Ненавижу Рождество! Не-на-ви-жу! Все эти мерзкие, приторно-смазливые улыбочки, радостные лица… Ненавижу дурацкие рождественские гимны, а от одного запаха жареной индейки меня начинает тошнить.
Но больше всего меня бесит их привычка дарить подарки. Ну, какой смысл поздравлять человека с рождением какого-то там пророка, жившего две тысячи лет назад? Да и вообще – жившего ли? Да простят меня почтенные католики…
- Поттер! Куда это вы смотрите? – я изобразил на лице мерзейшую из своих усмешек. – Вы полагаете, что долгое рассматривание затылка мисс Грейнджер поможет вам в приготовлении Охлаждающего Зелья?
Она тут же обернулась к этому очкастому недоразумению, и тот густо покраснел, уткнувшись носом в свой котел и что-то невнятно пробурчав. Вот так-то лучше.
- Что вы сказали, Поттер? – елейным голосом переспросил я.
- Ничего, профессор, вам показалось, - мальчишка обжег меня секундным ненавидящим взглядом и тут же опустил голову, яростно помешивая мутно-фиолетовое варево в своем котле. Да что там стараться, все равно не получится. Господи, тупицы, ей-богу, какие же идиоты у меня учатся! Неужели так сложно внимательно прочесть рецепт и выполнить все указания?!
- Если мне еще раз «покажется», Поттер, что вы смотрите не туда, куда следует, - Гриффиндор лишится пятидесяти баллов, - хладнокровно пообещал я, теряя всякий интерес к этому ничтожеству.
Поругался с Поттером – день прошел не зря, удовлетворенно подумал я.

Ее зима

Развернулся и ушел. И ни словом, ни взглядом ведь не покажет того, что происходит в его душе. Что за выдержка у этого человека!
Одна я знаю. Или думаю, что знаю.
Наши ночные встречи были так редки и коротки, и я порою забывала, что он может быть другим, а постоянные насмешки и издевательства на уроках доводили меня окончательно.
Интересно, заметил ли кто-нибудь мои нечастые ночные исчезновения? А, если заметил, что мог подумать?
Разумеется, это не свидания. Я это я, а Снейп, увы, останется Снейпом, как бы я ни старалась его изменить. Тут не может быть двух мнений.
Так зачем же все это? Порой я терялась в догадках.
Нет, конечно, что до меня – ту все было ясно и прозрачно. Он был интересен мне – разумеется, не как мужчина, а как человек. Таинственный, окруженный завесой мрачной угрюмости и отрешенности, прячущийся за собственноручно выстроенные стены от всего мира. Он был загадкой, которую я упрямо не теряла надежды когда-нибудь разгадать.
А в чем выгода для Снейпа? Я не знала, и это пугало.
Скоро – совсем скоро, через каких-то пять дней – Рождество, а я даже не думала над подарками для друзей. Гарри и Рон, наверное, уже все подготовили. Особенно Гарри…
Гарри, милый Гарри, такой знакомый и родной с детства. Я не могла не заметить его неуклюжих ухаживаний за мной, длившихся вот уже третий месяц. Но разбить ему сердце, сказав, что мои мысли сейчас занимает совсем другой человек – тоже не могла. И уж тем более не стала бы сообщать, что это за человек – Гарри просто в ужас придет. Ну, как ему объяснить, что Снейп интересует меня… совсем не в этом смысле?
«А в каком смысле его интересуешь ты, Грейнджер? Ты вообще над этим думала?» - в очередной раз задалась вопросом я. Наверное, так будет вечно, пока мотивы Снейпа не станут мне понятны…

