.

— Много работы, — просто ответил он, поворачиваясь к ней лицом.

— Я уверена, что уж кого-кого, а Гарри Поттера могли бы отпустить с работы в восемь часов, даже если у тебя ещё остались какие-то дела, — проговорила она, лаская его мягким взглядом.

— Я же должен был всё закончить, — сказал он рассеянно.

Она вопросительно подняла бровь.

— Тебя что-то беспокоит? — Она помолчала. — Думаешь о Роне?

Он вздохнул.

— Да, всё дело в Роне, любимая, хотя в то же время он тут совсем ни при чём. — Он положил руки ей на плечи, понемногу успокаиваясь. — Работа… этот кабинет — без него это так…

— Можно было догадаться — всегда и везде Рон, не правда ли? — произнесла она, слегка улыбнувшись. Гарри мог бы усмехнуться, не будь он так подавлен.

— Ко мне сегодня приходила Роуз, — проговорил он, скрестив руки на груди и глядя в пол.

— Ну и что? — спросила Джинни. — Она вообще-то твоя любимая племянница… Ой, — в её глазах мелькнуло понимание. — Это ведь в первый раз после…

Он покачал головой.

— Да нет, — с уверенностью произнёс он. — Это мне, честно говоря, даже в голову не пришло, Джин. Сегодня она явилась переполненная вопросами, — пояснил он, подходя к кухонному столу и садясь возле него. — Вопросами о матери. — Он протянул руку к Джинни и привлёк её к себе на колени, крепко обхватив за талию.

— И что тут плохого? — не поняла Джинни. — Она всегда шла к тебе, если Рон и Гермиона чего-то ей не рассказывали…

— Она нашла письмо, которое ты написала Гермионе, — прервал он её. — В ту неделю, когда она… исчезла.

Она резко выпрямилась, её глаза расширились.

— Роуз его нашла? Как она могла его найти? Гермиона все эти годы держала их под замком…

Глаза Гарри потемнели.

— А мне она сказала, что всё уничтожила.

Он увидел, как Джинни сглотнула.

— Прости, дорогой, — тихо произнесла она. — Мы, женщины… в общем, в таких делах нам легче сказать, чем сделать… избавиться от вещей, напоминающих то, что было дорого нашему сердцу.

— Значит, она сохранила все письма, — сказал он, помедлив.

— Да, — медленно проговорила Джинни. — Гермиона — одна из твоих лучших друзей, но и мне она лучшая подруга, только… совсем по-другому.

— Могу себе представить.

У неё вырвался смешок, но потом её сразу же охватила волна грусти.

— Я знаю, что тебя это задело — то, что она поехала разыскивать его. Я знаю, что тебя ещё сильнее задело, когда она осталась там, но она вовсе не из-за него задержалась в Париже.

— Так он что, случайно там появился? — поинтересовался Гарри.

Джинни сердито посмотрела на него.

— Да, — решительно ответила она. — Можешь написать Козетт, если это для тебя что-то изменит.

Гарри покачал головой.

— Мне вовсе не нужно ей писать, чтобы узнать правду.

— Гарри, Снейп любил её, — мягко проговорила Джинни.

— Не настолько любил, чтобы обойтись с ней так, как она заслуживала, — резко произнёс Гарри.

Она раздражённо выдохнула.

— Да ты бы в любом случае разозлился, — заявила она. — Ты злился, когда Гермиона уехала, злился оттого, что она в него влюбилась, злился оттого, что Рону было плохо, тебе не нравится, что Снейп её любил, но при этом ты нападаешь на него за то, что он не дал ей то, чего она хотела. Гарри, если бы он сдался и уступил её желаниям, она бы всю оставшуюся жизнь прожила с ним, во Франции. Ты просто никогда не можешь быть доволен этим человеком, ведь так? — раздражённо произнесла Джинни.

— То, что я увидел в его… воспоминаниях… — начал Гарри. Он закрыл глаза, признавая своё поражение. — Джинни, ведь я именно поэтому дал Альбусу такое второе имя. Он самый отважный человек из всех, кого я знал, после этих воспоминаний я увидел его совсем в другом свете, а потом он так поступил с Гермионой… Я чувствовал себя так, как будто меня предали, как будто нечто, прекрасное в теории, оказалось неприятным в реальности. Прежняя ненависть вернулась с новой силой.

— А Северус Снейп как раз неприятный в реальности, дорогой мой, в этом-то всё и дело, — лукаво произнесла она, улыбаясь. — Он язвительный мерзавец, но всё-таки она его любила.

Некоторое время оба молчали.

— Я рад, что она тогда вернулась, — просто сказал Гарри.

— Я тоже, но теперь… — начала было Джинни, но тут же замолкла.

— Что? — Гарри стремительно повернул к ней голову, вопросительно уставившись на неё.

— Ну, теперь, когда Рона нет. Ты не спрашивал себя, что она будет делать? — мягко спросила Джинни.

Гарри оставил этот вопрос без внимания и приступил к главному.

— Сегодня Роуз всё расспрашивала, когда Гермиона уехала, и где она была, и как долго, и … — он на секунду замолк.

— И? — переспросила Джинни. — Если тебе можно цепляться за мои неоконченные мысли, то и мне можно цепляться за твои.

— Она спросила, знаю ли я, у кого патронус в виде лани. Она видела, как в пятницу вечером Гермиона с таким разговаривала.

Глаза Джинни расширились.

— И ты ей сказал? — помедлив, спросила она.

— Я сказал, что патронус-лань был у моей мамы. Это правда, — добавил он, оправдываясь под обвиняющим взглядом жены. — А его вообще вряд ли кто-то видел живым.

— Он до сих пор публикуется в журналах по зельеварению; люди знают, что он жив, Гарри. Его исчезновение уже вовсе не так двусмысленно, как было в первые годы после Войны.

Он пожал плечами.

— Я знаю многих, которые считают, что это какой-то человек, знавший его, продолжает его труды, оставшиеся незавершёнными из-за его смерти.

