Это время года всегда было тяжёлым. Так было последние три года, и Гермиона не думала, что эта годовщина пройдёт по-другому. В день празднования победы над Волдемортом она, наверное, никогда не перестанет безудержно рыдать.

О да, празднования были грандиозные. В первую годовщину Министерство устроило роскошный бал, а позже его примеру последовали и знатные семьи волшебников, и организации. Мероприятий на предпраздничной неделе хватило бы, чтобы заполнить даже светский график Лаванды Браун: всевозможные частные вечеринки, публичные торжества, парады и речи. «Пророк» всегда издавал множество специальных выпусков, в том числе «исторический», где перепечатывались те немногие публикации прошлых лет, в которых кое-что действительно было предсказано правильно. И ещё издавался мемориальный выпуск, который как раз и лежал сейчас на коленях Гермионы Грейнджер.

Она сидела, скрестив ноги, на полу маленькой гостиной в своей квартире на Диагон аллее, всё ещё в пижаме, волосы в беспорядке свисали вокруг лица. Первого июня она всегда вставала рано. Это стало её собственным своеобразным ритуалом: встать пораньше, чтобы почитать мемориальный выпуск. Первым делом нужно выплакать слёзы.

Она провела рукой по обложке спецвыпуска, который «Пророк» оформлял в виде буклета. На первой странице всегда была одна и та же фотография: общий план Хогвартса, над территорией клубится дым, в небе — медленно тающая Тёмная метка. Она сглотнула и перевернула страницу, зная, что сейчас увидит множество фотографий, её будут приветствовать и махать ей руками изображения, расположенные от начала к концу в хронологическом порядке смерти этих людей.

Берта Джоркинс. Бартемий Крауч-старший. Седрик Диггори.

Амелия Боунс. Эммелин Вэнс. Сириус Блэк.

Игорь Каркаров. Альбус Дамблдор.

Чэрити Бербедж. Грозный Глаз Грюм. Тед Тонкс.

На третьей странице вставлена маленькая фотография Гарри с Добби, всегда вызывавшая у неё новые потоки слёз.

Она открыла четвёртую страницу, заранее зная, что там будет.

Фред Уизли. Рем Люпин. Нимфадора Тонкс. Колин Криви... ещё много-много других.

И на последней странице тёмный снимок Северуса Снейпа, с заголовком наверху: «ВЕРНЫЙ ДО КОНЦА», а под ним надпись «Пропал без вести в бою. Предположительно погиб».

Не погиб, твердила она мысленно, не отрываясь глядя на фотографию. Не погиб.

— Где же вы? — вслух спросила она, сама себе удивляясь. Она сидела перед раскрытым буклетом, лежавшим на полу, опершись локтями в колени, запустив пальцы в волосы, и смотрела на тёмную, странно неподвижную фотографию своего таинственного бывшего профессора.

Я видела, как вы умерли, яростно думала она. Я видела, как вы умерли, и я вернулась за вашим телом, а его там не было. Наверняка вы живы. Где-то далеко. Где-то там, в эту самую секунду, вы живёте, дышите, работаете…

Я найду вас.

Она положила подбородок на руки, тяжело дыша. Это был ещё один её тайный ритуал, который она скрывала от всех, кто её знал. «Пророк» может печатать какую угодно чепуху о том, что Снейп «предположительно погиб», и, конечно, утверждение Гарри, что профессора действительно укусила Нагини и он истёк кровью у него на глазах, было не в её пользу. Но его тела там не было. Она сама это видела: она пришла с Минервой в Визжащую хижину забрать тело Снейпа… тело, которого там не было. Теории о том, куда оно делось, были в лучшем случае нелепы и, по мнению Гермионы, не стоили того, чтобы их слушать. Предположение Рона, что тело, может быть, просто «исчезло», даже Гарри вывело из отрешённой задумчивости, которую он напускал на себя всякий раз, когда упоминалось имя Северуса Снейпа.

— Это полный бред, Рон. Даже я не верю, что оно исчезло, — довольно резко проговорил Гарри, к удивлению друзей.

— Гермиона! — жалобно обратился к ней Рон. — А ты не думаешь, что он, может быть…

— Заколдовал собственное тело так, чтобы оно исчезло, когда остановится сердце? — Гермиона скептически подняла бровь. — Чепуха, Рональд, полнейшая чепуха. Я знаю, что ты можешь выдумать что-нибудь получше.

Оба парня старались пропускать мимо ушей её настойчивые уверения, что Снейп жив. Действительно, факты, свидетельствующие об обратном, казались неоспоримыми. Ведь она, в конце концов, сама была с Гарри в хижине, когда Нагини укусила Снейпа; она видела, как он передал Гарри свои воспоминания (если это не поступок умирающего, то что тогда?), слышала, как дрогнул всегда такой выдержанный голос Снейпа, когда он попросил Гарри посмотреть ему в глаза. Гермиона, которая в тот момент была совершенно растеряна, теперь поняла. Он хотел умереть, глядя в глаза, так похожие на глаза Лили Эванс… ещё один поступок, который можно истолковать как последнее желание умирающего.

Но разве не могли быть все эти действия частью по-слизерински тщательно разработанного плана, дымовой завесой инсценированной смерти? Гермиона оцепенело покачала головой. Ей никак не удавалось избавиться от этого неясного сомнения…

Она знала: Гарри верит, что Снейп мёртв — профессор был человеком чрезвычайно замкнутым, и передача воспоминаний означала почти наверняка, что он действительно умирает. Если не Гермиону, то Гарри это, во всяком случае, убедило.

— Да разве имеет значение, куда девалось его тело, Гермиона? Какая разница? Бог ты мой, он же передал мне свои воспоминания! Он меня ненавидел, терпеть не мог, но отдал мне самое… драгоценное, что было в его памяти. На пятом курсе я как-то раз случайно увидел одно его воспоминание, и ты помнишь, как он от этого взбесился! Думаешь, он бы отдал мне их все там, в хижине, если бы у него оставалась хоть малейшая надежда выжить? — твердил ей Гарри летом после того рокового июня. — Тела нет, но нет и доказательств, что он жив. А если и жив, то в магической Британии его давно и след простыл.

— А ты бы на его месте остался? — тут же налетела она на него. — Пусть с него сняты все обвинения, что ему, может быть, и не снилось, пусть он помилован, всё равно, разве ты хотел бы вернуться к жизни, которую оставил в прошлом? Вечная борьба, жизнь двойного агента, нельзя никому доверять, кроме одного человека, да и того нет в живых, и убить его пришлось тебе… знать, что все, кого ты любил, кому больше всех верил в этом мире, мертвы! Хорошенькая жизнь, чтобы к ней возвращаться!