Его весна

Меня пугала до чертиков эта странная привычка, это совершенно нелепое – самое глупое из всего, что я делал в жизни – предприятие. И меня пугало то, что эти ночные прогулки не раздражали, а, напротив, успокаивали.
Все началось тогда, в последних числах октября, накануне Хэллоуина. Голова болела больше обычного, и не помогали ни зелья, ни прохладный душ, ни вино. Оставался один-единственный вариант, и я, скрепя сердце, накинул мантию и отправился патрулировать коридоры. Разумеется, практически нет шансов, что мне кто-нибудь попадется, но любой, даже жалкий хаффлпафец-первокурсник лучше, чем бессмысленное глядение в потолок в надежде, что бог смилуется, и сон снизойдет на меня с небес.
Понятия не имею, что наша мисс Я-Всегда-Соблюдаю-Правила-Когда-Не-Спасаю-Мир делала в коридорах одна, ибо спасать мир она всегда отправлялась со своими приятелями. Свидание? Тогда почему одна? Сорвавшееся свидание? Хм, вполне в ее духе…
- Мисс Грейнджер! – вкрадчиво и тихо проговорил я, подходя к ней со спины. – И как же вы объясните свое присутствие вне гостиной в столь поздний час?
Она не обернулась, даже не отреагировала на мое появление, продолжая смотреть куда-то в окно. Я нахмурился и, взяв ее за плечо, резко развернул лицом к себе.
Она плакала.
Раньше я никогда не думал, что женщины умеют так плакать – просто текущие по щекам слезы и ничего более. Ни всхлипов, ни трясущейся спины, ни сдавленных рыданий. Только слезы. И этот странный, немного безумный взгляд.
Это так перепугало меня, что я отступил на шаг, изумленно глядя на нее. Однако тут же пришло понимание, что это – всего лишь заучка Грейнджер, нарушительница, моя ученица, а не какое-то сверхъестественное существо.
- Извольте объясниться, - немного хрипло проговорил я, пытаясь прийти в себя. Северус, что за идиотизм, в конце концов! Просто рыдающая девчонка в коридоре…
Она только покачала головой и, развернувшись, направилась к гостиной. Не сказав ни единого слова, не сделав попытки объясниться или извиниться – просто ушла и все. Я ошарашено стоял, глядя ей вслед и от изумления даже забыв снять баллы.

Ее весна

Все началось с той самой ночи, когда я поссорилась с Роном. Причиною была какая-то мелочь, и это совершенно добило меня. В отчаянии я бродила по коридорам, потеряв счет времени. Тогда казалось, что настал конец света.
Наверное, была уже глубокая ночь, потому что Снейп, обнаруживший меня в коридоре, задал вопрос из десятка своих самых любимых: «Что вы делаете вне гостиной в столь поздний час?». Больше этой он обожал, наверное, только фразу «50 баллов с Гриффиндора!». И она должна была неминуемо последовать дальше, но почему-то не последовала.
В голове у меня было пусто, и все тело гудело от усталости. Поэтому, наплевав на баллы, Снейпа и правила поведения я просто отправилась спать.
Очки с Гриффиндора он так и не снял. А у меня начался самый безумный период в жизни.
По ночам я выбиралась из гостиной и бродила по коридорам. Сначала – пугаясь каждого шороха, каждого звука, а потом – уже совсем не таясь.
Я отчаянно хотела наткнуться на Снейпа в коридоре, хотела, чтобы он снял с меня баллы, чтобы все встало на свои места. Потому что то выражение, что я увидела на его лице в ту ночь – изумление, смешанное с растерянностью – не шло из головы. Это было неправильно, нелогично, и мне ужасно хотелось, чтобы мир вновь принял привычные очертания, потому что та ночь, выражение лица Снейпа и его поведение поколебали привычные устои. Все должно было восстановиться.
Но стало только хуже. Ибо однажды я действительно наткнулась на Снейпа. Но он не снял с меня баллов, не наорал, не стал издеваться. Вообще не произнес ни слова. И даже, кажется, в лицо мне не посмотрел. Просто развернулся и ушел. А я стояла в коридоре, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, и не могла прийти в себя от изумления.
Так все и началось.
Чаще всего мои прогулки были бесплодны. Но иногда в ночной обволакивающей тишине раздавались вкрадчивые, быстрые шаги – я знала, что это Снейп. Он появлялся из-за какого-нибудь угла, и я уже не вздрагивала при его появлении, как раньше. И уголок его губ приподнимался в легкой, едва заметной усмешке, словно он тоже на свой манер радовался встрече со мной.

