С самого утра Гермиона и профессор Снейп сидели рядом в кабинете зельеварения и обсуждали ситуацию.
- Профессор, - говорила она. – Кажется, по школе поползли новые слухи. Теперь студенты поговаривают, что мы с вами тайно встречаемся каждое Рождество у меня дома. Вот точно знают, что никто не проверит, потому что никто из маглорождённых в моём районе не живёт, – и сплетничают! Почему они, интересно, никогда не говорят, что мы проводим время на вашей территории? К вам тоже вряд ли кто заглядывает на огонёк.
- Меня сильнее боятся, - отвечал Снейп, усмехаясь.
Гермиона слегка нахмурилась.
- Но по крайней мере это была бы правда… - вздохнула она. - Слухи просто раздражают... Кроме того, у вас такая замечательная библиотека! Годами бы в ней сидела!
- Ну и сиди на здоровье. А к слухам нам не привыкать. Ты вспомни, что было, когда ты училась на втором курсе! – Снейп слегка откинулся назад и стал рассматривать высокие потолочные балки, тёмные от времени. - Мне тогда в учительской МакГонагал просто прохода не давала: что это, говорит, вы, Северус, вытворяете? Соблазняете несовершеннолетних девочек? Да по вам Азкабан плачет. Все уши мне прожужжала этим. Мне кажется, я до сих пор не убедил её, что ты ходила ко мне на дополнительные занятия.
Гермиона кивнула:
- Да, помню. И с Гарри тогда было не легче. Я, конечно, умная, но не настолько, чтобы в двенадцатилетнем возрасте самой, без посторонней помощи сварить Оборотное зелье. Гарри очень славный парень, хоть вы его и не любите, однако ему в голову не пришло, что я прибегала к вашей помощи. Его даже не смутило, что я смогла проникнуть тогда в ваш кабинет якобы для воровства ингредиентов. Если бы я действительно вскрыла ваш замок, следующим этапом моей карьеры стал бы взлом главного хранилища Гринготтс-банка.
Снейп засмеялся.
- И поставила же ты меня тогда в тупик! – сказал он. - Я прямо не знал, как реагировать: сижу в своём кабинетике, никого не трогаю, ни с кем не ругаюсь, ни с кем не вступаю в преступный сговор, и вдруг входит девочка-ангелочек - волосы дыбом, в глазах мольба, - и просит за месяц научить её варить Оборотное зелье. У меня лучшие студенты на старших курсах проваливают это задание, большинство взрослых волшебников даже браться за подобные вещи побоится, а тут ты – юная чистая душа, поразительная в своём упорстве...
- … и своей непробиваемой тупости, - закончила за него Гермиона и тоже засмеялась. – А ведь я всё-таки завалила работу, помните?
Снейп покосился на неё:
- Ты про кошачий волос? Помню-помню. Я не стал уж тебе говорить тогда, но с мадам Помфри у меня был долгий разговор. Подозреваю, что она ни слову из моих объяснений не поверила и прямиком полетела к МакГонагал, стоило мне только скрыться за дверью.
Гермиона глянула на него исподлобья. В её глазах заискрился смех.
- Я бы тоже не поверила, сэр, если бы вы пришли ко мне и с места в карьер заявили, что вылили в канализацию экспериментальное анимагическое зелье и не учли, что оно может неблаготворно сказаться на здоровье и внешности девочек-подростков с растрёпанными волосами, полностью магловской наследственностью и коэффициентом интеллекта выше 150%. Тут и у Филча возникнут подозрения, не то что у мадам Помфри, к которой за тридцать минут до этого обратилась девочка-кошка.
Снейп засмеялся ещё громче.
- Помфри могла бы защитить диссертацию по анти-анимагическим зельям, если бы я не вёл лечебный процесс единолично. Знала бы ты, сколько мне пришлось сочинять для неё историй, чтобы отвлечь и заставить особо не задаваться никакими вопросами. К тому же приходилось следить, чтобы информация о моём участии не просочилась за стены больничной палаты.
- И вам это вполне удалось, сэр, - кивнула Гермиона. – Ни у одного студента не возникло сомнений, что всю эту работу проделала мадам Помфри. Ни об Оборотном зелье, ни о вас никто не обмолвился. Все до сих пор думают, что я, зазнавшись, пыталась что-то сделать со своими волосами.
Снейп легонько погладил её по голове.