Джинни фыркнула.

— Почти тридцать лет?

— Бывает, люди и дольше могут обманывать себя, не замечая очевидного. И, как я уже сказал, едва ли кто-нибудь в Британии видел его живым. Мы, например, не видели.

Они снова посидели молча. Гарри прижимал Джинни к груди, глаза у обоих слипались — ещё немного, и они погрузятся в сон.

— Он с ней уже связался, — прошептала сама себе Джинни, чувствуя, что её муж крепко заснул. Она вздохнула. — Теперь это только вопрос времени, не так ли?

*

В то же время, на расстоянии мили

Гермиона сидела на воздухе, на дубовой террасе, откинувшись в кресле, ноги покоились на столе, в руке — бокал «Шардоне». Она дышала размеренно, спокойно и неторопливо. Она взяла отпуск на две недели. Наверное, это приличный срок? Она вздохнула и прижала руку к лицу. Она чувствовала себя виноватой — о, до чего же виноватой! — из-за своего желания вернуться к работе. Вдовам не положено возвращаться к жизни как ни в чём не бывало… Считается, что вдова должна сидеть в доме, который разделяла со своим мужем, бродить в слезах и вспоминать, вспоминать…

И как люди не понимают, что от этого горе только становится острее?

Работа была её страстью, её энергией, её огнём, и снова взяться за неё — единственный способ, который она могла представить, чтобы вернуться к нормальной жизни… нормальной? нет, не совсем так. Окунуться с головой в работу — единственный способ, который поможет ей вытащить себя из депрессии, в которой она находилась эти две недели.

О боги, как же я по нему скучаю!

Перед её глазами возник образ улыбающегося лица Рона в тот день, когда произошёл несчастный случай. Они пошли пообедать перед тем, как ему отправиться в маггловские кварталы Лондона. Она была благодарна судьбе, что согласилась. Обычно Гермиона предпочитала работать весь обеденный перерыв и выходила, когда на Диагон Аллее было поменьше народу, но в тот раз она согласилась встретиться с Роном и пойти пообедать. Хотя это не был обед в прямом смысле слова. Они отправились в кафе-мороженое Фортескью. Она улыбнулась. Рон заказал мороженое с шоколадным печеньем, а она кофейное. Это были их любимые сорта, которые непременно можно было найти у них в доме в любое время (на что вечно досадовали дети, потому что Роуз любила ванильное, а Хьюго — ягодное).

Ещё Гермиона была благодарна, что они почти не говорили тогда о работе. И в Управлении авроров, и в Отделе магического правопорядка неделя выдалась скучная, и они говорили о стажировке Роуз, о жизни Хьюго в Оксфорде, о своей тревоге за Джеймса, о празднике Луны и Дина — те отмечали свою годовщину на прошлой неделе… и немножко вспоминали прошлое, чему оба были немало удивлены. Обычно они не очень-то разговаривали о хогвартских временах, от которых сейчас их отделяло уже почти тридцать лет. Но в тот день они вспомнили кое-какие моменты в их отношениях, скажем, как она напустила на Рона летящих канареек (хотя это, может быть, не лучший пример)… их первый поцелуй. Она усмехнулась и сделала глоток из своего бокала. У них с Роном было немало страстных моментов за прошедшие двадцать один год брака, хотя с годами их становилось всё меньше, и они наступали всё реже. Как правило, такие моменты случались, когда один удивлял другого — обычно Рон удивлял Гермиону — каким-нибудь неожиданным высказыванием на тему, дорогую сердцу второго супруга. Правда, Рон не мог до бесконечности выражать тёплые чувства по поводу освобождения домашних эльфов — довольно скоро этот огонь выдохся.

Она слегка провела указательным пальцем по тонкой серебряной цепочке, висевшей у неё на шее. На ней было её обручальное кольцо; она только вчера вечером повесила его на цепочку. Колечко было совсем простое — платина, инкрустированная бриллиантами. Она настояла, чтобы оно было практичным, к большому огорчению Рона. Он всё показывал ей камни, выступавшие из оправы на добрую четверть дюйма — и как бы она, интересно, стала их носить, если надо ходить на работу, а в недалёком будущем ещё и гоняться за детьми!

Но сейчас её палец скользил не по бриллиантам, а по гладкой внутренней стороне кольца. Гравировка нащупывалась с трудом, еле заметная — за столько лет она, конечно, стёрлась. Дорогому другу – РУ/ГГ 21/08/05.

В своё время она разрыдалась, увидев, что Рон велел написать на кольце; она понятия не имела, где он откопал эту расхожую маггловскую фразу, но для неё так много значило, что он взял именно эти слова для них двоих.

Вот что на самом деле было всего мучительнее: она потеряла не только мужа, партнёра, отца своих детей — она потеряла дорогого друга.

Гермиона сделала глубокий вдох. Надо возвращаться на работу. Она должна сохранить рассудок. Тосковать по Рону в почти пустом доме — ничего хорошего из этого не выйдет. Она должна быть активной и продуктивной, пусть даже это убьёт её или послужит пищей для колонки сплетен в «Пророке». Рита Скитер может писать о ней на передней полосе сколько душе угодно — ей всё равно. Ей нужно вернуться на работу. Во Франции сейчас ведутся интересные исследования, а она в своё время стояла у их истоков. Она не хочет потерять место всего лишь из-за того, что взяла слишком длинный отпуск… и Рон бы её понял. Он бы хотел этого; он сам первый разжигал в ней азартный интерес к этому проекту.