— Гермиона, он сам выбрал такую жизнь! — орал в ответ Гарри. — И он мёртв! Смирись с этим!

Если бы Гарри и Рон узнали, что она последние три года усердно разыскивает своего бывшего профессора, они бы почти наверняка подняли такой крик, каких ещё не слышала Диагон Аллея. Вся улица остолбенела бы от этого крика… тем более что он исходил бы от всеми обожаемого «золотого трио».

Она вздохнула, поднялась на колени и встала. Взяв с пола буклет, благоговейно положила его на кофейный столик возле камина. Сегодня придёт Джинни — она не любит проводить эти годовщины с семьёй, и Гермиона, честно говоря, не могла её за это винить. Подруга потеряла брата, которого до сих пор горько оплакивали. Гермиона была достаточно об этом наслышана, чтобы знать, что ожидает сегодня клан Уизли. Вся семья соберётся в «Норе». У Артура будет одна забота — успокаивать свою безутешную жену, а Билл, Джордж, Флёр, Анджелина, Рон и Гарри отправятся полетать: в день годовщины все старались окружать вниманием Джорджа, даже больше, чем Молли. Когда они вернутся, их встретит Чарли, радостно изображающий доброго дядюшку для Виктуар и маленького сынишки Перси и Пенелопы. Перси с Пенелопой закажут превосходный обед, который будет ждать на кухне, полностью готовый и сервированный.

А Джинни будет сидеть у Гермионы, перелистывать мемориальный буклет, поглощать шоколад и неумеренное количество сливочного пива. Когда время подойдёт к четырём часам, придёт Гарри, готовый забрать Джинни обратно в «Нору» на обед. Он пригласит и Гермиону, как делал это всегда, но она откажется. А позже тем же вечером явится Рон, они будут пить вино, есть поздний ужин, а потом заниматься любовью до бесчувствия, движимые горем и желанием забыть. Это будет просто потрясающе. Как всегда.

Но почему-то она никогда не ждала этого вечера.

Отбросив эти мятежные мысли, она прошла на кухню и достала из холодильника пакет кофе тёмной итальянской обжарки. Ей нужно встряхнуться, вывести себя из полубессознательного состояния, а кофе тёмной обжарки всегда справлялся с этой задачей.

Ты ещё ни разу меня не подводил, думала она, насыпая кофе в бумажный фильтр. Так что не вздумай подвести меня сейчас.

*

— Это, наверное, лучший кофе, который я пила в жизни, притом что я вообще не люблю кофе, — сказала Джинни, отпив из тёмно-красной кружки и причмокнув губами. Гермиона посмотрела на подругу и просияла.

— Я знала, что когда-нибудь обращу тебя в свою веру, — проговорила она с широкой улыбкой на лице, внутренне торжествуя. Казалось бы, это мелочь, но Гермиона уже который год предлагала подруге кофе. То, что та наконец согласилась, да ещё и высказала своё одобрение, было больше, чем она могла ожидать.

Особенно после того, как Джинни пришла поздно и вдобавок в паршивом настроении. Кто-нибудь из клана Уизли всегда умудрялся вывести её из себя к тому моменту, когда она «бросала» свою семью, как изволила деликатно выразиться Молли в самый первый год.

Девушки сидели по-турецки на полу Гермиониной гостиной, у обеих был такой вид, как будто они только что встали с постели, хотя было уже почти три часа дня. Их волосы были растрёпаны, одежда слегка помята, и на щеках у обеих виднелись еле заметные следы дорожек от слёз. Мемориальный буклет уже давно перекочевал в ящик стола, где лежал вместе со своими предшественниками, девушки выплакали все слёзы, поделились воспоминаниями и приступили к четвёртой части своего традиционного ритуала — кофе и шоколад. Гермиона сварила ещё порцию итальянского кофе после того, как сама прикончила первую, и Джинни, к её удивлению, тоже захотела попробовать.

— Довольно необычно, что тебе понравился кофе тёмной обжарки, если ты вообще его не пьёшь, — заметила Гермиона, отпивая из своей чашки.

— Потому что он такой тёмный? — спросила Джинни с лукавой ухмылкой.

— Ну да, — усмехнулась Гермиона. — Его нельзя назвать лёгким или сладким в обычном смысле слова.

— Нет, в нём есть какая-то сладость. Очень богатый, деликатный вкус, — отметила Джинни.

— Конечно, это же итальянский. Он самый тёмный из всех сортов тёмной обжарки, и самый крепкий, но в нём действительно есть едва уловимая сладость, которой нет в других.

— Какие ещё сорта ты любишь? — спросила Джинни.

— Я люблю, чтобы вкус кофе был… богатый, утончённый, крепкий, но с лёгкой сладостью, которая может… незаметно проникать в твои чувства, — начала Гермиона, и уголки её губ слегка приподнялись в улыбке. — Венская обжарка тёмная, но её вкус, надо сказать, довольно мягкий и очень богатый. Очень хороший. Французский — самый популярный кофе тёмной обжарки, но мне он не нравится, он мне кажется слишком пряным, хотя его тонкая текстура неплоха. «Портофино» — тоже итальянский, это смесь сортов из Южной и Центральной Америки; он довольно крепкий, поскольку это тоже тёмная обжарка, но у него замечательно лёгкий вкус. — Гермиона пожала плечами. — Наверное, это больше, чем ты хотела знать, но в целом я веду к тому, что больше всего люблю итальянский.

Джинни улыбнулась.

— Ох уж этот твой кофе! Это, знаешь ли, совсем не по-английски, тебе не кажется?

— Да я и чай люблю, — возразила Гермиона, притворяясь обиженной. — Просто предпочитаю кофе. Чай не даёт такого кайфа, и вообще он мне кажется жидким и совсем неинтересным.

— Ну конечно, ведь ты любишь, чтобы напиток был утончённый, богатый, деликатный…

— У тебя это звучит, как будто я выбираю спутника жизни по объявлению в маггловских газетах, Джин! — рассмеялась она.

— А что, нет?

— Делать мне больше нечего!

Джинни пожала плечами, хотя выражение её лица было весьма двусмысленным:

— Можно ведь просто смотреть, но не связываться. Это описание уж точно не относится к моему братцу — он не богатый, а что касается утончённости и деликатности, так этого в нём и близко нет.

Гермиона подняла брови:

— И никогда не было, да я ничего такого и не ожидала. — Но хочу ли я…

Джинни немного помолчала.

— Ты вообще уверена?

Гермиона сделала резкий вдох. Тон Джинни был небрежный, но взгляд — острый, пронизывающий, как у легилимента, допрашивающего свидетеля. Гермиона, конечно, знала, что в её разум никто не вторгается и что Джинни, конечно, не владеет этим искусством (пока), но тем не менее была настороже. Какую игру она ведёт?

