Деревья, оставшиеся без своих друзей-листьев, стояли пред миром замерзшие и обнаженные. Одеяло из чистого белого снега укрывало их руки-ветви, застывшие осадки уравновешивали черно-бурую кору, создавая видимость – и ощущение – зимы.

Зеленого нет на целые мили вокруг – земля укуталась в толстые снежные покровы. Задрапированные фигуры голых деревьев густо усеивали участок леса – от одного ствола до другого не более десяти футов, оставляя лишь пару прогалин. Небо нависало над землей, затянутое тучами, свинцовое, словно вся голубая краска мира была разведена до нейтрального серого. Дул легчайший ветерок, способный лишь поиграть с выбившимися из прически локонами или взъерошить челку, а может, и вызвать слезы в особо чувствительных глазах. Наконец, температура воздуха накануне резко упала до десяти ниже нуля, и раскраснелись носы и щеки, и облачка пара стали вырываться из открытых ртов.

Общее настроение этого дня можно было бы назвать мрачным – ни мирно щебечущих в воздухе птиц, ни яркого солнца, согревающего улыбающиеся лица. Серое небо было причиной меланхолии и угрюмых взглядов на физиономиях ребят, вперившихся в окна, вместо того, чтобы резвиться снаружи. Казалось, весь Хогвартс, включая студентов, преподавателей, домашних эльфов, призраков и растений-людоедов, предпочли остаться в замке, шатаясь по нему в поисках занятия для ума, который легко отвлекался от любого занятия. Никто не рисковал выйти в сад, никто не останавливался у замерзшего озера навестить кальмара, никто не забегал к Хагриду поздороваться. И все вроде бы на месте, и у каждого ребенка – кружка горячего, не остывающего шоколада, и все преподаватели сидят в гостиной, наслаждаясь ее наколдованным теплом.

Однако, ничто в Хогвартсе не так, как кажется.

На самом деле, некоего Мастера Зелий и некую выпускницу нельзя было обнаружить нигде в пределах огромного замка, хотя все полагали, что они заперлись в крепости из учебников и в лаборатории, соответственно. Предположения эти были неверны, хотя о том никто не знал. Внешний мир в этот день был не совсем лишен внимания обитателей замка – ведьма семнадцати лет и волшебник с семнадцатилетним долгом стояли на лесной прогалине на расстоянии десяти ярдов друг от друга, надежно укрытые от любопытных взглядов густыми рядами деревьев.

Тот день – суббота, 9 января, по словам Гермионы Грейнджер, был одним из прекраснейших дней ее жизни.

Тот же день – суббота, 9 января, по словам Северуса Снейпа, был днем, когда он едва не потерпел поражение в дуэли.

Почти…

О причинах, приведших к этой дуэли, не знала ни одна живая душа, кроме двух ее участников. Никаких официальных свидетелей, не считая бродящего в лесу гиппогрифа, сбежавшего из-под хагридова надзора и, кажется, заинтересовавшегося происходящим между Мастером Зелий и его студенткой. Дуэль явно была неофициальной. Но даже гиппогриф ощущал напряжение, повисшее меж дуэлянтами, хотя они еще не двинулись с места. Гиппогриф решил держаться на расстоянии, боясь нечаянно попасть под перекрестный огонь… конечно, гиппогриф не понимал, что именно происходило между этими двумя, но ни к чему хорошему привести это точно не могло.

Первым, по утверждению гиппогрифа, явился Мастер Зелий. Высокий худощавый мужчина с черными волосами до плеч и кожей, соперничающей по белизне со снегом. Казалось, глаза его не имели зрачков, или радужки: только огромные черные точки посередине белых глазных яблок. Гиппогриф, хотя и был лишь тварью волшебной, тем не менее, разглядел, что глаза Мастера Зелий видели больше, чем должен увидеть в жизни человек. И тогда гиппогриф быстро отвел от них взгляд, испугавшись, что может уловить там какие-то образы, и стал рассматривать всё остальное.