Гермиона напряглась. Рон не знал, почему она колеблется и не спешит возглавить работу своего отдела по этому исследованию. Оно ведь так увлекательно, разве нет? Найти способы обеспечивать охрану магических правительственных и финансовых учреждений с помощью зелий, в противоположность грубой силе, по определению нумерологической вероятности. И разные виды веритасерума: вариант, действующий через кожу, веритасерум в виде краски, которой можно покрыть помещения, предметы, дверные проёмы и таким образом защитить, сделав их настолько индивидуализированными, что они будут узнавать прикосновение тех, кому разрешён доступ. Веритасерум настолько мощный, что сможет создать силовое поле и задержать злоумышленника. Системы идентификации по отпечаткам пальцев, распространённые у магглов, можно обмануть. Веритасерум — нельзя. Кроме того, этот вариант будет избавлен от неприятного побочного эффекта: после контакта сыворотки с кожей человек не будет целый час выбалтывать свои самые интимные тайны. Эта сыворотка просто узнаёт человека по прикосновению и пропускает — никакой необходимости выворачивать душу наизнанку. «Кто бы отказался возглавить такой проект?» — шумно вопрошал Рон. Она что, сошла с ума, чёрт возьми?

Гермиона не осознавала, как туго накручивает на пальцы свои кудри, пока нечаянно не выдернула несколько волосков. Она раздражённо вздохнула и стряхнула волосы с кончиков пальцев. Нет, она не сошла с ума. Она просто боялась отправиться во Францию, чтобы встретиться там с независимыми исследователями, разработавшими это зелье. Для встречи с этой в высшей степени секретной группой были приглашены трое представителей британского Министерства магии: министр — сильно постаревший Кингсли Шеклболт; начальник отдела тайн — она не знала, кто это; и, непонятно почему, сама Гермиона — начальник Отдела магического правопорядка. Конечно, имеет смысл, что её отдел принимает участие, но разве не лучше было бы поехать кому-нибудь другому из начальства? Кингсли отказал ей в просьбе отправить вместо неё кого-то ещё: её присутствия потребовали особо, сказал он улыбаясь.

Она знала почему, и была совершенно уверена, что и Кингсли тоже знал — в поверхностном плане, разумеется.

Ничто не подтверждало того, что он входит в эту группу, но он наверняка в этом участвует. Веритасерум всегда мистическим образом притягивал его научный интерес; его завораживало это вещество, его свойства, разновидности, которые можно было бы получить. В мире немного нашлось бы других мастеров зелий, способных разработать именно такой вариант, и ещё меньше тех, кто вообще мог бы предложить такую идею.

И оттого, что Рона больше нет, предстоящая поездка осложняется ещё сильнее. Раньше её жизнь с Роном была бы тем, за что она могла держаться — держаться в том случае, если бы он вдруг поманил её… если бы частица её души, которой он завладел давным-давно, предала её. Остался уголок в её сердце, где он жил всегда… он по-прежнему может, как бы он сам выразился, околдовать её разум и покорить её чувства, даже столько лет спустя.

Гермиона передёрнулась и одним глотком допила вино. Она не ждёт новой встречи с Северусом Снейпом, хотя, возможно, её сердце говорит иначе. То время её жизни ушло, оно уже двадцать лет как осталось в прошлом, и всё же…

Она глубоко вздохнула. Ничего не случится. Кроме Гарри, Джинни и Луны, ни одна живая душа не знала, что на самом деле творилось в её жизни в те пять лет, когда она уезжала. И пусть оно так и останется. Так что плохого, если она поедет во Францию с Кингсли и кем-то там ещё, кто сейчас возглавляет Отдел тайн?

Что плохого? мысленно повторяла Гермиона, входя в дом, поднимаясь по лестнице, направляясь в свою комнату… прикасаясь к голубой коробочке, стоявшей возле кровати… Что плохого?

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.

наверно подожду финала, а потом уже прочитаю все залпом..если что....

Если Гермионе пятьдесят........то Снейпу уже около семидесяти! Даааааа....
А у них же жизнь только начинается! Хотя, они же волшебники)
ПРОДУУУ!!!

…она проснулась, и в нос ей ударил запах чеснока и базилика. Все чувства резко обострились; она была не в своей постели, о чём свидетельствовало до нелепости твёрдое ложе, которое она ощущала под собой. Она осторожно приоткрыла один глаз. Диван, на котором она растянулась, был цвета шалфея — серовато-зелёный, и на ощупь как будто каменный валун, обтянутый атласом.

Если уж на то пошло, у неё нет каменного дивана, как, впрочем, и атласного.

Она резко села, и кровь тут же бросилась ей в голову. Перед глазами всё поплыло, она вцепилась в край дивана, чтобы не свалиться.

Ну разве я не дура, подумала она. Где я, чёрт возьми, нахожусь?

Она осторожно сунула руку в карман — проверить, на месте ли её палочка. У неё вырвался шумный вздох облегчения, когда она нащупала знакомые очертания.

— О, вы пришли в себя. Не будет ли вам угодно пройти сюда и поужинать со мной, прежде чем снова упасть в обморок на диване? — прозвучал в дверях слишком хорошо знакомый голос.

Она стремительно подняла голову и увидела предмет своей страсти, который стоял, опираясь о дверной косяк, и был совсем не похож на того человека, которого она помнила. Он казался таким… расслабленным. Уверенным. Непринуждённым. И к тому же был в белой рубашке.

— Что…? — начала она.

— Вы потеряли сознание в переулке, когда я вас наконец-то догнал. Не мог же я оставить молодую женщину без сознания на улице в Амстердаме, — проговорил он, пожимая плечами с таким видом, будто это самое обычное дело.

Она еле заметно кивнула, пытаясь охватить взглядом обстановку комнаты. Дубовый пол, серовато-зелёный диван, из кухни доносятся запахи готовящегося обеда. Стена сплошь увешана книжными полками, и на полу тоже громоздились стопки книг. На другой стене висели картины. В камине горел огонь. Преобладающими цветами были тёмно-коричневый, серовато-зелёный и насыщенный синий. В воздухе улавливался еле заметный запах мускуса.

— Так это… это ваша квартира? — медленно произнесла она.

— Да. В Париже, — пояснил он. — Вы снова во Франции. А теперь, — снова предложил он, — не желаете ли поужинать? Лингвини* с креветками гриль, чесночный хлеб и в придачу неплохое Кьянти. — Он протянул ей руку. — Вы сможете сами встать с дивана, или мне нужно будет вам помочь?