— Уверена ли я? В чём? — без всякого выражения спросила она, стараясь, чтобы её голос оставался спокойным.

— Помолвка, — машинально проговорила Джинни, по-прежнему не отрывая глаз от лица подруги. — Ты уверена, что это не слишком скоро?

Вот чёрт.

Они с Роном уже несколько месяцев как обручились, и у Гермионы создавалось отчётливое ощущение, что кое-кто из её друзей этого не одобряет. А именно Джинни и Луна. Луна взялась за неё в первую же неделю и задавала всякие вопросы — вопросы, каких впору было ожидать от Джинни. Это слишком скоро, вам нужно пожить отдельно, пусть сначала определится ваше будущее…

Короче, полнейшая чушь.

Гермиона представить себе не могла, почему Джинни против — как-никак она, Гермиона, обручена с её братом. Но теперь, похоже, всё выяснится.

Что там она спросила? Почему так скоро?

Отлично. Она знает, что на это ответить.

Она сделала медленный вдох и собралась с мыслями.

— «Слишком скоро»? Ты это о чём? Мы дружим уже десять лет, и твоя мама говорит, что мы с самого начала были «предназначены» друг для друга. И прошло уже три года после окончания школы, и все эти три года у нас были настоящие, серьёзные отношения. Ему двадцать, мне двадцать один, с работой мы оба определились, отлично ладим друг с другом, так что признаюсь тебе, Джин: мне непонятно, откуда ты взяла, что это «слишком скоро», — проговорила она, стараясь, чтобы её голос не звучал язвительно.

— Да нет, Гермиона, оставь ты в покое свою — безупречную — логику. Давно ты прислушивалась к своему сердцу? — спросила Джинни и откинулась назад, опершись на руки.

Скорее бы уж она покончила с этой белибердой и перешла к сути дела.

Гермиона натянуто улыбнулась, пытаясь скрыть беспокойное, тошное замирание в желудке.

— Джинни, я что, недавно что-нибудь такое говорила, что заставило тебя поверить, будто я не люблю твоего брата? Потому что ничто не может быть дальше от истины.

— Да нет, — тут же согласилась Джинни. — Ты любишь Рона, и Рон любит тебя. Но я не вижу никаких признаков, что вы влюблены друг в друга … пока.

Гермиона открыла рот, чтобы возразить, но Джинни опередила её:

— А то, что вы спите друг с другом, вовсе не значит, что вы влюблены.

Гермиона закрыла рот. Джинни наградила её нахальной улыбкой, говорящей «я знаю, что я права».

— Ну надо же! — произнесла Гермиона, стараясь перевести дыхание. — Не думала, что придёт тот день, когда Джиневра Уизли будет пытаться отговорить меня выходить замуж за её брата.

— Я не пытаюсь тебя отговорить. Я уговариваю тебя подождать. Тут есть разница.

Гермиона вздохнула.

— Зачем ждать, если мы и так знаем, что поженимся?

— Потому что сначала нужно через многое пройти! И дело не только в том, чтобы определиться с карьерой, — проговорила Джинни, прислонясь спиной к креслу и держа обеими руками кружку дымящегося кофе. — У вас будут ссоры, всякие вопросы, которые нужно решать… Все знают, что вы хорошо ладите как друзья, может быть, вы даже подходите друг другу в постели — этого я, честно говоря, и знать не хочу, но разве всё это означает, что у вас сложится совместная жизнь?

— Да, — не задумываясь, ответила Гермиона. — Мы хотим от жизни одного и того же…

— Чего? — требовательно спросила Джинни. — Вот, скажем, Рон хочет семью.

— Так и я тоже!

— Но он-то хочет семью немедленно. А ты готова начать рожать в первый же год после свадьбы?

— Ну… нет, — запнувшись, произнесла Гермиона.

— Тебе сначала хочется попутешествовать, правильно? Ты всегда мечтала пожить немного в Европе. Думаешь, Рону это понравится?

— Он потерпит, — честно заявила Гермиона, глядя Джинни прямо в глаза и в свою очередь говоря ей взглядом «я знаю, что я права».

— Конечно, он потерпит, — помедлив, мягко произнесла Джинни. — Он будет ждать тебя. Он уверен, что ты для него единственная на свете.

Значит, подразумевается, что я вовсе не уверена, что Рон для меня единственный на свете.

Гермиона вздохнула.

— Я люблю Рона, — сказала она. Но влюблена ли я в него? Гермиона прогнала эту мысль из головы, но не раньше, чем та успела отразиться на её лице. Она с упрямым видом уставилась в пол.

— Гермиона, никто не сомневается в вашей любви и преданности друг другу. Вы лучшие друзья, это всем известно.

— А разве каждая девушка не мечтает выйти замуж за лучшего друга? — быстро спросила Гермиона.

— Ну знаешь, за тебя бы я замуж не вышла, моя милая; готова спорить, что мы бы не подошли друг другу в постели, — невозмутимо произнесла Джинни, отхлёбывая кофе.

Гермиона расхохоталась.

— Ну ладно, кто не мечтает выйти за лучшего друга противоположного пола? — подчеркнула она.

Джинни пожала плечами.

— Для меня это, наверное, Невилл, и это, надо сказать, был бы полный кошмар.

— Но мы с Роном — пара, Джин, и мы умели прекрасно — ну, в основном прекрасно, — действовать сообща больше десяти лет. Не каждому повезёт найти такого партнёра, — настаивала Гермиона, стараясь подавить сомнения, нараставшие у неё в душе — нараставшие с тех самых пор, как Рон сделал предложение. Навязчивый голосок, твердивший «Постойте! Мне нужно больше времени!» , звучал громче с каждой секундой…. Проклятье! И зачем только Джинни понадобилось высказывать свои соображения?

— Да, то, что есть между вами — это прекрасно, я не спорю, — согласилась Джинни, выведя Гермиону из её внутреннего смятения. — Но обрести совместимость, которая превыше дружбы… когда ваше единство переходит границы привычного мира и ведёт в неизвестность, но ты всё равно стремишься к этому… когда находишь глубину понимания на духовном уровне; когда вас так сильно притягивает друг к другу, что невозможно вынести даже мысли о разлуке; когда находишься с ним в одной комнате и чувствуешь как бы магнетическую связь… это совершенно другое чувство. И вот этого, я думаю, у вас с Роном как раз и нет, — тихо договорила она, глядя подруге прямо в глаза.

Гермиона отвела взгляд и уставилась в свою кофейную чашку.

— Напоминает какую-то одержимость.

— Или влюблённость.

— Ну, не могут же все быть, как вы с Гарри. От любви все хотят разного, Джин.