Гиппогриф знал, что это человек уже семнадцать лет преподает в Хогвартсе, и значит, ему около сорока. Однако, любой маггл мог подумать, что ему чуть за тридцать – ведь волшебники живут гораздо дольше магглов. Его бледная кожа была кожей взрослого мужчины, но лицо – еще не тронутым морщинами. Наглухо, до горла застегнутый плотный черный шерстяной жилет поверх строгой белой рубашки с длинными рукавами, тщательно заправленной в черные брюки. Ботинки из драконьей кожи в тон жилету и брюкам слегка утопали в снегу, когда он вышел на прогалину. Гиппогриф задумался о том, как получается у этого человека так легко выдерживать такой холод, но решил, что тот либо воспользовался согревающими чарами, либо был одной из причин этого холода.

Изучив неподвижного мужчину, вперившегося в серое небо, гиппогриф легко узнал его. Его имя срывалось с губ не одного первокурсника – с ужасом или презрением, но всегда задыхающимся шепотом. «Сальноволосый гад» подземелий. Декан Слизерина. Жестокий, несправедливый профессор, водоворот сарказма, злого ума, извечная усмешка на лице (последнее, кажется, правда – гиппогриф заметил, что мужчина вроде как смотрит с усмешкой на небо). Мастер Зелий Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс.

Северус Снейп.

Вначале гиппогриф недоумевал: почему Мастер Зелий вырвался из теплых, гостеприимных объятий замка и стоит теперь на этой прогалине один, усмехается (уж этого гиппогрифу ни за что не понять) небу. Однако четверть часа спустя замешательство гиппогрифа несколько развеялось – издали послышалось хлюпанье шагов. Кажется, этот звук был единственным, что отвратило взор Северуса от небес и вернуло его в царство живых. Черные глаза сощурились, и гиппогриф понял, что взгляд слизеринского декана прикован к чему-то, что приближалось к нему. Гиппогрифа обуяло любопытство и, проследив за его взглядом до противоположного конца прогалины, он обнаружил, как что-то еще – кто-то еще – выбирается на прогалину из-за двух почти сросшихся деревьев.

Белые, серые и черные тона, в которые окрасился воздух еще недавно, сильно контрастировали с только что появившейся молодой женщиной. Она была вся искрящееся золото с нотками корицы и шоколада. Гиппогриф мгновенно узнал семикурсницу; он и понятия не имел, что годы так изменили ее внешность. Одиннадцатилетняя девчушка с лохматыми волосами и кроличьими зубами, когда-то впервые вошедшая в ворота замка, охваченная предвкушением и страхом, превратилась в нежнейший цветок. Впрочем, гиппогрифу еще предстояло выяснить, что этот цветок выкован из прочнейшей стали.

Волосы, ранее напоминавшие неухоженный куст, были приручены и обращены в медового оттенка локоны, рассыпавшиеся по плечам и изящно обрамляющие лицо. Легкий ветерок играл с прямой челкой, лаская ею гладкую кожу лба. Девичья кожа была гораздо смуглее, чем у Северуса Снейпа – ее золотистое сияние так и кричало о лете на весь зимний лес. Гиппогриф был уверен, что она набросила на себя согревающие чары – на ней была слишком уж легкая маггловская одежда, в крайней степени непригодная для такой температуры. Тесная рубашка на пуговицах, подчеркивающая ее женственную фигуру, рукава, закатанные до локтей, джинсы, обтягивающие ее бедра и икры, и пара теннисных туфель – гиппогриф уже видел такие на многих студентах, занимавшихся маггловскими видами спорта.

Однако прежде всего гиппогриф заметил ее огромные глаза цвета корицы, и с того момента, как она ступила на прогалину, эти глаза были переполнены эмоциями. Хлюпающие шаги остановились на расстоянии тридцати футов от Мастера Зелий.

«Невыносимая всезнайка» своего курса и даже, наверное, всего Хогвартса. Книжный червь, проводящий больше времени в библиотеке, чем на занятиях. Первоклассный специалист в любом предмете, который ей приходилось изучать (разумеется, не считая Прорицаний). Лучшая подруга Гарри Поттера. Самая умная ведьма своего возраста.

Гермиона Грейнджер.

Гиппогриф мог бы поклясться, что когда глаза цвета корицы встретились с глазами цвета угля, он почувствовал волну… чего-то, что заставило его сердце сжаться на несколько мгновений. Именно в этот момент гиппогриф понял, что перед глазами его вот-вот развернется нечто – может, личное, а может, и нет – но очень важное.

