Дата: Вторник, 12.11.2013, 04:31 | Сообщение # 281
Четверокурсник
Статус: Offline
Группа: Всезнайка
На сайте с: 25.02.2011
Сообщений:400
Что же касается Гермионы Грейнджер, то ей еще никогда не было так стыдно и гадко на душе, но вовсе не из-за разочарованно-осуждающих взглядов директора Дамблдора и профессора МакГонагалл, но потому, что в дело вмешался Визерхофф. Стыдно за то, что она по-прежнему испытывает к нему болезненную привязанность, в то время как он одним своим существованием разрушил ее и без того хрупкие отношения с друзьями, снова ее унизил, показав всем и каждому, что она не может за себя постоять. Как будто она хрупкая изнеженная дурочка из рыцарских романов! Стыдно за то, как она восхищалась им, когда он стойко выдерживал пронизывающий, колючий взгляд директора и не боялся в открытую демонстрировать свои убеждения. Но Гермиона даже не помышляла о благодарности и только придумывала себе все новые и новые способы, чтобы ненавидеть Визерхоффа, а заодно и всех его друзей, и только Невиллу, которого она знала еще с первого курса, досталось от нее вымученное “спасибо”.
Джинни Уизли, благодаря совместным усилиям мадам Помфри и профессора Снейпа, пришла в себя уже на следующее утро, хотя ей было предписано провести в Больничном крыле еще, как минимум, сутки. Ходили слухи даже, что якобы Снейп всю ночь варил для нее очень сложные зелья, и потому с утра был зол, как сто Мордредов, и цеплялся даже к своим слизеринцам, не говоря уже о студентах других факультетов, особенно гриффиндорцах. Весь день больную навещали то Гарри с Роном и Лавандой, то члены квиддичной команды, и приносили с собой сладости и свежие сплетни. Ближе к вечеру, в сопровождении декана Гриффиндора, пришла хмурая Гермиона Грейнджер и сбивчивым голосом попросила прощение. Джинни снисходительно простила “свою непутевую подругу”, заверив, что Уизерхоф только и умеет делать, что “совать свой длинный нос не в свои дела да позорить Гриффиндор”, и что он “еще попляшет, рано или поздно”.
Гермиона покивала китайским болванчиком и поспешила скорее ретироваться из этого театра абсурда. Волшебники воистину не дружат с логикой! Ибо как еще можно объяснить тот факт, что ее заставили извиняться перед Джинни за то, что та, по собственной глупости, использовав неизвестное заклинание, попала в Больничное крыло? МакГонагалл долго пыталась донести до девушки, что именно она “спровоцировала мисс Уизли на применение запрещенной магии”, но Гермиона в упор не соглашалась извиняться, мотивируя тем, что Джинни сама виновата, что использовала то странное заклинание, и вообще, ее спровоцировал Визерхофф, так что пусть он и извиняется. И только когда деканесса недовольно поджала губы и, осуждающе посмотрев на студентку сверху вниз, сообщила, что “если мисс Грейнджер не выполнит требование, то факультет Гриффиндор лишится энного количества баллов, и она, Гермиона Грейнджер, будет виновата в этом”, Гермиона согласилась подчиниться.
С Гарри удавалось поговорить очень мало. Если раньше они могли общаться хотя бы тайком, то теперь за Мальчиком-который-выжил постоянно следовала свита в лице его невесты и лучшего друга, занимая все его свободное время от подъема и до отбоя, и Гермиона могла претендовать лишь на то, чтобы стоять рядом и быть включенной в их компанию. Когда Гарри заикнулся о том, что он хотел бы общаться и с Гермионой, Рон и Джинни наперебой принимались доказывать, что та слишком скучная и только и умеет говорить, что об учебе и книгах. Нередко их поддерживала Лаванда — не только потому, что встречалась теперь с Роном, но и потому, что считала Грейнджер антиподом своего modi vivendi (4). В присутствии же “друзей” Гарри и Гермиона едва могли сказать друг друга пару неуклюжих фраз, ибо раскрывать друг перед другом душу, делиться сокровенным на глазах у толпы было для них примерно то же самое, что заниматься любовью в общественном месте. Не получалось у Гарри поговорить с Гермионой и поздно вечером, когда большинство учеников ложились спать — даже после наступления отбоя в гостиной обязательно оставался кто-нибудь, кто мог бы помешать встрече или просто донести Рону и Джинни. А Гермиона сама, как-то улучив минутку, посоветовала не нарываться и не будить дракона, который только начал засыпать. И вообще, говорила она, ничего страшного нет, что они стали меньше общаться — с возрастом это естественно, тем более, они и так каждый день видятся на уроках, а освободившееся время лучше потратить на что-нибудь полезное, например, подготовку к ТРИТОНам. А брат и сестра Уизли только в очередной раз убеждались и убеждали в этом Поттера, что “от Грейнджер никакого толку”, и вообще, Гарри должно быть нечего скрывать от своих друзей. Гарри подобная “опека” со стороны Рона и Джинни изрядно раздражала — создавалось впечатление, что друзья не доверяют ему, но он не представлял, как можно их переубедить или хотя бы начать разговор, чтобы не спровоцировать при этом скандал, ибо повторять сей неудачный опыт парню совсем не хотелось.
Естественно, сложившимися обстоятельствами воспользовался Драко Малфой, извечный враг Золотого Трио. С тех пор, как Бранау забрали в Аврорат, положение юного наследника рода Малфоев в доме Слизерина заметно улучшилось. Генрих фон Бранау привлекал людей, прежде всего, своей силой, волей к власти и привилегированным положением у Темного Лорда и мог, используя указанные три составляющие, легко заставить кого угодно не только считаться со своим мнением, но и сделать так, как хочет именно он, а о его жестокости ходили легенды даже среди старшекурсников Слизерина. О судьбе Бранау ходили разные слухи, и его помещение под арест заставило забеспокоиться немало змеек, за семьями которых водились соответствующие грешки, однако о самом немце никто не горевал и не сочувствовал ему, ибо при своих тиранических замашках он предсказуемо не пользовался любовью и уважением среди товарищей по факультету. К тому же, многие вполне разумно предполагали, что за Бранау сразу вступится его многочисленная родня и нанятая ею не менее многочисленная свора адвокатов, которая за звонкую монету отмажет от тюрьмы кого угодно.
В противовес Генриху, Драко, избалованный и никогда не отличавшийся силой духа, брал своей артистичностью и умением легко подстраиваться под собеседника, а также быстро перенаправлять внимание благодарной аудитории на себя. Он не говорил о всяких заумных вещах наподобие политики и финансов или магической науки (эта тема вообще для ботаников с Равенкло и грязнокровки Грейнджер), предпочитая им обсуждение квиддича и светских сплетен, и неизбежно заканчивал беседу тем, что Малфои самые умные, сильные и влиятельные, и ни один чих в магическом мире не происходит без дозволения на то его отца, сиятельного лорда Люциуса Малфоя. И слушатели покорно соглашались, в то время как Драко мысленно возносил себя на пьедестал почета. Вместо громил Крэбба и Гойла, которые почему-то вообразили, что у них есть мозги, вместе с ним теперь ходили его нареченная Пэнси Паркинсон и ее подруга Шейла Эшли, а также Блейз забини, которому было безразлично, с кем дружить, главное — получать бонусы. При этом Малфой не слишком горевал о значке старосты и потерянных вместе с ним привилегиях, ибо был Теордор Нотт, который прекрасно справлялся со своими обязанностями, получал заслуженные скупые похвалы от декана и пользовался уважением других слизеринцев, однако никогда не искал популярности и держался особняком, ни с кем не сходясь. А это было только на руку Драко: зачем тратить свое драгоценное время на поддержание порядка в общежитии, разрешение конфликтов и прочих проблем среди учеников, когда можно посвятить его себе любимому? И раскол внутри Золотого Трио был для наследника рода Малфоев просто идеальным поводом, чтобы развлечься.
- Грейнджер, ты, оказывается, такая доставучая грязнокровка, что даже магглолюбцы Уизли от тебя отказались… — привычно растягивая слова, произнес блондин, лениво наблюдая за тем, как вспыхивают Поттер и Уизли, готовые сделать контрвыпад в любой момент, в то время как на лице Грейнджер отражается паника. — Пожалуй, им надо поставить памятник за то, что они так долго тебя терпели, — стоявшая позади него свита, как по команде, заржала.
Особенно же забавлял слизеринца тот факт, что Грейнджер даже не понимает, что ее опустил носом в грязь ее же кумир Альбус Дамблдор, и что травля ее ведется именно с его молчаливого согласия. Магглолюбец и лидер Света Дамблдор указывает грязнокровкам их истинное место в иерархии жизни — вот это умора! При этом Драко отлично понимал, что Грейнджер хочет защищать только шрамоголовый Поттер, но после инцидента с тем вопиллером от рыжей толстухи вряд ли решиться сделать что-нибудь без согласия Уизли. А вот рыжему недоумку Уизли нет никакого дела до его бывшей грязнокровной подружки: его, как и любого чистокровного волшебника, бесит сам факт того, что кто-то нелестным образом посмел отозваться о его помойной семейке. Получается замкнутый круг! Драко Малфой просто гордился своей находчивостью и проницательностью и сиял теперь, как начищенный сикль. Немало радовало его и то, что наконец-то удалось хоть на ком-то отыграться за свои предыдущие несчастья и унижения: грязнокровку Кайнер нельзя было трогать ради собственной безопасности, да и отец запретил, а за других магглорожденных либо горой стояли товарищи по факультету, либо их просто было не так интересно опускать, как Грейнджер.
И его совершенно не волновало, что он идет на нарушение правил: когда он вообще об этом задумывался? Больше всего он хотел, как следует, вмазать по холеной физиономии Малфоя и выбить ему все зубы, чтобы он не смел больше говорить всяких гадостей о Гермионе и семье Рона.
- Я, Поттер, — нагло ухмыляясь, ответил слизеринский хорек, и свита вновь заржала за его спиной.
Поттер уже сделал шаг вперед, занес кулак для удара — стиснуты челюсти, и горят решимостью глаза — как на его руке, пользуясь замешательством остальных гриффиндорцев, неожиданно повисает Грейнджер.
- Гарри, нет! — кричит девчонка, и в глазах ее отражается страх. — Там идет профессор МакГонагалл! — грязнокровке не хочется, чтобы факультет по ее вине лишился баллов. Какой патриотизм!
Тот быстро теряет боевой настрой и, передергивая плечами, прослеживает за взглядами других учеников, собравшихся в коридоре: к ним навстречу действительно шла деканесса Гриффиндора.
- Все в порядке? — строго спрашивает она, ни к кому конкретно не адресуя вопрос.
- В полнейшем, мадам, — с самым невозмутимым видом отвечает Драко.
Он знает, что та никогда не разбирается, кто прав, кто виноват, и своих, если застала на месте преступления, штрафует не меньше, чем всех остальных. Неудивительно, что гриффы ей не доверяют.
- Я надеюсь, мистер Малфой, — сухо отвечает МакГонагалл, бросая недоверчивый взгляд на слизеринца. — Мистер Поттер?
- Да… э… мэм, — запнулся от волнения Гарри, после чего произнес:
- Малфой… он назвал Гермиону плохим словом! — сказал он громко. — Это все слышали!
- Он опять к моей семье цеплялся! — подключился Рон.
- Лично я не слышала, чтобы мистер Малфой ругался бранными словами… — строго ответила преподавательницы трансфигурации, и бывший староста Слизерина злорадно ухмыльнулся за ее спиной.
Поттер бессильно выдохнул. Почему?! Ну почему декан никогда не верит ему на слово?! Сколько Гарри помнил себя в Хогвартсе, МакГонагалл, за исключением собеседования о будущей профессии, никогда не слушала его и постоянно отмахивалась от его детских и несущественных, на ее умудренный взгляд, проблем. Если бы он таки осуществил свое намерение и выбил хорьку зубы, то МакГонагалл предсказуемо бы сняла кучу баллов и назначила бы еще кучу отработок, а Малфою ничего бы не стало, ведь он “пострадавший”. И от осознания этого неприглядного факта юноше было вдвойне обидно. Он вдруг понял, что учителя ничего не делают, чтобы прекратить межфакультетские распри и несправедливость в школе, а только попустительствуют им.
- … но, мистер Малфой, если я услышу от вас хоть одно оскорбление в адрес мисс Грейнджер или какого-либо другого магглорожденного студента, — декан Гриффиндора воплощала саму справедливость и не делала различий между факультетами, — то, клянусь Мерлином, одними баллами вы не отделаетесь!
- Разумеется, профессор, — покорно ответил Малфой, изобразив небольшой поклон. МакГонагалл никогда не верит домыслам и небылицам, но только тому, что видела сама, и потому штрафует лишь за те прегрешения, которым сама была свидетельницей. Зато к демонстрации вежливого и уважительного поведения всегда относится благосклонно.
- А вы, мистер Поттер, мистер Уизли… я понимаю, что между Гриффиндором и Слизерином существует давняя вражда, однако вы не должны наговаривать на других учеников только из-за личной неприязни, — продолжила свою нотацию преподавательница трансфигурации, обратившись на сей раз к своим подопечным.
- Мэм, но он действительно обозвал Гермиону! — отчаянно прокричал Гарри. — Рон, Лаванда, Шеймус, Дин, Фэй, да скажите же вы! Вы же все видели!
И лишь насупленное молчание одноклассников было ему ответом, ибо никто не хотел подставляться под гнев декана из-за какой-то лохматой заучки, которая никогда не пользовалась популярностью на факультете.
- Мистер Поттер, минус пять баллов с Гриффиндора за пререкание с преподавателем и подстрекание к межфакультетской вражде, — холодно отчеканила глава львиного факультета, даже не заметив, как у Мальчика-который-выжил и его лучшей подруги поникли плечи, а в глазах отразилось разочарование. — А теперь всем разойтись по гостиным. Немедленно!
Ученики нехотя принялись выполнять распоряжение заместителя директора и разбредаться в стороны. Только Поттер и Грейнджер по-прежнему стояли, как вкопанные, не в силах справиться с шоком и осознанием того факта, что МакГонагалл их только что предала. Иначе как еще назвать то, что она послушала этого мерзкого слизеринского хорька, а не их?! Вышеобозначенный субъект стоял у окна, сложив руки на груди, и нагло ухмылялся, а “свита” не отставала от него. Все получилось именно так, как он рассчитывал…
- Мистер Финниган, а что здесь случилось? — спросил Лотар Визерхофф, только что подошедший вместе с Невиллом и Элизой.
Ирландец не входил в число друзей Лотара, однако не общался с Уизли и не являлся директорским любимчиком, и потому можно было рассчитывать на более-менее объективный ответ с его стороны.
- Ну… Малфой…
- Это не ваше дело, мистер Уизерхофф, — перебила МакГонагалл, услышав их разговор. — Идите в вашу гостиную. Да, пусть мисс Миллер идет в свою, — и смерила девушку настолько презрительным и неприязненным взглядом, что та невольно поежилась и еще сильнее ухватилась за руку своего друга.
Однако от немца не укрылось, как из-за спины декана продолжал злорадно улыбаться Малфой, который вовсе не торопился никуда ходить, но, наоборот, казалось, наслаждался зрелищем.
- Не мое дело, которое, однако, почему-то обрадовало Малфоя? — скептически произнес Визерхофф — его-то деканесса не могла испугать грозным и внушительным видом, зато слизеринец сразу спал с лица и разозлился.
- Я вам уже сказала, мистер Визерхофф, это не ваше дело. Десять баллов с…
- Это Малфой! — неожиданно выкрикнул Поттер, совершенно не обращая внимания на повисшую на его руке Гермиону, очевидно, пытавшуюся предотвратить таким образом потерю баллов. — Он обозвал Гермиону и оскорбил ее!
Гриффиндорец совершенно не понимал, что на него нашло, и почему он вдруг решил обратиться за помощью к врагу, но почему-то этот спокойный, уверенный и целеустремленный взгляд стальных глаз, резко контрастировавших с медно-рыжими волосами, внушал ему куда больше доверия и уважения, нежели сердитая мина МакГонагалл.
- Не ожидала от вас такого ужасного поведения, — разочарованно сказала профессор трансфигурации. — Двадцать баллов с Гриффиндора за неуважение к преподавателю и клевету на других студентов.
- Гарри, пойдем! Это же Уизероф! Он наш враг! Ты что, забыл? — поспешил напомнить Рон, встав по другую сторону от друга, и потащив за собой, но тот снова встал, как вкопанный, уставившись на декана стеклянным взглядом. — И вообще, МакГонагалл сказала, что это не его дело!
- Рон, профессор МакГонагалл! — резко поправила одноклассника Гермиона, которая терпеть не могла неуважения к учителям. — Отпусти Гарри, ты ему сейчас руку вырвешь! Гарри, профессор МакГонагалл сказала же тебе не встревать, а теперь мы только баллы потеряли!
- Но, профессор МакГонагалл, Малфоя нужно наказать! — неожиданно для всех воскликнул Невилл, который, похоже, сам испугался собственной храбрости. — Почему вы не верите Гарри?
- Мистер Лонгоботтом, инцидент был исчерпан еще до вашего прихода, и я прошу вас не вмешиваться, — строго ответила декан Гриффиндора. — Или, по-вашему, учителя не способны сами, без ваших советов, разобраться, кто прав, кто виноват?
Стоявшие позади нее слизеринцы тихо, но от этого не менее мерзко захихикали.
- Тогда пусть Драко Малфой даст магическую клятву в том, что говорил правду и действительно не оскорблял мисс Грейнджер, — потребовал Визерхофф, выйдя вперед. — Ибо такие, как он, только и умеют, что издеваться над более слабыми и бить со спины, — добавил он презрительно.
У Драко засосало под ложечкой, и покраснели кончики ушей. Как ни стыдно ему было признавать это, но Визерхоффа он считал равным себе противником, если не более сильным. Его нельзя обвести вокруг пальца, как эту старую кошку или шрамоголового Поттера, да и воспоминание о драке в Запретном лесу, которую он наблюдал одним глазом, и о которой немало рассказывал отец и другие Пожиратели, тоже было не из приятных. Так что слизеринец поспешил отступить за спины Забини и Паркинсон, пока еще не было слишком поздно, но тут ему на помощь снова пришла декан вражеского факультета:
- Мистер Уизерхофф, минус двадцать баллов Гриффиндору за оскорбление другого студента и пререкание с преподавателем, — строго возвестила она. — Кроме того, спешу вас уведомить, что подобные клятвы запрещены на территории Соединенного Королевства с 1 декабря 1981 года, — волшебница выглядела явно довольной собой.
- Поступая в Хогвартс, я хотел распределиться в Гриффиндор, — после небольшой паузы ответил Лотар, не скрывая разочарование в голосе. — Я рассчитывал встретить здесь храбрых сердцем, дружелюбных учеников, которые не прячутся от своих обязанностей, не поджимают хвосты, если что-то вдруг угрожает их благополучию, — и обвел осуждающим взглядом Уизли, Браун, Патил Томаса, Финнигана и Дунбар, — которые всегда готовы помочь друг другу и все вместе работают за свой дом, как одна семья… а не безнаказанно пользуются плодами чужого труда, — посмотрел на притихшую Грейнджер, — чтобы потом позорно их разбазаривать. Я рассчитывал встретить здесь декана, справедливого и беспристрастного… — теперь досталось МакГонагалл, которая отступила на шаг назад, не в силах выдержать колючий взгляд студента, — который следует духу, а не букве закона и искренне радеет за свой дом и его благополучие, как Глава Рода — за свою семью. Но не закрывает глаза на вопиющую несправедливость по отношению к одним ученикам в угоду другим и, тем более, с других факультетов… — его слова отдавались холодным эхом в звенящей тишине коридора, приковывая взгляды притихших зрителей, — не прикрывается дурацкими отговорками, запретами и предписаниями, которые не могут привести ни к чему, кроме разрушения магического сообщества изнутри. Неужели вас, профессор МакГонагалл, не гложет совесть за то, что вы даже не выслушали мистера Поттера, но сразу согласились с Малфоем, хотя знали, что он лгал? Что вы принесли справедливость в жертву мнимому устранению межфакультетской вражды? А все потому, что мисс Грейнджер всего лишь магглорожденная ведьма, за которой не стоит сила Рода, и потому ради нее даже не стоит стараться?! — все больше и больше распалялся немец.
- Мистер Уизерхоф, прекратите немедленно! — прокричала МакГонагалл, но на ее возглас никто не обратил внимания.
- Что ж, видимо я ошибся в выборе факультета, — печально констатировал Лотар, уже успокоившись, и, эффектно развернувшись, так, что под фалдами его мантии обнажилась темно-красная подкладка, вместе с Миллер и Лонгоботтомом направился в сторону Хаффлпаффской гостиной.
Какое-то время ученики стояли посреди коридора и недоуменно смотрели вслед удаляющейся троице (слизеринцы заблаговременно предпочли удалиться, дабы старая кошка не обратила на них свой гнев), пока декан Гриффиндора не соизволила, наконец-то, справиться с обуревавшими ее чувствами и выдавить “вердикт”:
- Минус… минус… пятьдесят баллов Гриффиндору!.. И отработки с Филчем... до конца месяца! — затем обвела оставшихся львят уставшим, тяжелым взглядом. — Кому было сказано немедленно разойтись по гостиным?!
Оставшееся время, пока они добирались до башни Гриффиндора, Гарри усиленно продолжал размышлять, стараясь не обращать внимания на шутки Рона, глупую болтовню Лаванды и назидания Гермионы, перемешанные с раздражением за потерянные баллы и надеждой заработать эти баллы вновь на завтрашних уроках. Неожиданно, когда он сел на диван перед камином и наугад открыл подвернувшуюся под руку книгу, которой оказалась банальная “Квиддич сквозь века”, у него в голове что-то щелкнуло, и будто бы открылась дверь, через которую в погруженную во тьму комнату упал узкий луч света. Мальчик вдруг понял для себя, что значит быть истинным гриффиндорцем. Не бросаться вражеским заклинаниям наперерез и не строить пакости нелюбимым учителям или одноклассникам. И даже не выхватывать из-под носа у соперника снитч с риском для собственной жизни. Но проявлять волю, пресекать любую несправедливость, говорить тогда, когда другие трусливо молчат, противостоять системе, даже если вынужден ей подчиняться. Ведь никто не поддержал его, когда он заступился за Гермиону. Даже МакГонагалл — и та, поверила Малфою. И только Невилл выступил один против всех. Тот самый недотепа Невилл, у которого с трудом выходили самые простые заклинания, но который смог преодолеть свой страх и неуклюжесть, как только у него появилась цель — отомстить за родителей.
МакГонагалл… Гарри давно не доверял ей, но каждый раз надеялся, что она выслушает и поможет. И каждый раз все оставалось по-прежнему. Уизерхоф — единственный, кто расставил все по местам, единственный, кто посмел, не боясь наказания, сказать МакГонагалл все, что думает о ней. Он очень храбрый… И единственный, кто рассказал ему хоть что-то полезное о кровной защите, а не о великой силе любви.
Рядом плюхнулся Рон с сэндвичем в руках, которым сразу же накрошил на некогда красивую и дорогую, но уже потертую бархатную обивку, и предложил поиграть в подрывного дурака. Гарри без энтузиазма согласился, продолжая все так же задумчиво глядеть на огонь в камине. Сзади подошла Джинни и обвила его шею руками, принявшись шепотом уговаривать на свидание в выручай-комнате, и даже соблазнительно провела кончиком языка по шее. Но парень оставался глух к ее словам и ласкам и, проигрывая в очередной раз лучшему другу (и лучшему ли?), напряженно думал о том, как ему связаться с Лотаром Визерхоффом — так, чтобы об этом не узнали друзья. Он неожиданно понял, что ему нужна дружба этого человека — как глоток чистого воздуха посреди гнилого болота.
Дата: Вторник, 12.11.2013, 04:31 | Сообщение # 282
Четверокурсник
Статус: Offline
Группа: Всезнайка
На сайте с: 25.02.2011
Сообщений:400
Глава 40
Холодный мелкий дождь моросил весь день, не переставая. Тяжелые свинцовые тучи, затянувшие небо, висели настолько низко, что цепляли островерхие крыши старинного замка. День, и без того уже достаточно короткий, превратился в сплошные сумерки, что не лучшим образом сказывалось на бодрости и настроении учеников, которые теперь с ностальгией вспоминали Катберта Биннса, на уроках которого всегда можно было выспаться.
Лапина подняла голову — мелкие капли, точно роса, падали ей на лицо, успокаивая, а блекло-серое небо неожиданно показалось прозрачным и светлым, как если бы солнцу удалось прорваться сквозь густые клочья тумана. Выдохнув, девушка развернулась и, ухватившись за ветку кустарника, потянулась наверх — из оврага, в котором она пряталась, отлично просматривалось поросшее вереском поле. До “базы” (широкий круг, огороженный камнями, с вымпелом Хогвартса посередине) оставалось метров двести по прямой, которые можно пробежать за минуту-полторы. Но это если не считать скользкой травы, прячущихся где-нибудь поблизости “врагов” — то есть, студентов из команд-соперников, а также ловушек, расставленных преподом. А еще у Лапиной не было с собой знамени, а команда осталась где-то позади, в очередной свалке, из которой она предпочла сбежать, так что на базу можно было даже не соваться.
Хостнер обладал просто удивительной способностью подбирать команды так, чтобы входящие в них студенты или, мягко говоря, не ладили друг с другом, или, в лучшем случае, относились нейтрально. Оно как бы понятно — ради победы нужно уметь отрешаться от личных чувств, а также не брезговать договариваться с врагами, вот только Анне от этого было не легче. Итак, дано: Уизли, Визерхофф, Томас, Буллстроуд, Эшли, Финч-Флетчли Джонс, Бут, Турпин и, собственно, она, Анна Лапина, то есть Кайнер. Убойная смесь, не правда ли? О вражде Рона Уизли и Лотара Визерхоффа знают, наверное, даже самые слепые и глухие в Хогвартсе. Дин Томас, как и многие гриффиндорцы, не переносит слизеринцев, а еще он явно не ладит с обоими рыжими. Шейла Эшли — во всем поддакивает Паркинсон, не отличается ни умом, ни красотой, но, как и маггловские девочки-мажорки, считает себя чуть ли не пупом земли и обожает утверждаться за счет тех, кто слабее ее. Миллисент Буллстроуд, и раньше отличавшаяся медлительностью и неповоротливостью, не хватавшая звезд с неба, только неделю назад вышла из больницы и еще не до конца восстановилась, но разве бравый вояка будет менять план урока из-за пары хромых или больных? Особенно если учесть, что в Хогвартсе едва ли не каждый день кто-нибудь что-нибудь себе ломает, жрет гадость непонятного происхождения, обрастает перьями или чешуей.
С Меган Джонс и Джастином Финч-Флетчли с Хаффлпаффа Лапина почти не общалась, а в присутствии Лизы Турпин и Терри Бута с Равенкло даже чувствовала себя неловко. Ведь она сама не дружила ни с кем из них и гостиную вороньего факультета посещала исключительно в качестве личной гостьи Ассбьорна Фольквардссона, который оказывал ей настолько явную благосклонность, что оставалось удивляться, как это другие его товарищи по факультету еще не дразнят их “тили-тили-тесто — жених и невеста” и не рассказывают друг другу пошлые сплетни. А со стороны Турпин, кроме того, имела место немалых размеров личная неприязнь, ибо Фольквардссон не только заклеймил ее перед всем домом Ровены как возможную предательницу наподобие некой Мариэтты Эджкомб, но и предпочел ей, чистокровной волшебнице и дочке министерского чиновника, какую-то безродную магглокровку. И то, что сама Анна Кайнер к этому не стремилась, и просто так сложились обстоятельства, не волновало абсолютно никого
Сверкнула вспышка, и Лапина тут же выставила “Protego firmiter”, однако выбравшаяся из-за кустов Буллстроуд уже успела испугаться, и, поскользнувшись на мокрой от дождя траве, начала стремительно катиться по крутому склону вниз, тщетно хватаясь за торчащие из земли кустарники.
- *Accio Миллисент Буллстроуд!*
Анне с трудом удалось увернуться — места на уступе было немного, а Миллисент отличалась крайне внушительными габаритами. Выставить бесплалочковое “Protego” — и манящие чары уже ослабевают. Слизеринка неуклюже падает на четвереньки, затем медленно разгибается и садится на корточки, какое-то время пребывая в прострации. Ее мантия и юбка в нескольких местах порваны и выпачканы в грязи и траве, а волосы, уложенные обычно в большой строгий пучок, растрепались, из них торчат опавшие желтые листья. На ладонях, да и на коленях, наверное, тоже, ободрана кожа, на лбу алеет ссадина, и кровоточит губа. Буллстроуд не ноет, как можно было бы ожидать от девочки-дворянки, выросшей в тепличных условиях, хотя и не скрывает, что ей больно. Ее взгляд устремлен наверх — падая, она уронила знамя, и теперь она болталось по воздуху, зацепившись за росшее на склоне дерево.
Кайнер молча кивнула и, аккуратно став на камень, потянулась к торчащим из земли веткам, стараясь при этом не смотреть вниз. Как и Буллстроуд, она не отличалась спортивной подготовкой и не имела большого опыта в скалолазании, а еще боялась просто оступиться и упасть, но выбора у нее не было. Хостнер их, кстати, не зря предупреждал насчет одежды, чтобы была удобная и практичная, ибо “врагу плевать, по этикету ты одет или нет”. Конечно, на обычную учебную дуэль или тренировку в классе можно было прийти и в школьной форме, но лазать в юбке и блузке по склонам или пробираться через подлесок — нет, нет и нет. Однако большинство волшебников, особенно девушек, за исключением магглорожденных и некоторых полукровок, то ли не поняли, что имел в виду преподаватель, то ли посчитали ниже своего достоинства одеваться подобно магглам и простолюдинам. На самой же Лапиной были надеты тренировочный женский костюм, состоявший из жиппа (1) на шнуровке, с короткими рукавами и фалдами, штанов-трико, кожаных перчаток без пальцев и высоких ботинок, тоже на шнуровке, и широкий плащ, надежно защищавший от холода и ветра. Этот костюм специально для нее раздобыл Фольквардссон, за что Анна была ему глубоко признательна, особенно в данный момент, когда карабкалась наверх по крутому склону, поросшему мокрой от дождя, все еще зеленой осенней травой.
На горизонте замаячил чей-то темный силуэт, и Лапина, недолго думая, кинула “Everto statum”. Короткий мужской вскрик и звук шмякнувшегося на землю тела возвестили о том, что заклинание попало точно в цель. Потянувшись, девушка закинула ногу и неуклюже взгромоздилась на берег оврага. На траве, раскинув в разные стороны руки, лежал смуглый парень в слизеринской мантии. Блейз Забини… Анна не испытывала чувства вины или угрызений совести за свой прием — с Забини, как и со многими другими слизеринцами, у нее по-прежнему сохранялись отношения враждебного нейтралитета. И вообще, он из команды соперников был. Однако девушка не представляла, как бы повела себя, встреться ей среди противников кто-нибудь из ее друзей. Но если с Шёнбрюнном или Фольквардссоном, по крайней мере, можно было бы честно сойтись в дуэли, то на хрупкую и беззащитную Миллер даже руку было стыдно поднять. Но, хуже всего, Лапина чувствовала в себе этот странный азарт и дурацкое желание, во что бы то ни стало, выиграть эти ничего не решающие школьные соревнования, пусть она сама была уже давно не школьница, а такая победа для нее — слишком мелочной.
- Лучше бы за знаменем следила, а не дралась со всякими идиотами! — крикнули сзади на немецком.
Лапина развернулась и подняла голову — напротив нее стоял запыхавшийся и раздраженный Визерзхофф, крепко сжимавший палочку в руке. Посередине между ними из склона торчало то самое злосчастное дерево, за ветви которого зацепился штандарт. Какое-то время гриффиндорец и слизеринка играли в гляделки и спорили, кто из них полезет снимать знамя (Лотар упирал на более легкий вес Анны и ее женскую гибкость, в то время как Анна считала преимуществами Лотара его более высокий рост и длинные руки, а также природный талант к трансфигурации), пока с противоположной стороны поля не появился одинокий хаффлпаффец, тащивший знамя своей нынешней команды. Если учесть, что Хостнер подбирал команды так, чтобы бывшие в них студенты, мягко говоря, не ладили друг с другом, и на каждом занятии тасовал состав, то не было ничего удивительного в том, что все, вместо того, чтобы выработать общую стратегию и действовать слаженно, разбредались, кто в лес, кто по дрова. Это мелким еще повезло — их чаще по факультетам делили.
Интересно, а где находится сам Хостнер и как наблюдает за ними? Неужели кружит над полем, скрытый чарами невидимости? Ведь, судя по прошлым аналогичным занятиям, он был прекрасно осведомлен о том, кто что делал, и какие ошибки каждая из команд допустила — не считая того, что ее члены не удосужились договориться между собой. Допустим, на открытой местности можно наблюдать и сверху, а в лесу? Впрочем, сейчас это был вопрос третьестепенной важности.
Сложный пасс палочкой, и по земле тянется извилистая рыхлая полоса, как если бы какой-нибудь гигантский крот вздумал проложить себе ход. Тянется, пока не настигает незадачливого барсука, которому оставалось пробежать всего несколько десятков метров до базы.
- Explodo interius! (2)
Резкий взмах вверх, и крупные комья земли разлетаются в стороны, сбивая парнишку с ног. Тот, словно прыгун в высоту, на какое-то мгновение зависает в воздухе, а затем кулем падает на холодную мокрую землю. Из его ослабевших рук выкатывается штандарт.
- Что это было? — не веря своим глазам, спросил Визерхофф: тому хаффлпаффцу явно пришлось несладко.
- Эффект подземной взрывной волны, — небрежно ответила Кайнер. — Он просто… э… потерял сознание, — добавила она уже менее уверенно: так удариться головой о землю — можно и сотрясение мозга получить. — Не тротил же взрывали.
Лотар недовольно закатил глаза, всем своим видом показывая недовольство примененным методом.
- И вообще, у него можно забрать знамя — меньше конкурентов будет. У тебя получится призвать с такого расстояния?
Лотар устало выдохнул, прикрыв глаза рукой: при всей своей простоватости и прямолинейности Кайнер не зря попала в Слизерин, факультет для хитрых и изворотливых — но все-таки выполнил заклинание и меньше, чем через минуту, сжимал вражеский штандарт в свободной руке. Анна тем временем огляделась по сторонам, после чего мелкими шажками отступила к краю оврага.
- Ты… я… э… в общем, я сниму знамя, — наконец, выдала девушка и полезла на дерево.
Ствол был косым, недлинным и узким, но даже он представлял для Лапиной весьма трудно решаемую задачу. Из-за дождя кора намокла и скользила, а ближайшие крупные сучья располагались слишком далеко. Внизу разверзалась огромная пропасть, заросшая вереском и ракитником, а на другой ее стороне возвышался грандиозный средневековый замок, башни которого тонули в рваных облаках. Умом Анна понимала, что овраг не такой уж глубокий, и, даже упав в него, можно выжить… наверное… если, конечно, успеть применить нужное заклинание до того, как встретишься с каким-нибудь камнем, но все равно было страшно. Даже ее побег из логова Темного Лорда не казался теперь таким уж трудным испытанием — ведь там не нужно было заниматься скалолазанием и страдать акрофобией.
Сзади доносились препирательства парней, окружающее пространство озаряли разноцветные вспышки заклинаний — Шёнбрюнн, Фольквардссон и Визерхофф таки сошлись в тройной дуэли. Лапиной оставалось только надеяться, что Визерхофф сумеет задержать остальных достаточно долго, чтобы те не побежали ее спасать, а заодно вытребовать себе знамя. В овраг полетел штандарт — правильно, драться с ним неудобно, и вообще он “вражеский”. Если бы Миллисент тоже додумалась свой уронить, то ей, Анне Лапиной, в миру Кайнер, не пришлось бы сейчас корячиться на этом несчастном дереве.
Наконец, решение было найдено: обвязать концы плаща вокруг ствола, а самой карабкаться по нижней его части. Так она точно не упадет, даже если у нее соскользнут руки — главное ногами плотно обхватить ствол и не думать о том, сколько метров отделяет ее от земли. Так, медленно, но верно, Лапиной удалось добраться до места, где ствол разделялся на три крупные ветви, расходившиеся в разные стороны, образуя таким образом относительно удобное и безопасное место для сидения. Знамя болталось почти на самом краю дерева, накрутившись на несколько веток сразу, и предсказуемо бы порвалось, если бы его рискнули призвать с помощью “Accio” с земли, например, с того места, где должна была оставаться Буллстроуд.
- *Seco!*
Несколько маленьких тоненьких веточек обламываются под воздействием режущего проклятия, и теперь уже свободный конец знамени реет в воздухе. Фиксируем его конец с помощью магии — даже “Wingardium Leviosum” сойдет — и аккуратно, не спеша, распутываем вокруг толстой ветки…
Однако Анне так и не суждено осуществить до конца этот свой, без сомнения, гениальный план. То ли дерево оказалось все-таки трухлявым, а она для него — слишком тяжелой, то ли кто-то из дерущихся попал заклинанием… но ствол неожиданно и резко покачнулся, надломившись почти у самого основания, словно дерево банально спилили. Крепко ухватиться за ветку, палочку наизготовку…
- *Pulvinar aerius!* (3)
Заклинание смягчило удар и замедлило падение, но не остановило его. Дерево развернулось кроной назад, и девушке едва удалось спрыгнуть него, зацепившись за край штандарта. Пришлось проехаться следом вниз, пока ноги не уперлись в торчавший из земли камень. Анне оставалось только поблагодарить Бога за росшую в обилии по склонам оврага траву, иначе ее спине пришлось бы очень несладко. Осторожно ступая, держась за росшие по склону кустарники, она приблизилась к лежавшему на земле дереву и, наконец, отвязала штандарт. Почти целый… если применить Текстуральные чары восстановления, заметно не будет.
Буллстроуд ждала ее в том же месте, где они расстались, бледная и перепуганная — Лапина не думала даже, что кто-то из слизеринцев… здешних слизеринцев станет о ней беспокоиться. В руках у Миллисент было вражеское знамя — то самое, которое Визерхофф забрал у какого-то хаффлпаффца и выкинул потом в овраг. Неподалеку от Буллстроуд стоял Финч-Флетчли, также выглядевший перепуганным. Как выяснилось, он шел, наоборот, понизу, и даже успел искупаться в озере — а все из-за Уизли, который утверждал, что это якобы самая короткая дорога до базы, потому что он, благодаря старшим братьям, знает Хогвартс, как свои пять пальцев. В результате оба чуть не увязли в грязи, а потом, когда Джастин “чуть-чуть задержался”, след Рона и вовсе простыл. Однако Джастин почти не жалел об этом: компания Рональда Уизли могла в считанные минуты надоесть кому угодно, если вы не интересуетесь едой и квиддичем и не готовы слушать его самовосхваления, поддакивая в нужных местах. Эшли и Турпин, по слухам, и вовсе не стали проходить полосу препятствий, чтобы не испортить свои дорогие мантии. С Меган Джонс они разделились во время драки на поляне с соляным столбом. А Дина Томаса он вообще не видел с тех пор, как они вошли в лес.
Через несколько минут подошли Лотар Визерхофф и Терри Бут, которого в последний раз видели, когда он “выяснял отношения” с Крэббом и Гойлом. Оба парня были невероятно злы, причем злость их была направлена на Кайнер, которая явно не собиралась сдаваться без боя, однако Джастин Финч-Флетчли быстро предотвратил назревающую ссору, заметив, что поругаться они могут и после урока, а сейчас надо думать, как лучше добраться до базы. Они и так пятерых человек потеряли, и потому, даже если придут первыми, получат очень большой штраф. Остальные “коллеги” согласно закивали. Терри выглянул из укрытия — судя по знаменам, к базе подбирались уже, как минимум, трое студентов из команд-соперников. Однако делали они это явно не так быстро, как хотели бы — часто присматривались к земле, водили перед собой волшебными палочками — очевидно, проверяли на заботливо расставленные Хостнером ловушки. Местами сверкали разноцветные вспышки — последствия взлома проклятий.
- Мы проиграли… — обреченно произнес равенкловец, сев на корточки. — Проиграли…
Миллисент устало вздохнула, задержав сочувствующий взгляд на Буте. Она привыкла проигрывать. Не блиставшая в учебе, не отличавшаяся высокой магической силой, обаянием или красотой, она уже давно смирилась со своей участью неудачницы, которая может претендовать разве что на место балласта в свите какой-нибудь более успешной и родовитой девушки, например, Пэнси Паркинсон или Дафны Гринграсс. И потому известие о вероятном поражении восприняла с философским спокойствием — ведь как может быть иначе?
Визерхофф разом помрачнел, или, в его случае, побледнел, с трудом сдерживая рвущийся наружу гнев. Будь он в Гриффиндорской гостиной, наверняка стал бы ходить взад и вперед, обвиняя вначале всех и каждого, как бездарно они провалили поставленную перед ними задачу, а потом принялся бы рассуждать вслух о том, как можно (если можно) исправить сложившуюся ситуацию. Однако места на площадке было слишком мало, и потому Лотару не оставалось ничего больше, кроме как стоять и напряженно думать. Отсутствие возможности двигаться и выплеснуть скопившиеся эмоции, конечно, мешало мыслительному процессу, но оказаться на дне оврага гриффиндорец хотел еще меньше.
Джастин присоединился к Терри и тоже сел на землю, облокотившись на мокрый, поросший мхом камень — после купания в озере ему было уже все равно. Свою задачу — добраться до места предварительного сбора — он выполнил и даже принес некоторые сведения об остальных участниках, и потому не представлял, чем еще может помочь команде. Заклинаний для нахождения и обезвреживания ловушек он не знал, в дуэлях силен не был, и теперь ему оставалось только ждать, что решат другие, а там, дальше, он постарается свою часть задачи выполнить.
Кайнер тем временем с задумчивым взглядом созерцала проплывавшие над ними кучевые облака, которые еще не истратили свой запас воды, и будто бы надеялась найти там, наверху, ответ на ставший уже классическим вопрос “ну что же делать?”
Через пару минут Визерхофф все-таки не выдержал и громко возмутился, почему это он один должен думать за всех. Свои упреки юноша выражал, активно жестикулируя, стараясь дать понять каждому из коллег степень его вины, и потому не заметил, как подошел слишком близко к краю площадки, и оступился. Кайнер, однако, вовремя сориентировалась и сумела удержать однокурсника с помощью чар левитации, а Финч-Флетчли и Бут помогли ему забраться обратно на уступ. Уверенности у рыжего аристократа заметно убавилось, ибо его только что спали не самые приятные ему люди, и даже под маской благодарности он так и не сумел скрыть свое раздражение и обиду.
- Ладно, Визерхофф, мы уже поняли, что мы… э… безмозглые кретины, — равнодушно заметила Анна, вызвав недоумение на лице гриффиндорца, который не мог позволить себе говорить подобные вещи вслух. — Но, может быть, ты скажешь, что ты придумал, и мы постараемся реализовать это?
Джастин, Миллисент и Терри с надеждой уставились на Лотара, готовые забыть на время “безмозглых идиотов”, но тот лишь раздраженно фыркнул. Как ни противно ему было признавать, но у противников было громадное преимущество и в расстоянии, и во времени, и потому поражение являлось вполне закономерным финалом. Но он не мог сказать это вслух, не перед этими людьми, которых только что обвинял в тугодумии и бездействии!
- Наша единственная надежда — выиграть время… — тяжело выдохнув, резюмировал Визерхофф. — Опередившие нас противники наткнулись на ловушки и теперь дерутся между собой, и это наш единственный шанс… мы должны воспользоваться их замешательством, — окинул команду внимательным и пристальным взглядом. — Самые быстрые из нас понесут знамена. Также нам будет нужен кто-нибудь, кто будет прикрывать нас и сканировать окружающее пространство на ловушки.
- Я знаю подходящее заклинание! — тут же вызвался Терри Бут. — Это “Acra species” (4). Я могу продержать его десять-пятнадцать минут.
- Отлично! Буллстроуд, Финч-Флетчли, вы, как самые слабые, пойдете в арьергарде, — закончил раздавать указания Визерхофф. — А теперь вперед! — и первый принялся карабкаться наверх.
- Постойте! — возразила Кайнер. — Нас сразу заметят, и потому нам надо наложить дезиллюминационное заклинание на всех. Во-вторых, нам лучше… э… дезорганизовать противников, чтобы они потеряли время. Для этого можно будет бросить несколько поддельных знамен — их можно сделать с помощью трансфигурации. В-третьих, ловушки не обязательно должны быть магическими. Все.
Идею магглорожденной слизеринки признали здравой, и Визерхоффу пришлось спуститься обратно, чтобы из палок и носовых платков сконфигурировать несколько знамен по образцам иллюзий, которые наколдовали Джастин и Терри. Сама Кайнер помогла наложить Дезиллюминационные чары и, вопреки изначальной диспозиции, замкнула отряд, всучив Визерхоффу штандарт их команды, а себе оставив вражеский.
Первая ловушка встретилась им очень скоро — это оказалась довольно длинная изогнутая яма шириной в человеческий рост, прикрытая травой и осенними листьями. Для магии она была необнаружима, и подростки поняли это только тогда, когда Бут, водивший во все стороны палочкой, споткнулся практически на ровном месте, а затем с выражением ужаса на лице уставился на дырку в земле, под которой явно была пустота. Кайнер обратила внимание на границы ловушки — земля там будто бы была чуть-чуть приподнята, а трава лежала в неестественном направлении. Финч-Флетчли вспомнил, что подобные засады нередко упоминались в маггловских приключенческих романах и комиксах. Визерхофф вновь прибегнул к трансфигурации, создав за неимением времени хлипкий деревянный мостик, один вид которого едва не вызвал истерику у тучной и неуклюжей Миллисент.
Впереди дрались Корнер, МакМиллан и Поттер. Визерхофф выкинул первое ложное знамя, постаравшись сделать так, чтобы оно улетело достаточно далеко, но чтобы противники его заметили. Поттер и МакМиллан побежали наперегонки за упавшим на землю штандартом, угодив по дороге в стационарное “Incarcero”, однако Корнер насторожился: уж очень подозрительно появление вражеского знамени тогда, когда самих врагов не видно поблизости. И весьма подозрительным взглядом уставился на то место, где скучковался отряд Визерхоффа: Дезиллюминационные чары имели побочный эффект в виде размывания пространства на области применения и потому 100%-ную гарантию невидимости давали лишь в условиях плохой видимости (большое расстояние, темнота, туман). Недолго думая, равенкловец запустил по предполагаемой цели “Impedimenta maxima”, но произнес заклятие вслух. Лотар и Джастин успели выставить “Protego”.
- *Stupefac! Somnifero!* — атаковала Анна со своей позиции, и Майкл Корнер, отвлекшись на дуэль с двумя невидимыми, но вполне хорошо слышимыми противниками, неуклюже завалился на мокрую траву, забывшись сном младенца.
Вскоре Бут предложил команде немного разойтись — заклинание, бьющее по площади, может догадаться использоваться кто угодно, и потому было бы нехорошо, если бы вся их команда оказалась повержена разом. Тем более, новой попытки у них не будет. Визерхофф счел данное предложение рациональным и вместе с Терри возглавил отряд, в то время как Кайнер, Булстроуд и Финч-Флетчли должны были прикрывать тылы. Благодаря Терри, им удалось вовремя обнаружить и обойти стационарные “Incendo” и “Fulmino minor” (5). Визерхофф выкинул очередное ложное знамя, пролетевшее над группой дерущихся невдалеке однокурсников, а Кайнер создала качественную иллюзию самого гриффиндорца, бегающую вокруг да около. Большинство подростков вновь отвлеклись на наживку, и вскоре от них отделилась перепуганная светловолосая девушка со связанными руками. Какое-то время она бесцельно металась по полю, пока Джастин не притянул ее с помощью “Accio”. Оказалось, это была Меган Джонс, которую взяли в плен, и которую до конца соревнований уже и не надеялись найти.
До базы оставалось уже меньше пятидесяти метров по прямой, но было понятно, что первыми им уже не прийти. Фольквардссон и Нотт колдовали что-то прямо у каменного круга, отчего окружающее пространство озарялось разноцветными вспышками магии, и старательно не подпускали к себе Шёнбрюнна и еще двух парней в равенкловских мантиях. Джастин очень вовремя обнаружил очередную механическую ловушку — тонкую леску, натянутую между двух кустов на уровне лодыжек. Терри просканировал пространство вокруг на наличие заклятий и весьма удивился, обнаружив стационарное “Bombarda”, реагировавшее на обрыв лески. Закреплена она была достаточно далеко, чтобы не нанести серьезные увечья, но могла легко отбросить взрывной волной с последующей потерей сознания. Финч-Флетчли заметно поднялся в глазах товарищей по команде — ведь именно он уберег их от участи быть разбросанными по полю в состоянии нестояния. Даже во взглядах Бута и Визерхоффа, всегда смотревших свысока на менее умных и успешных, по их мнению, людей, читалось уважение. На вопрос, как он догадался, хаффлпаффец скромно ответил, что его дядя служит в войсках ее Величества, да и дед тоже раньше был военным, и потому он знает о некоторых вещах, нередко применяемых в военной практике. А кусты здесь стояли очень удобно, чтобы сделать на них растяжку.
Отряд двинулся дальше. Вот Фольквардссон буквально запрыгнул в каменный круг, установив знамя на отведенном их команде участке. Следом за ним подтянулись Нотт, тащивший извивающуюся Грейнджер, на которую, судя по всему, было наложено “Silentium”, Миллер, Финниган, Эббот… Шёнбрюнн отчего-то стоял на месте, лишь изредка делая небольшие шаги то в одну, то в другую сторону. Руки он держал вытянутыми перед собой и пялился в пространство пустым безучастным взглядом. Еще несколько человек, среди которых можно было узнать Гольдштейна, Корнфута и МакДугал с Равенкло, а также пара хаффлпаффцев и незнакомая гриффиндорка, топтались немного в стороне, охраняя свой штандарт. Неожиданно Бут остановился, недоуменно уставившись на землю перед собой, снова запустил “Acra species”. С палочки сорвался небольшой солнечный зайчик, шедший вперед по синусоиде. Пролетел несколько футов и снова исчез.
- Ничего не пойму… — разочарованно проговорил равенкловец, почесав голову. — Вроде бы ловушки здесь нет — “Acra species” тогда вспыхивает. Но и исчезать оно тоже не должно. Здесь творится что-то странное…
Визерхофф подошел к тому месту, которое указал Бут, и провел ладонями по воздуху, после чего вынес “вердикт”:
- Здесь была использована сильная пространственная магия, вот только я не могу определить, какая именно. Могу только предположить, что она как-то искажает пространство внутри этой стены…
Ни на “Speciale revelo”, ни на различные отменяющие чары “стена” не реагировала, а уничтожающие заклинания поглощала или рассеивала. Возникало впечатление, что это единственное препятствие, через которое надо было именно пройти, а не обойти или уничтожить. Сделав глубокий вдох, Лотар первым шагнул вперед, следом за ним — все остальные.
Лапина не поняла поначалу, что с ней. Верх и низ словно потеряли свои раз и навсегда установленные места в ее сознании, пространство вокруг плыло и немилосердно качалось — как будто бы она только что вышла из центрифуги. Воздух вокруг был какой-то ватный, а звуки доносились эхом, как сквозь толщу воды. Остальные, судя по всему, пребывали в аналогичном состоянии. Визерхофф вроде бы понял все-таки, что это за чары, но только ему мало помогало, судя по тому, как его заносило то влево, то вправо, будто пьяного. Даже несчастную Буллстроуд чуть не огрел знаменем по голове.
Анна сделала неуверенный шаг вперед (а вперед ли?) и едва удержала равновесие. Видимо, это были какие-то пространственно-ментальные чары, которые влияли как раз на те самые органы равновесия в голове. Карл стоял в нескольких метрах (или в нескольких шагах?) от нее, вытянув правую руку ладонью вниз в жесте приветствия. Чего он добивается этим? Как же далеко стоит база!.. А ведь пять минут назад казалось, что они почти у цели. Хотя бы понятно, в какую сторону двигаться, а где правая и левая рука, она, слава Богу, помнит.
Шаг, другой… Наконечник штандарта то врезается в землю, то задирается резко вверх, отчего несущая его девушка едва не заваливается назад, но упорно продолжает двигаться дальше. Он для нее, как стрелка компаса, указывающая на север… то есть, на базу. Знамя в очередной раз кренится, и Лапина даже не сразу понимает, что задевает им кого-то. Шедший впереди нее юноша падает на одно колено, болезненно потирая шею. Карл?! Неуклюже разворачивается, во взгляде удивление и обида. Знамя утыкается наконечником в землю, пружинит — девушка пытается его вытащить и в итоге сама теряет равновесие, заваливаясь вместе с древком назад. Кое-как переворачивается на четвереньки, чтобы чувствовать землю руками. Шёнбрюнн точно также подползает к штандарту, который она до этого несла в руках — за чужой обязательно дадут бонусы. Отдавать его без боя Анна не собирается и тянет на себя.
Где-то вдалеке мелькнули чьи-то ноги, явно мужские, и голову на мгновение накрыло тонкой разукрашенной тканью. Карл тем временем снова ухватился за наконечник ее знамени и начал тянуть на себя. А это очень плохо, ведь физическая сила явно на его стороне. Колдуем “Protego”, делая резкий выпад вперед, не характерный для данного заклинания — Карла немного откидывает назад, а, главное, он вынужден освободить руки. Сбоку вспыхнуло холодное бледно-голубое пламя, и чувство равновесия неожиданно вернулось в норму, чем девушка и поспешила воспользоваться. Визерхофф уже стоял на базе, держа воткнутое в землю знамя. Следом подтянулись Финч-Флетчли, Буллстроуд и Джонс. Фольквардссон убрал волшебную палочку обратно, голубое пламя потухло, а вместе с ним вернулось заклятие дезориентации, как можно было судить по другим студентам, только заступившим в зону последнего препятствия. Карл, успевший вовремя оказаться вне действия чар дезориентации, знаками показал, чтобы ему дали конец знамени, и, таким образом, постепенно привел остатки своей команды к финишу. Теперь оставалось только ждать…
Время тянулось невыносимо медленно. Вот бледные, держащиеся друг за дружку Сьюзен Боунс и Кевин Энтвистл присоединяются к хмурым Дафне Гринграсс и Падме Патил. Девушки кидают злобные взгляды в сторону команды Визерхоффа — те забрали их знамя, а этот придурок Смит его потерял, и потому даже на третье место рассчитывать уже бессмысленно, хотя Падма и Дафна прибежали почти одновременно с командой Фольквардссона. Крэбб и Гойл, спотыкаясь, все еще пробираются через “мертвую” зону — им могла бы помочь Миллисент, но она у врагов, а о том, чтобы просить ледяную королеву Слизерина или кого-нибудь с других факультетов, не может быть и речи.
Наконец, парни делают последние шаги и неуклюже падают на четвереньки — им без разницы, какими по счету они пришли, и что у них теперь грязные руки и одежда, главное, эта жуткая дезориентация наконец-то закончилась. Но их счастье не длится долго.
- Чего вы ждете? — раздается холодный, начальственный голос Дафны. — Немедленно идите сюда!
Крэбб и Гойл встают на ноги и, словно забыв о том, что они родовые маги, совершенно неаристократично вытирают руки о штаны и распахнутые мантии. Гринграсс предсказуемо морщит свой аккуратный носик, после чего наколдовывает из палочки “Aquamenti”.
- Умывайтесь! — вновь приказывает она, глядя сверху вниз на одноклассников. — Или вы забыли о том, что палочку нельзя брать грязными руками?
Грегори и Винсент послушно подставляют ладони под струю холодной воды, пытаются смыть грязь, прилипшую к одежде. Затем все-таки достают волшебные палочки и накладывают на себя по очереди чистящие и осушающие чары. Дафна снова морщит носик, окидывая парней придирчивым взглядом, после чего взмахивает небольшим белым платочком: так и быть, проходите. Слизеринцы должны во всем являть пример для подражания, показывать, что они не просто так являются лучшими, а до остальных же, ей, Дафне Абигейль Гринграсс, нет ровно никакого дела.
1) Жипп — жилет из кожи или плотной ткани, облегающий тело. Был популярен у простонародья со времен средневековья и до конца XIX в., у аристократии — в X-XIII вв.
2) (лат.) Взрываю внутри!
3) (лат.) Воздушная подушка!
4) (лат.) Острый взгляд.
5) (лат.) Ослабленное заклинание молний. По эффекту напоминает удар током. Оглушает живую цель.
Дата: Вторник, 12.11.2013, 04:32 | Сообщение # 283
Четверокурсник
Статус: Offline
Группа: Всезнайка
На сайте с: 25.02.2011
Сообщений:400
Примерно через пару минут после того, как все собрались на базе, явился и сам преподаватель, Хуберт Хостнер — база располагалась в достаточном отдалении от Хогвартса, и анти-аппарационный барьер здесь уже не действовал. Лапина пожалела даже, что препод не облачился ради такого случая в костюм Бэтмена или Дарта Вейдера — а что, смог бы произвести гораздо более неизгладимое впечатление на учеников, даже на чистокровных. Хостнер же, одетый в строгую форму старинного покроя и плащ, напоминавшие чем-то фельдграу времен второй мировой, принялся тем временем объявлять результаты соревнований. Ему не требовалось громко говорить и, тем более, прикрикивать на учеников для поддержания дисциплины — ученики сразу же поклонились и стали навытяжку, как только поняли, что им не померещилось. И настороженными взглядами следили за бывшим аврором, не смея даже чихнуть, не то, чтобы разговаривать или шептаться между собой, пока он обходил их по кругу.
Преподаватель тем временем в очередной раз принялся критиковать своих подопечных, упирая теперь на то, что студенты так и не научились распределять обязанности внутри команд, из-за чего члены этих самых команд просто потеряли друг друга во время драки в лесу. Особенно сильно досталось Захарии Смиту, Анне Кайнер, Падме Патил и Дафне Гринграсс, которые просто бросили свои команды и сбежали при первой же возможности вместо того, чтобы разыскать своих “коллег” и помочь им выбраться из окружения. Тем необычнее оказалась похвала профессора в адрес хаффлпаффцев, обычно не хватавших звезд с неба, но которые оказались единственными, кто не оставил своих. За исключением небезызвестного Захарии Смита, разумеется. После господин Хостнер сухо заметил, что некоторые все же додумались ближе к финишу взять на себя ответственность за команду, разработать стратегию и тактику выполнения задания. Здесь сухие, уважительные кивки достались Карлу Шёнбрюнну и Ассбьорну Фольквардссону. Последнего, а также Теодора Нотта он похвалил за использование нестандартных заклинаний, которые помогли им пройти финальное препятствие, однако добавил, что в условиях реального боя или разведки они легко бы дали себя обнаружить, а на использование сложных энергоемких чар не всегда есть время и силы. Отметил он и Карла Шёнбрюнна за придуманную им идею преодоления “мертвой” зоны остальными членами отряда (первопроходец берет в руки протянутый ему штандарт, ведь вне зоны искажения пространственного восприятия нет, и ведет за собой остальных учеников, держащихся за руки), но тут же подчеркнул, что этот способ был далеко не самый эффективный. Не забыл преподаватель упомянуть, что для достижения победы важен не только “командный дух” и умение эффективно распоряжаться имеющимися ресурсами, то есть, людьми, но также проявлять хитрость и использовать любые слабости противника, благодаря чему команда, возглавленная в итоге Лотаром Визерхоффом, сумела выиграть время и вывести из строя нескольких членов команд-соперников, придя на базу вторыми по счету.
После “разбора полетов” господин Хостнер перешел, наконец, к объявлению результатов. Последнее место заняла команда № 2 (Гарри Поттер, Винсент Крэбб, Грегори Гойл, Лаванда Браун, Сьюзен Боунс, Падма Патил, Дафна Гринграсс, Драко Малфой, Захария Смит, Кевин Энтвистл), которая в ходе выполнения задания потеряла свое знамя, а также четырех человек. Также в качестве штрафа им был засчитан тот факт, что к базе они пришли фактически по одиночке, и время, таким образом, было засчитано по самым последним участникам, т.е. Крэббу и Гойлу. Третье место досталось команде № 3 (Карл Шёнбрюнн, Энтони Голдстейн, Блейз Забини, Фэй Дунбар, Эрни МакМиллан, Парвати Патил, Леанна Мосстоун, Уэйн Хопкинс, Мораг МакДугал, Стивен Корнфут), пришедшей третьей по времени и потерявшая трех человек. Второе место заняла команда № 1 (Лотар Визерхофф, Анна Кайнер, Терри Бут, Джастин Финч-Флетчли, Меган Джонс, Миллисент Буллстроуд, Рон Уизли, Дин Томас, Шейла Эшли, Лиза Турпин), которая пришла второй и потеряла четырех человек, но захватила знамя соперников. И, наконец, первое место получила команда № 4 (Ассбьорн Фольквардссон, Элиза Миллер, Теодор Нотт, Гермиона Грейнджер, Шеймус Финниган, Ханна Эббот, Майкл Корнер, Пэнси Паркинсон, Невилл Лонгоботтом, Мэнди Брокльхерст), пришедшая первой к финишу, но потерявшая также четырех участников.