- Мне твои локоны во сне снились, - произнёс он почти ласково. – То казалось, что они навсегда превратились в кошачью шерсть, то – будто я сам стал обладателем этой копны, а один раз даже привиделась кошка Филча, заросшая каштановыми кудрями. Я просыпался в холодном поту, представляешь?
- Да, здорово мы намучились, - сказала Гермиона и в ответ дружески похлопала его по руке. – Зато я получила бесценный опыт работы с мастером зелий, а это дорогого стоит.
- Хорошо бы все студенты проявляли такое рвение, - заметил Снейп, - а то от них обычно ничего не дождёшься, кроме подобострастия или зубоскальства.
- И сплетничества, сэр, - добавила Гермиона.
Они немного помолчали, а затем Гермиона как-то нехотя спросила, глядя в пол:
– Не могу понять, ну почему всех так волнует, нет ли между нами чего непотребного? Мы что, даём им повод? Тогда может быть вам стоит поактивнее критиковать меня на уроках?
- А тебе не приходило в голову, что это возымеет эффект, обратный ожидаемому?
Гермиона посмотрела на него в упор.
- В смысле, начнут думать, что между нами точно что-то есть? О Господи, профессор, ну что может между нами быть? – она в возмущении всплеснула руками и начала объяснять, будто перед ней стояли людские толпы и требовали ответа: – Мы – два совершенно не похожих друг на друга человека, у нас заметная разница в социальном статусе, более чем ощутимая - в возрасте, и гигантская – в количестве накопленных знаний! Какими ещё могут быть наши отношения, если не деловыми, в крайнем случае – дружескими? Я просто удивляюсь тем людям, которые постоянно пытаются положить нас в одну постель, а потом лезут туда следом, диктуют нам, что делать, и внимательно всё рассматривают через увеличительное стекло, - произносить это вслух ей было немного неловко, она чувствовала себя не в своей тарелке и поэтому говорила быстрее и громче, чем обычно. - Я только надеюсь, что студенты вырастут из своей глупости и оставят нас в покое.
- Хотелось бы верить, - сказал Снейп, усмехаясь на этот раз невесело, - однако вот среди преподавателей я что-то не особо наблюдаю тенденций к преодолению юношеской тяги выискивать повсюду намёки на интим. Только в отличие от студентов наши профессора зачастую ещё и подзуживают «жертву» своих домыслов.
- Да что вы! – ахнула Гермиона. – Хотите сказать, что они считают, что мы близки, и подбивают вас продолжать в том же направлении?
Снейп даже слегка развёл руками:
- А как это ещё можно трактовать? Дамблдор, встретившись со мной в коридоре или в Большом зале, всё время подмигивает и кивает в сторону проходящих поблизости девочек. Флитвик вечно порывается рассказать, каким красоткам он разбивал сердца, когда только поступил на службу. Спраут позавчера за обедом долго и нудно объясняла, какие ей встречались необычайные растения, когда она по обмену опытом летала к африканским колдунам-вудуистам, и как эти растения с пользой для себя кушают местные мужчины за сорок, если решают жениться на молоденьких девушках. МакГонагал оставила свою давнюю обиду на Трелони за то, что та предсказала ей неудачи в личной жизни, и теперь бегает украдкой к той в башню, чтобы погадать на наши с тобой отношения…
Брови у Гермионы поползли вверх от удивления. Уж кого-кого, а профессора МакГонагал она была склонна ставить на предпоследнее место среди преподавателей-сплетников. Последнего места несколько лет назад удостоился профессор Снейп (за историю с Оборотным зельем) и позиций своих не сдавал.
Снейп между тем продолжал рассказывать:
-… Что-то Трелони наворожила последний раз значительное, судя по тому, каким МакГонагал наградила меня взглядом сегодня утром. Если исходить из общей ситуации, какой она представляется большинству тайных поклонников нашей с тобой связи – а МакГонагал состоит именно в этой партии, - пророчество гласит отнюдь не то, что я тебя соблазню. Это, по мнению общественности, уже свершившийся факт, даже если он не свершился физически, потому что никуда наши отношения не могут завести, кроме как в постель. Но пророчество Трелони, очевидно, предрекает, что я тебя самым подлым образом брошу, - он покосился на онемевшую Гермиону и добавил: - Ну, или что ты меня бросишь, как вариант. За эту версию, кстати, ратует Люпин твой любимый: не далее как третьего дня он отозвал меня в сторонку и морщась начал шептать, что я должен помнить, как это будет сложно – удержать рядом с собой женщину, которая намного моложе. И стал приводить в пример себя и якобы влюблённую в него Нимфадору Тонкс.