Гиппогриф проглотил наполовину съеденного хорька, о котором за последние двадцать минут успел позабыть, и продолжил наблюдать за парой, застывшей на прогалине. Два человека просто смотрели друг на друга, корица и уголь сталкивались, переплетались, изучали, расшифровывали, истолковывали, искали, и мгновения, казалось, тянулись бесконечно, пока внезапный порыв морозного воздуха не пошевелил один из медовых локонов мисс Грейнджер (гиппогриф не мог вот так сразу думать о ней как о «Гермионе»). И тогда волшебное животное расслышало два тихих голоса.

Один непреклонный, шелковистый.

Другой – словно жидкий сахар.

– Полагаю, вы помните правила дуэлей, мисс Грейнджер?

– Помню.

– Тогда приступим.

«Само совершенство…»

Громадное небо полностью затянуто сланцем. Ничто не давало понять, ничто даже не намекало, что этой внезапной перемене цвет неба обязан всего лишь своду тонких как пленка, туч. Не было кристально-голубых небес, яркого солнечного света, задумчивого щебета и прочих звуков, издаваемых безобидными волшебными тварями Запретного Леса. Казалось, эта мертвенная тишина высосала жизнерадостность и веселье из всей школы, оставив одну лишь меланхолию, уныние и ощущение…

…ожидания.

Вокруг его ботинок из драконьей кожи таял и хлюпал снег, и Северус Снейп невольно проклинал погоду – зеркальное отражение его собственного душевного состояния.

Раннее утро 8 января было сплошным царством солнца и ясного неба.

Поздним вечером 8 января накатили серые тучи неопределенности.

Северус крепко зажмурился, пытаясь очистить свой разум от воспоминаний о вчерашнем дне.

Длинные мозолистые пальцы легко ласкали золотисто-розовую кожу ее лица.

Из ее бледных губ вырвался резкий, но тихий вздох, и скользящие по лицу пальцы поймали эти полные полуоткрытые губы, прежде чем они успели сомкнуться.

Такая теплая…

9 января готовилось быть полной противоположностью.

Северус утробно зарычал, и всё, что он мог сделать, чтобы утихомирить бурлящий внутри гнев, это яростно уставиться на хмурое небо. Губы его безотчетно скривились в усмешке, и он молча проклял небо за свое решение.

Не просто так Северус Снейп торчал вне замка при температуре ниже ноля в воскресное утро, в это воскресное утро.

Когда он привык всегда и всюду высматривать ее?

Первая случайная встреча в Большом Зале привела ко второй, затем к третьей…

И теперь, два месяца спустя, ковыляя во мраке, сплевывая малиново-красное сквозь зубы и тяжело дыша, он искал ее…

И она была здесь.

Душу Снейпа раздирала внутренняя борьба – один голос всё сомневался в его действиях, другой объяснял мотивы такого решения. И это его план? Стоять в снегу, ждать ее? И то, что он собирался сделать… Неужели не было другого способа? Он знал: то, что вот-вот случится, будет иметь некоторые последствия. Однако знал он и то, что только так можно убедиться наверняка…

Шелест деревьев на прогалине, мягкое бормотание голоса, навевающего мысли о роскошных десертах, и тихая боль в груди возвестили ее прибытие.

Он сидел за своим столом, и глаза его застыли на одной, только одной особе. Она начала выполнять задание, и ее лицо выражало строгую сосредоточенность – мешать зелье против часовой стрелки, чтобы добиться необходимого лазурного цвета.

Его мысли вернулись к прошлой ночи.

Ее руки – эти изящные руки – вынимающие из-под мантии разноцветные зелья, склянку за склянкой.

Горячие жидкости с мерзким вкусом обожгли его нёбо и глотку, но он не мог отвести глаз от ее лица. Какая заботливость…

Он чувствовал, как сухожилия в его ноге начали соединяться. Его тело исцелялось, а она баюкала его голову на своих коленях, перебирая мягкими пальцами его тонкие сальные волосы.

– Успокаивает…

Мысли вернулись к настоящему, и он резко вдохнул. Сердце сжалось. Что-то… что-то внутри него тянулось к ней.

На другом конце классной комнаты семикурсница с медовыми локонами вскочила со своего места, громко и судорожно вздохнув, будто внезапно спугнутая некой невидимой силой.