Заключив вслух, что, даже будучи неполными, они неплохо справляются с заданиями, преподаватель объявил, что в дальнейшем полевую практику команды будут проходить в том же составе, в котором дошли до базы, после чего отпустил уставших учеников. Те, равнодушно отдав честь, нестройной толпой поплелись в замок — отдыхать и приводить себя в порядок. Однако для самого господина Хостнера урок еще не был окончен — надо было привести в чувство и освободить из ловушек тех студентов, которые, благодаря своей глупости и невнимательности, так и не смогли дойти до конца. Недалеко от хижины лесника, который выращивал гигантские тыквы у себя в огороде, их должны были дожидаться ученики, самовольно сошедшие с дистанции. Хостнер окинул собравшихся пристальным строгим взглядом: подростки никак не могли определиться, кого они ненавидят больше — его, старого злобного немца, или друг друга. Ибо компания подобралась действительно не самая мирная — местная “золотая молодежь”, привыкшая при малейших проблемах прикрываться богатыми и родовитыми предками, местная знаменитость Поттер, дети важных министерских чиновников, предатель крови Уизли, известный своей ненавистью к немцам и слизеринцам и несколько тихих средних студентов, от которых, по идее, не должно быть проблем. Однако Хуберт Хостнер был не из тех, кто отступает от трудностей.
- Ви фсе пг’офалили задание... — вещал преподаватель, меряя шагами поляну, на которой расселись ученики. — Отни из фас позог’но стались, — брезгливый взгляд в адрес местных деток-мажоров, — дг’угие посфолили себя атакофатть или попасть ф лофушку. Так не годицца! Фг’агу фсе г’ыфно, кто фаш отец, господин Малфой, фг’ойляйн Бг’окльхиг’шт; что на фас сеготня нофое платье, фг’ойляйн Туг’пин, фг’ойляйн Патиль; что ви не флатеете нефег’бальной магией, господин Ког’нег’; что вы федетесь на пг’остешие улофки, господин Поттег’, господин МакМиллан; или что ви уфидели интег’есное г’аштение у себя под ноками, господин Лонгоботтом! — повысил голос мужчина, заставив несчастного Невилла, поглощенного изучением мха, росшего на ближайшем камне, испуганно подскочить и свалиться с бревна, на котором он сидел ранее. — Боефая магия — обязательный пг’етметт у фас, и я никому из фас не постафлю зачет, если ви не бутете фыполнятть ног’матиффы, как полошено. За нефыполнение затаний ви будете получать штг’афы в счет баллофф фаших домофф. Я натеюсь, это, а такше отшутшвие зачета по моему пг’едмету пг’осштимулирует фас в тостаточной мере, чтобы ви фпг’еь не пытались фыполнять сфою г’аботу, шпуштя г’укафа!..
- Э… простите, сэр… — неуверенно поднял руку Эрни МакМиллан, воспользовавшись паузой. — А что мы должны будем делать на отработках?
- Вы затали пг’авильный вопг’ос, господин МакМиллан, — профессор посмотрел на студента сверху вниз. — Начиная с этого тня, ви отна штрафная команда…
- Что?! — взревел Рональд Уизли. — Я с этим хорьком в одной команде — да никогда в жизни! Дамблдор…
- Успокойся, Бон-Бон… — капризно потянула кудрявая блондинка Лаванда Браун, положив руки на плечи своему парню. — Наверняка эта отработка будет недолго…
- Профессор Хостнер, вы же несерьезно?.. — лениво потянул Малфой, всем своим видом показывая, что делает великое одолжение преподавателю, что вообще разговаривает с ним. — Ставить меня вместе с этим предателем Уизли… только выросший у этих презренных магглов может не понимать, какое это великое оскорбление чести и достоинства для наследника древнего чистокровного рода. Пожалуй, стоит написать отцу, чтобы он узнал о вашем происхождении…
- Maul halten! /нем. Молчать!/ — рявкнул бывший аврор, и по поляне прокатилась волна мощного невербального “Silentium”, подпитанного гневом. — Пяттесят баллофф со Слидерина! Тезять баллофф с Гг’иффиндора! Я никому не тафал пг’ава перебифать меня! Вэзлей, меня не фолнуетт, что фам обесчал диг’ектор. Ви шдесь штудент, и фаша пг’ямая затача — фыполнятть мои указания. Малфой, фас это так ше касаецца… — процедил сквозь зубы Хостнер, бросив на белобрысого слизеринца не предвещающий ничего хорошего взгляд. — Ви фсе бутете отинакофо г’аботать вне зафисимости от вашего пг’оисхощтения, дома и личных отношений. Полефую пг’актику ви бутете пг’оходитть вместе со фсеми дг’угими штудентами как оттельная команда. Фне урокофф ви будете отг’абатыфать сфой штг’аф в назначенное мною фг’емя. Чем лучше кашдый из фас бутет фыполнять сфою г’аботу, тем биштг’ее закончится фаше наказание. Вам фсе ясно? — ответом ему было немое молчание и недовольные, насупленные лица. — На сеготня мошете быть сфободны. Auf Wiedersehen! /нем. До свидания!/ — и, эффектно развернувшись, зашагал в сторону замка.
По-прежнему находящийся под действием заклятия немоты, Малфой не мог больше сыпать свои тончайшие оскорбления, приправленные немаленькой долей ехидства, и изображал теперь вселенскую скорбь, являясь превосходным образцом для картины Врубеля “Демон”. Пэнси Паркинсон сидела рядом, скрестив руки на груди, и бросала гневные взгляды по сторонам. Как и многих других девушек, ее мучила проблема мирового масштаба — длиннющая стрелка на тонких шелковых чулках. Но, к сожалению, за предшествовавшее время обучения в Хогвартсе слизеринка так и не научилась колдовать невербально, и потому была очень зла — в особенности, на своего жениха Драко Малфоя, из-за которого теперь на нее наложено “Silentium”. И очень завидовала Мэнди Брокльхерст и Лизе Турпин, которые, нарочито громко обсуждая Хостнера, бодрым шагом направлялись к замку, щеголяя лодыжками, облаченными в тонкий кремовый гипюр. Блейз Забини, схватившись за голову, лежал прямо на траве, всем своим видом показывая, как ему больно.
Однако все это совершенно не мешало Рональду Уизли испытывать желание, как следует, набить морду этому наглому слизеринскому хорьку, особенно теперь, когда рядом с ним нет его громил. Рыжик уже принял боевую стойку и, как следует, замахнулся кулаком, однако на нем тут же повисли Лаванда, Парвати и Гарри и поволокли к озеру — подальше от слизеринских гадов, которые так ужасно бесили их друга. Рон поначалу усиленно сопротивлялся, ибо какой порядочный гриффиндорец упустит шанс надавать поганым слизеринцам тумаков, однако Лаванда Браун быстро остановила пылкие намерения своего парня, накрыв его губы страстным поцелуем. Гарри, видя, что его друг занят всерьез и надолго, принялся кидать камешки по воде. Пожалуй, ему пришлось бы еще слишком долго предаваться этой весьма увлекательной забаве, если бы не голос его одноклассницы, прокричавшей несколько слов на незнакомом языке: Парвати скинула “Silentium”! Гарри быстро разыскал индианку и знаками попросил, чтобы ты расколдовала его, что Парвати и сделала. Теперь осталось обрадовать Рона и Лаванду, а заодно объяснить другу, что у Хостнера наверняка есть какой-то хитрый способ наблюдать за всеми, и потому нарываться на драку и последующую за ней отработку лучше не стоит.
Поттер прибежал на место, где оставил друзей, и остолбенел, залившись краской от шеи до кончиков ушей… Лаванда и Рон, громко причмокивая, целовались, уже лежа на траве, и его ладони гладили ее пышные бедра под юбкой. Вдруг Лаванда дернулась и, резко ударив своего парня по руке, поспешила встать на ноги. Гарри отвернулся, как только понял, что способность двигаться вновь вернулась к нему. Лучше пойти к озеру, успокоиться. Словно издалека юноша слышал, как Парвати говорит что-то Лаванде и Рону, и минуту спустя те начинают тараторить… Обычно на их свиданиях все делала, наоборот, Джинни — она всегда говорила, что он слишком стеснительный, и потому его нужно “разгорячить”. Здесь же Рон… Гарри сложно было представить, чтобы умная и правильная Гермиона согласилась на нечто подобное — а ведь она еще на четвертом курсе встречалась с Крумом, а потом целовалась с Уизерхофом, однако в сознании юноши это не отдавалось чем-то отвратительным и мерзким. Неужели их с Джинни встречи выглядят так же ужасно и пошло со стороны, как в том дурацком фильме, который Дадли смотрел как-то тайком от родителей? Однако Гарри Поттеру так и не суждено было обдумать физическую сторону любви, ибо Рон позвал его на стадион поиграть в квиддич. И откуда только в Роне так много энергии?
Невилл Лонгоботтом, Эрни МакМиллан и Майкл Корнер сидели в некотором отдалении от остальных штрафников, каждый погруженный в свои мысли. Эрни был рад, что большая часть его одноклассников избежала столь незавидной участи, но в то же время чувствовал себя одиноко: не со Смитом же ему пытаться разговаривать, не говоря уже о слизеринцах или гриффиндорцах, отношение к которым резко похолодало после того расследования о приворотных зельях. Не менее подавленным выглядел Невилл — он и раньше не был особо дружен со своими одноклассниками, к нему относились в лучшем случае снисходительно: толстый, неуклюжий, постоянно взрывающий котлы и совершенно не умеющий управляться с метлой. Конечно, недолгие романтические, пусть и несерьезные отношения с Джинни перед Святочным балом на четвертом курсе, а также занятия в Отряде Дамблдора придали мальчику уверенности в себе — у него стали гораздо лучше получаться заклинания, он, наконец, почувствовал себя полезным — ведь он, как папа, сражался с темными волшебниками в Отделе Тайн. Но вот наступил шестой курс, Амбридж уволили, ОД распался, и Невилл вновь почувствовал себя никому не нужным и неинтересным, и только дополнительные занятия с профессором Спраут да общение с Луной Лавгуд приносили ему радость.
Седьмой курс также не предвещал положительных перемен, пока в школе не появились эти немецкие студенты. В отличие от многих своих одноклассников, юноша не торопился вешать на новеньких ярлыки гадов и шпионов Того-кого-нельзя-называть, но стал присматриваться, чтобы выработать свое мнение о них. И его наблюдения очень сильно отличались от тех слухов, что усиленно распространяли Рон и Джинни, и, как ни странно, директор Дамблдор. Так, хаффлпаффка Элиза Миллер оказалась доброй и отзывчивой девочкой — она часто помогала младшекурсникам с выполнением домашних заданий и, как и Невилл, любила работать в саду, хотя мечтала посвятить свою жизнь не гербологии, а целительству, и потому вместе со Сьюзен помогала мадам Помфри в Больничном крыле. Ее бывший жених Лотар Уизерхоф также внушал Невиллу доверие — он был сильным, энергичным, а, самое главное — по-настоящему честным. А еще, в отличие от Гермионы, он являлся прирожденным лидером и гораздо более хорошим организатором — по крайней мере, ему не требовалось постоянно понукать и читать занудные нравоучения другим ученикам, чтобы они сделали то, что от них требовалось. Один его вид внушал уважение, не говоря о том, как он подбирал слова и интонации — истинный аристократ. Наследнику рода Лонгоботтомов даже не казалось зазорным служить такому человеку. Наверняка, если бы они оказались в одной команде, он не вылетел бы так позорно в самом начале испытаний — ведь сработался же Уизерхофф потом с Финч-Флетчли и Буллстроуд, но это были лишь мечты, которым уже не суждено сбыться...
Майкл Корнер сидел на поваленном дереве и пытался себя расколдовать с помощью невербального “Finite”, размышляя в перерыве между очередными неудачными попытками… Факультет умников, к которому он принадлежал, никогда не отличался дружбой и сплоченностью в отличие от тех же хаффлпаффцев. Все студенты очень быстро разбивались на компании по два-три человека и практически не общались ни с кем вне их, поэтому на помощь человека не из “своей” компании рассчитывать не приходилось в принципе. А особенно странных личностей наподобие той же Лавгуд здесь откровенно презирали или, в лучшем случае, игнорировали. Тенденцию в Равенкло, как и везде, задавала местная “золотая молодежь” — дети важных министерских чиновников или издателей, отличавшиеся от своих аналогов с других факультетов только более высоким уровнем интеллекта, но не характером.
Ситуация немного изменилась с приходом бывшего студента Дурмстранга Ассбьорна Фольквардссона, которому осталось доучиться последний, выпускной курс. Благодаря своему холодному и угрюмому характеру, он быстро создал вокруг себя своеобразную ауру отчуждения и будто даже наслаждался своим одиночеством и самодостаточностью, но в то же время не отказывался помочь, если сам не был занят, и даже организовал клуб боевой магии, благодаря которому вороны более-менее успешно справлялись теперь с заданиями — по крайней мере, в одиночку. А уж то, как он спас Голдстейна, совершенно чужого ему человека, от проклятия Бранау, буквально вытащил с того света, быстро расположило ему практически весь факультет умников. Еще Фольквардссон очень быстро вычислил потенциальных предательниц — Лизу Турпин и Мэнди Брокльхерст, и Корнер на собственной шкуре убедился, что помощи от них не дождешься. Они просто прошли мимо него, как мимо ничего не значащего объекта, хотя наколдовать “Finite” — дело пары секунд.
Майкл Корнер к началу нового учебного года знал уже достаточно много заклинаний, в том числе не входящих в школьную программу — понемногу из разных областей — и мог смело конкурировать с Гермионой Грейнджер, лучшей ученицей Хогвартса (впрочем, таковой она уже не являлась). Однако невербальная магия по-прежнему давалась ему с очень большим трудом, а точнее — никак, несмотря на то, что на вербальном уровне равенкловец овладел уже некоторыми высшими заклинаниями. Даже на выполнение “Lumen” или “Wingardium Leviosum” — заклинаний для первокурсников — ему приходилось тратить так много сил, что после он чувствовал себя, как выжатый лимон — даже уроки Снейпа так не выматывали.
Майкл попробовал снова, изо всех сконцентрировавшись на нужном ему результате, напрягся, зажмурился и произнес про себя: “Finite” — в очередной раз неудачно. На парня моментально накатила слабость, в животе заурчало, хотя до ужина оставался еще час. Все-таки невербальная магия расходует много ресурсов в организме, пусть и почти никогда не срабатывает, и еще одно заклинание будет стоить ему полной отключки. Кто-то теребил его за плечо — это оказался Лонгоботтом. Указал на замок, потом на небо — понятно, уже темнеет, и им надо добраться до замка, пока еще можно не пользоваться “Lumen”. Рядом с важным видом кивал Эрни МакМиллан — если они сумеют без происшествий добраться до хаффлпаффской гостиной, там их быстро расколдуют. Неожиданно Корнеру пришла идея — ведь МакМиллан чистокровный, значит, что-то должен уметь лучше. Пусть барсуки никогда не выделялись в учебе, но, тем не менее, именно хаффлпаффца Седрика Диггори кубок огня выбрал в свое время чемпионом турнира трех волшебников. Нацарапал короткую записку шариковой ручкой в блокноте, который всегда носил с собой — все-таки в полукровном происхождении тоже свои преимущества — и передал ее МакМиллану. Тот потратил на чтение некоторое время — все-таки уже наступили сумерки — и был явно удивлен обращенной к нему просьбой, после чего, подумав немного, написал ответ и передал равенкловцу. Корнер думал гораздо меньше и снова передал блокнот хаффлпаффцу. Эрни наконец-то кивнул, будто согласился в чем-то со своим однокурсником, после чего наставил на него палочку и, изо всех сил сосредоточившись, выпустил магию.
Юноша зажмурил глаза, чувствуя, как к его лицу и горлу будто бы прикоснулось легкое и теплое дуновение ветра. Он должен рискнуть, иначе как он узнает, удался ли эксперимент?
- Э… — ничего более умного Майкл, к сожалению, придумать не смог, но, по крайней мере, к нему вернулся голос. — Который час? — наконец-то выдавил он из себя полноценную фразу.
Эрни выглядел откровенно удивленным, будто перед ним только что воскрес сам Мерлин, в то время как Лонгоботтом позволил себе проявить более широкий спектр эмоций и захлопал в ладоши, а на лице его отражалась искренняя радость.
- Finite maxima! — произнес, наконец, равенкловец, сделав более сложное движение палочкой, и заклятие немоты тут же спало с обоих его товарищей по несчастью, за что те горячо его поблагодарили.
- Слушай, Эрни, а почему ты сразу не снял заклинание? — поинтересовался Невилл уже по пути в школу.
- Я не знал, что на ком-то другом может сработать, — честно признался хаффлпаффец.
- На себе заклинания всегда сложнее испытывать, а большинство волшебников как раз с себя и начинает, — изрек с умным видом Корнер.
Как ни странно, но эти трое парней с трех разных факультетов немало сблизились благодаря их общей беде. Каждый из них обладал своими слабостями и недостатками, но вместе они могли прекрасно прикрыть друг друга, став одной небольшой командой в команде. Однако каждый из них все равно чувствовал неприятный осадок в душе, ведь их более удачливые товарищи по факультету сразу же направились в замок вместо того, чтобы помочь друзьям. Хаффлпафф всегда славился своей дружбой и сплоченностью, однако Эрни просидел битых полчаса, а то и больше, на поляне перед Запретным лесом, и никто так и не вспомнил о нем, хотя Смит уже давно должен был добраться до общежития. О воронах вообще говорить нечего — они все индивидуалисты, личный результат для них зачастую важнее человеческих взаимоотношений. Было трое друзей, но вот, препод раскидал их по разным командам, и все, каждый начинает обосабливаться и работать исключительно на себя. Меньше всех переживал, пожалуй, Невилл — его долгое отсутствие вряд ли заметили вообще, и, дай Мерлин, заметят только к ужину, но легче от этого не становилось.
Уже почти полностью стемнело. Дождь пошел еще сильнее, поднялся ветер, а хмурое небо в точности отражало настроение троих парней, шедших через вересковую пустошь, как клубящуюся на горизонте мглу неожиданно прорезали сразу несколько белых огоньков. За ними все-таки пришли! Процессию возглавлял Лотар Визерхофф — его “Lumen” горел ярче всех, а теплая мантия с накинутым на голову капюшоном превосходно отталкивала воду. Рядом с ним шел худощавый гриффиндорец-пятикурсник Оливер Брок. Следом шла троица хаффлпаффцев — Джастин Финч-Флетчли, Сьюзен Боунс и Уэйн Хопкинс. Парни первоначально пытались отговорить девушку — все-таки уже темно и страшно, да и мало ли на что они могут наткнуться, но мисс Боунс была не из тех, кого легко переубедить, особенно когда речь идет о ее женихе, да и навыки колдомедика, пусть она пока только учится, всегда могут пригодиться. А потому Сьюзен, как только увидела, что ее Эрни жив и невредим (не считая нескольких царапин), сразу же кинулась к нему на шею. МакМиллан, недолго думая, обнял ее в ответ, чем вызвал легкие улыбки на лицах однокурсников, и принялся шептать разные утешающие глупости. Как позже поведала девушка, немного успокоившись, она с “самого начала подозревала, что профессор Хостнер — садист”, но в серьез забеспокоилась тогда, когда в гостиную вошел Захария Смит, все еще находящийся под действием заклинания немоты. Расколдовывать его не стали, ибо он не помог товарищам по несчастью, и собрались сами искать потерявшегося одноклассника, а тут к ним присоединились ребята с Гриффиндора и Равенкло, вот они и пошли все вместе.
Аналогичный рассказ был у Терри Бута и Энтони Гольдштейна, замыкавших поисковый отряд, только они решили искать друга, когда рассчитанное время истекло, но он так и не появился в общежитии. А встреченные ими по дороге Мэнди Брокльхерст и Лиза Турпин только убедили парней в правильности решения. Визерхофф также сослался на время, добавив от себя, что по пути им встретился квартет из Рона Уизли, Гарри Поттера, Парвати Патил и Лаванды Браун. Уизли громко возмущался, что из-за начавшего лить дождя теперь не поиграть в квиддич, и девчонкам с очень большим трудом удалось убедить его, что в следующий раз погода будет обязательно летная, и он точно сможет поиграть в квиддич, а пока лучше вернуться в общежитие и переодеться в сухую одежду, чтобы не заболеть.
Так, дружно посмеиваясь над одним неотесанным рыжим гриффиндорцем, студенты направились обратно к замку, при этом Сьюзен Боунс настояла на том, чтобы Лонгоботтом, МакМиллан и Корнер обязательно посетили Больничное крыло и обследовались на предмет простудных заболеваний и травм. Парни лишь обреченно вздохнули — кажется, их однокурсница слишком много времени провела в компании мадам Помфри.
Неприятный осадок в их душах постепенно растворился, будто его и не было — все-таки друзья о них не забыли и пришли на выручку, пусть и с опозданием. А профессор Хостнер все-таки добился своей цели, и межфакультетская вражда, за исключением некоторых отдельных личностей, стала постепенно сходить на нет. Подростки учились смотреть дальше навязанных им стереотипов, учились использовать преимущества друг друга, пусть это и были пока простые школьные соревнования, не преследующие видимых серьезных целей и сложных комбинаций. И никто даже не задумывался о том, что идеи Сортировочной шляпы, которые она упорно провозглашала в последние несколько лет, стали постепенно воплощаться в жизнь, и воплощал их человек, никогда не учившийся в Хогвартсе и не преподававший в нем ранее, но просто честно исполнявший свой долг.
* * *
Подобным образом проходили и все остальные занятия ЗОТИ, которые теперь гордо именовались боевой магией. Последние уроки отводились обычно под так называемую “полевую практику”, где команды, укомплектованные студентами разных факультетов и разного происхождения, должны были как можно быстрее добраться до финиша, так же известного как “база”, потеряв как можно меньше своих членов. Впрочем, после того, как профессор Хостнер создал отдельную команду штрафников из тех самых потерявшихся или сошедших с дистанции, потери становились недопустимыми вовсе. Также преподаватель обещал создать на несколько занятий две команды из остатков имеющихся, где целью будет уже захват базы противника, и Лапина не без оснований переживала, что им подсунут Гринграсс со товарищи, учитывая вредность Хуберта Хостнера.
Дафна Гринграсс, ледяная королева Слизерина, считалась только с теми, кто был сильнее ее, имел больше власти или был выше ее происхождением, и презирала всех остальных — достаточно было посмотреть, как она разговаривала с Крэббом и Гойлом на последних соревнованиях или с Миллисент Буллстроуд в девичьих спальнях. Нет, ей не нужно было переходить на оскорбления, словесно унижать кого-либо, но один взгляд, голос, которым было бы сказано самое простое, по сути, замечание, заставлял человека, виновато потупив взор, пятиться назад и чувствовать себя так, как будто на него вылили ушат помоев.
Крэбб, Гойл и Буллстроуд были недалекими, но, в общем-то, неплохими и старательными ребятами, особенно с тех пор, как перестали быть подпевалами Малфоя — Лапина убедилась в этом, еще когда они все вместе делали ремонт в слизеринских подземельях после ее дуэли с Бранау. Они весьма неплохо справлялись с физической работой, им, не обладавшим от рождения большой магической силой, она нравилась даже больше, чем колдовство. Мальчишкам можно поручить таскать тяжести вроде штандартов или раненых товарищей, которые не могли сами идти и сражаться. Миллисент научилась немного целительской магии, а также активно усваивала раз виденные ею идеи, если они были просты в исполнении, например, то же “Accio”, примененное для остановки падения или быстрого поиска нужного предмета или даже человека. Как-то в “разговоре по душам” она призналась даже, что если бы не принадлежала к родовым магам и могла бы сама выбирать свою судьбу, то, наверное, пошла бы в Мунго работать медсестрой, а так, она должна выйти замуж, и хорошо еще, что родители предоставили ей выбор, хотя и небогатый. Ведь у чистокровных выбор будущего супруга определяется его магической силой и положением в обществе, так что Драко Малфоя или Теодора Нотта можно даже не рассматривать, да и вообще, Драко с Пэнси помолвлен, и только в качестве исключения, для “обновления крови” раз в несколько поколений дозволялось принимать в семью безродного. Впрочем, свои “кандидаты” у мисс Буллстроуд уже были, только она никак не могла определиться, кто из них ей больше нравится — Винсент Крэбб или Грегори Гойл.
На первый взгляд можно удивиться, почему это чистокровная волшебница, дочь Пожирателя Смерти, вдруг стала поверять свои секреты какой-то магглокровке, из-за которой, к тому же досталось ее отцу, и с которой она знакома меньше двух месяцев. Но Кайнер оказалась единственная, кто смотрел на нее, как на человека, а не на мебель, к тому же не самую удачную. Она присматривала за ее пушистым черным книззлом Чертиком (хотя, как говорила сама Кайнер, “ей просто нравятся кошки”) все две недели, что Миллисент провела в больнице, и котик даже к ней привязался. Она была первой, кто подал руку, победив ее на дуэли, и первой, кто заступился за нее перед Гринграсс.
Ретроспектива…
- Может быть, ты таким образом пытаешься скрыть чувство вины? — говорила тогда Кайнер тихим вкрадчивым голосом, поигрывая длинной палочкой в руках — этому жесту она научилась у бывшего дурмстранговца Фольквардссона, который оказывал ей покровительство на Равенкло. — Проклятие, не предназначавшееся Буллстроуд, досталось Буллстроуд — ты знала о нем, но не предупредила, и теперь вымещаешь свое чувство вины на ней, потому что она напоминает тебе постоянно о том, что ты не сделала, но должна была сделать… Чтобы тебя саму не грызло чувство вины, тебе проще думать, что виноваты все вокруг, кроме тебя, заниматься самообманом…
- Как смеешь ты… — воскликнула Гринграсс, неожиданно понизив голос в конце. — Как ты смеешь говорить так, когда у меня самой пострадала сестра?!
- Сестру ты любишь, и потому не можешь на нее злиться, — тем же вкрадчивым голосом продолжила Кайнер, прохаживаясь по спальне и не выпуская палочку из рук. — Перед ней ты чувствуешь себя виноватой больше всех, это твоя сестра, и совесть не позволяет тебе заниматься самообманом. С другими пострадавшими девочками ты не знаешься, а Миллисент здесь самая беззащитная, на ком можно было бы выпустить весь накопившийся внутри негатив…
И затем, заметив, как грозно блеснули глаза ледяной королевы, и та подалась вперед, Кайнер добавила:
- Да, а меня ты просто боишься, но ведь именно меня ты хотела бы обвинить больше всех… — и провела ладонью по своей волшебной палочке, с которой тут же слетели холодные белые искры, и пошла волна силы, заставив других девушек невольно отступить назад.
- Ты… — только и смогла выдавить Гринграсс, чье бледное обычно лицо вмиг пошло красными пятнами.
- Гринграсс, я прекрасно знаю, какими недалекими вы считаете магглов и всех, кто произошел от них. Да, магглы не могут колдовать и делать многие другие вещи, привычные для волшебников, — теперь Кайнер рассуждала, как будто пыталась донести до слушателей очевидные, на ее взгляд вещи. — У них в корне иной менталитет, другая культура, что затрудняет интеграцию магглорожденных в магическое сообщество. Но в то же время магглы создали и открыли многие вещи чуждые и неизвестные, вам, волшебникам. Да, у них нет легилименции, и они не могут читать мысли друг друга, но у них есть психоанализ, изобретенный Зигмундом Фрейдом. Психоанализ учит смотреть глубоко в душу человека, дальше, чем он показывает окружающим и в чем стремится убедить себя. Видеть то, что спрятано под многочисленными масками, замещено, вытеснено… Учит видеть первопричину… — голос Анны вновь стал вкрадчивым, она, словно хищник, все ближе, обманными путями подходила к жертве, в то время как Дафна только пятилась назад, и на ее обычно холодном и надменном лице пролетала целая гамма эмоций. — Так что, Гринграсс, разберись со своей совестью сама и не перекладывай свою вину на других.
Дата: Вторник, 12.11.2013, 04:33 | Сообщение # 284
Четверокурсник
Статус: Offline
Группа: Всезнайка
На сайте с: 25.02.2011
Сообщений:400
С тех пор Дафна Гринграсс ходила какое-то время, словно опущенная в воду, и оказалась на редкость молчалива, особенно после того, как ей пришло письмо из дома. Она перестала брать у мадам Помфри Восстанавливающее зелье — а ведь еще недавно она жаловалась школьной медсестре на общую слабость и упадок магических сил. И уж тем более для всех явилось шоком, когда ледяная королева Слизерина неожиданно тепло стала общаться с Буллстроуд, на которую смотрела раньше, как на пустое место. Однако так вежливо и дружелюбно Дафна разговаривала лишь с теми, кто пострадал от ловушек-проклятий в женском общежитии Слизерина. Со всеми же остальным девушка была по-прежнему высокомерна и холодна и, хотя свое мнение высказывала редко, всем своим видом показывала, что считает его единственно верным.
Естественно, иметь такого человека в команде не очень удобно — Лапина так и представила себе бесконечные возражения Гринграсс, когда Визерхофф предлагает очередной план-стратегию, и как своим надменным взглядом и вздернутым подбородком Дафна выводит из себя рыжего аристократа. На такую надо либо действовать силой, либо тупо связать и заклеить рот “Silentio”, чтобы не мешала.
Впрочем, пока это были дела не очень далекого, но по-прежнему неопределенного будущего, в то время как настоящее-прошлое наваливалось на Анну Лапину, также известную как Кайнер, со страшной силой. На так называемых теоретических занятиях, приходившихся обычно на середину расписания, профессор Хостнер первую половину урока отводил под краткую лекцию о новом заклинании, устный или письменный опрос. При этом ученик должен был не только ответить на поставленный вопрос, но и доказать адекватность и разумность своих доводов в игровой ситуации, где учителю традиционно отводилась роль “плохого парня”. Так студенты были вынуждены познавать, что такое постоянная бдительность, на практике, а именно быстро и адекватно реагировать в любых обстоятельствах, а не просто вздрагивать от каждого шороха или подскакивать от громкого командного голоса учителя.
Вторая половина урока была посвящена обычно отработке практически навыков. Хуберт Хостнер чуть ли не до потери пульса заставлял студентов тренировать боевые заклинания на манекенах, нанося удар на поражение. Он говорил: “Только токта, когда эти манекены будут ‘газлетацца ф щепки, я буду уферен, что фи не д’гогнете перет лицом опасности”. У многих учеников это вызывало страх и любопытство одновременно, ведь до недавнего времени практически все учителя, за исключением Аластора Грюма, или кто там был вместо него, пытались оградить подростков от суровой реальности за стенами школы. Те же, кто, по мнению преподавателя, “управился со столбом”, должны были продемонстрировать вновь приобретенные навыки в дуэлях, и таковых к явному неудовольствию старого немца, оказывалось не очень много. Визерхофф, Поттер, обе сестры Патил, Дунбар, Малфой, Нотт, Забини, Шёнбрюнн, Кайнер, Гринграсс, Корнер, Бут, Гольдштейн, МакДугал, МакМиллан, Боунс… С большой натяжкой — Лонгоботтом, Миллер, Эббот. Мельчают британские маги, мельчают…
Анна прекрасно понимала, что сейчас они просто нагоняют программу прошлых лет — профессор явно торопился и на изучение одного заклинания отводил не больше двух уроков. И ей повезло еще, что пока они проходили известные ей заклинания, и у нее не возникало трудностей. Да и противников, вернее, противниц преподаватель подбирал более-менее интересных — Мораг МакДугал, Дафна Грингасс, Падма или Парвати Патил… Не стесняемые больше министерскими рамками, студенты, в особенности владеющие невербальной магией, демонстрировали теперь намного более широкий спектр щитов и проклятий, что значительно усложняло дуэль. А поскольку Лапина привыкла бить на поражение и чем-нибудь убийственным, то большую часть боев приходилось завершать в ничью: партнерш для спарринга Хостнер действительно подбирал достаточно сильных, которых нельзя было так просто нокаутировать, а убивать было нельзя, да и несильно хотелось.
Гриффиндорец Шеймус Финниган поинтересовался как-то, будут ли они изучать методы борьбы с нежитью и прочими темными существами, как они делали это с предыдущими преподавателями. В ответ господин Хостнер полюбопытствовал, а какие заклинания для борьбы с нежитью известны господину Финнигану, однако Шеймус не растерялся и просветил всех, что знает чары Патронуса, которые, как выяснилось, оказались известны всем львам, а также некоторыми барсукам и воронам. Хвастовства Хуберт Хостнер не любил и потребовал, чтобы слова доказали делом, что для многих семикурсников оказалось вовсе не так просто, как они думали вначале. Ведь в 15-16 лет и в 17-18 у людей совершенно разный набор счастливых воспоминаний — мало того, меняется само определение счастья и ощущения себя в этом мире, и те, кто еще полтора года назад хвастались великолепными телесными патронусами, теперь едва могли наколдовать плотное серебристое облако. Разве что местный герой Гарри Поттер показал всем красавца-оленя с большими ветвистыми рогами. Преподаватель хмыкнул, заметив вскользь, что в немецких школах заклятие Патронуса является едва ли не обязательным на экзамене СОВ, забыв упомянуть, однако, что в Германии этот экзамен сдают обычно ближе к семнадцати годам, после чего повернулся к другой части аудитории, до этого молчавшей и наблюдавшей, и потребовал, чтобы они также показали ему что-нибудь интересное. Показывать что-либо мощное и серьезное перед глупыми и недалекими гриффами слизеринцы не хотели, а потому предпочли ограничиться теми же патронусами.
Каково же было удивление Рональда Уизли, да и некоторых других гриффиндорцев, увидевших вдруг, что темные маги способны применить высшее светлое заклинание. Ведь так не должно быть! Недаром же дементоры на стороне Сами-знаете-кого. Немало насмешил зрителей серебристый хорек Драко Малфоя — в том, кому принадлежит это мелкое пронырливое животное, сомнений не было ни у кого, несмотря на то, что змеи постарались своих патронусов перемешать. Малфой так просто спустить эту насмешку, да еще со стороны Уизли, не мог и натравил своего хорька на Ронового терьера. Рональд, не ожидавший подобной наглости, в мгновение разозлился и вспыхнул, как фосфорная спичка, естественно, потеряв при этом концентрацию. Призрачный терьер, потерявший связь с заклинателем, исчез, просто растворившись в воздухе, и победа была присуждена Драко Малфою. Слизеринский принц тут же надулся, как индюк, всем своим видом показывая, как он достоин похвалы, а его патронус еще ярче засветился и даже увеличился в размерах. Однако профессор Хостнер не дал ученикам почивать на лаврах и тут же придумал новое домашнее задание: написать сочинение об основных способах борьбы с нежитью, включая немагические, указать и объяснить их преимущества и недостатки. Семикурсники разве что волками не взвыли — особенно были недовольны гриффиндорцы, в большинстве своем не любившие учебу. А Дин Томас поссорился даже со своим лучшим другом Шеймусом Финниганом, искренне считая, что если бы не его вопрос, то им не пришлось бы делать двойную домашку. Единственным утешением для благородных львов служил лишь тот факт, что с заклинанием Патронуса не смогла справиться Кайнер, магглорожденная слизеринка — даже не пыталась. И Рон Уизли, гордо шествуя на следующий урок в компании друзей, с самодовольным видом вещал, что “с самого начала знал, что Кайнер — темная, ведь только такие учатся в Слизерине”.
* * *
Не менее трудными были уроки профессора фон Грауберга. В отличие от декана Слизерина, последний не ограничивался написанным на доске рецептом и хождением между котлами или массированным опросом какого-то одного студента с целью завалить, чтобы в очередной раз доказать, что кроме него, Северуса Снейпа, никто больше не в силах постигнуть тонкую и великую науку зельеварения. Напротив, Якоб фон Грауберг старался в равной степени опросить студентов всех факультетов, активно поощрял дополнительные знания по своему предмету, но при этом не терпел заученных ответов. Как он говорил, ему не нужно цитировать или переписывать учебник — он и так знает его наизусть. Ему нужно понимание предмета, не только знать, как, но и знать, почему. А потому ученики, добивавшиеся прежде высоких баллов исключительно путем зубрежки и механического выполнения рецептов, предсказуемо невзлюбили нового преподавателя, и даже среди не-слизеринцев нашлись те, кто ностальгировал по мрачному и язвительному Северусу Снейпу. Как и его жена, профессор фон Грауберг жестоко карал за неаккуратность в работе или незнание ответа на поставленный вопрос, и выражалось это не только в штрафных баллах, но и в отстранении от урока. Мало того, он не допускал проштрафившихся студентов к следующему синтезу, пока они, как положено, не выучат теорию и не сделают предыдущий, для чего специально отводились отработки — естественно, в удобное для преподавателя время. Также профессор требовал, чтобы студенты обязательно после работы тщательно очищали после себя котлы, реторты и рабочие инструменты — ему не нужна свалка в зельеварне, которую потом долго и нудно будет разгребать какой-нибудь недотепа.
Разумеется, больше всех от подобной тирании страдали гриффиндорцы, которые по старой памяти продолжали ненавидеть зельевание и относились к данному предмету без должного усердия. Львята жаловались своему декану, но та лишь отвечала, что методы преподавания остальных учителей находятся не в ее компетенции. Бравых гриффиндорцев это не останавливало, и они шли на поклон к директору Дамблдору, который им всегда благоволил. Дамблдор приветливо всем улыбался, поил чаем с лимонными дольками и обещал что-нибудь сделать. И, надо отметить, директор не бездействовал, и даже явился в личные комнаты к супругам фон Грауберг — именно в тот момент, когда те решили уединиться — где, без всякого намека на стыд или извинения, принялся разглагольствовать на тему великой силы любви, после чего призывал быть мягче и терпимее к детям, не отнимать у них радости жизни. Однако немцы остались непреклонными, а наглость и полное отсутствие такта у победителя Гриндевальда и вовсе не добавляло им желания идти на уступки. Господин Якоб и госпожа Зиглинд выслушали белобородого старца с каменными лицами, после чего глава семейства прямо требовал от зарвавшегося гостя, чтобы тот немедленно покинул их апартаменты, а на будущее, без ведома администрации школы, установил дополнительную защиту на камин. Никто так и не узнал, наносил ли Дамблдор еще внеурочные визиты господам зельеварам, но вскорости многоуважаемый директор неожиданно пропал из школы. Не было его ни в Визенгамоте, ни в Министерстве, и кто-то пустил слух, что Дамблдор уехал за границу по каким-то своим делам, но злые языки шептали верховный чародей отлеживается где-то у себя в комнатах в Хогвартсе, в столь непотребном виде, по сравнению с которым канареечно-желтые перья, ярко-синяя чешуя или слоновий хобот и ослиные уши — просто верх изящества и красоты. Небось опять продукцию Уизли пробовал, к молодежным шуткам приобщался.
Тем временем, другим нововведением со стороны немецких зельеваров явилось то, что задания распределяли теперь по уровню знаний и навыков самих студентов, следуя евангельскому принципу “Кому много дано, с того много и спросится”. К младшим вплоть до пятого курса такой подход применять было нельзя, хотя еще среди первокурсников можно было выделить, кто на что способен, однако учебный план был достаточно строго регламентирован относительно того, какие зелья и в каком количестве должны сварить студенты в течение года. А вот со старшекурсниками, занимавшимися по программе ТРИТОН, можно было развернуться гораздо шире: учебный план носил здесь, по большей части, чисто рекомендательный характер, задавая, скорее, базовую сложность предмета, и оставляя, таким образом, учителю довольно большой простор для творчества.
Так, было очевидно, что, к примеру, Гермиона Грейнджер, которая, судя по всему, учит лишь то, что одобрило британское Министерство магии, вряд ли сможет приготовить что-нибудь, выходящее за рамки этих самых министерских стандартов. Лотар Визерхофф будет явно поумнее, но зельеварение — не его стезя; для него, как и для Грейнджер будет уже хорошо справиться со стандартным рецептом. К той же категории можно отнести Малфоя, Паркинсон, Гринграсс — похоже, их специально “натаскивали” на практику и знание отдельных модификаций стандартных рецептов, но суть самих процессов, происходящих при варке зелья, они не понимают. Нотт, МакМиллан, Боунс, Миллер — старательны и исполнительны, отлично понимают то, что делают, однако с их стороны присутствует лишь небольшая толика таланта и интереса, и в будущем они вряд ли прославятся изобретением нового зелья и ли модификацией уже известных — им это просто не нужно и не интересно. В конце концов, не всем же быть учеными. А вот местная, так сказать, “элита”: Карл Шёнбрюнн, наследник династии зельеваров, переводник из Дурмштранга Ассбьорн Фольквардссон, и за ними Гольдштейн, МакДугал, Корнер, Бут — потенциальные ученые и Мастера зелий. Им профессор фон Грауберг задавал намного более трудные вопросы, чем всем остальным, и нередко требовал специфических знаний, выходящих далеко за рамки школьной программы. Зелья они также готовили не стандартные, из основного учебника, а значительно более сложные модификации, которые изучают обычно в магических академиях и университетах или зельеварческих гильдиях. Ибо если люди способны тянуть такой высокий уровень, то зачем их ограничивать рамками школьной программы, убивая тем самым интерес к предмету и поощряя наплевательское отношение к учебе?
В противоположность всем этим более-менее светлым головам оказались местная знаменитость Гарри Поттер, которого называли также Мальчиком-который-выжил, и его лучший друг и подпевала Рональд Уизли. Оба юноши не только не проявляли таланта или хотя бы интереса к предмету, но даже элементарной старательности и прилежания, словно нарочно не выполняя домашние задания и не готовясь к урокам. Было совершенно непонятно, как Мастер Снейп, известный своими достаточно жесткими критериями отбора, взял к себе в группу продвинутого зельеварения таких совершенно бесталанных и ленивых учеников. Услышав подобный вопрос от своего “преемника” на должности преподавателя зелий, к которым он с самого начала был не в ладах, декан Слизерина сразу же поспешил свалить с себя ответственность, заявив, что его предшественник, преподававший в прошлом году, не гнался за успеваемостью и дисциплиной, предпочитая окружать себя посредственными знаменитостями; кроме того, был приказ директора, что Гарри Поттера и Рона Уизли необходимо подготовить к поступлению в Аврорат, и ничего больше сверх этого он, Северус Снейп, сообщать не намерен. Последнее оказалось еще более странным, и Якоб фон Грауберг решил действовать напрямую…
Очередная отработка, назначенная Гарри Поттеру, никого не удивила — парень так ни разу не был допущен, собственно, к варке зелья, и долгов у него накопилось достаточно.
- … большое спасибо, мистер фон Гроуберг. Здешние лекарства совершенно не помогают от моего артрита…
Стук в дверь.
- Не з‘а что, господин Фильч. Мешду на’ми гофоря, я софешенно не пр’едштфляю, почему фаш дир’ектор поручил такую тр’удную и неплагодар’ную р’апот‘у фам, шваху?
- Полноте, мистер фон Гроуберг, — расшаркивался завхоз, прижимая к груди драгоценные склянки, а его пушистая кошка темно-камышового окраса терлась у ног. — К вам, кажется, пришли, и мне пора идти. До свидания.
- Войдите, — строгим, чуть надменным голосом произнес преподаватель: пусть малолетний идиот сделает хоть что-то полезное и откроет дверь старику. — То шфитания, господин Фильч. Фыздорафливайте, — добавил он уже мягче.
В аудиторию вместо одного лишь Поттера, которого немец ожидал сегодня вечером для одного серьёзного… т.е. для отработки, вошли двое: собственно, сам Поттер и его рыжий, еще более глупый и неряшливый друг Уизли. Мальчишки вытаращили глаза на Филча, в их взглядах явно читалась ненависть, причем идеологическая, какая бывает у не слишком успешных магглорожденных или предателей крови к представителям родовой магической аристократии. Здороваться ученики не торопились — вместо этого рыжий громко воскликнул, с обвиняющими интонациями в голосе:
- А что здесь делает этот?! — и указал пальцем на старика-завхоза, чья кошка тут же вышла вперед хозяина и, ощетинившись, зашипела.
- Очевитно, фас не учили шторофацца со старшими, господин Вэзлей, — растягивая слова, произнес немец, окатив Рона ледяным презрением с ног до головы. — Что ш, мы с господином Фильчем таем фам шанс испр’афить эту ошипку в фашем воспитании…
Повисла неловкая пауза, в течение которой Уизли переводил злобный, бегающий взгляд с преподавателя на завхоза, Поттер же просто смотрел волком.
- Кр’оме того, господин Вэзлей, это я долшен шпросить фас, что штесь тела‘эте фы? — продолжил тем временем преподаватель. — Я пр’иглашал на отр’аботку только отного господина Поттера.
- Да потому что вы Пожиратель Смерти, как и все немцы! Это всем известно! — громко выкрикнул рыжик, достав волшебную палочку из кармана изрядно заштопанных и явно не новых штанов. — Вы специально назначили ему отработку одному, чтобы похитить и доставить Сами-знаете-кому! Гарри, доставай палочку! Con…
Завхоз-сквиб поспешил заблаговременно отойти от предполагаемой линии огня, однако фон Грауберг даже не дрогнул. Вместо этого он сделал ловкий и одновременно замысловатый пасс левой рукой, сосредоточив свой холодный взгляд на палочке Уизли, и та сам послушно прилетела к нему в ладонь. Мальчишка только и сумел, что открыть рот, а его друг так и не успел достать свою палочку, и теперь она нелепо торчала из кармана джинсов, и тоже глядел на немца, широко распахнув свои ярко-зеленые глаза и уронив челюсть.
- Тр’итцатть баллофф с Гр’иффиндора за гр’упость и оскорпление сотр’удникофф школы, пяттесятт баллофф с Гр’иффиндора — за напатение на учителя, — сухо произнес фон Грауберг, положив волшебную палочку Рона рядом со стопкой письменных работ. — Тве недели отр’аботки с господином Фильчем. Фашу палочку получите зафтр’а у фашего декана. Господин Фильч, можете увести его. И не забутте напомнить пр’офессору МакГонагалль, чтобы Р’ональд Вэзлей оштафлял у нее палочку каштый р’аз, как итет на отр’аботку.
- Всего хорошего, мистер фон Гроуберг, — подобострастно ответил завхоз, поклонившись, после чего грубо схватил проштрафившегося ученика за плечо и произнес с торжествующим видом: - Наконец-то в эту школу вернулась дисциплина!..
- Отцепись от меня, жалкий сквиб! — выругался Уизли, попытавшись стряхнуть с плеча крепкую, жилистую руку старика. — Вот Дамблдор узнает…
- *Silentium!* — еще один взмах рукой, и рыжик стал беззвучно открывать и закрывать рот, пока до него дошло, что он под заклятием немоты. — Некоторым ли…цам полезно помолчать, — нравоучительно изрек преподаватель. — Эсчо тесятть баллофф с Гр’иффиндора за оскорпление сотр’удникофф школы, господин Вэзлей, — в устах фон Грауберга это уважительное обращение звучало, как насмешка.
- Прошу прощения, мистер фон Гроуберг. До свидания, — в последний раз расшаркнулся Филч, после чего выставил вверенного ему ученика за дверь и вышел сам.
- А теперь, господин Поттер, я хотел бы зериозно погофорить с фами…
Поттер, до этого скромно молчавший, пока его рыжий друг кипятился, точно перегретый котел, будто бы проснулся, переняв эстафету у Уизли.
- О чем это я должен говорить с вами?! — мигом ощетинился мальчишка, выхватив, наконец, палочку из кармана джинсов.
- О фашей успеваемости, господин Поттер, — ответил фон Грауберг, окинув парня презрительно-снисходительным взглядом.
Он по-прежнему сидел за столом, откинувшись на спинку кресла и скрестив руки на груди, всем своим видом показывая себя хозяином положения.
Гарри тяжело дышал, не понимая, как до сих пор не сорвался на немца. Он чувствовал, как от избытка гнева колебался воздух вокруг, чувствовал, как его магия была готова снести все вокруг, но почему-то сдерживал ее, как если бы подспудно считал, что это будет неправильно — дать ей волю. И дело было не в гриффиндорских баллах, хотя юноша немало разозлился на препода из-за них…
В отличие от многих других товарищей по факультету и даже лучших друзей, Гарри относился к немцам в целом нейтрально. Ему было все равно, кто оказался прав, кто виноват каких-нибудь сто лет назад — он не был свидетелем тем событиям, и они не имели значение лично для него, как, например, возрождение Волдеморта в конце четвертого курса. Да и сам Ройсс был совсем не похож на Амбридж, и Гарри было даже искренне жаль старика, когда из-за шутки Джиини, Пикса и Кута тот сломал себе руку и ногу.
Хостнер вызывал у юноши даже некое подобие уважения — он давал много практики, делая уроки весьма интересными, пусть и изматывающими, а своими наставлениями о врагах, которым плевать на закон и этические нормы, и которые не станут ждать, пока незадачливая жертва подготовится, напоминал немного профессора Грюма. С другой стороны, гриффиндорец одобрял далеко не все методы отставного немецкого аврора — или кем там был этот Хостнер — но, рассуждал Гарри, Хостнер ведь не был лучшим другом его родителей, чтобы вести уроки так же классно, как это делал профессор Люпин.
А вот зельеварение… нет, Грауберг был, конечно, лучше Снейпа: он вроде бы справедливо выставлял оценки всем факультетам, много объяснял, но Гарри уже привык ненавидеть этот предмет, что выражалось в соответствующей подготовке к урокам. А за прошедший учебный год юноша и вовсе обленился — ведь тогда преподавал Слагхорн, готовый ставить ему высокую оценку лишь за то, что он знаменитость и сын его некогда любимой ученицы, а под боком был всегда учебник Принца, который избавлял от необходимости думать. Совместное времяпровождение с Роном и Джинни также не способствовало учебе. А поскольку текущие оценки в Хогвартсе не влияли на итоговую экзаменационную, то Гарри просто надеялся, что сдаст ТРИТОН, как и СОВ, на “Выше ожидаемого” — ведь экзамен у него будет принимать независимая комиссия из Министерства, а не эти фон Грауберги.
Очередная отработка не удивила Гарри — немец еще ни разу не допустил его к практике и потому назначал так называемые “дополнительные часы”, где юноша должен был попытаться вновь ответить теорию. Обычно отработки назначались на утро субботы, сразу после завтрака — парень из-за этого очень злился на преподавателя, потому что приходилось переносить тренировки по квиддичу. Естественно, что в класс Поттер являлся очень взвинченным, что весьма мешало ему сосредоточиться и, как следствие, правильно ответить на вопросы преподавателя. Да и вообще, о какой учебе может идти речь, когда накануне вечером на коленях у него сидит восхитительная Джинни, и они вместе с Роном, Пиксом, Кутом, Демельзой и Синди обсуждают свою новую тактику в квиддиче, что они будут делать на тренировке, и вообще, когда сама эта тренировка будет?
В этот же раз Грауберг в своей пояснительной записке потребовал явиться к нему вечером после ужина — одному. А ведь обычно он назначал им с Роном отработки вместе — так хоть немного весело было. Впрочем, сам Гарри не увидел в этом ничего зловещего — ходил же он один на отработки к Снейпу и Амбридж, и там все было гораздо хуже. Однако Рон этим аргументам не внял — они с Джинни почему-то были свято уверены в том, что этот Грауберг — замаскированный Пожиратель и, во что бы то ни стало, хочет похитить Надежду магической Британии, чтобы доставить на блюдечке к своему Лорду. Спорить с друзьями было бесполезно, и Гарри в итоге пошел на отработку вместе с Роном — в конце концов, рассудил он, хуже не будет. И вот тут начались неприятности...
Во-первых, в классе вместе с преподавателем оказался Филч, которого в Хогвартсе ненавидели не меньше, чем Снейпа, и Грауберг разговаривал с ним весьма дружелюбно. Во-вторых, препод снял с них кучу баллов всего лишь за то, что они не поздоровались с этим мерзким стариком. В-третьих, он отобрал палочку у Рона и заставил уйти с Филчем. Ну и в-четвертых, даже сидя, немец умудрялся смотреть на него, как на лепешку драконьего навоза, что аж противно становилось. Иными словами, у гриффиндорца Гарри Поттера не было ни малейшего повода ни уважать преподавателя, ни любить его предмет, что он попытался весьма доходчиво объяснить флегматичному немцу, прибегая к языку ругательств и жестов.
- Я уще заметил, что фаш друк плохо влия‘эт на фаши интеллектуальные шпособности, господин Поттер, — как бы между делом произнес профессор зельеварения, когда студент наконец-то выдохнулся.
Мальчишка только успел раскрыть рот, однако фон Грауберг не стал ждать, пока он вновь обретет дар речи, предпочтя сразу перейти к делу.
- Господин Поттер, я внимательно изучил шфедения о фашей успеваемости по р’азным пр’едметам, в том числе, и за пр’етытусчие годы, и с зошалением фынушден конштатировать, что фаши оценки весьма поср’ецтфенны… Фы — не лучший ученик, господин Поттер, и вы — не етинштфенный сирота в Хокварце. Токта объяшнитте, мне, пошалуста, господин Поттер, что в фас такого фыдаюсчегося, что директор Дамблдор тр’ебу‘эт фсяких поблашек для фас? — закончил, наконец, фон Грауберг и, подавшись вперед, посмотрел на ученика сверху вниз.
Гарри только тяжело вздохнул. Он и сам не понимал для чего Дамблдор раздал такие инструкции всем учителям — из-за этого даже МакГонагалл злилась иногда на них с Роном, когда они не справлялись с программой. Не говорить же немцу, что он здесь Мальчик-который-выжил, и что есть пророчество, из-за которого он единственный, кто может победить Волдеморта? Хотя уже сам факт этого пророчества делал его учебу в школе бессмысленной…
- Э… я хочу стать аврором, сэр… — неуверенно ответил Гарри, помявшись с ноги на ногу.
- И какая штесь шфязь мешду фашим шелани‘эм и р’аспоряшени‘эм директора? — с выражением скепсиса на лице поинтересовался преподаватель. — Я не тумаю, что фы — етинштфенный юноша в школе, который хотел пы штать авр’ором. Зачем фам изучать зельефарение, если фы хотите штать авр’ором?
- Ну… у нас требуют СОВ и ТРИТОН по зельеварению, чтобы поступить в Аврорат, — ответил Поттер, отведя взгляд.
- Как вы пр’ецштафля‘эте свою будусчую р’аботу, господин Поттер? — полюбопытствовал профессор.
- Ну… ловить преступников, всяких там темных волшебников…
- О… господин Поттер… — потянул фон Грауберг, откинувшись на спинку кресла, — фаши пр’ецштафления о шизни ушасно скудны и зофер’шенно непр’афильны. Авр’орат — это новое название кр’иминаль полицай после войны с Гр’индевальдом, в пр’отивовес его замопр’озглашенному титулу Темного Лор’да. В наштоясчее вр’емя Кр’иминаль полицай соштоит из нескольких оттелофф…
Как узнал Гарри, это была боевая группа Аврората, которая занималась розыском и арестом преступников по горячим следам, подавлением общественных беспорядков, охраной особо важных лиц и объектов. Это считалось самым престижным отделом Авроратом, и именно туда хотел попасть герой всея магическия Британии. Для распределения в боевую группу надо было иметь, прежде всего, хорошую физическую подготовку, а также опыт и склонность к боевой магии. Для этого боевые авроры должны регулярно и много тренироваться, закалять и тело, и дух.
Намного менее почетной являлась патрульная служба. Патрульные авроры должны следить за порядком в местах массового проживания волшебников (магические кварталы и поселения) и магических существ (великаны, оборотни). В первом случае работа была, как правило, слишком скучной, и если случалось что-нибудь неординарное, то патрульные тут же вызывали подкрепление из боевой группы. Во втором же — нередко опасная, ибо мало кому нравится жить и работать в глуши, где можно надеяться только на себя, бок о бок с довольно сильными и опасными существами. Тем более что патрульные обязаны перед полнолунием проверить, все ли оборотни приняли антиликантропное зелье, запереть их и так далее. В данный отдел набирали обычно тех, кто по своим показателям не проходил в боевую группу, но очень хотел стать аврором, а также разжаловали проштрафившихся сотрудников, пойманных на каких-либо нарушениях, за которые нельзя посадить в тюрьму, либо плохом исполнении своих служебных обязанностей.
Работа в отделе исполнения наказаний считалась еще менее приятной, что, по мнению фон Грауберга, для британца Поттера должно быть абсолютно очевидно, ибо Британия была единственной страной, которая использовала дементоров для охраны заключенных. Кроме того, сотрудники отдела исполнения наказаний с течением времени нередко приобретали не самые лучшие человеческие качества.
Следственный отдел занимается наиболее запутанными делами, изучением мест преступления и найденных там предметов, сбором информации, слежкой и допросом подозреваемых, выработкой стратегии поиска и поимки преступников. Нередко работает совместно с боевой группой. Также в задачу следственного отдела входит своевременное выявление и устранение шпионов. Хорошие навыки в боевой магии здесь приветствуются, но гораздо больше важны усидчивость, аккуратность, наблюдательность, хитрость, быстрота реакции и незаметность. А те, кто изучают улики, должны также на профессиональном уровне владеть зельеварением, артефакторикой и чарами. Так что вряд ли подобная работа заинтересует юного мистера Поттера.
Отдел собственной безопасности расследует внутренние служебные преступления, совершаемые сотрудниками Аврората, в том числе превышение служебных полномочий, взяточничество, нарушение закона по отношению к заключенным и подследственным; выявляет находящихся sub “Imperio” (6) и чарами ментального внушения, а также сознательных изменников. Особо пристально данный отдел следит за теми, чьи родственники или друзья находятся под стражей или имели судимость, а также за прибывшими из заграницы, особенно из так называемых “неблагонадежных стран”. Здесь Поттер поинтересовался, а не следят ли ним, Якобом фон Граубергом, и другими немецкими преподавателями, на что зельевар ответил, что вполне допускает это, однако не мог не уколоть, заметив, что директор Дамблдор имеет шпионскую сеть гораздо лучшую, чем глава Аврората.
Административный отдел ведает бухгалтерией, кадровой политикой, распределением и управлением имуществом Аврората, а также занимается выработкой объяснений для гражданского населения, в том числе и простецов. Такая работа привлекает людей либо очень терпеливых и аккуратных (Гарри сразу же вспомнил Гермиону), либо тех, кто предпочитает идти по карьерной лестнице с помощью интриг, но не профессионализма, ибо для бумагомарания особые профессиональные качества не нужны. Как пояснил преподаватель, в народе таких нередко зовут канцелярскими крысами, и Гарри показалось, что сам зельевар этих “крыс” не очень-то жалует. Наверное, к таким и относится Перси, старший брат Рона. Да и крыса… брр… достаточно Петтигрю вспомнить.
Архивный отдел занимается составлением, сортировкой, хранением и поддержанием в должном порядке различных документов, личных дел сотрудников и заключенных. Туда же направляются уже закрытые гражданские и уголовные дела, протоколы следствий, отчеты экспертов-криминалистов и так далее. Работа, само собой, скучная и малопривлекательная, и потому ее нередко выполняют проштрафившиеся сотрудники, уволенные с более высоких должностей. Поскольку своя администрация и свой архив имеются в каждом подразделении Аврората, то за работу с бумажками сажают первоначально едва ли не весь молодняк, и “господину Поттеру” именно этим придется заняться, как только он окончит Академию авроров. Поттер сглотнул, а преподаватель со злорадной, как показалось мальчику, улыбкой добавил, что новичкам нередко приходится совмещать сразу несколько должностей, как правило, не предполагающих высокую квалификацию, например, патрульного и архивариуса.
- А теперь скашите, пошалуйста, господин Поттер… — мужчина сделал паузу, наслаждаясь растерянным видом подростка, — зачем фам посещать штоль нелюпимый пр’етмет, к которому фы софер’шенно не име‘эте шпособностей, если в будусчем фас шдут погони за пр’ештупниками и бумашная возня?
- У нас зельеварение является обязательным для поступления в Аврорат, — уклончиво ответил юноша, исподлобья посмотрев на преподавателя. — Но если вы позвали меня сюда только для того, чтобы в очередной раз объяснить, какой я идиот, то вы зря потратили время, сэр. Снейп регулярно напоминает мне об этом с тех пор, как я поступил в Хогвартс.
- Господин Поттер… я изучил фаши оценки по моему пр’едмету за пр’едыдусчие годы обучения, — манерно растягивая слова, произнес фон Грауберг, в очередной раз окинув студента холодным, снисходительным взглядом, — и, наплюдая фаше поведение на моих уроках и фаше отношение к моему пр’едмету, я вынуштен согласицца с моим пр’етшештфенником и коллегой, Мастером Снейпом… — назидательно добавил преподаватель. — Фы мошете возр’азить, что у фас “Выше ошида‘эмого” за СОВ по зельям, и Мастер Снейп был непр’аф в сфоей оценке фаших шпособностей, но смею заверить фас, что фаша оценка — софсем не показатель таланта. Она фсего лишь означа‘эт, что фы мошете шварить зелье из пр’огр’аммы СОВ, и фероятностью 80% оно подейштфует пр’авильно. Иными словфами, Господин Поттер, это показатель качестфа, и оно у фас не на самом фысоком уровне. А потому я пы зоветовал фам поискать пр’офессию, более соотвецтфуюсчую фашим шпособностям — я вител, фы хорошо играете в квиддич…
- То есть?.. — мальчишка широко распахнул глаза, которые в тусклом свете факелов казались особенно огромными. — Вы хотите сказать, я больше не буду ходить к вам на зелья?! — неверяще воскликнул он, помотав головой; было непонятно, рад он или, наоборот, разочарован.