- Боже мой, какой ужас, - пробормотала Гермиона, прижимая ладони к раскрасневшимся от стыда щекам. – Это не школа, а какой-то оплот порока и разврата, - и добавила, обернувшись к Снейпу: - Не представляю себе, как я доучусь здесь до седьмого курса. Мне сейчас кажется, что я вынуждена буду сначала получить из ваших рук обручальное кольцо, и лишь затем – диплом из рук Дамблдора, и всё это будет на одной и той же выпускной церемонии. Все выбегут из школы, снимая с себя надоевшие школьные мантии и бросая в воздух шляпы, а мы с вами просто будем срывать друг с друга одежду, и хорошо, если успеем добежать до кареты с фестралами, пока на нас ещё хоть что-то останется. А вместо шляпы я швырну в толпу свадебный букетик.
- Твой сценарий ещё в рамках цензуры, - сказал Снейп. – От меня вот, как мне кажется, ждут, что я наброшусь на тебя среди бела дня при большом скоплении народа и буквально надругаюсь над тобой. Северус Снейп и полюбовная связь с ученицей – увольте, это банально! Северус Снейп и его жертва – вот это да, это уже можно рассматривать как объективную реальность. Если б я тебя потом ещё и съел, толпа вообще была бы в экстазе.
Гермиона замотала головой.
- Но профессор! – воскликнула она. – Где мы с вами допустили ошибку? Неужели всё дело в том, что мы пикировались на публике чересчур рьяно? Мне всегда казалось, что подобные отношения никогда не наведут людей на мысли об интимной близости.
- Боюсь, что как раз это в нашем случае и навело, - вздохнул Снейп. – Противоположности часто сходятся – это во-первых, и от любви до ненависти один шаг – это во-вторых. В нашем случае совпали оба фактора.
- Но как, как, профессор? – в голосе Гермионы возмущение смешалось с удивлением. – Как, по их мнению, это могло между нами произойти? Я не понимаю, я что, должна была кинуться вам на шею в неконтролируемом порыве страсти? Или вы должны были зажать меня где-нибудь в тёмном углу и совратить?
- Много ли надо человеку, чтобы влюбиться? - задумчиво проговорил Снейп. - Некоторые падки на красоту, другие – на интеллект, третьи – на богатство, четвёртые – на славу… Продолжать можно до бесконечности. Мне кажется, что, по мнению нашего фан-клуба… а мы можем условно называть этим словом группу людей, которые жаждут побольше узнать или навыдумывать о наших отношениях, - так вот, по их мнению, ты обладаешь достаточными данными, чтобы такой человек, как я, мог загореться преступной страстью.
- Это какими ещё данными? – подозрительно спросила Гермиона.
- Ты молодая. Ты – юная девушка, а это для человека моего возраста уже может стать основной точкой опоры для развития страсти. Потом, ты же не будешь отрицать, что ты очень хорошенькая? Это тоже тебе идёт в зачёт. Что надо одинокому немолодому мужчине, чтобы потерять голову от любви? Достаточно просто повстречать юную нимфу – и пиши пропало.
Гермиона смотрела на него недоверчиво.
- Так по улицам ходят просто толпы юных дев! Чего же все встречные мужчины не кидаются на них, как удавы на кроликов?
- Я же говорю – дело в том, что я одинок, - объяснил Снейп терпеливо.
Великие массы студентов и коллег профессора пережили бы шок, услышав от него подобные интонации, но Гермиона даже бровью не повела. Снейп продолжал:
- У встречных, как ты говоришь, мужчин могут быть отношения с жёнами и подругами, а за мной, по мнению наших фанатов, такого греха не водится.
- Ну положим. А я? Чем я в вас соблазнилась?
- Да тем же самым. Я – взрослый, зрелый мужчина с солидным жизненным опытом за плечами, ветеран войны. Я всегда одинок. Я таинственно появляюсь из ниоткуда и исчезаю в никуда во время каждого урока зельеварения. За моей агрессией не может не стоять какая-то страшная тайна из прошлого. Для романтичной девушки вроде тебя я просто клад. И не только для такой девушки, как ты: ведь надо обладать всего лишь зачатками фантазии, чтобы навоображать обо мне невесть что.