Глаза цвета корицы встретились с глазами цвета угля, и вдруг, словно удар, внутренний крик сотряс его тело: «Она тебя погубит!»

Позабытый котел разразился взрывом.

Она появилась из леса, и он задержал дыхание, замечая, как нейтрально-серые тона окружающей природы будто приобретают какой-то… золотистый оттенок. На ней была маггловская одежда, слишком легкая для такой погоды, и он понял, что она набросила на себя согревающие чары. Медовые завитки обрамляли ее лицо. Тут он вспомнил…

Его пальцы скользят сквозь ее густые шелковистые волосы…

Мягкие губы прижимаются к его ладони, его запястью, его подбородку, его…

По выражению ее лица читалась каждая ее мысль, и не нужно быть опытным легилиментом, чтобы их расшифровать. Она прочла каждое слово, которое он написал на пергаменте, оставленном на ее подушке. И если он хоть сколь-нибудь знал ее, она поняла всё с первого взгляда. Однако ее понимание вовсе не означало ее одобрение.

Он практически ощущал волны разочарования, злости, печали, раздумья, недоумения и обиды за предательство, исходящие от нее. В иных обстоятельствах он выбранил бы ее за такие банальные и противоречивые эмоции. Они только помешали бы ей, сбили с толку, затуманили бы ясность мышления –

«Заставили бы ее влюбиться в тебя еще сильнее».

Глаза цвета корицы буравили глаза цвета угля в поисках объяснения, причины, в поисках другого выхода. Ее брови нахмурились – в его взгляде читалось только: «Это единственный способ».

Их взгляды встретились, и он знал, что думают они об одном и том же.

– Профессор?..

– В чем дело, мисс Грейнджер?

– Я… – пауза, – я…

– Выкладывайте же, у меня полно других дел.

Ее лицо исказилось от смущения и решительности.

– Профессор Снейп, я считаю, что после всех этих месяцев и учитывая постепенно сложившиеся между нами…отношения…

– Мисс Грейнджер, не думаю…

– Не перебивайте, сэр!

– Я не потерплю подобного обращения, вы забываетесь!

Ее щеки вспыхнули, и он мысленно дал себе пощечину за этот резкий окрик. Но, как бы там ни было, она действительно забылась – она его студентка. Он ее Мастер Зелий, а она его студентка. Она не может контролировать его, и любая попытка это сделать закончится отнятыми баллами и потенциальным взысканием, как и для любого другого студента.

Она никак не может контролировать…

Или он просто пытается отрицать сложившуюся…ситуацию?

Он ожидал, что она сбежит в слезах от его вспышки.

А она не сбежала.

Она стояла перед ним с алеющими щеками, и алели они не от смущения. Ее руки крепко сжались в кулачки, и он слышал, как скрежещут ее зубы. Даже волосы ее будто наэлектризовались, и в пряных глазах горел огонь.

Гермиона Грейнджер пылала гневом.

– Я забываюсь? – она почти кричала на него. Повезло, что она застала его в подземельях, а не в Большом Зале или в каком-нибудь еще более… людном месте.

– Я ЗАБЫВАЮСЬ? – повторила она. – После всего, что произошло между нами, после всего, что я сделала для тебя, я для вас всего лишь студентка? После того, как вы рассказали мне свои самые темные тайны, после того, как я лечила ваше тело от бесчисленных ран и была рядом, пока вы терпели последствия Круцио!

Его сердце билось всё быстрее. Неужели она действительно считает, что имеет право так с ним говорить? Его ладони вспотели, и он давно забыл, что когда его так бесцеремонно перехватили, он направлялся на встречу с Минервой. Студентка ведет себя так нахально с ним, Северусом Снейпом, на слизеринской территории – нет ей оправдания!

Или есть?..

Не сдержавшись, он прижал Гермиону к стене – руки на ее плечах, глаза пылают от ярости. Но она не замолкала.

– Вы впустили меня в свою личную лабораторию варить кроветворное и зелье сна-без-сновидений! Вы позволяли мне читать свои книги и заниматься в твоей библиотеке! Вы приходили ко мне, профессор, после каждого собрания Пожирателей Смерти и клали голову мне на колени, и я убаюкивала вас.