— Ты думаешь, что тебе нужна любовь-дружба. Ты думаешь, что тебе нужен Рон. Может быть, это и так. — Джинни пожала плечами. — Но мне кажется, что тебе нужно что-то совсем-совсем другое.

— То, что нам нужно, и то, чего нам хочется — совсем разные вещи, Джиневра, — тихо произнесла Гермиона.

— Вот-вот, обычно так говорят, когда хотят сказать, что человек должен ставить необходимость выше своих желаний… так почему же ты так упорно ставишь именно это желание превыше всего остального? Думаешь, ты не создана для Великой Страсти? — участливо спросила Джинни.

Нет, не думаю.

Гермиона вздохнула.

— Джинни, я же мозг. Я книжный червь. Я «ботаник», я трудоголик… — Она усмехнулась и замолкла. — Не очень-то типичные признаки человека, созданного для Великой Страсти, если ты понимаешь, о чём я. — Она вздохнула. — И зачем мы вообще ведём этот разговор? Мы с Роном поженимся в течение года.

— Неужели? Вы до сих пор не назначили дату. И когда я говорю «вы», я имею в виду тебя, Гермиона. Рон бы хоть завтра помчался под венец, если ты его попросишь.

Она сделала резкий вдох. Да, Рон был двумя руками за то, чтобы плюнуть на всё и пожениться немедленно. И как сказала Джинни, это значило бы, что не пройдёт и года, как у них родится ребёнок. Чёрт побери, она пока ещё не хочет становиться матерью!

— Ты сказала, что пытаешься убедить меня подождать, Джин, но чем дальше, тем больше мне кажется, что ты считаешь, что нам с Роном нужно просто расстаться.

Джинни пожала плечами.

— Я только пытаюсь тебя немного образумить, пока ты ещё не выскочила замуж и не совершила ошибку.

— Выйти за Рона — это ошибка?

— Выйти за Рона сейчас безусловно было бы ошибкой. Может быть, позже у вас всё получится. — Она вздохнула. — А может, и нет. По-разному может выйти. Но я действительно считаю, что тебе предстоит ещё долгий путь, чтобы разобраться в себе, прежде чем ты всё бросишь, свяжешь себя с моим братом и подаришь миру ребёнка. Ты будешь хорошей женой и матерью, Гермиона, только, может быть… немного позже.

Несколько минут обе сидели в молчании, обдумывая сказанное.

А если она права? Сегодня я едва ли вообще хоть раз вспомнила о Роне… Великая Страсть — это явно не про нас… Влюблена ли я в него? … Ох, пропади оно пропадом!

Хватит, Гермиона. Хватит.

— Кого ты пытаешься уберечь, Рона или меня? — ровным голосом обратилась она к Джинни.

— Я пытаюсь уберечь вас обоих, но он всё равно не стал бы никого слушать, в основном потому что моё беспокойство по большей части касается именно тебя, и что именно тебе надо подождать.

— Значит, Рон готов к браку? — спросила Гермиона.

Джинни рассмеялась.

— Да он родился готовым к браку. Он просто пропадёт, если его предоставить самому себе.

Гермиона не смогла сдержать смешок:

— Это точно!

Джинни наклонилась вперёд и оперлась локтями в колени:

— Ты просто подумай об этом, ладно? Я буду очень рада, если вы поженитесь, но не хочу, чтобы вы женились потому, что тебе кажется, что ваши отношения могут привести только к этому.

Гермиона медленно кивнула. Подумать. Конечно, я могу подумать.

— Я… ценю твоё мнение, Джин. Потрясающе объективно, если учесть, что Рон твой старший брат.

Джинни пожала плечами.

— Я же его люблю, а значит, хочу того, что для него будет лучше. Тебя я тоже люблю и хочу того, что будет лучше для тебя. В общем, я думаю, что жениться прямо сейчас — это не лучший вариант для вас обоих. Но хватит уже об этом, ты просто поразмысли как-нибудь на досуге. А семье Уизли ты и так уже не чужая. И для Гарри ты практически как сестра, так что мы с тобой в любом случае будем родственницами.

Гермиона улыбнулась.

— Он уже сделал предложение?

Джинни закатила глаза.

— Скорее бы уж делал!

— Сделает, если понимает, что для него лучше.

— И если не хочет быть импотентом до самой брачной ночи, — на полном серьёзе заявила Джинни. — Думаю, он ждёт, когда я закончу стажировку в Министерстве, но ведь это ещё целых полтора года, а если он заставит меня столько ждать, то нашей сексуальной жизни придёт… — она чиркнула себя пальцем по горлу. — А ему, я думаю, это не очень понравится, так что, наверное, это самый лучший стимул, чтобы он поднял свою задницу и двинулся в ювелирный магазин.

— А что, летучемышиный сглаз не помогает? — поинтересовалась Гермиона.

Джинни покачала головой.

— Он здорово научился его отражать.

Гермионе не хотелось знать, почему Гарри так хорошо научился его отражать. И если на то пошло, ей ничего не хотелось знать о сексуальной жизни Гарри и Джинни. Или о грозящем ему отсутствии таковой.

Едва она успела открыть рот, чтобы сменить тему, как услышала, что Джинни её опередила, вот только слова, которые она произнесла, оказались совсем не те, каких ожидала Гермиона.

— Это что, сова Виктора? — недоверчиво спросила Джинни, показывая на окно.

У Гермионы практически отпала челюсть, когда в комнату стремительно влетела красновато-бурая сова и уронила ей на колени письмо.

— Спасибо…, — начала Гермиона, но сова, не дожидаясь ответа, вылетела в окно.

— Виктора? — повторила Джинни. Вид у неё был немного взбудораженный, нетерпеливый и вообще, на свою беду, слишком хитрый.

Гермиона кивнула.

— Да. Я уже несколько месяцев ничего от него не получала; интересно, по какому это случаю.

— Ну ладно, давай читай, а мне надо в туалет, — проговорила Джинни, нехотя поднялась с пола и, расправляя одежду, двинулась в коридор.

Гермиона разорвала конверт и вынула коротенькое письмо. Что ж, ведь это Виктор. Его письма всегда короткие.

Гермиона!

Я надеюсь, что эта сова застанет тебя в добром здравии в день годовщины вашей победы. Надеюсь, что ты не очень много плакала; помни, что жертва твоих друзей была не напрасной. Я знаю, что ты сегодня плакала, точно так же как знаю, что сейчас ты пьёшь кофе (итальянский? или, может быть, венский?), и хочу, чтобы ты знала: я всегда о тебе думаю.