Гермиона заметила:
- Если развить вашу мысль, получается, что и ваша внешность сыграла определённую роль. Наверняка вы сами не раз слышали, как вас сравнивают с летучей мышью, причём отнюдь не в уничижительном смысле. Да и лицо ваше десяти женщинам покажется непривлекательным, а одиннадцатая решит, что вы – ангел ада.
Снейп кивнул:
- Именно так все и думают. Поэтому, сама понимаешь, при таком раскладе у тебя было не очень много шансов выйти сухой из воды и не влюбиться.
Гермиона усиленно размышляла.
- Ну допустим, - сказала она. – Но ведь внешность – это ещё не всё, что делает человека личностью. Я признаюсь, что однажды пала жертвой физической красоты…
Снейп очень удивился:
- Ты про Локхарта, что ли? – уточнил он. – Вот уж не подумал бы…
- Да, сэр, и мне ужасно стыдно об этом говорить. Но это пока была единственная моя ошибка. Теперь я, завидев красивое лицо, прежде всего говорю себе: ну всё, на внешнюю оболочку ты посмотрела, теперь надо посмотреть в душу. Поэтому я и спрашиваю вас: неужели одного того, что я молодая и не уродина, а вы – таинственный взрослый мужчина экзотической внешности, достаточно, чтобы между нами вспыхнула любовь, или по крайней мере страсть?
Снейп отрицательно покачал головой:
- Нет. Я сказал тебе, что есть ещё слава, богатство, интеллект. Ты сама относишься к той малочисленной группе людей, кто любит не за внешнюю красоту, а за внутреннюю. Интеллект как раз можно отнести к этой категории. Я, в свою очередь, тоже уважаю умных людей. Вот и получается, что мы с тобой встретились, обладая обширными академическими знаниями и потенциалом для получения ещё более обширных знаний. Если рассматривать проблему с этой точки зрения, то наши отношения могли строиться на том, что я – опытный мастер, ты – способная ученица. Порой и меньшего было достаточно для возникновения привязанности.
- Ну хорошо, профессор, убедили, - немного нетерпеливо махнула рукой Гермиона. - Мне практическая сторона дела не понятна. Как, по-вашему, могли начаться наши отношения физически? У меня это просто в голове не укладывается! Я что, должна была невзначай прижиматься к вам в толпе, шествующей в Большой зал на обед? Тайком целовать ваши мантии, сданные в стирку и незаконно перехваченные мною? Украдкой хватать вас за руку, когда вы на зельеварении проходите мимо моей парты? Или просто письма вам любовные писать и подробно рассказывать, что и в каком месте своего тела я ощущаю?
К её удивлению, Снейп согласно кивнул.
- Именно так, - сказал он. – Тайно бы старалась прикоснуться ко мне. Не сводила бы с меня глаз. Писала письма, и даже, когда невозможно терпеть, прижималась бы в толпе.
- Вы шутите, да?
Он лукаво улыбнулся, взглянув на неё, а затем стал серьёзен.
- Не совсем. Думаю, если бы ты всерьёз влюбилась в меня, или же просто воспылала плотской страстью, именно так и пришлось бы тебе действовать. Ты ведь никак не сможешь дать мне понять, что ты чувствуешь и чего ты хочешь, кроме как сообщив мне об этом. А сообщить можно не только в личной беседе. Взгляды, жесты, движения, прикосновения – тоже способы передачи нужной информации, а я не такой тупица, чтобы их не воспринять. Нет ничего проще, чем коснуться руки человека, когда передаёшь ему какой-то предмет. А прикосновение можно контролировать, даже если оно длится считанные секунды или доли секунд. Ты вполне могла, вручая мне пергамент с домашней работой, словно бы невзначай погладить мою руку. А если бы ещё и в глаза мне глядела при этом, а может быть и раскраснелась бы от смущения, проигнорировать тебя я бы не мог. Другое дело, что я мог отвергнуть твоё чувство, но уж никак не пропустить его по недомыслию.
- О Боже, - сказала Гермиона. – Да ведь так какое угодно движение можно считать попыткой соблазна.