Она перечисляла его слабости, и его губы изогнулись в злобной ухмылке, но прежде чем он рявкнул ей в ответ, она начала снова:

– Я всего лишь пришла сюда сказать вам… – ее голос дрогнул, и он наконец увидел, как на ее глазах выступают слезы. – Я пришла сюда сказать… – ее голос звучал всё тише, и это только сильнее злило его.

– ЧТО, МИСС ГРЕЙНДЖЕР? Что вы сочли столь важным, что вам потребовалось перехватывать меня по дороге на важную встречу с Директором, превышать ваши полномочия как студентки, хамить своему Мастеру Зелий на территории школы, швырнув мне в лицо каждый признак слабости, которую я невольно выказывал перед вами в последние несколько месяцев? – четко и громко произнеся каждое слово, он тяжело дышал.

Он был разъярен.

Она захныкала, и он осознал, что его пальцы изо всех сил впиваются в ее плечи, наверняка оставляя кровоподтеки. Отдернув руки, будто ожегшись, он отступил на несколько шагов назад, продолжая глядеть ей в глаза. Его грудь всё вздымалась, гнев кипел глубоко внутри. Отчего он так сорвался – и представить невозможно, но сделанного не воротишь. Быть может, его задело то, что она практически назвала его слабаком.

Да, он шел к ней, но не думал, что она так использует это против него.

Вот только…

– Я пришла сюда, сэр… – начала она почти шепотом – голос ее дрожал от подавляемых рыданий.

– Сказать, что я думаю, я влюблена в вас.

И она сбежала.

Ему оставалось лишь глядеть ей вслед.

Сейчас не время размышлять о прошлом.

Одно усилие воли – и на его лице маска безразличия. Если он собирается следовать своему плану, то…

– Полагаю, вы помните правила дуэлей, мисс Грейнджер?

Он довольно давно не обращался к ней как к «мисс Грейнджер», и губам эти слова кажутся чужеродными. Его голос, воплощенный профессионализм и бесстрастность, оборвал тишину, повисшую между ними, и он практически видел, как она вздрогнула от звука его голоса.

– Помню.

Она последовала его примеру, и «невыносимая всезнайка», стоящая перед ним с высоко поднятой головой и прямой спиной, сунула руку в задний карман, как он предположил, за палочкой.

Было почти больно видеть ее такой, видеть, как она вчитывается в его глаза в попытке отыскать другой способ. Но он покажет ей только одно. И он знает, что это истина. Вот и всё. Последнее испытание.

– Тогда приступим.

Положение старосты имело свои преимущества. Например, возможность наслаждаться прогулками по территории школы после отбоя, коей она как раз и пользовалась за десять минут до того, как ее мантия пропиталась кровью.

Гермиона Грейнджер находила некое успокоение в разглядывании зачарованного потолка Большого Зала, особенно по ночам. Там, где у магглов обычно простираются деревянные балки, разливался бесконечный океан мерцающих звезд на фоне пурпурного ночного неба. Не считая случайных призраков (благодарение Мерлину, среди них не было Пивза), в Большом Зале она была одна, и именно одиночества она искала в разгар этой чертовой войны.

По обыкновению своему, она сидела за гриффиндорским столом. Сидеть за столом любого другого факультета казалось ей неправильным, а вот за гриффиндорским… правильным. Она пробиралась к своему обычному месту, которое каждое утро занимала вместе с Гарри и Роном, но не садилась, а ложилась на скамью и рассматривала изображение неба. Ее локоны рассыпáлись по скамье и свисали с краев, как и ее мантия. Она даже чувствовала легкий умиротворяющий ветерок и предполагала, что это проделки потолка.

Обычно Гермиона задремывала с мыслями об арифмантике и Волдеморте, но внутренний будильник вмиг будил ее, едва она успевала заснуть всерьез. Затем она тащилась в свою комнату в Гриффиндорской Башне, чувствуя себя на удивление освежившейся и изнуренной одновременно. Однако сегодня она вскочила задолго до того времени, на которое был настроен ее внутренний будильник.

Массивные двери Большого Зала распахнулись с неловким грохотом, и в недоумении она едва не скатилась со скамьи, но успела обрести равновесие до столкновения с полом. Встревоженное сердечко колотилось, и, оказавшись на ногах, Гермиона стала искать взглядом источник шума. И от того, что она обнаружила, воздух застрял у нее в горле.