Я в последнее время и правда много о тебе думал — на этой неделе я кое-кого встретил, и это напомнило мне о тебе. Мы были в Париже, играли против «Парижских пистолей» в полуфинале Кубка мира и по пути со стадиона домой всей командой остановились выпить в одной деревушке. Эта деревня (называется Капуа) в часе или около того пути от Парижа, очень уединённая, в стиле настоящего старого волшебного мира. В общем, ты ни за что не угадаешь, кого я встретил там в кафе! Северуса Снейпа! Он, видимо, принёс какое-то зелье для нашего тренера (он двоюродный брат Игоря, а Игорь со Снейпом были друзьями, как ты помнишь). Я был так рад видеть его живым, Гермиона, так рад! Я слышал много разных предположений: и что он жив, и что он мёртв, и что он в Чистилище… столько идей, столько вопросов, и вдруг вижу его в кафе, живого и здорового, да ещё и в общественном месте! И совсем близко от Парижа (он сказал, что делит своё время между Парижем и Капуа). Кто бы мог подумать? Мы немного поболтали — он ведь был хорошим другом Игоря, и был со мной очень любезен. Для меня это, конечно, был шок, но и большая радость. Он работает в Париже, не сказал, чем именно занимается, да я и не ожидал, что он станет об этом рассказывать.

Я знаю, ты надеялась, что он всё ещё жив, и подумал, что надо тебе рассказать. Вот видишь? У нас сегодня праздник!

Скоро я буду проездом в Лондоне и надеюсь тебя увидеть.

Твой Виктор

Она прижала ладони ко рту, глаза были расширены от радости и потрясения.

Он жив! Слава Мерлину в небесах, он жив!

Она не ждала, что по щекам опять польются слёзы, но они полились. Её охватило чувство собственной правоты… правоты оттого, что её догадка была верна… радости оттого, что он действительно жив и, по-видимому, благополучен… и необъяснимое чувство облегчения. Словно мир каким-то образом снова стал правильным, уменьшилась боль от того, что было разрушено Войной… словно она уже не стоит на краю и для неё появилась… надежда.

У Гермионы так сильно сжалось сердце, что она прижала руки к груди. Париж. Он в Париже. Он близко — совсем близко…

Слёзы всё текли, дыхание участилось, сердце билось, как будто она пробежала целую милю за минуту.

Я отправляюсь в Париж.

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.

— Так ты сбежала в Париж, пока Джинни была в туалете? — недоверчиво спросила Роуз, потрясённая рассказом матери. Она взяла свой бокал с вином, залпом осушила его и облизала губы.

Гермиона подняла бровь, внутренне усмехаясь над «взрослой» реакцией дочери на её рассказ.

— Да нет, конечно.

Роуз нетерпеливо, но беззвучно притопывала ногой под столом, пытаясь усвоить всё, что только что услышала. Она не знала, чему ей больше удивляться: тому, что Джинни была против этой свадьбы, сомнениям матери, её одержимости исчезновением бывшего профессора или тому, что та готова была сорваться с места в тот же миг, когда узнала, где он находится…

Или подтверждению того, что действительно существовал другой мужчина, побудивший её мать покинуть страну на пять лет. «Разобраться в себе», как же!

— Я же говорила, Роуз, что ты можешь обидеться, — спокойно произнесла Гермиона, наблюдая за бурей чувств, проносящейся по лицу дочери.

— Знаю, — отозвалась Роуз, сцепив руки на коленях. Она в упор посмотрела на мать. — И что же ты сделала, если не ушла сразу? — спросила она, вновь наполняя свой бокал.

— Я съела «Блевотный батончик».

Роуз чуть не уронила бутылку кьянти, которую держала в руке. Она уставилась на мать, пытаясь понять, не шутит ли она, и когда Гермиона спокойно встретила её изумлённый взгляд, разразилась хохотом.

— Ты… съела… «Блевотный батончик»? — переспросила она, с трудом переводя дух от неудержимого фырканья и хихиканья.

Гермиона тоже рассмеялась.

— Да, — проговорила она с улыбкой, облокотившись о стол. — Мне не хотелось никого беспокоить в тот день, вот я и съела его, пока Джинни была в туалете. Она выходит, а навстречу тут же врываюсь я, и меня начинает рвать как ненормальную, и это продолжается добрых пятнадцать минут.

— А зачем ты вообще держала дома «Блевотные батончики»? — с подозрением спросила Роуз.

— Твой отец любил, чтобы они всегда были под рукой — так, на всякий случай.

Роуз с притворным недоверием покачала головой.

— Поверить не могу. — Она помолчала. — Но как же Джинни не догадалась, что ты воспользовалась каким-то из товаров дяди Джорджа?

Гермиона усмехнулась.

— А я что, похожа на человека, который станет намеренно пользоваться продукцией «Удивительных Уловок Уизли»?

Роуз фыркнула:

— Объяснение принято.

— Вот именно. Так вот, Джинни была в полном расстройстве — она подумала, что это наш с ней разговор так на меня подействовал. В общем, она была со мной всё время, пока меня выворачивало наизнанку, а потом велела мне пораньше лечь спать. Я настояла, чтобы она ушла сразу, как только я засну. Когда она убедилась, что я крепко сплю, она отправилась в «Нору» и сказала Рону, что ему не надо ко мне приходить.

При упоминании об отце Роуз сразу посерьёзнела.

Гермиона заметила, как на лицо дочери опустилась тень, и поспешно взяла её за руку.

— И что, папа… остался дома? — тихо спросила Роуз.

— Нет, — пробормотала Гермиона. — Нет, не остался.

— Он застал твой уход?

Гермиона вздохнула.

— Сразу же, как только Джинни ушла, я принялась собирать вещи. Я понятия не имела, как долго буду отсутствовать, поэтому взяла всю одежду, косметику, довольно много книг — и научных, и для развлечения — и, конечно, письмо Виктора. — Она опять вздохнула. — Твой отец, видимо, пришёл ближе к ночи. Это он обнаружил, что я исчезла.

— Ты даже записку не оставила?

Гермиона покачала головой.

— Я написала Джинни на следующее утро, потому что знала, что она будет винить себя за моё внезапное исчезновение. Я объяснила ей, что отправляюсь «разобраться в себе» и что не знаю, когда вернусь.

Роуз изумлённо уставилась на неё.

— И ты думала, что они так легко это воспримут?

— Джинни винила себя, — отрывисто проговорила мать. — Наверняка она подумала, что это выговор, который она мне устроила, побудил меня уехать… ну не знаю, в одиночестве или с рюкзаком по Европе с какими-нибудь незнакомыми волшебниками, или мало ли что ещё. Так что я ей написала, что я во Франции, в безопасности и не знаю, когда вернусь.

— А папе или Гарри ты не написала? — прошептала Роуз, немного подавленная.

Гермиона приложила руку к сердцу, как будто сама ощущала страдание Роуз.

— Я жалею, что не написала им в первую неделю. Ну а если не написала сразу, то... в общем, я решила вообще не переписываться с ними всё время, пока меня не будет.