Его лето

Поначалу я просто разворачивался и уходил, боясь взглянуть ей в лицо. Но она продолжала упорной тенью следовать за мной.
Тогда наши ночные столкновения стали походить на прогулки. Замечая друг друга в коридоре, мы чуть усмехались, словно старые соседи при встрече. И шли.
Это походило скорее на сумасшествие, чем на свидание. Никто не говорил ни слова, достаточно было лишь слышать дыхание, чтобы знать, что она идет рядом. Если во мраке Хогвартса раздавались еще чьи-то шаги, она пряталась за ближайший гобелен или статую, пока я распекал позднего нарушителя или вполголоса разговаривал с учителями.
Теперь я знал, что делать, когда болела голова. Знал, что выйдя, обязательно застану ее где-нибудь в коридоре возле кабинета Трансфигурации или близ директорской горгульи. Знал, что в полном безмолвии мы пробродим, пока за окнами не начнет светать, и тогда она, по-прежнему не сказав ни слова, развернется и уйдет в направлении гостиной Гриффиндора. Наверное, чтобы поспать хоть пару часов.
Именно она первой начала говорить.
Это было уже в середине ноября, когда за окнами начали мелькать отблески зари. Я ожидал, что она поступит, как обычно, но все случилось иначе. Она подошла к окну, глядя куда-то вдаль.
- Не хочу уходить, - тихо сказала она. Я вздрогнул от звука голоса, когда она нарушила одно из самых важных наших негласно установленных правил – не говорить.
- Тогда не уходите, - наконец, помолвил я, отводя взгляд от ее карих волос, безжалостно закрученных в тугую косу.
Так началась «эра слов». Говорили мы редко и понемногу. Обычно начинала она, задавая какой-нибудь вопрос, на который я бы не решился ответить, не будь все происходящее и без того столь ирреальным.
Вопросы были странные, такие же глупые и нелепые, неуместные в данной ситуации, но я отвечал. Может быть, оттого, что никто прежде не задавал мне подобных вопросов.
«Вы католик? Почему так рано выпал снег? Кто был директором до Дамблдора? Вы были когда-нибудь в других странах? Есть ли на свете другие миры? Зачем мы живем?».
И я отвечал, сам не понимая, почему не задаю ей ответный вопрос – зачем ей это нужно? Она вела какую-то хитрую партию, и я уже отчаялся разгадать, какую. Найти систему и смысл в ее вопросах было невозможно.
И мы разговаривали. На философские темы, о науке, о директоре Диппете, о вере…
Голова больше не болела.

Ее лето

В последние недели я стала все чаще находить его в коридорах. Я знала, что он покидает свои покои ночью, только если болит голова, ибо всякий раз на его лице была усталость и следы бессонницы, и он со страдальческим видом потирал виски.
Но сейчас признаков головной боли – а я полагала, что могу хоть немного понимать его – не появлялось. Из этого можно было сделать лишь один вывод: ему интересно.
Интересно общаться со мной, бродить по коридорам. Мы оба любили бывать в совятне, и заходили туда практически каждый раз. Там нас никто не мог услышать, и можно было без опаски разговаривать.
И также мы оба не любили Астрономическую Башню, потому что там почти всегда кто-нибудь бывал. Это место свиданий раньше, наверное, было для Снейпа злачным в смысле нарушителей, с которых можно было безнаказанно снимать баллы. Сейчас же, обитатели Хогвартса, вероятно, пребывали в недоумении: почему Гроза Хогвартса перестал появляться в местах самого большого скопления народа?
Среди учеников даже ходили слухи, что Дамблдор опаивает Снейпа снотворным, чтобы количество баллов Хаффлпафа, Гриффиндора и Рэйвенкло не ушло в минус, а еще - чтобы зельевар не мешал чистой детской любви. Всякий раз, слыша подобную сплетню от Лаванды, или Симуса, или Колина, я начинала хохотать, как припадочная. Знали бы они истинную причину…