— Гермиона?

Она помотала головой:

— Я могу встать.

— Гермиона…

Она попыталась подняться на ноги, но тут же снова рухнула на диван. Он язвительно поднял бровь.

— Вы уверены?

— Гермиона!

Гермиона резко открыла глаза и выпрямилась за своим письменным столом, ударившись спиной о спинку кресла с такой силой, что чуть не опрокинулась назад.

— Что? — спросила она, обращаясь сама не зная к кому и озираясь по сторонам, пока её взгляд не остановился на человеке, стоящем в дверях её кабинета.

— Гермиона, с тобой всё в порядке? — заботливо спросил Кингсли Шеклболт. Его огромная фигура выглядела, как всегда, властно и внушительно.

— Да-да, — быстро проговорила она, потирая глаза и лицо. — Всё хорошо, — нетвёрдо заключила она, пытаясь выровнять дыхание. Боже мой, я заснула на работе! О Мерлин. — Просто немного задремала.

Брови Кингсли встревоженно сдвинулись.

— Ты уверена? — спросил он, складывая руки на груди. — Я знаю, что ты уже месяц как вернулась, но ты всё-таки уверена, что тебе не нужно было больше… времени? Я бы охотно тебе его предоставил, — предложил он.

— Нет, что ты, — возразила она, потерев нос. Какая же я идиотка. — Я хочу работать, честное слово, и на сегодня я уже почти всё закончила. — Она слегка зевнула. — Немного устала, только и всего.

— Ну смотри, — предостерегающим тоном проговорил Кингсли, очевидно, нисколько ей не веря, — если это повторится, я отправлю тебя в отпуск на месяц, поняла?

Гермиона кивнула, понимая, что ей досталось по заслугам.

— Да, министр, — произнесла она с лёгким вызовом в голосе. — Я буду прилагать все усилия, чтобы не спать на работе.

— Вот и правильно, — сказал он, поворачиваясь, чтобы уйти. В дверях он остановился. — И если ещё раз назовёшь меня «министр», будет не один месяц отпуска, а два.

У неё вырвался смешок.

— Желаю хорошего вечера, Кингсли.

— И тебе того же, — смягчившись, проговорил он с улыбкой. — Уже почти шесть, можешь отправляться домой.

— Да, конечно, хотя меня больше не ждут дома дети. — И муж тоже.

Кингсли усмехнулся.

— Да, мне этого удовольствия не выпало.

— Ну, ты же последние тридцать лет был слишком занят спасением страны. И мне кажется, что все подчинённые чувствуют себя твоими детьми, — сердечно произнесла Гермиона. — Уж я-то точно… иногда. Особенно когда ты застаёшь меня спящей за столом, как первокурсницу.

Он от души рассмеялся.

— В таком случае тебе ещё повезло, что застал тебя я, а не Северус Снейп. Кстати, — добавил он, слегка мрачнея, — ты ведь едешь с нами во Францию вести переговоры с его партнёрами о приобретении результатов их исследования?

Услышав это заявление, Гермиона застыла, сидя за своим столом. Значит, он всё-таки входит в группу.

— Да я, знаешь, не очень-то об этом думала. — Врёшь. — Когда тут Рон… похороны, и всё такое. — За это я прямиком отправлюсь в ад.

Кингсли кивнул.

— Разумеется. Извини, что тороплю, но мы планируем скоро с ними встретиться. Нам надо назначить точную дату, так что я был бы признателен, если бы получил от тебя ответ на днях. — Он помолчал. — Я знаю, у вас троих были непростые отношения с Северусом, когда он был преподавателем, но мне кажется, что тридцати лет достаточно, чтобы стереть все разногласия, ты не находишь?

Ты и понятия не имеешь.

Под пристальным взглядом Кингсли она начала нервно перехватывать руками ткань своих брюк. Да уж, действительно как первокурсница.

— То, что я тяну с ответом, никак не связано с нашими чувствами к Северусу. Да, я согласна: тридцать лет — это более чем достаточно, чтобы стереть любые разногласия. — А как насчёт двадцати?

Он кивнул.

— Вот и отлично. Оставляю тебя с твоей работой. О, смотри-ка, — его глаза оживились, когда он выглянул из двери кабинета и всмотрелся в коридор. — К тебе гость.

Через мгновение в дверь влетела сова в чёрно-белую крапинку.

— Артемис, — ласково произнесла Гермиона, протягивая руку к сове дочери.

— Может, твоих детей и нет дома, но ты по-прежнему остаёшься матерью по полной программе, Гермиона, — деловито сказал Кингсли. — Оставляю тебя.

Гермиона едва заметила, как он вышел за дверь: Артемис сунула ей в руку письмо. Перед тем как распечатать его, она рассмотрела конверт. Почерк Роуз всегда отличался тщательностью, но на этот раз очертания букв были твёрже обычного, как будто она долго над ними трудилась. Гермиона с любопытством открыла письмо.

Мама,

мы с тобой не виделись несколько дней, а мне хотелось бы кое о чём с тобой поговорить, если у тебя найдётся время. Можно зайти к тебе сегодня на ужин?

С любовью,
Роуз

Вот так сюрприз. Гермиона машинально потянулась за пером и прямо на письме приписала ответ:

Роуз!

Конечно, ты можешь прийти. Без тебя и твоего брата дом кажется пустым; боюсь, за последние несколько недель я привыкла к тому, что вы оба рядом. Восемь вечера тебе подходит? Я приготовлю что-нибудь вкусное.

С любовью,
мама

Она снова сложила письмо, запечатала, бережно вложила в клюв Артемис, и сова улетела. Гермиона вздохнула. Что бы такое приготовить? Она давно уже не готовила настоящий обед; последние месяца полтора друзья постоянно снабжали дом Грейнджеров-Уизли разными вкусностями. Да и притом готовить ей сейчас приходилось только для одной себя. Что бы такое…

Может быть… лингвини с креветками гриль и чесночный хлеб? И в придачу неплохое Кьянти. Она глубоко вздохнула. Ну вот, её бессознательное тоже на что-то сгодилось. Может, у неё развиваются способности сродни пророческим: по тому, что было, предсказывать то, что будет.