- Вовсе нет, - ответил Снейп. – Ну, дотронулась случайно, ну и что? Не вздрогнула, не отдёрнула руку, не вспыхнула от стыда, сердцебиение не участилось, дыхание не сбилось, всё тело не напряглось, зрачки не расширились… с мысли не сбилась, если в этот момент говорила что-то. Прикосновение прикосновению рознь. Наверняка всегда спешишь обнять друзей после долгой разлуки. Тогда ведь ничего внутри не обрывается?
Гермиона задумалась.
- Да, вы правы, как всегда, - признала она. – Но это, предположим, с моей стороны. Я, как неопытная девушка, впервые влюбившаяся, могла бы такое делать. Но каково могло быть ваше поведение, если бы инициатором наших отношений были вы?
- Не буду оригинален: практически таким же, - сказал Снейп после недолгой паузы. – В классе смотрел бы только на тебя, вопросы задавал только тебе, постоянно назначал бессмысленные взыскания и дополнительные занятия, хватал тебя за руки, объясняя, что ты неправильно держишь палочку, когда размешиваешь зелье в котле… Да мало ли что я бы мог придумать… Но это если бы мои чувства были искренними и добрыми, и я не испугался бы их. В противном случае всё было бы наоборот – я бы нервничал в твоём присутствии, маскировал свою любовь агрессией, отворачивался от тебя, отскакивал как ужаленный, случайно прикоснувшись, обходил тебя стороной. И никогда, кроме как глубокой ночью и в полной темноте не позволял бы себе мечтать, как получаю от тебя то, чего хочу.
- Какие-то кошмары вы рассказываете, - сказала Гермиона.
- Кошмары – это когда взрослый мужчина в действительности соблазняет несовершеннолетнюю девочку, - немного назидательно проговорил Снейп. - Те два варианта, что я тебе представил, предполагали, что я тебя люблю. Но ведь мог быть вариант, когда я просто пожелал бы удовлетворения своих плотских или, Мерлин упаси, садистских желаний. Ведь я вполне мог бы в этом случае вынудить тебя прийти на дополнительное занятие поздно вечером и что-нибудь сотворил бы с тобой прямо в классе - как-никак я сильнее тебя физически, а уж магией владею и вообще мастерски.
- Нет, профессор, это жутко. Неужели такое бывает в действительности?
- К сожалению, да. Худшее проявление вожделения из всех. Но ведь есть ещё и ситуации, когда моральные терзания доставляют не меньше страданий, и для таких ситуаций не требуется ничьего присутствия, кроме собственного…
Он замолчал.
- Вы о безответной любви? - спросила Гермиона.
Снейп ответил каким-то бесцветным голосом:
- Люди, которые пережили безответную любовь… нет, скорее – остались в живых после безответной любви, - эти люди много могли бы сказать и о садизме, и о пытках, и о муках…
Гермиона вдруг вспомнила, что случилось со Снейпом, когда он сам учился в Хогвартсе. Только что прозвучавший вопрос показался ей до невозможности бестактным. С огромным сочувствием она осторожно прикоснулась к его руке, словно дотрагивалась до внезапно открывшейся глубокой раны.
- А вам, сэр, вам было очень больно? – спросила она как можно мягче.
Снейп поднял голову и порывисто вздохнул.
- Такую боль нельзя объяснить, девочка моя. Её можно только почувствовать. Но Мерлин тебя сохрани от таких переживаний, - ответил он, глядя вверх, на потолочные балки.
«Как будто боится, что на глаза навернутся слёзы, потекут по щекам, и я увижу, как скверно стало у него на душе», - подумала Гермиона.
Но Снейп довольно легко справился с собой – недаром же он славился своим хладнокровием. Он посмотрел на Гермиону совершенно сухими глазами, чем немного её удивил, и даже улыбнулся ободряюще.
- Мне порой кажется, что постоянные попытки людей хотя бы условно переженить всех окружающих – это защитная реакция на их собственные неудачи, - произнёс он. - А может они наоборот испытывают стыд за то, что у них всё хорошо, и стремятся придумать, чем помочь другим. Есть ещё вариант, когда люди проецируют на других свои скрытые желания. Вот хотят студенты, чтобы ты пала жертвой безумной страсти, а ты можешь это воспринимать так, будто они сами готовы стать жертвами. Или, в моём случае, преподаватели тайно мечтают снова окунуться в студенческую атмосферу с её страстями, и не важно, сколько лет назад закончилась их молодость.