- А это уше зафисит от фас, господин Поттер, — с чувством собственного превосходства ответил немец, приосанившись. — Если фы пр’идете поткотофленным к следуюсчему уроку и штатите мне фсе толги, то я р’азр’ешу фам и тальше занимацца у себя в гр’уппе. Р’азумеецца, если фы и дальше бутете штарацца. Но если фы так и бутете бездельничать, не фыполняя томашние задания и не готовясь к урокам, то… господин Поттер… — казалось, мужчина едва сдерживает рвущееся наружу презрение, изрядно дополненное гневом, — фы моментально забутете торогу сюда, и никакой Дамблдор не смошет изменить мое р’ешение! Фам фсе ясно, господин Поттер?
- Д-да, сэр, — с раздражением ответил Поттер и, дождавшись разрешения учителя, покинул ненавистный кабинет зельеварения, запоздало сообразив, что с него так и не сняли баллы.
Как ни странно, но на следующем занятии Поттер смог правильно ответить на вопросы по зелью, которое они должны были сегодня варить. Было заметно, что парень не просто открывал учебник, но даже соизволил выучить описанный в нем теоретический материал, насколько это позволяли его память и интеллектуальные способности, однако совершенно не обращался к дополнительной литературе. Предмет давался ему нелегко, но свою “В” за СОВ Поттер все-таки удержал. Не ускользнуло от наблюдательного профессора и взаимное напряжение между Поттером и его другом Уизли, как будто мальчишки недавно повздорили из-за чего-то и до сих пор друг на друга дуются.
6) (лат.) под (заклятием) подвластия. "Imperio" — тв. п. от "Imperium".
Дата: Вторник, 12.11.2013, 04:34 | Сообщение # 285
Четверокурсник
Статус: Offline
Группа: Всезнайка
На сайте с: 25.02.2011
Сообщений:400
Закончив опрос и раздав задания (а сильные студенты у Якоба фон Грауберга всегда варили более сложные и, как правило, не известные простой публике зелья), преподаватель вновь обратил свое внимание на неразлучную двоицу гриффиндорцев, насчет которых директор давал особые инструкции. Уизли, как всегда, не был допущен к практике и, показалось фон Граубергу, с какой-то злобой посмотрел на своего друга, который уже разводил огонь под котлом. Пробурчав что-то про Дамблдора и “поганое зельеварение” рыжий оболтус кое-как собрал свои вещи и, громко хлопнув дверью, вышел из класса, заставив вздрогнуть наиболее впечатлительных студенток.
Учитель, заложив руки за спину, степенно ходил по классу, внимательно наблюдая за работой подростков. Отругал Малфоя за то, что тот совершенно не следил за температурой, и его варево вот-вот должно было рвануть. Сделал замечание Забини, который слишком грубо нарезал ингредиенты, из-за чего реакция, наоборот, шла медленнее, чем положено. Удостоил одобрительного кивка зелья Визерхоффа и Грейнджер — особых талантов к предмету у них не было, но сварить на “Превосходно” стандартное зелье по рецепту им было вполне под силу. Бросил любопытствующий взгляд в сторону Кайнер, которая, с сосредоточенным видом, стараясь не дышать, осторожно пересыпала навеску луноцвета к себе в котел — девчонка, как это нередко бывало, сумничала на уроке и теперь отдувалась, составляя методику по мере изготовления зелья. По крайней мере, ничего взрывать она не собиралась, да и было заметно, что варит зелье не в первый раз, ибо нервничает намного меньше, чем могла бы — наверняка “репетировала” накануне с Шёнбрюнном.
А вот и Поттер… работа грубоватая, парень спешит, в то время как из-за неправильной нарезки и лишь поверхностных помешиваний, как и у Забини, реакция идет медленнее, чем положено. Зелье слишком густое, более темное, чем необходимо — для мальчишки будет уже хорошо получить “Выше ожидаемого” за варево такого качества, потому что это действительно будет… выше ожидаемого. Сделал замечание мальчишке — тот послушно кивнул и стал нарезать стебли болиголова более тонко и ровно, однако делал это с какой-то непонятной преподавателю злобой. И откуда это у подростка такая ненависть к ручному труду? Не брезгливость, как у Малфоя или Гринграсс, а именно ненависть? Не остались без внимания и инструменты, которыми работал юноша, рассчитанные больше на неумеху-первокурсника, чем на почти выпускника якобы лучшей магической школы в Европе. Может быть, все дело в том, что мальчишка, если судить по тому, как он одевается вне занятий, рос раньше у магглов? Но господин фон Грауберг тут же отбросил эту мысль, ибо у магглорожденной Грейнджер, да и у Гольдштейна, тоже выросшего у магглов, были прочные, жаростойкие котлы и хороший, качественный набор инструментов. Спросил об этом у мальчишки, когда тот высыпал мелко нарезанный стебель болиголова в котел и принялся наскоро размешивать недлинной стеклянной палочкой. Перчаток у Поттера тоже не оказалось (хотя Кайнер прекрасно обходилась длинным рукавом собственной мантии, да и палочка была у нее подлиннее), и потому он предсказуемо морщился и дергал рукой — помимо того, что пар от зелий горячий сам по себе, он может плохо действовать на кожу. Пришлось отдать свои до конца урока — все-таки он, как преподаватель, отвечает за здоровье и безопасность учеников во время занятий. Поттер же искренне удивился вопросу учителя — раньше ему никто не говорил о подобном. Странно… и куда только смотрел Снейп?..
Фон Грауберг снисходительно поинтересовался, неужели юноша ни разу не варил зелья, где требовалось работать серебряным, костяным или буковым инструментом — даже среди стандартно изучаемых в школе были такие, и в рецептах делались соответствующие пометки. Гриффиндорец удивился — видимо чтение книг, тем более, внимательное чтение, являлось для него великим подвигом, на который он не решался без соответствующего стимула — а потом воровато отвел взгляд и ответил, что ему пришлось использовать серебряный нож для раздавливания дремоносных бобов на уроке у профессора Слагхорна, когда они готовили Напиток живой смерти. Учебник, в котором приводился этот рецепт, он потерял — здесь мальчишка уткнулся взглядом в пол и покраснел: видимо, не все так чисто было с этим учебником — а ножик попросил у Гермионы, той самой Грейнджер, которая только после потери десяти баллов для Гриффиндора научилась завязывать свою каштановую гриву в хвост и закрывать косынкой. А почему фрейлейн Грейнджер знает, а господин Поттер — нет? Так Гермиона много читает. Ах читает?.. Вам, господин Поттер, читать, видимо, недосуг? В итоге Поттеру было наказано обратиться за разъяснениями к Грейнджер и попросить у нее каталог соответствующего магазина, чтобы заказать себе новые инструменты, а Грейнджер — подробно объяснить, для каких ингредиентов, какие инструменты и котлы используются, и помочь заказать необходимые предметы совиной почтой.
Особняком стояла вышеупомянутая Анна Кайнер, которую на зельеварении опекал Карл Шёнбрюнн. Она явно хотела соответствовать уровню своего напарника, да и свою маггловскую степень оправдать, но не дотягивала по опыту и знаниям и, вероятно, несильно утруждала себя изучением дополнительной литературы — по крайней мере, она не всегда помнила авторов, на которых ссылалась. В отличие от Шёнбрюнна, она давала ответы несколько расплывчатые, содержащие ряд допущений и предположений, чаще указывала интервал, нежели точное значение, однако было одной из немногих, кто мог дать правильный или близкий к правильному ответ в условиях недостатка информации, или если вопрос был сформулирован иначе, чем в книгах. Все-таки в том университете ее чему-то научили.
Сама же Анна Лапина, также известная как Кайнер, была совершенно не в восторге от того, сколько ей всего приходилось учить к зельеварению. У нее уже давно не было ни той усидчивости, ни памяти, как в школьные или студенческие годы, а сам текст, в отличие от картинок или схем, запоминался плохо, если его нельзя было визуализировать или формализовать. Подготовка к практикумам нередко занимала несколько вечеров, что также крайне напрягало девушку — ведь у нее были еще и другие занятия, да и отдыхать тоже хотелось. Что там, даже когда она совмещала одновременно должности преподавателя и младшего научного сотрудника или спешно дописывала диссертацию, чтобы успеть защититься до летних каникул, у нее и то было намного больше свободного времени, чем сейчас. Теперь же она должна была соответствовать своему магу-протектору, который официально заявил над ней покровительство именно из-за ее якобы талантов в зельеварении, да и престиж Almae matris (7) ронять не хотелось, пусть ее ученые степени пока не были никак задокументированы в этом мире. А потому гранит магической науки оставалось только грызть и грызть…
На недостаток литературы жаловаться не приходилось — у Карла с Ассбьорном с собой было несколько научных журналов и книг, над которыми они, как правило, все вместе медитировали, составляя свои конспекты, да и библиотека в комнате-по-требованию тоже могла много чего подкинуть. Выписка основных понятий и определений, составление схем реакций, фиксация некоторых отдельных особенностей, которые могут оказаться важными, естественно, с указанием источника, упорядочивание информации по теме — впоследствии из этих грубых и разрозненных набросков получались вполне приличные эссе, за которые ее хвалил даже строгий профессор фон Грауберг. Для нее это был едва ли не единственный способ усвоить и понять изучаемый материал, но, кто бы знал, как она ненавидела еще на химфаке писать эти обзоры и статьи!
Якоб фон Грауберг не возражал, если студенты к нему подходили с вопросами после уроков, но не любил выскочек, стремящихся при всех показать, какие они умные. Особенно если эти выскочки не имели за душой ничего, кроме пары средних идей, и не утруждали себя изучением литературы, чтобы в дальнейшем не изобретать велосипед. С другой стороны, он сам нередко задавал сложные вопросы, ответы на которые мало где можно было найти, а то и вовсе приходилось придумывать. Карл уже приучил Анну не отвечать на подобные вопросы, заданные как бы всей аудитории, то есть риторические, и что нет ничего плохого в том, что она, как и другие студенты в группе продвинутого зельеварения, не может на них ответить. Мало ли, может быть господин фон Грауберг хочет таким образом привлечь интерес аудитории или приступить к новой теме, или дать задание написать соответствующий реферат? Однако если вопрос был задан конкретному студенту, то последнему приходилось отдуваться по полной программе. Кто-то другой мог бы и отступиться, и, потупив взор, сказать: “Я не знаю точно, профессор”, но для Лапиной подобный вызов был чем-то вроде дела чести. Как говорил ее шеф и научный руководитель, доктор наук и профессор, Ларионов Иван Петрович: “Московский университет тем и отличается, что здесь вас учат производить новые знания. А это самый ценный продукт, который может быть.”
Прямо на ходу девушке приходилось вспоминать таблицу совместимости ингредиентов, продумывать различные комбинации компонентов, как они поведут себя в реальности, и большую часть вариантов тут же отметать как полный бред — благо, что фон Грауберг давал время на “подумать”. И смотрел на нее оценивающе-любопытствующим взглядом, как бы говорящим: “А чем еще вы можете меня удивить?”, а Анна, как никогда в жизни, чувствовала свой предел — она не была столь начитанной и не обладала такой хорошей памятью, как Карл, и не умела стремительно генерировать блестящие идеи, как ее шеф, которого за глаза все называли “мозгом кафедры”. Впрочем, данный мини-экзамен оказывался, как правило, только началом пытки. Преподаватель, внимательно выслушав весь тот бред, что ему наговорили якобы самые сильные студенты, снисходительно давал отмашку: “Ну р’аз фы так считаете…”, после чего каждый из юных недогениев должен был продемонстрировать правильность своих предположений на практике, а именно сварить зелье в соответствии с предложенной им самим схемой. И что, что нет готовой методики? Вы же будущие ученые, Мастера своей профессии, и создавать новые зелья — ваша прямая работа. Не говоря уже о том, что стандартные зелья вы должны варить, даже не заглядывая в рецепт…
За свое первое экспериментальное зелье Лапина получила “В” и была рада даже этому — просто потому, что урок, а вместе с ним и пытка, наконец, закончился. И она, можно сказать, еще легко отделалась, ибо экспериментальное зелье Бута неожиданно вскипело и выстрелило в потолок подобно шампанскому, а Гермиона Грейнджер, решившая в очередной раз доказать свое звание самой умной ученицы Хогвартса, и вовсе была отправлена с кислой миной готовить стандартное программное варево после того, как, изобразив перед преподавателем на доске таблицу совместимости, вдруг обнаружила, что предложенные ею компоненты взаимно погашают друг друга в соответствии с очередным законом Голпаготта.
Да и на что вообще можно претендовать, когда от страха и волнения трясутся руки, навески то и дело просыпаются, а количество и направление перемешиваний, массу используемых компонентов и время каждой стадии приходится изменять и подгонять буквально на ходу? Все-таки по специальности она была каталитиком, и ее навыки в органическом синтезе оставляли желать лучшего, а ограниченность во времени вносила сильный дисбаланс в и без того нестройное душевное устройство, заставляя заранее нервничать и изображать имитацию бурной деятельности вместо того, чтобы постепенно, но уверенно вести процесс к победному концу.
Собственно, сей печальный опыт и подвел начинающую колдунью к идее о практической подготовке к занятиям по зельеварению. Карл счел это нелишним, тем более что ему самому нравилось готовить сложные зелья, однако не разделял энтузиазм подруги в стремлении доказать преподавателю свой интеллект и правоту. Ведь эти качества нужны, прежде всего, ей самой, а не учителю, и она должна их в себе осознавать, а не гнаться за признанием. И потому лучше вовремя отступить, а не вестись на провокацию преподавателя, тем более что господин фон Грауберг — не Снейп и снимать баллы за отсутствие ответа на вопрос, тем более, далеко выходящий за рамки программы ТРИТОНов, не будет. Зато Ассбьорн полностью поддержал свою протеже и в ее предложении, и в поведенческой стратегии с фон Граубергом — то ли потому, что уже привык к подобной практике у Снейпа и еще больше любил разочаровывать его, правильно ответив на все, даже самые каверзные вопросы, то ли потому что сам считал делом чести идти до победного конца. Заодно Фольквардссон был не против блеснуть лишний раз своей гениальностью и эрудицией, а потому всегда составлял компанию фрейлейн Кайнер, правда, в противоположной стороне класса. Иногда к ним присоединялся Гольдштейн, одноклассник Ассбьорна с Равенкло, который тоже много отвечал на уроках и считался одним из фаворитов на место в научном проекте по зельям.
Теоретические дискуссии порождали в результате самые разные предположения, подтверждение или опровержение которых требовало обращения к дополнительным литературным источникам либо экспериментальной проверки, которую клуб юных ученых устраивал обычно в той самой комнате-по-требованию, нередко медитируя над несколькими котлами одновременно. Впрочем, на этом исследования, как правило, и заканчивались: зельеварение в магическом мире, во многих аспектах сохранившем средневековый уклад жизни, являлось наукой по большей части прикладной, и производство знаний ради знаний, т.е. фундаментальные аспекты, интересовало мало кого. Аналитические методы, не использующие в качестве подопытных образцов живой биоматериал, были развиты слабо, и потому качество сваренного зелья нередко определялось по цвету, запаху и консистенции (т.е. органолептически), а реакция на свет, кровь, магическое поле или другое зелье могла дополнить картину о базовых свойствах. Испытывать же друг на друге, насколько то или иное зелье, сваренное ими по измененному рецепту, хорошо влияет на память или зрение, делает невидимым, а то и вовсе убивает, молодые люди все-таки не решились (хотя Фольквадссон упоминал, что Мастер Теодор Вернер, преподававший ранее в Дурмстранге, считал это нормальной практикой на уроках), оставив свои образцы до лучших времен. Зато подобная подготовка отлично помогала потом на занятиях, так что студентам не приходилось бегать вороватым взглядом по стенам, полу и потолку в поисках ответа, а затем, выпучив глаза, готовить почти наугад какую-нибудь жуткую смесь, надеясь, что профессор фон Грауберг все-таки оценит усилия. Последний, к слову экспериментальные образцы с отметкой “B” и выше всегда забирал с собой, но пока не спешил делиться с юными изобретателями своими наблюдениями и результатами.
* * *
Не лучшим образом обстояли дела и с историей. В отличие от естественных наук, здесь нельзя было провести эксперимент, нельзя было упорядочить информацию по свойствам объектов (вернее, можно, но в значительно меньшем количестве), и потому много чего приходилось заучивать наизусть, что также не прибавляло радости и оптимизма. В Хогвартсе не существовало по отдельности лекций и семинаров с целью обсуждения и закрепления начитанного ранее материала — эта работа полностью отдавалась на откуп студентам, в качестве так называемой самоподготовки. Профессор Ройсс, конечно, много рассказывал сам, но еще больше рекомендовал читать в дополнительных источниках, а также едва ли не на каждом занятии устраивал устные опросы или письменные контрольные, по которым следовало получить не меньше, чем “В”. Кто-то мог бы отмахнуться, сказать, что неспособен, и вообще, ему все равно, т.к. для поступления на местный “химфак” хватит и “У”, но для Лапиной хорошие оценки по истории являлись одним из необходимых условий легализации, и потому она не могла пускать все на самотек. Да и Карл с Ассбьорном не давали расслабиться.
Если вкратце (что-то, впрочем, Анна знала уже со слов Фольквардссона, когда была у него в поместье), то приблизительно до середины XV века магическая история развивалась параллельно маггловской. Маги и магглы участвовали в одних и тех же войнах, отдавали друг другу замуж своих дочерей и сестер, представители магической аристократии занимали должности королевских лекарей и астрологов и, таким образом, имели возможность влиять на главу государства и выбивать определенные преференции для своих семей, союзников, вассалов. Однако уже в позднее средневековье начинается конфликт между магической аристократией и маггловской королевской властью — последняя усиливается и концентрируется в руках одного человека, амбициозные и жадные монархи воюют между собой за тот или иной престол. Подобные войны задействуют много ресурсов и приводят к огромным жертвам, но число кровно заинтересованных участников в них минимально, и они в большинстве случаев отсиживаются у себя в замках, пока за них воюют вассалы и простолюдины. Для магов, число которых даже в то время было не так уж велико, участие в такого рода конфликтах являлось просто бессмысленным. Гордые маги готовы были сотрудничать с магглами, пока им это было выгодно, но не собирались становиться послушным орудием в руках правителей.
Реформация, призванная якобы бороться с пороками старой Церкви, ухудшает и без того шаткое положение магов: по Европе прокатывается волна религиозных войн, что протестанты, что католики активно предают огню и мечу последователей “вражеского” вероисповедания. Кроме того, протестанты, последователи новых религиозных течений, в большинстве случаев оказываются еще более фанатичными и нетерпимыми к инакомыслию, чем католики. В результате ведовских процессов и дворцовых интриг многие магические семьи оказываются уничтоженными, а выжившие — лишаются своего наследия за неимением должного воспитания и образования. Все это подталкивает магов к необходимости скрываться, однако Статут о Секретности принимается намного позже, в 1689 году, когда лидерами магических сообществ положение волшебников в большом мире признается полностью безнадежным.
Одновременно многочисленные ведовские процессы порождают ненависть к магглам и магглорожденным волшебникам. Последние, а также выросшие среди простецов полукровки в обмен на прощение грехов и обещание сохранить жизнь (что магглы выполняли далеко не всегда) соглашались показать места проживания известных им волшебных семей и провести туда маггловскую стражу. Впрочем, на кострах также сгорело немало обретенных волшебников, особенно женщин — если католической Инквизиции требовались хотя бы формальные доказательства вины, то протестантские городские суды готовы были приговорить к смерти лишь по одному доносу. Особенно же мощным оружием против себе подобных становились волшебники и сквибы, воспитанные Церковью, пусть таковых было и не очень много. Ведущие строгий образ жизни, тренирующие свою силу воли через медитации и молитвы, они способны были видеть то, чего не видели простые люди, и по силе нередко превосходили рядовых волшебников. Именно воцерковленные маги нередко возглавляли карательные походы против магической аристократии, на поместьях которой стояла защита, как правило, более мощная и сложная, нежели обыкновенные чары для отвода глаз. Вознося своему Богу пламенные молитвы, концентрируя волю, они разрушали защиту, вступая впоследствии в схватку с главой или наследниками рода. Большинство таких инквизиторов погибали мучениками за веру, но свою основную задачу они выгоняли, и стражникам оставалось только пленить выживших врагов и поделить имевшиеся в замке сокровища. Остатки семьи магов предавали суду и казни, а младенцев мужеского пола отдавали на воспитание в монастыри, где из них готовили новую смену павшим в боях мученикам.
Если на XVI-XVII века в магической истории приходится период сильного упадка, то на XVIII — период застоя. Старые семьи сильно ослабли или полностью вырезаны, многие знания и пласты магии просто утеряны. Новые рода еще недостаточно сильны и влиятельны, чтобы взять бразды правления в свои руки. Страх, оставшийся еще со времен массовых ведовских процессов, вынуждает магов быть более скрытными и осторожными, вести замкнутый образ жизни, что предсказуемо приводит к упадку экономики и культуры, отставанию в развитии технологий. Формируется новая структура власти — Министерство магии, основная задача которого — следить за исполнением Статута о Секретности и не допускать раскрытия магического мира с обеих сторон. Профессия обливиатора становится едва ли не самой востребованной. Особое значение придается своевременному обнаружению магглорожденных волшебников и обучению их контролировать свои силы. Если раньше за это отвечали родовые маги, имевшие определенные властные полномочия на территории своих земель, то теперь это целиком и полностью становится прерогативой Министерства (хотя представители магической аристократии по-прежнему могли брать талантливых обретенных волшебников под свое покровительство), а для магглорожденных колдунов становится обязательным образование в магических школах.
В XIX веке уровень религиозной фанатичности заметно стихает, Церковь уже не играет одну из ведущих ролей, как двести лет назад, и исполнение религиозных ритуалов для магглов является не больше, чем устоявшейся традицией для поддержания своей репутации в обществе. Впрочем, это не мешает магглам активно воевать между собой. Заметное ослабление репрессий как со стороны Церкви, так и со стороны светских властей дает возможность вновь взаимодействовать с маггловским миром. Ведется торговля предметами роскоши и быта, в магический мир проникают такие технологии, как книгопечатание, фотография, паровоз, водопровод и канализация; происходит выравнивание магических образовательных стандартов по маггловским образцам. В то же время обнаруживается, что маги, прожившие почти триста лет в изоляции, более не опережают магглов в своем развитии, как это было в Средневековье. Министерство проводит курс на адаптацию маггловских технологий и изобретение собственных, магических, и здесь весьма актуальной становится помощь со стороны чистокровных семей, имеющих артефакторику родовой специальностью. Однако данное предприятие, несмотря на положительные результаты, имеет лишь небольшой успех: магов просто слишком мало, и организация массового производства становится бессмысленной, а новые магоизобретения, например, те же сквозные зеркала, несмотря на свою очевидную полезность, являются слишком дорогими для простых обывателей. Статут о Секретности, защищавший раньше магов от полного уничтожения, начинает теперь заметно тормозить развитие магического сообщества. Магам запрещено продавать артефакты и зачарованные маггловские предметы в маггловский мир, и как следствие, они лишаются огромного рынка сбыта и возможности, возможность занять хорошую позицию в большом мире. Все-таки тогда уже понимали, что война с магглами, коих к началу XX века насчитывался уже миллиард, и которые активно начали изобретать технику для истребления себе подобных, абсолютно бессмысленна и способна привести лишь к окончательному исчезновению магов с лица Земли. И появление лидеров наподобие Гриндевальда, желающих вернуть власть магам и получить себе лично, в свете подобных обстоятельств становится если не закономерным, то вполне ожидаемым.
Тем не менее, несмотря на отдельные нарушения оного, Статут о Секретности продолжает действовать. Маги принимают решение не вмешиваться в первую мировую войну, сосредотачиваясь лишь на наблюдении за большим миром и разработке новых средств для поддержания секретности и защиты — ведь у магглов теперь появились летательные аппараты, более мощная боевая техника, химическое оружие. Геллерт Гриндевальд со своими идеями воспользоваться хаосом, неизменно сопутствующим войне, и захватить таким образом власть над магглами, отменить Статут о Секретности и выйти из тени, был просто выпровожен с конференции. Сама же первая мировая война своим масштабом, жертвами и разрушениями произвела на магическое сообщество огромное деморализующее впечатление, привела в состояние ужаса, словно окончательно показав, кто в мире хозяин. Завеса, приподнятая чуть более ста лет назад, вновь опустилась — волшебники испугались и предпочли снова спрятаться. Это видно по тому, как быт и уровень адаптации маггловских технологий у магов (радио, автобусы, телефон) остановились на уровне конца XIX — первой четверти XX века. И лишь в начале 80-х, когда страх двух мировых войн относительно прошел, маги стали вновь понемногу контактировать с магглами, перенимать их культуру, в том числе не самые лучшие достижения.
По крайней мере, так выглядело краткое изложении истории магии в исполнении Карла Шёнбрюнна, который не забыл, однако, порекомендовать кучу дополнительной литературы как по целым эпохам, так и по отдельным событиям. Анна лишь послушно кивала, записывая к себе в тетрадь основополагающие моменты, и мысленно давала себе возможное обещание прочесть что-нибудь потом, на досуге. Если этот досуг у нее когда-нибудь будет — с таким успехом перевод ее диссертации на английский прикажет долго жить, как минимум, до конца семестра. Она просто принимала к сведению те или иные возможности развития событий, отличные от уже свершившихся, из серии “а что, если…”, где какая-нибудь небольшая, на первый взгляд, деталь, подобно эффекту бабочки, могла изменить весь ход истории, но относилась к ним по большей части безразлично. Стал бы мир лучше, если бы Гриндевальду удалось протащить свой проект? Для магов в целом — возможно, да, но не факт: власть нужно не только захватить, но еще и умело ею распоряжаться, на чем в свое время погорело немало революционных деятелей, которых через несколько лет просто убирали из мира живых. Конкретно для нее — вряд ли. И вряд ли бы она сейчас говорила почти на равных с истинным арийцем, характером нордическим, выдержанным, если бы победил Гриндевальд. Но Гриндевальд не победил, Германия получила тяжелый урок, а документальные фильмы об ужасах второй мировой Лапина сознательно старалась не вспоминать — ведь сейчас ее “враги” были ее единственными союзниками.
Молодой Гриндевальд, портрет которого был помещен в учебнике Карла, здорово напомнил Анне ее одногруппника Ромку Смирнова, увлекавшегося роком и ходившего с длинными до плеч волосами в черной кожаной куртке-косухе с металлическими бляшками. Девушка даже удивилась, какое отношение ее старый знакомый, учившийся вместе с ней на химфаке, вообще имеет к истории магии, и поделилась своими сомнениями с Карлом. Тот ее наблюдениями весьма заинтересовался, и уже через полчаса в комнате-по-требованию Лапина демонстрировала немцам со своего ноутбука групповое фото своих однокурсников на ступеньках родного химфака. Сходство Смирнова с Гриндевальдом признали все и как-то по-новому, с опаской посмотрели на Анну, только Элиза неуверенно заметила, что “это может быть просто двойник — такое иногда бывает”. Видневшееся внизу на стене граффити в виде знака анархистов Визерхофф принял за символ Даров Смерти, который был неофициальным гербом Гриндевальда, и сразу же приписал его авторство Смирнову. А Шёнбрюнн осторожно поинтересовался, “чем же Роман Смирнофф занимался после того, как окончил химический факультет”. Анна только пожала плечами, ответив, что мало общалась с этим человеком, несмотря на то, что они учились в одной группе, и не поддерживала связь после выпуска, но, по слухам, он выиграл какую-то стипендию и уехал дальше учиться в Майнц, кажется. Карл кивнул, приняв ее слова к сведению, и ненадолго задумался, будто проверяя какие-то свои догадки, после чего заметил, что в любом случае родство с Гриндевальдом — это не то, чем принято хвалиться в настоящее время. На этом тему закрыли и возвращаться к ней в ближайшее время не собирались.
Одновременно Карл начал изучать с Лапиной историю Германии, а также родовой кодекс Шёнбрюннов. Пока все было относительно просто — мифология, обычаи и письменность древних германцев, римское владычество, великое переселение народов и первые варварские королевства на руинах бывшей Западной Римской империи. Информации для общего развития здесь пока что было не очень много, да и древняя история данной цивилизации, в то время значительно уступавшей, например, Древней Греции и возрасте, и в уровне развития культуры, была пока мало богатой событиями. Куда больше опасалась девушка периода с X по XVIII век, когда родина ее друга представляла собой самое настоящее лоскутное одеяло. Местные князьки, а иногда и соседние страны вроде Франции и Швеции без конца делили его между собой по поводу и без, а история превращалась практически в перечисление кучи дат и сражений, которые надо было еще не перепутать.
Родовые кодексы Шёнбрюннов и Блигаардов Анна предпочла изучать одновременно — это не запрещалось традицией (и даже поощрялось при заключении союзных и вассальных договоров, династических браков), а ей было легче постигать все в сравнении, тем более что основные положения кодексов многих чистокровных семей нередко были схожи. Кроме того, кодекс Блигаардов был написан рунами, что значительно затрудняло его чтение и интерпретацию, и параллельный текст, содержащий похожие фрагменты, но составленный на привычной латинице, был, как нельзя, кстати.
Родовые кодексы представляли собой не очень большой, но увесистый том в твердом кожаном переплете с толстыми пергаментными страницами. Карл надавил на золотой замок, украшенный изумрудом, и книга тут же раскрылась, явив читателям расправившего крылья черного орла на травянисто-зеленом фоне. По краю щита тянулась позолоченная кайма; золотом же были выведены контуры птицы, прорисованы перья. В одной лапе орел держал алхимическую реторту — ясное дело, династия зельеваров — в другой — проросший жезл. Сам герб был оформлен значительно более сложно и вычурно по сравнению с тем, что Анна видела у Фольквардссонов — справа щит поддерживал черный крылатый змей, сверху, вместо ожидаемой короны или шлема, которые девушка встречала раньше на других гербах, помещалась четырехугольная шляпа ученого; сверху и снизу, на белых лентах, вился девиз, написанный готическим шрифтом, из-за чего его не сразу получилось разобрать. Как пояснил Карл, кровожадной книга не была, но открыть ее мог лишь тот, в ком течет кровь Шёнбрюннов, поэтому изучать самостоятельно кодекс Кайнер не могла. Впрочем, девушка и не возражала — просто потому, что самостоятельно учить что-либо ей было просто лень, а всякого материла ad studendum (8) ей и без кодексов с гербами хватало.
Собственно, геральдике и было посвящено первое занятие. Лапиной удалось узнать, что золотой и зеленый цвета на гербе Шёнбрюннов означают богатство, изобилие и процветание, а также целительство как одну из родовых специальностей (зеленый — цвет жизни, как же). Лазурь же и серебро у Фольквардссов, вернее, их предков Блигаардов, символизировали благородство, верность и честность. Черный орел на гербах обоих родов ассоциировался силой, мудростью, осторожностью и постоянством в испытаниях. Кроме того, реторта и проросший жезл в лапах орла и шляпа ученого вместо шлема на гербе указывали дополнительно на родовые специальности Шёнбрюннов — зельеварение и целительство, а также принадлежность к гильдии ученых-зельеваров. Шёнбрюнны дистанцировались от политики, однако хорошо разбирались в оной, если судить по Карлу, и всегда держали нейтралитет — иными словами, очень хорошо выполняли завещание предков. А серебряная корона на орле Блигаардов указывала на их благородное происхождение, могущество и силу, и то, что они получили власть в магическом мире из рук короля.
Дата: Вторник, 12.11.2013, 04:35 | Сообщение # 286
Четверокурсник
Статус: Offline
Группа: Всезнайка
На сайте с: 25.02.2011
Сообщений:400
Во время краткого экскурса в историю прошлых веков Ассбьорн нередко любил вспоминать о былом могуществе своих предков, их заслугах как перед королевством, так и перед магическим миром вообще. Его лицо преображалось, в обычно холодных серо-голубых глазах загорался огонь воодушевления, а интонации становились более яркими и возвышенными, как будто он заново переживал эпоху рыцарства, то золотое для его рода время, о котором он мог знать лишь со страниц пыльных фолиантов да со слов давно умерших предков. Большую часть волшебников равенкловец считал откровенными трусами, которые, подобно страусам, прячут голову в песок, но подставляют спину под удар. И в ряде положений был согласен с ранним Гриндевальдом, а именно что в конце XIX века складывалась самая благоприятная ситуация для того, чтобы опустить Статут о Секретности и внедриться в экономику магглов. Магические изобретения, артефакторика могли бы составить неслабую конкуренцию стремительно развивающимся маггловским технологиям, а культ рационализаторства и прибыли, столь популярный у простецов в то время, затмил бы возможные вспышки религиозного фанатизма, который уже тогда стали ассоциировать с отсталостью и скудоумием. Таким образом, волшебники, даже если бы не получили господства над миром, то обрели бы немалое влияние, и многие магические рода, угасшие во времена огня и крови, вернулись бы к былому величию…
Такого Фольквардссона Лапина даже побаивалась — мечтательный идеалист, жесткий прагматик и очень сильный маг одновременно, он мог бы запросто найти себе сторонников и устроить революцию, чтобы всколыхнуть застоявшееся болото под названием магический мир и показать всем, как надо правильно жить, а знания о будущем лишь усиливали в нем это желание. Говорят, бодливой корове Бог рога не дает — Ассбьорн же, при своих порывах страсти и идеализированных, но весьма субъективных представлениях о чести, долги и морали, был довольно замкнутым и холодным по натуре человеком. Он не искал поддержки и дружбы людей, без которых мог обойтись, и, в отличие от Визерхоффа, не имел собственного блока на своем факультете. С его мнением считались, его уважали, но не принимали за лидера. А страстная увлеченность юноши наукой, полное сосредоточение на процессе заметно отвлекали его от политических дискуссий и планов по идеальному устройству мира и созданию коалиций. Пожалуй, Анне оставалось только поблагодарить Бога за то, что Фольквардссон оказался все-таки ученым — она, никогда не следившая за политикой и дистанцировавшаяся от нее, не любившая применение грубой силы по поводу и без, вряд ли смогла бы дружить, не говоря уже о том, чтобы терпеть постоянное присутствие воинствующего идеалиста, для которого являлась бы, в первую очередь, очередным, пусть и значимым элементом системы, инструментом достижения цели, ибо долг — превыше всего.
На все это в немалой степени накладывалось отношение Анны к обоим своим друзьям и ее собственное восприятие их отношения к ней. Временами ей казалось даже, что с тех пор, как началась ее самостоятельная жизнь, отдельная от родителей, ей постоянно приходится выбирать из двух “зол”. Одинокая, но зато стабильная серость, к которой она привыкла и даже нашла в ней свои плюсы. Или яркий костер, к которому хочется прикоснуться и ощутить желанное тепло, но который еще больше обжигает, ввергая в пучину безумия, отчаяния и страсти…
Ретроспектива…
В тот же день, когда от неизвестных проклятий пострадали сразу несколько слизеринок, и Анна Кайнер была допрошена с Веритасерумом как главная подозреваемая, а потом изобличена перед немецкими студентами, Ассбьорн предложил ей отправиться на прогулку после обеда. На первый взгляд, в этом не было ничего необычного: Анна, как могла, старалась делить свое время поровну между парнями, чтобы никто не оставался в обиде, хотя понимала, что так не может продолжаться вечно, и рано или поздно ей придется выбрать, иначе этот выбор сделают за нее, по праву силы. Вот только вряд ли швед собирался просто пройтись вместе с ней к озеру, подышать свежим воздухом и полюбезничать — не после того, что случилось утром, даже если он сам этого не видел. Понимал это и Карл, собравшийся пойти вместе с ними — в его присутствии Фольквардссону уж точно придется придержать свой темперамент. Но равенкловец лишь смерил соперника холодным презрительным взглядом (что, впрочем, получилось у него не очень хорошо), ясно дав понять, что тот определенно будет лишним, особенно если учесть, что “утром он уже провел немало времени с фрёкен Кайнер”. Шёнбрюнн, впрочем, отступать не собирался, заявив, что у него также имеется разговор к наследнику Фольквардссонов и Блигаардов, ничуть не менее важный, чем прогулка с фрейлейн Кайнер. Ассбьорн принял условия Карла, видимо, расценив как вызов, а сама Анна была препровождена вместе с Элизой в гостиную Хаффлпаффа.
Потекли долгие минуты ожидания, но Лапина даже не пыталась следить за временем — перед смертью не надышишься. Шум в гостиной раздражал девушку, но приходилось терпеть — за ней следил Лотар Визерхофф, и потому приходилось вести себя тише воды — ниже травы. Никто не пристает с разговорами и дурацкими играми, не допрашивает, почему она такая бука — и на том спасибо. Сидеть в одной позе на месте и ничего не делать, ни с кем не разговаривать было трудно, и Анна достала блокнот для рисования. Земля, на ней растет дерево — его чуть изогнутый, будто колышущийся на ветре ствол стремлен вверх. От ствола симметрично отходят несколько веток, покрытых крупными, сложными листьями и белыми цветами-венчиками. На земле вокруг дерева растут разные травы, цветы и кустарники, а на заднем плане видна гладкая поверхность озера, на другом берегу которого, словно два стража, симметрично стояли треугольные горы. Внизу осталось пустое поле, и Лапина нарисовала срез породы, из-под которого снизу свисали корни, как будто бы Земля была внутри полой, и принялась усиленно штриховать черноту. Она не знала, каким образом ее больное сознание породило этот странный, сюрреалистический пейзаж, подходящий больше для иллюстрации легенд и сказок — наверное, где-то видела раньше, и мозг, самосохранения ради, выдал его из глубин памяти, чтобы занять чем-то мысли и руки.
Анна вздрогнула, уронив карандаш, и потянулась, чтоб достать его. Фольквардссон грозно возвышался над ней с видом судьи, готового вынести обвинительный приговор… или у нее всего лишь разыгралось изображение?
- Это просто… я рисовала… — принялась неумело оправдываться девушка, складывая вещи обратно в сумку.
Фольквардссон посмотрел на нее с нескрываемым презрением, и Лапина сразу сникла, глянув на своего друга снизу вверх, как кролик на удава. Послушно встала, выразив готовность идти — равенкловец подставил ей локоть и показал глазами на дверь. Это сейчас они стоят за цветочными полками, и на них никто не обращает внимания, но в гостиной полно народу, а посторонним ни к чему знать о размолвке между родовым магом и его протеже.
Погода испортилась еще больше, и холодный ветер гнал по небу тяжелые серые тучи, однако бывшего дурмстранговца это нисколько не смущало. Крытый мост, ведущий через овраг к Темному лесу, угрожающе скрипел, заставив девушку поежиться, но Фольквардссон свернул направо, поведя ее вдоль обрыва, пока не они остановились у поваленного дерева. Указал глазами на него — Анна послушно села, сложив руки около сумки на коленях. Ассбьорн теперь возвышался над ней, словно гранитная скала. Повисло напряженное молчание, которое нарушал лишь свист ветра да шум деревьев в лесу.
- А теперь скажи мне… — заговорил Фольквардссон, первым нарушив возникшую паузу. — Что я сделал не так? Разве я плохо защищаю тебя и мало забочусь о тебе? — и окинул девушку тяжелым, будто пронизывающим насквозь взглядом, но та ни соглашалась, ни отрицала, а то только разглядывала свои ладони. — Почему я вижу тебя целующейся с Шёнбрюнном?.. после всего, что было…
Лапина лишь на мгновение подняла глаза, с вызовом посмотрев на собеседника, и опустила вновь, ничего не ответив.
- Что он сделал, чем обольстил тебя, что ты, позабыв все, бросаешься к нему в объятья? Он не смог защитить тебя, зато сразу же променял на Миллер, как только та разорвала помолвку с Визерхоффом. И променяет снова и снова, как только его рыжий дружок поддастся страсти с очередной девицей наподобие Грейнджер!
Анна молчала, стиснув зубы, с озлобленной сосредоточенностью уставившись на траву под ногами. И пронизывающий холодный ветер лишь помогал ей сдерживать эмоции. Как бы ей не хотелось опровергнуть слова равенкловца, она понимала, что в ее устах это будет выглядеть не более, чем жалкое оправдание, и она все испортит самым глупым образом. К тому же, Ассбьорну ее аргументы вряд ли покажутся удивительными.
Фольквардссон помялся на месте, в очередной раз не дождавшись ответа. Ветер обдувал его суровое, чуть заостренное книзу лицо, ерошил светлые волосы, развевал длинные полы мантии. Сдвинуты брови, и залегла вертикальная морщинка на лбу, устремлен вдаль холодный, будто бы изучающий взгляд, и руки скрещены на груди — юноша как будто снова превратился в скалу, смотрящую в сторону Запретного леса. Вот он склонил голову, так, что длинная челка упала ему на глаза, словно обдумывал нелегкое для себя решение — Лапина подняла на него глаза, но по-прежнему не двигалась с места, застыв в ожидании. Отчего-то ей казалось, что ругаться он больше не будет, но она не думала, что гордый потомок древнего рода так легко согласится забить нанесенную ему обиду — все-таки мужчины нередко бывают большими собственниками.
Ассбьорн же встал на одно колено перед ней и взял ее руки в свои, так, что теперь она возвышалась над ним, словно беспощадная прекрасная дама. Провел пальцами по ладоням, заставив посмотреть на себя — теперь в его взгляде читались не упрек и разочарование, но забота и нежность.
- Что мне еще… сделать, чтобы ты смотрела на меня, как на него сегодня утром? Чтобы ты хотела быть не с ним, но со мной?
И снова молчание… А что можно сказать, если единственный вариант — предложить человеку отказаться от всего, чем он живет? Ассбьорн Фольквардссон воспитан на идеалах возвышенного рыцарства и Средневековья, для него естественно, что девушка, которую он спас, должна не просто выйти за него замуж, но и полюбить его. Но не для нее… В ее понимании, чувства не могли возникнуть сами по себе лишь по факту долга. Они являлись либо инстинктом, либо результатом ряда определенных действий, и долг не относился ни к одному из этих двух случаев. Возможно, если бы Ассбьорн не напоминал ей по поводу и без повода о ее долге перед внезапно обретенным магическим наследием, намекая тем самым на брачный союз с ним и только с ним, Анна относилась бы к нему с большей симпатией и доверием и не ассоциировала бы с кучей не самых маленьких долгов, которыми неожиданно оказалась повязана. Или если бы она раньше встретила бы Ассбьорна в поезде, или оказалась распределена в один с ним факультет, и, как следствие, они проводили бы много времени вместе, то она бы прониклась к нему со временем симпатией, перерастающей позже в более глубокое чувство, а Карл Шёнбрюнн остался бы просто яркой вспышкой в калейдоскопе ее памяти. Но случилось то, что случилось, и надо было мириться с наличной реальностью.
Фольквардссон же, уловив сочувствие в глазах девушки, приподнялся с колен, переместив свои ладони к ней на плечи, и привлек к себе для поцелуя. Анна ответила — чисто механически, как будто так и должно быть — совершенно не заметив, как еще несколько минут назад стих ветер вокруг. И снова стеклянный, устремленный вдаль взгляд, будто ожидающий чего-то.
- Анна?..
- Ассбьорн… — ответила девушка, чуть помедлив. Сейчас они уже вместе сидели на бревне и держались за руки. — Понимаете… любовь — это слишком иррациональное чувство, его нельзя заработать, как благосклонность. Я нисколько не умаляю мой долг перед вами, я готова учиться и работать на благо вашего рода, но… я не могу полюбить вас только потому, что вы этого хотите. Я благодарна вам, но… если моя благодарность является для вас тем, что я не могу дать… по крайней мере, в данный момент… то я надеюсь, в будущем мне представится возможность отработать свой долг.
- Я… готов дать вам время, — уже более строго и сдержанно ответил Фольквардссон, вновь посмотрев на Кайнер своим излюбленным орлиным взглядом. — Но, тем не менее, я не понимаю и не могу одобрять вашей увлеченности Шёнбрюнном. Думаю, мне не следует напоминать о том, насколько он… кхм… надежный.
- Я не жду от него ничего взамен. Я дольше вас живу и знаю, что в жизни может случиться… всякое. Я не преследую цель выйти замуж — иначе меня бы просто здесь не было — но я постараюсь понять и принять его выбор, если он женится в итоге на другой девушке… пусть мне и будет потом больно… — Лапина опустила глаза, словно погрузившись в воспоминания прошлого, воспоминания не самые счастливые. — И Элиза Миллер, раз вы ее упомянули, обладает несравненно большими достоинствами… полезными в семейной жизни, чем я. Но… Ассбьорн Фольквардссон, — девушка расправила плечи и вскинула голову, еще сильнее ухватив собеседника за запястья, в ее нефритовых глазах вспыхнул огонь, и заколебалась аура силы вокруг, — я точно не смогу полюбить вас, если вы и дальше продолжите порочить Карла Шёнбрюнна или, не, дай Бог, подставите его! — чувство вины ушло, его вытеснило стремление защитить тех, кто дорог.
Ассбьорн намеревался, что называется, выиграть в честном бою и никогда не подумал бы опаивать девушку приворотным зельем или с помощью обмана выставить соперника в неприглядном виде перед возлюбленной — это ниже его достоинства. Он вспомнил, что точно так же, с горящими глазами, выставив оружие вперед, Анна защищала честь Шёнбрюнна, когда его вздумали опорочить какие-то девицы из Гриффиндора — а ведь тогда они были еще в ссоре. Такая готовность защищать любимого человека столь яростно, любой ценой восхищала Фольквардссона — это было их родовая черта, и он аналогично готов был защищать Анну или своих сестер от любых злоумышленников, вздумавших посягнуть на их честь и достоинство. И, тем не менее, юношу огорчало то, что Анна Кайнер обратила эту черту против него — чтобы защитить его соперника.
Кайнер кивнула, и они вместе направились в замок. Навстречу им уже шел Карл Шёнбрюнн.
- Ты победил. Пока, — холодно заметил Фольквардссон, передав Анну с рук на руки. — Но я не намерен сдаваться, — и, не попрощавшись, ушел обратно в ненастную мглу.
Лапина вновь ощутила уже знакомое и такое приятное тепло, когда Карл, приобняв ее за талию, повел обратно в замок, в их гостиную, зеленый полумрак которой стал уже привычным и даже в чем-то уютным. Ей не надо было говорить ничего, чтобы ее поняли, и она была рада, что ее ни о чем не спрашивали. Ей просто нужна была молчаливая поддержка, и она ее получила…
Конец ретроспективы.
После того разговора Фольквардссон действительно не отступил и продолжил добиваться внимания Кайнер, пытаясь на этот раз угодить ее потребностям и интересам, и, главное, опередить в этом Шёнбрюнна. Так у Анны появилось сразу два набора для творчества (один для живописи, другой для графики), тренировочный костюм для занятий боевой магии (подаренный лично Ассбьорном из закромов Блигаардсхаллена), “Теория и практика зельеварения” в трех томах издательства Лейпцигского магического университета, а также новый набор инструментов и защитной одежды (на этот раз расщедрился Карл), пара новых теплых перчаток, теплых мантий, ботинок…
Подобная лавина подарков, тем более таких полезных, вызывала у Анны немалое смущение — ей никогда раньше не дарили столько подряд, причем просто так, а если и дарили, то не учитывали ее собственных предпочтений, зато вменяли к себе в заслуги сам факт подарка и считали, что дочка или племянница должна жутко благодарна уже за одно только внимание. Немногочисленные друзья Лапиной часто вообще не знали, когда у нее день рождения, да и на Новый год тоже несильно расщедривались (впрочем, девушка была не в обиде и, как правило, отвечала тем же), в общении с противоположным полом ей предписывалось сугубо консервативное поведение, чтобы мальчики вдруг не позволили себе лишнего. Из-за этого Анна попадала порой в совершенно нелепые ситуации, когда, например, какой-нибудь парень из лаборатории дарил ей лично цветы — на восьмое марта или просто так — а она роняла челюсть, широко распахивала и тут же опускала глаза и делала донельзя глупое выражение лица, после чего все-таки выдавливала из себя механическое “Спасибо” и ставила цветы в мерный цилиндр, где они все равно потом вяли. Естественно, ни о каких нормальных отношениях при таких обстоятельствах не могло быть и речи. Прошедшие после этого годы мало обогатили девушку подходящим опытом, и потому она особо остро осознавала у себя отсутствие права на ошибку, в этом мире, где так сложно найти надежных друзей и хороших покровителей, но очень легко нажить врагов и недоброжелателей, и даже одно слово, выпущенное на ветер в порыве эмоций или по незнанию, может стоить отношений с человеком, которые уже не вернуть, собственной магии, а то и жизни. Впрочем, теплые слова благодарности (ибо в словах своих Анна была совершенно искренна) и дружеские поцелуи в щеку были встречены вполне положительно, и Лапина, наконец, смогла позволить себе вздохнуть с облегчением.
Зная, как Анна не любит чувствовать себя обязанной, Ассбьорн лишь выражал надежду, что ей его подарки приятны и пригодятся в дальнейшем. Кроме того, это его долг, как мага-протектора — заботиться о нуждах своей протеже. А если “фрёкен Кайнер” хочет его отблагодарить, то пусть подарит свой следующий рисунок, ведь теперь у нее есть возможность создавать “настоящие шедевры”, а не мелкие наброски в блокноте. А чтобы окончательно убедить возлюбленную в бескорыстности своих намерений, Фолькварссон покупал какую-нибудь мелочь вроде шарфа, перчаток или цветов и для Элизы, когда они всей компанией посещали Хогсмид по выходным. “Подарки для наших прекрасных дам”, — так, улыбаясь, говорил равенкловец.
Можно, конечно, задаться вопросом, зачем подобные знаки внимания фрейлейн Миллер оказывал Ассбьорн Фольквардссон, который не являлся ей ни другом, ни покровителем, а не, например, ее бывший жених Лотар Визерхофф, который как бы любил ее и потому должен был стремиться наладить с ней прежние отношения. Однако Лотар Визерхофф успел завязать некое подобие дружбы с несколькими товарищами по факультету, укрепляя, таким образом, свое негласное положение лидера в противовес клану Уизли, и на прогулку в Хогсмид также отправлялся со своими новыми друзьями. Старая и новая компания Лотара, как лед и пламень, не переваривали друг друга на дух, когда находились рядом; мало того, в отсутствие лидера гриффиндорцы разбредались, начинали ссориться, выяснять отношения или просто действовать друг другу на нервы, так что рыжему аристократу приходилось разрываться меж двух огней, чтобы успеть провести немного времени и со старыми друзьями, и навести порядок в группе поддержки. Карлу, естественно, приходилось ухаживать за двумя девушками сразу, и Ассбьорн не мог оставить его одного в подобной беде. И не забывал потом высказывать вернувшемуся Визерхоффу, как тот заботится о своей даме.
Здесь следует отметить, что финансовое положение Элизы Миллер оказывалось немногим лучше, чем у Анны Кайнер. Родители, узнав, что Элиза — ведьма и должна учиться в специальной школе для колдунов, не собирались больше тратить ни пфеннига на образование дочери. Школьная форма, волшебная палочка и учебные принадлежности закупались на деньги Попечительского совета. На карманные расходы девочке тоже не давали — чтобы не покупала всякие колдовские штучки. Каждое лето юная волшебница была вынуждена писать унизительное письмо на имя директора школы, чтобы ей выделили очередную сумму и сопровождающего для похода за покупками — если учебники еще можно было взять в библиотеке за арендную плату или выкупить у старших ребят по сниженной цене, то бумага, чернила и ингредиенты для зелий имели свойство заканчиваться, да и из формы она вырастала. Лишь после второго курса, когда она окончательно подружилась с Карлом и стала больше ему доверять, она согласилась на покупку новой волшебной палочки — старая не конфликтовала с ее магией, но и не взаимодействовала, как следует, зато укладывалась в приемлемый для школьного фонда ценовой диапазон. Когда Элизе исполнилось пятнадцать, семья Шёнбрюннов взяла ее под свое родовое покровительство, а вместе с протеже — все финансовые расходы, связанные с ее обучением. А еще раньше Эрхард Шёнбрюнн, тогда еще не являвшийся Главой Рода, провел воспитательно-профилактическую беседу со старшими Миллерами. Сильно лучше относиться родители к дочери, естественно, не стали, но, по крайней мере, оставили в покое с “ее греховностью”. Заодно Шёнбрюнны открыли для юной фрейлейн Миллер счет в местном отделении банка “Rheingold”, положив туда 500 золотых талеров. Этот счет девушка старалась без надобности не трогать, хотя ей было, безусловно, приятно совершать покупки за почти собственные деньги.
Фольквардссон всего этого, разумеется, не знал, однако для него было самоочевидно, что мужчина должен обеспечивать потребности своей избранницы и невесты и уделять ей как можно больше внимания, и потому поведение Визерхоффа казалось ему вызывающе недопустимым. Какая может быть мышиная возня в Гриффиндоре за дележ власти с какими-то предателями крови, которых через несколько месяцев он больше никогда не увидит, когда его дама страдает, и о ней вынуждены заботиться другие люди?! А Миллер действительно выглядела подавленной и грустной, о чем Ассбьорн немедленно намекал Карлу — впрочем, тот сам замечал это еще раньше и быстро переключал внимание на Элизу. Затем вечером вызывал для приватного разговора своего рыжего друга, и на следующей день тот не отходил от своей девушки.
Равенкловец сквозь пальцы смотрел на выяснение отношений в немецком анклаве, в который оказался втянут из-за своей любви к Анне. Он действовал согласно своему кодексу чести, который впитал вместе с молоком матери, который вложили в него дед и отец (впрочем, последний, женившись вторым браком, стал принимать пренебрежимо мало участия в воспитании своих детей), и который он сам почерпнул из старых баллад и рыцарских романов. И, тем не менее, где-то внутри разливалось странное, щемящее и неприятное чувство, сдавливающее грудь, мешающее дышать… Нет, это был не просто эгоизм — ведь своими действиями он (Фольквардссон) вынуждал Шёнбрюнна больше внимания уделять Элизе, и, таким образом, Анна все чаще оставалась в его распоряжении, а Визерхофф сам виноват, что ходил, где попало, вместо того, чтобы проводить время со своей дамой. Но Ассбьорн чувствовал, как подтачивается фундамент дружбы между Шёнбрюнном и Визерхоффом, куда уже успела вбить кол мелкая Уизли; видел, как все труднее дается Шёнбрюнну его выбор, ибо, помимо прочего, тот испытывал к каждой из девушек, дорогих ему по-своему, немалое чувство долга. Ассбьорн Фольквардссон считал себя рациональным человеком и потому не пытался отрицать очевидное; отбросив на время соперничество, он готов был признать, что Карл Шёнбрюнн обладает очень многими достоинствами, из него получится достойный муж, достойный отец и, впоследствии, Глава Рода, чего в совокупности нельзя было сказать о Лотаре Визерхоффе, по крайней мере, в данный момент. И для Ассбьорна было очевидно, как поступит Карл, если пока еще лучший друг не оправдает его надежд. Он понял, что именно его беспокоило и вызывало тревогу — то, что роднило его с рыжей Уизли и, как ни стыдно было это признавать, с Альбусом Дамблдором. Эдакое чувство вершителя судеб, которому достаточно нажать лишь на одну деталь, дернуть за одну веревочку, чтобы события дальше, точно падающие костяшки домино, пошли по заранее известному и, вдобавок, выгодному ему сценарию. Вот только даже самый великий комбинатор не может предусмотреть всего, и испорченные судьбы пяти молодых людей — лишь только начало в длинной цепочке событий. А потому… пусть Шёнбрюнн и Визерхофф дальше разбираются между собой сами — не маленькие дети уже, а он, наследник Фольквардссонов и Блигаардов будет делать то, что должен, будет то, что будет.
Дата: Понедельник, 25.11.2013, 04:31 | Сообщение # 290
Четверокурсник
Статус: Offline
Группа: Всезнайка
На сайте с: 25.02.2011
Сообщений:400
Глава 41. Контакт
Учеба затягивала все больше и больше, практически не оставляя свободного времени. С первого ноября наиболее успешные семикурсники имели возможность приступить к выполнению научных проектов, для допуска к которым нужно было пройти сложные отборочные испытания, ведь каждый преподаватель брал к себе не больше пяти студентов. Юноши и девушки практически все свободное время проводили теперь в библиотеке, судорожно перечитывая и конспектируя толстенные книги по самым разным дисциплинам. Для всех было очевидно, что владение школьной программой до конца учебного года является обязательным, по крайней мере, на теоретическом уровне, а потому дополнительные знания будут только приветствоваться. Снейп уже две недели как не преподавал, в связи с чем значительно возросло количество желающих изучать зельеварение на углубленном уровне. То же самое происходило и с историей, которую в кои-то веки вел не призрак, а курсовая работа по данному предмету являлась для юных дарований отличным шансом получить хорошее место в министерстве без лишних проволочек.
Анна выбрала себе зельеварение и чары: первое — как смежную специальность, в которой, стараниями Снейпа, а также Карла с Ассбьорном, она имела более-менее сносные для ее опыта знания и навыки; последние — потому что они ей нравились и легко давались. В конце концов, рассуждала Лапина, даже если она не пройдет по конкурсу на зельеварение, то к попасть Флитвику у нее есть все шансы, тем более что маленький профессор ей явно благоволил. А двух дисциплин хватит за глаза, особенно когда придется большую часть свободного времени тратить уже не на библиотеку, а на работу в лаборатории. А что? В студенческие годы так и было.
Карл выбрал, естественно, зельеварение, а также чары и нумерологию, в которых успевал одинаково хорошо. В последней он уступал только Лотару, который взял для выполнения научного проекта еще и трансфигурацию, к которой имел природный талант. Ассбьорн отдал предпочтение чарам, зельеварению и рунам, а Элиза Миллер вместе со своей подругой и одноклассницей Сьюзен Боунс выбрали гербологию, а также получили официальную стажировку у мадам Помфри. Данная практика по окончании учебного года позволяла им получить диплом медсестер и сама по себе являлась междисциплинарным исследовательским проектом на стыке зельеварения, гербологии и колдомедицины. Кроме того, Сьюзен дополнительно взяла себе историю магии — для племянницы главы Департамента магического правопорядка это будет нелишним. А на гербологии к девушкам присоединился гриффиндорец Невилл Лонгоботтом, которого профессор Спраут вполне справедливо выделяла среди прочих.
И только Гермиона Грейнджер громче всех жаловалась, что выбор предметов, видите ли, ограничен, и нельзя взять больше трех дисциплин, из которых не должно быть больше двух практических. Повторно выдавать маховик времени гриффиндорке никто не собирался, и потому, скрепя сердце, она таки согласилась пойти на жертвы. Трансфигурация — ее любимый предмет, к тому же, безусловно полезный в повседневной жизни вне зависимости от того, кем она (Гермиона) будет потом работать, поэтому ее однозначно следует изучать на углубленном уровне.
Зельеварение… мисс Грейнджер изначально не планировала связывать свою дальнейшую жизнь с данной дисциплиной: если возникнет необходимость, она всегда может приготовить нужное зелье по рецепту из книги или сходит в аптеку, однако собственный горький опыт уже научил ее, что не стоит недооценивать “силу, бурлящую в котле и разлитую по флаконам”. Вполне возможно, что в ходе выполнения курсовой работы ей удастся выучить новые полезные зелья, не входящие в школьную программу, или научиться распознавать какие-нибудь сложные яды и психотропные снадобья наподобие того “Amor angustus”, которым ее поила Джинни. Иными словами, данным навыком пренебрегать не стоит.
Чары? Здесь Гермиона засомневалась — предмет профессора Флитвика, конечно, интересный, но большинство заклинаний, что они изучают, вряд ли могут найти применение в повседневной жизни. Для курсового проекта наверняка потребуется создать что-нибудь красивое и зрелищное, чтобы впечатлить экзаменаторов, но при этом наверняка совершенно бесполезное. На примере семьи Уизли и многих членов Ордена Феникса гриффиндорка уже успела заметить, что большинство волшебников ограничивается, как правило, простыми бытовыми чарами, которые в Хогвартсе изучают на младших курсах. Так что если ей понадобится вдруг сотворить какое-нибудь сложное заклинание, она всегда сможет выучить его по книжкам или же, в крайнем случае, создать, и к профессору Флитвику для этого идти совершенно необязательно.
История? Мисс Грейнджер думала после Хогвартса пойти работать в министерство, чтобы издать законы, защищающие магических существ и уравнивающие их в правах с волшебниками. Конечно, до нее доходили слухи, что магглорожденные волшебники могут получить престижные места в Министерстве только благодаря связям или особой протекции, но, рассуждала девушка, с чего-то надо начинать и показать этим чистокровным снобам, что магглорожденные — это сила, с которой надо считаться, и курсовая работа по истории может дать ей такой шанс. Особенно если она будет посвящена исследованию природы рабства домовых эльфов и вопросу их освобождения из-под гнета волшебников. Это будет первый толчок… Рон, конечно, говорил как-то, что эльфам нравится работать, и это только Добби один такой странный, но это потому, что Рон сам вырос в магическом мире, и рабство для него привычно. Но это же неправильно! Рабство не может быть приятным и доставлять удовольствие — это противно любому разумному существу. Значит, эльфов оболванивают, заколдовывают, опаивают разными зельями — на своем горьком опыте Гермиона поняла уже, как сильно эти самые зелья могут влиять на психику. Девушка искренне верила в то, что ее будущая работа произведет фурор в волшебном мире, и проблему домовых эльфов больше никто не сможет замалчивать, а сама она, благодаря приобретенной известности, легко сможет получить соответствующую должность в министерстве и бороться за права магглорожденных волшебников и магических существ уже на официальном уровне.