Северус. Его имя как огнём обожгло её сознание. Она откинулась на спинку кресла. Месяц назад он прислал ей своё соболезнование — соболезнование, и только. За все годы это был первый раз, что он прислал к ней свой патронус. Она снова вздохнула. Мысли о том, что скоро она увидит его во плоти, было достаточно, чтобы совершенно выбить её из колеи. Можно подумать, что мне снова двадцать четыре, а не сорок шесть... Я не могу с ним встретиться. Это слишком скоро.

Или я просто-напросто… перепугана до потери сознания?

Она усилием воли прогнала эту мысль из головы и принялась заканчивать докладные записки, которыми занималась перед тем, как заснула. Не вздумай спать, строго обратилась она к самой себе. Сегодня придёт Роуз.

Её рука замерла.

И нечего думать о нём, приказала она своему подсознанию. Не смей!

*

19:59

Роуз с огромным облегчением приземлилась на лужайку возле родительского дома. Кажется, не расщепилась. Слава Мерлину.

Она приложила руку к животу и сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Она ужасно нервничала и, если говорить откровенно, боялась до дрожи в коленках.

Не стоит себя обманывать. Уж я-то знаю, что я чувствую.

К этому ужину она подготавливала себя целый месяц. Странно, что ей понадобилось столько времени, после того как она провела бессчётные часы, размышляя о письме, о разговоре с дядей Гарри и предполагаемом содержимом таинственной коробочки. Она плотнее запахнула на себе куртку и вздрогнула — отчасти от холода, но больше от волнения.

2000 - 2005. Пять лет, выпавших из биографии её матери. Пять лет, которые она отсутствовала — Гарри сказал, работала в Париже с нумерологами — пять лет, которые она была помолвлена с Роном, а она, Роуз, ничего о них не знала.

Роуз никого больше не стала расспрашивать о матери, а предпочла перейти от слов к делу и сама посетить пару мест. Того дня, когда она явилась в кабинет Гарри, было более чем достаточно, чтобы понять: от друзей её родителей помощи ждать не приходится. Чёрт, если верить письму, то единственными людьми, знавшими, что в этой истории что-то не так, были её отец, дядя Гарри, Джинни и тётя Луна.

Стало быть, дядя Гарри ей ничем не помог ( «Ну ладно, — согласилась она, — немного всё-таки помог» ), отца нет в живых (она сглотнула), Джинни (которая терпеть не могла, когда взрослые племянники и племянницы называли её тётей) была слишком занята работой в Визенгамоте, чтобы беспокоить её такими вопросами, а тётя Луна… да, получить от неё прямой ответ — это всё равно что найти стаю нарглов в Девоншире. Фига с два.

Она слегка улыбнулась. Так они всегда говорили с Джеймсом, слыша, как тётя Луна распространяется насчёт той или иной теории. Она, конечно, не такая чокнутая, как её папаша, старый Лавгуд, но всё равно вполне способна сказануть такое, в чём бы и сам Мерлин не разобрался. Как-то раз они были в гостях у Дина и тёти Луны, и та пустилась расписывать отличительные признаки одного из её любимых видов нарглов. Лекцию прервал четырнадцатилетний Хьюго, вступивший с Луной в спор о том, существуют ли они на самом деле. Роуз давно не видела, чтобы её родители так смеялись; обычно мама спешила встать на защиту Луниных странностей, но нарглы не первый год служили источником веселья в семьях Грейнджеров-Уизли и Поттеров. Гарри, Джинни, Рон и Гермиона буквально катались по полу от смеха. Спор Хьюго и Луны становился всё громче, Дин достал волшебную палочку на случай, если жена что-нибудь взорвёт (все знали, что за ней такое водится), и вот тут-то Джеймс шёпотом поинтересовался у Роуз: как она думает, Луна сдастся или, что ещё лучше, достанет прямо из воздуха клетку с нарглами? «Фига с два» казалось логичным ответом на оба предположения, только Джеймс этого не ожидал и принялся хохотать вместе со всей семьёй, хотя и совсем по другой причине. Роуз слегка покраснела. Она не имела привычки выражаться, и для Джеймса было полным шоком то, что она вообще знает, уж не говоря о том, что произносит, такие слова. Ну и конечно, потом это стало их излюбленным выражением, которое они всюду вставляли по поводу и без повода.

Она снова вздохнула. Джеймс. Вот уже семь месяцев, и никаких известий. Роуз ужасно задевали рассуждения Альбуса и Лили, что это всего лишь один из многочисленных изощрённых номеров, которые он выкидывал, чтобы привлечь внимание, что он просто уехал отдыхать и развлекается с итальянскими красотками, или ещё что-нибудь в том же духе.

Она проглотила ком, стоявший в горле. В прошлом Джеймс сыграл немало шуток над своими родными, можно не сомневаться, но это совсем другое, и ей было очень обидно, что он не счёл нужным посвятить её в причину своего исчезновения. Она его лучший друг. Он — её лучший друг. А лучшие друзья рассказывают друг другу всё… или почти всё. И кстати, они намного ближе, чем просто друзья. Они как брат и сестра.

Ну да, двоюродные. Она фыркнула. Близкие, ничего не скажешь.

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.

Роуз сделала резкий вдох. Мама тогда сказала, что он вернётся, когда будет готов; что никто не должен принимать это на свой счёт, если у Джеймса есть планы, которыми он не может с ними поделиться. Она сказала, что он отправился в своё собственное путешествие, и после возвращения они увидят его изменившимся к лучшему. Она говорила тогда с такой уверенностью, что Роуз глядела на неё в полном ошеломлении, пока отец не велел ей не вешать нос и больше это не обсуждать.