Гермиона кивнула.
- И тут вы правы, профессор, - проговорила она. – Но согласитесь, что это вовсе не означает, что студенты могут направо и налево болтать о вещах, которые их совершенно не касаются. А наши с вами отношения их действительно не касаются. Дай им волю, и они навыдумывают невесть что.
- А представляешь, что стало бы с этими фантазёрами, если бы они узнали, что ты действительно бываешь у меня на Рождество?
Гермиона поёжилась.
- И думать страшно, - ответила она. – Главное, что никого не волновали бы мотивы моей к вам поездки. Полагаю, что они бы не поверили своим глазам, если бы мы даже представили им записи с развешенных в вашем доме камер наблюдения…
- Это что такое?
- А, вы же не знаете… Это такие устройства, которые маглы вешают, например, в банках, магазинах, на вокзалах - чтобы следить, вдруг кто-то что-то нехорошее замышляет.
- Надо же… Чудные эти маглы… Но мысль твою я понял. Я тоже думаю, что нашим фанатам гораздо удобнее, если они доподлинно о нас ничего не знают – тем больше они смогут напридумывать.
- Всё равно это неприятно, сэр. Неприятно думать, что я, по мнению окружающих, могу поехать к вам домой только затем, чтобы заняться какими-нибудь предосудительными вещами, причём из всего списка порочных занятий, которых от нас ожидают, подготовка диверсионной операции стоит на последнем месте. Вы вообще можете себе представить, что я обнимаю вас и целую, попутно снимая одежду?
Снейп усмехнулся:
- Представить-то я всё могу…
- Нет, я, конечно, тоже могу это… Но я имею в виду – не в теории. На практике. Это всё равно, что мы бы с вами сейчас не разговаривали здесь, а Мерлин знает чем занимались. Это же полнейший нонсенс!
Снейп улыбнулся одними губами, задумчиво и как-то грустно.
- Я этого не допущу. Я слишком люблю вас, мисс Грейнджер, и слишком уважаю, чтобы позволить нашим отношениям скатиться до уровня ожидания толпы. Так что можешь не волноваться.
- И я вас слишком для этого люблю, профессор, - ответила она серьёзно.
На этот раз они долго сидели молча, думая каждый о своём. Потом Гермиона сказала:
- Знаете, мне кажется, что это было бы просто восхитительно – любить вас так, как все думают. По-моему, вы лучший человек из всех, кого я знаю, и на такую роль подходите просто идеально. Наверное, я была бы безумно счастлива просто посидеть с вами рядом, положив голову вам на плечо, и чтобы вы меня обняли и слегка баюкали… - и вдруг добавила просительно, словно размечталась и забыла обо всём: - Можно я один разочек так сделаю?
Снейп не ответил, но аккуратно подсел к ней немного ближе, и она прижалась щекой к его плечу. Глаза её были закрылись, на губах играла едва заметная улыбка. Снейп слегка приобнял её. Дыхание Гермионы было ровным и почти не слышным. Снейп склонил к ней голову и осторожно прикоснулся губами к её лбу.

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.

Гермиона чуть пошевелилась, и незаметно придвинулась ещё ближе к профессору. Главное – не перегнуть палку, не дать ему возможности подумать, что она только и ждала этого момента, ждала месяцы и годы…
Она увидела его в тот момент, когда Распределяющая шляпа уже была снята с её головы. Он сидел за преподавательским столом – холодный, безразличный, скучающий, похожий на демона, покинувшего потусторонний мир, но ничего не нашедшего для себя в мире людей. На миг она поймала взгляд его чёрных глаз и попалась, как мотылёк в паутину. Школьная жизнь быстро захлестнула её, калейдоскоп впечатлений увлёк в сторону от любых посторонних мыслей, и лишь несколько раз в неделю она встречалась взглядом с этим таинственным, мрачным и бесконечно одиноким человеком, получала свою порцию упрёков и уходила прочь из мрачных слизеринских подземелий – к друзьям и школьным обязанностям. Однажды он спас её, и ей не удалось убедить себя в том, что он спас бы кого угодно на её месте. Она какое-то время полагала, что он стоит на стороне зла, и даже додумалась использовать несложное заклинание, чтобы помешать осуществлению его коварных планов по истреблению её товарища Поттера. Но он снова пришёл, и не погубил, а выручил – не её, но Гарри.