Нумерология — безусловно, полезная наука, которая всегда нужна при расчете сложных зелий и чар, не говоря уже о том, что без нее невозможно понять большинство преобразований в трансфигурации, а потому Гермиона Грейнджер обязательно будет выполнять по ней курсовую работу. Тем более что это очень сложный предмет и любимый не меньше, чем трансфигурация у профессора МакГонагалл. А вот руны… конечно, они интересны, но только в историческом контексте, ведь они используются только при изготовлении артефактов, которое строго контролирует министерство, или в различных темных ритуалах, которые, естественно, запрещены. Следовательно, выполнение научного проекта по ним — лишь пустая трата времени, которое у мисс Грейнджер и так ограничено. В результате из семи предметов осталось только пять, и Гермионе пришлось положиться на судьбу и ждать результатов экзаменов, а там, дальше, смотреть по обстоятельствам.
В отличие от Гермионы, Гарри, как и Рон, совершенно не беспокоился о курсовых проектах — не столько даже по причине собственной лени, а сколько потому, что не понимал, для чего оно ему надо, когда на носу война с Волдемортом. И вообще, помимо учебы существуют и более важные и насущные проблемы, например, поиск оставшихся хоркруксов, о которых пока ничего не известно, или найти способ выйти на связь с Визерхоффом, в дружбе с которым Поттер ощущал теперь острую потребность. Все свое время Гарри постоянно проводил с Роном и Гермионой или Джинни — его разве что в кабинку туалета не сопровождали — и все его друзья, как один, ненавидели немца, так что открыто поговорить с Визерхоффом было не вариант. Рон и Джинни даже с Невиллом перестали общаться из-за того, что тот дружит с Визерхоффом.
Решение, как всегда, пришло неожиданно. “Вот если бы кто-нибудь мне помог…” — размышлял юноша поздней ночью, лежа у себя в кровати в общей спальне мальчиков седьмого курса. Сонливость, навалившаяся, было, после страстного свидания Джинни в выручай-комнате, прошла, пока они добирались до Гриффиндорской башни, стараясь не попасться дежурным учителям или Филчу, а громкий храп Рона и куча собственных мыслей, роившихся в голове, мешали парню снова заснуть. Как вдруг раздался хлопок, и на кровати материализовалось низенькое ушастое существо в разных носках и с кучей неуклюжих шапочек на голове.
- Добби может помочь Гарри Поттеру, сэру? — пролопотало существо, приподняв уши и с подобострастием выпучив круглые зеленые глаза.
Мальчик ойкнул, подскочив от неожиданности, однако тут же закрыл себе рот — вряд ли бы за храпом Рона их кто-то услышал, но будить соседей по комнате все равно не хотелось. Затем Гарри хлопнул себя по лбу — как же он сразу не додумался позвать Добби, когда тот помогал ему следить за Малфоем в прошлом году — после чего быстро задернул полог и наложил “Муффлиато” на пространство вокруг кровати, благо волшебная палочка лежала рядом на тумбочке, как и очки.
- Привет, Добби, — тихо сказал Гарри, улыбнувшись. — Ты мне действительно можешь помочь?
- Добби сделает все, что угодно для Гарри Поттера, сэра! — радостно воскликнул домовик и подпрыгнул на кровати, отчего стопка шапок на его голове смешно отпружинила, но не разлетелась.
- Тссс… — гриффиндорец приложил палец к губам. — Что ты знаешь о Лотаре Уизерхофе?
- Гарри Поттер, сэр, хочет, чтобы Добби наблюдал за учеником Уизерофом? — с энтузиазмом спросил эльф.
- Нет, Добби. Просто расскажи, что ты о нем знаешь.
- Добби видел, что ученик Уизероф прилежно учится и не нарушает правил, помогает другим ученикам, разговаривает больше всего со своими друзьями издалека и много времени проводит в желтой гостиной — тамошние ученики любят его больше, чем здешние. Ученик Уизероф обычно хорошо себя ведет, однако его не любят ваши профессора и ваши друзья, Гарри Поттер, сэр. Гарри Поттер, сэр, доволен рассказом Добби? — отрапортовал эльф и вновь подобострастно посмотрел на юношу.
- Да, Добби. Эм… спасибо, — замялся Гарри. — Мне нужно поговорить с ним, но так, чтобы об этом не узнали ни мои друзья, ни Дамблдор с МакГонагалл.
- Добби сделает, Гарри Поттер, сэр! — с энтузиазмом воскликнул домовик и, щелкнув пальцами, с хлопком растворился в воздухе.
Какое-то время ничего не происходило, и Поттеру оставалось только ждать. По требованию мадам Боунс Визерхофф снизил защиту, но ненамного, убрав лишь кровную составляющую, а полог ночью всегда держал закрытым, а потому можно было догадываться, каким образом Добби будет доносить до немца просьбу своего кумира, однако Гарри было лень утруждать себя подобными думами.
Добби появился вновь лишь через несколько минут и выглядел явно обиженным, даже уши поникли.
- Что, Добби? Он тебе сделал что-нибудь? — с беспокойством спросил Гарри: Уизерхоф, конечно, не хозяин Добби, но если верить последнему, то волшебники запросто могут отвешивать эльфам затрещины и бить палками, а эльфы должны быть еще за это благодарны и потом еще наказывать себя сами.
- Нет, Гарри Поттер, сэр, с Добби все в порядке. Добби так рад, что Гарри Поттер, сэр, заботится о нем! — воскликнул эльф, с умилением посмотрев на своего названого хозяина, и Гарри почудилось даже, что он увидел слезы в огромных глазах своего необычного друга. — Ученик Уизероф согласился прямо сейчас встретиться с Гарри Поттером, сэром, но он зол, что его разбудили.
У Гарри отлегло от сердца…
- Э... спасибо, Добби. Если ты мне понадобишься, я тебя снова позову, — Гарри уже знал, что Визерхоффа лучше не злить, а потому Добби лучше не попадаться ему на глаза.
- Добби рад служить Гарри Поттеру, сэру! — подобострастно произнес домовик и, неуклюже поклонившись (при этом гора шапок на его голове, опасно накренившись, не упала лишь чудом), щелкнул пальцами, с хлопком растворившись в воздухе.
Откинув полог, Поттер вышел из своего импровизированного укрытия и направился в гостиную. Гарри старался ступать как можно тише и даже тапочки надевать не стал, хотя ногами было холодно. Визерхофф уже ждал его на диване перед камином — жутко недовольный, но смотрящий, как всегда с чувством собственного превосходства, что особенно подчеркивали уверенная, но в то же время расслабленная поза, явно дорогой бордовый халат и рубиновый перстень, горевший огнем на правой руке. На бледных щеках юноши еще алели следы от маленьких ладошек — видимо, Добби перестарался, когда будил немца.
- Э… спасибо, что согласился поговорить со мной, — неуверенно произнес Гарри, помявшись с ноги н ногу, но не рискнул присесть.
- И что же, интересно, герою Дамблдора и обладателю самого дурного домовика на свете могло понадобиться от “поганого немца”, “мерзкого аристкрата” и едва ли не объявленного шпиона Темного Лорда в Хогвартсе? — зло прошипел Лотар, окинув своего одноклассника тяжелым презрительным взглядом.
- Ну… — Гарри невольно отступил и ссутулился, вжав голову в плечи, отчего стал казаться еще меньше. — Я хотел сказать “спасибо”… ну… за Гермиону, ведь МакГонагалл поверила тогда Малфою, и все остальные испугались тогда потери баллов, а ты один — нет… Ты повел себя, как настоящий гриффиндорец…
- Очень ценное замечание, особенно из уст человека, который боится сказать “нет” и идет на поводу у своих, так называемых друзей-лицемеров, — небрежно отозвался Визерхофф, сделав акцент на последних словах.
- Ну и извиниться за Добби… я не знал, что он будет так тебя будить, — потупив взор, продолжил Гарри, не имея в себе ни сил, ни желания огрызаться в ответ за друзей, ведь Лотар отчасти был прав…
- Поттер, домовиков, как и детей, нужно воспитывать, а не тупо использовать для своих сомнительных предприятий, — устало ответил аристократ, откинувшись на спинку дивана. — Где ты достал такого? Никогда бы не подумал, что у тебя может быть домовик.
- А… Гермиона? — высказал догадку Гарри, но Визерхофф не стал ее опровергать. — Добби… раньше он служил у Малфоев, и они над ним издевались… наверное, поэтому он такой… странный… — продолжил мальчик, по-прежнему смотря в пол и переминаясь с ноги на ногу. — Но мне удалось освободить его, и он захотел служить мне. Хотя мне не нужен слуга, совсем. Но мне не хотелось его расстраивать, и вот он, как бы мой, но он свободный. Он обычно работает на кухне в Хогвартсе, пока не нужен мне, и, наверное, единственный эльф, который любит носить одежду… — Гарри улыбнулся, вспомнив смешную стопку разноцветных шапок на голове у своего домовика.
- Странно… — немец задумался. — Домовики живут за счет родовой магии хозяев. Хозяевам нет смысла наказывать домовиков, потому что те сами себя наказывают за плохое исполнение своих обязанностей — насколько мне известно, они интерпретируют это как то, что подвели своих хозяев. Поэтому для домового эльфа так страшно получить одежду и оказаться на улице — это означает не только плохую рекомендацию для возможных новых хозяев, но и лишение дома, лишение родовой магии, без которой домовики гибнут… — Поттер слушал, раскрыв от удивления рот. — Гибнуть домовики могут также, если хозяева нарушают кодекс своей семьи — родовая магия от этого слабеет и не может поддерживать домовиков в большом количестве. Издеваться над домовиками в моем понимании могут лишь совсем невыдержанные особы и садисты, которых следует изолировать от общества… — здесь Гарри был целиком и полностью согласен с немцем: Малфоев, что старшего, что младшего, уже давно заждался Азкабан, — … либо если в семье есть конфликт, и эльф поддерживает одного из членов рода, подводя всех остальных. Эльфы чувствительно относятся к нарушению родового кодекса и могут перестать слушаться того члена семьи, которых, по их мнению, нарушает этот кодекс…
Гарри сразу же вспомнил Винки, бывшую эльфиху Краучей, которая как раз была предана сыну, за что и получила в результате одежду. Крауч старший вначале публично отрекся от сына, а потом много лет держал его дома под “Imprerium” — интересно, насколько это нравилось мифической родовой магии?
- Но ты явно разбудил меня не для того, чтобы поблагодарить за Грейнджер и поговорить о домовиках. Так ведь? — Визерхофф вынырнул из своих мыслей и уставился на Поттера тяжелым, буравящим взглядом. — Садись уже, а то заболеешь, — указал глазами на кресло неподалеку. — И на будущее: если тебе надо поговорить наедине, то предупреждай заранее запиской, а не посылай своего сумасшедшего домовика. Для передачи записок можно использовать школьных сов или домовиков, дав им соответствующие инструкции. Ты все понял?
- Угу, — только и смог ответить Гарри, устроившись с ногами и поерзав в старом продавленном кресле с некогда красивой, но теперь уже стертой обивкой. — Вот… в последнее время происходит много странных вещей, с которыми я не могу разобраться, и мне это очень не нравится. Понимаешь, много лет назад было сделано пророчество, согласно которому только я смогу победить Волдеморта. Он уже пытался убить меня, когда я был младенцем, но не смог, и теперь пытается это сделать вновь. Дамблдор говорил, что будет снова война, но после той битвы в министерстве… Ой, ты наверное, не знаешь… — мальчик широко распахнул глаза, испугавшись собственной откровенности: он и о пророчестве не должен был говорить, но он же не сказал его подлинный текст, а Избранным его и так здесь все считают.
- Знаю, Поттер, знаю, — лениво, с чувством собственного превосходства парировал немец, положив руку на подлокотник дивана. И, заметив удивление на лице своего одноклассника, пояснил:
- Слухами земля полнится.
- Так вот, Волдеморта тогда все увидели, даже тогдашний министр Фадж, который упорно отрицал его возвращение, — продолжил тем временем Гарри. — Дамблдор говорил, что будет новая война, но Волдеморт и его сторонники затаились, войны пока нет. Дамблдор обещал мне в прошлом году дополнительные уроки, но не учил меня каким-нибудь супер-приемам и заклинаниями, а показывал воспоминания разных людей о Волдеморте, с помощью которых мы должны были понять, как можно его победить. Было еще много всего… А потом приехали вы, и все перевернулось с ног на голову. Я никогда не думал, что Рон может быть таким завистливым и ревнивым, а Джинни…
- Коварной интриганкой? — подсказал Лотар.
- Да, наверное… Мне жаль, что из-за выходки Джинни у тебя испортились отношения с девушкой. Правда… Но меня больше всего поразило отношение к Гермионе, ведь она не виновата в том, что делала под действием приворотного зелья. У нас вообще нередко ловят целующиеся после отбоя парочки, снимают баллы, но бойкот за это никому не объявляли. Гермиона говорила, что ее допрашивали с Веритасерумом в кабинете директора, — Визерхофф мрачно кивнул, — а это значит, что она не могла сказать неправду, но все почему-то, и Дамблдор, и МакГоганагалл, предпочли считать ее виноватой. Мистер и миссис Уизли так вообще обозлились, а ведь раньше мы с Гермионой проводили у них все лето, и они относились к нам, как к родным. Малфой оскорбляет Гермиону, но МакГонагалл предпочитает делать вид, что ничего не было. Даже ваш Шварц — и то лучше отнесся к Гермионе. А Джинни… я слышал, за такое преступление, что она совершила, могут даже в Азкабан посадить, но ее никак не наказали. И я вижу… что люди, которых я все время считал хорошими, оказывается, не такие хорошие. И даже в Дамблдоре я сомневаюсь… А вот про вас все говорят, что вы плохие, что вы на стороне Волдеморта, но я вижу, что ты-то точно на самом деле хороший.
- И к чему весь этот разговор? — небрежно поинтересовался немец, с трудом подавляя зевоту. — Если ты сам все видишь? Зачем ты водишься тогда с Уизли и пляшешь под их дудку?
- Тебе не понять это… — Поттер наконец-то соизволил глянуть на собеседника, после чего махнул рукой и вновь уставился на огонь в камине. — Ты пишешь домой, у тебя там семья, любящие родители, которые наверняка исполняют любое твое желание… А у меня семьи нет, моих родителей убил Волдеморт. Я до одиннадцати лет жил у своих родственников-магглов, которые жутко ненавидят магию, и даже учась в Хогвартсе, должен был каждое лето возвращаться к ним. А Уизли… они с самого начала отнеслись ко мне, как к родному сыну, хотя у них семеро своих детей. С Роном мы познакомились в поезде и с тех пор стали лучшими друзьями. Ты понимаешь, это будет просто предательством! С друзьями не ссорятся из-за одной ошибки…
- А ты уверен, Поттер, что была всего одна ошибка? — спросил Визерхофф с надменным видом, чуть наклонив голову набок. — А если они в следующий раз упекут твою Грейнджер в Азкабан, ты тоже будешь заламывать локти и кричать: “Они — мои первые друзья! Я не могу их предать!”?
Повисла неловкая пауза. Брюнет молчал, словно набрал в рот воды — то ли в принципе не мог представить подобную ситуацию, то ли не знал, что будет делать на самом деле.
- А ведь недалеко стоишь от этого… — продолжил Лотар. — Ведь ты вместе со всеми бойкотировал Грейнджер просто потому, что так сказали Уизли. А Грейнджер — тоже твоя подруга, и, насколько я слышала, как и с Уизли, ты дружишь с ней с первого курса. Так почему ты не боишься предать ее, в отличие от Уизли?
- Я не предатель! — громко воскликнул Гарри, вскочив с кресла и подавшись вперед, но Визерхофф лишь поморщился от его крика, запоздало подумав, что весьма предусмотрительно выставил заглушающий купол, как только пришел сюда. — Мы с Гермионой тайно общались, а потом нас вместе увидела Джинни, а миссис Уизли прислала вопиллер! В общем, поэтому друзья теперь всюду следуют за мной… — устало закончил парень и рухнул в кресло.
- Вот что, Поттер… — юный аристократ сидел теперь прямо, скрестив руки на груди, — вокруг тебя действительно крутится какая-то большая интрига, и пророчество… оно является лишь подходящим предлогом, но не причиной. По крови ты наследник сразу двух магических родов — Поттеров и Блэков — но ты вырос у магглов, что само по себе является преступлением со стороны тех, кто это организовал… — собеседник лишь хлопал ртом, как рыба. — Ты сирота с наверняка немаленьким наследством, и есть очень много людей, которые были бы не прочь заполучить и твои деньги, и твою родовую магию. Ты лишен своего магического наследия и почти ничего не знаешь о магическом мире, а потому становишься практически идеальным объектом для того, чтобы тебя использовали. Поверь, честность и благородство в большинстве случаев — это лишь пустые слова для прикрытия своих корыстных намерений. Для любого чистокровного волшебника, каких бы прогрессистских взглядов он не придерживался, единственная лояльность — это его семья, и Уизли это отлично демонстрируют. Ты дружишь с их младшим сыном и встречаешься с единственной дочерью и воспринимаешь их фактически как свою семью. Твой так называемый друг тоже недолго горевал от якобы измены магглорожденной Грейнджер и очень быстро заменил ее чистокровной Лавандой Браун. И Дамблдор поддерживает Уизли лишь потому, что они ему для чего-то нужны, а не потому, что он так искренне верит в их якобы чистые и бескорыстные намерения. Он — политик, преследующий, прежде всего, свои цели, и знамя Света, которое он несет перед собой, все эти лозунги якобы в защиту магглорожденных — не более, чем ширма для прикрытия этих самых целей…
Визерхофф устало выдохнул, вновь откинувшись на спинку дивана, и принялся гипнотизировать огонь в камине. Поттер сидел в кресле, обхватив колени руками и, раскачиваясь из стороны в сторону, пытался переварить услышанное — как ни странно, но слова немца не вызывали у юноши ни неприятия, ни отторжения, но только занимали свои места в его сознании. Какое-то время оба гриффиндорца просто молчали, и только треск поленьев в камине нарушал повисшую тишину.
- Как у тебя с окклюменцией, Поттер? Ты хоть знаешь, что это вообще такое? — поинтересовался Лотар несколько минут спустя.
- Неважно, — честно признался Гарри. — Меня на пятом курсе пытался научить Снейп и признал в итоге совершенно безнадежным.
- Что-то мне сложно представить Снейпа в роли учителя окклюменции, — скептически заметил Визерхофф, — учитывая его этические навыки…
- Его Дамблдор попросил, думал, что Снейп перерос ненависть к моему отцу — они враждовали в школьные годы. Но Дамблдор, к сожалению, тоже иногда ошибается… — с грустью добавил мальчик, отведя взгляд.
- Жди меня здесь, — практически приказал Визерхофф, после чего поднялся в спальни.
Вернулся немец минут через двадцать — Поттер уже успел задремать в своем кресле.
- Возьми это, — строго сказал Лотар, растолкав одноклассника, и протянул ему небольшой золотой кулон на золотой цепочке. — У всех чистокровных волшебников обычно имеется при себе артефакт, защищающий от легилименции. От прямого контакта он тебя не защитит — здесь нужны свои навыки немалые, но случайно или при намеренном поверхностном сканировании твои мысли прочитать никто не сможет.
- У-ух… — рассерженно выдохнул Визерхофф. — Поттер, иногда мне хочется согласиться со Снейпом в оценке твоих интеллектуальных способностей! В этом замке полно людей, которые, как минимум, не одобрили бы наше с тобой общение, и среди них или их друзей наверняка могут быть легилименты.
- Но ведь это же запрещено, — неуверенно возразил брюнет.
- Торговать приворотными зельями и подливать их другим людям тоже запрещено, но у вас в Гриффиндоре это почему-то никого еще не останавливало! — зло парировал Визерхофф. — Нет ничего хуже друга, который шпионит за тобой ради “твоего же собственного блага”!
- Так делал Шонбрун? — брякнул Поттер первое, что пришло в голову.
- Не лезь не свое дело! — зло прошипел Визерхофф. Он стоял спиной к камину, и рыжие волосы горели, точно огненная корона у него на голове. — И это был не Карл. Никогда, слышишь, никогда не смей сочинять и говорить гадостей о моем друге! Ясно тебе?! — и угрожающе навис над Мальчиком-который-выжил, полностью заслонив тому свет.
Гарри невольно подумалось, что сейчас у Визерхоффа была масса возможностей убить его — достаточно приставить палочку к груди и прошептать какое-нибудь темное заклинание или просто по-маггловски свернуть шею: все-таки выглядел немец физически крепким и наверняка мог бы потягаться даже с Дадли в кулачном бою. Но если его вот так запросто может разделать одноклассник, то что тогда говорить о Волдеморте? Как он будет его побеждать, имея в запасе лишь примитивный набор “детских” заклинаний? Не чарами щекотки же. Хорошо, что профессор Хостнер теперь активно занимается с ними боевой магией — даже нахождение в команде штрафников уже не расстраивало мальчика так сильно, хотя совместная работа с Малфоем определенно не вдохновляла.
- А теперь слушай… — Визерхофф грубо вырвал Поттера из собственных размышлений. — Когда ты встанешь завтра утром, ты намеренно не будешь вспоминать наш с тобой разговор. Ты будешь вести себя, как обычно, и думать об уроках, квиддиче, ненавистных преподавателях, прелестях твоей девицы Уизли, — Гарри в мгновение ока залился краской, которая казалась еще более яркой в отсветах камина, — в общем, обо всем том, о чем ты обычно думаешь. Даже если у нас в спальне нет легилиментов, это не значит, что них нет, к примеру, в Большом Зале.
- Стой, а откуда ты знаешь, что у нас в спальне нет легилиментов? — мигом ощетинился брюнет: не то, чтобы он сомневался в словах рыжего аристократа, но то, откуда он все знает, не внушало доверия.
- Элементарно, Поттер. Я — не легилимент. Я могу, конечно, взять волшебную палочку, направить ее на твой лоб, закричать: “Legilimens!” и увидеть твои воспоминания, но это слишком грубый и топорный вариант, кроме того, довольно разрушительный для ментальных структур легилиментируемого. Но, самое главное, такую атаку очень легко обнаружить. Настоящий легилимент действует намного более тонко, нередко используя беспалочковую магию. Если твой разум не защищен и недисциплинирован, то ты его вторжения даже не заметишь. Но, поскольку я владею навыком окклюменции, я могу чувствовать даже тонкие ментальные атаки и отражать их. Так вот, у нас в спальне я еще ни разу не чувствовал ментального щупа — мне сложно поверить в то, что Томас с Финниганом или Уизли с Лонгоботтомом владеют легилименцией. Насчет тебя, Поттер, не знаю, — Визерхофф отрицательно покачал головой, — но вряд ли ты развил даже половину способностей, что у тебя есть. Зато в Большом Зале, когда все, не спеша, совершают трапезу, разглядывают друг друга и делятся последними новостями, я нередко ощущал на себе ментальное прощупывание с разных сторон. Так что легилиментов в замке хватает, и никто из нас не знает, кому они лояльны на самом деле, — поучительно закончил немец.
Конечно, самый главный легилимент сидел в центре преподавательского стола в малиновой мантии, расшитой золотыми звездами и месяцами, и благостно улыбался в свою длинную белую бороду, но неокрепшей детской психике Поттера пока не стоит доверять подобную информацию. Последний тем временем, вняв предупреждениям своего рыжего одноклассника, не того, который Рональд Уизли, послушно надел амулет и ждал теперь новых указаний.
- Прикажи мысленно ему скрыться, стать невидимым — выйдет не очень хорошая ситуация, если его заметит кто-то из Уизли. Сконцентрируйся, представь, что это жизненно необходимо для тебя...
К сожалению, Поттер не обладал дисциплинированным разумом и мыслил в основном быстро сменяющими друг друга эмоциями, так что процесс продвигался с большим трудом. И лишь когда число попыток перевалило за десять, а Гарри, уже уставший жмуриться, весь взмок и чувствовал теперь жуткую головную боль, Лотар произнес с облегчением:
- Исчез!..
Позже Гарри было велено идти в спальню и ложиться. Сам же Лотар обещал вернуться позже — после всех мер предосторожности было бы очень глупо вот так проколоться, чтобы кто-то увидел их вместе по пути в дортуар.
Мальчик лег на кровать, натянув одеяло до подбородка — после протопленной и жаркой гостиной в спальне оказалось необычайно холодно. Попытался заснуть — но сон никак не шел, а давящая головная боль мешала расслабиться. Гарри дремал, пребывая между явью и сном, и уже потерял счет времени, когда на прикроватной тумбочке появилась чашка с прохладным, пахнущим свежестью травяным настоем. Недолго думая, гриффиндорец опрокинул в себя ее содержимое и забылся столь долгожданным и целительным сном — сном без сновидений.
* * *
В последующие дни Визерхофф не спешил идти на контакт — его лицо не должно мелькать слишком часто в сознании Поттера. Амулет, конечно, защищает, но всецело полагаться на него не стоит. Кроме того, немец советовал Поттеру самостоятельно заняться обучением окклюменции, хотя выражал опасения, что этим может заинтересоваться Дамблдор, если Гарри попросит книгу в библиотеке, да и о друзьях-прилипалах тоже не стоит забывать. Ведь если Дамблдор прекратил занятия Гарри со Снейпом и не подыскал другого учителя окклюменции, значит, он сам не заинтересован в том, чтобы его герой освоил данную технику и научился защищать сознание. Поттер лишь удивился такой гипотезе: зачем Дамблдору это надо? Однако вспомнив свой пятый курс, парень только отчаянно помотал головой — ему совершенно не хотелось вновь соединяться сознанием с Волдемортом, да и в смерти Сириуса Гарри по-прежнему чувствовал себя виноватым. В качестве альтернативы, преподнесенной с очередной запиской, Лотар предложил медитировать перед сном. Медитация нередко практикуется как начальная ступень обучения окклюменции — она учит расслаблять тело, но при этом концентрировать разум на каком-нибудь конкретном образе, который в дальнейшем служит первоначальным рубежом защиты. Как пример Визерхофф привел берег моря или озеро — картинку со слабой динамикой, которую для дополнительной тренировки концентрации можно дополнять различными деталями, например, прорисовывать растительность на пляже, выступающие из-под воды камни или облака на небе, а также представлять, как будет меняться пейзаж в течение дня.
Гарри никогда не был на море и видел его лишь по телевизору у Дурслей, но, как ни странно, оно действительно помогало расслабиться и уснуть — никакого больше храпа, только тихий звук прибоя, слышимый лишь у него в голове, да плеск лазурных волн о немногочисленные камни на песчаном берегу. Позже гриффиндорец начал представлять подобную картинку и днем — на уроках, конечно, нельзя было отвлекаться и релаксировать, но за обедом или очередной отработкой — почему бы и нет? Друзья, правда, заметили, что он стал несколько медлительным, как будто выпадает из реальности, Гермиона предлагала даже обратиться к мадам Помфри, но Гарри, вежливо улыбаясь, отвечал, что все в порядке, и он просто задумался, на что Рон, как всегда выдавал, что “много думать — вредно”.
Сообщение отредактировал triphenylphosphine - Понедельник, 25.11.2013, 04:37
Дата: Понедельник, 25.11.2013, 04:42 | Сообщение # 291
Четверокурсник
Статус: Offline
Группа: Всезнайка
На сайте с: 25.02.2011
Сообщений:400
Инструкцию Визерхоффа думать и заниматься обычными вещами Поттер выполнял безукоризненно, во всяком случае, ему так казалось. Уроки (а ведь он, к явному неудовольствию Рона и радости Гермионы, стал тратить намного больше времени на подготовку к зельеварению и трансфигурации), отработка штрафов у Хостнера, квиддичные тренировки отнимали у юноши довольно много времени и изрядно выматывали, оставляя после себя только два желания — поесть и поспать, причем нередко преобладало последнее. Беседа с фон Граубергом также породила новые вопросы — Гарри интересовало, настолько ли сильно английский аврорат диффенцирован, как немецкий, и какова вероятность сразу после выпуска попасть в боевую группу, ибо работа с бумажками, которой напугал его зельевар, гриффиндорца совершенно не прельщала. Гарри посоветовался с Гермионой, как с самой умной в их компании, и подруга предложила написать Тонкс — метаморфиня уже четыре года работала в Аврорате и могла рассказать обстановку, что называется, из первых уст. Также Гарри вызывал к себе Дамблдор — интересовался, нет ли у Надежды магической Британии конфликтов с новым преподавателем зелий, и что он, директор, всегда готов оказать помощь своим ученикам, но гриффиндорец вежливо отказался, пояснив лишь, что Грауберг просто потребовал от него лучше готовиться к урокам. Если б не Аврорат, рассуждал про себя парень, то он бросил бы зелья еще больше года назад, как только сдал СОВ.
Ответ от Тонкс пришел неожиданно быстро — видимо, на нее насели мать и муж: в самом начале письма указывалось, что вся семья Тонксов-Люпинов передает Гарри горячий привет; кроме того, Андромеда и Ремус подписались внизу пергамента, под пожеланиями доброго здоровья, хорошей учебы и наставлениями не влезать в неприятности. Парню стало неожиданно тепло от этих строк: пусть он не был родным сыном для этих людей, но они беспокоились о нем, им не было безразлично его будущее. Андромеда предлагала даже погостить у них в ближайшие праздники или каникулы, а Люпин — стать крестным отцом их с Дорой будущего ребенка. Гарри искренне порадовался за лучшего друга своего отца, последнего из мародеров, оставшихся в живых — уж кто-кто, а Люпин больше всех заслужил возможность быть счастливыми, да и Тонкс давно была влюблена в него, а у их ребенка будут заботливые и любящие родители и даже бабушка с дедушкой. Только теперь Гарри осознал, что практически ни у кого из его однокурсников не осталось в живых бабушек или дедушек — все они умерли либо за несколько лет до рождения внуков, либо когда те были еще маленькими. Слагхорн, конечно, упоминал старого Абраксаса Малфоя, но хорек никогда не хвастался, что у него есть дед, а учитывая возраст самого Слагхорна… в общем, Абраксас мог помереть очень давно. На минуту даже подумалось, что если бы у него самого остались бабушка с дедушкой, неважно, с чьей стороны, то он точно не сидел бы до одиннадцати лет в чулане под лестницей. Жажда мести всколыхнулась в мальчике-который-выжил с новой силой: он сделает все, чтобы ни один ребенок не остался больше сиротой, даже если ему придется для этого задушить Волдеморта голыми руками, а Пожирателей Смерти — запытать чарами щекотки до потери пульса.
Само же письмо от Тонкс оказалось не очень длинным и довольно скомканным; метаморфиня то и дело перепрыгивала с одной темы на другую, и Гарри пришлось несколько раз перечитать текст, чтобы хоть что-то понять в нем. Молодая аврорша передавала Гарри приветы от родных и спрашивала, как дела, сообщала о своей беременности и жаловалась на чрезмерную опеку со стороны матери и Ремуса (Гарри это почему-то показалось забавным), и что ей теперь нельзя ходить на работу. Работу в Аврорате Тонкс описывала вскользь, общими словами — по всему выходило, что бумажной работы хватает в любом отделе, и за нее действительно сажают новичков как самых неопытных. Некоторые авроры, распределенные в боевой отдел, даже в рейдах ни разу не бывали, а все возились с бумажками — на этом месте Поттер тяжко вздохнул: неужели Грауберг прав, и его зубрежка, чтобы получить свою “В” по зельям и впрямь окажется напрасной? Тогда и впрямь лучше в квиддич податься — по крайней мере, летать на метле и ловить снитч получается у него лучше всего.
Далее Тонкс писала, что Грюм приметил ее, еще когда она училась в академии, и после это взял к себе в отдел, в боевую группу. Конечно, с бумажками пришлось повозиться немало — как и любой начальник, Аластор Грюм предпочитал спихивать самую нудную работу на своих подчиненных, хотя подготовленные документы всегда проверял со всей свойственной ему въедливостью. И он же быстро освободил свою стажерку от противных бумажек, как только обнаружил, что ни один документ из-под ее пера не выходит без пары огромных клякс, а слова и цифры нередко бывают перепутаны. Однако, в отличие от других новичков, Грюм с самого начала стал брать метаморфиню на рейды, но держал при себе, не пуская в самое пекло, и лишь через год начал отпускать в самостоятельные боевые операции, одновременно уйдя в отставку. Обычно это были обыски поместий старой чистокровной знати на наличие темных артефактов или запрещенных книг, или периодические облавы в Лютный с целью зачистки всякой темной швали и изъятия контрабандных товаров. Про ее пока что последний год работы в Аврорате Гарри и так знает — официальное объявление о возрождении Волдеморта подняло мгновенную панику в обществе, и Тонкс была прислана патрулировать Хогвартс. Однако работа патрульного, по словам метафорфини, оказалась не менее скучной и бесполезной, чем бумагомарание — ходишь себе, ходишь, а ничего серьезного так и не случается. Одновременно подобная работа считается в Аврорате одной из наименее престижных — скучно, по-настоящему интересные дела практически никогда не выпадают, и максимум, с чем доводится сталкиваться патрульным, это простые драки или бытовые преступления.
В конце Тонкс просила ни о чем не беспокоиться, ибо Гарри Поттера, Мальчика-который-выжил и Избранного, готовы взять в Аврорат чуть ли не без экзаменов и потом наверняка определят на какое-нибудь престижное место. Особенно теперь, когда Авроратом заведует их общий знакомый и член Ордена Феникса Кингсли Шеклбот. Гарри, конечно, не очень нравилось пользоваться своей славой, но, рассудил он, она должна приносить ему хоть какую-то пользу, особенно если учесть, что его проходной балл по зельеварению находится под большим вопросом, да и МакГонагалл перестала делать им с Роном поблажки.
За всеми этими многочисленными делами Гарри даже позабыл думать о Визерхоффе, и новая записка от него застала юношу врасплох, в весьма неловкой ситуации. Передавший послание эльф, аппарировавший на крышку бачка от унитаза, даже виновато опустил уши и, ссутулившись, прикрыл ими глаза, без конца причитая, что “Лотар Уизероф, сэр, просил передать Гарри Поттеру, сэру, когда тот будет один”. Поттер поспешил отправить незадачливого домовика восвояси и сразу же прочитал записку, пока его никто не видит — гостиная Гриффиндора, час тридцать после полуночи.
В назначенное время немец уже сидел в общей гостиной за тем столиком, где они с Невиллом обычно делали домашние задания, заранее накинув заглушающие и отвлекающие чары. Гарри сразу отметил, что это место не видно ни со входа в гостиную, ни с выходов из спален, зато отсюда был отлично виден центр гостиной, где собиралось обычно большинство учеников. Выглядел Визерхофф необычайно серьезно, будто бы решился на какой-то нелегкий и рискованный для себя шаг. В руках он держал пару свертков — видимо, из-за них и была назначена встреча.
- Держи, — сказал он, передав однокласснику пару тонких книг в твердых переплетах. — Это пособия по окклюменции для начинающих. Одно я заказал во “Флориш и Блоттс” в Косом Переулке, другое — в издательстве Гейдельбергского магического университета, с трудом нашел издание на английском… Последнее пришло только сегодня, и я еще не успел их изучить и сравнить, как следует, так что посмотришь сам.
- Э… спасибо… — неожиданно замялся Гарри: ему еще никогда не доводилось видеть такие необычные книги, и уж тем более никто раньше не покупал ему специализированную литературу. — Сколько я тебе должен?
- Нисколько. Можешь считать запоздалым подарком на день рождения или еще какое-нибудь событие, — небрежно ответил Визерхофф, бросив снисходительный взгляд на старую, давно разношенную маггловскую пижаму своего собеседника, как будто сомневался в платежеспособности последнего. — А теперь переходим к главной части… — и распаковал второй сверток, из которого извлек две записных книжки и два пера. — Это зачарованный пергамент, — пояснил немец, — с его помощью мы можем общаться в режиме реального времени, и теперь не придется больше обращаться к школьным эльфам, — Гарри кивнул с облегчением. — Писать на нем надо вот этими зачарованными перьями, обычными чернилами. Можно, конечно, и обычные перья использовать, но их надо специально зачаровывать, а я в этом пока мало разбираюсь, чтобы экспериментировать. Чтобы активировать, пергамент, нужно начертить на обложке руну “Þurisaz”… — тем же лекторским тоном продолжил Лотар.
В ответ Гарри лишь состроил удивленные глаза.
- Ты не изучал руны даже до СОВ?! — с удивлением и осуждением одновременно поинтересовался Визерхофф. Поттер кивнул. — Как ты мог пренебречь изучением столь важного предмета?
- Ну… мы выбирали дополнительные предметы еще на втором курсе, не зная, что есть что, — попытался оправдаться брюнет. — Руны показались нам слишком сложными и непонятными, и потому мы не стали их брать. Это вот Гермиона у нас умная…
Рыжий аристократ посмотрел на Поттера с немым осуждением и, показалось юноше, даже с отвращением — наверное, опять хотел сказать, что Рон на него плохо влияет, или что-нибудь в этом роде — все немцы так считают. На какое-то мгновение Гарри задумался, а как бы складывалась его, в частности, учеба, если бы он все-таки намного больше времени проводил с Гермионой, а не с Роном, и ответ напрашивался сам собой. Вряд ли бы он стал, конечно, отличником абсолютно везде, тем более у Снейпа, но в целом учился бы значительно лучше, вовремя выполнял домашние задания и больше читал. И дополнительные предметы наверняка выбрал бы другие — это они с Роном взяли наугад и потом обрадовались, что на УЗМЖ и прорицаниях учить ничего не надо. Хотя уроки Хагрида, особенно когда лесничий пребывал в хорошем настроении, были почти всегда опасными, а у Трелони не проходило ни дня, чтобы она не предсказала кому-нибудь смерть, в особенности ему, Гарри Поттеру. А вот Гермиона наверняка обо всех предметах почитала, у старших или учителей узнала, и, возможно, если бы Гарри дружил больше с ней, чем с Роном, то тоже выбрал бы руны…
- Итак, объясняю… — с нажимом произнес Визерзхофф. — Руна “Þurisaz” обозначает новые начинания и изображается в виде вертикальной черты с чуть закругленным треугольником, основание которого приходится на середину черты. По форме наиболее близко к латинской “P”, но с более удлиненной вверх вертикальной чертой. Для начертания можешь использовать волшебную палочку…
Гарри постарался максимально аккуратно изобразить руну, точь-в-точь такую же, как у Лотара.
- На форзаце… — Лотар раскрыл книжечку, призывая Поттера опять повторить за ним операцию, — пишешь свое имя, которым обычно пользуешься. Обязательно указываешь фамилию, а не просто “Гарри”. Капаешь каплю крови… — немец поставил на своем пергаменте округлый ярко-красный отпечаток. — Можешь уколоть палец пером, оно довольно острое… И теперь рисуешь на пятне руну “Algiz” — это вертикальная черта с отходящими вверх боковыми ветвями. Это руна защиты — поставленная на крови, она означает, что кроме тебя, этот пергамент никто больше не сможет прочесть. Теперь, на следующей странице, пишешь мое имя — вот так, — чернила в обоих блокнотах тут же вспыхнули красным цветом. — Это означает, что наши пергаменты “увидели” друг друга, и мы можем общаться. Даже если мой пергамент не активирован и, соответственно, не виден, ты все равно можешь написать мне сообщение, однако прочитать я его смогу лишь после активации.
- Вроде бы понятно…
- Тогда попробуй написать мне что-нибудь.
Привет, как дела? — вывел Гарри, и над его сообщением тут же появилось имя и дата.
А поумнее что-нибудь спросить можешь? — появилось сообщение ниже, автор которого был тут же идентифицирован как Лотар Визерхофф.
Вроде бы работает
Это все, что ты можешь сказать?
Кровь надо каждый раз капать?
Нет, только при первой активации. В дальнейшем, чтобы использовать пергамент, тебе нужно только начертить на нем руну “Þurisaz”.
А как его закрыть? Не будут же я эту книжку носить все время открытой. Так и прочитать кто-нибудь может.
- Ты мыслишь в верном направлении, Поттер, — удовлетворенно произнес Визерхофф, вернувшись к живому общению. — Неактивная книжка для постороннего человека — лишь набор пустых, переплетенных листков пергамента, на которых даже писать нельзя, — для верности Гарри потрогал свой пергамент — он и впрямь сильно отличался на ощупь от того, к которому они привыкли. — Но активную книжку, особенно если ты не соизволишь ее хотя бы просто закрыть, может прочесть кто угодно, и вся твоя защита становится просто бессмысленной. Чтобы дезактивировать пергамент, тебе надо вначале просто закрыть пергамент, а затем изобразить на обложке руну “Wunju”, которая означает успешное окончание дела. Она похожа на руну “Þurisaz”, только верхний угол треугольника точь-в-точь совпадает с верхним концом вертикальной черты… — и на своем пергаменте показал, как правильно рисовать руну. — Теперь твой пергамент неактивный, и его никто не сможет прочитать, — в доказательство немец пролистал свою книжицу, содержащую лишь пустые страницы.
А Гарри весьма некстати вспомнился уничтоженный уже дневник Риддла и кодовая фраза мародеров: “Шалость удалась”…
* * *
Эй, Визерхоф? — нацарапал Поттер, в очередной раз сидя ночью у себя на кровати.
Хотя мальчика по-прежнему беспокоило, что Рон и Джинни не желают с ним разговаривать, он был рад, что сможет потратить освободившееся время по своему усмотрению. Как ни стыдно было ему признавать, но временами он очень сильно уставал от друзей, которые обычно не оставляли его в покое ни на минуту.
Поттер, тебя не учили здороваться? Это во-первых. А во-вторых — научись правильно писать имя и фамилию собеседника, с которым говоришь. В противном случае это будет означать неуважение
Извини, сегодня тяжелый день был. — Пауза. — И вообще мы виделись уже сегодня.
Поттер, из уважения к собеседнику ты можешь пожелать доброго вечера или поинтересоваться, не занят ли он, не отвлекаешь ли ты его разговором от какого-нибудь важного дела.
Ну,— пауза, — я знаю, что ты не занят.
Но спросить для приличия можно. Что у тебя случилось, если ты решил написать мне? Как продвигаются твои занятия окклюменцией?
Ну, ты знаешь же, что Рон на меня обиделся из-за того, что я стал больше времени на уроки тратить? Так вот, сегодня меня вызывал Дамблдор и говорил, что я не должен забывать о друзьях. Что учеба никуда от меня не денется и все в таком стиле. У меня это вызвало, — пауза, — не знаю, как назвать. — Пауза. — Ну, сам понимаешь, директор школы говорит, что я не должен учиться, когда все учителя говорят наоборот. Рон конечно рад — он никогда не любил учиться. Но мне это кажется странным и неприятным, ведь теперь все учителя, даже МакГонагалл, относятся к нам хуже, потому что у нас не получается, а они всеравно должны ставить нам хорошие оценки. Дамблдор конечно и раньше был немного странным. Например, на приветственном пиру, когда я поступил в школу, он сказал “Олух, пузырь, уловка”. Но иногда мне кажется, что у него эта болезнь, ну, которая у стариков часто бывает. Дамблдору ведь больше 100 лет уже. А окклюменция пока так себе. — Пауза. — Я научился представлять море и пляж и могу долго держать эту картинку в голове. Мне это даже помогает расслабиться. Вот только я иногда выпадаю из реальности и моим друзьям это не нравится. Гермиона предлагала даже в больничное крыло сходить.
Могу сказать сразу, что тебе не следует слушать Уизли. Если ты хочешь чего-то добиться в жизни, то должен сам приложить к этому усилия, а не ждать, когда оно само свалится с неба в виде подсказки с неба или очередной поблажки директора. Уизли — образец того, как ни в коем случае нельзя делать. Это похвально, что ты решил стать аврором и начал стараться ради этого, хотя, должен отметить, что аврор — не самая подходящая профессия для наследника древнего рода, если, конечно, это не ваша родовая специализация, чего по твоей фамилии не скажешь. Что касается окклюменции, то максимум, что я могу посоветовать, это дальше заниматься по книгам и выполнять приведенные там рекомендации и упражнения. Без подходящего наставника освоить окклюменцию действительно трудно, но я не могу учить тебя, поскольку сам не являюсь легилиментом.
Гарри благоразумно предпочел не оправдывать Рона и Джинни перед Визерхоффом, да и сам считал их виноватыми, и потому перешел к следующей теме.
А что такое родовая специализация? Разве я не могу стать аврором, если это не моя родовая специализация? Можно Гермиона вместе со мной будет заниматься окклюменцией? Вдвоем будет легче учить.
Родовая специализация — это основной вид профессиональной деятельности рода, передающийся из поколения в поколения. Это может быть, к примеру, боевая магия, артефакторика, финансы, зельеварение и т.д. Если у рода есть несколько специализаций, то наследник имеет право выбора. Обычно этим становится тот вид деятельности, к которому он или она больше способен. Следование родовой специальности укрепляет как твою собственную магию, так и магию рода в целом, потому что ты следуешь кодексу и приумножаешь магическое наследие своего рода. В противном случае магия твоя и твоих потомков станет заметно слабее. В родовом кодексе обычно подробно прописаны как благоприятные и желательные профессии, так и ни в коем случае недопустимые. В магических семьях наследников обычно с детства приучают осваивать дела рода, но ты, как я могу предположить даже родового кодекса Поттеров не видел. Верно? Что касается Грейнджер, то, скорее всего, ей будет легче освоить начальные стадии окклюменции вследствие того, что ее ум более дисциплинирован, однако она не сможет учить тебя. Кроме того, тебе надо придумать для нее подходящую причину, почему ты вдруг решил изучать окклюменцию, причем именно сейчас. Помни, что я тебе говорил о легилиментах в замке, а я сомневаюсь все-таки, что разум Грейнджер защищен достаточно хорошо.
А где можно найти этот кодекс? — написал Гарри некоторое время спустя. — Ты вообще первый кто говорит мне о нем. Может быть, он вообще не существует?
У каждого магически утверждённого чистокровного рода, даже новообразованного, есть свой кодекс. Оригинал хранится, как правило, в родовом поместье или месте постоянного проживания семьи, если родовое поместье разрушено и непригодно для жизни или не подлежит восстановлению. Несколько копий есть в магическом банке — у вас это “Гринготтс”. Одна копия — в основном родовом сейфе, другая — в так называемом детском, которым наследник пользуется до совершеннолетия, пока не имеет доступ к ресурсам рода. Еще одна — у поверенного вашей семьи, который ведет финансы вашего рода, а также отвечает за инвентаризацию и сохранность имущества в ваших семьях. Если род многочисленный и включает в себя несколько ветвей, каждая из которых проживает отдельно, то копию родового кодекса имеет также глава каждой ветви. Однако мне не верится, что за все эти годы, что ты знаешь о существовании магического мира, ты ни разу не побывал в банке. Или тебе, как маггловоспитанному, сразу дали установленную сумму из фонда школы?
Ну, до 11 лет я вообще не знал, что у меня есть какие-то деньги. За мной прибыл Хагрид и сразу повел меня в Гринготтс, чтобы я мог взять деньги для покупки учебников и волшебной палочки. Потом я брал немного денег перед вторым курсом, но мне было так стыдно перед семьей Уизли… У них с трудом несколько сиклей набралось. И перед третьим курсом. А потом миссис Уизли просто брала деньги из моего сейфа и покупала мне учебники. Так даже лучше было. Не надо было пользоваться камином, никто не показывал на меня пальцем и не говорил “Это тот самый Гарри Поттер!”
Ты подписывал доверенность для… миссис Уизли?
Какая доверенность? Она просто купила нам учебники к очередному учебному году и все.
Хранители банка, не важно, кто это — гоблины или гномы, никогда не пустят в сейф чужого, если у того не будет доверенности, подписанной держателем сейфа. А это означает, что у тебя все-таки был опекун в магическом мире, и именно он дал семье Уизли доступ в твой сейф. Он же отдал тебя или позволил отдать твоим маггловским родственникам и пренебрег своими обязанностями опекуна по отношению к тебе. Знаешь, Поттер… мне кажется, что кому-то очень нужно, чтобы твой род прервался на тебе, и твоя полная неосведомленность о делах и истории рода, отсутствие факта принятия тобою магического наследия только подтверждают мое предположение. Посмотри на людей вокруг себя, с кем ты общаешься постоянно, и подумай внимательно, что каждая из сторон получила с этого. Если ты отбросишь личные привязанности, то можешь обнаружить очень интересные выводы. Кроме того, ты упоминал, что в первый раз тебя водил в “Гринготтс” некий Хагрид. Не он ли работает лесником здесь, в Хогвартсе, и живет в хижине около Запретного леса? Странный выбор для сопровождающего, не правда ли? Ведь, если мне не изменяет память, волшебников, выросших у простецов, в магический мир вводит либо учитель школы, где ребенок будет потом учиться, либо чиновник из Министерства магии.
Гарри вздрогнул, стоило ему прочитать ответ от Визерхоффа. Кто хочет уничтожить его род? Кому это надо? Первым на ум приходили, конечно, Волдеморт и его приспешники вроде Малфоев или Беллатрисы Лестранж, однако немец явно намекал, что это кто-то из “своих”, отчего юноше было не по себе. Искать предателей среди друзей — так можно заработать паранойю похлеще, чем у Грозного Глаза Грюма. Однако гриффиндорец тут же вспомнил мародеров: его отец тоже был уверен, что никто из друзей не предаст его, но это не помешало Хвосту сделать свое грязное дело. Тем не менее, заниматься подробным анализом людей и событий, как ему советовал Лотар, Поттеру было лень, и потому он предпочел ответить на ту часть послания, что казалась ему проще.
Ну, Гермиона рассказывала, что за ней пришла МакГонагалл. А за мной — Хагрид. Какая разница? И вообще не наговаривай на Хагрида, он хороший и мой друг.
Поттер, я не говорил, что Хагрид — плохой. Мне показалось странным, что именно он пришел ввести тебя в магический мир, а не, например, профессор МакГонагалл, как это было с Грейнджер и, как я понял, другими вашими учениками, выросшими среди магглов. Расскажи лучше, как и с какого возраста ты жил у своих маггловских родственников, и как прошло твое введение в магический мир. Я понимаю, что вторгаюсь в твое личное пространство, но ты сам просил меня о помощи, а я не смогу помочь тебе, ничего не зная о тебе. А потому расскажи, пожалуйста, как можно более подробно то, о чем я тебя попросил.
Из книги по психологии, которую подарил ему Карл на день рождения в прошлом году, Лотар знал уже, что причины различных проблем человека следует искать, прежде всего, в его детстве, а также наиболее ярких впечатлениях, закрепивших в сознании определенные ассоциативные связи и мотивы к действию.
Какое-то время Поттер на другом конце спальни молчал, и Визерхофф прекрасно понимал его: ни один нормальный человек не станет рассказывать постороннему подробности своей частной жизни, открывать свои слабые места, но Поттер сам попросил его о помощи и потому должен быть заинтересован в том, чтобы выдать как можно больше полезной информации для выработки дальнейшей стратегии поведения. Аристократ уже собирался закрыть блокнот, чтобы, наконец-то, лечь спать, как страница, посвященная переписке с незадачливым одноклассником, неожиданно вспыхнула красным. Поттер все-таки пошел на контакт.
Как выяснилось, юный наследник рода Поттеров, сколько себя помнит, до одиннадцати лет рос у Дурслей — сестры с материнской стороны и ее мужа, у которых также был собственный сын, ровесник самого Поттера. До тех самых одиннадцати лет Поттер был уверен, что его родители — бездельники и алкоголики и погибли в автокатастрофе, о чем мальчику не забывали регулярно напоминать дражайшие родственники. А также нагружали всякой работой по дому и саду, в то время как их родной сын бездельничал целыми днями. Друзей в маггловском мире у Гарри тоже не было — в школе кузен Дадли настраивал всех ребят против “ненормального очкарика со шрамом”, а тетя разносила о нем сплетни, что якобы он малолетний преступник.
Лотар понимал, что ему позволили увидеть лишь верхушку айсберга, но уже этого казалось достаточным, чтобы предъявить опекуну иск немалых размеров. Преступление против магии, пренебрежение воспитанием единственного потомка древнего чистокровного рода, оставление в опасности, халатность — тут много в чем можно объявить.
Далее Поттер поведал о том, как к нему пришло письмо из Хогвартса, и что волшебники, оказывается, точно знали, где он жил — чулан под лестницей. Будь мальчишка умнее, он спрятал бы письмо и прочел бы потом вечером в чулане — раз он жил там, то наверняка делал домашние задания для начальной школы, и потому какое-нибудь освещение там должно было быть. Но наивный Поттер стал рассматривать письмо при родственниках, не терпевших абсолютно никакие проявления “ненормальности”, и это предсказуемо их взбесило — они-то надеялись, что их племянник не окажется волшебником. Сын чистокровного и магглорожденной не волшебник — да такое вообще невозможно! И снова Визерхоффа насторожил тот факт, что за Поттером никто не явился из Хогвартса. Словно насмешка “Мы все о тебе знаем, знаем, в каких ужасных условиях ты живешь, но мы ничем тебе не поможем — разбирайся со своими проблемами сам”. На фоне подобного лицемерия даже ненависть тех ужасных магглов казалась намного более честной.
Тем не менее, Дурслей продолжали упорно забрасывать письмами из Хогвартса, пока они не покинули дом и не уехали на необитаемый остров, но даже по пути туда их продолжали преследовать письма. Легко предположить, что после такого магглы были разозлены до предела, и юному волшебнику оставалось надеяться на только чудо. И вот, ужасной ненастной ночью, когда магглы надеялись, что их никто уже не найдет, явился тот самый Хагрид, чтобы вручить Поттеру письмо. Поттер даже в свои семнадцать был невысоким — сказывалось недоедание в детстве, да и хогвартская еда, на взгляд немца, была не самая лучшая — овсянка, тыквенный сок да яичница с беконом — дешево и сердито. Зато Визерхоффу доводилось видеть иногда школьного лесника и, по совместительству, преподавателя по уходу за магическими животными, и тот выглядел… довольно внушительным, а потому нетрудно представить, какое впечатление произвел он, в два человеческих роста высотой, на забитого одиннадцатилетнего ребенка.
Далее Хагрид поведал Гарри о том, что его родители были выдающимися волшебниками и просто замечательными людьми, павшими в неравной схватке с тем самым Волдемортом, который почему-то неожиданно убился о годовалого младенца, и вручил именинный торт. А заодно завязал Дурслю-старшему ружье и наколдовал кузену Дадли свиной хвост, когда тот пытался съесть торт Гарри. Здесь Поттер, правда, оговорился и попросил не раскрывать тайны Хагрида — оказывается, из-за ложного обвинения палочка лесника была преломлена, но он собрал обломки и замаскировал под зонт. Что ж, спектакль или, по крайней мере, его первое действие было сыграно, что Визерхофф и поспешил донести до Гарри.
Я уверен, почти на 100%, что Дамблдор это сделал специально, — писал Лотар со своей кровати. — Смотри, вначале нагнетается обстановка с этими письмами, и магглы начинают тебя ненавидеть еще больше. Потом появляется добрый волшебник-великан, рассказывает тебе о родителях и о Хогвартсе, и ты не только веришь ему на слово, но даже соглашаешься с ним потом уйти. А ведь всех детей, как только они начинают осознавать себя как личность, если не в семье, то в школе, приучают ни при каких обстоятельствах не разговаривать с незнакомыми людьми, не принимать у них никаких подарков, ничего из рук вообще, и, тем более, не ходить с незнакомцами куда-либо.
Но Хагрид принес мне письмо из Хогвартса!!!
Потому что ты ждал хоть кого-то, кто придет за тобой и заберет от ненавистных магглов! Подумай сам, так охотно ты согласился бы пойти с Хагридом и поехать потом в Хогвартс, если бы твои родственники относились к тебе хотя бы нейтрально? Если бы у тебя были друзья среди магглов?
Здесь можно было упомянуть еще, что весь образ жизни Поттера до Хогвартса располагал к тому, чтобы он потянулся к первому человеку, который скажет ему доброе слово, иными словами, без каких-либо возражений ушел в неведомый ему магический мир. В том, что Поттера засунул к магглам именно Дамблдор, сомнений у Визерхоффа не было никаких. Вся эта изоляция от магического мира, полное незнание Поттером своих корней казались Лотару намеренными, но у него не было никаких доказательств, чтобы подтвердить это. Если в спектакль с письмами Поттер еще готов поверить — хотя бы потому, что директор теперь требует от всех учителей ставить ему хорошие оценки, то с тем фактом, что победитель Гриндевальда специально испоганил ему детство, согласится вряд ли. Слишком уж велика его вера в старика.
И еще, подумай, сам, как к тебе стали относиться потом Дурсли, после того как Хагрид наколдовал Хвост твоему кузену? — добавил Визерхофф, так и не дождавшись ответа.
Ну, они действительно стали ненавидеть меня больше, ведь оказалось, им не удалось выбить из меня дурь, и я поеду в Хогвартс. Но они почти перестали на меня ругаться и даже стали меньше давать работы по дому, потому что испугались Хагрида. А Дадли потом удалили хвост в больнице.
А теперь подумай, какой очередной повод твой большой друг дал Дурслям, чтобы они ненавидели тебя еще больше — притом, что им пришлось бы объяснять потом докторам, откуда у их сына хвост. Слышал, подобное показывали в каком-то маггловском фантастическом сериале про инопланетян, “X-файлы”, кажется. И операция, скорее всего, обошлась бы в приличную сумму, учитывая секретность.
Ой, я не думал об этом.
Сообщение отредактировал triphenylphosphine - Понедельник, 25.11.2013, 05:05
Дата: Понедельник, 25.11.2013, 04:46 | Сообщение # 292
Четверокурсник
Статус: Offline
Группа: Всезнайка
На сайте с: 25.02.2011
Сообщений:400
Поттер, голова существует не только для того, чтобы в нее есть и отбивать бланджер! Маги, владеющие силой, не доступной простецам, уже многие столетия воспринимаются последними как источник опасности. А лучший способ скрыть свой страх — это обратить его в ненависть. Или ты думаешь, она случайно возникает, на пустом месте? Твоим родственникам не важно, что это не ты заколдовал своего кузена. Волшебники покусились на самое дорогое, что у них есть — их сына, а потому, как ты сам прекрасно понимаешь, у них нет ни малейшего повода любить что-либо, связанное с магией. Напротив, они еще больше будут их ненавидеть — ненавидеть в твоем лице… А теперь скажи, пожалуйста, знали ли Дурсли, как погибли твои родители?
Да. — Пауза. — Когда Хагрид мне все рассказал, выяснилось, что тетя Петунья знала, что моя мама погибла от смертельного проклятья, но специально соврала мне. А еще что она с детства ненавидела мою маму, потому что она была волшебницей.
Хм… тогда все еще хуже, но, тем не менее, предсказуемо. К банальному страху перед волшебством прилагается страх за собственную жизнь и жизнь своей семьи. И после твоих родителей Дурсли могли бы стать следующими жертвами этого самозваного лорда.
Гарри не понимал пока, к чему клонит немец, но и не мог с ним не согласиться. Ведь когда дементоры напали на Дадли, Дурсли первым делом обвинили его, Гарри Поттера, во всех своих бедах и непременно выгнали бы на улицу, если бы не вопиллер от Дамблдора.
А Хагрид тебя банально подставил, оказал “медвежью услугу”. Видя, как относятся к тебе родственники, с которыми тебе жить, как минимум, до совершеннолетия, он еще больше усугубил конфликт между вами, наколдовав твоему кузену хвост. А заодно какая “замечательная” демонстрация для волшебника, который считает себя хорошим. Ведь это проще всего — ударить того, кто просто физически не сможет противостоять тебе…
И вновь у парня, читавшего эти строки, возникло двойственное чувство. С одной стороны, как угадал Визерхофф, Дурсли стали ненавидеть его еще больше. А когда узнали, что он не может колдовать на каникулах, то сразу же заперли его в бывшей второй спальне Дадли, да и придирались потом по поводу и без повода. Но, с другой, стороны, как смеет этот немец так плохо думать про Хагрида?!
Так, как ты говоришь, поступают только пожиратели смерти! Такие, как Малфой! Как ты можешь приравнивать к ним Хагрида?! Это мой друг!
Я понимаю, конечно, что Хагрид — первый человек вообще, который сказал тебе доброе слово и подарил подарок на день рождения. Вот только вспомни, как большинство волшебников из твоего окружения относятся к магглам. Если ты внимательно подумаешь, то обнаружишь, что разница с так называемыми пожирателями смерти не такая уж большая. Впрочем, этим ты можешь заняться позже, а сейчас лучше продолжи рассказ о твоем первом дне в магическом мире.
Какое-то время Поттер молчал — видимо, снова обижался за Хагрида. Лотар в очередной раз собрался лечь спать, как на зачарованном пергаменте вспыхнули красным еще несколько строк.
Как выяснилось, на следующее утро Хагрид с Поттером отправились поездом в Лондон. Странно, как они вообще не заинтересовали пассажиров или дорожную полицию — одетый в шкуры косматый великан и невысокий тощий мальчик в обносках в два раза большего размера. Не иначе, как Хагрид снова воспользовался своим “зонтом”. Хагрид за время поездки успел более подробно рассказать Гарри о его родителях. А именно, что они оба учились в Гриффиндоре и считались лучшими учениками в школе, и как их все любили; как они сражались на стороне Дамблдора против самозваного Лорда и в итоге погибли; и, естественно, какой замечательный и великий человек Дамблдор, которого даже сам министр магии слушается. В Лондоне путники добрались до бара “Дырявый котел”, уже знакомый Лотару, где к мальчишке тут же начали приставать посетители — как же, увидели местную знаменитость.