— Но ведь это папа обнаружил, что тебя нет, — тихо, но настойчиво произнесла Роуз.

— Он страшно волновался, — подтвердила Гермиона. — Я потом умоляла его простить меня за это... Тогда, в юности, я принимала его любовь как что-то само собой разумеющееся.

— Ты любила другого.

— Нет.

— С отцом ты была… холодной… бесчувственной, а стоило намекнуть, что тот тип в Париже, и ты — ты, моя мать, Гермиона Грейнджер, примерная ученица, соблюдающая правила, внимательная к мнению общества — ты исчезаешь, не сказав никому ни слова, во мгновение ока, потому что узнала, где он, может быть, находится! Ты влюбилась в него ещё раньше, чем туда приехала! — воскликнула Роуз, в душе которой быстро закипали чувства.

Гермиона покачала головой.

— Да нет, вовсе нет, — терпеливо ответила она. — Ты помнишь, отец рассказывал тебе про общество ЗАД? — после короткого молчания спросила она, сменив тактику.

— Ну да, — ответила Роуз, не понимая, какое отношение имеют домашние эльфы к Северусу Снейпу.

— Понимаешь, узнать, что он жив… он стал для меня тем же, что общество ЗАД, если так можно выразиться. Да, я была немножко одержима идеей отыскать его, оправдать в глазах общества… Это было проигранное дело, Роуз, и я твёрдо решила сама его найти.

— Но ведь ты сказала, что в газетах его и так уже оправдали, — проговорила Роуз с отчётливо слышной резкостью в голосе.

Гермиона кивнула, явно намереваясь игнорировать тон дочери.

— Ну да, ведь это было через три года после Войны. Было найдено много доказательств в его пользу, не последним из которых оказались свидетельства, обнаруженные в омуте памяти Дамблдора и показания его портрета, и Гарри сделал публичное заявление о своей последней… встрече… с Северусом… — Губы Гермионы плотно сжались, как будто она произнесла ругательство.

— С Северусом? — переспросила Роуз, поднимая бровь. Она вздохнула и тяжело осела в своём кресле. — Я так понимаю, ты его нашла.

Гермиона кивнула.

— Нашла, хотя наткнулась я на него… по чистой случайности. Прошло несколько месяцев, прежде чем мы встретились.

— И что же ты… делала эти несколько месяцев? — спросила Роуз с сильно бьющимся сердцем. Она не могла удержаться от вопросов, хоть и знала заранее, каким будет ответ. В голове зазвучал голос дяди Гарри: «Она занялась там какой-то работой с нумерологами, что-то в этом роде… и это как-то привело её в сферу законодательства…»

— Ты ведь уже знаешь ответ, милая. Ты говорила, Гарри тебе рассказал.

Роуз медленно кивнула.

— Работала с нумерологами…

На губах Гермионы появилась ленивая улыбка.

— Да. Да, так оно и было.

*

17 июня 2000 года

Гермиона Грейнджер была в растерянности. Она перечеркнула то, что только что написала в маленькой чёрной записной книжке, а потом вырвала несколько последних страниц и превратила их в пепел невербальным Инсендио.

Его там не было. Проклятье, он ведь должен там быть! Все её расчёты показывали, что он должен делать покупки на Шалфейной Улице в центре магического Парижа семнадцатого июня около десяти часов утра.

А его там не было.

А ведь она искала его. Она сидела за маленьким столиком для двоих возле прелестного кафе на оживлённой улице в центре магического Парижа — просидела, вообще говоря, около часа, наблюдая за движущейся в обе стороны толпой, высматривая…. Она незаметно применила всевозможные виды заклинаний — те, что помогают определить местонахождение человека, проследить его путь, и даже одно заклинание вызова. Конечно, можно было предположить, что он умеет отражать такие заклятия, но ведь он не знает, что она здесь, во Франции, и упорно его разыскивает.

То есть она надеялась, что он этого не знает.

В своё время она осторожно навела справки у двух французов, её коллег по «Святому Мунго», Филиппа и Марго. Она была уверена, что эти люди не из тех, кто станет распространяться о причине её исчезновения и о том, где она находится. Марго — хорошая подруга, такой же стажёр, как и она сама, а Филипп — приглашённый специалист, не выносивший никого из коллег и большую часть подчинённых, за исключением Гермионы, по одному Мерлину известной причине. Она улыбнулась, вспомнив свои еженедельные чаепития с крайне вспыльчивым и по-французски экстравагантным Филиппом Демером. По словам Лаванды Браун, он «слишком хорошо одевается для своего возраста, и с ним совершенно невозможно общаться!», но ведь Лаванда Браун не говорит толком по-французски и не может рассуждать о медицинских теориях Леонардо да Винчи. У Гермионы это вызывало чувство некоторого превосходства. Вот и сейчас она мысленно похвалила себя, после чего возобновила свой ход мыслей...

Она расспросила Филиппа и Марго, куда ей обратиться, если она хочет найти человека, желающего скрыться, и где искать отдел регистрации французских граждан…. Но в конце концов особой помощи от друзей она не дождалась. Марго что-то говорила о «семейных связях», но до сих пор Гермиона не встретила в Париже никого по фамилии Карон.

И главное, она до сих пор не нашла в Париже ничего хоть отдалённо связанного с Северусом Снейпом.

В конце концов, из письма Виктора можно было извлечь очень немного. Она вспомнила строки, которые давным-давно выучила наизусть: «… и вдруг вижу его в кафе, живого и здорового, да ещё и в общественном месте! И совсем близко от Парижа (он сказал, что делит своё время между Парижем и Капуа)…»

Отправляясь во Францию, она едва ли задумывалась о том, как трудно — и как дорого — окажется на самом деле отыскать своего бывшего профессора. Париж огромен, Капуа сравнительно мало — логика подсказывала, что начинать нужно с Капуа.

Только дело в том, что никто, похоже, не знал, где это самое Капуа находится. Или, скорее, никто не хотел ей говорить, где оно находится. И никакими заклинаниями его местоположение обнаружить не удавалось.

Обескураженная, она принялась искать в магическом Париже, а это было примерно то же самое, что разыскивать человека на всём пространстве маггловского Лондона. Волшебное население Британии сравнительно небольшое, и в таких местах, как Диагон Аллея, обычно собираются только волшебники-уроженцы Великобритании. Магический Париж, напротив, был огромен и, в сущности, служил местом встреч волшебников со всего континента. Это был магический город с самой богатой историей, с самым обширным тайным миром волшебников, какой когда-либо видела Гермиона, и вдобавок ко всему, здесь за одни только выходные собиралось около четырёх различных конференций, что делало поиск Северуса Снейпа ещё более трудным. Она ещё не научилась как следует ориентироваться в Париже, а французы оказались до ужаса скрытными, и ей не удалось получить никакой помощи от их Министерства по розыску частного лица.