И тогда она поняла, что неправильно оценивает его поступки. Неудивительно, что Снейп стал первым человеком, к которому она решилась обратиться с просьбой о помощи, когда задумала варить своё первое Оборотное зелье. Лишь спустя годы она поняла, насколько это было безумно – явиться к профессору зельеварения и попросить его научить её готовить такое сложное и почти запрещённое зелье. Но именно в тот вечер она впервые увидела его не раздражённым, а вполне человечным. Он тайком навещал её в больничном крыле после неудачи, подсказывал, какие интересные книжки почитать, давал очень полезные советы по поводу учёбы… Однажды он рассказал ей о своей библиотеке, и она буквально напросилась к нему на Рождество – всего на несколько часов, что вы! Просто посмотреть… И во время визита только говорила и говорила - то о книгах, то об учёбе, то о своей магловской жизни… Главное – не молчать, главное – отвлекать его и не позволить осознать, что она проникла в его дом, сидит с ним за одним столом, пьёт чай из кружки, к которой он прикасался… Она болтала без умолку и просила рассказать ей что-нибудь, что угодно, лишь бы он не успел задаться вопросом, чего же, собственно, она от него хочет. А она ничего не хотела. Ей только и нужно было, чтобы он жил с ней в одной и той же Вселенной.
И больше всего Гермиона боялась, что кто-нибудь раскроет её тайну, что чувства, бушевавшие в её душе, будут приданы огласке… Что профессор испугается и отдалится от неё… Ночами она, бывало, лежала в своей спальне без сна и сочиняла в уме длинные-длинные письма в адрес Снейпа, в которых рассказывала, как сильно его любит и как мало ей от него надо. А по школе, меж тем, ползли слухи об их странной близости, в зависимости от степени испорченности того или иного студента толковавшейся либо как запретная любовь, либо как порочная страсть, либо как преступная связь. Но Гермиона одинаково опасалась любого из этих слухов, потому что профессор мог понять, что они не безосновательны – по крайней мере в той части, которая касалась чувств Гермионы.
Они и раньше иногда со смехом обсуждали, что в студенческой среде о них разное поговаривают, а несколько дней назад условились сесть и поговорить об этом подробнее и, возможно, устранить те причины, что могли давать повод для сплетен. Гермиона ненавидела себя, но ничего не могла поделать: она мечтала скрывать свои чувства до скончания времён, но при этом более не могла терпеть неопределённости, не могла допустить, чтобы профессор так и не узнал её секрет или узнал через третьи руки, в самом опошленном виде. Для него любовь к студентке была бы преступлением – всё-таки она несовершеннолетняя. Для неё же любовь к преподавателю была едва ли не самым невинным проявлением этого чувства – это была любовь-восторг, любовь-благоговение. Склоняясь несколько минут назад к его плечу, она мысленно распинала себя на кресте, проклинала себя, подвергала себя всем известным пыткам за то, что обманывала Снейпа, пользовалась его доверием, его добрым к ней отношением для осуществления своих личных желаний. В то же время Гермиона со всей очевидностью понимала, что не сможет после разговора просто встать и уйти – ноги не послушаются её. Поэтому сейчас она сидела так тихо, чтобы профессору казалось, что она задремала, и тогда он, может быть, не потревожит её какое-то время, не отвергнет, не откажет ей в толике своего тепла…

Как назло, в коридоре за дверью послышался какой-то грохот, топот людских ног, и кто-то даже закричал. Гермиона и Снейп, словно очнувшись, отстранились друг от друга, встали со своих мест.
- Кажется, мы не очень прояснили ситуацию, – сказал Снейп, глядя на неё. - Однако я ощущаю, что если мы сейчас что-то изменим – не будем, например, приближаться друг к другу более чем на сто метров, - это станет прямым доказательством, что между нами что-то серьёзное происходит. Ты что думаешь?
Гермиона серьёзно посмотрела на профессора и сказала довольно официальным тоном:
- Дорогой профессор Снейп. Я до безумия ценю всё, что вы для меня делаете, и не позволю каким-то мерзким сплетникам разрушить ваше доброе обо мне представление. Единственное, чего я хочу – чтобы вы сказали мне, что вам наплевать на досужие домыслы, и что вы и дальше будете продолжать помогать мне словом и делом. А я уж отблагодарю вас, как смогу.
- Я обещаю, что моё к тебе отношение не изменится, - так же серьёзно ответил ей Снейп.