И снова наблюдаем повторение сценария, — написал немец в ответ. — На тебя обрушивают дутую славу, тебя выделяют среди прочих волшебников, не объясняя, почему и зачем. Тебе показывают, что тебя здесь любят и ждут, но при этом никому из этих волшебников не было дела того, как тебе живется. У магглов знаменитостей заваливают просто пачками писем в день, но тебе никто не прислал даже одного. Да и само это место, “Дырявый котел”… Мы жили там месяц перед Хогвартсом. Там нормальные комнаты и хорошая еда, однако находиться в мрачном и грязном зале, который используется как проходной двор, было, по меньшей мере, неприятно. Мы сильно выделялись на фоне местной… “публики”, которая, мягко говоря, не внушала доверия, а то и вовсе пугала, и потому предпочитали заказывать еду к себе в номера. Так что я могу представить, каково было тебе, когда куча незнакомых и странно одетых личностей вдруг начали тянуть к тебе руки. Мало того, в такой обстановке тебя было бы достаточно легко убить, если бы захотели.
Гарри вспомнил Квиррелла — ведь Хагрид представил их тогда друг другу. Мальчик не знал, сидел ли тогда Волдеморт в затылке у Квиррелла или еще нет, но внезапно для себя осознал, что в первом случае Квиррелу действительно ничего не стоило убить его посреди бара — у него ведь это почти получилось уже во время квиддичного матча. И то, что это был Квиррел, никто не догадывался, пока он не раскрыл свою истинную сущность. А значит, Волдеморту действительно не нужна была смерть его, Гарри Поттера, так рано. Гриффиндорцу стало не по себе от подобных рассуждений: выходит, так почти про любого человека можно сказать, что он жив лишь потому, что он никому не мешает, или потому что убивать его пока невыгодно. Тем не менее, предаваться грустным мыслям и дальше юноша не захотел и потому продолжил рассказ, поведав о своем восторге при виде Косого переулка и походе в Гринготтс, где познакомился с такими существами, как гоблины, о которых им так любил рассказывать Биннс, а также покатался на некоем подобие американских горок.
И ты хочешь сказать, что в твоем сейфе не было кодекса? — поинтересовался Визерхофф. — Это такая тяжелая книга в твердой обложке, украшений может не быть. Кодекс стоит обычно на специальной подставке или алтаре.
Я не обратил внимания, — после некоторого молчания ответил Поттер. — Понимаешь, у меня раньше никогда не было своих денег, а Дурсли постоянно говорили, как много они на меня тратят. А тут столько золота! Я только с краю взял немного, и мы ушли. Я не подозревал даже, что в сейфе может быть что-то еще, кроме денег.
И Хагрид тебе, естественно, ничего не сказал?
Нет. Мы пошли в банк только для того, чтобы взять денег на покупку учебных принадлежностей.
И почему ключ от твоего детского сейфа у Хагрида, ты тоже не поинтересовался?
А разве это не очевидно? Если бы ключ отдали Дурслям, они бы мигом опустошили мой сейф. И что значит “детский сейф”?
Детский сейф — это сейф, выделяемый наследнику рода до совершеннолетия. Даже если родовая магия не признает текущего наследника достойным, за ним и его потомками остается право на полное распоряжение детским сейфом. Если, конечно, они не успеют все растранжирить. На детском сейфе стоит обычно более простая защита, чем на родовом, но все-таки более надежная, чем на сейфах большинства безродных магов. Что касается твоего ключа и Дурслей, то они не смогли бы снять с твоего счета ни кната, даже если бы он у них был. Во-первых, они были назначены твоими воспитателями в обход закона, и максимум, на что они могли бы рассчитывать — это на фиксированные ежемесячные пособия, если был заключен дополнительный договор с банком. Я не случайно употребляю слово “воспитатель”, поскольку одновременно у тебя существовал опекун в магическом мире. До твоего совершеннолетия опекун имел право распоряжаться твоим детским сейфом, поэтому, скорее всего, именно он хранил у себя ключ от твоего сейфа и передал его Хагриду. Он же открыл доступ к твоему сейфу для Уизли. Во-вторых, из того, что ты рассказал о Дурслях, следует, что вряд ли бы они вообще захотели связываться с магическим миром. И даже если бы жадность в них пересилила, то они не получили бы от гоблинов ни кната, даже если бы притащили тебя волоком. Скорее, им пришлось бы спасаться от гоблинов бегством.
А почему гоблины мне ничего не рассказали? Ну, из того, что рассказал ты.
Особенности менталитета. Гоблины — одни из лучших артефакторов и хранителей, в случае надобности они могут предоставить лучших адвокатов, выступать посредниками при сделке или нейтральной стороной в конфликтной ситуации. И, разумеется, имеют выгоду со всего этого. Но, как я уже упомянул, проблемы людей им сугубо безразличны. Они могут сколько угодно смотреть на медленно таящее состояние какого-либо рода, но никогда сами не станут искать наследника, и, тем более просвещать его, если он сам не подойдет к ним с вопросами. Гномы в этом отношении отличаются намного большей… хм… человечностью. Однако и у гномов, и у гоблинов есть общее правило: они никогда не станут сообщать информацию о делах рода, финансы которого им поручено вести, если рядом будет посторонний, не являющийся твоим родственником, опекуном или доверенным лицом. Поэтому тебе следует самому сходить в “Гринготтс”, без Хагрида, Уизли и прочих, и подробно расспросить обо всем гоблинов, а также взять у них копию родового кодекса Поттеров. Поскольку ты уже вступил в совершеннолетие, тебе следует заняться делами рода как можно скорее, чтобы магия признала тебя достойным главой рода.
А зачем мне это? Мне денег еще надолго хватит, если экономить. А экономить я умею — спасибо Дурслям.
Поттер, твои предки веками копили и преумножали богатство, чтобы потомкам хватило на много поколений вперед, а ты думаешь исключительно о том, чтобы хватило тебе на жизнь! Уизли, будучи предателями крови, естественно, не могли рассказать тебе о таком… но самое главное богатство рода — это не золото или особняки, но магия и знания, собранные поколениями предков для тебя. Твой долг — развивать и преумножать их, но ни в коем случае не пренебрегать и, тем более, малодушно отказываться. Последнее есть предательство крови. Ты должен соблюдать клятвы и традиции твоего рода, но как ты будешь делать это, не зная правил своего рода? Несоблюдение же кодекса, даже по незнанию, ведет к ослаблению родовой магии и, как следствие, в превращение в предателя крови.
Это все неправда! Джинни — сильная ведьма, ее даже Слагхорн отметил! Фред и Джордж не только всякие шутки изобретают, но и всякие полезные вещи изготавливают. Шляпы-щиты, плащи-щиты, перчатки-щиты… Им даже заказы из министерства приходили, потому даже не все взрослые волшебники “Protego” знают. А Билл, самый старший из братьев Рона, так вообще разрушителем проклятий в Гринготтсе работал. Хочешь сказать, слабый маг это может?!
Что ж, Поттер, мне искренне жаль британских волшебников в целом и ваше министерство в частности. И если у вас все остальные преподаватели ЗОТИ были такими же, как этот Уоррингтон, то я нисколько не удивлюсь. Однако я буду удивлен, если выяснится, что эти самые Фред и Джордж Уизли получили свой заказ от Министерства без протекции работающих там родственников или друзей. А что касается Билла Уизли, то смею тебя разочаровать, ибо работа взломщика проклятий, хотя требует немалой квалификации, прежде всего, довольно опасная, поэтому идут туда лишь те, кому очень нужны деньги, нечего терять и нет других альтернатив. А гоблинам проще нанять на эту должность человека, чем ставить под угрозу жизнь кого-либо из своих. В то же время я смею предположить, что родовой особняк Уизли уже давно разрушен и лишился своей магической защиты и места силы, на земле и в доме водится множество всяких вредителей, а богатство уходит из семьи, как вода через решето. И я не удивлюсь, если старшие сыновья, желающие добиться хоть какого-то успеха в жизни, а не только хороших оценок в школе, ушли из дома при первой же возможности. Что же касается высокого магического потенциала у некоторых из детей Уизли, то это легко объяснить, если их мать была чистокровной, из семьи родовых магов, как минимум. А Уизли говорили как-то, что они чистокровные. Чистокровная волшебница, выходя замуж за предателя крови, естественно, сама становится предательницей крови и подлежит изгнанию из рода, однако дети могут наследовать ее личные способности и магический потенциал, не завязанные на родовую магию. Магия жестоко наказывает предателей, которые не хотят сохранять и преумножать свое наследие и не соблюдают клятвы. И уж тем более она не станет помогать тем, кто уже отрекся от нее — ты сам видел, что случилось с твоей девушкой, когда она пыталась применить ко мне родовое заклятие. Я знал, что у нее ничего не выйдет, и потому не защищался. И если ты женишься на дочери Уизли, то сам станешь предателем крови, и род Поттеров магически прервется на тебе.
Уизли живут бедно, потому что они честные в отличие от Малфоев! И у них много детей. А садовые гномы у них живут, потому что им нравится. Так миссис Уизли говорила. И упырю тоже нравится. Наверное. Он живет на чердаке, над нашей комнатой с Роном. А старшие сыновья стали жить отдельно, потому что они уже взрослые, а в доме тесно. Билл так вообще женился этим летом. И вообще мы с Джинни помолвлены и я не верю во все то, что ты говоришь.
Поттер, я уже устал, и мне лень объяснять тебе прямо сейчас особенности жизни чистокровных волшебников — это будет слишком долго, и ты вряд ли поймешь с первого раза. Однако ты должен знать, что в доме волшебников не должно водиться ни садовых гномов, ни упырей, ни прочих подобных вредителей и мелкой нечисти. Их наличие, наоборот, свидетельствует о каком-либо проклятье, наложенном конкретное место, семью или отдельных ее членов. И искренне я надеюсь, что ты заключил с Уизли обычную помолвку, а не магическую, иначе я ничем не смогу тебе помочь. В конце концов, это твое будущее, и тебе его строить. Я помогаю тебе лишь потому, что имею такую возможность и считаю это данью справедливости, но я не стану вытаскивать тебя и твой род из болота, если ты сам не захочешь оттуда вылезти. Иными словами, если тебе еще нужна моя помощь, я буду доступен для разговора в то же время, что и сегодня. Но я не стану ждать тебя или писать тебе. Это твоя жизнь, и она должна быть нужна, прежде всего, тебе. Спокойной ночи.
Надпись “Лотар Визерхофф” вверху страницы потухла, сделавшись темно-фиолетовой, будто бы написанной обычными чернилами, и Поттер со вздохом отложил зачарованный пергамент на тумбочку, запоздало вспомнив, что не дезактивировал его, и вообще, пергамент никто не должен видеть. Как Гарри ни пытался очистить сознание и представить море, слова немца никак не хотели идти из его головы. Мало того, Визерхофф каким-то образом пробрался сквозь хлипкие защитные барьеры юноши и гулял теперь по пляжу в его голове или пускал камешки по волнам. Одет Лотар был в легкий прогулочный костюм светлых тонов, какой Гарри на нем ни еще разу не видел. Дувший с моря ветер ерошил его короткие рыжие волосы, вздымал широкие полы мантии, что вкупе с идеально чистым и выглаженным костюмом, ухоженными руками и лицом, и манерой держаться придавало молодому аристократу весьма странный, небрежный и, в то же время аккуратный вид. Иногда Визерхофф оборачивался, и Гарри снова встречал ставшее уже привычным выражение собственного превосходства и легкого презрения на лице немца. Вот уж принесло: сначала Волдеморт со своими коридорами, теперь этот немец!
Естественно, к утру Гарри так и не выспался, что усугубило и без того не самое лучшее его настроение. Рон тут же заявил, что это из-за того, что Гарри стал слишком много учиться, ведь зельеварение ничего, кроме головной боли, принести не может. Поттер едва успел открыть рот, как в перепалку включилась Грейнджер, принявшаяся весьма эмоционально рассуждать о важности и пользе учения. Говорила Гермиона очень громко, так, чтобы ее слышали все, кто был в гостиной, после чего поставила в пример Рону, а заодно и всем остальным слушателям его, Гарри Поттера. Вот, молодец мальчик, правильно взялся за ум, ибо оценки надо зарабатывать честным трудом, а не славой. Вроде бы Гарри был согласен, с подругой, но что-то в ее словах покоробило, вызывало неприязнь. Пока мальчик-со-шрамом думал, его друг разразился в ответ гневной тирадой, смысл которой сводился к тому, что оценки никому даром не нужны, и главное иметь хороших друзей. Гермиона открывала и закрывала рот, точно выброшенная на берег рыба, лицо ее пошло красными пятнами. Они с Роном явно намеревались сказать друг другу что-то еще, но их спор очень быстро прекратила Лаванда: что-что, а к поцелуям Рон был весьма неравнодушен.
* * *
Странный разговор с Визерхоффом накануне был позабыт, и жизнь потекла своим чередом — уроки, отработки, тренировки по квиддичу, посиделки с друзьями, свидания с девушкой. С немцем Поттер больше не разговаривал и предпочитал делать вид, что не замечает его, если они случайно оказывались рядом. Так прошло еще несколько дней. В субботу состоялся матч между Равенкло и Хаффлпаффом, но Гарри на него не ходил, подготавливая вместе с Дином Томасом, Блейзом Забини и Лизой Турпин свой участок полосы препятствий для очередного полевого занятия у Хостнера. Как позже рассказала Джинни, неожиданно для всех победили барсуки со счетом 240:110. Еще бы, ведь хаффлы озаботились поиском нового ловца сразу же после смерти Седрика Диггори летом 95-го, а заучки-вороны всегда пренебрежительно относились к квиддичу, да и команду из малолеток набрали, которые ничего не умеют и не сработались толком. А что еще можно ожидать от самого разобщенного и индивидуалистического факультета в Хогвартсе, по сравнению с которым даже гады-слизеринцы кажутся более сплоченным?
Воскресенье в Хогвартсе всегда считалось выходным днем. Никаких уроков, коллоквиумов, отработок, да и завтрак можно проспать, и никто ничего не скажет. А семикурсникам, вдобавок, разрешалось самим ходить в Хогсмид — ни тебе орущей мелкоты, только-только вырвавшейся на свободу из окружения четырех стен, ни дежурных учителей, которые могут наказать за распитие алкоголя или посещение неподобающих заведений. Рон и Лаванда как раз были там и даже зазывали с собой Гарри, но того не пустила Джинни, ведь ей еще шестнадцать, она несовершеннолетняя, поэтому в Хогсмид ее не отпустят, а одной ей будет скучно. Впрочем, сам Гарри не возражал: в Хогсмиде он успел посмотреть все, что можно, и не видел смысла еще раз идти в деревню ради того, чтобы попить сливочное пиво в местной таверне.
После романтического свидания в выручай-комнате гриффиндорец отправился в библиотеку: ему надо было подготовить эссе для Ройсса. Хотя мадам Пинс, как и другие сотрудники Хогвартса, не работала по воскресеньям, библиотека, вернее, читальный зал, оставалась открытой. Ученики могли пользоваться книгами, находящимися в общем доступе, но должны были обязательно возвращать их на место и не могли уносить из библиотеки — для этого книги были специально зачарованы. Также они сами должны были искать нужную литературу по каталогам или наугад, а о том, чтобы попасть в Запретную секцию, даже имея разрешения на руках, не могло быть и речи: книги оттуда мадам Пинс выдавала лично, под свою ответственность, а разыскивать ее ради этого никто не собирался.
День выдался погожий, и потому не было ничего удивительного в том, что большинство учеников предпочли провести его на свежем воздухе, так что в библиотеке было совсем мало людей. Гермиона сидела, как всегда, обложившись со всех сторон толстенными фолиантами, и что-то царапала на пергаменте. В стороне от нее сидело несколько равенкловцев и что-то обсуждали. Джинни вначале увязалась следом за своим парнем, дабы не выпускать ситуацию из-под контроля, тем более, когда поблизости маячит Грейнджер, но все обошлось вполне мирно. Гарри попросил Гермиону, чтобы она показала, где можно найти литературу, описывающую возникновение фашистских организаций в 20-х годах. Грейнджер похвасталась, что уже сделала задание по истории и готовится теперь к экзамену по трансфигурации, который профессор МакГонагалл обещала провести в среду, после чего показала нужные полки, с сожалением отметив, что Хогвартская библиотека располагает довольно скудными знаниями о том, что происходило в то время у магглов.
Поттер поблагодарил подругу, взял указанные книги и уселся за первый попавшийся столик. Джинни делано улыбнулась Гермионе и села рядом со своим парнем, однако сидение на одном месте и переписывание пыльных томов оказалось выше ее терпения. Мисс Уизли не обладала, подобно бывшей старосте Гриффиндора, маниакальным стремлением делать все задания на две недели вперед и выучивать наизусть годовую программу, однако не откладывала домашние задания на самый последний день и потому страдала от безделья. Сплетни из “Ведьмополитена” ее не трогали, научной и научно-популярной литературой девушка не интересовалась, а Гарри лишь слабо улыбался, когда она обхватывала его лодыжку своими ногами, но ни разу не отвлекся, чтобы поцеловать ее. В итоге, чмокнув парня на прощанье в губы и взлохматив ему волосы, и без того торчащие в разные стороны, Джинни дала напутствие не шалить и отправилась в Гриффиндорскую башню.
Гарри же остался в библиотеке еще на пару часов, чтобы дописать сочинение для Ройсса. Гермиона оказалась права, и хогвартские учебники действительно содержали мало информации по теме. В основном все сводилось к тому, что злой и темный маг Гриндевальд, желая захватить мир, наложил “Imperium” на Гитлера, и тот начал стремительно пробиваться к власти, чтобы позже устроить войну, получившей у магглов название второй мировой. При этом не было ни слова о том, что Гриндевальд выступал на заседании Международной конфедерации магов, где требовал вмешаться еще в первую мировою войну, ни о том, что подобные тоталитарные режимы в то время сразу в нескольких государствах: Италии, Испании и Советском Союзе, ни о причинах их создания и положения магических сообществ в тех странах. Юноша не пожалел даже, что в свое время попросил конспект у своего одноклассника Шеймуса Финнигана, который потратил весь вечер на переписывание книг в кабинете Ройсса. В тонюсенькой тетрадке на десять листом, исписанной крупным, не очень аккуратным мальчишеским почерком, информации оказалось больше, чем в прочитанных учебниках, вместе взятых.
Своей работой Поттер был не очень доволен — все-таки он торопился, да и написания эссе никогда не относились к его сильным сторонам — однако надеялся, что на “У” все-таки вытянет, тем более что история магии не была нужна для поступления в Аврорат. Время уже давно миновало обед, что парень обнаружил по урчанию в животе, а опустевшая библиотека, в которой остался только он один, говорила о том, что все уже давно сидят в Большом Зале. Расставив кое-как книги по местам и сложив вещи, Гарри покинул обитель знаний, надеясь успеть хотя бы к концу обеда, но этой мечте не суждено было сбыться, ибо во дворе, соединявшем Западное крыло, где располагались библиотека и башня Равенкло, с остальными корпусами Хогвартса, ему встретилась весьма колоритная группа людей. Из них гриффиндорец узнал только своих софакультетников — Дина Томаса, Шеймуса Финнигана и Оливера Брока — хаффлпаффца Уэйна Хопкинса, в то время как все остальные парни Поттеру были незнакомы, и, казалось даже, учились на младших курсах. Все они были одеты в обыкновенные маггловские джинсы, куртки, свитера и кроссовки, что ясно говорило о том, что компания собралась в основном из магглорожденных и полукровных студентов. А Дин Томас, кроме того, держал подмышкой потрепанный футбольный мяч.
Только теперь Гарри осознал вдруг, что знает очень мало людей в Хогвартсе, хотя видел их каждый день в Большом Зале. Мало того, он даже не всех своих однокурсников по именам помнит. До Хогвартса у него вообще не было друзей — скажите спасибо Дурслям, а потом появился Хагрид, а следом за ним Гарри познакомился с Роном и Гермионой, и с тех пор так и повелось. С детства не привыкший к большому количеству друзей, он не стремился подружиться ни с кем за пределами их компании и, возможно, даже с Роном и Гермионой не подружился бы, если бы они не познакомились с ним сами. Другие же ученики, возможно, были бы не против стать поближе к местной знаменитости, но, видя, что у Гарри Поттера есть своя компания, но он явно не стремится ее расширять, да и не выглядит в ней самым главным, быстро переключились на другие дела. Сейчас же Гарри был один, без друзей, и, наверное, поэтому другие мальчики решили заговорить с ним.
- Привет, Гарри. Как жизнь? — сказал Шеймус Финниган.
- Э… нормально, — уклончиво ответил Гарри. — Спасибо за конспекты, Шеймус. Они мне очень пригодились. Сейчас я отдам их тебе… — и полез в сумку.
- Позже отдашь. Мы тут с парнями в футбол идем играть.
- Не хочешь с нами? — неожиданно предложил Дин Томас.
- Я… э… я никогда не играл в футбол… — неуверенно промямлил Поттер, скосив глаза.
Он был очень удивлен предложению Томаса, ведь тот должен был еще злиться на него из-за Джинни.
Некоторые из парней недоуменно переглянулись между собой, словно гадая, как это можно вырасти у магглов и ни разу не играть в футбол, однако Финниган вновь сгладил ситуацию:
- Не беспокойся, не ты один такой. Ну так ты пойдешь с нами? Нам как раз одного человека не хватает.
- Э… хорошо. Я думаю, это интересная игра…
- Тогда пошли.
Ребята вошли в коридор трансфигурации и оттуда направились в северную часть замка — этой дорогой обычно шли, чтобы попасть на тренировочную площадку, в теплицы или на поле для квиддича. Сильно далеко мальчишки уходить не стали — на тренировочной площадке, где в сентябре проходили занятия полетов у первокурсников, места было вполне достаточно. Из валявшихся на земле палок трансфигурировали ворота, голодного Гарри накормили прихваченными в Большом Зале сэндвичами и начали играть. Гарри очень быстро втянулся в процесс — благодаря Дадли и его дружкам он научился быстро бегать, а чтобы пинать мяч ногами, большого ума не требовалось. Гораздо сложнее было попасть куда надо, чтобы мяч по дороге не перехватили соперники, как в квиддиче. Правила оказались довольно простыми, а исход игры зависел о слаженной работы всей команды в целом, а не мастерства и ловкости какого-то одного игрока. Жаль только, что на метлах такое нельзя было сделать — ощущение полета очень нравилось Гарри, даже больше, чем сам квиддич, ведь он чувствовал себя на метле, точно птица в небе. Впрочем, как выяснилось, и эту проблему можно было решить — достаточно только из мячей оставить один квоффл и ограничить время игры. А то, когда матч идет несколько часов подряд, это изрядно утомляет и зрителей, и игроков, и с последним Поттер не мог не согласиться.
Отдохнув, парни вновь приступили к игре, поменявшись на этот раз воротами. Игра была в самом разгаре, и Поттер успел забить уже два гола команде соперников, когда услышал нервный окрик со стороны замка:
- Эй, Гарри, где тебя носит?! Мы уже целый час тебя ищем! — выговаривала раскрасневшаяся Джинни.
Своими поджатыми пухлыми губами, надутыми щеками и прищуренными глазами, уставив руки в бока, она в этот момент очень сильно напоминала свою мать, миссис Уизли, когда та распекала близнецов за очередную проделку. Не хватало только полотенца на плече и скалки в одной из рук.
Рон тоже не выглядел довольным и, казалось, был очень зол на своего друга.
- Эй, я еще раньше пришел из Хогсмида и хотел поиграть с тобой в шахматы, а тебя не было! Мы даже в библиотеку заходили искать тебя, потому что Грейнджер сказала, что ты был там. Но тебя там не было! Что ты делаешь здесь?! — и указал пальцами на площадку между двумя сетками, непонятно зачем натянутыми на турники.
Некоторые из юных футболистов, кто сочувственно, а кто с недоумением переглянулись — иметь такого друга, как Уизли, не хотел бы никто. Гарри тем временем просто ответил:
- Я играю в футбол. Меня ребята позвали. Это очень интересная игра. Может быть, ты тоже попробуешь?
- ЧТО-О-О?! — взревел Уизли. — Это же дурацкая маггловская игра! Здесь нет колец и всего один мяч, и не летают на метлах! Как эта игра может быть интересной — она же маггловская?
На какое-то время подростки впали в ступор. Дин Томас и прочие фанаты футбола скалили зубы и сжимали кулаки, а Гарри только лишь стоял с открытым ртом да хлопал глазами. Как Рон мог вообще сказать такое?! Его отец же любит магглов!
Пока мальчик-который-выжил думал и пытался совладать с действительностью, на “сцену” подоспели новые лица в количестве четырех человек.
- О, Уизли, вот уж не думал, что услышу от тебя хоть что-то умное… — лениво потянул Драко Малфой, окинув презрительным взглядом импровизированное футбольное поле, незадачливых игроков и главных участников трагикомедии. — Видимо, ты еще не полностью потерян для общества.
- Что ты сказал, хорек? — огрызнулся Уизли, которого безмерно раздражало само по себе присутствие слизеринского блондина.
- Что слышал, Уизли. Пойдемте отсюда, дамы. Забини, разрешаю побить их от моего имени, — небрежно бросил Малфой и, взяв Паркинсон и ее подружку под руки, отправился обратно в замок.
Слизеринцы ушли, и недавние игроки в футбол вспомнили, что собирались объяснить одному вспыльчивому и самодовольному рыжему грубияну, как опасно не любить этот истинно английский вид спорта. Очень быстро завязалась драка, однако Гарри Поттер, герой и надежда магической Британии, малодушно стоял в стороне. Нет, он, конечно, попытался убедить всех, что Рон это сказал нечаянно, но парни лишь с презрением заметили, что он просто оправдывает своего дружка прилипалу. Особенно усердствовал Дин Томас, который еще с первого курса был не в ладах с Уизли из-за спортивных пристрастий. Тогда Гарри попытался уговорить Рона извиниться и вернуться в общежитие, но Рон был не из тех, кто легко признает свои ошибки, и, по-видимому, сам желал дать волю кулакам и потому, никого не слушая, рванул в самую гущу. Через некоторое время Гарри и Джинни, правда, удалось вытащить своего друга и брата из схватки, но футбольные фанаты уже сбросили свой пыл, а Уизли обзавелся сломанным носом, вывихнутой челюстью, рассеченной бровью и синяками под обоими глазами. Мадам Помфри не задает, конечно, лишних вопросов, однако добраться до Больничного крыла ребятам удалось — вскоре их встретила МакГонагалл и сняла по десять баллов с каждого из участников драки, а с Гарри и Джинни — по пятнадцать — за то, что позволили драке случиться. Рон громко кричал о том, что их наверняка сдал Малфой, но Гарри слушал словоизлияния своего лучшего друга только вполуха, ибо пребывал в глубокой задумчивости.
Затем мальчик-который-выжил вызвали в кабинет директора, где его напоили чаем с лимонными дольками и популярно объяснили, как это нехорошо заставлять друзей беспокоиться за себя и провоцировать на конфликты. Поттер честно покивал, пообещал, что больше так делать не будет, и был отпущен обратно в общежитие. Джинни до сих пор на него дулась, ибо именно его считала виноватым в том, что Рона избили, однако Гарри не испытывал ни малейших угрызений совести ни перед Роном, ни перед своей девушкой. Недавние товарищи по игре в футбол также встретили своего однокашника не очень дружелюбно — ведь он для них друг Уизли, который, как выясняется, к магглам относится немногим лучше Малфоя.
Сообщение отредактировал triphenylphosphine - Понедельник, 25.11.2013, 04:57
Дата: Понедельник, 25.11.2013, 04:50 | Сообщение # 293
Четверокурсник
Статус: Offline
Группа: Всезнайка
На сайте с: 25.02.2011
Сообщений:400
Заняться было нечем, и юноша вспомнил о том, что так и не освоил Чары созидания (1), которые они проходили по трансфигурации. Эти чары были очень сложные, и в их группе с ним справились пока только Визерхофф, Гермиона и пара ребят с Равенкло. Вышеупомянутая Гермиона вскорости подсела к своему однокласснику и, похвалив его за то, что он взялся за ум, принялась наставлять, как правильно делать движения палочкой и произносить слова. Вначале Поттер честно пытался следовать советам подруги, но девушка постоянно сбивала его своими подсказками и замечаниями, мешая сосредоточиться на заклинании. В конце концов, Гарри психанул и ушел в комнату мальчиков седьмого курса — хоть там пока никого еще не было: Рона обещали выпустить из Больничного крыла только к ужину, Дин и Шеймус снова пошли на улицу, а Невилл наверняка сидит у хаффлов вместе с Визерхоффом — за последний месяц они сильно сдружились.
Воспоминание о немце сразу же вызвало ассоциацию с зачарованным блокнотом для переписки — даже если Визерхофф не прочитает сразу (что неудивительно, ведь Поттер не писал ему несколько дней), станет, по крайней мере, легче, если изложить свои мысли на бумагу. То есть, пергамент.
Привет, Визерхофф. Помнишь, ты говорил в прошлый раз, что многие маги из моего окружения не очень сильно отличаются от пожирателей смерти? Я тогда разозлился и не понял, что именно ты имел ввиду, ведь пожиратели пытают и убивают людей и делают многие другие ужасные вещи, а мои друзья совсем не такие. Их родители сражаются на стороне Дамблдора, против пожирателей и Волдеморта. Но недавно я понял, что до магглов на самом деле никому дела нет и даже те волшебники которые считают себя хорошими, что они сражаются за правое дело, они никогда не будут помогать магглам. Когда у нас еще преподавал Уоррингтон, и мы ходили к нему на дополнительные уроки, он нам постоянно рассказывал о противомаггловской защите. И получается, например, маггл попал в стычку между волшебниками, а такое уже бывало, и к нему ни скорая не может подъехать из-за магглоотталкивающих чар, ни волшебники не могут забрать в Мунго, потому что это будет нарушением секретности. И всем плевать, что маггл — тоже живой человек. Я вначале думал, что Уоррингтон гнет министерскую линию, как Амбридж, но его слова вызывали неприятие лишь у меня и еще пары ребят, которые выросли в маггловском мире. Те же, кто вырос среди волшебников, даже Рон, им это не казалось чем-то ненормальным. А сегодня я пошел играть в футбол с Дином, Шеймусом и другими мальчиками и Рона это очень взбесило, что он даже подрался. В общем он сказал, что футбол — плохая и неинтересная игра, потому что его придумали магглы, а тут еще Малфой пришел позлорадствовать и сказал, что Рон прав. Я бы вряд ли сам придал этому значение, если бы ты мне не сказал, потому что Рон, он очень вспыльчивый и вообще фанат квиддича. Но я потом вспомнил несколько случаев, которые были раньше... Все считают Уизли магглолюбцами и Уизли сами так говорят, но миссис Уизли постоянно ругает мужа, что он захламил сарай конфискованными маггловскими приборами. Я не знаю, что мистер Уизли с ними делает, но пользоваться он ими не умеет точно. И ты сам видел, как миссис Уизли отнеслась к Гермионе в этом году, назвала маггловской выскочкой и не извинилась даже после того как стало известно, что это Джинни виновата. А ведь раньше она к Гермионе хорошо относилась. Дамблдор тоже странно себя ведет. Вроде он говорит правильные вещи, защищает магглорожденных волшебников, но с его слов получается, что будто бы Джинни виновата совсем чуть-чуть, а Гермиона сильно. А ведь действительно если бы расследование проводили бы сразу, как в маггловских детективах, то сразу выяснили бы, что не ты, не Гермиона не виноваты. И с миссис Уизли он тоже не поговорил и не объяснил ей ничего. А если бы родители Гермионы были волшебниками, врядли бы они допустили, чтобы Гермиону вот так просто обвинили. И сегодня тоже Дамблдор вызывал меня к себе, из-за футбола. Говорил о том, что мое место здесь, в магическом мире, о моей задаче и ответственности перед этим магическим миром. Ну это из-за пророчества, что я должен победить Волдеморта. Что я не должен забывать о своих друзьях, которые беспокоятся и заботятся обо мне, и что только старые друзья никогда не предадут, и что я не должен был подставлять Рона, потому что знал, что он не любит футбол. И все в таком стиле. Я согласился с Дамблдором, но я не понял и половины того, что он мне сказал. Мне это почему-то не понравилось, но я даже не понял почему. Ведь Дамблдор же правильные вещи говорит. А ты понял что-нибудь?
Гарри с нетерпением ждал наступления ночи — настолько ему было интересно узнать, что же ответит Лотар на его наблюдения. Не зная, чем себя занять, парень в очередной раз перечитал “Квиддич сквозь века”, сходил с Роном на квиддичное поле и с ним же потом сыграл в волшебные шахматы (и, естественно, проиграл), затем провел ставший уже традиционным романтический вечер с Джинни. Гриффиндорцу очень хотелось, чтобы время до полуночи пробежало как можно быстрее, и потому, когда все легли спать, и комната мальчиков седьмого курса погрузилась во тьму, он едва ли не с замиранием, стараясь не шуметь лишний раз, потянулся к заветному блокноту, который хранил у себя в тумбочке. И издал лишь вздох разочарования, так и не обнаружив ответа от Визерхоффа. Имя немца тоже не было подсвечено вверху страницы, а это значило, что тот даже не открывал блокнот в недавнее время.
Юноша со вздохом отложил пергаменты, с задумчивым видом уставившись в потолок. С такой же точно надеждой и предвкушением он ждал, когда к нему на Рождество или день рождения придут мужчина и женщина, разумеется, красивые и добрые — в отличие от Дурслей — и скажут, что это они его родители, и они пришли забрать его к себе. Или появится добрый волшебник, который скажет, что ему не придется больше жить у Дурслей, и сделает принцем какой-нибудь сказочной страны или даже целой планеты, пусть даже маленькой. Гарри даже читал как-то книжку о таком мальчике, пока его еще пускали в библиотеку Литтл-Уиннинга. А потом об этом прознал как-то Дадли и пожаловался матери: сам кузен ни за что не зашел бы в библиотеку, поэтому маленькому зеленоглазому мальчику в поношенной одежде и смешных очках-велосипедах нравилось там прятаться, да и работавшие там женщины поначалу относились к нему хорошо. Но тетя Петунья — не Дадли: достаточно было пригласить старенькую миссис из библиотеки на чай к общей знакомой, как сердобольная женщина тут же узнала, что скромный маленький мальчик, все время прячущий глазки в пол, на самом деле сын алкоголиков и наркоманов, хулиган с неисправимыми криминальными наклонностями и потому в будущем непременно окажется в тюрьме.
В результате ход в библиотеку, где Гарри раньше мог прятаться от своего двоюродного брата и заниматься хоть чем-то интересным, не боясь, что его отругают, был заказан — как маггловские, так и волшебные библиотекари жутко боятся, что кто-то может испортить их книги. А еще через некоторое время к мальчику пришло осознание, что он никому не нужный маленький урод, и родители за ним никогда не придут, потому что по пьяни сели за руль и погибли в автокатастрофе, и подарок на день рождения или Рождество ему никто не подарит. Потом пришел Хагрид, и оказалось, что детские мечты Гарри почти сбылись. Мальчик поступил в школу магии Хогвартс, на факультет благородных и храбрецов, туда же, где учились его родители, завел себе наконец-то друзей и, как положено всем героям из сказок, сражался со злом. Не обошлось, конечно, без неприятных моментов, например, когда летом перед вторым курсом Добби воровал его письма, или перед пятым курсом, когда Рону и Гермионе в целях безопасности почти запретили ему писать. Но и там все быстро выяснилось, хотя мальчику от этого было не легче: благодаря Дадли, у него в школе никогда не было друзей, и даже те дети, что поначалу разговаривали с ним нормально, начинали потом шарахаться или демонстративно не замечать, и потому Гарри подспудно боялся, что новые друзья его бросят, ведь даже в волшебном мире, как выяснилось, он был не таким, как все.
Но почему же теперь он так с нетерпением ждет ответа от совершенно чужого ему человека, который не был с ним в переделках все эти годы, в котором спеси не меньше, чем у Малфоя, который поносит и ненавидит друзей Гарри и прочих близких к нему людей? На этот вопрос юноша так и не нашел ответа. В очередной раз зевнув, Поттер снова заглянул в блокнот и, разочарованно вздохнув, дезактивировал его и убрал обратно в тумбочку. Пора спать — завтра будет тяжелый день…
* * *
Весь следующий день Поттер усиленно пытался обратить на себя внимание Визерхоффа, что получалось у него, однако, с переменным успехом. Мало того, следовало это сделать так, чтобы не привлечь внимания ни друзей, ни учителей, ни Дамблдора. В Большом зале и на истории магии они сидели слишком далеко друг от друга, каждый в окружении своих друзей. Затем шли спецкурсы — у Гарри и еще нескольких парней боевая магия, а у Визерхоффа, как и у Гермионы — древние руны.
Здесь следует отметить, что в своей спецгруппе господин Хостнер практиковал не столько изучение боевой магии и дуэлинг, а сколько физическую и спортивную подготовку. Как он говорил: “Помахатть палочкой ви смошетте и на тр’угих уроках”, и громко возмущался по поводу того, какому идиоту пришло в голову издать закон, запрещающий магам на территории Британии использовать колдовство в качестве самообороны против магглов. В связи с этим преподаватель считал особенно важным научиться маггловским как холодным, так и огнестрельным оружием, уметь сражаться, не используя магии, в том числе, и не имея при себе никакого оружия.
Впрочем, до всего этого было пока далеко, и Гарри вместе с Роном и Невиллов выполняли отжимания, и, надо сказать, не особо в этом преуспевали. Конечно, чтобы избежать избиения со стороны Дадли и его банды, Гарри пришлось научиться быстро бегать и прятаться, что оказалось несложным благодаря маленькому для его лет росту и худощавому телосложению. А ловкость и быстрота реакции достались юноше от отца — известного в свое время квиддичного игрока. Однако это не мешало парню моментально сдуваться при различных физических упражнениях, требующих отдачу силы, все-таки недаром он играл в команде именно за ловца, как и его отец, а не, например, за загонщика, где требовалась это самая сила. Да и с выносливостью у гриффиндорца тоже было неважно, хотя держался он все-таки лучше Невилла или Рона. Последний был невероятно зол: во-первых, гнусный немецкий препод посмел полить грязью его отца; во-вторых, Уизли совершенно не понимал, чего им учиться какой-то непонятной маггловской фигне, ведь к магглам не полезет ни один волшебник в здравом уме. Тем не менее, мальчикам удалось сдержать своего чересчур вспыльчивого рыжего одноклассника и, переведя дух (ибо после урока у профессора Хостнера все чувствовали себя, словно выжатые лимоны), гриффиндорцы все вместе пошли на обед.
Сдвоенная гербология с хаффлпаффцами стояла в тот день последним уроком. Семикурсники должны были черенковать голубой непентес родом из Южной Америки. Сок этого растения содержал весьма редкий и опасный яд, о свойствах которого профессор Спраут рассказала лишь то, что “он ни в коем случае не должен попасть на кожу”, а цветки, напротив, использовались в лекарствах от некоторых болезней, весьма экзотических даже по меркам волшебников. Также декан Хаффлпаффа похвасталась, что Хогвартс является одним из немногих мест, получивших официальную лицензию Международного общества гербалистов на разведение “этого бесспорно интересного, но невероятно опасного растения”.
Для работы студентам были выданы старые, многократно чиненные мантии, которые было нестыдно надеть лишь на грядку, рукавицы из драконьей кожи и плоские шляпы с вуалью из специально обработанных листьев лотоса лунного, известных своей прозрачностью, а также устойчивостью к различным едким веществам минерального и органического происхождения. Естественно, работать в таком обмундировании было очень неудобно, инструменты и ящики с землей постоянно валились из рук, а сами непентесы оказались весьма коварными и непослушными растениями и опутывали обидчиков своими лианами не хуже дьявольских силков, довершая возмездие несколькими каплями пищеварительного сока из своих кувшинчиков. Пересаженные черенки вели себя не менее противно, чем материнское растение, и только маленький размер да отсутствие корня, который черпал бы для них питательные вещества из почвы, вешал им полноценно атаковать незадачливых ботаников. Так что не было ничего удивительно в том, что с заданием успешно справлялись пока только Невилл и пара девочек с Хаффлпаффа, которым нравилась работа в саду.
Гарри и Рон с трудом отделили пару вертлявых лиан и пересадили каждую из них в отдельный ящик. Вернее, пересаживал один только Гарри, которого ежегодный уход за розами и настурциями у тети Петуньи все-таки кое-чему научил, в то время как Рон, уже порядком взвинченный, ему требуется перерыв, и уселся прямо на мешок с удобрениями. И почему ему все время везет на какие-нибудь щупальца? На первом курсе дьявольские силки, в министерстве — мозги, а сейчас эти дурацкие… непен… как их там дальше? Воспользовавшись тем, что его друг отвлекся, Поттер подхватил один из ящиков и понес к мадам Спраут, намеренно выбрав наиболее длинную дорогу. Визерхофф почти всегда работал в паре с Гермионой, что несколько осложняло дело. Юноша пожалел даже, что у него не было с собой “Felix Felicis” — интересно, а они будут изучать это зелье в школьной программе, или оно достанется только какому-нибудь фанату зельеварения наподобие Шонбрунна?
Лотар и Гермиона откровенно не ладили между собой — вот и сейчас они о чем-то спорили. Гарри не слышал ни слова — Визерхофф в очередной раз поставил заглушающий купол — однако заметил, что “разговор” проходил на весьма повышенных тонах. В конце концов, Гермиона сказала что-то весьма громкое и поучительное и, тряхнув головой, взяла ящик с отсаженной лианой, чтобы отнести его преподавателю. Визерхофф, что есть мочи, запустил “Seco” в очередной отросток, за что был тут же атакован оставшимися стеблями своенравного хищного растения, которым вскоре пришлось испытать на себе довольно неслабое “Incendo”. Эх… сколько раз Гарри мечтал так поступить с клумбами тети Петуньи, да только на каникулах раньше все равно нельзя было колдовать, а Дурсли за такую “шалость” непременно бы его наказали, причем самым суровым образом… Однако времени даром нельзя было терять, и потому юный герой двинулся навстречу своему однокласснику и словно бы случайно задел его плечом. Пока Лотар подобрал и спрятал записку, которая вдруг оказалась у его ног, успела вернуться Грейнджер, да не одна, а самой профессором Спраут. Увидев, что какой-то рыжий гриффиндорец сделал с ее любимыми растениями, декан Хаффлпаффа немедленно пришла в ужас, после чего разразилась гневной тирадой на тему криворуких студентов, которым не хватает ни спокойствия, ни терпения для того, чтобы ладить с ее “питомцами”. А мягкую и добродушную Помону Спраут надо было еще суметь разозлить.
Как пересказывал потом Гарри Рону, видевший все своими глазами, с Визерхоффа сняли в итоге сто баллов и назначили двухнедельную отработку в теплицах. Уизли предсказуемо заржал в ответ, представив, сколько нотаций наглый аристократишка выслушал сразу и от Гермионы, и от суровой преподавательницы гербологии, и, в особенности, как он будет возиться потом с землей и драконьим дерьмом. О том, что гордый Лотар Визерхофф не жалует презренную гербологию, знала едва ли не вся школа, и злые языки шептали даже, что рыжему немцы повезло еще, что он приехал учиться именно на седьмой курс, а не, например, на пятый, когда сей обязательный в Хогвартсе предмет приходилось посещать по три раза в неделю. Впрочем, герой и надежда магической Британии сделал все, что, как он считал, было в его силах, и теперь оставалось только ждать…
* * *
Эй, Лотар, ау! — написал той же ночью Гарри в своем зачарованном блокноте.
Потекли томительные секунды ожидания, плавно складывавшиеся в минуты, но ответ так и не появился, хотя имя “Лотар Визерхофф” было подсвечено красным вверху страницы. Разочарованно вздохнув, гриффиндорец наконец-то закрыл блокнот и уже хотел его дезактивировать, как между листами внутри неожиданно вспыхнул красный свет и тут же погас.
Какого черта, Поттер?!
А что я сделал нетак? Ты сам говорил, что можешь прочитать сообщения позже, даже если не увидишь их сразу.
Во-первых, с твоей стороны было крайне глупо и наивно полагать, что я буду каждый день заглядывать в пергамент якобы в надежде получить от тебя ответ — не после того, как ты не вышел на связь в установленное время. Во-вторых, что это за представление ты устроил сегодня на гербологии? Если ты так сильно хотел уведомить меня о том, что ты мне что-то написал, и я должен тебе ответить, то мог бы, как и раньше, послать записку со школьным эльфом. А то, как ты крутился сегодня во время общих уроков и трапез, лишь бы только я тебя заметил, обошло вниманием только самых тупых в этой школе, не говоря уже о том, как превратно все это может быть истолковано некоторыми лицами… И в-третьих, Поттер, мы не являемся друзьями или, хотя бы, хорошими знакомыми, чтобы ты мог обращаться ко мне по имени.
Ой, как все сложно…
Поттер, жизнь — она сама по себе сложная штука, и очень жаль, что некоторые начинают учиться этому только в 17 лет. Теперь касательно того, что ты написал мне ранее… Возможно, я открою тебе секрет, Поттер, но министерства магии не существовали от сотворения мира. Они появились лишь в XVIII веке, уже после принятия международного Статута о Секретности. Их основной задачей являлось поддержание этого самого Статута, для чего магглов, ставших случайными свидетелями колдовства, обливиировали. А если за незадачливого волшебника брались маггловские городские или церковные суды, то министерство предпочитало не вмешиваться вовсе, обрекая тем самым одного из членов магического сообщества на долгую и мучительную смерть. Тебе, Поттер, может показаться это слишком жестоким, но министерство предпочитало пожертвовать одним из своих, чем подставлять под угрозу раскрытие всего магического сообщества в целом. А теперь подумай, почему это вдруг маги должны любить магглов, если вынуждены скрываться от них?
А разве в 18-м веке кого-то еще сжигали? Инквизиция — это вроде средневековье, 14-й век там. А сейчас и вовсе никто никого не преследует.
Поттер! Чему вас вообще учили на истории?! В XVIII веке продолжали сжигать на кострах, хотя не в таком большом количестве, как в XVI-XVII веках. Известны даже отдельные случаи, когда по обвинению в колдовстве сжигали в конце XIX века.
Но маги все равно не горят. Они испытывают лишь приятное покалывание, а потом аппарируют. Была даже ведьма такая, Венделина Странная, которая очень любила “гореть” на костре.
Поттер, если вам это рассказывали раньше на истории в перерывах между очередными гоблинскими восстаниями, то я не удивляюсь теперь, почему у вас тут такой… — пауза, — уровень образования. Во-первых, инквизиция, хотя существовала в XIV в., и расследовала дела, в том числе, о колдовстве, в большинстве случаев никакого факта колдовства не обнаруживала. Если обвинения в колдовстве и предъявляли, то казнили через повешение, а не сожжение на костре — последний предназначался для еретиков, т.е. отступников и распространителей ложной веры, которых Церковь считала гораздо большими врагами для себя, нежели ведьм и колдунов. Мало того, последним, если те имели богатство и влияние, иногда даже удавалось договариваться с Церковью. Ты можешь привести в пример Жанну Д’Арк, которую сожгли на костре в 1431 году, однако она просто мешала очень многим людям, и ее предпочли убрать по сфальсифицированному обвинению, а через двадцать лет и вовсе признали невиновной. Но не потому, что у королевского суда или богословов, выносивших ей обвинения, неожиданно проснулась совесть, а потому что потом стало выгодно ее оправдать. Во-вторых, как, по-твоему, ведьма могла апприровать с костра, не имея при себе волшебной палочки, привязанная к столбу? Открою тебе еще один секрет, Поттер: перед допросом человека, подозреваемого в колдовстве, раздевали догола и изымали все предметы, которые, по мнению магглов, могли служить колдовству. Проще говоря, на человек не оставляли ничего из того, что было у него с собой. А во время казни привязывали к столбу. И да, руки обязательно связывали отдельно. Поэтому, даже если бы волшебник обладал беспалочковой магией, у него не было бы никаких шансов спастись.
Но почему же нам тогда рассказывали совсем другое?
Не знаю, Поттер… Могу только предположить, что кому-то потребовалось ослабить партию чистокровных, используя магглорожденных как ширму. Мол, костры — это было очень давно и совсем неправда, и вам нечего бояться магглов. Какие цели преследует эта верхушка, я не знаю, и могу предположить лишь, что для магии в целом это закончится не самым лучшим образом… Каким бы это не показалось тебе циничным, но магглорожденные всегда являлись либо ресурсом, либо источником проблем для магического мира. В средневековье, когда Статута о Секретности еще не существовало, а обучение в магических школах не являлось обязательным (и даже у вас в Хогвартсе оно было не таким, как сейчас), юных обретенных волшебников нередко забирали себе для воспитания и обучения родовитые чистокровные семьи либо гильдии, если у ребенка с детства проявлялся талант к какой-нибудь науке или ремеслу. Впрочем, даже среди магглов такая практика была распространенной, когда ребенка в 7-8 лет отдавали в пажи к более знатной семье, в ученики какому-нибудь мастеру, а то и просто в разнорабочие, если в своей семье не было денег. Обретенные в дальнейшем либо вступали в брак с детьми своих воспитателей, либо поступали к ним на службу. Поскольку они с детства росли в определенной среде, они воспринимали традиции и ценности магов как естественные и потому с готовностью служили своему сюзерену или главе рода. В обмен на службу и верность своему роду обретенные волшебники получали протекцию и определенные привилегии. В эпоху Реформации, т.е. в XVI веке, обстоятельства меняются коренным образом. Магов начинают преследовать не только как, собственно, колдунов, но и как еретиков и изменников короны. Магическая аристократия находится сама на грани вымирания, и до обретенных волшебников просто никому нет дела. Последние становятся легкими жертвами для магглов и одновременно их главными языками, все-таки угрозы и шантаж — это очень мощные “аргументы”. Некоторые магглорожденные даже шпионили в пользу Церкви и городских судов. После принятия Статута о Секретности Совет магов в каждой из стран учреждает специальные службы — министерии, из которых, как ты можешь догадаться, вырастут потом министерства магии. На службу в министерии нанимали обычно либо обученных магглорожденных волшебников, либо безродных, без традиций, которым нечего было терять, но которые готовы были за звонкую монет выполнять слишком опасную или, наоборот, чересчур скучную бумажную работу. Если раньше за соблюдения законности в землях, а также своевременное выявление и воспитание обретенных волшебников отвечала магическая аристократия, то теперь ее возможности, как и размер занимаемых земель, значительно снизились, главным стал вопрос выживания. Министерии занимались, как я уже говорил выше, обливиацией магглов — случайных свидетелей колдовства; своевременное и обучение обретенных волшебников тоже перешло под их контроль. Тогда же обучение для всех магглорожденных волшебников стало обязательным, и запрет на колдовство вне школы тоже относится к тому времени. Это позже, в XIX веке, когда преследования колдунов почти прекратились, из простецов мало кто верил в существование магии, этот запрет смягчили, разрешив юным волшебникам колдовать дома в присутствии родителей-магглов. Ты можешь восхититься тем, какие замечательные дела творило министерство, однако на самом деле на образование юных волшебников тратились весьма скромные суммы из тех дотаций, что выделял Совет магов. Детей обучали, главным образом, контролю своих способностей, приучали к магическому проводнику — волшебной палочке, давая при этом весьма скромные знания. Нормальное образование в то время можно было получить лишь в очень старых школах наподобие Хогвартса, либо в гильдиях. И лишь планомерные реформы, которые проводились со второй половины XIX века по середину XX, позволили получить образование того высокого качества, которое есть у нас в стране сейчас. Что же касается Министерства магии, то, как самостоятельный орган власти, оно оформилось в большинстве стран на рубеже XVIII-XIX веков. Большинство постов в нем занимали чистокровные, но при этом безродные волшебники, ведь государственная служба не требует наличия высокого магического потенциала или специфических знаний и умений, какими могут обладать только родовые маги, ни какого-либо специального образования. По крайней мере, в то время. А ведь это очень удобно — иметь массу привилегий благодаря своей чистокровности, но нести при этом ровно никакой ответственности ни перед родом, ни перед магией.
Сколько ты всего рассказал… За все предыдущие годы в Хогвартсе я не узнавал столько за раз. Даже Гермиона не рассказывала столько. Т.е. она рассказывает обычно очень много, но все равно это не то. И ведь ваш Шварс, он тоже работает в министерстве, но он аристократ при этом, или как там, родовой маг.
Во-первых, не “Шварс”, а “господин Шварц”. Во-вторых, для магического мира, особенно во властных структурах, нередко совмещение сразу нескольких должностей в лице одного и того же человека. Наглядный пример — нынешний директор Хогвартса А.П.В.Б.Дамблдор, он же верховный чародей Визенгамота, он же член Международной конфедерации магов. В-третьих, именно родовые маги, которые чувствуют перед собой ответственность перед будущими поколениями, пытаются навести хоть какой-то порядок как в Министерстве магии в частности, так и в магическом сообществе в целом. В-четвертых, единственное, что хорошо умеет делать ваша Грейнджер — это цитировать учителей и учебники. Я не удивлюсь, если ты тонул в ее только потому, что она подробно, слово в слово, пересказывала примерно одно и то же, прочитанное у разных авторов. И в-пятых, предлагаю вернуться к исходной теме нашего разговора. Итак, ты пишешь, что директор сказал тебе на днях много поучительных вещей, но при этом мало что понял. О Уизли поговорим потом, сейчас же я хочу обратить твое внимание на два основных факта. 1) Ты идешь играть в футбол с мальчиками, с которыми, как я понял, ты не общался раньше. Уизли, судя по всему, по близости не было, иначе ты бы вряд ли согласился. Затем приходит Уизли и начинает кричать, какая плохая и неинтересная игра футбол. 2) Вскоре после этого случая тебя вызывает к себе Дамблдор и начинает вещать о твоем месте в магическом мире и о том, что ты не должен забывать о своих старых друзьях. Какой вывод ты можешь сделать из этих двух фактов?
Какое-то время Поттер молчал, решив, видимо, использовать голову по назначению, после чего соизволил написать ответ:
Получается, что Дамблдор хочет, чтобы я дружил только с Роном, Гермионой и Джинни, но я не понимаю зачем? Ведь Дамблдор всегда говорил, что дружба — это хорошо, что наша сила в единстве. Почему я не могу дружить тогда с кем-то еще?
М… у меня есть одна теория… но для этого мне нужно, чтобы ты вновь вернулся к тому дню, когда Хагрид повел тебя в Косой переулок. Кажется, мы остановились тогда на твоем посещении банка. А также нужно, чтобы ты описал свой первый день в Хогвартсе, начиная с того момента, как ты приехал на вокзал. Так я смогу проверить свою теорию.
А что за теория?
Сейчас ее пока нет смысла рассказывать, пока я не знаю достаточного количества фактов, которые могли бы ее подтвердить.
Поттер снова замолчал, однако через несколько минут таки продолжил свой рассказ, в меру подробный. Итак, после похода в банк Хагрид привел Поттера в магазин одежды, а сам отправился в бар — после гоблинских тележек ему стало плохо. В магазине в то время находился еще один мальчик. Как позже выяснилось, это был Драко Малфой. Малфой сразу же не понравился Поттеру: смотрит на всех с презрением, хвастается, как родители покупают ему предметы для школы и вообще готовы выполнить любую его прихоть; жалуется, что первокурсникам нельзя иметь собственные метлы, бахвалится, что обязательно попадет на Слизерин, где училась вся его семья, после чего начинает толкать расовые теории. Так вышло, что к тому времени из бара вернулся Хагрид — он стоял у окна с мороженым, и Малфой, увидев лесника, оскорбил его за компанию с магглокровками. Поттер, естественно, сразу же вступился за своего первого друга, и между мальчишками возникла волна взаимной неприязни, которая только потом усиливалась со временем.
Далее Хагрид и Поттер пошли в кафе, где поели это самое мороженое, и лесник продолжал рассказывать мальчику о его родителях, которых, оказывается, знал еще первокурсниками. Рассказал он и о Малфое, что они в свое время поддерживали Того-кого-нельзя-называть, но которого все же звали Лордом Волдемортом, и что со Слизерина только одни темные маги и вышли, в том числе тот самый Волдеморт. Впрочем, тут и без пропаганды Хагрида было ясно, что мальчишка ни за что не захочет пойти к змеям — всю работу за великана сделал еще Малфой в магазине одежды.
Затем Поттер вместе со своим провожатым отправился за учебниками в книжный. Будущий гриффиндорец хотел купить книгу о проклятьях, чтобы отыграться потом на вредном кузене, но лесник сразу же отговорил его, сказав, что детям нельзя колдовать вне школы, и нечего зря тратить деньги, когда им надо купить еще много чего. И вообще, в Хогвартсе есть своя библиотека большая, в которой столько книг, что за всю жизнь не прочитать. Надо ли говорить, что Хогвартская библиотека нисколько не расширила знания Поттера о магии просто потому, что он там крайне редко бывал?
В покупке котла, весов, ингредиентов и телескопа не было ничего примечательного, и Поттер быстро перешел к визиту в магазин Олливандера, местного изготовителя и торговца волшебными палочками. Старик удивил мальчишку тем, что будто бы смотрел насквозь и постоянно в своем разговоре возвращался в прошлое, словно переживал его заново. Сам же Поттер узнал, какие палочки были у его родителей, прошел измерения, перебрал кучу волшебных палочек, которые едва не разнесли магазин Олливандера вдребезги, пока ему, наконец, не подошла полочка из остролиста с пером феникса внутри. Олливандер в своей странной манере поведал, что сестра этой палочки, т.е. содержащая перо того же феникса, оставила шрам на лбу у мальчика, и что от него тоже ждут свершения великих дел. От себя же Поттер добавил еще, что в палочках его и Волдеморта были перья феникса Дамблдора — совпадение или очередная махинация бородатого старика?
В завершение дня Хагрид купил своему подопечному белоснежную полярную сову, названную впоследствии Хедвиг, и вручил совершенно ненужный билет на “Хогвартс-экспресс”, после чего самым таинственным образом исчез, едва Поттер захотел поинтересоваться, а что же это за платформа такая: 9 и ¾?
Итак, Поттер… — начал свой ответ Визерхофф, — даже без Малфоя Хагрид обязательно бы рассказал тебе о Слизерине: злодеям тоже надо было где-то учиться. А теперь давай вернемся к визиту в магазин одежды. Ты сказал, что Малфой тебе сразу не понравился, еще до того, как начал говорить о чистокровности и оскорбил Хагрида. Как думаешь, что именно в поведении блондина могло оттолкнуть тебя?
Ну, — пауза, — я написал уже, что он смотрел на все вокруг с презрением будто он пуп земли. Да он собственно себя таким и считает.
Хм… а мне показалось, что он мог тебе кое-кого напомнить: избалованный мальчик, родители которого потакают любым его капризам, презирающий все вокруг, что не соответствует его понятию о нормальности…
Ты имеешь в виду Дадли? Но он же маггл! И магию он даже поится. Это вот дядя Вернон и тетя Петунья ненавидят магию.
Это всего лишь две стороны одной медали, Поттер. Малфой ненавидит магглов так же рьяно, как твои родственники ненавидят магию. И я не удивился бы, если бы твой кузен пытался познакомиться аналогичным образом. Твои родственники ненавидели тебя, и потому вполне естественным оказалось то, что ты ненавидишь, отторгаешь то, что ценят они, что делает тебя похожими на них. Я думаю, потому Малфой оттолкнул тебя сразу же, что напомнил тебе Дурслей с изнанки.
Не знаю. Может быть. Они и правда похожи, только наоборот.
Сцена в книжном… есть у меня смутные подозрения… — Лотар на какое-то время задумался. — Лучше вернуться к ней позже, когда я буду знать позже. А вот покупка волшебной палочки выглядит весьма необычно. Именно потому, что тебе досталась палочка-сестра лордовой. Ты не пробовал больше никакие после нее?
Нет. Со своей палочкой я сразу почувствовал тепло, будто через меня прошла какая-то волна бодрости. Да и Хагрид устал ждать меня — я слышал, что большинству первокурсников палочка почти сразу находится, а мне пришлось целый час потратить. Некоторые палочки Олливандер, правда, сразу отбирал, даже если я не успел их попробовать, но он же изготовитель, а, значит, лучше нас разбирается в этом.
Просто странно, что тебе именно эта палочка подошла, “сестра” палочки лорда. Феникс, конечно, редкая птица, но я не думаю, что среди множества тех палочек, что ты перебрал ранее, тебе не попалась ни одна с пером феникса. Я не специалист, конечно, но, насколько мне известно, волшебные палочки условно подразделяются на подходящие для трансфигурации, чар, боевой магии, лечения. В данном случае палочка помогает волшебнику, усиливает уже имеющуюся склонность, а ее назначение зависит от комбинации используемого дерева и сердцевины. Так, традиционно считается, что палочки с сердечной жилой дракона подходят для боевой магии и транфигурации, а с волосом единорога — для чар и целительства. Однако, повторюсь, здесь немало значение имеет материал дерева. Палочка с пером феникса теоретически может подходить для чар и боевой магии, но еще больше для заклинаний стихий, в частности, огня и воздуха. Однако элементальная магия, т.е. заклинающая стихии, является обычно наследуемой способностью, хотя частично ее может освоить волшебник, не имеющий врожденной склонности.