Глаза цвета корицы встретились с угольно-черными – глазами печально известного Мастера Зелий. Обычно эти глаза были до краев полны такой силой, что заставляли первокурсников бежать прочь с рыданиями, но сейчас, сейчас их затуманивало что-то – что именно, она поняла, только осмотрев всё его тело. Тело это страшно дрожало, тонкие волосы прилипли к залитому потом лицу. Мантия разорвана в нескольких местах, длинные худые пальцы вцепились в живот, так сильно, что идет кровь…

Ого, да он истекает кровью.

Темно-красные тонкие струйки стекали по его руке на пол, и она наконец поняла, почему у него такой остекленевший взгляд. Ему больно.

Но почему?

Не будь Гермиона в таком шоке, она мысленно дала бы себе пощечину за подобный идиотский вопрос. Пальцы его свободной руки безвольно держали белую маску, покрытую красными пятнами.

Собрание Пожирателей Смерти…

Теперь было очевидно, что он только что вернулся с собрания Пожирателей. Она знала, что он двойной агент. Любой член Ордена знал о его роли в этой войне, но она и не думала, что однажды увидит его в таком виде.

Ее легкие заныли от нехватки кислорода, но Гермиона всё не решалась дышать. Она внимательно наблюдала, как он, пошатываясь, бредет через Большой Зал, оставляя за собой кровавый след. Видимо, он и не замечал, что на него смотрят. Его взгляд был направлен в другую сторону, казалось, он хочет попасть из Большого Зала в какое-то место.

Кабинет директора МакГонагалл!

Не успев уйти далеко, Северус Снейп рухнул на пол.

Гермиона наконец выдохнула и бросилась к упавшему профессору, не обращая внимания на растущее жжение в легких. Что делать? Она упала на колени рядом с ним, горя желанием помочь ему, но с дрожью осознавая: она не знает, что делать. Это ведь не занятие по арифмантике или чарам, и на несколько кратких мгновений мозг Гермионы забуксовал.

Бессознательно она вытащила руку из-под мантии и схватила Снейпа за плечо. Он лежал лицом вниз, и она попыталась перевернуть его на спину. Не с первого раза, схватившись обеими руками, опершись на ногу, но ей удалось перекатить его с пола на свои колени. Мужчина, лежавший перед ней, был гораздо тяжелее, чем ей представлялось. Он лежал на ее коленях, бледный, истекающий кровью, и ее обуяла паника.

Гермиона Грейнджер, соберись!

Да, да, у нее на коленях лежит профессор, и не просто профессор, а сварливый Мастер Зелий, который вроде люто ненавидит ее, но она должна ему помочь. У него идет кровь, возможно, он смертельно ранен.

Куда там он направлялся?

В кабинет директора!

– Экспекто патронум!

Через пару секунд гермионина выдра неслась через Большой Зал к кабинету директора с мольбой о помощи.

Резкий вдох привлек внимание девушки, и ее взгляд метнулся к лежавшему на ее коленях профессору. Она заметила, что ее мантия начала пропитываться его кровью, но эта деталь перестала иметь значение, едва она поняла, что Северус Снейп открыл глаза и смотрит на нее, тяжело и наверняка болезненно дыша.

– Девчонка Грейнджер… – в его голосе не было цинизма, только констатация факта. Кажется, он и говорил-то не с ней, а с самим собой. Он сделал еще один резкий вдох, поморщился от боли, зажал рваную рану на животе и отключился.

– Ступефай!

Крепко сжимая палочку, Гермиона увернулась от пущенного в нее заклятья остолбенения. Пришлось побороть мурашки, бегущие по спине при звуках его шелковистого баритона, отдающегося эхом по всей прогалине. Она едва успела понять, что это ступефай предназначался ей.

Вот и началось. Она дерется с ним на настоящей дуэли.

Их глаза встретились, и с замирающим сердцем она бросила в него ватноножное.

Прошло два месяца.

Дважды в неделю Гермиона наблюдала, как Северус Снейп пробирается через Большой Зал к кабинету директора на доклад. Иногда он хромал. Иногда у него шла кровь. Иногда он падал. Но она всегда была рядом.