И если подумать, мама показала просто сверхъестественное понимание в вопросах продолжительного исчезновения.

Исчезновение. Отъезд её матери. Роуз потёрла шею, думая о тех немногих подробностях, которые ей удалось выяснить. Мама начала работать в британском Министерстве магии не раньше весны 2005 года — точная дата осталась неясной, хотя Роуз была уверена, что это случилось после смерти Молли Уизли. Она нашла старый номер «Пророка» с объявлением о помолвке её родителей в июне того же года, а фотографии их свадьбы поместили в газетах в августе. Гарри сказал, что родители были помолвлены в продолжение всего времени маминого отсутствия, но почему же тогда об этом не было объявлено раньше… раньше, чем она вернулась? Роуз подумала: А может, они и не были… официально помолвлены.

Она пыталась найти список нумерологов, работавших в Париже двадцать лет назад, но безуспешно: французы скрытный народ, а работа, которой занималась её мать — если она действительно была связана с нумерологической вероятностью и правоохранительными органами, как намекнул Гарри — скорее всего, не была обнародована. Да и вообще французы не очень-то охотно разговаривают с англичанами. Напыщенные болваны. От чиновника, с которым ей пришлось иметь дело во французском Министерстве, не было совершенно никакого толку: он всего лишь сказал, что если ей так уж нужны эти подробности, пусть идёт и спрашивает у своей драгоценной мамочки. Роуз, не оглядываясь, гордо вышла из здания.

В качестве последнего средства она попросила Ли Джордана разрешить ей порыться в архивах «Пророка». Кроме отдельных гадких статей (Рита Скитер, мерзавка! ), «Пророк» стал примером журналистской добросовестности… по большей части. По крайней мере, в нём отслеживались судьбы героев Войны, и особенно судьбы «золотого трио». Он исправно докладывал обо всех связях, помолвках, свадьбах, рождении детей, смерти, карьерных продвижениях и успехах всех членов семьи Роуз. Она досконально изучила две с лишним сотни номеров «Пророка», вышедшие за те пять лет, используя все известные ей заклинания, все возможные ключевые слова, какие только могла придумать: «Гермиона Грейнджер», «золотое трио», «миссис Уизли», «Рональд Уизли», «Гарри Поттер», «Министерство магии», «герой Войны», «Отдел магического правопорядка»… и не нашла ничего. Ничего. Пять лет не было никаких упоминаний о её матери… до тех пор, пока её не назвали в числе присутствующих на похоронах Молли Уизли в марте 2005 года.

Роуз выяснила и ещё кое-что интересное. Мама не была на свадьбе Гарри и Джинни, как она предполагала до этого. Её имени не было среди «почётных гостей», которых перечислял «Пророк» в своей колонке. А это был как раз такой случай, когда «Пророк» отличался отменной точностью в своих репортажах…

Мама не была на свадьбе дяди Гарри.

Роуз тряхнула головой, отгоняя ненужные мысли и сосредотачиваясь на предстоящем ей деле. Ну, давай, ноги в руки и двигай в дом. Мама готовит ужин. Наверное, будет вино.

Она собралась с духом, поднялась по ступеням и подошла к парадной двери.

Хорошо, если будет вино.

*

— Я здесь! — услышала она голос матери, доносившийся из кухни. Роуз сбросила свитер, входя в кухню, на удивление тёплую. И если подумать, ей всё время было тепло, с того мгновения, как она вошла в дом. Это казалось непривычным. Роуз вздохнула с грустью и пониманием. Папа сам был горячий как печка и поэтому вечно держал окна открытыми и включал вентиляторы даже в разгар зимы. А мама наоборот — можно не сомневаться, что у неё горят все камины.

Она вошла в ярко освещённую кухню и улыбнулась, увидев, что там мало что изменилось. Мама, деятельная, как всегда, в последние два месяца занялась переустройством и новой отделкой дома, но кухня осталась в своём прежнем виде. Она была устроена по образцу кухни в «Норе», и Роуз решила, что мама, видимо, не могла заставить себя её изменить.

Та, о ком она думала, стояла у плиты и готовила маггловским способом. Были несколько блюд, которые она, непонятно почему, упорно предпочитала готовить по-маггловски. И это — ну-ка, что у нас там? лингвини, креветки… о, прекрасно, будем пить Кьянти! — было одно из них.

— Мама! — развеселившись, позвала она.

Гермиона стремительно повернулась к ней от плиты, её лицо сияло.

— Роуз, милая! — она подошла к дочери и заключила её в крепкие объятия. — Как я рада тебя видеть! Ты не представляешь, как твоя сова скрасила мой день.

— Ты была ещё на работе, когда она прилетела? — обвиняюще глядя на неё, спросила Роуз.

Гермиона посмотрела на неё с лукавой улыбкой.

— Как ты догадалась?

— Ты до сих пор в своём брючном костюме.

— Я вообще редко переодеваюсь после работы.

— И ещё я велела Артемис первым делом лететь в Министерство. Если бы ей пришлось разыскивать тебя здесь, она бы вернулась на полчаса позже.

Гермиона, усмехнувшись, сдалась:

— Догадлива, как всегда, Роуз.

— Мне просто не хочется, чтобы ты слишком себя загружала, — сказала Роуз, облокачиваясь о разделочный стол возле плиты. — У тебя было столько всяких дел, когда папа…

— Механизм психологической адаптации, как выражается твоя тётя Луна, — деловито произнесла мать, не отводя взгляда от плиты. Одной рукой она ловко переворачивала креветки, проверяя их цвет, другая неподвижно лежала на её бедре.

— Ну, значит, единственный раз в жизни тётя Луна оказалась права.

Роуз ничуть не удивилась, получив в ответ гневный взгляд:

— Луна, хоть и верит до сих пор в некоторые безумные теории своего отца, имеет замечательную способность точно угадывать людей и ситуации. Я не знаю случая, чтобы она ошиблась в человеке или дала неправильный совет. В этом она даже превосходит твоего дядю Гарри, — улыбаясь, проговорила Гермиона и принялась снимать креветки с противня.