Ну это наверное из за пророчества. И что Волдеморт оставил мне шрам. Поэтому мне подошла похожая палочка.
Возможно… — не говорить же Поттеру, что Дамблдор, пользуясь своим влиянием и авторитетом, легко мог заставить единственного в стране изготовителя волшебных палочек продать мальчишке инструмент с весьма определенной начинкой. Это предположение необходимо еще подтвердить, прежде чем сообщать о нем наивному однокласснику. — Я хочу обратить твое внимание вот на какой момент: Хагрид сделал тебе очень хороший подарок — почтовую сову. Твоя Хедвиг — очень красивая и, безусловно, очень хорошая и умная птица. Однако она очень приметная: я обратил внимание, что из всех сов, живущих в совятне, твоя единственная — белая. А это значит, что твою почту очень легко отследить.
1) Чары созидания — применяются для настройки сложных пространственных преобразований объекта (собственно, трансфигурация и/или внутрипространственное расширение), запускаемых по кодовому слову. Примером таких чар могла служить зачарованная палатка в каноне, которая сама устанавливалась по слову: “Erecto”, предоставляя путешественникам все необходимые удобства.
Сообщение отредактировал triphenylphosphine - Понедельник, 25.11.2013, 04:51
Дата: Понедельник, 25.11.2013, 04:53 | Сообщение # 294
Четверокурсник
Статус: Offline
Группа: Всезнайка
На сайте с: 25.02.2011
Сообщений:400
Ну да так было пару раз, особенно на пятом курсе, когда здесь была Амбридж, которая никому жизни не давала. Она мою сову пыталась поймать. А Добби летом на втором курсе таскал мои письма — думал, что если я не буду получать письма от друзей, то разочаруюсь в Хогвартсе и не поеду туда больше учиться и буду спасен. У него вообще, — пауза, — весьма странные понятия о спасении. В общем, я попросил его потом больше не спасать меня. Да и Сириус, мой крестный, мне то же самое говорил, что Хедвиг слишком приметная. Но Хагрид же не специально! Он просто хотел мне подарок сделать.
Это было что-то вроде сюрприза? То есть, ты не видел, как Хагрид выбирал тебе сову?
Ну, вы вместе заходили в “Совиную империю Лупоглаза”, но я там больше по сторонам смотрел. Я же никогда до этого не был в магазине где продавали почтовых птиц. А пока я смотрел, Хагрид, он купил…
Понятно, тебя охватило разнообразие нового места, что ты забыл, зачем вы вообще пришли туда. А пока ты хлопал глазами, Хагрид все сделал. Видишь ли, Поттер, если Хагрид предложил тебе подарок и сам повел тебя в магазин сов, то было бы логично, если бы он дал тебе возможность выбора, пусть это заняло бы некоторое время. Можно списать все, конечно, на простоватость Хагрида и на тот факт, что тебе никогда не дарили подарков прежде, и потому ты был рад любому; или что ты был ослеплен морем новых впечатлений и потому просто сказал “да”, когда Хагрид показал тебе на белую сову. Но также можно предположить, что твой магический опекун, который дал Хагриду ключ от твоего сейфа, дал ему же указание купить как можно более приметную сову, чтобы легче было отслеживать твою переписку.
О том, почему Сириус Блэк не озаботился воспитанием крестника, Визерхофф спрашивать не стал, ибо слышал сию печальную историю из уст Невилла Лонгоботтома.
Ты говоришь все так запутано. То есть, я хотел сказать, что понимаю, что ты говоришь, но не понимаю, зачем кому-то следить за мной? Ты же сам сказал, что пока я жил у Дурслей, никому из волшебников не было до меня дела.
Большинству волшебников действительно не было дела до тебя, но вот твой опекун, который поместил тебя к Дурслям, вероятно, знал, как ты живешь, и извлекал из этого свою выгоду. Ты — сирота, единственный потом древнего и некогда сильного рода, но при этом абсолютно лишенный знаний о своих правах и обязанностях в магическом мире и о том, что этот мир собой представляет. Много кто захочет этим воспользоваться, чтобы получить твою магию и твои деньги. И твой единственный законный опекун очень “вовремя” оказывается в тюрьме.
Откуда ты знаешь о Сириусе?
Ты сам сказал, что некий Сириус — твой крестный. И я вряд ли ошибусь, если предположу, что его фамилия Блэк — только они имеют традицию давать детям “звездные” имена. Я видел упоминания о твоем крестном в старых выпусках “Ежедневного пророка”, а также в сборнике “Чистокровные семейства магической Британии”. Поскольку Сириус Блэк был назначен твоим крестным, это значит, что даже в отсутствие завещания родителей он был бы первым, кто может стать твоим опекуном — по законам самой магии.
Ты думаешь, Сириуса могли специально посадить в Азкабан?
Вполне. Было бы преступление — преступник всегда найдется. Так говорят некоторые. Однако о Блэке мы сможем поговорить и позже. Ты не сказал, что Хагрид объяснил тебе, как пройти на платформу 9 и ¾, скрытую в магическом подпространстве. А он должен был это сделать, поскольку ты вырос у магглов и многие вещи, очевидные и естественные для волшебников, не мог знать в принципе.
Э, — пауза, — Хагрид ничего не сказал мне, а просто дал билет. А потом я о нем забыл до 1 сентября, когда пора было ехать в Хогвартс.
Значит, в этом дне лежит ответ на вопрос, почему тебе ничего не рассказал Хагрид. Впрочем, я думаю, это могла быть еще одна просьба твоего опекуна…
Зачем? Ладно, слушай, то есть читай.
И Визерхофф начал читать по мере того, как на пергаменте вспыхивали все новые строчки. Итак, Дурсли согласились отвезти Поттера первого сентября на вокзал, но только потому, что сами везли своего сына в частную клинику — удалять тот самый свиной хвост, наколдованный Хагридом. Интересно, Дамблдор, устроивший весь этот спектакль, не подумал о том, как стал бы добираться пацан, если бы его родственникам не пришлось бы в то утро никуда ехать? Вряд ли бы эти магглы дали своему племяннику хотя бы деньги на электричку. Тетка Поттера тоже “хороша”: у самой сестра училась в Хогвартсе, но она даже не подумала объяснить мальчишке, как пройти на волшебную платформу. Видимо, на это и был сделан расчет, иначе как еще объяснить появление весьма колоритной группы людей в маггловской части вокзала незадолго до отправления “Хогвартс-экспресса”? Рыжие волосы, странные наряды, неряшливый вид — вы уже, наверное, догадываетесь, о ком идет речь. Поттер, промаявшийся уже полчаса на вокзале, естественно, подошел бы к встреченной им группе волшебников, чтобы узнать, как пройти на платформу.
Он вырос у магглов, книги, сверх того, что нужно было для учебы, не покупал и потому он, естественно, не знал тогда о существовании магических способов перемещения в пространстве. А потому он банально не мог задаться вопросом, а что это коренным волшебникам вдруг понадобилось в маггловской части вокзала, когда они могли аппарировать прямо на платформу 9 и ¾. А тут еще женщина, каждый год отправляющая своих старших детей в Хогвартс, непонятно, для чего, спрашивает, с какой платформы отходит поезд, и мелкая будущая стерва отвечает: “9 и ¾” Старшие братья Уизли помогают Поттеру занести багаж в поезд, а сам рыжий бездельник якобы случайно находит своего будущего друга через несколько минут после отправления поезда, в то время как на перроне все только и говорят о том, что видели Гарри Поттера. Иными словами, семейка предателей крови быстро взяла Поттера в оборот, прекрасно отыграв свою часть спектакля.
Возможно, если бы Поттер подсел в уже занятое купе, или если бы к нему зашел кто-то раньше Уизли, он подружился бы с совершенно другими людьми. Или не подружился бы, но Уизли было бы гораздо сложнее завоевать его симпатию. Но вот заходит Уизли и следом за ним заглядывают его старшие братья-близнецы, известные ныне как изобретатели и продавцы всяких идиотских фокусов. Уизли сразу же совершенно бестактно набрасывается на Поттера с вопросами: “А ты, правда, тот самый Гарри Поттер?”, “А у тебя есть этот шрам? Покажи!”, “А ты помнишь, как победил Сам-знаешь-кого?” Нормального человека такое нахрапистое поведение оттолкнуло бы, но Поттер, спасибо Дурслям, и, следовательно, Дамблдору, не знает, как должны вести себя воспитанные люди, и потому вопросы Уизли не кажутся ему слишком грубыми и личными. Далее Уизли начинает жаловаться Поттеру на жизнь, что и палочка, и мантия, и крыса достались ему от братьев, и что на их фоне ему будет сложно выделиться и преуспеть в чем-либо. И он выкладывает это человеку, у которого вообще нет семьи (противные магглы не в счет), у которого не может быть больше братьев или сестер!
Затем к ним постучал Лонгоботтом, который до сих пор теряет свою жабу. Потом он пришел позже, уже с Грейнджер. Не постучалась, сразу вошла без приглашения и тут же начала хвастаться, что она уже выучила наизусть все учебники и пробовала некоторые заклинания из школьной программы, и лишь затем додумалась представиться. Боги! Даже ужасно даже Уизли себя не вел! Неудивительно, почему из-за таких, как Грейнджер, к магглорожденным плохо относятся. Затем Грейнджер огорошила Поттера тем, что все о нем знает, и перечислила книги, в которых прочитала о нем. Вы можете представить, например, чтобы какой-нибудь обыватель подошел, например, к министру магии или к популярному певцу со словами: “Я все о тебе знаю!”? Вряд ли. Но Грейнджер, очевидно, особый случай, она совершенно не видит барьеров и сносит их, походя, не задумываясь о том, что ломает. Сейчас она, конечно, не ведет себя так ужасно — повзрослела, да и жизнь показала ей неприглядную изнанку, но родители однозначно многое упустили в ее воспитании. Слишком многое.
Затем Грейнджер высказала желание учиться в Гриффиндоре, потому что там учился сам великий Альбус Дамблдор, и похвасталась, что уже опросила на эту тему старших ребят в поезде, после чего ушла вместе с Лонгоботтомом. Последний, кстати, весь разговор переминался с ноги на ногу, стоя в дверях. Чистокровный, воспитанный консервативной бабкой, он не мог войти в купе без приглашения. Но то же строгое воспитание сделало его слишком застенчивым и неуверенным в себе, отчего он не смог отказать Грейнджер, когда она взяла его в оборот — а она наверняка его не спрашивала — и не смог прекратить ее словоизлияния потом, когда они пришли к Поттеру и Уизли. Из всех будущих однокурсников, которых Поттеру довелось встретить в тот день, Лонгоботтом был самым достойным, с кем стоило бы подружиться, но на фоне чересчур активных Уизли и Грейнджер он так и остался фоном.
Через некоторое время, когда Грейнджер и Лонгоботтом ушли, а Уизли начал расхваливать игру под названием “Квиддич”, пожаловал Малфой со своими телохранителями Крэббом и Гойлом. Очевидно, блондин так и не усвоил свой прошлый урок в магазине одежды, а потому оскорбил очередного провожатого Поттера. Зачем сыну Пожирателя Смерти дружить с так называемым героем Света, непонятно, но еще менее понятно, на что блондин рассчитывал, предлагая дружбу таким образом, выказывая презрение к одним и снисхождение к другим и, естественно, восхваляя себя. Правда, надо отдать ему должное, ему не приходилось прибегать для этого к нудным словесным монологам в стиле Грейнджер.
На отказ Поттера Малфой ответил угрозами, и едва не началась драка, но Крэбб и Гойл испугались крысы Уизли, вцепившейся одному из них в палец, и убежали. Позорище! Далее поездка продолжалась без сколько-нибудь примечательных случаев. Пришла Грейнджер сообщить, что они скоро приедут, и прочитать нотацию, чтобы мальчишки переоделись и привели себя в порядок. Поттер рассказал Уизли о встрече с Малфоем в Косом переулке, а Уизли повторил слова Хагрида, только ссылался на отца, работавшего в министерстве.
Дальнейшее мало отличалось от того, что Лотару доводилось видеть самому. Хагрид встретил юных волшебников и повел их к озеру — все новые ученики должны были добираться до школы на лодках. Если даже на них, девятнадцатилетних, древний колдовской замок на фоне вечернего неба произвел поначалу неизгладимое впечатление, то что же говорить о первокурсниках, которые еще верят в сказки? Наверняка подумали, что в эту самую сказку попали.
Детей встретила профессор МакГонагалл, чтобы отвести их в маленькую тесную комнатку и произнести напыщенную речь о важности сортировки, после чего выйти на несколько минут. Зачем это делать, непонятно, зато вполне очевидно, что дети, оставшиеся без присмотра, могу легко передраться, как это могло быть с Поттером и Уизли в поезде. Первокурсники, большая часть из которых не читали даже новую “Историю Хогвартса”, перепуганы и боятся, что могут не пройти отбор. Невежда Уизли повелся на шутку своих братьев и теперь пугает всех вокруг, что надо сражаться с троллем. МакГонагалл возвращается и вводит первокурсников в Большой Зал. Любого человека, оказавшегося там в первый раз, он поражает своим великолепием: высокий зачарованный потолок, благодаря иллюзии сливающийся с небом; парящие в воздухе свечи, рассеивающие мягкий свет вокруг; развешанные над столами знамена факультетов. Как будто действительно попадаешь в средневековую сказку о храбрых рыцарях, прекрасных дамах и могущественных волшебниках. Грейнджер снова хвастается очередному бедолаге, что прочитала о зачарованном потолке в “Истории Хогвартса”, декан Гриффиндора строит учеников и зачитывает правила, как будет проходить сортировка.
А вот тут уже интересное: Шляпа настойчиво предлагает Поттеру Слизерин, соблазняя величием и славой, но пропаганда Хагрида и Уизли сработали, как надо, да и вмешательство Малфоя оказалось на руку Дамблдору, и Поттер отправляется в Гриффиндор. С другой стороны, будь Поттер немного умнее и корыстнее, с учетом его жизни у Дурслей, привыкший надеяться только на себя, он с немалой долей вероятности мог бы вырасти в озлобленного и скрытного мальчика, никому не доверяющего и имеющего цель выжить любой ценой. А любой ценой — значит, и ограбить, и убить, если придется. Такой человек однозначно попал бы Слизерин — достаточно вспомнить Кайнер.
Эти свои рассуждения Визерхофф и выложил собеседнику, поблагодарив за подробный рассказ. Поттер на какое-то время замолчал, видимо, переваривал прочитанное, пытаясь свыкнуться с мыслью, что кто-то мог наперед распланировать его жизнь, в нужный момент дергая за ниточки. Лотар уже собирался лечь спать — они и так уже сегодня слишком долго общались, как в зачарованном пергаменте вспыхнуло красным новое сообщение.
А тебя Шляпа сразу в Гриффиндор отправила? Ты вроде сидел под ней меньше, чем все ваши.
Да. Шляпа сказала, что у меня к Гриффиндору склонность больше, чем к Равенкло, — уклончиво ответил немец, удивляясь перемене темы. — Но в Гриффиндор я сам хотел попасть, впечатленный ранними работами профессора МакГонагалл.
Поттеру не обязательно знать подробности. Как же там было? “Ты храбр и умен, и науками будешь двигать, но ты предпочитаешь тернистый путь, полный ошибок трудных, и потому дорога тебе в ГРИФФИНДОР!” Ожидания рыжего аристократа оправдались — во всяком случае, ему так казалось вначале, и странный вердикт распределяющей шляпы казался не больше, чем бредом. Но спустя некоторое время он решил, что старый артефакт оказался все-таки прав — достаточно посчитать, сколько ошибок он совершил за последние пару месяцев в порыве страсти, гнева, любопытства или азарта. Возможно, то, что он помогает сейчас Поттеру, тоже является ошибкой, причем гораздо более крупной. Во всяком случае, рискует он сильно. Но при этом никогда не ищет легких и обходных путей, как Карл.
У тебя есть какие-нибудь вопросы, или тебе все понятно?
Вопросы у Поттера были, и пришлось потратить немало времени на то, чтобы разжевать вещи, очевидные для любого волшебника, выросшего в магическом мире и видящего дальше своего носа. Карл, конечно, смог бы сделать это гораздо лучше и изящнее — все-таки он легилимент, увлекается психологией, но Поттеру должно хватить и того, до чего смог додуматься Лотар Визерхофф, будущий Мастер нумерологии и трансфигурации. Мальчишка сомневался и задавал вопросы снова, пытаясь оправдать действия Дамблдора и Уизли, но, в конце концов, согласился, что его целенаправленно готовили к поступлению в Гриффиндор и контролировали круг его общения, и что встреча с Уизли на вокзале была подстроенной. Поттер даже догадался, что постановщик/комбинатор и А.П.В.Б.Дамблдор — одно и то же лицо, и, оказывается, и раньше замечал за директором Хогвартса некоторые грехи, но закрывал на них глаза, дабы не портить уже устоявшийся образ великого светлого мага и просто доброго дедушки.
Мой крестный, Сириус, погиб в схватке с Пожирателями Смерти, — писал Поттер. — В наследство он оставил мне свой дом, довольно жуткий, и сумасшедшего домовика. В комнате Сириуса я нашел письмо от моей мамы. На нем не было даты, но оно было точно написано незадолго до смерти моих родителей. Там упоминалось, что мантия-невидимка, которую ты уже видел, у Дамблдора, мой отец одолжил ему ее. Дамблдор передал мне эту мантию в качестве рождественского подарка на первом курсе, а это значит, что в день смерти моих родителей она все еще была у Дамблдора. Я подумал тогда еще, что Дамблдор мог подстроить это специально, если знал заранее, что Волдеморт убьется о меня и потому допустил, чтобы мои родители погибли. Но мне тогда показалось это чем-то неправильным и невероятным. Да и кровная защита… если бы не моя магия, я мог бы погибнуть еще до Хогвартса от выходок кузена и магии было все равно где срабатывать, дома или нет. И в супермаркете, куда тетя Петунья посылала меня за продуктами, со мной здоровались иногда странно одетые люди… Я не знал тогда еще о существовании волшебников и что я знаменит в магическом мире. И письмо пришло точно мне по адресу, а это значит, что Пожиратели смерти оставшиеся на свободе вроде тех же Малфоев могли легко найти меня, но просто не захотели. Выходит, ты прав Визерхофф, до меня просто никому не было дела. Но Дамблдор… понимаешь, миссис Уизли хотела, чтобы я на каникулах пожил у них. Старшие сыновья у нее уже закончили школу и потому в доме было уже не так тесно как раньше. Но Дамблдор все равно настоял, чтобы я отправился к Дурслям, хотя и он и Уизли знали, что мне там плохо. Ты сказал, что у Дамблдора много титулов. Дамблдор, он главный колдун в Визенгамоте, а Визенгамот осуществляет еще и суд. Значит Дамблдор смог бы устроить повторный суд, чтобы оправдать Сириуса и мы с Роном и Гермионой дали бы показания в защиту Сириуса. Я потом еще узнал, что есть сыворотка правды и омут памяти, значит можно было использовать их. Но Дамблдор ничего не сделал и Сириус продолжил скрываться и я не смог жить у него. А потом Дамблдор приказал Сириусу сидеть в том жутком доме и никуда не выходить, а для Сириуса это была как тюрьма. В том году Дамблдор был не в ладах с тогдашним министром Фаджем, его даже всех титулов лишили, а Дамблдор шутил только, что ему главное, чтобы с карточек от шоколадных лягушек его не убрали. Но ведь если бы Дамблдор поторопился с оправданием Сириуса до того, как его лишили титулов, то Сириусу не пришлось бы скрываться. Потом Сириуса конечно оправдали посмертно, но разве ему от этого стало бы лучше? И я вот не понимаю, почему Дамблдор не спас Сириуса, когда мог спасти? Почему ему нужно, чтобы я непременно жил у Дурслей раньше и дружил только с Уизли?
Вот она, сила пропаганды, Поттер. Ведь на детей с их неокрепшими умами воздействовать проще всего, и твой пример служит прекрасным тому доказательством. Однако ты задаешь правильные вопросы. Что касается Дамблдора, то, вероятно, его действия связаны с пророчеством, о котором ты говорил. Я не знаю, истинное оно или ложное, и веришь ли в него ты сам, но Дамблдор, судя по его действиям, однозначно в него верит и предпринимает шаги, чтобы вырастить подходящего героя. Если обратиться к героическому эпосу, например, вашим легендам о короле Артуре или нашему “Кольцу Нибелунгов”, то можно увидеть, что в обоих случай герой или избранный растет без родителей, в безвестности о своем происхождении. В ходе повествования герой преодолевает трудности, сражается с врагами, занимает положенное ему по праву рождения место, собирает друзей и союзников, но в итоге становится жертвой коварного заговора и предательства.
Ты хочешь сказать, меня потом предадут мои друзья?!
Я не могу знать этого, Поттер, но тебе в любом случае надо быть осторожным. Предательство, оно, знаешь ли, может быть ненамеренным. Человека можно использовать и втемную. Например, кто-нибудь может сказать твоим друзьям, чтобы они привели тебя в определенное место или рассказали что-нибудь о тебе, мотивируя, что это для твоего же блага, и все, ты оказываешься в западне. Почему именно Уизли? Во-первых, они верны Дамблдору. Во-вторых, они смогли бы обеспечить тебе идеологически верное, по мнению Дамблдора, воспитание, иначе вряд ли бы он разрешал тебе часть лета проводить с ними. В-третьих, через Уизли осуществляется твоя привязка к магическому миру: ты получаешь лучшего друга, семью, о которой давно мечтал и, наконец, невесту. Да, я имею в виду именно Джинни Уизли. Дочь верных сторонников, на год младше тебя, и сестра лучшего друга — едва ли не идеальная кандидатура. Уизли же получают немало преимуществ от дружбы с тобой — начиная поднятия собственной самооценки и заканчивая доступом к твоему сейфу в будущем, уже на правах твоих родственников. Посмотри на твоих так называемых друзей, как они себя ведут: бахвалятся и думают, что им все сойдет с рук только потому, что они друзья самого Гарри Поттера. Твоя девушка даже не подумала раскаяться в своем поступке, как будто так и должно быть. Твой лучший друг осыпает оскорблениями всех, кто ему просто не нравится, не только Малфоя, ленится, не желая ничего достигать самостоятельно, и тянет тебя за собой. Их мать присылает в школу вопиллер, который поливает грязью тебя, твоего друга и Грейнджер на глазах у всей школы. При этом Уизли продолжают оставаться на хорошем счету у Дамблдора: он выставил главной преступницей Ромильду Вейн и, с твоих же слов, интерпретировал все так, будто Грейнджер виновата сильно, а твоя Джин-Джин — совсем чуть-чуть. Так, доброе дело хотела сделать, да промахнулась. И, опять же, ты сам сказал, что Дамблдлор не объяснил ничего миссис Уизли, позволив и дальше поливать Грейнджер грязью. И я не удивлюсь, если отец Уизли также получает какие-нибудь поблажки от Дамблдора, пусть и неочевидные — за свою верность идеям.
Я совсем запутался. — Пауза. — Ты говоришь так, что оно действительно могло быть, но все равно это как-то странно… Понимаешь, в самом начале Рон действительно был мне хорошим другом. Но потом он… не знаю, как это назвать.
Испортился?
Не знаю, не уверен, что именно так. И с Джинни похожая история. Но все вылезло почему-то именно в ваш приезд.
Добро пожаловать во взрослую жизнь, Поттер. Ты не можешь оставаться все время ребенком, попавшим в сказку. А в реальной жизни нет только героев и только злодеев, и каждый, вне зависимости от того, какой ярлык себе вешает, преследует свои собственные цели. А мы просто разбалансировали сложившуюся обстановку тем, что, как минимум, не соответствуем устоявшимся стереотипам. Они ломаются при столкновении с нами, вызывая дисбаланс уже у вас в сознании. Ведь именно поэтому ты обратился в итоге за помощью ко мне, а не к кому-нибудь из своих “друзей” или директору.
Да наверное… И что же мне делать теперь?
Если ты спрашиваешь моего совета, то я бы в первую очередь посоветовал тебе ознакомиться с родовым кодексом Поттеров и учиться жить в соответствии с ним, но не позволять другим тобой манипулировать и проживать твою жизнь за тебя. Начинай постепенно выходить из-под контроля Дамблдора — еще неизвестно, какой уготован финал для тебя в поставленном им спектакле. Если ты сможешь принять родовое наследие Поттеров и титул Главы Рода, Дамблдору будет уже не так просто воздействовать на тебя. И не торопись жениться на Джин-Джин, иначе это может плохо кончиться для рода Поттеров.
Но ты говорил, что кодекс может находиться или в мэноре, или в Гринготтсе. Как я смогу его изучить?
Сходи в Гринготтс и попроси у гоблинов копию.
Но нам же нельзя покидать школу в течение семестра!
Поттер, ты уже совершеннолетний и сам за себя несешь ответственность. Ваш “Гринготтс” работает вроде бы по субботам, вот и сходи в ближайшую субботу, чтобы не отпрашиваться с уроков — темнеет сейчас рано. Все равно вы в Хогсмид пойдете. Заодно проведаешь могилу родителей, почтишь их память.
Откуда ты знаешь? Впрочем не важно, наверное прочитал где-нибудь, как Гермиона. Но я все равно не могу в субботу, у нас тренировка.
Значит, перенесешь тренировку. Ты не обязан подстраиваться под всех. И еще: ты должен пойти в “Гринготтс” один, без своих “друзей”. Даже если тебе удастся уговорить гоблинов, что ты всецело доверяешь пришедшим с тобой людям, твои действия, а именно то, что ты неожиданно решил заинтересоваться делами рода и изучить кодекс Поттеров, могут привлечь ненужное внимание. Все-таки человек, которому есть, что терять, у которого долг перед родом — гораздо менее привлекательная кандидатура для роли героя, чем недалекий и беспечный паренек, не думающий о будущем.
Ты хочешь сказать, что Дамблдор может что-то сделать мне, если я приму этот титул главы рода?
Я не знаю. Но я не исключаю, что он может попытаться помешать тебе это сделать.
Дата: Пятница, 06.12.2013, 06:48 | Сообщение # 296
Четверокурсник
Статус: Offline
Группа: Всезнайка
На сайте с: 25.02.2011
Сообщений:400
Глава 42. Операция “X”
Предупреждение: при написании главы использованы отрывки из ГП и ДС, главы 16 “Годрикова Лощина”, 17 “Секрет Батильды”, 18 “Правда и ложь Альбуса Дамблдора”, 21 “Сказка о трех братьях” и 28 “Потерянное зеркало”.
Гарри Поттер медленно крался по проходу, соединяющему Дракучую иву и Визжащую хижину. Хотя он по-прежнему был ниже большинства своих однокурсников, он, тем не менее, успел немало подрасти с третьего курса, и потому перемещение по узкому туннелю с низким потолком доставляло ему немало неудобств. В Хогсмиде он должен был встретиться с Лотаром Визерзоффом. Конечно, изначально они планировали, что Гарри пойдет в банк один, но, как оказалось, просто так гоблины сами рассказывать ничего не будут, им надо еще правильные вопросы задать. Визерхофф писал подробные инструкции, что и как следует спрашивать у серокожих созданий, но Поттер лишь тонул в море новой информации, без конца повторяя “зачем?” и “почему” и, в конце концов, неожиданно для себя самого попросил немца пойти вместе с ним. Немец поначалу колебался, но затем все-таки согласился, выставив, однако, целый ряд условий со своей стороны.
Во-первых, естественно, с Поттером не должно быть никаких его друзей. Во-вторых, начать вылазку следовало сразу после завтрака: осенью темнеет рано, да и вообще, “лучше не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня”. В-третьих, Поттеру следовало взять с собой ряд предметов первой необходимости, как то спортивная метла и мантия-невидимка, а также подготовить удобную и неприметную одежду.
Если с выполнением третьего пункта никаких проблем не возникало: Визерхофф специально заколдовал сумку Гарри так, чтобы в нее могли поместиться и метла, и мантия, и снаружи ничего не было заметно, а одежда… какая есть, такая есть, то первый пункт, как и ожидалось, добавил авантюристам немало проблем. Оба Уизли и Грейнджер липли к Поттеру, как мухи к мясу, понятия личного пространства не существовало для них в принципе, а потому придумать для них убедительный предлог, почему они в очередной раз не могут составить компанию своему другу и парню, представлялось крайне трудным занятием.
В итоге Рону решили вообще ничего не говорить в принципе — чтобы не болтал раньше времени. К тому же, стоило появиться рядом Лаванде, как Рон забывал обо всем на свете, в числе и о лучшем друге, так что оставалось надеяться на то, что за объятьями и поцелуями, а также романтическими посиделками в кафе мадам Паддифут пропажу национального героя магической Британии они обнаружат очень нескоро.
Уизлетте решили сказать, что Поттер собирается ей сделать сюрприз. Для этого Поттер попросил даже у известных Хогвартских модниц Лаванды Браун и Парвати Патил каталог всяких женских безделушек, а девушки, слегка пококетничав в ответ, предупредили, что в Хогсмиде ювелирный “так себе”, и по-настоящему хорошие украшения следует покупать в Косом переулке. Если местную знаменитость хватятся, а это произойдет, рано или поздно, подобный слух будет только на руку — “мол, отправился в Лондон купить подарок для своей пассии”. И Джин-Джин, и Дамблдор, пропагандирующий силу любви, должны поверить в подобное объяснение. Однако в праздничный ужин, посвященный кануну Дня всех святых, директор щедро раздал поблажки всем штрафникам, в том числе и Джинни, наказанной в числе других за нападение на профессора Ройсса.
Естественно, рыжая стерва не могла не воспользоваться свалившейся на нее удачей и сразу же потребовала от Поттера, чтобы тот взял ее с собой, чтобы она “сама выбрала для себя сюрприз”. Вначале Гарри попытался отговориться тем, что “тогда сюрприз перестанет быть сюрпризом”, и вообще, разве он плохие подарки дарил ей раньше? Но Джинни не унималась и в итоге вообще заявила, что если Гарри любит ее, то должен исполнить ее желание — разве это так трудно? — и подставляла Поттеру свои пухлые губки для поцелуя. Гарри послушно целовал свою невесту в ответ, но делал это, скорее, по привычке, не испытывая былого восторга и эйфории, а в душе разливалось тем временем смутное и склизкое чувство… Нечто подобное Джинни говорила раньше Майклу Корнеру и Дину Томасу и рассталась с обоими без видимых причин.
В результате Визерхофф предложил Поттеру уйти еще до завтрака, когда большинство гриффиндорцев еще спят, а вместо себя положить трансфигурированного из камней дубля. Ради этого парням пришлось встать затемно и отправиться в выручай-комнату, куда они взяли заранее приготовленные камни и одежду. На этот раз комната приняла вид большого зала с высоким потолком и широкими восьмигранными колоннами, смыкающимися под сводами вверху. На колоннах висели факелы, освещающие пространство тусклым голубым пламенем, а в центре было изображено что-то наподобие розы ветров, которую Гарри когда-то давно видел в учебнике по естествознанию. Немец начертил на полу сложную многоугольную фигуру с вписанными в нее кругами, изобразил руны в нужных местах, сверяясь периодически с направлениями лучей розы ветров. Затем призвал старый и весьма потрепанный на вид фолиант и принялся объяснять своему компаньону последовательность действий.
Вначале сам Визерхофф активирует гептаграмму (так называлась эта сложная фигура), а Гарри положит в ее центр камни, не наступая при этом внутрь начертания, и польет их своей кровью и воспоминаниями, предварительно помещёнными в сосуд. После этого Визерхофф прочитывает необходимые заклинания (для этого он призвал книгу, что не знал ритуал наизусть), и они получают голема — точную копию знаменитого Гарри Поттера вплоть до шрама на лбу. Собственным разумом и волей, а также магией голем не обладает (для этого нужны воспоминания), но в течение некоторого времени вполне способен имитировать наиболее простые действия нужного человека, как то сон, поглощение пищи, отклик на имя или несложные фразы наподобие “Привет. Как дела?”, “У меня все хорошо”, “Сегодня хорошая погода”, а, находясь в толпе, испытывает стадное чувство. Естественно, голем не может колдовать, варить зелья или виртуозно летать на метле — только имитирует все это — поэтому теоретически подлог легко обнаружить. Уничтожить его достаточно легко — с помощью “Evanesce”, вложив в заклинание больше силы, или модифицированного “Finite” — тогда от голема останутся только камни, из которых он был создан.
Как снова просветил немец, для создания полноценной копии личности требуется намного более сложный ритуал и длительный период подготовки, на что у них нет ни времени, ни средств, а сам ритуал… не очень светлый. Гарри понятливо кивнул в ответ — он сомневался, что описание такого, “упрощенного” ритуала можно найти в общедоступной секции хогвартской библиотеки или среди тех книг, что продаются во “Флориш и Блоттс”. Голем, уже одетый в его джинсы и свитер, тем временем глупо улыбался, уже успел достать своих создателей тем, что без конца спрашивал, как они поживают, а также вещал, что у него все отлично. Если Рона и Гермиону такое поведение еще с натяжкой могло бы устроить (первый сам тупой, а вторая считает тупыми всех вокруг себя), то Джинни требовалось нечто большее — пришлось изобразить иллюзию самой рыжей ведьмы, а также того, что надо с ней делать. Также было бы нехорошо, если бы псевдо-Гарри оскорбил своей фамильярностью кого-нибудь из учителей или директора — пришлось показать картинки с изображениями оных и сказать, что смотреть на этих людей стоит снизу вверх, потому что у них есть власть, а затем быстро опускать глаза и говорить “Да, сэр”, “Спасибо, мэм”, “Хорошо, профессор”, а также слушать и делать все, что они говорят.
Голем кивал, как китайский болванчик, от которого мало отличался умом и сообразительностью, и тараторил, как попугай, так что, в конце концов, ему приказали заткнуться и под руки привели в общежитие Гриффиндора, где уложили в кровать Поттера. Уже светало, так что Гарри получил команду выдвигаться — рано утром никто из учителей коридоры не патрулирует, да и встретить двух Гарри Поттеров сразу — зрелище не для слабонервных. Визерхофф же снова лег спать, выпив напоследок какое-то зелье. Поттера на мгновение кольнула зависть — сегодня ночью он так и не выспался, а царивший в спальне полумрак так и навевал дремоту — но вот, замычал у себя в кровати Невилл, и герой понял, что дальше мешкать нельзя.
Как и предсказывал Лотар, по пути ему действительно никто не встретился. Гарри без приключений добрался до Дракучей ивы (только ноги по утренней росе замочил), открыл с помощью лежавшей неподалеку палки проход и прыгнул вниз, почувствовав, как сомкнулись мощные корни над его головой. Поначалу они предполагали использовать лаз под статуей горбатой ведьмы на третьем этаже, ведущий в подвал “Сладкого королевства”, вернее, Гарри предполагал — все-таки идти до него ближе, и ход там шире — но Визерхофф резко осудил эту затею. Днем в кондитерской будет не протолкнуться из-за многочисленных студентов, среди которых запросто могут оказаться “друзья” Поттера, лучше других осведомленные о таинственной мантии невидимке, а рано утром лавка сладостей будет еще закрыта. Можно, конечно, и “Alohomora” попробовать, но кто знает, не повесили ли хозяева на дверь каких-нибудь дополнительных чар, да и чуткий слух способен уловить топот ног и движений двери.
Наконец-то проход расширился, и парень смог разогнуться в полный рост. Потянулся, размял мышцы и пустился вперед быстрым шагом. В Визжащей хижине было все так же грязно и пыльно, как три с лишним года назад, когда он впервые встретил здесь Сириуса… Гарри смахнул так и не успевшую появиться слезу — сейчас не следует предаваться унынию, когда впереди так много дел. Да и вряд ли бы Сириус там, наверху — а Гарри не сомневался, что его крестный непременно окажется в раю, или что там вместо него у волшебников — одобрил бы, если бы его крестник сидел, сложа руки, и горевал о прошлом вместо того, чтобы бороться и действовать. Поразмыслив еще немного, Поттер пришел к выводу о том, что есть и вина Дамблдора в том, что Сириус погиб. Ведь если бы Дамблдор устроил повторный суд над Сириусом, где доказали бы его невиновность, и не заставлял бы его безвылазно сидеть в доме на Гриммо, как в тюрьме, то, вероятно, Сириус вел бы себя осторожнее и не ринулся бы так сразу в схватку только ради глотка свободы. Зато после смерти Сириуса быстро оправдали и наградили Орденом Мерлина. Посмертно. Получается, Сириус живой и на свободе не нужен был никому из взрослых волшебников, в том числе и Дамблдору.
Пожалуй, Мальчик-который-выжил мог бы и дальше предаваться столь неоптимистичным мыслям, однако желудок в очередной раз потребовал приема пищи — последнее не было удивительным с учетом того, что его хозяин встал сегодня не свет — не заря. Гарри достал из сумки заранее припасенные бутерброды и холодный чай — этим снова озаботился Визерхофф, решив, что “тот сумасшедший домовик должен сгодиться на что-то полезное, так что пусть приготовит хозяину завтрак”. Добби тогда притащил еще в спальню поднос с овсянкой, яичницей с беконом и тыквенным соком, однако немец быстро забраковал сии блюда как непрактичные, после чего картинно возмутился, как это можно на протяжении стольких лет питаться одной и той же пищей. Конечно, Лотар же не жил у Дурслей, где максимум, что могло достаться нелюбимому племяннику-уроду, это пустой бульон и корочка хлеба или вчерашние объедки (это если дядя Вернон и Дадли еще что-то оставляли после себя), а школьный обед моментально отбирали Дадли и его банда. Впрочем, на свой новый завтрак Гарри не жаловался — бутерброды из мягкого белого хлеба, начиненного бужениной, салатом и майонезом просто супер, а холодный травяной чай приятно освежал и бодрил. Наколдовал “Tempus” — полдевятого, Визерхофф наверняка сейчас тоже завтракает, а это значит, вряд ли доберется сюда раньше, чем через час, а то и полтора. Пока поест по-аристократически, не спеша, пока с друзьями сговорится, пока дойдет до деревни неспешный прогулочным шагом — это он, Гарри, торопился, чтобы быстрее убраться из замка — пока погуляет по Хогсмиду для отвода глаз… Интересно, а что же делает сейчас тот голем?
Поразмыслив еще немного, Поттер пришел к выводу, что добрался до Визжащей хижины он не так-то уж быстро. Это в прошлый раз они гнались за большой черной собакой, на поверку оказавшейся Сириусом, чтобы, как они думали, спасти Рона, совершенно не замечая времени. Да и все были тогда меньше ростом, так что двигаться по туннелю, во всяком случае, начальному его участку, было значительно проще. Сейчас же… Гарри показалось, что он убил целый час, может быть меньше, но все равно много.
Не зная, чем себя занять (не будет же Визерхофф за него все его проблемы решать), парень решил попрактиковаться в заклинаниях, что они изучали недавно на уроках. Щиты и атакующие чары выходили у него без проблем, несмотря на то, что первые нередко требовали изображение довольно сложного контура — видимо, к боевой магии у него и правда, талант, и потому точность движений не так уж важна. Трансфигурация… Гарри не знал, на чем в Визжащей хижине можно попробовать Чары созидания, тем более что они требовали дополнительных нумерологических расчетов, зато с Чарами восстановления вполне можно поэкспериментировать…
Как ни странно, но когда рядом не было вечно хмурой, смотрящей коршуном МакГонагалл, постоянно тыкающего в бок и рассказывающего что-то смешное Рона, без конца дающей советы, как правильно сделать, Гермионы или кокетливой Джинни, моментально привлекающей к себе все внимание, сосредоточиться оказалось гораздо проще… Гарри открыл глаза, и перед ним стояла великолепная кровать с балдахином на четырех столбиках, точно такая же, как в их Гриффиндорской башне — вместо той неопределенно-серой рухляди, что была здесь раньше. Не веря своим глазам, мальчик провел рукой по резной деревянной спинке, изящным столбикам, к которым были привязаны драпированные темно-красные занавеси, такого же цвета бархатному плюшевому покрывалу — отовсюду слетали и гасли маленькие искорки, крупицы магии. “Reparo” так не сделаешь. Надавил на кровать — чуть-чуть прогинается, но быстро выпрямляется, стоит только убрать руку. Гарри присел — вначале на краешек, осторожно — а затем плюхнулся, насколько хватило росту — выдержала. И лишь запоздало вспомнил, что так и не почистил свою одежду после того, как посидел на пыльном подобии стула внизу.
Подобный успех воодушевил Мальчика-который-выжил, несмотря на то, что он чувствовал заметный упадок сил. Где-то на задворках сознания всплыло предупреждение МакГонагалл о том, что Чары восстановления — очень затратные, да и на уроках они никогда не работали с такими большими объектами, обходясь обычно пергаментами, на которых надо было восстановить стертый текст или картинку. Тем не менее, усталость взяла свое, и юноша задремал, выделяясь серым пятном (а какого еще цвета могут быть старые обноски Дадли?) посреди темно-красного покрывала. Гарри не знал, сколько времени он так проспал, но проснулся оттого, что кто-то немилосердно тряс его за плечо. В полумраке комнаты было трудно разглядеть нависшее над ним лицо, было только понятно, что этот человек имеет широкие плечи. Видимо, узрев, наконец, что “пациент жив” и даже соизволил продрать глаза, нежданный гость громко сказал что-то в сторону на другом языке и получил отзыв на нем же.
- Уизерхоф?! — наконец-то дошло Поттера.
- Уже пять минут бужу тебя, — раздраженно ответил немец. — Ты много сил вложил в эту кровать, — добавил он, окинув оценивающим взглядом вышеназванный предмет интерьера.
- Я… э… тренировался, — попытался оправдаться Поттер. — А с кем ты говорил?
- С моими друзьями. И им я могу доверять, в отличие от твоих друзей.
Гарри проглотил застрявший в горле ком: Визерхофф не стеснялся в выражениях, когда говорил о тех людях, которых не уважал.
- Возьми, — сказал Лотар и передал собеседнику извлеченный из кармана небольшой темный сверток размером с теннисный мяч. — Разверни.
Поттер послушно выполнил указания и теперь держал в руках широкий темный плащ с капюшоном.
- Ты сам говорил неоднократно, что ты весьма известная у вас в стране личность, — взгляд Лотара скользнул по знаменитому шраму в виде молнии, — а потому тебе надо озаботиться хорошим прикрытием. К сожалению, я не силен в косметических чарах…
- Э… а как вел себя мой дублер? — поинтересовался Гарри, накидывая поверх старой маггловской куртки длинную тяжелую мантию — в такую даже Дадли смог бы завернуться. — Э… кажется, она слишком большая…
Визерхофф совершил несколько пассов палочкой, и мантия заметно собралась на спине и в плечах и немного укоротилась.
- Элиза, конечно, смогла бы сделать это лучше — все-таки, бытовая магия — это больше для женщин — но я не хочу втягивать ее в это… сомнительное предприятие, — пояснил немец, подобрав-таки нужные слова. — Что касается голема… пока ничего ужасного… сходил на завтрак, где снова тараторил, как попугай, что вполне устраивало Уизли, но не устраивало Грейнджер — она его в итоге заткнула. Пока шли в Хогсмид, вместе с Уизли распевал какую-то глупую песню, но затем мы разделились, и я его больше не видел.
- Ох и достанется мне от Гермионы…
- Скажешь, что съел какую-нибудь гадость от Уизли и Уизли — никто не удивится. И вообще, Поттер, не мне тебя учить врать. Нам уже пора. Дай руку.
- Я умею аппарировать, — обиженно произнес Гарри.
Он научился с третьей попытки, несмотря на то, что являлся одним из самых младших учеников в группе, и, в отличие от Рона, сдал экзамен на аппарацию с первого раза. Рона же попросту расщепило, причем так сильно, что он еще неделю пролежал в Мунго, и повторный тест ему разрешили сдать незадолго до первого сентября, и лишь тогда другу улыбнулась удача.
- Это замечательно, Поттер, — язвительно ответил Визерхофф, — однако я не хочу искать тебя днем с огнем по всему Косому переулку.
Гарри скривился, но руку, тем не менее, дал — по большей части из любопытства, куда же захочет аппарировать немец. Еще секунда, и пространство завертелось множеством ярких красок, а сам юноша почувствовал, как его протягивают через очень узкий шланг.
Мгновение, и они стоят уже в узком проходе между двумя домами. Гарри в этом месте никогда не был, зато Лотар чувствовал себя вполне уверенно и уже вел компаньона к видневшемуся вдали просвету. Как снова объяснил немец, вышла бы очень неудобная ситуация, если бы они случайно аппарировали кому-нибудь на голову. А потому даже волшебникам для данного способа перемещения следует выбирать такие места, где вероятность встретить других людей будет минимальна. И да, они-таки находятся в магическом квартале Лондона — ведь не все волшебники живут в “норах” или мэнорах или владеют аппарацией, чтобы каждый день скакать на работу и обратно через тридевять земель. А непосредственно Косой Переулок является лишь главным торгово-экономическим центром магической Британии и второй визитной карточкой после Хогвартса.
Яркий свет больно ударил по глазам — погода была прохладная, но солнечная — и Гарри пришлось уткнуться взглядом в землю, чтобы привыкнуть. Лотар сделал приглашающий жест рукой, и Поттер пошел следом. Только теперь он заметил, что на его однокласснике надета такая же длинная мантия с глубоким капюшоном, только темно-коричневого цвета. Как объяснил немец, он хоть и не является знаменитым мальчиком-со-шрамом, но рыжие волосы делают его весьма приметной фигурой. А лишние слухи ему не нужны. Совсем. И Поттеру тоже. А то что он будет делать, когда кто-нибудь спросит, а не он ли был с Уизли в “Гринготтсе” утром первого ноября? Заодно Визерхофф кинул на обоих невербальное беспалочковое заклинание для отвода глаз — пусть под капюшонами лиц не видно, но лишний раз привлекать внимание к своим персонам не стоит.
В банке юноши подошли к одному из свободных гоблинов.
- Э… я пришел узнать… о финансовом состоянии дел рода Поттеров, — запинаясь, проговорил Гарри, получивший чувствительный тычок под ребра, и в довершение образа приподнял капюшон, чтобы гоблин смог увидеть знаменитый шрам в виде молнии.
Сидевший за конторой гоблин примерно с минуту разглядывал клиента, после чего бросил короткое “Ждите” и куда-то исчез. Лотару в это время пришлось рассказать, что, скорее всего, наследнику рода Поттеров предстоит пройти процедуру идентификации, которая обычно делается на крови. Если в детский сейф может официально залезть едва ли не любой желающий, имеющий при себе ключ или соответствующий документ, то к родовым ресурсам и документам гоблины имеют право допустить лишь членов этого самого рода, и представиться кем-то здесь будет совершенно недостаточно. Во всяком случае, в первый раз.
Вскоре гоблины вернулись и попросили “мистера Поттера” пройти с ними, а “сопровождающего господина — подождать в вестибюле, если у него нет, конечно, никаких больше важных дел”. Гарри не боялся, нет — за свою недолгую жизнь ужасов он насмотрелся достаточно, но что-то подсказывало ему, что гоблинам не стоит полностью доверять. Да и без Лотара он вряд ли разберется со всеми этими отчетностями, которые вывалят на него серокожие. А Лотара гоблины не звали. Последний, заметив, что Поттер волнуется и боится возразить гоблинам — годы безропотного подчинения не проходят даром — решил взять дело в свои руки.
- Я уверен, что процедура идентификации пройдет успешно, — заявил немец. — Меня зовут Лотар Визерхофф, и я являюсь доверенным лицом мистера Поттера касательно введения его в дела рода, — и кинул тяжелый, намекающий взгляд в адрес юноши, которого уже успели окружить служители банка.
- Д-да, он со мной, — неуверенно проговорил Поттер, сам не верящий своим словам. — Й-я сам попросил его помочь мне. Я доверяю ему.
- Как знаете, мистер Поттер, — произнес один из гоблинов с таким хищным оскалом, словно подозревал Визерхоффа в кровавых жертвоприношениях с участием невинных мальчиков. — Идемте, господа.
Гриффиндорцы прошли через высокий, но узкий каменный коридор с темными стенами, по которым были развешаны факелы, затем еще через один, пока не оказались у массивных дверей из какой-то причудливой породы дерева. Сложный резной узор на них был будто бы выжжен, что придавало величественности и заставляло затаить дыхание в ожидании будущего, которое ждало молодых людей в следующей комнате. Возглавлявший процессию гоблин сказал что-то на своем языке стоявшим у дверей стражникам, облаченных доспехи, на которых был вытравлен герб “Гринготтса” — те стукнули длинными (во всяком случае, по сравнению с самими гоблинами) острыми алебардами о пол, и двери открылись.
Юноши оказались в не очень большой, но просторной восьмиугольной комнате, стены которой также были отделаны отполированным черным камнем — как показалось Лотару, обсидианом. Прямо напротив них между двумя массивными колоннами, будто бы составленными из кусков породы, висел выполненный по всем правилам, эмалью по металлу, герб “Гринготтса”, отражавший холодные блики пламени. Диагональные стены были украшены врезанными в них небольшими каменными эркерами, служившими, судя по всему, хранилищами для книг и ритуальных предметов. Направо и налево, заключенные в стрельчатые арки, вели двери пониже, также окруженные колоннами. Все восемь колонн смыкались вместе под куполообразным потолком, в центре которого помещалось что-то наподобие розы ветров, расписанной позолотой. Ближе к гербу помещался массивный прямоугольный стол, тоже из камня, за которым располагалось три стула. Взявшийся за них гоблин занял более высокий, тронообразный стул, украшенный позолотой, указав гостям на небольшие, пусть и искусно выполненные скамеечки, расположенные спиной ко входу. Таким образом, на обозрении у гоблина была практически вся комната, в то время как гостям доставалась весьма уязвимая позиция, особенно если бы на них захотели напасть с трех сторон сразу.
- Итак, мистер Поттер, — произнес старший гоблин, за спиной которого, словно изваяние, застыл младший, — как упомянул сопровождающий вас господин Визерхофф, вам необходимо пройти процедуру идентификации. Эта процедура причинит вам минимум неудобств, и вам нечего бояться, если вы, мистер Поттер… действительно мистер Поттер.
Гоблин вновь изобразил хищный оскал, после чего, не поворачиваясь, подал знак другому. Тот послушно подошел к одному из настенных эркеров и извлек оттуда покрытую рунами тонкую каменную плиту, изогнутый серповидный нож и неглубокую чашу.
- Нацедите крови вот досюда, — старший гоблин указал на тонкий золотистый обод внутри черной каменной чаши и дал Поттеру нож.
Гарри порезал себе ладонь, запоздало вспомнив, что из той же руки Хвост брал кровь для возрождения Волдеморта. Ощущения были… не из приятных. Как и в тот раз, кровь не переставала течь до тех пор, пока сосуд не заполнился до нужной отметки — и лишь тогда рана зарубцевалась сама собой. Накатила сонливость… Это на кладбище он стал свидетелем возрождения Волдеморта, а затем был вынужден сражаться не на жизнь, а на смерть, а сейчас… какая-то формальная процедура у гоблинов.
Старший гоблин тем временем медленно выливал сцеженную кровь на плиту, шепча таинственные заклинания на гобледуке, и всюду расходились тонкие красные линии, пока не нарисовался классический английский щит с изображенным на нем оленем, который упирался задними ногами в какой-то предмет наподобие котла. Сверху на щите помещался шлем с развевающимися вокруг лентами-наметами, по бокам — грифоны, снизу был написан девиз, который юноша так и не разобрал.
- Что ж, мистер Поттер… вы действительно Генри Джеймс Поттер, — гоблин, видимо, попытался улыбнуться дружелюбно, но у него снова вышел оскал. — Меня зовут Стийнгхайр, я являюсь поверенным рода Поттеров.
Но вместо того, чтобы обрадоваться или начать задавать вопросы о наследстве, мальчишка лишь удивленно открыл рот и распахнул большие зеленые глаза.
- Но меня зовут Гарри… сэр! Гарри Поттер.
- Среди людей вы можете зваться, как угодно, мистер Поттер, но в книге рода будет записано лишь то из ваших имен, которое дозволено кодексом рода, — зло прошипел поверенный, спотыкаясь на каждом звуке: до Слизеринского ужаса подземелий ему было, как пешком до Луны.
- Каждый родовой кодекс содержит список имен желательных и нежелательных для наследников, — пояснил Визерхофф, — всегда полных. Ты можешь зваться “Гарри” для людей, подписываться в документах, но это всего лишь народная форма от “Heinrich” — именно так ты будешь внутри родового кодекса.
- Мистер Вийтерхоф говорит правильные вещи, — назидательным тоном произнес Стийнгхайр, после чего сделал еще один жест рукой — младший гоблин убрал предметы для ритуала идентификации и принес несколько толстых книг вместе с парой красивых резных шкатулок, украшенных драгоценными камнями и ковкой. — К настоящему моменту вы являетесь единственным наследником рода Поттеров, а также heres inferior (1) рода Блэков. Вы знаете, что это такое, мистер Поттер?
- Нет, сэр, — мальчик отрицательно покачал головой.
- Это наследник, назначенный членом рода, не имеющего статуса главы или наследника рода… имеющего право распоряжаться выделенным или майоратным имуществом, но не имеющего доступ к ресурсам рода и не имеющего права распоряжаться магическим наследием рода. Для того, чтобы heres inferior был признан магией указанного рода как глава этого рода, он должен принести клятвы рода и соблюсти кодекс рода, а также вернуть долги, оставленные предшественником, который назначил его наследником, — наконец, выговорил немец, словно твердил давно заученный текст. — Я прав, господин Штейнгер? — по интонации Визерхоффа и его уверенному выражению лица было видно, что он ничуть не сомневается в своем ответе.
- Абсолютно верно, мистер Вийтерхоф… — Гарри снова хлопнул глазами, не понимая, для чего Лотар и этот поверенный гоблин коверкают имена друг друга, не говоря уже о том, что до него не дошло и половины сказанного одноклассником. — Поскольку уже вы достигли совершеннолетия, мистер Поттер, вы имеете право претендовать на полное наследство родов Поттер и Блэк, — обратился на этот раз Стийнгхайр к своему непосредственному клиенту. — Чтобы магия рода признала вас достойным главой рода, вы должны надеть это кольцо… — гоблин достал из светлой шкатулки, выполненной из красного дерева, тяжелый золотой перстень, на котором красовался уменьшенный герб-печатка, украшенный золотом и рубинами.
Гриффиндорец послушно надел перстень на средний палец правой руки как наиболее толстый, но тот все равно болтался и, в конце концов, свалился на стол.
- Магия рода Поттеров не признала вас достойным главой рода Поттеров, — вынес свой “вердикт” старший гоблин; было не похоже, чтобы это оказалось для него новостью, равно как и для Визерхоффа. — Проводить проверку для рода Блэков теперь бессмысленно, — прислужник унес шкатулки. — Не могущий управлять своим собственным родом, не сможет возродить и чужой, — назидательно добавил поверенный.
- К сожалению, до недавнего времени мистеру Поттеру никто не рассказывал о том, какие обязанности он вообще имеет перед своим родом, — уклончиво пояснил Лотар. — В связи с этим мистеру Поттеру необходимо получить копию кодекса рода Поттеров, чтобы изучить ее и достойно подготовиться для принятия своего наследия; завещания родителей, а также деда мистера Поттера по отцовской линии для ознакомления с дополнительными условиями наследования; состояние и движения по счетам и активам семьи Поттер за последние… шестнадцать, нет! — немец снова задумался. — С момента совершеннолетия ныне покойного Джеймса Поттера, да, — кивнул. — А также состояние наличной недвижимости, имеющейся на данный момент у семьи Поттер…
Мальчик-со-шрамом устало вздохнул и с обреченным взглядом уставился в потолок. Вот и сходил в банк… Теперь этот Уизерхоф вцепится в него клещами похлеще Гермионы. И когда они только успевать все будут, без маховика времени-то? И вообще, похоже, они с гоблином отлично спелись — сам он (Гарри) уж точно не додумался бы такое сказать. Ладно, кодекс, ладно, завещание — но зачем еще дедово требовать? И что это за активы непонятные? И зачем такой большой промежуток времени? Ну лежат эти деньги в сейфе — и лежат. Подумаешь, немного потратили. Когда он с Хагридом впервые побывал в своем, как выяснилось теперь, детском сейфе, там была целая куча золота, а все остальные годы он тщательно экономил, так что что с этим золотом могло случиться?
Между Визерхоффом и Стийнгхайром тем временем возникло явное взаимонепонимание.
- Мы посылали мистеру Поттеру выписки о состоянии еще счетов каждый год, — с важным видом ответил гоблин, после чего с хищным оскалом уставился на притихшего Гарри.
- Й-я не получал их, сэр, — робко ответил мальчик. — Письмо из Хогвартса в одиннадцать лет — первое, которое я получил из магического мира.
- Вы хотите обвинить наш банк в неисполнении своих обязанностей?! — холодно-враждебным тоном ответил Стийнгхайр, привстав со своего троноподобного стула; глаза его блеснули жаждой мести.
- Мистер Поттер имеет в виду, что его магический опекун не показывал ему отчетность по причине неисполнения своих опекунских обязанностей… — процедил сквозь зубы побледневший Визерхофф, в то время как сидевший рядом Поттер согласно закивал.
Прав был Карл, говоря, что произнесение длинных помогает сдержать свой гнев…
- Вы ведь посылали выписки счетом магическому опекуну мистера Поттера? Не так ли, господин Штейнгер?
- Вы правы, мистер Вийтерхофф. В соответствии с действующим законодательством мы действительно отсылали выписки магическому опекуну мистера Поттера, — деловито отступил гоблин, всем своим видом показывая, что свою обязанность, как поверенный рода Поттеров, он выполнил, а отношения людей его не касаются.
- Сэр, а вы знаете, кто мой магический опекун? — набравшись смелости, спросил Гарри.
- Разве вы не знаете, мистер Поттер? Это директор школы чародейства и волшебства Хогвартс, верховный чародей Витенагемота Альбус Персифаль Вульфрик Брайан Дамблдор.
- О-о… — только и смог выдавить из себя Гарри.
1) (лат.) младший, низший наследник.
Сообщение отредактировал triphenylphosphine - Пятница, 06.12.2013, 07:09
Дата: Пятница, 06.12.2013, 06:51 | Сообщение # 297
Четверокурсник
Статус: Offline
Группа: Всезнайка
На сайте с: 25.02.2011
Сообщений:400
Лотар говорил, конечно, что у него должен быть опекун в магическом мире, но чтобы Дамблдор… Ведь Дамблдор, получается, действительно все знал тогда — хотя бы потому, что прямо напротив Дурслей жила миссис Фигг, которая, оказывается, состояла в Ордене Феникса — но ничего не сделал, чтобы помочь ему. И получается, Лотар прав, и все было подстроено — и его жизнь у Дурслей, и чудесное появление Хагрида, и дружба с Роном и вообще всеми Уизли, и поступление в Гриффиндор… Но зачем?
- Очевидно, завещания своих покойных родителей, мистера Джеймса Карлуса Поттера и миссис Лили Поттер, в девичестве Эванс, вы, мистер Поттер, также не видели?
- Нет, сэр, — Гарри отрицательно покачал головой.
- К сожалению, я не могу предъявить их вам, поскольку их засекретил верховый чародей Витенагемота, и “Гринготтс” не имеет своей копии, — нейтральным тоном проговорил Стийнгхайр. — Тем не менее, у нас есть копия завещания покойного Карлуса Поттера, скончавшегося 29 ноября 1977 года… — гоблин раскрыл лежавший перед ним толстенный фолиант и, перевернув несколько огромных, пожелтевших от времени страниц, извлек из кармана, прикреплённого к одной из них, свиток пергамента, перевязанного темно-красной атласной лентой с сургучной печатью.
- Мы возьмем его для изучения, а также копию родового кодекса Поттеров, — не терпящим возражений тоном заявил Визерхофф.
Стийнгхайр подал знак своему помощнику, и тот положил перед посетителями увесистый талмуд в темном кожаном переплете с потемневшими от времени зажимами. Рядом лег свиток с завещанием. Поверенный тем временем открыл другую книгу, не меньших размеров, и, надев на правый глаз старинный монокль, пригляделся и зачитал:
- В настоящее время “детский” сейф мистера Поттера содержит… 21462 галлеона с округлением до целых. Со списком имеющихся артефактов можете ознакомиться… — передал отдельный листок, на который было выписано не так уж много наименований. — Также в период с 1 ноября 1981 года по настоящее время из сейфа было взято… Альбусом Дамблдором — 10000 галлеонов на “финансирование нужд мистера Г.Дж. Поттера” и 2000 галлеонов на уплату услуг миссис Арабеллы Фигг…
- Но, сэр!.. — перебил гоблина Гарри. — Я не получил ничего из этих денег! То, что мне было нужно, я брал сам.
Поверенный метнул гневный взгляд на своего клиента, который осмелился его перебить, в то время как Лотар дернул его за рукав, мол, не мешай и дослушай до конца.
- Продолжайте, пожалуйста, господин Штейнгер, — попросил Визерхофф, кивнув, в то время как Поттер, надувшись, уставился в стол.