Первый месяц он пытался оттолкнуть ее. Он рычал на нее, твердил, что ему не нужна ее помощь, что она всего лишь «невыносимая соплячка». Она отгораживалась от его слов, как бы сильно они не жалили ее, и всегда сопровождала его к кабинету МакГонагалл.

Через две недели после первого случая она сообразила брать с собой кроветворное зелье, выпрошенное у мадам Помфри – это ведь для профессора Снейпа.

Когда он падал, и кровь разливалась лужей вокруг его дрожащего тела, она держала его на коленях, вливая кроветворное ему в глотку и перебирая его жирные волосы, тихо говоря с ним, пока ее Патронус летел за мадам Помфри или директором. Порой он что-то бормотал в полубессознательном состоянии.

Порой он называл ее Лили.

На второй месяц он стал будто теплее к ней относиться. Он больше не грубил, не возражал против зелий, которые у нее теперь всегда были под рукой, не возражал против ее компании по пути к кабинету директора. Порой она замечала, что он смотрит на нее, и щеки ее горели румянцем под его изучающим взглядом. Он отводил глаза, завидев ее пылающие щеки, и она чувствовала, как уголки ее губ ползут вверх, складываясь в легкую улыбку.

Однажды ночью она разглядывала зачарованный потолок, лежа на скамье за гриффиндорским столом, ощупывая склянку с кроветворным в складках мантии, когда вдруг почувствовала, что кто-то садится рядом с ней.

Глаза цвета корицы встретились с глазами цвета угля.

Гермиона Грейнджер и почти невредимый Северус Снейп беседовали до рассвета.

Он был горд. Его план совсем не плох, и, кажется, она все-таки пройдет это испытание.

Ее одежда промокла от снега и была разорвана в нескольких местах, на теле появилось множество царапин и порезов. Она тяжело дышала, грудь высоко вздымалась с каждым вдохом. Дуэль длилась уже полчаса, но только теперь он увидел то, что хотел увидеть.

– Сектумсем..!

– Экспеллиармус!

Палочка вылетела из ее руки.

– Левикорпус!

Взвизгнув, она повисла вниз головой.

Не отводя палочки от висящей в воздухе девушки, Северус поднялся с земли с усмешкой на разбитых губах. Его глаза встретились с ее, огромными, испуганными, и вот он уже стоит рядом с ней. Взмах палочкой – она взлетела выше, оказавшись лицом к лицу с ним. Она молотила ногами, кричала, чтобы он опустил ее вниз. Но когда она разглядела, каким довольным он казался, ее тело замерло, продолжая парить в воздухе.

– Дуэль окончена, мисс Грейнджер.

Она растерянно смотрела на него пару секунд, а потом вдруг ее лицо вдруг озарилось пониманием. Она улыбнулась, и он едва сдержался, чтобы не рассмеяться – так забавно она выглядела, вися вверх ногами в воздухе и сияя, как начищенный галеон.

– С днем рождения, Сев…

Его губы не дали ей договорить.

Она помнила ту ночь, когда он рассказал ей о Лили.

Она помнила тот день, когда посреди занятия по зельеварению она вдруг почувствовала его призыв, в результате позабыла о своем котле, и тот взорвался.

Она помнила, как пылали ее щеки в ту ночь, когда она осознала, что ее чувство к профессору зельеварения – нечто большее, чем простое взаимопонимание.

Она помнила, как он впервые пустил ее в свою личную лабораторию под предлогом, что мадам Помфри надоело отдавать ей все запасы кроветворного и зелья сна-без-сновидений – она вполне может их варить и сама.

Она помнила, как страшно щемило ее сердце, когда она наконец собралась с духом признаться ему в своих чувствах – и в итоге бежала от него в слезах.

Она во всех подробностях помнила ту ночь, когда он применил к ней легилименцию.

Покинув наконец ее разум, он тяжело дышал, и она обнаружила, что снова плачет перед ним. Выражение его глаз заставило ее задохнуться. Неужели он в конце концов понял?

Она протянула к нему руку. Он был задумчив. Она мысленно умоляла его взять ее за руку. Она тоже видела его воспоминания. Она знала, что каждую ночь он ищет ее. Она знала, что он звал ее тогда, на зельеварении. Она знала, что он думает о ней и проклинает себя за эти мысли. Она всё это знала, и ему просто нужно было взять ее за руку…

– Уходи, Гермиона…

В следующий раз их взгляды пересеклись дольше, чем на пять секунд, лишь во время собрания Ордена на рождественских каникулах.