Роуз кивнула и промолчала.

— О, макароны готовы, — спустя мгновение сказала мать. — Будь душкой, передай мне дуршлаг.

Роуз закатила глаза и достала волшебную палочку.

— Акцио дуршлаг! — Открылся какой-то ящик, и нужный предмет вылетел прямо ей в руки. — Очень просто, — с усмешкой проговорила она. Гермиона взяла у неё дуршлаг, ничуть не рассердившись — скорее это её позабавило.

— Есть блюда, которые я предпочитаю готовить…

— …без магии, я помню. Это одна из твоих самых милых привычек, — поддразнивая, сказала Роуз.

— Забавно. Твой отец всегда называл это одним из моих самых дурацких заскоков, — пробормотала Гермиона. Она подошла к раковине и стала сливать воду с лингвини.

Роуз фыркнула.

— Ну, папа же никогда не жил с магглами.

Гермиона подняла бровь:

— Не самое глубокое из твоих наблюдений, дорогая, но в данных обстоятельствах сойдёт.

Обе женщины весело рассмеялись. Гермиона красиво выложила лингвини в блюдо и аккуратно вылила на них дымящийся соус «Альфредо»**.

— Может, откроешь бутылку Кьянти, а я пока принесу чесночный хлеб?

Роуз привычно направилась к кованой стойке в форме виноградных лоз, где хранились бутылки с вином.

— Мам, их тут две. Какого года лучше взять, как ты… ?

— Давай 1985-го. Это был лучший урожай Кьянти; именно в восьмидесятые годы его качество необычайно улучшилось, а 1985-го года — просто божественно.

Роуз пожала плечами и достала нужную бутылку.

— Не могу понять, как ты, живя с папой, научилась так хорошо разбираться в винах. У всех Уизли совершенно нет вкуса к напиткам, — заметила она, взмахивая палочкой, чтобы вынуть пробку.

— Полагаю, вкус может выработаться со временем, — суховато заметила Гермиона.

Роуз отчётливо ощутила, как у неё упало сердце. Ну, вот и началось.

— Я бы, наверное, приобрела кое-какие навыки, если бы прожила во Франции лет, скажем… пять, — проговорила она, как ей хотелось бы верить, небрежным тоном.

Мать медленно поставила на стол блюдо с макаронами и креветками и ещё медленнее повернулась к дочери. Её лицо ничего не выражало.

— Кто тебе сказал? — напрямик спросила она.

Роуз сглотнула.

— Я видела письмо Джинни, — тихо произнесла она.

Глаза Гермионы сверкнули.

— Роуз, ты что, вламывалась в мою комнату?

— Нет, — она покачала головой и скрестила руки на груди. — Это было через неделю после похорон. В тот вечер, когда Хьюго вернулся в университет, — пояснила она. — Я пошла к тебе в спальню, потому что мне хотелось с тобой поговорить, а ты… тебя там не было, — говорила она, запинаясь. — Дверь была открыта, — добавила она.

Гермиона молчала и смотрела в пол. Роуз не сомневалась, что мать в любую секунду начнёт кричать и топать ногами.

— Так ты поэтому захотела сегодня поужинать? — услышала она тихий, слегка запинающийся голос. — Ты… ты не хотела меня видеть?

Роуз изумлённо уставилась на мать.

— Ну что ты! конечно, я хотела тебя видеть! Папы больше нет, и я скучала по тебе! — воскликнула она. — Мы обе с тобой довольно сдержанные и можем обойтись какое-то время друг без друга, но мне вовсе не нужен повод, чтобы встретиться с тобой, мама!

— Сейчас-то он у тебя явно был, — Гермиона скрестила руки, устремив на неё горящий взгляд.

— Мерлин всемогущий! Почему ты на меня нападаешь, мама? — отозвалась Роуз. — Да, у меня был повод! У меня есть вопросы! Я пыталась найти какие-нибудь — хоть какие-нибудь — доказательства, что ты была в Англии с июня 2000 до марта 2005, и не нашла ни малейших признаков твоего присутствия здесь в это время. — Она остановилась, тяжело дыша.

— И ты выяснила, что я была во Франции, — помедлив, проговорила мать. — Очень… очень немногие знали, где я была.

Роуз тяжело оперлась о разделочный стол.

— Я ходила к дяде Гарри.

Ноздри Гермионы раздулись.

— К нему, а не ко мне?

— От тебя я редко получаю прямой ответ, мама! И к тому же я боялась, понимаешь? Боялась до безумия, что я ошиблась и ты на меня обидишься, если я обвиню тебя в том, что ты пропала без вести, когда этого не было, и точно так же боялась, что мои подозрения подтвердятся!

В комнате воцарилась тишина.

Гермиона открыла было рот, собираясь что-то сказать, и тут же снова его закрыла, собираясь с мыслями.

— Пожалуй, я рада, что ты сначала пошла к Гарри, — медленно произнесла она, глядя в пол и скрестив руки на груди. — Вы с ним всегда были хорошими друзьями, и это меня очень радует, — добавила она. — Но тебе нечего делать в моей комнате без меня, неважно, открыта дверь или закрыта, и тем более не нужно было шариться в… вещах, которые у меня лежали на виду. Что ты ещё видела? — спросила она, впиваясь взглядом в глаза дочери.

Роуз сдалась.

— Голубую коробочку. Но я не видела, что в ней.

Она заметила на лице матери явное облегчение, и её любопытство возросло десятикратно.

— Мам, я не понимаю, в чём проблема. Ты уезжала на несколько лет, я — твоя дочь, мне интересно твоё прошлое, я хочу знать, где ты была и что делала, и зачем уезжала. Скажем, почему ты не была на свадьбе Гарри и Джинни, — продолжала Роуз, не собираясь отступать. Я уже слишком далеко зашла, чтобы сдавать свои позиции.