- Мистером Гарри Поттером — 760 галлеонов, на личные нужды… — вновь принялся читать гоблин, в то время как вышеназванный молодой человек только грустно вздохнул: из всей этой суммы он в лучшем случае потратил сто — сто пятьдесят галлеонов на покупку школьных принадлежностей в первые три года учебы в Хогвартсе, а все остальное ушло этим летом на покупку духов и кольца для Джинни, а также пары книг для Гермионы. — Миссис Молли Уизли — 210 галлеонов, “на нужды мистера Г.Дж.Поттера”. В период с 1 декабря 1977 года по 31 октября 1981 года мистером Джеймсом Карлусом Поттером было переведено 6524 галлеона на счет А.П.В.Б.Дамблдора. Из артефактов не было изъято ничего, поскольку для их получения необходимо лично явиться в сейф и взять их руками, чего опекун, не являющийся кровным родственником, сделать не может, — с важными видом заявил гоблин.
- Спасибо, господин Штейнгер, — вежливо ответил Визерхофф, слегка ткнув под бок Гарри, чтобы тот поблагодарил своего поверенного. — Кто имеет в настоящий момент доступ к сейфу мистера Поттера, кроме самого мистера Гарри Поттера?
- Директор школы чародейства и волшебства Хогвартс Альбус Дамблдор, миссис Молли Уизли и мисс Джиневра Уизли, — перечислил гоблин, уже не заглядывая в гроссбух.
- Кто имеет право снимать деньги со счета мистера Поттера от имени мистера Поттера, кроме самого мистера Гарри Поттера?
- Директор школы чародейства и волшебства Хогвартс Альбус Дамблдор и миссис Молли Уизли.
- Кто и когда открыл доступ для Молли и Джинни Уизли в сейф мистера Поттера?
- Альбус Дамблдор. Для миссис Молли Уизли доступ открыт 1 августа 1992 года, для мисс Джинни Уизли — 1 июня 1997 года. На тот момент Альбус Дамблдор еще являлся магическим опекуном мистера Поттера.
- Вы можете закрыть доступ в сейф мистера Поттера для Альбуса Дамблдора, Молли Уизли и Джинни Уизли?
- Мы — можем, — ответил Стийнгхер, плотоядно улыбнувшись. — Однако мы не можем сделать этого до тех пор, пока мистер Гарри Поттер не попросит нас об этом лично. По закону, по достижении совершеннолетия, он является единоличным владельцем детского сейфа Поттеров.
- Мистер Джеймс Поттер переводил деньги на счет Дамблдора тоже из детского сейфа Поттеров?
- Да. Мистер Джеймс Поттер не был принят главой рода Поттеров после смерти своего отца 29 ноября 1977 года и до момента своей смерти 31 октября 1981 года не предпринимал больше попыток получить титул главы рода.
- Спасибо, господин Штейнгер, — еще один вежливый кивок. — Поттер! Куда ты смотришь?! Они обчистили твой сейф почти наполовину и обчистят еще, если ты ничего не предпримешь прямо сейчас! Им ничего не будет стоить столкнуть тебя с очередным монстром, а потом присвоить себе все, до чего можно дотянуться!
- Мистер Вийтерхоф, откуда вам известно содержание предварительного завещания Альбуса Дамблдора по финансам Гарри Поттера? — поинтересовался гоблин с хищным оскалом.
- Нетрудно догадаться по тому, какие лица имеют доступ в сейф мистера Поттера и сколько денег они из него уже изъяли, — с чувством собственного превосходства ответил Лотар, сложив руки на груди. — Господин Штейнгер, это завещание… оно официально зарегистрировано?
- Еще нет, мистер Вийтерхоф. Мне лишь поручено хранить его черновик.
- Может ли мистер Поттер его увидеть?
Гоблин вновь покопался в первом, уже отложенном гроссбухе, откуда ранее извлек завещание Карлуса Поттера, и выложил на стол еще один свиток пергамента, перевязанный, но еще не скрепленный печатью.
- Читай!
Гарри поднес пергамент к глазам и подслеповато пощурился — прыгавшие от факелов блики сильно мешали читать. Вроде бы ничего необычного — 50% Хогвартсу, 25% семье Уизли и 25% Министерству магии. Дамблдор был, как всегда, бекорыстен и себе лично не потребовал ничего. Только Гермионе почему-то 0… Попроси Гарри кто-нибудь подписать подобное завещание месяц-другой назад, он бы, не задумываясь, сделал это. Для него являлось чем-то очевидным, что он погибнет, едва окончив Хогвартс, а деньги никогда не имели для него значения, а так хотя бы пойдут на пользу. Но теперь… Гарри не мог просто так стоять и смотреть, как за него решают.
- Закройте доступ, — грустно сказал он, вернув черновик.
- Вложены ли средства мистера Поттера в какие-либо предприятия? — вновь взял инициативу Лотар.
- Да. Семья Поттер имеет 50% акций концерна “Котел и ступка”, 22% в лавке “Сладком Королевстве” и 21% в кафе “Ресторация Фортескью”, по 15% в изданиях “Ведомости Соединенного Королевства” и “Наши традиции”, а также 5% в “Ежедневном пророке” и, наконец, 8% в магазине “Флориш и Блоттс”. Кроме того, до смерти Карлуса Поттера семья Поттер имела места в Попечительском совете Хогвартса и Витенагемоте. Джеймс Поттер, унаследовавшие от своего отца указанные места, отказался от участия в Попечительском Совете и отдал свой голос в Витенагемоте Альбусу Дамблдору.
- Может ли мистер Гарри Поттер вернуть себе голос в Визенгамоте?
- Да, но для этого ему следует принять титул главы Рода, — гоблин зловеще ухмыльнулся.
- Отчисляют ли упомянутые предприятия часть своей прибыли в пользу мистера Поттера в соответствии с указанной долей?
- Нам не поступали подобные запросы, и потому дело требует дополнительной проверки…
- Так проверьте и известите. Кроме того, посылайте сову не на имя Гарри Джеймса Поттера, а на имя Лотара Георга Визерхоффа.
- Мы можем выполнять подобные запросы только по прямому указанию наследника Поттеров.
- Поттер!
Во всяких акциях и дивидендах Гарри не разбирался, и ему было все равно, сколько каждая из компаний задолжала ему за последние двадцать лет — ведь жить есть на что — но Лотар буквально вытребовал у него проверку, аргументировав тем, что половина сейфа итак вычищена, а пополонять его надо, так что пусть это будет хотя бы доход с акций, раз заработать пока не на чем. А заодно подмаслил гоблину, упомянув, что, чем более высокий доход имеют клиенты “Гринготтса”, тем больше золота получает к себе в копилку клан серокожих (последнее слово он, естественно, не стал говорить вслух). Кроме того, в Гарри проснулось желание хоть как-то отомстить “Ежедневному пророку” за те ушаты грязи, что эта желтая газетенка вылила на них с Гермионой в прошлые годы.
- Теперь недвижимость… — Стийнгхайр принялся листать третий том. — На данный момент мистер Гарри Джеймс Поттер имеет три дома. Первый — разрушенный дом ваших родителей в Годриковой Лощине. Туда вы сможете добраться с помощью многоразового порт-ключа. Родовое поместье вблизи Кумбрана, Уэльс — в настоящий момент оно законсервировано, и попасть в него можно, только приняв титул главы рода. И, наконец, городской особняк Блэков по адресу Лондон, площадь Гриммо, 12, завещанный мистером Сириусом Блэком, — и передал еще один лист пергамента с описанием вышеперечисленных домов. — У вас есть еще какие-нибудь вопросы, мистер Поттер, мистер Вийтерхофф?
- Мы благодарим вас за предоставленную информацию, господин Штейнгер, — немец кивнул, слегка наклонив голову. — Мы бы хотели получить порт-ключ до Годриковой Лощины, а также посетить сейф мистера Поттера, чтобы взять некоторые вещи и часть наличности — приблизительно пятьсот галлеонов — и перевести их в фунты стерлингов. И вы бы неплохо облегчили нашу работу, если бы предоставили за удобоваримую плату связанный с сейфом зачарованный кошелек и чековую книжку, за что мы были бы вам очень признательны… И да, о нашем визите сюда никто не должен знать.
Указанные предметы гоблин-прислужник быстро извлек из другого эркера, словно к ним каждый день приходили клиенты с похожими проблемами, и передал Гарри Поттеру. Под чутким руководством Стийнгхайра мальчик вновь порезал себе палец и провел кровью по застежке кошелька — теперь его нельзя было украсть или случайно потерять, если только владелец сам не захочет от него избавиться. Аналогичная процедура была проделана и с чековой книжкой, так что теперь посторонний не смог бы поживиться за счет Поттеров, если бы указанная вещица случайно попала к нему в руки.
А вот у сейфа пришлось задержаться: если с деньгами проблему решили быстро, то в артефактах Гарри Поттер почти ничего не смыслил и потому долго блуждал по своей ячейке со списком, где были отмечены нужные вещи. Лотар не являлся кровным родственником и потому был вынужден ждать снаружи — равно как и гоблин, который должен был проконтролировать, чтобы процедура изъятия прошла без лишних осложнений. В конце концов, Поттер додумался сгребать сразу несколько похожих, на его взгляд, артефактов и относить на проверку Визерхоффу, чтобы тот определил, нужно оно или не нужно. Немец только возвел глаза к потолку — им повезло еще, что хранилище Поттеров не очень большое, и артефактов в нем достаточно мало, иначе мальчишка застрял бы там на целый день.
Выйдя на улицу, оба юноши прищурились из-за яркого дневного света и поспешили вновь накинуть на головы капюшоны. Ощущение, что за ними наблюдают, казалось очень настойчивым, несмотря на наложенные чары для отвода глаз, и Лотар, окинув беглым взглядом толпу на площади перед банком, схватил Поттера за локоть и потащил в один из ближайших проулков. Несмотря на то, что стало намного более людно, чем с утра пораньше, этого не заметить человека было очень сложно: смуглое, уродливое лицо, на котором ярко выделялся флуоресцирующий искусственный взгляд, деревянный протез и взгляд ищейки. Частный сыщик? Только этого им еще не хватало! Ему показалось, или этот подозрительный тип начал двигаться в их сторону? Неужели их обман так быстро разоблачили, и теперь Дамблдор послал за своим золотым мальчиком кого-то из Ордена Жареной Курицы?
Около часа парни петляли по бесчисленным закоулкам магического квартала, пару раз даже выходили к Лютному переулку, где смогли увидеть самое дно магической Британии. Но слежку, если она была, им удалось скинуть. Гарри вначале поинтересовался, а почему это они прячутся, потом удивился: как же, Аластор “Грозный глаз” Грюм — наш, фениксовец. Пришлось поставить мальчишку перед фактом, что любой, состоящий в этой организации, созданной Дамблдором, подчиняется Дамблдору, а потому никому из них доверять нельзя. Гарри некстати вспомнилось, что даже лучшие друзья верили в первую очередь Дамблдору, а не ему, да и соседка Дурслей, миссис Фигг, которую упоминал сегодня тот гоблин с дурацким именем, тоже состояла в Ордене, и потому вынужден был согласиться с товарищем.
Затем Поттер спросил, а зачем им нужны маггловские деньги, в ответ на что Визерзофф окинул его с ног до головы, с сарказмом поинтересовавшись, неужели наследник рода Поттеров так будет и дальше ходить в старых обносках своего кузена, в подражание Уизли, так сказать? Как тут же пояснил Визерхофф, в том, чтобы носить чужие или старые вещи, не было ничего зазорного, однако аристократы идут на это исключительно из бедности, а не из чувства вины перед друзьями-лентяями. И что даже в поношенной и бедной одежде можно сохранить свое лицо, свою суть, а не опускаться до своей временной оболочки. “Ага, знал бы ты о Гонтах. Прям искреннее воплощение чистокровной аристократии!” — с не меньшим сарказмом подумал про себя Гарри, но промолчал. Лотар же тем временем продолжал вещать, что раз Поттеру по средствам нормальная одежда, то пусть и выглядит соответственно. И вообще, так ему проще будет осознать, что не следует уподобляться таким, как Уизли. Мальчик-который-выжил только фыркнул, когда его одноклассник транфигурировал свою мантию в классический мужской плащ, из-под ворота которого проглядывал теперь вязаный бордовый шарф, и снова поинтересовался, почему же нельзя трансфигурировать одежду — так можно и наряды получить на все случаи жизни, и не придется тратиться. Рыжий аристократ возвел глаза к небу, сосчитал до десяти, после чего раздраженно ответил, что для того, чтобы вещь постоянно или, хотя бы, очень долгое время держалась в измененном состоянии, заколдовывающий ее маг должен быть как достаточно сильным, так и иметь прирожденный талант к трансфигурации, чтобы проводить даже сложные преобразования без предварительных расчетов. А таких магов — единицы, да и тратить высокое искусство трансфигурации на подобные потребности в массовом порядке — не комильфо. Теперь пришла очередь Поттера вздыхать и возводить глаза, рассуждая о том, какие же странные понятия у этих чистокровных снобов, а Визерхофф тем временем нахлобучил себе на голову шляпу, делавшую его жутко похожим на детективов из любимых фильмов дяди Вернона, и подал сигнал следовать с ним.
После разговора с поверенным, посещением сейфа и беготни от Грюма парни устали и успели проголодаться, но Лотар сразу же отмел “Дырявый котел” — не потому даже, что не барское это заведение, а чтобы не светиться лишний раз за пределами Хогвартса. И сам выбрал не очень большое, но вполне чистое и уютное кафе на Чаринг-Кросс-Роад. Играла приятная ненавязчивая музыка, негромко переговаривались немногочисленные посетители, в окнах виднелись проезжающие мимо машины и спешащие по своим делам пешеходы. Гарри моментально управился со своей порцией гамбургера, картофеля-фри и кока-колы и теперь с интересом наблюдал за сидевшим напротив одноклассником. Если вначале национального героя магической Британии удивило, что Лотар Визерхофф, чистокровный волшебник, прекрасно ориентируется в маггловском мегаполисе (хотя это был даже не его родной город), то теперь Гарри Поттеру стало интересно, как Лотар Визерхофф ест. Сам-то Гарри еще с детства привык есть быстро: вначале — потому тетя Петунья никогда не давала ему рассиживаться и сразу давал список дел, да и перед школой он должен был убрать со стола и помыть за всеми посуду; а в маггловской школе надо было съесть свою порцию обеда до того, как ее попытается отобрать Дадли с дружками. В Хогвартсе эта привычка нисколько не изменилась, когда гриффиндорцы, проспав, неслись через весь замок на завтрак, сразу после которого, в девять часов, начинались уроки. Тоже самое нередко повторялось и в обед, только на этот раз детей задерживали на уроках. Шумные и суетливые Уизли тоже всегда ели очень быстро — не успевал Гарри доесть одну тарелку густого лукового супа, как заботливая миссис Уизли подливала добавки или ставила рядом какое-нибудь не менее объемное и сытное блюдо, которое “Гарричка непременно должен был съесть”.
Визерхофф же, притом, что ценил свое время, трапезничал совершенно не торопясь, словно это самое время замерло вокруг, а всякие важные дела и уроки могу подождать. Аккуратно разрезал свой стейк, приправленный гарниром в виде нарезанного кольцами картофеля и, непременно, листом салата, наколол вилкой небольшой кусочек и положил к себе в рот, не скрывая, что наслаждается пищей. И никогда не говорит с набитым ртом. Парой движений вытирает губы, словно промакивает их салфеткой — и лишь затем пьет свой странный напиток, апельсиновый сок, смешанный с минералкой. Спина все время прямая, плечи чуть отведены назад, под прямым углом согнуты руки в локтях, а на лице написано такое невозмутимое выражение, разбавленное лишь наслаждением от вкушения пищи, что, можно подумать, этого Уизерхофа, ничто и никто не волнует, и не важно, что о нем думают другие. И одет был… явно дорогой темно-красный свитер поверх белой, выглаженной рубашки — только галстука гриффиндорского нет — идеально отутюженные черные брюки, до блеска начищенные такого же цвета туфли, к которым не прилипло ни одной пылинки — наверняка специальное заклинание наложил заранее. Неудивительно, что официант перед ним так раскланивался — как пить дать, принял за сына какой-нибудь богатенькой шишки. Впрочем, Лотар Уизерхоф таким и был — не то, что какой-то Гарри Поттер, который даже куртку не рискует снять, чтобы не показывать Дадлины обноски в таком приличном заведении. А что, не все были такими щепетильными как Лотар, многие тоже ели наскоро, не снимая с себя верхней одежды, разве что шарфы и шапки, чтоб не мешали.
Пользуясь тем, что до них никому здесь нет дела, а музыка прекрасно заглушает разговор, Лотар объяснил, что, помимо кодекса, Гарри должен будет изучить “Этикет для чистокровных”, а также “Обычаи и традиции магических сообществ Европы”, которые он взял сегодня в сейфе, а сегодня же, когда окажется без свидетелей, пусть наденет родовой амулет, блокирующий действие легилименции (и, естественно, вернет Лотару его собственный), и перстень — определитель ядов, и снова прикажет им стать невидимыми. Поттер послушно кивал, теребя бегунок на молнии на куртке, да вертел головой по сторонам от скуки.
В ожидании, пока официант принесет счет, мальчик снова поинтересовался насчет маггловский денег, на этот раз их количеством. Зачем так много? После недолгого раздумия Визерхофф ответил, что экономические системы магов и магглов очень сильно различаются. Одна из причин — численность населения. Иными словами, чем больше населения обитает в каком-либо сообществе, тем большая денежная масса может в нем вращаться, а отсюда возрастает и уровень жизни, и стоимость жизни. И если магглов на планете шесть миллиардов, то магов в среднем наберется один процент примерно. В некоторых странах численность магов и до 5% доходит, конечно, но это совсем уж редкие случаи, а так — 0.1-0.5%. Естественно, что у магов просто не найдется столько денег, чтобы конкурировать с современной маггловской валютной системой, которая даже к золотому стандарту не привязана теперь.
Другой причиной (разговор продолжился уже за пределами кафе) является магия: у магов существуют самые разные способы мгновенно перемещаться в пространстве; маги практически не используют электроприборы; у магов уходит гораздо меньше времени и ресурсов на то, чтобы произвести какую-либо вещь, в то время как магглы несут огромные транспортные и коммунальные расходы (вода не из воздуха берется), им приходится добывать многие полезные ископаемые, чтобы из них впоследствии произвести машины, предметы быта или получить топливо, которое, в свою очередь, идет на получение электроэнергии, или же использовать наемный труд для выполнения самых разных работ. Иными словами, сплошные расходы. Поэтому ту же рубашку в магическом квартале можно купить гораздо дешевле, чем в маггловской части города. И таки да, надо учитывать, что гоблин неплохо наживаются на обменном курсе, ведь если принести галлеон в ювелирный магазин, то его оценят гораздо больше, чем в пять фунтов. Таким образом, и гоблины, и Министерство магии, за счет регулировки обменного курса, препятствуют оттоку капиталов из магического мира, что также поддерживает Статут о Секретности.
Впрочем, первым делом парни пошли не в магазин одежда, а во встретившуюся им по пути оптику. Окулистка долго охала и ахала, “как же бедный мальчик вообще не ослеп с такими ужасными очками, которые совершенно ему не подходят” (а ведь они еще “Reparo” были починены, а не просто склеены скотчем, как раньше), и устроила Гарри тест на зрение, которое и вправду оставляло желать лучшего. Визерхофф даже удивился потом, когда они уже покинули оптику, как это Поттер так ловко снитч и выполняет всякие опасные трюки при таком плохом зрении. В ответ Гарри только пожал плечами, предположив, что это талант и везение, ведь его отец тоже носил очки и, тем не менее, был классным игроком в квиддич. И добавил еще, что “будто чувствует, что нужно сделать в следующий момент, чтобы поймать снитч”. По итогам тестов и измерений герой обзавелся сразу парой новых очков — одни были в такой же круглой оправе, как его старые “велосипеды”, чтобы однокашники не стали лишние вопросы задавать в случае чего, другие — более стильные и современные, почти не скрывающие лица. Убрать еще постоянно торчащие в разные стороны волосы, и всем уже не будет казаться, что он так похож на своего отца.
Зато в бутике не обошлось без приключений. Визерхофф попросил продавца подобрать для его приятеля полный комплект одежды на все случаи жизни — даже если не хватит взятых в банке наличных, у Поттера все равно есть зачарованный кошель, чтобы расплатиться. Мальчик-который-выжил едва не осел на пол от такого большого количества рубашек, брюк, свитеров, плащей и пальто, а в соседнем отделе продавали еще и обувь… Кроме того, примерочные, снабженные большими зеркалами и хорошим освещением, идеально подходили для того, чтобы опробовать амулет и перстень. В этот раз получилось намного быстрее, что не могло не радовать парня. Самое страшное ждало впереди — в буквальном смысле продефилировать по торговому залу, где его ждал Лотар, который, от нечего делать, вновь снял шляпу и плащ и теперь сидел в кресле, пролистывая маггловские журналы.
Прошел уже час, наверное… гора одежды, вначале аккуратно развешанная услужливыми продавцами едва ли не по всей примерочной и даже вне ее, уменьшилась уже раза в два, а то и в три раза. Некоторые вещи Визерхофф отбраковывал сразу, едва его одноклассник успевал выйти в зал, несмотря на фразы продавцов в стиле “это сейчас модно среди молодежи”, “да это же просто хит сезона!” или “да в этом твой друг будет просто секси!” Гарри не знал, как его одноклассник удержался от того, чтобы не проклясть на месте эту девчонку, которая цветом своих волос могла легко соперничать с Тонкс, но понял, что тот был, что называется, “на грани”, а его гневный взгляд прямо говорил о том, что в следующий раз сей наглой особе не повезет уже по-крупному. Девица с ярко-фиолетовыми в черные прожилки волосами предупреждению все-таки вняла и убралась подальше, обслуживать других клиентов.
Вот и сейчас Поттер примерял дутую черную куртку с горизонтальной прошивкой, и она с самого начала ему не нравилась. Во-первых, она была слишком объемная, в которой он был похож… на колобка, наверное, или, еще хуже, на кузена-тостяка Дадли. Во-вторых, напрягали нарисованные на рукавах черепа, вызывавшие далеко не самые лучшие ассоциации. А продавец, молодой парень чуть старше его самого, с энтузиазмом вещал, что “все просто супер”, и в таком прикиде он точно не останется незамеченным, и даже предлагал приобрести довеском такую же черную бандану с черепами, а также браслеты и ошейник с шипами. “Да уж… — невесело подумал про себя Гарри. — В таком виде хоть прямо к Волдеморту идти. Может быть, он испугается?”
- Нет, — вынес свой “вердикт” Лотар, — это никуда не годится.
- Это точно… — устало согласился Поттер, отдавая куртку продавцу.
И надо же было такому случиться, что именно в это время, в этом же самом магазине оказались Дурсли. И без того толстый дядя Вернон, на котором едва не лопался ремень брюк, пыжился с таким видом, будто служащие магазина должны немедленно посчитать за честь, что он соблаговолил посетить их заведение. Как всегда, тощая тетя Петунья смотрела на окружающих с нескрываемым презрением, в особенности на продавщицу с крашенными в фиолетовый цвет волосами. И только Дадли, еще с пеленок привыкший получать все, что пожелает, с почти детским любопытством оглядывал своими маленькими поросячьими глазками висящую на вешалках и манекенах одежду, пока не остановился на черной дутой куртке с черепами, которую в это время снимал стоявший у зеркала парень.
- Хочу ее!!! — завопил Дурсли младший на весь торговый зал, который пересек с грацией буйвола, и вырвал куртку из рук ошарашенного продавца.
Где-то с минуту у китообразного кузена ушло на то, чтобы понять, что вещь, мягко говоря, ему мала (предложения продавца попробовать больший размер отметались сразу же) — за это время дядя и тетя успели подбежать к своему драгоценному Дадлику. Тетя Петунья разъяренной фурией накинулась на продавца, причитая, неужели тот не видит, что “куртка мала ее мальчику”. Дядя Вернон принялся угрожать, что пожалуется на плохое обслуживание в соответствующие инстанции. Паренек, обслуживавший до этого другого клиента, пытался вначале оправдываться, но, поняв, что это бесполезно, а, главное, увидев побагровевшее лицо и сжатые кулаки главы семейства, предпочел ретироваться, скомкано извинившись и пообещав принести подходящую вещь сию же минуту.
От нечего делать Дурсли принялись обсуждать ужасное обслуживание и современную молодежь, не забывая при этом периодически восхвалять своего единственного сына, дабы подчеркнуть его отличие от всех “этих ненормальных и лентяев, только и знающих, что проедать государственные деньги”, и что “в их бы годы за такое…” Дадли было неинтересно слушать разговоры взрослых, поэтому он начал вертеться по сторонам, пока его взгляд не зацепился за того юношу, который до него мерил ту клевую куртку с черепами. Было в нем что-то знакомое, неприятно знакомое, что заставило Большого Ди неприятно скривиться. Еще некоторое время ушло на узнавание, и, как только эта мысль оформилась в мозгу толстого мальчика, как он закричал на весь магазин:
- Да это же он! Урод ненормальный! — и указал пальцем.
Дурсли, обернувшиеся на крик сына, в мгновение ока уставились на невысокого худого паренька лет шестнадцати, в прямоугольных очках, одетого в новый темно-зеленый свитер, который идеально подходил к его большим изумрудным глазам, и не менее новые фирменные джинсы. Эти глаза… и черные, вечно нечесаные лохмы — ну конечно, кто же это еще мог быть?
- ПОТТЕР!!! — взревел дядя Вернон и затряс кулаками, заставив продавцов и покупателей обернуться в их сторону.
- Э… — только и смог выдавить из себя Гарри, распахнув глаза и уронив челюсть: совсем не так он представлял свою ближайшую встречу с дражайшими родственниками; мало того, после своего семнадцатилетия он надеялся вообще никогда их больше не видеть.
- *Молчи!.. Делай вид, что не знаешь их…* — неожиданно услышал он у себя в голове и развернулся на голос, столкнувшись взглядом с Лотаром Визерхоффом.
Немец выглядел очень сосредоточенным, как будто напряженно думал о чем-то. Его лицо было бело, как мел, губы сжаты в тонкую нить, а крылья носа разлетались в такт едва заметным движениям плеч и груди, как если бы совершил только что безостановочный кросс от Гриффиндорской башни до Большого Зала, в очередной раз поругавшись на финише с Роном Уизли. И только глаза цвета стали выдавали направление его усилий и мыслей.
- Ты, мальчишка! — вновь заорал Дурсли старший.
Тетя Петунья, наверное, тоже хотела что-то сказать, но быстро закрыла рот, заметив, как из кресла, обитого белой кожей, поднялся высокий, широкоплечий молодой человек, в течение всего “разговора” наблюдавший и за Поттером, и за ними. Поднялся нарочито не спеша, как будто все здесь подчиняется ему, в том числе и время, небрежно положил журнал обратно на столик, а тяжелый и надменный взгляд серых глаз выражает не только и не столько презрение, сколько снисхождение, как будто бы знатный вельможа изволил обратить внимание на мелкие дрязги между слугами. Петунья могла бы поклясться чем угодно, что перед ней еще один волшебник, пусть и не из той противной семейки, что разнесли им гостиную три года назад, но не могла сказать этого вслух.
- По какому праву, мистер, вы позволяете себе подобные выражения в общественном месте, в адрес человека, который ничего вам не сделал? — холодно произнес Визерхофф, сложив руки на груди, и окинул Дурслей внимательным, оценивающим взглядом: сверху вниз.
Но дядя Вернон, очевидно, не понял намек и, приблизившись к Лотару, погрозил пальцем.
- Это частное дело, сынок. Запомни…
- Вы мне угрожаете? — снисходительно поинтересовался Визерхофф, хотя в голосе его чувствовалась сталь.
- Вернон!.. — повисла на руке у мужа Петунья, но тот лишь грубо стряхнул ее, словно надоевшую муху.
- Сэр, ведите себя прилично или покиньте магазин, иначе мы будет вынуждены вызвать полицию, — строгим, канцелярским тоном потребовал невысокий худощавый мужчина в очках, чем-то напомнивший Гарри Перси Уизли — менеджер.
- Это не твое дело! Ясно, парень? — переключился Дурсль старший на менеджера, который таки сделал пару шагов назад при виде пышущего злобой, раздувшегося лица и огромных кулаков директора фирмы “Граннингс”, имевшего в молодости разряд по боксу.
- Вернон! — вновь взмолилась Петунья, заметив, как менеджер кинул какой-то подозрительный взгляд продавщице на кассе.
- Папа, я хочу это! — заорал подбежавший Дадли, который уже успел примерить куртку нужного размера, а также надеть на себя все аксессуары, заботливо предложенные продавцом.
Миссис Дурсли схватилась за сердце и, тяжело выдохнув, осела в стоявшее рядом кресло.
Препирательства продолжались еще нескольких минут, в течение которых все, кто находился в тот момент в магазине, узнали, что тот скромный черноволосый мальчуган, пришедший месте с рыжеволосым высокомерным другом, зовется Поттером и приходится племянником краснолицему толстяку; что он должен находиться в “школе для ненормальных уродов”; что его родители, “такие же ненормальные уроды, безработные и алкоголики”, вообще ничегошеньки после себя не оставили, и “добропорядочным” Дурсли пришлось едва ли не отрывать от себя последнее, чтобы вырастить и прокормить “этого неблагодарного урода” — а ведь у них свой собственный сын есть.
Сообщение отредактировал triphenylphosphine - Пятница, 06.12.2013, 07:10
Дата: Пятница, 06.12.2013, 06:55 | Сообщение # 298
Четверокурсник
Статус: Offline
Группа: Всезнайка
На сайте с: 25.02.2011
Сообщений:400
Впрочем, выслушивать до конца словоизлияния Вернона и подключившегося к нему Дадли Визерзхофф не стал и, подав знак Поттеру, направился к кассе. Здесь пришлось скорректировать первоначальный план — не хватало еще, чтобы их обвинили в воровстве — и заплатил за покупку своим собственным чеком, успокоив обиженного одноклассника тем, что тот вернет ему деньги, послав в “Гринготтс” чек с просьбой о переводе соответствующей суммы. Из магазина парни вышли, нагруженные большими разноцветными пакетами, и, как можно быстрее, направились прочь — не хватало еще увязнуть в маггловском полицейском участке в качестве свидетелей, а с противоположной стороны вывернула как раз пара полицейских машин.
Здесь следует упомянуть о дальнейшей судьбе Дурслей, ибо в дальнейшей истории для них вряд ли найдется место. Как и предполагал Визерхофф, полицейские явились по душу Дурсли старшего. Покупатели и персонал магазина в один голос твердили, что выше обозначенный субъект оскорблял и угрожал, и этого оказалось достаточным, чтобы забрать борова в участок. Возможно, Вернон Дурсль смог бы отделаться простым штрафом за сквернословие в общественном месте и выплатить стоимость разбитого зеркала, которое пострадало в ходе попытки проучить неблагодарного племянника и его рыжего дружка, но тут стражи порядка прицепились именно к этому самому племяннику. Как следовало из слов подследственного, мальчишка являлся сиротой с якобы плохой наследственностью, и семейство Дурслей стало его опекунами. При этом в адрес ребенка постоянно допускались многочисленные оскорбления, а иногда и избиения, чтобы выбить из пацана “дурь”. Что за “дурь”, толстяк отказался говорить, как и наотрез отказывался объяснить, что это за школа, в которой учится его племянник. Следствие запахло жареным…
Были проверены документы в местных органах опеки, но, как оказалось, ребенок по имени Гарри Поттер вообще не проживал в доме Дурсли, по крайней мере, официально. Хотя все соседи в один голос твердили, что мальчишка едва ли не с младенчества рос в доме у Вернона и Петуньи Дурсли, весьма добропорядочной семьи. Что он является малолетним преступником, чью ужасную наследственность не помогло искоренить даже строгое воспитание его опекунов, и потому мальчишку отдали в школу святого Брутуса для подростков с неисправимыми криминальными наклонностями. Однако никаких приводов в полицию за несовершеннолетним Гарри Поттером не значилось, да и в упомянутой школе он, как выяснилось, не обучался. Не меньшие странности возникли и с его родителями: Лили Эванс, мать Поттера, согласно документам, не выходила замуж и даже не умирала! Хотя некоторые соседи поделились сведениями, что якобы маленького Гарри Поттера на порог Дурслей подбросили какие-то хиппи или сектанты, если судить по их странным балахонам. Последнее могло объяснить странности с документами Лили Эванс, вернее, частичным их отсутствием, но не объясняло, почему Дурсли не оформили опеку над племянником, как положено. Учителя в начальной школе Литтл-Уиннинга также помнили Поттера и даже сохранили табели его успеваемости, однако не могли рассказать о нем ровно ничего, кроме того факта, что он учился у них несколько лет назад. А также затруднялись ответить, на каком основании они приняли к себе ребенка без документов и не сообщили о сем вопиющем факте в полицию и органы опеки. Зато школьная медсестра, проводившая ежегодные медосмотры, заявила, что вообще впервые слышит о данном ученике; медицинская карта вышеуказанного ребенка у нее, естественно, отсутствовала.
Полный же шок ожидал полицейских, когда они приехали осмотреть дом № 4 по Тисовой улице, где проживали Дурсли. На стенах не висело ни одной фотографии с лохматым и худеньким черноволосыми мальчиком, что вполне соответствовало как официальным данным, так и наблюдаемым ранее отношениями между “дядей” и “племянником”, зато весьма привлекали внимание амбарные замки, висящие на дверях, ведших в чулан под лестницей и в одну из спален на втором этаже. В ту же спальню вела маленькая "кошачья" дверца, врезанная снизу. Сам Вернон Дурсли находился в это время под следствием и потому не присутствовал при осмотре дома, а его несовершеннолетний сын Дадли после праздников вернулся в свою школу “Смелтингс”. Миссис Петунья Дурсли, фактически единственная теперь жительница дома № 4 по Тисовой, твердила что-то маловразумительное о том, что они хранят там старый хлам, а ключ она “потеряла”. Полицейских это не остановило, и, взломав двери, они обнаружили, что в комнатах для “старого хлама”, в том числе и в чулане под лестницей, явно жили раньше, о чем свидетельствовало наличие и там, и там небольшой дешевой кровати, заправленной грязным смятым бельем, грубо сколоченного облезлого стола и такого же качества стула. Под половицей в самой маленькой спальне обнаружили остатки засохшей, испортившейся еды — Петунья клялась и божилась, что не знает, откуда ЭТО взялось в их доме, однако полиции этого оказалось достаточным, чтобы выдвинуть обвинения в жестокости, халатности, оставлении в опасности, эксплуатации детского труда и прочем.
Хотя сам Гарри Поттер провалился сквозь землю и не мог дать показаний, обвинений, предъявленных Дурсли чисто на основании следствия, оказалось более, чем достаточно, чтобы упрятать совершеннолетних членов семьи за решетку. Подчиненные и коллеги Вернона Дурсли тут же вспомнили его вспыльчивость и дурной нрав, а учителя из “Смелтингс” поведали об ужасном поведении Дадли, выражавшееся в хулиганстве и жестокости, которое, по их мнению, являлось ничем иным, как следствием дурного примера со стороны отца. В результате Вернона (как главного фигуранта) и Петунью Дурсли (как сообщницу) наказали лишением свободы на разные сроки, а опекуншей несовершеннолетнего Дадли назначили его родную незамужнюю тетку Марджери Дурсли. Впрочем, органы опеки очень быстро обнаружили, что мисс Дурсли, всю жизнь занимавшая разведением собак, не сможет справиться с воспитанием племянника, а условия проживания в ее доме не соответствуют нормам безопасности. Несовершеннолетний хулиган Дадли Дурсли, имеющий явные криминальные наклонности, был отправлен в приют при школе святого Брутуса — той самой, где якобы должен был учиться его кузен — и очень быстро вкусил “настоящей жизни”.
Что же касается самого Гарри Поттера, то в маггловском мире о нем больше не вспоминали. Он продолжал учиться в школе чародейства и волшебства Хогвартс, и даже один, весьма странный разговор с директором ни на что не повлиял.
- Здравствуй, мальчик мой, — как всегда, лучезарно улыбнувшись, сказал тогда Дамблдор.
- Здравствуйте, сэр.
– Проходи, присаживайся. Чаю, лимонных долек? Ты хочешь, Фоукс? Ну, держи, — и кинул любимую сладость сидевшему на жердочке фениксу, который поймал прилетевшее к нему угощение с реакцией заправского ловца.
- Нет, сэр, спасибо. Я только что поел…
А сам глаза не поднимает. Да что с ним такое? Уже не в первый раз...
- Видишь ли, Гарри, — Дамблдор принимает серьезный вид, складывает руки на животе, — твоих дядю и тетю арестовали, твой кузен сейчас в приюте…
- Вот это да! — восклицает мальчишка, ненадолго встретившись взглядом с директором.
Чистая, неподдельная радость! Нет, это ненормально! Не то, чтобы великому светлому магу было жаль Дурслей — в конце концов, они свое отработали, и необходимости в кровной защите официально больше не существует, но герой Света, который должен побеждать силой любви и доброты, не может быть мстительным!
Видимо, поняв, что сказал что-то не то, мальчик тут же опускает глаза в пол, как будто чувствует себя виноватым — это естественно, но, Мерлин, до чего же неудобно читать!..
- Скажи, Гарри, честно, ты жаловался кому-нибудь на твоих дядю и тетю? — Дамблдор подался вперед, пристально глядя на ученика, но тот лишь еще сильнее наклоняет голову.
- Нет, сэр. Ну, то есть, Уизли и так знают — они же меня забирали оттуда на машине перед вторым курсом и видели решетки на окнах и все такое. Но маги же не вмешиваются в дела магглов, так ведь?
- Да, ты верно рассуждаешь, Гарри. Как ты думаешь, Гарри, почему маггловские авроры арестовали твоих родственников? — и голос вкрадчивый-вкрадчивый…
- Ну… — мальчик задумался, чуть наклонив голову, — Дадли был страшным драчуном, он обижал и других детей. Кто-то мог рассказать родителям в надежде, что Дадли накажут…
Вот появляется картинка, как Дадли и его банда вымогают конфеты у малышей — а дети глядят с ужасом на наглые ухмыляющиеся рожи и огромные кулаки. Другое воспоминание — Дадли со своей бандой подходят к мальчикам постарше, требуя отдать конфеты и деньги. Те пытаются вначале храбриться, но Дадли с легкостью берет самого смелого за грудки, говорит несколько угроз и, хорошенько потряся, опускает обратно на землю. Но, стоит тому сделать робкий шаг назад, как его тут же бьют в челюсть. Остальные дети, уже имеющие пример для назидания, покорно выгребают у себя из карманов сладости и мелочь и отдают хулиганам. Дружки Дадли глумливо смеются, потрясая палками и кастетами. Дадли всегда умел выбирать место и время, чтобы рядом не было взрослых.
Эти и многие другие похожие сцены Гарри наблюдал неоднократно, прячась за кустами неподалеку, и теперь активно скармливал имеющиеся воспоминания Дамблдору.
- А еще Дадли любил все ломать... — поделился Гарри с директором, как некоей страшной тайной.
И тут же вынул из памяти образ, как Дадли и его дружки закидывают окурками песочницу на детской площадке, а потом, злорадно усмехаясь, ломают качели. Или вот, Дадли ломает автомат с газировкой возле супермаркета (они тогда вместе возвращались домой), а потом кричит: “Это все Поттер!”, и только опыт, приобретенный благодаря игре “охота на Гарри”, помогает юному герою магической Британии спастись от преследования. Впрочем, в полицейский участок Дурсли его потом так и не сдали, ведь это плохо отразилось бы их репутации образцовой семьи. Они распускали гадкие слухи об “этом ненормальном Поттере”, чтобы никто не хотел с ним дружить, но все-таки являлись слишком жадными для того, чтобы позволить себе уплатить штраф за нарушение, совершенное якобы их племянником.
- Но они дали тебе кров и пищу, обеспечили защитой до твоего совершеннолетия… — тихо, с видом умудренного старца говорил Дамблдор, словно наставляя заблудшего ягненка на путь истинный. — Ты мог бы дать на суде показания в их защиту — в конце концов, их обвинили из-за тебя.
- Сэр, — в голосе Поттера неожиданно появилась твердость, — я жил у Дурслей все эти годы, потому что вы настаивали, хотя мог бы жить у Рона или у Сириуса. И никому из магглов не было дела до того, как я живу. Честно — я рад, что мне не придется больше возвращаться на Тисовую, и Дурсли были рады не меньше, что им не придется меня больше терпеть. То, что их арестовали — они сами нарвались. И я не понимаю, почему я должен помогать им теперь.
Но, Гарри, любовь, вбирающая в себя прощение и милосердие — единственное оружие, которым ты можешь одолеть Волдеморта, — назидательно произнес директор. — Пусть Дурсли и не любили тебя, как своего родного сына, но они в их доме ты был защищен от темных сил, ведь за все эти годы тебя не нашел даже сам Волдеморт. Вспомни, в кого превратился красивый мальчик Том Риддл, так и не простивший своих маггловских родственников и избравший своим оружием месть.
- Я не мщу, сэр, однако наши с Дурсли пути разошлись, и моей помощи они точно не будут рады, — уклончиво ответил Гарри. — А что касается защиты… — добавил он, упреждая очередную душеспасительную нотацию Дамблдора, — то я ее никогда и не чувствовал. Ведь какая разница, сэр, от чего умереть: от “Авады” Волдеморта или кулака Дадли? А теперь извините, сэр, но мне пора на занятия, — и, не спрашивая разрешения, покинул кабинет, оставив верховного чародея Визенгамота, директора школы чародейства и волшебства Хогвартс и просто великого светлого мага в глубокой задумчивости.
Впрочем, это все дела обозримого будущего, а пока Гарри Поттер и Лотар Визерхофф направлялись в расположенный через дорогу ювелирный магазин, чтобы купить подарок для Джинни. Гарри вспомнил, как Лотар рассказывал ему об экономике магического мира, и поинтересовался, почему бы им не вернуться в Косой переулок и купить украшение там — наверняка оно будет еще и волшебное — или взять чего-нибудь в “Гринготтсе” — там, в сейфе, вроде валялась пара девчачьих побрякушек — но нарвался лишь на строгую отповедь. Во-первых, утверждал Визерхофф, безопасность является для них приоритетной задачей в данный момент, а потому им не следует светиться лишний раз в магическом квартале — не хватало встретить еще каких-нибудь знакомых из Ордена Жареной курицы. Во-вторых, наложить на побрякушку какие-нибудь чары для красоты — не такое уж сложное дело при должном умении. И в-третьих, ни один уважающий себя чистокровный волшебник никогда не станет раздаривать родовое имущество кому попало, и да, невоспитанная хамка и стерва из семьи предателей крови — это и есть “кто попало”. Гарри надулся, но спорить не стал — все-таки у Лотара были причины злиться на Джинни.
Заодно Визерхофф поведал, что маг, небрежно относящийся к своему родовому наследию, будто то имущество, знания или воспитание детей, рано или поздно получает свое наказание, ведь своими действиями или, наоборот, бездействием он ослабляет свой род и его магию, приближаясь тем самым, к предателям крови. Гарри сглотнул, вспомнив Сириуса — тот настолько ненавидел свой дом и свою семью, что был рад избавиться от любых артефактов и книг в доме. С одной стороны, это хорошо — нечего держать всякие темные вещи в доме. С другой — только благодаря бережливости Кричера и верности его “древнейшему и благороднейшему семейству Блэков” им с Роном и Гермионой удалось найти и уничтожить один из хоркруксов Волдеморта. Опять же, попустительство Сириуса было только на руку таким людям, как Флетчер — мальчик до сих пор не понимал, зачем Дамблдор держит такого человека в Ордене. Затем мысли снова вернулись к Сириусу.
Как уже успел рассказать Лотар, магия является не только и не столько инструментом, но и надмировой, пантеистической сущностью, которая обладает чертами божества. Она может благословлять и проклинать, выступать гарантом правды и соблюдения закона. И наказание от магии, которое приравнивается к проклятью, может быть самым различным. Это может быть бедность, длящаяся поколениями; череда неудач разной степени тяжести, слабоумие; лишение свободы в том или ином виде. А к самым тяжким относились бесплодие, потеря магии и, разумеется, смерть — своя или близких. И вот Блэки — раньше это была очень многочисленная семья, но они служили Волдеморту и вместе с ним совершали преступления против магии, и теперь их осталось всего ничего. Краучи — отец и сын — каждый из них в результате получил свое наказание. Сириус… с одной стороны, он был хороший, но, с другой, презирал традиции семьи, слепо доверял Дамблдору, что для наследника чистокровной семьи является недопустимым. Да и Лотар, как следовало из подслушанного разговора, не считал достойным поведение Мародеров в школьные годы. Если вдуматься, то большинство гриффиндорцев устраивали каверзы для нелюбимых учителей как раз в духе Мародеров, и Гарри не мог сказать, что находил это забавным. Могло ли заключение Сириуса, нет, не в Азкабане, а уже потом, на Гриммо, стать своеобразным наказанием за фривольную юность, разбазаривание семейного наследства или то, что он так и не озаботился воспитанием своего крестника, тем самым нарушив неписаные законы магии? Гарри не знал. Но и не стал бы отрицать теперь как нечто совершенно невероятное, чего никак не может быть — во всяком случае, в его картине мира. Несмотря на все обучение в Хогвартсе, он еще слишком мало знает о магии, чтобы судить однозначно…
В ювелирном магазине Поттер купил довольно крупную и броскую аляповатую брошь, не самую дорогую, но и недешевую. Услужливый продавец, упаковывая покупку, тут же заверил юношу, что “его девушка будет обязательно довольна подарком, а все ее подруги просто умрут от зависти”. Однако после того, что случилось в бутике, гриффиндорец, не верил ни единому слову — ведь этим мужчинам и женщинам за прилавками только и надо сделать, чтобы под каким угодно предлогом продать свой товар — а потому протягивал деньги с некоторым сомнением, скрепя сердце. А вдруг Джинни не понравится? Она, конечно, поймет и простит, но неприятный осадок все равно останется: что он плохо изучил ее вкусы, а, значит, недостаточно сильно ее любит. Впрочем, Визерхофф быстро развеял сомнения своего одноклассника, рассказав об одной девочке, которая училась вместе с ним в Лейпцигской школе магии. Глинда Баутишлер происходила из чистокровной семьи без традиций и по характеру весьма напоминала Джинни Уизли. И очень любила яркие броские украшения, за что неоднократно получала замечания учителей. Как дополнительно пояснил Лотар, подобная тенденция бала характерна для девушек из недавно разбогатевших семей, необремененных излишним воспитанием. Напротив, среди аристократии, даже обедневшей, такое поведение считается признаком вульгарности и плохого тона. Порядочному родовому магу ни к чему выставлять напоказ свой материальный достаток. Гарри послушно кивнул, показывая, что принял информацию к сведению. Лотар тем временем вывел их на узкую, не очень чистую безлюдную улочку, чтобы активировать порт-ключ, который должен был перенести их в Горикову Лощину. А заодно потребовал от своего непутевого одноклассника, чтобы тот уменьшил свои многочисленные покупки и уложил их в безразмерный кошель, выданный гоблинами.
После секундного трепыхания в межпространственном туннеле юноши обнаружили себя на вершине невысокого, поросшего вереском холма, с которого открывался вид на расположенную в долине деревню, окруженную такими же холмами. На одном из них мрачной громадой возвышался старинный особняк, в котором, вероятно, жили лорды, владевшие когда-то этой деревней, и Гарри сразу же вспомнил дом Риддов в деревне Литтл-Хэнглтон, в котором Волдеморт скрывался до своего возрождения. Не даром это место пользовалось дурной славой среди местных жителей… Отогнав от себя невеселые мысли, юноша поинтересовался у своего одноклассника, почему порт-ключ не перенес их сразу к дому, а теперь им неизвестно сколько идти. Визерхофф вскинул голову и посмотрел на Поттера с таким видом, будто бы тот задал самый нелепый и очевидный вопрос, после чего все же соизволил объяснить.
- Поттер, с порталами так же, как с аппарацией. Согласить, будет совсем нехорошо, если ты приземлишься кому-нибудь на голову или врежешься в столб или в дерево. Поэтому конечной точкой портализации назначают обычно открытые безлюдные пространства или большие пустые комнаты, не заставленные лишней мебелью. Кроме того, пара человек, неожиданно появившаяся посреди улицы, непременно привлечет к себе внимание. Нам это нужно?
Гарри только отрицательно покачал головой и следом за Лотаром пошел по узкой извилистой тропинке, петлявшей меж камней и кустов осоки. Небо заволокло тяжелыми, низкими облаками, из-под которых слабо проглядывало катящееся к горизонту солнце. Всюду, насколько видел глаз, простирались болота, на фоне которых чернели огороженные квадраты уже убранных полей. От влажного воздуха, пахшего перебродившими травами, насквозь стала мокрой одежда, но юноша не решался применить магию — они вышли на старую шоссейную дорогу, которая вела прямо в деревню. Вот, пыхтя, проехал мимо старый фургон — Гарри обернулся, чтобы посмотреть на замызганный грязью указатель: до ближайшего города было 30 миль. Через несколько минут показался едущий им навстречу велосипедист. Мужчина, по виду явно местный житель, окинул подозрительным взглядом идущих по обочине незнакомых парней и поехал дальше. Вряд ли он маг, как и тот, что до этого ехал в грузовике, а потому с волшебством лучше не рисковать — Гарри и так хватило на сегодня нервного дяди Вернона. Визерхофф поднял воротник плаща и сунул руки в карманы — тоже продрог, хотя на его одежду куча разных чар была наложена: туфли до сих пор блестят, как только начищенные, а на брюках нет и пятнышка грязи.
Гарри не понимал, чем руководствовались его родители, выбрав такое место для жительства. Возможно, летом здесь и было красиво, но осенью слишком противно и мрачно, а зимой наверняка слишком холодно — не то, что в Оттори-Сент-Кетчпоул на юге Англии, где жили Уизли. В конце концов, можно было затеряться среди магглов, как это сделал Слагхорн, ведь очень немногие волшебники на самом деле умеют ориентироваться за пределами своего маленького мирка. Тот же мистер Уизли, например, интересуется вроде бы маггловской техникой, но за все эти годы так и не научился втыкать штепсель в розетку и пользоваться спичками, не говоря уже о том, чтобы изучить устройство типичных бытовых приборов. А Рон искренне считает, что “Золушка” и “Белоснежка” — это маггловские болезни. Любой волшебник, выросший среди себе подобных, сразу бы запутался в таком мегаполисе, как Лондон, не говоря уже о том, что его моментально бы забрали в полицию или психушку (и неизвестно еще, куда раньше) — достаточно посмотреть, как большинство таких волшебников представляют себе маггловскую моду.
Если миссис Уизли в ее халате и кофте-безрукавке еще можно было бы принять за старомодную деревенскую женщину, впервые увидевшую большой мир, то на ту же Джинни, когда Гарри впервые увидел ее на вокзале Кингс-Кросс, многие магглы весьма недобро косились. Ведь безразмерное балахонистое платье неопределенного цвета и резиновые сапоги мало кто сможет назвать нормальной одеждой. А виденное на чемпионате мира по квиддичу едва не повергало в шок, каким бы забавным оно ни казалось вначале со стороны. Визерхофф говорил, что в их школе маггловедение было обязательным предметом для всех чистокровным, где им подробно объясняли, как следует вести себя в большом мире, чтобы избежать многих нелепых ситуаций. В Хогвартсе же этот предмет был как факультативный, да и рассказывали там, судя по всему, мало полезного, если судить по поведению посещавших его волшебников. Гермиона, конечно, с энтузиазмом отзывалась об уроках профессора Барбедж — ну так у нее и Снейп раньше хороший преподаватель был — однако знание наизусть таблицы переноса тяжестей или теоретические умение пользоваться тостером купить билет на метро, правильно перейти дорогу или выбрать нормальную одежду.
За размышлениями Гарри не заметил, как они добрались до центра поселка. Старая церковь, за которой должно было располагаться кладбище, ратуша, паб, откуда разлетаются все главные слухи, и несколько магазинов — классический набор для любой деревни или небольшого городка, где жизнь течет так же не спеша и размеренно, как и сто, и двести лет назад. Посреди площади, мощенной брусчаткой, возвышался мраморный обелиск, окруженный цветочной клумбой. Лотар огляделся по сторонам и потащил одноклассника в сторону одной из лавок, рядом с церковью, но, едва они пересекли половину площади, как обелиск превратился во внушительную скульптурную композицию. Лохматый мужчина в круглых очках будто бы смотрел в лицо опасности. Одной рукой, согнутой в локте, он держал волшебную палочку, другой — обнимал красивую женщину с длинными волосами, прижимавшую маленького ребенка к груди. У самого подножия скульптуры помещалась табличка, гласившая, что здесь бы увековечен подвиг семьи Поттер, спасшей мир от великого зла.
Гарри подошел ближе, вглядываясь в лица своих родителей. Он никогда не подумал, что здесь может быть памятник. Так странно было смотреть на самого себя, изображенного в камне — счастливого ребенка без шрама на лбу. Навернулись слезы в глазах, и сдавило горло — его семья, которой больше нет, то счастливое детство, которое у него было отнято…
Визерхофф стоял чуть в стороне и терпеливо ждал, никак не напоминая о себе. Он понимал, что это важно для Поттера, прикоснуться к частице прошлого, которого у него не было. Посещение могил Джеймса и Лили была целиком и полностью его идея. Гарри любил, конечно, своих покойных родителей, но это были, скорее, образы, нарисованные собственным воображением и умелой пропагандой. Он не знал даже, где они похоронены, и ни разу не поинтересовался, чтобы отдать им дань памяти. И глупо веселился вместе с остальными вчера на Хэллоуине, в очередную годовщину их смерти. Когда, в былые времена, сам этот праздник, называемый раньше Самайном, был посвящен, в том числе, поминовению усопших. А Дамблдор, сволочь, своими напыщенно бодрыми речами и дурацкими шутками за преподавательским столом и вовсе подает пример, что такое поведение совершенно нормально, что нечего чтить память предков и чувствовать ответственность перед потомками. Что нужно “пить, гулять и веселиться”, как в той притче о безумном богаче, что ему пересказывала как-то Элиза… Уже за одно это директора Хогвартса не помешало бы отправить на костер, предать инквизиции…
Решив, что постоял у монумента достаточно, Гарри кивнул, и Визерхофф повел его к цветочной лавке. Цветы, конечно, можно наколдовать, но это будет неуважение к памяти родителей. Гарри никогда не был на кладбищах — до того дня рождения Дадли, когда миссис Фигг сломала ногу, Дурсли вообще никуда не брали его с собой, и он сомневался, чтобы они вообще посещали подобные места, особенно Дадли. Лотар сказал, что красные розы подойдут идеально: они символизируют и его любовь к родителям, и их пролитую кровь, и, вероятно, желание отомстить за них. Гарри снова кивнул — немец в этом разбирается, так пусть выбирает сам. Затем Лотар для чего-то решил, что им нужны свечи, и потащил своего одноклассника в церковь. В церкви Гарри Поттер тоже никогда не были, да и Дурсли, несмотря на все их стремление выбить из него “дурь”, никогда не отличались набожностью и не посещали даже рождественские службы. Впечатление осталось так себе — голые, покрытые штукатуркой стены, небольшие узкие окна с цветными орнаментальными витражами, два ряда длинных узких скамеек, несколько не менее узких прямоугольных подсвечников вдоль стен, а также перед небольшим возвышением, на котором стоял массивный наклонный стол. В слезливых мелодрамах, которые обожала смотреть тетя Петунья, священник за ним вел обычно свадебную церемонию. К свадьбам здесь наверняка украшают цветами — может быть, здесь даже венчались и его родители (впрочем, юноша быстро отбросил эту мысль, вспомнив, что у магов не самые лучшие отношения с церковью) — но сейчас ничего это не было. Служба еще не началась (хотя несколько человек, в основном женщин, уже заняли места), свет не включали, отчего зал казался более темным и мрачным, чем был на самом деле.
На улицу Гарри вышел с явным облегчением — просто оттого, что увидел небо. Визерхофф упомянул какие-то “патерналии”, которые проводятся обычно после заката, чего они не могут позволить себе, так как им надо будет еще как-то выбраться с кладбища. Само кладбище, надо сказать, впечатляло — по размеру оно было едва ли не больше деревни и напоминало огромный, весьма запутанный лабиринт из самых разнообразных памятников — от простых крестов и скромных надгробий до вычурных скульптур вроде той, к которой он был привязан, вынужденный наблюдать возрождение Волдеморта. Одни могилы выглядели чистыми и ухоженными, другие давно заросли сорной травой. Лотар остановился, и Гарри понял, что немец сам не знает, куда идти дальше. В каждой стране были свои традиции, где и как хоронить, а еще они могли отличаться у магов и магглов, поэтому разыскать могилу Поттеров представлялось нелегкой задачей. В таких селениях, как Годрикова Лощина, где маги жили бок о бок с магглами даже после принятия Статута о Секретности (тем более что до середины XX века быт у тех и у других мало чем отличался), кладбища наверняка тоже были общими, а потому было логично предположить, что более поздние захоронения будут располагаться далеко от входа, если он, конечно, единственный.
В какой-то момент Поттеру показалось, будто он увидел знакомую фамилию на одном из надгробий. Подошел ближе.
- Смотри, это Эббот! Наверняка это какой-нибудь дальний предок Ханны! — воскликнул гриффиндорец, засветив для верности “Lumen” — магглов поблизости все равно не было. — Она учится с нами на курсе.
- Говори тише, — строго сказал Визерхофф. — Я знаком с Ханной Эббот. Она говорила как-то, что ее род очень древний.
Юноши пошли дальше, внимательно оглядываясь по сторонам, периодически останавливаясь, чтобы лучше рассмотреть надписи на старых надгробиях. Гриффиндорцы заходили все глубже и глубже, и, приближаясь к очередному памятнику, один из них чувствовал смесь понимания и ожидания. Иногда они встречали фамилии, знакомые уже по Хогвартсу, и многие поколения одной и той же семьи были похоронены рядом друг с другом. Как снова объяснил Лотар своему несмышленому однокласснику, многие волшебные семьи предпочитают жить недалеко друг от друга (Гарри сразу же вспомнил Уизли, Диггори и Лавгудов, которые проживали в окрестностях деревушки Оттори-Сент-Кетчпоул). А до принятия Статута о Секретности и времен упадка безродные маги нередко селились рядом с магглами, в то время как родовые маги, аналогично маггловской аристократии, жили, как правило, изолированно, в своих родовых поместья.
Нередко даты, а вместе с ними и захоронения, принадлежавшие одной и той же семье, обрывались, хотя Гарри было известно, что потомки этих людей до сих пор живы, учатся в Хогвартсе или работают где-нибудь в Косом переулке или Министерстве магии. Как снова объяснил Лотар, в поисках лучшей жизни, особенно после принятия Статута о Секретности, маги иногда покидали насиженные места, где долгое время обитали их предки. Магглы перебирались в города, надеясь найти там более прибыльную работу или хоть какой-то источник дохода вообще. Волшебники могли поступать аналогично. С другой стороны, в какой-то момент магам могло стать просто очень трудно скрываться — в небольших поселениях, где все жители знают друг друга если не по именам, то хотя бы в лицо, группа людей, ведущая замкнутый образ жизни, наподобие секты, однозначно привлекла бы самое подозрительное внимание. Так возникали новые, чисто магические деревни или пополнялись уже существующие, наподобие Хогсмида.
Гарри снова кивнул, подобно китайскому болванчику, и пошел дальше по мощенной камнями тропинке, заросшей болотной травой. Визерхофф остался где-то позади, и Гарри не мог понять, что привлекло немца в каком-то камне, к тому же полностью заросшем мхом.
- Подойди сюда! — неожиданно позвал Лотар, и Поттеру пришлось вернуться.
Да такими темпами они никогда не найдут могила его родителей!
- Что здесь? — раздраженно поинтересовался Гарри, перехватив тяжелый букет другой рукой.
- Игнотус Певерелл… — прочитал Визерхофф с придыханием. — 1214-1291 от Рождества Христова.
- Кто этот Певерелл? — спросил Поттер, вглядываясь в потрескавшееся каменное надгробие, по краю которого тянулась вязь рун. — Стой, это же метка Гриндевальда! — и указал волшебной палочкой на равносторонний треугольник, в который был вписан круг, рассеченный надвое медианой, выходящей из верхнего угла треугольника.
- Значит, ты все-таки что-то знаешь… — покачав головой, заметил немец, искоса глянув на своего спутника.
- Да не то, чтобы очень… — попытался оправдаться Гарри. — Просто этим летом самый старший брат Рона, Билл, женился на Флер. Она была чемпионкой во время Турнира трех волшебников, которых проходил у нас в 94-м. Она пригласила на свадьбу Виктора Крума, который тоже был чемпионом. И он увидел на мантии у одного из гостей и озлобился. Он сказал, что это метка Гриндевальда — якобы он высек этот знак над Дурмстрангом перед тем, как его выгнали оттуда. И Гриндевальд убил всю семью Виктора.
- От Гриндевальда многие пострадали… — неожиданно тихо произнес Визерхофф, глядя на могилу, над которой возвышалось уже облетевшее корявое дерево, казавшееся черным на фоне вечереющего неба.
- И твои… тоже? — неуверенно спросил Поттер, заметив грусть в голосе немца.
Вместо ответа тот просто кивнул. Гарри стало неловко. Он напрочь забыл, что Гриндевальд, как и Гитлер, является больной темой для немцев. И даже не думал, что в Германии могли быть свои противники Гриндевальда, которых тот просто убил, чтобы пробиться к власти. Волдеморт ведь тоже убивал чистокровные семьи, которые отказывались к нему присоединиться. На минуту парня ужаснула мысль о том, что было бы, если Волдеморт все-таки сумел захватить власть в Британии и решил бы распространить свое влияние и в других странах. Тогда началась бы война, намного большая, чем у них уже была, и все считали бы темными британцев, потому что из их среды вышел очередной темный лорд. А уж если бы вмешались магглы…
- Э… извини… я не хотел… — проговорил Гарри, опустив глаза, и поддел росший на земле мох носком кроссовка.