Он старательно избегал ее три недели с тех пор, как посмотрел ее воспоминания.

Собрание закончилось, члены Ордена друг за другом выбирались из комнаты, и никто не заметил, что Мастер Зелий и «невыносимая всезнайка» задержались.

Они сидели на противоположных концах стола. Она не глядела ему в глаза, но чувствовала, что он на нее смотрит. Она боялась встретиться с ним взглядом и увидеть в его глазах только насмешку и отвращение.

Быть может, я ошибалась в его чувствах…

Она услышала скрежет стула по деревянному полу. Он встал с места и направился к ней, глухо стуча ботинками из драконьей кожи. Она опустила голову – волосы упали ей на лицо, спрятав алеющие щеки. Он остановился рядом с ней.

Секунды шли, и она чувствовала исходящее от него тепло. Перед глазами у нее был только стол. Вдруг тонкий бледный палец коснулся ее подбородка. Она забыла, что нужно дышать – он приподнял ее голову, решительно, но мягко, и она встретила взгляд его угольно-черных глаз.

В них не было ни насмешки, ни отвращения. Только желание.

Если бы еще полгода назад кто-то сказал ей, что она увидит в глазах Мастера Зелий желание, она смеялась бы до слез.

Но в них было желание. Она всё смотрела ему в глаза, а его большая рука коснулась ее щеки, пробежалась по ее волосам. Она знала, что выглядит растерянной, но в глубине души она приняла решение.

Ее руки удержали его руку, запутавшуюся в ее волосах. Она встала, подошла к нему близко-близко, и он не отступил. Поднося его ладонь к губам, она чувствовала, как сильно бьется ее сердце.

Его рука слегка дернулась.

И тут ее губы прикоснулись к его запястью. Он не отшатнулся.

Несколько секунд ей понадобилось для того, чтобы набраться храбрости, встать на цыпочки и запечатлеть на его подбородке легкий как перышко поцелуй. Он резко вдохнул, и едва она решилась воспользоваться ситуацией…

– В моей лаборатории 3 января, в семь тридцать ровно. Вам предстоит варить восстанавливающее зелье и зелье сна-без-сновидений.

Он пожелал ей весело отметить праздник, и в голосе его не было цинизма.

9 января Гермиона проснулась и обнаружила, что на нее уставилась сова.

Она взяла пергамент из когтей и раскрыла его – записка была написана знакомым кружевным почерком. Когда она закончила читать ее, воспоминания прошлой ночи накрыли ее с головой.

– Что ты со мной сотворила, Гермиона?

Позабыв о зелье сна-без-сновидений, Гермиона обернулась и увидела, что Снейп смотрит на нее с другого конца лаборатории. Его слова прозвучали еле слышно, но она знала, что он произнес их.

Его шаги отзывались эхом, и она чувствовала, как тревожно сжимается ее сердце.

– Глупая девчонка, что же ты наделала?

Он стоял так близко, что ее щеки яростно пылали.

Мозолистые пальцы ласково погладили ее щеку, и она задержала дыхание в изумлении. Ее губы не успели сомкнуться, как его пальцы уже ласкали ее нижнюю губу. Еле дыша сквозь приоткрытые губы, она дрожала.

– Такая теплая…

Он нежно обнял ее, и она утонула в его запахе.

Той ночью она засыпала, слыша, как в ее голове звучат его слова:

– Ты погубишь меня, Гермиона.

«Гермиона,

Я никогда больше не оттолкну тебя, если ты сумеешь доказать мне кое-что.

Встретимся в Запретном Лесу в полдень. Мы сразимся на дуэли, и ты докажешь мне, что если ты действительно испытываешь ко мне все те чувства, которые выказывала на протяжении последних нескольких месяцев, то ты меня не пощадишь.

В этой войне я между молотом и наковальней. Придет время, когда мы встретимся на поле боя лицом к лицу, и я буду Пожирателем Смерти. Мне нужно знать, что когда это время придет, твои чувства не помешают тебе нанести мне удар и защитить себя – ибо я не могу гарантировать твою безопасность.

Надеюсь, что около двенадцати тридцати на меня будет направлен кончик твоей палочки.

СС»