Гермиона кивнула и вздохнула.
- Я пойду к себе в башню, профессор, если вы не против, потому что МакГонагал задала нам совершенно жуткое упражнение по трансфигурации, и кроме как тренировками с ним не справиться.
- Вот и отлично. А я пойду посмотрю, что там за балаган снаружи.
На этом дружеская встреча была закончена. Гермиона выскользнула из кабинета, пользуясь суматохой, а Снейп вышел следом и решительно зашагал к центру всех беспорядков, на ходу выхватывая волшебную палочку. Чёрная мантия развивалась у него за спиной, а встречные студенты побыстрее старались убраться с его пути и провожали его испуганными взглядами.

Всю следующую ночь Снейп мучился бессонницей. То ему казалось, что он слишком уж откровенно обнимал Гермиону, то мнилось, что не слишком по-отечески целовал, то вообще хотелось провалиться сквозь землю из-за того, что позволил себе всю эту «маленькую слабость». На завтрак в Большой зал он явился ни свет ни заря, потому что не мог больше оставаться в четырёх стенах наедине со своими невесёлыми мыслями и несбыточными желаниями. Под глазами его темнели круги, а лицо было ещё более нездорово бледным, чем всегда. Он сел на своё обычное место, ссутулился и стал молча ждать, когда соберётся побольше народа, чтобы эльфы могли подать еду. Он мрачно глядел на столы, за которыми рассаживались прибывающие к завтраку студенты, и думал о том, что было бы, если бы вчера он всё же признался Гермионе. Выводы напрашивались неутешительные – перспектива счастливого развития отношений была ещё более эфемерной, чем призрак Кровавого Барона, паривший над столом Слизерина.
Тем временем Гермиона выходила из своей спальни, где с рассвета маялась без сна, взвешивая все «за» и «против» поступка, который намеревалась совершить. Она быстро преодолела коридор и несколько лестничных пролётов, отделявших Башню Гриффиндора от Большого зала. Повсюду ей на глаза попадались парочки разного возраста и разной степени влюблённости. Они нежно ворковали между собой, обнимались или просто шли рядом, и это выглядело так невыносимо естественно, что Гермиона решилась.
Она вошла в Большой зал, когда он уже был почти полон, и еда появилась на столах. Шум голосов смешался со звоном бокалов, лязганьем вилок и ножей по тарелкам и дружным хрустом, чавканьем и причмокиванием. Никогда Гермиона не замечала, сколько шума могут производить студенты за едой. Сейчас ей это было даже на руку – она не стремилась привлекать к себе лишнее внимание. Впрочем… После того, что она сделает, всё внимание и так будет принадлежать ей.
Она издалека заприметила Снейпа, вяло ковыряющего вилкой в тарелке, и быстро направилась прямо к нему. Студенты Гриффиндора провожали её удивлёнными взглядами, а слизеринцы – свистом и улюлюканьем. Гермиона почти бегом преодолела пустое пространство, отделяющее обеденный стол преподавателей от зоны, где стояли столы факультетов, то самое, куда выносили табурет и Распределяющую шляпу для сортировки первокурсников и откуда она впервые увидела профессора зельеварения.
Снейп заметил её, понял, что что-то с ней происходит, слегка испугался и начал медленно подниматься со своего места, следя за её стремительным приближением. Гермиона на полном ходу обежала преподавательский стол справа, миновала удивлённо оглядывающихся на неё профессоров Вектор, Флитвика, МакГонагал… Снейп уже выходил из-за стола ей навстречу, не представляя, что она будет делать, но понимая, что случилось невероятное, а может быть и того хуже.
К этому моменту уже весь зал прекратил еду и обычную утреннюю болтовню и следил за продвижением Гермионы. О том, что сейчас случится, все, включая Снейпа, догадались за какое-то мгновение до этого события, и отреагировали, кто как мог: студенты повскакивали со своих мест и заорали, профессора сидели с открытыми от удивления ртами, а Снейп просто сделал шаг навстречу Гермионе и раскрыл объятия.
Лучшая студентка Хогвартса, староста Гриффиндора мисс Гермиона Грейнджер под оглушительные крики, топот и визг принародно бросилась на шею профессору зельеварения Северусу Снейпу.
Не стоит упоминать, что на занятия в тот день вообще никто не пошёл.

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.