Визерхофф только искоса кинул на него странный, оценивающий взгляд, как будто впервые увидел, и снова отвернулся. Воцарилась тишина, особенно давящая здесь, на кладбище.
- Ты знаешь, что обозначает этот символ? — Лотар первым нарушил молчание.
- Не знаю… — растерялся Гарри, в очередной раз поудобнее перехватив цветы. — На той же свадьбе был Ксенофилус Лавгуд, отец Луны — возможно, ты ее знаешь, она учится в Равенкло курсом младше. Лавгуды, они живут по соседству с Уизли. Именно у Ксенофилуса на мантии был этот символ, что и взбесило Крума, но мне удалось убедить его, что Лавгуды не имеют никакого отношения к Гриндевальду. Так вот, Ксенофилус сказал тогда, что это какие-то дары смерти. Я не придал тогда этому значение — Лавгуды, они верят во все странное и необычное даже по меркам волшебников. Но потом этот ваш Ро… то есть, профессор Ройсс, — тут же поправился парень, поймав строгий взгляд одноклассника, — упомянул, что это были какие-то артефакты, с помощью которых Гриндевальд намеревался завоевать мир. Гермиона была в библиотеке и сказала, что это просто детская сказка, а Гриндевальда просто непомерная мания величия, раз он в такое поверил.
Сообщение отредактировал triphenylphosphine - Пятница, 06.12.2013, 07:11
Дата: Пятница, 06.12.2013, 06:58 | Сообщение # 299
Четверокурсник
Статус: Offline
Группа: Всезнайка
На сайте с: 25.02.2011
Сообщений:400
- Да… мании величия у него не занимать, — невесело усмехнулся Визерхофф. — Но что это за сказка, ты не знаешь. Верно?
Поттер лишь пожал плечами.
- Вообще это ваша сказка, — назидательно произнес немец, — но в магическом мире она известна тем, что изначально была написана рунами, и потому мы проходили ее на рунах. И… после Гриндевальда… она приобрела историческое значение…
- Гермиона не говорила, чтобы они проходили что-то подобное на рунах, — возразил Гарри. — Не говорила даже, что так книга со сказками была написана рунами.
- Поттер! В каждой школе своя образовательная программа, — раздраженно проговорил немец. Он всегда так реагировал, когда ему задавали глупые вопросы или приводили не менее глупые факты. — Грейнджер, как ты сам сказал, приняла эту историю за обычную детскую сказку и вряд ли бы придала ей значение. Чтение и перевод известных сказок — это обычная практика при преподавании и изучении иностранных языков. А ты не интересовался рунами вообще, так что с чего Грейнджер бы стала тебе пересказывать содержание своих уроков? Хотя… раз она не узнала сказку при чтении — а она наверняка бы сказала тебе об этом — можно предположить, что в Хогвартсе ее не изучают на рунах.
- Ты думаешь, это из-за Дамбдора? Ну, ваши уверены, что он дружил с Гриндевальдом в юности.
- Я не знаю, Поттер… — устало отвел Визерхофф, — но твое предположение мне не кажется невероятным. Итак, история повествует о трех братьях, которые путешествовали вместе. Однажды они достигли реки — она была слишком глубока, чтобы перейти ее вброд, и слишком быстра и опасна, чтобы переплыть. Но братья были могущественными волшебниками и втроем сотворили мост, соединяющий берега. Они перешли его до середины, когда встретили саму Смерть.
- Смерть была зла на братьев за то, что они сумели обмануть ее, ведь путники обычно тонули в реке. И она не собиралась так просто отпускать неудавшихся жертв, а потому решила схитрить и поздравила братьев с тем, что они сумели обмануть саму смерть, и разрешила взять им любую награду.
- Старший брат был сильным волшебником, но при этом недалеким, самоуверенным и очень хвастливым. Он не пропускал ни одной драки и потому потребовал себе волшебную палочку, которая была бы сильнее, чем его собственная, и всегда приносила победу в дуэлях. Смерть подошла к старому кусту бузины, росшему на берегу реки, сделала палочку из ветки и дала её старшему брату.
- Настала очередь среднего брата. Он был несчастным, но при этом очень гордым и заносчивым человеком. Он решил, что сможет выпросить что-то более стоящее, и потому потребовал себе в награду силу, способную возвращать людей из мира мертвых. Тогда Смерть подняла маленький камень, лежавший на берегу реки, и дала его среднему брату, сказав, что этот камень даст силу для воскрешения мертвых.
- Младший же брат оказался самым умным и рассудительным из всех троих, и он не поверил Смерти. Он попросил что-нибудь, что продолжило бы ему безопасно продолжить свой путь, чтобы смерть не настигла его внезапно. Тогда Смерть сняла со своих плеч мантию, которая позволяла ей становиться невидимой, и отдала ее младшему брату.
- Разве у Смерти есть мантия-невидимка? — удивился Гарри.
- Раньше бытовало поверье, будто это мантия позволяет ей подкрадываться внезапно к людям, — пояснил Лотар, после чего продолжил:
- Смерть отошла в сторону, и братья продолжили свой путь. Около ручья они разделились, и каждый пошел своей дорогой. Первый брат пришел в город, где повздорил со своим приятелем-волшебником, и между ними завязалась дуэль. Естественно, он не мог проиграть, имея у себя в руках Бузинную палочку. Оставив своего поверженного врага лежать на городской площади, он пошел в таверну, где за кружкой эля хвастался всем, что у него есть могущественная волшебная палочка, полученная от самой Смерти. А ещё, что это палочка делает его непобедимым. Той же ночью, когда он спал пьяным, другой волшебник пробрался к нему в комнату и украл Бузинную палочку, перерезав горло незадачливому хвастуну. Так Смерть забрала первого брата.
- Средний брат путешествовал еще дольше, но, в конце концов, вернулся в свой дом, где он жил один. Когда-то он намеревался жениться, но его невеста умерла незадолго до свадьбы, отчего средний брат очень долго горевал. И вот он достал камень, который мог воскрешать мертвых, и несколько раз повернул его в руках, и тень его невесты возникла перед ним. Они поженились и даже породили ребенка, но средний брат не был счастлив, потому что его возлюбленная была несчастна. Грустная и молчаливая, вечно закутанная вуалью, она не хотела возвращаться в мир живых и глубоко страдала из-за того, что муж не хотел отпустить ее обратно. В результате он сошел с ума, раздираемый своим желанием и осознанием того факта, что причиняет любимой боль, и покончил собой, чтобы соединиться со своей возлюбленной уже в мире мертвых. Так Смерть забрала второго брата.
- Младший брат прожил до глубокой старости и, как бы Смерть ни стремилась найти его, ей это не удавалось. Когда же младший брат решил, что пожил на этом свете достаточно, и все его земные дела завершены, он снял с себя мантию-невидимку и передал ее своему сыну. Он встретил Смерть, как старую подругу, и ушел вслед за ней, ни о чем жалея.
- Ну и сказочка… — поежился Гарри и наложил на себя для верности согревающие чары. — И ты думаешь, что эти братья и дары на самом деле существовали, как считал Ксено Лавгуд?
- Ты видишь этот знак на могиле Игнотуса Певерелла, он и символизирует Дары Смерти. Треугольник — мантия, круг — воскрешающий камень, и вертикальная черта — Бузинная палочка. Певереллы были известным в средневековье родом могущественных артефакторов, так что, я думаю, им было под силу создать и мост через реку, и подобные вещи. В роду Певереллов также было три брата. Старший, Антиох, был знаменитым дуэлянтом, которому просто не было равных соперников. И погиб он весьма похожим образом, как описано в сказке, — по выражению лица Визерхоффа нетрудно было догадаться, что он презирает таких людей, как этот Антиох или старший брат из сказки. — Он умер, не оставив потомства. Средний брат, Кадм, оставил после себя сына, но вместе с супругой умер при загадочных обстоятельствах вскоре после его рождения. Младший брат, Игнотус, могилу которого мы видим сейчас, пережил обоих своих братьев и успел застать правнуков. Позднее, еще задолго до принятия Статута о Секретности обе ветви Певереллов прервались по мужской линии. Потомки Игнотуса многократно вступали в чужие рода, так что, какую фамилию они носят сейчас, я не могу вспомнить, хотя видел их древо. А вот потомки Кадмуса, во всяком случае, кто-то из них, породнились в XV веке с детьми Джона Гонта, герцога Ланкастера, младшего сына короля Эдуарда III из династии Плантагенетов. И вплоть до XIX века точно они сохранили фамилию Гонт.
Какое-то время Поттер стоял, широко распахнув глаза, будто пытался уместить у себя в голове новые факты.
- Но ведь Гонты — фанатики чистокровности! Они никак не могли вступить в брак с магглами! Марволо еще хвастался перстнем, который достался ему от Певереллов… — выпалил он, как на одном дыхании, и тут же прикрыл рот рукой.
Только теперь до Мальчика-который-выжил дошло, что он сказал слишком многое чужаку, да еще про перстень этот дурацкий зачем-то вспомнил.
- Перстень, значит… — растягивая слова, оценивающе произнес немец, будто пробуя их на вкус. — Перстень-печатка, которым владеет Глава Рода, вполне мог содержать воскрешающий камень… — рассуждал он вслух, скорее, для себя. — А кто такой, этот Марволо?
- Э…
- Говори, раз уже начал.
- Ну, Дамблдор не велел…
- Со мной тебе Дамблдор тоже не велел общаться, и вообще, с его подачи меня считают шпионом этого вашего пугала в школе!
- Ну ладно, — устало огрызнулся Гарри. — Я уже говорил, что Дамблдор показывал мне в прошлом году воспоминания разных людей о Волдеморте. Марволо — это дед Волдеморта. У него было двое детей: Морфин и Меропа. Морфин покалечил каких-то магглов, и сотрудник министерства пришел предъявить ему обвинения. Гонты встретили его совсем недружелюбно и вроде бы даже вытолкали. Марволо как раз хвастался перстнем Певереллов, чтобы показать, что министерство им не указ. Хотя знаешь, Ло… то есть, Уизерхоф, они совсем не были похожи на тебя или твоего друга Шонбруна, а напоминали, скорее, маггловских бомжей. В общем, Марволо и Морфина посадили в Азкабан, а Меропа, пользуясь их отсутствием, сварила любовное зелье и соблазнила приглянувшегося ей маггла, Тома Риддла…
- Отца этого вашего самозваного лорда, — продолжил Визерхофф.
- Как ты догадался? — искренне удивился Гарри: по словам Дамблдора, почти никто не знает, что Волдеморт на самом деле полукровка, сын маггла.
- Ты уже упомянул, что Марволо — дед этого Вольдеморта. Догадаться дальше было несложно, — снисходительно ответил немец. — Кроме того, Фольквардссон как-то рассказал, что ему пришлось во время отработки натирать табличку с именем Том Марволо Риддл в Зале Славы, и он смог составить из него анаграмму…
- Мда… — только и смог выдавить из себя Гарри, обведя взглядом пространство перед собой. О дальнейшей судьбе воскрешающего камня он благоразумно предпочел промолчать.
- В существовании остальных Даров Смерти сомнения также нет, — вернулся к предыдущей теме Визерхофф. — Бузинная палочка переходила из рук в руки, пока не оказалась в начале этого века у Гриндевальда…
- А теперь она у Дамблдора!.. — неожиданно воскликнул Поттер, сам поразившись своей догадке.
- Впрочем, я сомневаюсь, что между ними была честная дуэль, как вы все наверняка привыкли думать, — заметил Лотар. — Владелец этой палочки в дуэли практически непобедим, а, значит, Дамблдор, скорее всего, использовал хитрость. Впрочем, насколько я слышал, и сам Гриндевальд выиграл Бузинную палочку не в честном бою. Эта палочка — единственная из всех, кто легко меняет хозяев и служит лишь тому, кто держит ее в руке в данный момент… Что же касается мантии, то, вероятно, она нашла пристанище у какого-нибудь британского рода, который, следуя заветам Игнотуса Певерелла, не лезет в борьбу и предпочитает не отсвечивать лишний раз на политической арене. По описанию же она напоминает твою, Поттер, — в голосе немца неожиданно появилась сталь: Гарри до сих пор помнил, как тот, впервые увидев мантию невидимку, отчитал его за использование ценнейшего родового артефакта в “детских шалостях”. — Однако мы сильно задержались. Надо идти дальше.
Парни вновь пошли между рядами могил. Солнце уже садилось, однако из-за пасмурной погоды темнело раньше и быстрее, чем могло бы. Свет волшебных палочек слепил, и Визерхофф предложил держать их наконечниками вниз, на манер фар ближнего света. Через какое-то время гриффиндорцы разделились вновь и шли теперь по тропинкам, постепенно расходящимся в разные стороны. Гарри показалось, что он увидел что-то важное, как его в очередной раз отвлек голос Визерхоффа, говорившего что-то по-немецки.
- Ich danchte nicht… /нем. Не думал…/ — повторял он, качая головой.
Поттер разочарованно взглянул на темный, покрытый мхом камень, не понимая, что такого интересного нашел в нем Лотар. Еще какого-нибудь известного всем волшебника? Тем не менее, любопытство взяло верх, и в свете волшебной палочки стали видны высеченные на надгробии буквы:
КЕНДРА ДАМБЛДОР
И ЕЕ ДОЧЬ АРИАНА
Под каждым из имен были высечены даты рождения и смерти, из чего можно было сделать вывод, что обе женщины родились и умерли в XIX веке, причем дочь ненамного пережила мать, всего на несколько месяцев… Еще было выбито изречение:
Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше
- Это мать и сестра Дамблдора?! — не веря своим глазам, спросил Гарри, по-прежнему глядя на могилу.
Только теперь он задумался о том, что директор Хогвартса не всегда был таким старым и мудрым, каким его привыкли видеть на протяжении десятилетий. Дамблдор хотел, чтобы ему безоговорочно верили, многие, в том числе и сам Гарри Поттер до недавнего времени, воспринимали его как старшего друга или родственника, без всех этих громких титулов, однако вряд ли кто-нибудь может похвастаться, что знает Альбуса Дамблдора как человека, за исключением тех своих привычек, которые он постоянно демонстрирует на публике, вроде любви к сладостям или мантиям экстравагантных расцветок. Никто не знал, был ли он когда-нибудь женат, имелись ли у него дети-внуки…
- Да, я так думаю, — ответил Визерхофф уже тверже. — Гриндевальд — ровесник Дамблдора, и даты на надгробии соответствуют…
Гарри кивнул и пошел дальше. У него не было настроения размышлять о том, почему Дамблдор ничего ему не сказал. Как сказал Лотар, они потеряли уже достаточно времени.
Он успел удалиться уже на достаточное расстояние. По-видимому, эту часть кладбища никто давно не посещал. Памятники были покрыты мхом, могилы заросли бурьяном, камни, которыми до этого была выложена дорожка, вдавились в землю, а под ногами, стоило сделать шаг в сторону, противно хлюпала мягкая болотная почва. На какое-то мгновение гриффиндорцу показалось, что он заблудился, но белый огонек “Lumen”, мерцающий в нескольких десятках шагов от него, заставил юношу успокоиться и прогнал всколыхнувшуюся, было, панику. Надо бы возвращаться отсюда — Поттер для верности еще раз посветил вокруг, чтобы удостовериться, что никакое из надгробий вокруг не принадлежало его родителям.
- Поттер, иди сюда! Я нашел их! — послышалось с того места, где виднелся яркий белый огонек.
В голосе чувствовалось явное облегчение, и Гарри почувствовал, что на этот раз Визерхофф действительно увидел могилу его матери и отца. Сломя голову, гриффиндорец бросился навстречу, перепрыгивая через крупные валуны, цепляясь за кусты одеждой. Ему повезло, и он ни разу не упал и не увяз в болотной жиже, только несколько раз потерял. Но, надеялся Гарри, его родители не обидятся за это.
Могила родителей находилась всего через несколько рядов от того места, где были захоронены Кендра и Ариана. Надгробие, позади которого росла огромная плакучая ива, было выполнено из белого мрамора и, казалось, слабо светилось в темноте. Время еще не успело его коснуться. Гарри не пришлось наклоняться или подходить слишком близко, чтобы прочитать надписи.
ДЖЕЙМС ПОТТЕР ЛИЛИ ПОТТЕР
Родился 27 марта 1960 Родилась 30 января 1960 Умер 31 октября 1981 Умерла 31 октября 1981
Последний враг, который должен быть уничтожен — смерть
Гарри прочел эти слова медленно, как будто у него был только один шанс понять их смысл, и прочел последнюю часть вслух:
- Последний враг, который должен быть уничтожен — смерть… — произнес он неверяще, чувствуя, как тело вновь сковала паника. — Это идея Пожирателей Смерти! Почему оно написано здесь?!
- Это из Библии… кажется… — возразил Лотар после некоторого молчания. — “Последний” означает вроде бы “главный”… У христиан смерть означает не то же, что у нас. Это, если я не ошибаюсь, прежде всего, забвение, полное исчезновение из бытия. В то время как главная жизнь, она же жизнь вечная — жизнь после смерти, жизнь с Богом на небе и вечная память у людей на земле…
“Но они мертвы! — думал про себя Гарри. — Они ушли! Навсегда!..” Вся эта высокопарная чушь, что наговорил ему тут Уизерхоф, ровно ничего не значит. Их останки так будут лежать под землей и камнем, им безразлично, идет ли дождь или светит солнце, или что к ним на могилу приходил их сын. По щекам юноши потекли горячие слезы; ноги его подогнулись, заставив упасть на холодную и влажную землю, покрытую опавшими листьями и пожухлой травой. Руки безвольно расслабились, выронив букет алых роз, которые в беспорядке легли рядом с ним.
Визерхофф лишь недовольно покачал головой. Это девчонку можно обнять и прижать к себе, похлопать по спине, нашептать какие-нибудь глупые успокаивающие слова и пообещать, что все будет хорошо. Но парня?! Впрочем, это не отменяет того факта, что Поттер ведет себя в данный момент, как девчонка. Как успокоить и заставить замолчать такого истерика, Лотар не знал, а потом счел за лучшее промолчать. Аккуратно разложил у надгробия рассыпанные розы, соорудив из них некое подобие венка. Кинул сверху освежающее заклятие и чары стазиса, расставил свечи, купленные ранее в церкви, и аккуратно поджог их “Incendo” — от маленьких огоньков сразу же распространилось приятное тепло.
Поттер, наконец, пришел в себя и даже соизволил подняться на ноги, явив миру старые замызганные джинсы с прилипшими к ним листьями. Визерхофф снова покачал головой и бросил “Excuro” — Дурслям было, очевидно, все равно, как выглядит их племянник, а Уизли неряшливы сами по себе, так что где было Поттеру учиться хорошим манерам?
- Э… что ты сделал? — удивился Гарри, почувствовав странное теплое дуновение ветерка вокруг.
- Тебе надо лучше следить за своим внешним видом, Поттер, — строго и назидательно произнес Лотар. — Вываляться в грязи ты успеешь, — и передал своему спутнику тонкую и старую на вид книжку.
- Что это? — недоуменно поинтересовался Поттер, держа книжечку обеими руками, как некий странный и диковинный предмет.
- Патерналий. Мы не для того проделали столь длинный путь, чтобы ты просто поплакался на свою несчастную судьбу, — с раздражением ответил немец.
- Но я же не понимаю по-немецки… да и по-латыни, наверное, тоже…
- Здесь на английском. Я у Лонгоботтома попросил.
- У Невилла?! — воскликнул Гарри, распахнув от удивления глаза. — Ты же говорил о том, что сегодняшняя вылазка должна остаться в секрете!
- У… Поттер!.. Я просто попросил у Лонгоботтома эту книгу, не говоря, для чего, и он дал мне. Видишь ли, Поттер, у чистокровных есть такое правило, что если один волшебник просит другого об услуге, которая не будет стоить тому ценных ресурсов и не принесет вреда, и он легко может выполнить эту просьбу, то он обычно не спрашивает, для чего это нужно, и ему не обязаны отчитываться...
Гарри тяжко вздохнул. Сколько же этих дурацких заморочек у благородных родов! И ему все это придется учить? Мерлин!..
Визерхофф тут же вырвал книгу из рук Поттера, пролистал ее, пока не остановился на нужной странице, после чего передал обратно.
- Читай. Вслух. Медленно и вдумчиво.
Гарри подчинился. Спорить с Лотаром бесполезно, особенно если он считает, что это необходимо. Они с Гермионой действительно во многом похожи, прав был тогда Невилл.
Язык был более старый и тяжелый для восприятия, совсем не тот, на котором он привык говорить, а большая часть текста и вовсе казалась философским бредом, посвященным теме рождения и смерти, цикличности жизни, посмертию и обещанию вечно помнить и блюсти заветы рода. Но юноша, тем не менее, продолжал читать, постепенно приноравливаясь к поэтике поминальных стихов. Рядом стоял Визерхофф, хмурый и сосредоточенный, с непокрытой головой, словно сознававший всю важность и торжественность момента.
Показалось или нет, но пламя свечей стало будто бы еще ярче и теплее, обволакивало и убаюкивало своим сиянием, а язык сам собой произносил нужные слова. На секунду юноша замер, но ему казалось, что прошла вечность. Чья-то невесомая, но теплая рука легла ему на плечо. Мама… как тогда, в зеркале Еиналеж, но только намного более близкая. Гарри неотрывно смотрел на огонь — ему казалось, что стоит обернуться, как его родители исчезнут навсегда. Мама улыбнулась — он был уверен в этом на все сто — и будто бы провела пальцами по его непослушной шевелюре. Рядом стоит отец и тоже улыбается, подбадривает его, гордится им. Они рады его видеть, они любят его…
Пламя свечей тянуло к себе нестерпимо и сияло так ярко, что полностью закрывало собой пламя. Он хочет пойти с ними, ему нечего делать в этом мире, полном обмана и страдания — главное, дотянуться до этого яркого света, и неважно, что мама почему-то хмурится и отрицательно качает головой. Еще чуть-чуть, и наступает блаженная тьма…
- … et requiescant in pace… (2) — долетел до юноши обрывок фразы.
Он умер? Он между мирами? Но возвращающееся постепенно сознание показало темное, затянутое облаками небо и корявые ветви облетевших деревьев, выглядящих особенно зловеще — ведь недавно был Хэллоуин. Рядом тихо шуршала опавшая листва. Гарри попытался перевернуться и встать на ноги, но изображение перед глазами мгновенно поплыло, а сам процесс представлялся едва ли не подвигом. Чьи-то руки подняли его в вертикальное положение и для верность облокотили на ближайшее дерево.
- Что… что случилось? — подслеповато щурясь, спросил Гарри. — Где я?
Тот же человек водрузил ему на нос очки, и теперь Гарри смог разглядеть лицо своего одноклассника. Ну конечно же…
- Все там же, на кладбище, — устало ответил Визерхофф. — Кто ты сам, надеюсь, помнишь?
- Да, я Гарри Джеймс Поттер. Учусь в Хогвартсе, на последнем курсе Гриффиндора. А ты Лотар Уизерхоф, приехал из Германии по обмену. Мы сегодня вместе ходили в “Гринготтс”. А что со мной вообще было?
- Слава богам! — с облегчением и раздражением одновременно произнес немец, смотря в небо, развернув руки ладонями вверх. — Я никогда не встречал еще такого… При чтении патерналий можно почувствовать незримое присутствие предков, но, чтобы затягивало в мир мертвых… не помню такого, — Лотар растерянно покачал головой. — Ты вначале улыбался, как безумец, а потом потянулся к пламени. Тебя заволокла темно-красная дымка. Пришлось тебя оглушить и закрыть щитом, а потом самому закончить формулу.
- Э… спасибо, — неловка поблагодарил гриффиндорец. — Когда меня… ну, затягивало, мне показалось, что мама будто бы мной недовольна. Но я не знаю, откуда я это знаю, ведь она стояла позади меня.
- Это особенности магии, при помощи которой ты общаешься с миром мертвых, — обтекаемо ответил Визерхофф, благоразумно предпочитая не упоминать слово “некромантия”. — Твоя мать, естественно, не была довольно, что ты так скоро захотел умереть. Ведь она погибла, чтобы ты жил. А жизнь ребенка для любой матери — превыше всего. Но она уже принадлежала к миру мертвых и потому не могла тебя остановить.
- Понятно… — вяло сказал Поттер, наконец-то став прямо, но в его глазах теперь чувствовалась радость. — Но знаешь, Уизерхоф, я теперь действительно рад, что мы пришли сюда. Что наконец-то смог хоть немного узнать их… сам, — и робко улыбнулся.
Все необходимое было сделано, и парни пошли обратно. Перед тем, как подойти к калитке, Лотар предложил накинуть на себя чары для отвода глаз — на площади еще могут быть люди, которые однозначно заинтересуются парой подростков, разгуливающих по кладбищу после наступления темноты. Свет в церкви еще горел, но служба уже закончилась, и немногочисленные прихожане выходили на улицу. Кто-то сразу шел к себе домой, кто-то в паб, некоторые оставались поболтать около церкви. На двух молодых людей, пересекших площадь, никто не обратил внимания.
Следующим на повестке дня стояло посещение разрушенного дома Поттеров. Гоблины не дали точного адреса, на площади сходились сразу пять улиц и, теоретически дом мог находиться на любой из них. Но, если хотя бы приблизительно представлять, как устроены такие смешанные маггло-магические поселения, то район поисков можно существенно сократить. Так, маги, в силу своего консерватизма, предпочитают в основном старые районы и дома в традиционном для данной местности стиле — хотя данный признак мог появиться уже в эпоху упадка, когда возникла необходимость скрываться. Также они редко селятся рядом с большим количеством людей, проезжими улицами; им привычнее иметь некоторое пространство вокруг дома — чтобы наложенные защитные чары не конфликтовали с соседскими, а односельчане-магглы поменьше интересовались их жизнью. Как раз, когда они с Поттером спускались с холма, Лотар успел обратить внимание, что деревня сильно вытянута вправо (шпиль церкви, находившейся на площади, был отлично виден даже с того расстояния), а на ее окраине раскидано несколько десятков домов. С другой стороны, магия конфликтует с технологией, в особенности создающей или использующей для своей работы электромагнитное поле. Поэтому нежелательным становится соседство с заводами и фабриками. А в левой части деревни, куда вели две из пяти улиц, как раз находилось нечто похожее.
Гарри так и не понял, как Визерхофф выбрал нужную дорогу. Он просто сказал: “Сюда” своим типичным, не терпящим возражений тоном, и Гарри не нашел иного варианта, кроме как подчиниться. Они шли вниз по узкой мощеной улице, заставленной с обеих сторон одно— и двухэтажными домами в традиционном английском стиле, перед которыми располагались небольшие полисаднички, где еще цвели поздние розы. В окнах гостиных и кухонь горел свет, и сквозь тонкие занавески было видно, как семьи собираются за столом на ужин. У Гарри заурчало в животе — в последний раз они ели вскоре после посещения “Гринготтса”, и с тех пор у них не было и маковой росинки во рту — однако все лавки и магазины, как назло, были закрыты. Лотару же, казалось, и вовсе не было дело до потребностей своего спутника, он только молча шел вперед, подняв воротник плаща и спрятав руки в карманы. Гарри пришлось едва ли не бежать за ним, приноравливаясь к широкому шагу немца, так что не было ничего удивительно в том, что он случайно зацепил плечом старушку, шедшую в ту же сторону, что и они.
- Ой, извините, мэм, — тут же попросил прощение юноша.
Только сейчас он обратил внимание, насколько она старая, старше, наверное, Дамблдора. Ее ссохшееся смугловатое лицо было изборождено густой сетью морщин, а под впалыми глазами залегли темные круги. Ее мозолистые руки были настолько худыми, что, казалось, кожа просто обтягивала скелет. И, тем не менее, эти руки держали сетки, в которых лежали обернутые бумагой продукты. А ведь это должно быть очень тяжело для такой пожилой женщины.
- Вам помочь, мэм?
Ее темные глаза, казалось, смотрели в самую глубину души, и от этого становилось резко не по себе, словно сама Смерть наблюдала за ним из этих бездонных глубин.
- Ты сын Джеймса Поттера, — неожиданно заговорила старуха.
Ее голос был медленный, скрипучий. Она не спрашивала и не утверждала.
- Э… да, — растерялся Гарри. Почему-то ему казалось, что этой женщине лучше сказать правду. — Простите, мэм, а разве вы знали моих родителей.
- Знала, знала… — ответила старушка тем же скрипучим голосом, дергаными движениями осмотревшись по сторонам. — Старая Батильда Бэгшот многое повидала на своем веку…
- О…
- А этот молодой человек рядом с тобой… я его не знаю, — сказала Батильда, указав верхним концом клюки в сторону наблюдавшего за ними Визерхоффа. — Он не из Уизли или Прюэттов, хоть и рыжий.
- Э… это мой одноклассник Лотар Уизерхоф.
- Уизерхоф, Уизерхоф… твой род ведь представляет курфюршество Саксония в Совете магов… Weisenrat…
- Да, так было… — уклончиво ответил немец.
- Ты ведь могилу родителей ходил навещать? — строго спросила старушка, на этот раз у Поттера.
- Правильно, прошлое надо помнить… — назидательным тоном проговорила Батильда, весьма бодро для своего возраста вышагивая по тротуару, в то время как юноши несли ее немногочисленные покупки. — Я ведь знала твоих родителей, они по соседству со мной жили, как и Дамблдоры…
- Вы знаете Дамблдора?! — удивленно выпалил Гарри.
- Знала, знала… они переехали сюда больше ста лет назад, мать и трое детей, весьма странная и недружелюбная семья, скажу я вам… чистокровная, но без традиций. Думали, никто не узнает… эх… земля слухами полнится… Отец ихний, Персиваль, был осужден за убийство трех маггловских детей, еще когда они жили в Насыпном Нагорье. С матерью, Кендрой, тоже какая-то мутная история была. А дочка их, Ариана, и вовсе слабоумной оказалась — неудивительно, что Кендра прятала ее от людей.
- Альбус, Альбус… еще в юности он показал себя блестящим волшебником, ему прочили великое будущее, закрыв глаза на дурную репутацию его семьи… Но Альбус сам предпочел отмежеваться от своей семьи, показать, что он не такой… даже каникулы он предпочитал проводить не дома, а у своего богатого дружка Эльфиса Дожа или еще каких-нибудь покровителей… Ничего удивительного, что они с братом еще со школьных лет ненавидели друг друга, ведь от прошлого не убежишь…
- Однажды Ариана убила мать вспышкой стихийной магии — девочка была больная на голову, да, и силы свои не контролировала. Альбусу пришлось принять обязанности главы рода… Для него, перед которым были открыты все двери магической Британии, это был удар для него, сидеть взаперти с полоумной сестрицей, ведь семья Дамблдоров не дружила ни с кем в деревне. В то лето все и началось… Ко мне приехал в ту пору мой внучатый племянник, Геллерт Гриндевальд. Ровесник Альбуса, очаровательный и талантливый мальчик — вне зависимости от того, кем он стал позже…
2) (лат.) ... и да покоятся в мире.
Сообщение отредактировал triphenylphosphine - Пятница, 06.12.2013, 07:12
Дата: Пятница, 06.12.2013, 07:04 | Сообщение # 300
Четверокурсник
Статус: Offline
Группа: Всезнайка
На сайте с: 25.02.2011
Сообщений:400
- Естественно, я не могла не познакомить этих двух юношей, которым невозможно было найти себе компанию в столь скучном для них месте. К тому времени Альбус уже начал немного общаться со мной. Падкий на лесть и восторженные отзывы от почитателей своих трудов, он все-таки уважил мою старость и согласился встретиться здесь, в Годриковой Лощине… Да, я застала Кендру еще живой и уже тогда заметила, как трудно этому щеголеватому и, бесспорно, талантливому юноше, привыкшему смотреть на всех свысока… как трудно этому юноше находиться среди простых смертных, среди которых он был, как белая ворона… Дружба с Геллертом стала для Альбуса глотком свежего воздуха. Они встречались каждый день, и даже по ночам гоняли сов друг другу. Сложно представить двух других людей, для которых дружба была сродни страсти… Да, вон он, дом Дамблдоров…
Старуха указала клюкой на едва видимый в темноте дом, располагавшийся в глубине улицы. К тому времени путники уже покинули деревню и теперь шли узкой проселочной дорогой, изредка освещаемой одинокими фонарями. Вокруг раскинулись сады, отделённые друг от друга и от дороги живыми изгородями. В редких домах, раскиданных то тут, то там, светились желтым квадратные окошки — ложиться спать было рано. Дом Дамблдоров мало чем отличался от себе подобных: такие же беленые стены, украшенные деревянными балками; островерхая, крытая соломой крыша, из которой торчит пара мансардных окошек; укатанная подъездная дорожка, ведущая ко входной двери. Вот только внутри уже давно никто не зажигал свет, зарос сорняками сад, а дорожка была усыпана бурыми опавшими листьями, что только добавляло запущенности пейзажу.
Батильда тем временем продолжила:
- Но большой костер имеет свойство очень быстро сгорать… Альбус и раньше тяготился своими обязанностями главы семьи, а, подружившись с Геллертом, и вовсе стал пренебрегать ими... Мне кажется, будь его воля, он бы и вовсе не стал возвращаться домой, но кровь имеет очень большое значение у магов, мистер Поттер, и все патроны и друзья мигом бы отвернулись от Альбуса, узнай они, что он бросил младших брата и сестру на произвол судьбы. Но для Альбуса, надо отдать ему должное, всегда была важна его собственная репутация… он не хотел, чтобы о нем говорили плохо, как о его отце или матери, и потому вернулся домой, сделав то, что должен был в глазах окружающих…
- Дружба Альбуса с Гелом не могла не раздражать Аберфорта. Он не был таким успешным, как его старший брат, не гнался за признанием и славой, но именно с ним можно было увидеть Ариану, гуляющую ночью в саду… Между братьями начались ссоры, Аберфорт не стеснялся даже на людях высказывать Альбусу все, что думает о нем и “его темном дружке”, — старушка крякнула. — Вскоре Геллерт пришел ко мне и попросил сделать порт-ключ “куда угодно, лишь бы подальше от этого места”. А на следующий день хоронили Ариану Дамблдор… Ее положили рядом с матерью.
- Да, мы видели, — холодно заметил Визерхофф.
Они уже свернули с дороги и направлялись теперь по мощеной камнями дорожке к очередному беленому дому с островерхой соломенной крышей…
- Да-да, — продолжала говорить миссис Бэгшот, — на похоронах Аберфорт устроил драку, обвинив Альбуса, что это он во всем виноват. И Альбус не сопротивлялся… он вообще выглядел подавленным в тот день, каким его не видели больше никогда в жизни, как будто бы очень любил сестру… Ариане тогда едва минуло четырнадцать лет… Злые языки, не без помощи Аберфорта, шептали тогда, что якобы Альбус, Аб и Гел устроили драку, и один из них случайно задел проклятием проходившую мимо Ариану. Как бы Аберфорт ни презирал брата, ему не хотелось верить в то, что тот убил их родную сестру. Я уверена, Альбус точно так же оправдывается и по сей день, но я-то знаю правду…
- Откуда? — вновь перебил рассказчицу Гарри.
Батильда отворила дверь, и ребята вошли в небольшую темную, пахшую старостью прихожую.
- Имейте терпение, молодой человек, — добродушно пожурила старушка своего гостя. — Несите это туда, на кухню… Мистер Тибблс, мой старый проказник!.. — поприветствовала она толстого ленивого кота камышово-серого окраса.
Кот довольно заурчал, когда костлявые пальцы почесали его за ушком, и потерся о ноги хозяйки.
- Сейчас я покормлю тебя, мой хороший. А вы не стесняйтесь, молодые люди, располагайтесь. К старой Батильде так редко приходят гости… Но ничего, история уже скоро закончится…
Парни сели за непритязательный деревянный стол, сколоченный грубо, но основательно. Сняли головные уборы, повесили верхнюю одежду на спинки стульев. Жизнь в доме Батильды Бэгшот застыла, словно в позапрошлом веке. Простые беленые стены, дощатый пол. С потолка свисает пара тусклых масляных ламп. От окна вдоль стены тянутся тумбы и навесные шкафчики, в которых хранятся продукты, посуда, какие-нибудь инструменты… В углу стоит старинная темная печка — конфорки на ней, почти как на современной электрической, но внизу, вместо духовки, располагается топка с углями, а в стену врезается дымоход. Батильда взмахивает палочкой, но с нее слетает лишь несколько искр — магия уже плохо слушается старую волшебницу. Гарри тут же вызывается помочь хозяйке и в мгновение ока разжигает огонь с помощь “Incendo”, возится с кастрюлей и чайником. Лотар начерпывает воды в ведро — для этого надо было несколько раз надавить на тяжелый чугунный рычаг, сообщавшийся с идущей из пола трубой. Конечно, при помощи магии можно было сделать так, чтобы вода из крана бежала постоянно и по заклинанию прекращала — благо, здесь имелось своеобразное подобие раковины в виде чугунного корыта с сифоном — но Батильда была уже слишком слаба для такого.
Сама же хозяйка дома, без пальто и головного платка, являла собой старую женщину, одетую в длинное старомодное платье и стоптанные ботинки. Ее редкие седые волосы стянуты в хиленький пучок на затылке, а на плечи была накинута теплая пуховая шаль. Она сидит на стуле, скрестив ноги, а ее руки уже проворно работают спицами. Пока юноши накрывают на стол и накладывают еду любимому мистеру Тибблсу, она продолжает рассказывать, незаметно для себя погружаясь в воспоминания о тех далеких временах…
- Гелу тогда сломали палочку, и потому он не мог уйти отсюда без моей помощи. И я взяла с него клятву, что дам ему порт-ключ, только если он расскажет мне, как все было на самом деле… Он наложил “Cruciatus” на Аба, когда тот стал в очередной раз высказывать им с Альбусом, хотел показать, что такие жалкие деревенщины ему не помеха… Он рассчитывал, что Альбус проникнется его смелым решением, первым шагом на пути к “Большему благу”, строительство которого они обсуждали тогда на полном серьезе… Но Альбус неожиданно принял сторону брата, а не друга. Завязалась тройная дуэль, и Геллерт сказал насмешливо: “Неужели ты теперь убьешь меня, Альбус?” Вместо ответа Альбус выпустил Смертельное проклятие, Геллерт уклонился, и оно попало в Ариану, безумно бегавшую вокруг. Тот день стал днем скорби для семьи Дамблдор… А Геллерт поспешил сбежать, пока озверевший Аберфорт не сделал с ним то же, что и с его палочкой…
Гриффиндорцы слушали, затаив дыхания. Чашки с чаем и кексы так и лежали нетронутыми на тарелках.
- Но это еще не конец… Альбус и Геллерт после того не то, чтобы помирились, но имели сотрудничество. Нет, Геллерт мне, конечно, не писал об этом, и я узнавала о событиях в мире из газет и слухов, читая между строк… К концу первой мировой войны у магглов Альбус был уже известной фигурой не только в Британии, но и в мире. Ученик самого Николаса Фламеля, самый молодой член Визенгамота, лауреат многочисленных научных премий… В то время как Геллерт был эпатажной и одиозной фигурой уже в те времена, имевший популярность лишь в некоторых, довольно узких кругах тогдашних Австрии и Германии. Тем не менее, Альбус помог Гелу взойти на политический олимп, и, я думаю, лишь благодаря этой услуге немцы не разбомбили нас до конца. Бомба это, знаете ли, страшное маггловское изобретение, “Bombarda maxima” по сравнению с ней — не больше, чем мыльный пузырь. Бомбе все равно, кто перед ней, маг или маггл, она убивает всех одинаково, разрушая города до основания…
- Многие призывали Альбуса, сильнейшего волшебника своего времени, сразиться с Гелом, чтобы оставить это кровавое безумие, но он тянул до последнего, пока с Гела вместе с его маггловскими прихвостнями не погнали с Востока эти русские варвары… И когда, годы спустя, пришел Тот-кого-нельзя-называть, Альбус вновь ничего не делал, а все ждал у моря погоды…
- Но Дамблдор создал Орден Феникса для борьбы с темными силами! — возразил Гарри.
- Знаю, знаю… Ваши родители состояли в нем, и много еще молодежи, в основном с Гриффиндора… И в свои двадцать они были такими же наивными, как вы сейчас, верили в светлое будущее, торжество справедливости… Не на этом свете, скажу я вам, а я пожила уже почти два века… И уж тем более они не хотели слышать, что Дамблдор их просто использует. Хотя ваша матушка была все-таки более вменяемой — мы, женщины, обычно более серьезно и ответственно относимся к жизни. А когда появилось это пророчество… Это новомодное светлое заклятие Доверия вместо старой кровной защиты — ваши родители сами себя загоняли в ловушку, а Дамблдор, как всегда, снова ждал. Или вы хотите сказать, мистер Поттер, что у сильнейшего колдуна столетия, которого вполне справедливо опасались оба Темных Лорда, не было возможности спасти ваших родителей? Альбус подставил под удар вашу семью и не прогадал в очередной раз. Одна разрушенная семья сейчас в обмен на тысячи спасенных в будущем… не это ли есть то самое “Большее благо”?
Гарри изо всей силы стиснул зубы и сжал кулаки, вытянувшись, точно струна. Каждый нерв в нем был напряжен до предела — настолько переполняла его ярость, чувство боли и предательства, почти как тогда, после смерти Сириуса. В конце концов, юноша отхлебнул огромный глоток чая и тут же закусил его кексом, предсказуемо подавившись. Визерхофф похлопал его по спине, и Гарри, почувствовав, что пища не помещается больше у него во рту, поспешил подбежать к раковине, после чего долго извинялся перед хозяйкой. По крайней мере, приступ злости прошел, что уже являлось достижением.
Доев угощение, гости в лице Лотара Визерхоффа сдержанно поблагодарили миссис Бэгшот за ужин и интересную, а, главное, поучительную историю, а также получили возможность облегчиться. Уже в прихожей, когда вся посуда была вымыта и расставлена по местам, а сами юноши вновь облачились в верхнюю одежду, Лотар поинтересовался напоследок:
- Простите, мадам Бэгшот… вы говорили, что Поттеры жили недалеко от вас. Вы не могли бы показать нам их дом? Мы бы хотели посетить его перед возвращением в Хогвартс.
- Да-да, конечно… — старушка выпустила гостей и вышла на порог сама, кутаясь в шаль от холода. Около ее ног, подобно стражу, застыл мистер Тибблс. — Я не буду выходить на улицу, уже темно, но я вам так покажу: тут действительно недалеко идти… Идите прямо, до ближайшего перекрестка, — указала рукой в темноту. — Потом поверните направо и идите дальше по той дороге, не сворачивая. По той стороне сейчас никто не живет, там же будет и дом Поттеров. Вы его не пропустите.
- Э… спасибо… до свидания, — сказал следом Гарри, ежась от холода после протопленной кухни.
- И вам счастливого пути, молодые люди. Надеюсь, я еще увижу вас перед моей смертью, — проскрежетала старушка уже вдогонку, пряча руку с платком в карман.
Как и предсказывала Батильда, идти действительно оказалось недолго. Заклятие “Fidelium” пало вместе с предательством Петтигрю, и теперь участок, где располагался дом Поттеров, был укрыт лишь простыми магглоотталкивающими чарами. Большая часть дома все-таки осталась целой, но половина верхнего этажа отсутствовала — видимо, когда “Авада” ударила обратно в Волдеморта, произошел мощный взрыв, и теперь в провалах между разрушенной каменной кладкой гулял ветер. И Гарри эта мысль неожиданно показалось странной: он бы поверил такому объяснению в одиннадцать лет, когда был маленьким наивным мальчиком, только-только попавшим в сказку, но не теперь. Ведь любому, за исключением Рона, наверное, было бы очевидно, что при таком завале невозможно выжить. Жертва матери спасла его от смертельного проклятия, не могла бы спасти после этого от падающих смерти камней.
Он подошел ближе, взявшись руками за ржавые ворота — не для того, чтобы открыть, а чтобы просто прикоснуться к частице своего дома. Стоило ему это сделать, как сверху на воротах появилась большая деревянная табличка, украшенная причудливым цветочным орнаментом. Вырезанные посередине золотые буквы гласили:
Здесь ночью, 31 октября 1981 года, Джеймс и Лили Поттеры пали смертью героев, сражаясь с Тем-кого-нельзя-называть. Их сын Гарри является единственным волшебником, пережившим смертельное проклятие и остановившим зло. Этот дом, невидимый для магглов, оставлен в разрушенном состоянии как памятник Поттерам и как напоминание о насилии, которое разрушило их семью.
Повсюду вокруг этих аккуратных букв красовались каракули, добавленные другими колдунами и ведьмами, приходившими в это место. Одни просто подписались нестираемыми чернилами, другие вырезали свои инициалы прямо на древесине, третьи оставили сообщения. Все они были очень похожи и гласили что-нибудь в стиле: “ Удачи тебе, Гарри, где бы ты ни был!”, “Гарри: если ты читаешь это, знай, мы за тебя!” или “Да здравствует Гарри Поттер!” Побывай он здесь пару месяцев назад, Гарри непременно бы обрадовался, что столько людей о нем помнит, что они болеют за него, но беседы с Визерхоффом слишком многое перевернули в его жизни. Ведь никто из этих волшебников, что оставили здесь свои автографы, или тех, что здоровались с ним в “Дырявом котле” или в супермаркете еще до получения письма из Хогвартса, просто не поговорил с ним, не поинтересовался, как дела. Все были уверены, что их героя любят и обожают — в точности, как Снейп — и что просто не может быть иначе.
От этих мыслей парню стало на душе, и он привалился лбом к холодным металлическим прутьям, и на холодную осеннюю землю капали горячие слезы боли и разочарования.
- Ты разве не хочешь зайти? — послышался сзади знакомый голос с легким акцентом.
Гарри моментально отстранился от ворот и вытер слезы рукавом куртки — не хватало, чтобы немец в очередной раз увидел, как он плачет — прямо, как девчонка. И только после этого развернулся лицом к однокласснику.
- Я думал, ты скажешь что-нибудь наподобие “Не ходи туда — это опасно!”, — невесело усмехнулся Гарри.
- Сигнальные чары ты уже потревожил, вызвав это… — немец указал на табличку, — не думаю, что случится что-нибудь серьезное, если мы зайдем внутрь. — Хотя я все равно проверил бы окружающее пространство на наложенные чары…
Поттер отошел назад, предоставив однокласснику возможность действовать. Визерхофф прикрыл глаза, сосредоточился. Несколько раз провел ладонями вдоль забора, останавливаясь около некоторых мест — так продолжалось минут пять. Отошел назад, выдохнул, расправив плечи, открыл глаза.
- А разве не проще было палочкой? — поинтересовался Гарри, отметив уставший вид немца.
- Проще… — признался Лотар, глубоко вдыхая свежий вечерний воздух, — однако существует немало стационарных чар, которые определенным образом реагируют на сканирующие чары или на магию рядом вообще. Что-то вроде спускового крючка…
- А этому сложно научиться? — вновь поинтересовался Гарри; в голосе его чувствовался не только неподдельный интерес, но и восхищение.
До этого гриффиндорцу казалось, что волшебством подобного уровня может владеть разве что Дамблдор. Ну, или МакГонагалл, может быть. А в том, что Визерхофф сделал все без единой ошибки, сомнений не было — гром и дым свидетельствовали бы, скорее, о неумелости колдуна, но никак не о профессионализме.
- Сложно, — не стал отрицать Визерхофф. — Для этого нужно иметь и высоко дисциплинированный разум, и предрасположенность, чтобы чувствовать магические потоки и плетения… Касательно того, что я нашел здесь… это магглоотталкивающие чары; скрывающие чары, действующие, опять же, на магглов; а также сигнальные чары двух видов. Первые наложены достаточно давно и ответственны за вызов мемориальной доски, вторые появились здесь около пяти лет назад ли раньше.
- Так мы можем войти? — спросил Поттер, переминаясь с ноги на ногу.
- Думаю, да… Сигнальные чары ты уже потревожил, так что вряд ли сделаешь хуже, если дотронешься до ворот еще раз. Вот только калитку следует оставить открытой.
Гарри надавил на одну из кованых створок, и та, надсадно скрипя, открылась в достаточной степени, чтобы через образовавшийся проем мог войти человек среднего телосложения. Для верности Лотар положил у основания валявшийся поблизости камень, чтобы калитка случайно не захлопнулась от ветра.
- Поражаюсь человеческому лицемерию! — с осуждением сказал Визерхофф, оглядев сад, заросший высокой травой и кустарниками; даже на разрушенной кладке второго этажа успели прижиться какие-то растения.
- Ты о чем? — спросил Поттер, бодрой походкой направлявшийся ко входу в дом.
- О том, что этот дом оставили в таком виде якобы ради памяти твоих родителей, — раздраженно ответил немец. — У нас в стране некоторые строения тоже не стали восстанавливать… в память о войне, — добавил он тихо, — но за этими памятниками ухаживают. А ты посмотри на это! — и обвел рукой по кругу, словно показывая, как много местные доброжелатели упустили из виду. — Стой!.. — неожиданно резко сказал он, словно почувствовал что-то, и вновь стал сканировать окружающее пространство ладонями.
Гарри отошел в сторону, чтобы не мешать, и лишь молча наблюдал за процессом. Зачем кому-то понадобилось накладывать еще один круг чар? Или эти чары накладывали его родители, а Волдеморт просто обошел их? Лицо Лотара становилось тем временем все более хмурым, как будто он обнаружил, как минимум, опасное проклятье навроде того, от которого пострадали слизеринки.
- На дом наложены очень сложные следящие чары, — пояснил Визерхофф, переводя дух. — Наверное, их можно снять незаметно, но я не специалист в данной области. Поэтому лучше оставить их нетронутыми. Кроме того, я бы советовал категорически не использовать магию — эти чары как раз относятся к категории тех, которые срабатывают на любое примененное рядом заклинание.
- И что же нам теперь делать? — растерянно спросил Гарри: чего-чего, а в доме родителей он все-таки хотел побывать, хотя понимал, что вряд ли бы нашел что-то внутри, кроме пыльного хлама.
Вместо ответа немец вышел за ворота и, побродив там немного, наклонился и что-то поджег — оказалось, это были две валявшиеся у дороги палки.
- Вот, — сказал Лотар, вручив одну из них однокласснику, — это у нас вместо факелов. И помни: никакой магии, — добавил он, открывая входную дверь.
Дом встретил их запахом сырости и плесени. Где-то пискнула мышь, потревоженная чужаками и, шурша, убежала во тьму. Совсем не таким представлял Гарри свое первое жилище. Похожие чувства, разочарование, опустошение, он испытывал всего пару разу — когда увидел ту сцену у озера и когда узнал, что его отец никогда не был аврором. Только теперь все было иначе, сильнее. Как будто он пытался найти в куче мусора бриллиант, но его уже давным-давно раскололи и растащили по кусочкам. А слова одноклассника, сказанные несколькими минутами ранее, еще когда они были на улице, лишь усугубляли и без того нерадостное настроение юноши. Действительно, ведь магией убирать намного проще и быстрее, и какой-нибудь волшебник за небольшую плату вполне мог бы взяться за это. А еще Гарри не понимал, почему Уизли, которые наверняка знали, где похоронены его родители, ни разу за каникулы не отправились в Годрикову Лощину, но показали этот дом.
Последний оказался не очень большим и, если верить взятым у гоблинов документам, был построен еще в XVI веке. Семья Поттер владела им задолго до того, как стать достаточно богатой и родовитой для того, чтобы построить поместье недалеко от Кумбрана. С тех пор дом в Годриковой Лощине использовался относительно редко — для приема гостей, которых по каким-либо причинам нельзя было пригласить в поместье (как пояснил еще раньше Лотар, волшебники действительно нередко делают так, особенно если ведут дело с простецами), для проживания дальних родственников или друзей. В начале XX века, когда в жизнь магглов уже активно внедрялись некоторые маггловские технологии, Уильямом Поттером, прадедом Джеймса Поттера, была проведена небольшая перепланировка и модернизация особняка, превратившая его в весьма комфортное по тем временам место для жительства.
Небольшая прихожая, которая предназначалась, по-видимому, для того, чтобы оставлять там верхнюю одежду и уличную обувь (на это красноречиво намекали запылившиеся полки, крючки и подставка для зонтов), вела в просторную и некогда уютную гостиную. Резная деревянная дверь держалась на одной из петель и теперь сиротливо привалилась к стене, а ее овальный витраж, составленный из кусочков зеркал — наследие Викторианской эпохи — все еще отражал блики пламени, несмотря на налипший слой грязи. Внешне комната не представляла собой ничего особенного: диван, журнальный столик, ковер, камин, бар, изогнутая лестница, ведущая на второй этаж, и пара дверей — в соседние комнаты. Разве что современная маггловская бытовая техника отсутствовала. Расположение потолочных балок и карнизов говорило о том, что раньше здесь было несколько комнат, наверняка сообщающихся между собой, а лестница располагалась в прихожей — видимо, это были последствия той самой перепланировки, устроенной Уильямом Поттером, превратившим некогда родовое гнездо в простой дом для отдыха.
Как и в прихожей, все было покрыто толстенным слоем пыли, пахло сыростью. Замызганные грязью окна практически не пропускали свет, а расставленные на подоконниках цветы в горшках уже давно засохли, лишенные необходимой влаги. Гарри вспомнил письмо матери: ведь у них был кот — неужели он умер точно так же, как все в этом доме, когда в нем не осталось ни единого Поттера? Однако кое-что заставило юношей насторожиться — дом выглядел не просто заброшенным, но как будто в нем кто-то что-то искал, правда, очень поверхностно. На стенах и каминной полке отсутствовали фотографии, которые непременно должны быть во всякой молодой семье, из бара кто-то забрал все напитки, а из библиотеки, которая располагалась в смежном с гостиной помещении, кто-то вынес все книги и даже покопался в ящиках стола. У Гарри округлились глаза, от удивления он едва не выронил факел. Это однозначно был волшебник, но кому могло понадобиться… в их доме?
- Мародерствовать? — подсказал нужное слово Визерхофф.
Поттер только и мог, что открывать и закрывать рот от шока и удивления. Этот вечер преподнес ему больше, чем достаточно, неприятных сюрпризов.
- Так называются люди, которые грабят заброшенные дома или трупы умерших — в основном, с целью наживы, — лекторским тоном пояснил Визерхофф, делая вид, что не знает о прозвище известной четверке хогвартских повес.
Поттер закрыл рот, явно обидевшись, и вышел из библиотеки. Он не мог представить, чтобы его отец и Сириус, и Люпин занимались чем-то подобным — это же просто отвратительно! И ведь Сириус явно гордился тем, что был Мародером. Оставалось надеяться лишь на то, что они не знали, что значит это слово, но, сделал себе заметку Мальчик-который-выжил, надо будет написать письмо Ремусу, а заодно спросить, кто из них придумал эту ужасную кличку.
На кухне не нашлось ничего интересного, за исключением того, что мыши, похоже, устроили здесь свое логово, постепенно доедая остатки испортившихся продуктов. Второй этаж внушал гриффиндорцам опасения, и потому они сомневались, стоит ли идти туда. Гарри был достаточно подавлен удручающим видом дома и тем фактом, что кто-то посмел осквернить память его родителей, однако продолжал надеяться, что сможет найти что-нибудь важное. Лотар, напротив, не верил в то, что они смогут найти что-нибудь интересное наверху, где располагались только спальни и уборная. Конечно, в любом старом доме есть тайники, но искать их, по его мнению, было бы чересчур самонадеянно, не говоря уже о том, сколько времени пришлось бы потратить на их поиск и снятие защиты. Однако начатое он привык доводить до конца и потому первый ступил на старую скрипучую лестницу, которая, казалось, вот-вот должна развалиться под весом двух молодых парней. Тактильное сканирование окружающего пространства также ничего не выявило — по крайней мере, можно не опасаться всякого рода неприятных сюрпризов вроде исчезающих ступенек или внезапно сломанной ноги.
На верхнем этаже было еще больше грязи, а сквозь зияющий провал в стене было видно мглистое ночное небо. Естественно, Поттер побежал осматривать то, что было когда-то его детской, и Визерхофф предупредил его, чтобы он оставил факел в коридоре — горящий в воздухе огонь — зрелище не для слабонервных. Сам же немец пошел в ближайшую к нему комнату. Часть стены и крыши здесь также пострадал от взрыва, на полу валялись кирпичи, куски потолочных балок и перекрытий. Между двух окон стояла широкая двуспальная кровать. Подушки на ней были по-прежнему продавлены, чему способствовала стоявшая в комнате сырость, а одеяло и простыни были смяты, словно никто не додумался заправить постель с утра. Обычно бледное лицо юноши залилось краской — только сейчас до него дошло, что он находится в спальне, святая святых любой чистокровной семьи, куда дети имели право входить лишь в исключительных случаях. Впрочем, со смущением Лотар справился довольно быстро — в конце концов, он был уже не наивным маленьким мальчиком и рассчитывал вступить в брак вскоре после школы — и потому принялся думать над тем, как бы приспособить факел, чтобы не держать его все время в руках. Решение проблемы нашлось неожиданно быстро в виде чудом сохранившейся хрустальной вазы, которая лишь треснула при ударе о пол.
Поставив ее так, чтобы случайные прохожие не могли увидеть свет, Визерхофф продолжил осмотр помещения. И снова его насторожил тот факт, что в комнате не оказалось ни одной фотографии, словно кто-то поставил себе цель уничтожить всю память о живших здесь людях. Под обломками шкафа валялись какие-то прелые тряпки, но парень не стал их трогать, сосредоточив свое внимание на пустой рамке, стоявшей на комоде. Колдорамки являлись относительно недавним маготехническим изобретением: в них можно помещать воспоминания, почти как в Омут памяти, а путем комбинации их последовательности можно воссоздать в ускоренном режиме какой-нибудь процесс, например, взросление ребенка. Из-за этого они стоили намного дороже, нежели обычные колдографии, не говоря уже о том, что для работы с ними от волшебника требовалось больше знаний и навыков. В этой же колдорамке еще сохранились следы маги, но она оказалась абсолютно нерабочей абсолютно нерабочей, как будто по ней ударили мощным и одновременно грубым ментальным заклятием. Без особой надежды Лотар просмотрел содержимое комода, чувствуя себя на редкость погано, как будто вытаскивает чужих скелетов из шкафа, но не нашел ничего нового, кроме маггловской одежды, местами аккуратно сложенной, местами скомканной, как попало. Не то, не то… Разве что…
Взгляд юноши неожиданно переместился к туалетному столику, располагавшемуся в наименее пострадавшей части комнаты. Ну конечно… Валявшиеся в беспорядке помада, пудра и прочие женские штучки вряд ли могли бы заинтересовать вора, а вот драгоценности… Но стоявшая там же на столе резная деревянная шкатулка оказалась абсолютно пуста. В боковых ящиках также не нашлось ничего интересного — опять косметика, духи, пара зелий, расчески заколки и…нижнее белье. Разочарованно выдохнув, Визерхофф захлопнул ящик — делать здесь больше нечего, да и чувствовал он себя прескверно — как неожиданно уловил слабые эманации магии из-под стола. Пальцы нащупали маленький потайной ящичек под днищем конструкции. Маг закрыл глаза, попытавшись сосредоточиться на потоках и плетениях — похоже на кровную защиту. Но зачем тогда здесь нужен ключ?
Лотар попытался вспомнить, видел ли он нечто подобное, когда обыскивал спальню раньше, как понял, что единственный предмет, который не подвергся осмотру — это кровать. Допустим, кто-то из членов семьи создал и зачаровал тайник — тогда было бы логично, что ключ он все время будет носить с собой. Однако Джеймс и Лили Поттер мертвы, следовательно, проверить данный вариант невозможно. С другой стороны, если поставить кровную защиту на тайник относительно легко — при должном умении это сможет даже магглорожденный, особенно имеющий склонность к чарам — то сделать нательный ключ-кулон или браслет, который исчезал бы по мысленному приказу, уже намного сложнее. Тут нужны навыки в артефакторике, которые нельзя освоить, просто обучаясь по книжкам. Мало того, здесь требуется владение целым комплексом дисциплин, которыми, если верить различным источникам, могли владеть Джеймс и Лили в сумме, но никак не каждый сам по себе. А создание тайника свидетельствует о том, что один из членов семьи не доверял другому. Таким образом, если ключ нельзя носить на себе нельзя, а он должен быть в шаговой доступности, то логично предположить, что его следует держать недалеко от тайника, в том месте, где его нельзя потерять случайно. Следовательно, матрац и подушки отпадают — это если предположить, что область поиска ограничена только кроватью. Вновь закрыв глаза и сосредоточившись, Визерхофф принялся сканировать деревянную конструкцию на предмет остаточной магии, и, слава богам, его поиски вскоре увенчались успехом. Этот резной цветок на спинке кровати — так по-женски…
- П… иди сюда! — оборвал себя немец на полуслове.
Отчего-то возникло странное ощущение, что за ними следят, хотя он мог поклясться, что не чувствовал ничего такого, когда они только поднялись на второй этаж.
Вскоре послышался топот ног, и в дверях показался Поттер. В руке он держал зажженную волшебную палочку.