— А, ну да, «Пророк», — догадалась Гермиона. Её глаза были устремлены на Роуз, но та была уверена, что мать смотрит куда-то сквозь неё.

— Честно говоря, это вообще не твоё дело — знать, где я была и чем занималась, — напрямик заявила Гермиона. — Есть многое, чего родители не рассказывают детям о своём прошлом, и это как раз то, что я всегда хранила в секрете. Как я уже сказала, очень немногие знали, где я была и что делала в это время. Этих людей можно пересчитать по пальцам одной руки. — Она подняла руку и начала загибать пальцы. — Гарри — с ним ты уже говорила. Не в его правилах отказывать тебе в информации, но судя по тому, что я услышала, после его рассказа тебе далеко не продвинуться. Джинни, — продолжила она, загибая следующий палец и улыбаясь недоброй улыбкой, — будет стоять за меня насмерть, она не выдаст ничего, даже если наложить на неё Круциатус. Луна, конечно, не так сурова, но всё же будет настаивать, чтобы ты шла ко мне. А твоего отца нет в живых, — закончила она таким будничным тоном, что по спине Роуз побежали мурашки. — И теперь ты знаешь, что я отсутствовала примерно пять лет, что я была во Франции и выполняла какую-то работу с нумерологами, что впоследствии привело меня в сферу законодательства. Это всё, правильно?

Роуз молча кивнула. Некоторое время две женщины стояли друг против друга в безмолвной битве характеров.

— Мамочка, я просто хочу знать, — тихим голосом проговорила наконец Роуз. — Мне хочется узнать тебя как человека, как друга, если угодно. Мне бы хотелось думать, что я достаточно взрослая, чтобы этого хотеть, — защищаясь, сказала она. — А папа умер, и, значит, я уже не смогу вот так же сесть и поговорить с ним. Хотя его прошлое, скорее всего, и наполовину не так загадочно, — добавила она, подходя к кухонному столу, усаживаясь и наливая себе бокал Кьянти.

Гермиона фыркнула и последовала её примеру.

— Тут есть много такого, что тебе не понравится, Роуз… такого, что тебе покажется оскорбительным.

— Думаю, я достаточно взрослая, чтобы с этим справиться.

Снова воцарилось молчание. Гермиона разложила остывающие лингвини с креветками на две тарелки. Она взмахнула палочкой, и еда снова разогрелась.

Какое-то время Роуз сидела, не приступая к еде. Может быть…

— Мама, в чём дело? Ты не хочешь, чтобы я об этом знала, или сама не хочешь вспоминать?

Рука Гермионы, держащая бокал, застыла. Она посмотрела в глаза дочери.

— Проницательно, — наконец проговорила она. — Очень проницательно. — Она сделала глоток вина, её лицо смягчилось, когда она ощутила его вкус.

Роуз последовала её примеру и тоже отпила из своего бокала.

— Мама, расскажи мне, пожалуйста. Разве тебе не хочется поговорить об этом с кем-нибудь? — тихо спросила она в последней, отчаянной попытке, подозревая, что мать ни с кем не разговаривала на эту тему много-много лет.

Лицо матери стало жёстким и оставалось таким, когда они принялись за макароны. Роуз, впавшая в уныние, уже наполовину покончила со своей порцией, когда Гермиона заговорила.

— Пожалуй, тут дело не столько в желании, сколько в необходимости, из-за причин, которые скоро… станут тебе ясны, — медленно произнесла она.

— Спасибо, — ответила Роуз, и её лицо невольно оживилось.

Мать лишь подняла бровь:

— Только помни, что ты сама себя в это втянула. Не обвиняй потом меня, когда будешь расплачиваться за своё проклятое любопытство.

Роуз рассмеялась:

— С чего мне вдруг кого-то в чём-то обвинять?

Глаза Гермионы потемнели.

— Сама увидишь. — Она помолчала. — Полагаю, прежде всего ты хочешь узнать, почему я уехала.

— Да, неплохо бы начать с этого.

Гермиона снова подняла бровь:

— Ты точно уверена, что хочешь это знать?

Роуз кивнула.

— Прекрасно, — вздохнув, согласилась Гермиона. — Это не то чтобы какая-то страшная тайна, по крайней мере, начиналось всё совершенно обычно, и ничего особенно поучительного в этой истории тоже нет; в общем, мне на самом деле нет никакого резона тебе её рассказывать, кроме твоего неуёмного любопытства. Что ж, может быть… — последние слова Гермиона прошептала так тихо, что Роуз едва их расслышала. Мать посмотрела дочери в глаза: — И я была бы очень признательна, если ты воздержишься от праведного гнева за своего отца.

Роуз, в свою очередь, в недоумении подняла бровь:

— Это ещё зачем? Вы ведь были обручены всё это время, разве не так?

Гермиона вздохнула.

— Это Гарри тебе сказал?

Роуз кивнула.

— Были ли мы обручены? — задумчиво произнесла Гермиона, подперев рукой подбородок. — Теоретически — да. На самом деле — нет.

Роуз изумлённо уставилась на неё, но быстро опомнилась.

— Так мне из-за этого нужно возмущаться?

Гермиона кивнула.

— Подозреваю, у тебя будет на это причина посерьёзнее.

Она достала волшебную палочку и зажгла шалфейную свечку, стоявшую между ними, в самой середине стола.

Роуз вопросительно взглянула на мать.

— Отгоняет злых духов… дурную карму… в общем, всё плохое, — серьёзно пояснила Гермиона. — Шалфей часто используется в ритуалах для очищения, а также известен своими целительными свойствами. Да и кстати, запах меня успокаивает. Так вот, — проговорила она. — Почему я покинула Англию…

И она начала свой рассказ.

*Лингвини (итал. linguini) – длинные, очень тонкие макароны, служат гарниром ко всему подряд. (Примеч. переводчика)

**Соус «Альфредо» - он действительно существует. Кому интересно, ищите рецепт в Интернете. (Примеч. переводчика)

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.