Северус Снейп явно выбрал самый лучший город, где можно спрятаться на виду у всех.

А именно это, как полагала Гермиона, он и делал. Вряд ли Снейп стал бы сидеть в подвале и выходить только в сумерках: он живёт обычной жизнью, ведёт бизнес, появляется на людях и, конечно, проделывает всё это со своей необычайной хитростью и мастерством. Именно этим он занимался больше двадцати лет как двойной агент, а она не могла представить, чтобы он изменил свои привычки.

Она отхлебнула кофе и уныло взялась за перо, которым перед этим постукивала по столу. Она в последний раз взяла в руки листок с расчётами, чтобы сверить детали… что-нибудь, что она, возможно, упустила из вида… должно же быть хоть что-нибудь…

— Пардон, мадмуазель, но нельзя ли мне взглянуть на этот листок, что у вас в руках? — прозвучал голос у неё за спиной.

Гермиона резко развернулась на стуле и выронила свой кофе. Бумажный стаканчик упал на её глазах, и последние капли расплескались на камни мостовой.

— О, excusez-moi, Monsieur*, — Гермиона потянулась за палочкой, чтобы произнести Эванеско и убрать за собой, но господин, стоявший у неё за спиной, опередил её.

— Merci**, — пробормотала она, снова поворачиваясь, чтобы посмотреть на незнакомца, который тем временем уменьшал свою волшебную палочку до прежнего размера.

Это был высокий мужчина в чёрном, очень стильном маггловском костюме. Армани? попыталась угадать Гермиона, хотя она вообще-то не очень хорошо разбиралась в модных домах. На вид ему было за пятьдесят, лицо у него было доброе, но утомлённое. У него сохранились прекрасные волосы и борода, в которых тут и там мелькали серебряные нити. И глаза — она узнала эти глаза. Они казались очень знакомыми….

Гермиона открыла рот, собираясь заговорить на французском, когда до неё дошло, что незнакомец обратился к ней по-английски.

— Мы с вами знакомы? — подняв бровь, спросила она.

Мужчина улыбнулся.

— Пьер Карон, к вашим услугам. Фамилия должна быть вам знакома, — проговорил он, и в его ярко-голубых глазах сверкнул огонёк.

Гермиона понимающе улыбнулась.

— Я работала с Марго Карон в клинике святого Мунго… — начала она.

— Значит, вы — Гермиона Грейнджер. — улыбнулся в ответ Пьер. — Мне показалось, что я вас узнал. Газеты, вы понимаете. В Великобритании вы знаменитость, мадмуазель.

Гермиона покраснела.

— Должно быть, вы читаете «Пророк». Во французских газетах мне попадается очень мало новостей из Британии. На самом деле вы первый, кто узнал меня с тех пор, как я здесь. — И слава Мерлину, добавила она мысленно. Она помедлила. — Кем вы приходитесь Марго?

— Я брат её отца, — сообщил он. — Разрешите присесть? Расчёты, которые вы, по-видимому, выполняли, весьма изысканны.

Гермиона указала на стул напротив.

— А вы нумеролог? — с любопытством спросила она.

Он отмахнулся обеими руками, пресекая её восхищённый тон.

— Ну, не совсем нумеролог, хотя я часто использую эту методику в своей работе. Моя научная подготовка была сосредоточена в этой области, и по тому, что я мельком успел увидеть на вашем листке, ваши способности намного превосходят мои в этом возрасте.

При упоминании об её листках Гермиона замерла. Что именно он успел увидеть? Конечно, расчёты — вещь безличная, но всё же…

— Не совсем вежливо разглядывать в кафе чужие бумаги, вам не кажется, мсье Карон? — услышала она собственный голос.

Он изящно склонил голову, признавая свою ошибку.

— Прошу меня простить; это и правда было очень невежливо с моей стороны. Любопытство иногда действительно порок, мадмуазель. Но мне показалось, что я вас узнал, — проговорил он, откидываясь на спинку стула и скрещивая ноги, — и из газет, и благодаря последнему письму, которое прислала нам Марго. Там была фотография вас с ней на новогоднем празднике, а память у меня безупречная, уверяю вас.

Гермиона от души понадеялась, что это была не та же самая новогодняя фотография, какую Марго подарила ей.

Что он там сказал про безупречную память?

— У вас зрительная память, сэр? — переспросила она с любопытством, которое оказалось сильнее обиды и волнения.

Он улыбнулся и кивнул.

Никогда не встречала человека с безупречной зрительной памятью… А интересно, нельзя ли у него кое-что спросить… Нет-нет, Гермиона, остановись! Бдительность. Постоянная бдительность.

Она снова насторожилась, и Пьер это явно заметил, судя по лёгкой улыбке на его губах.

— Так вот, я подруга вашей племянницы, — заговорила Гермиона, облокотившись на столик и твёрдо встречая его внимательный взгляд. Это немного сбивало с толку — видеть глаза Марго на лице мужчины пятидесяти с лишним лет. — И мои вычисления… углублённого уровня. И всё-таки позвольте спросить, зачем вы подошли ко мне в кафе, при том, что я никак не могла знать, кто вы такой?

— Марго меня попросила, — просто ответил он.

Глаза Гермионы расширились.

— Но Марго не могла знать, что я сегодня буду в этом кафе.

— Не могла, — отозвался он, пожимая плечами. — То, что мы встретились — не что иное, как удача.

Гермиона подумала, что эта фраза звучит гораздо осмысленнее, когда произносится с французским акцентом. Она снова сосредоточилась на том, что говорил Пьер.

— …или судьба — это как вам больше нравится. Но она сказала, что вы что-то ищете и что вы потерпели неудачу, наводя справки в нашем славном Министерстве магии, — закончил он, приподняв брови на слове «славном». Гермиона фыркнула. — В общем, — заключил он, — она спрашивала, не могу ли я чем-нибудь вам помочь.

— А ваша работа может быть полезной для моего поиска? — поинтересовалась Гермиона, понимая, что Марго, видимо, сказала своему дяде, что она, Гермиона, ищет что-то, а не кого-то.

Спасибо, дорогая, произнесла она мысленно.

— Я работаю в сфере охраны порядка и расследований, мадмуазель, — пояснил Пьер. — У нас частная фирма, использующая передовые методики нумерологии, прорицания и некоторые другие приёмы, чтобы предсказывать местонахождение людей, вероятность совершения преступления в заданном месте, ну и прочие… частные проблемы.

У Гермионы закружилась голова при мысли о таких широких возможностях.

— Итак, я хотел нанести вам неофициальный визит и предложить свои услуги для вашего поиска. Вы подруга Марго, а Марго моя любимая племянница, — просто проговорил он, давая понять, что его решение окончательно.