Его осень

- Почему вы любите совятню?
Два дня до Рождества. Два дня… мда…
- А вы? – я чуть приподнял бровь. – Зачем вы задаете вопросы, ответ на которые знаете?
Она пожала плечами, рассеянно перебирая перышки темно-коричневой школьной совы, устроившейся на подоконнике.
- Я хочу понять.
- Понять что?
- Вас, - просто ответила она.
- Меня? – недоуменно переспросил я. – Что во мне такого, что следовало бы понимать?
- В вас – загадка, - коротко объяснила она, отпуская сову улететь с каким-то письмом, которое она долго привязывала к лапке птицы.
- И вы, конечно, верите, что сможете ее разгадать, - усмехнулся я.
- Полагаю, мои надежды не безнадежны.
- Гермиона, - мягко произнес я, примериваясь к ее имени. Она вздрогнула, но промолчала. – Вы не сможете меня разгадать, потому что разгадывать во мне – нечего.
- Вы ошибаетесь.
- Нет, увы, - я развел руками. – Я просто склочный учитель с мерзким характером и темным прошлым, вот вам и вся загадка. И если вы потратили столько времени на то, чтобы понять это, то я… разочарован.
Она улыбнулась.
- Я полагаю, я получила больше, чем могла рассчитывать. А вы?

Ее осень

- Прогулка - в канун Рождества! Когда все мирно спят, видя во сне подарки, которые завтра обнаружат возле своих кроватей. Тут, конечно, впору бы воскликнуть, что все это – добрый Санта – но, к несчастью, мы, волшебники, разучились верить в чудеса.
- А вы циничны, - промолвил он, улыбаясь краешком губ. Никогда не думала, что он умеет улыбаться, но это факт.
- Вашими молитвами, - я пожала плечами. – Знаете… у меня есть для вас подарок.
- Вот как? – он постарался не удивиться. Я кивнула, доставая маленький сверток и отдавая ему.
- Погодите, не распаковывайте. Вчера вы сказали, что в вас нет загадки, помните?
Он кивнул.
- Вы ошиблись. Я не хотела говорить вам этого вчера, может быть, потому что было еще не время. В каждом человеке есть загадка, а в вас – особенно. И я смогла разгадать ее.
Я вдохнула поглубже.
- Я действительно получила больше, чем могла рассчитывать, Северус, - имя слетело с губ легко, будто я называла его так всю жизнь. Он слегка нахмурился, но ничем не выдал своих эмоций, словно ничего особенного в том, что я назвала его по имени, нет. Вероятно, действительно – ничего особенного.
- Все эти ночные прогулки… открыли мне иной мир. Раньше я полагала, что все в жизни неизменно и подчиняется каким-то определенным правилам, просто мы не всегда знаем эти правила. Вы же заставили меня посмотреть на все под другим углом.
- Гермиона…
- Погодите, дайте мне закончить. Загадка каждого человека – это и есть его душа, Северус. А ваша душа – она здесь. Ваша душа – это наши с вами ночные встречи, наши разговоры, мои бессмысленные вопросы и ваши ответы. Это и есть ваша загадка, и я только сейчас отчетливо понимаю это.
Он глубоко вздохнул, но промолчал.
- Я бы никогда не разгадала вас, не встреть вы меня тогда, плачущую, в коридоре, не поведи вы себя не так, как повел бы себя профессор Северус Снейп, и не начни я со следующей ночи бродить по коридорам в попытке найти вас.
- Гермиона, вы… - он предпринял еще одну попытку, но я остановила его.
- Погодите. Теперь я понимаю, что этого делать было, наверное, нельзя. Нельзя разгадывать человека, если его душа вам не нужна. Вы удивительный человек, Северус, но ваша душа не должна принадлежать мне. Возможно, найдется кто-то, кто разгадает вас и не решится отдать вам вашу загадку назад. Но я так не поступлю.
- О чем вы? – он слегка приподнял брови, удивляясь.
- Но все же я не жалею, - продолжила я. – Такой урок того стоил. Ваша душа – у вас в руках, Северус, - я коснулась подарка. – И вы можете забрать ее.
Он, сощурившись, взглянул на меня, но все же развернул подарок. Я знала, что там. Флакончик снотворного и записка: «Ночью надо спать, профессор Снейп!».
Губы его дернулись и искривились, словно он старательно сдерживал улыбку.
- Значит, все? Истории конец? – спросил он, поднимая на меня взгляд. В его глазах плясали искорки смеха. Я кивнула и развернулась, направляясь к двери. Уже на пороге он меня окликнул. Оглянувшись, я увидела, что Северус улыбается.
- Что? – недоуменно спросила я. Он рассмеялся:
- Гулять ночью запрещено правилами школы, мисс Грейнджер. Пятьдесят баллов с Гриффиндора!