— Марго единственный ребёнок в семье, скорее всего, она ваша единственная племянница, — с улыбкой произнесла Гермиона.

Пьер рассмеялся.

— Всё равно, она милая девочка — то есть, простите, милая девушка — и я уверен, что даже если бы у меня были ещё племянницы, то она была бы любимой.

Гермиона снова улыбнулась. Ей стало спокойно — в первый раз после того, как Пьер подсел к ней.

— Так вы хотите мне помочь?

Он кивнул.

— И предложить вам работу.

Если бы в это мгновение она пила кофе, то непременно бы закашлялась и обрызгала собеседника. Поскольку она ничего не пила, оставалось только во все глаза уставиться на человек, сидящего напротив.

— Что, простите? — переспросила она, с недоверием покачивая головой.

— Я собирался всего лишь представиться и предложить услуги своей фирмы, но когда я увидел вычисления, которые вы делали…. — Он прищёлкнул языком. — Впечатляюще, мадмуазель Грейнджер. Весьма впечатляюще, особенно для девушки, которая последние три года трудилась в области медицины — области, явно не предполагающей тренировку в искусстве высшей нумерологии. И я знаю наверняка, что в учебной программе Хогвартса нумерологии уделяется не самое большое внимание по сравнению с другими европейскими школами, так что я прихожу к выводу, что большую часть своих знаний вы освоили самостоятельно и, что ещё важнее, у вас природная склонность к этой практике.

— Работу? — спросила она почти шёпотом.

Конечно, она получила разрешение от родителей продолжать свой поиск, но их щедрость не беспредельна, а работу в «Святом Мунго» она потеряла давным-давно….

Какое-то мгновение Пьер молча поглаживал бороду.

— Да, — проговорил он. — Давайте сделаем так. Приходите в фирму завтра утром — я могу сам вас подвезти — поговорите с моими партнёрами, кое с кем из сотрудников, и тогда вы получите представление о том, подойдёт ли вам это место.

— А это секретное учреждение? — спросила Гермиона, у которой в голове возникли образы фирм, занимающихся частными расследованиями, из маггловских фильмов.

Пьер пожал плечами.

— Хм, — произнёс он. — Это частная консультантская компания. Мы не связаны с правительством, мадмуазель. Просто люди, которых наняли для выполнения определённой задачи.

— И какие у вас задачи? — продолжала она спрашивать, чувствуя, что в ней нарастает подозрение. Наёмные убийцы? Нет уж, спасибо.

Пьер рассмеялся.

— Марго говорила, что вы склонны мыслить политически. И этически, — добавил он. — Я уверяю вас, мадмуазель, что мы… как это у вас говорится? Хорошие парни, — нашёлся он с ответом. — Или, в самом худшем случае, ни хорошие, ни плохие. Мы не работаем на тёмных волшебников, и нас не спонсирует правительство. Мы очень внимательно подходим к выбору своих клиентов.

— Значит, на ваши услуги есть спрос?

Он утвердительно кивнул.

— И весьма неплохой.

На этом Гермиона поняла, что тема закрыта.

Пьер поднялся.

— Марго взяла на себя смелость дать мне адрес вашей квартиры. Завтра в три часа вам подходит?

Гермиона молча кивнула, снова прокручивая в голове всё, что услышала за последние минуты.

— Да, — обретя голос, проговорила она. — Да, подходит.

Пьер, в свою очередь, кивнул. Она встала и пожала ему руку на прощание.

— Я понимаю, что за последние несколько минут обрушил на вас гору информации, мадмуазель Грейнджер. Я мог бы извиниться, но с таким талантом, как ваш, вас в любом случае очень охотно взяли бы на работу, и я думаю, вам очень понравится работать в моей фирме.

— Значит, Марго дала мне блестящие рекомендации? — улыбаясь, спросила Гермиона.

Пьер улыбнулся в ответ.

— Да, — в его голосе звучало колебание, как будто он хотел сказать больше.

— Да? — переспросила Гермиона, вопросительно наклонив голову. — У вас есть ко мне ещё какой-то вопрос?

— Марго сказала, что вы здесь по личному делу. Она сказала, что вы не хотите быть обнаруженной теми, кто, вероятно, будет вас искать, — тихо проговорил он.

Гермиона застыла на месте.

— Это правда, — так же тихо ответила она.

— Вы скрываетесь от закона, мадмуазель? Я вынужден это спросить, — добавил он, взмахнув рукой.

— Нет, — сглотнув, ответила Гермиона. — Нет-нет. Я просто… начинаю жизнь заново, только и всего. — Что ж, это был достойный ответ.

— Вы потратили столько времени на стажировку в «Святом Мунго», чтобы потом исчезнуть, никого не предупредив. Вы не станете делать то же самое здесь?

— Я даже ещё не видела ваше предприятие, мсье Карон. Вы что, меня уже допрашиваете? — спросила она тоном чуть более жёстким, чем ей самой бы хотелось.

Он вздохнул.

— Вы кажетесь мне человеком, выполняющим свои обязательства. Хотел бы я знать, что же такое случилось в Англии, отчего вы так внезапно бросили всё, ради чего трудились в «Святом Мунго».

Профессор Снейп, вот что случилось. Он снова объявился.

Но она никому не собиралась рассказывать, что она здесь именно по этой причине. Ни Джинни, ни Луне, ни Гарри, ни Рону, и уж точно она ничего не говорила Марго или Филиппу, когда расспрашивала о механизмах поиска людей во французском Министерстве.

Она даже сама толком не понимала, зачем она здесь, чёрт побери! Он уже давным-давно был оправдан Министерством… Это была её собственная навязчивая идея, её страсть….

О боже.

— Случилось? Это просто жизнь, мсье Карон. Иногда она может резко измениться, ведь так? — проговорила она после долгого раздумья.

Он кивнул, похоже, удовлетворённый её ответом.

— Может, может. Жизнь непредсказуема, верно?

Она улыбнулась.

— У меня и в мыслях не было, что я выйду из этого кафе с предложением работы, мсье. Но это случилось. Oui***, жизнь непредсказуема.

Пьер улыбнулся Гермионе, когда она протянула ему руку на прощание.

— Завтра в три часа? — спросила она.

— Я заеду, — подтвердил он.

— Merci, — сказала она с широкой улыбкой, высвобождая руку, а потом смотрела, как её собеседник вышел на улицу и аппарировал прочь.

Примечание переводчика:
*excusez-moi, Monsieur - фр. «извините меня, мсье»
**Merci – фр. «спасибо»
*** Oui – фр. «да»
Наверное, такие элементарные слова и так все знают. Привожу их перевод из чистой дотошности.

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.