*** До чего все-таки забавная штука — жизнь. Она несет тебя на крыльях счастья, а потом резко скидывает на землю, да так быстро, что не всегда понимаешь, что произошло. Осознание приходит позже, когда уже ничего нельзя изменить и остается только рвать на себе волосы, сетуя на несправедливость судьбы.
Кто-нибудь задумывался, что такое эта пресловутая судьба? Прекрасная девушка, с вплетенными в золотистые локоны весенними цветами, скажут одни, чудовище со зловонным дыханием — ответят другие. А для меня эти образы смешались воедино. Моя судьба манит изящной ручкой, а стоит купиться на ее призывный взгляд и подойти — изо всех сил по самую рукоятку вгоняет в и без того израненное сердце тупой кинжал. И так каждый раз, меняется только ситуация, а результат всегда один. Потому что я дурак, потому что я все еще верю этой лживой красотке и раз за разом страдаю все сильнее. Я устал от этого жестокого флирта, но выбора у меня нет, ведь судьба уже все решила за меня, утвердив свое решение и размашисто черкнув линию на ладони. Порой удивляюсь, почему линия судьбы имеет такой нежный розовый оттенок, по мне, так ей впору быть кроваво-алой…
Северус Снейп отошел от окна, и глаза, минуту назад излучавшие жизнь, отражая последние лучи заходящего на горизонте солнца, опять потухли и стали непроницаемо черными. Пожалуй, именно такая чернота преследует нас в кошмарах. Знаете, почему мы боимся темноты? Мы боимся того, что она может в себе таить… Боимся все без исключения.
Мужчина подошел к рабочему столу и мягко опустился в еще не успевшее остыть кресло. Ворох лежавших перед ним пергаментов, казалось, отбирал воздух, мешая дышать. Северус в импульсивном порыве смахнул их рукой, и комнату наполнило мягкое шуршание листов и запах пыли. Порой он сам чувствовал себя лишь пылью — грязной, неприятной, почти незаметной. Первый раз увидела в пылинке его душу Лили Эванс, второй — ее сын. Может, рассмотреть что-либо под наросшим слоем могут только глаза вот такого глубокого зеленого оттенка с золотистыми крапинками вокруг зрачка? Хотя нет, ведь третий, и, пожалуй, последний раз в его жизни, он дал заглянуть так глубоко глазам теплого шоколадного цвета… Ее глазам.
Вы когда-нибудь смотрели на линию судьбы? Наверняка. И наверняка также замечали эти мелкие пересекающие ее полоски — у кого-то их больше, у кого-то меньше. Я мысленно разбил свою линию на три части, каждый по двадцать лет, итого — шестьдесят. Вы спросите, почему так мало, ведь для волшебника это не возраст, так я отвечу — больше мне самому не надо. Если думать о том, что предстоит еще несколько десятков лет играть в прятки с этой златовласой Горгоной, то в самый раз сейчас же последовать примеру Дамблдора. Хотя, это уже другая история…
Так вот, на первый отрезок пришлось четыре более-менее глубокие линии — ровно столько действительно значимых событий произошло со мной в тот период: поступление в Хогвартс, встреча с Лили, смерть матери, принятие метки. Если первые два события привнесли в мою серую жизнь радость, то последние — растоптали мою душу, изорвали ее на мелкие клочки, собрать которые воедино было уже почти невозможно.
Второй отрезок охватил период с момента моего двадцатилетия и до сегодняшнего дня. Я насчитал пять… нет, шесть коротких черточек — свидетельств грубого вмешательства судьбы: зверское убийство Поттеров, появление семь лет назад Гарри Поттера в Большом зале Хогвартса, возвращение Темного Лорда, смерть Дамблдора, укус Нагайны и теплый взгляд карих глаз, смотрящих на меня с такой нежностью и сожалением…
* * *
Победу Поттера над Волдемортом я успешно проспал в коматозном сне, сквозь который иногда слышал приглушенные крики — сначала ужаса и отчаянья, а затем — радости и возродившейся надежды. После мое тело плыло по мутным водам какой-то реки, среди других таких же неподвижных, холодных тел тех, кто покинул бренный мир. Я испугался, но сделать ничего не мог, поэтому меня дальше несло к невидимому водопаду, оглушающий рокот которого приближался все ближе. Я почувствовал давление на груди и опустил глаза. На ней стояла, сердито нахмурившись, моя златовласая мучительница.
— Ну и чего ты тут разлегся? — спросила она.
— Вообще-то, это ты организовала, так зачем же спрашивать, — мысленно ответил я, так как язык отказывался слушаться.
— Ну да, эта змеюка должны была тебя цапнуть, иначе ты со своей гордостью никогда не передал бы мальчишке свои воспоминания, — наглая девчонка уселась, поправляя свое платьице, будто все происходящее совершенно нормально и мы тут собрались по-дружески поболтать.
— Все бы хорошо, только знаешь ли, змеюка-то ядовитая оказалась, и не делай такой невинный взгляд, твои шуточки меня уже утомили. Дай сдохнуть по-человечески, а?
— Ну уж нет. С тобой так забавно и я не собираюсь лишать себя удовольствия понаблюдать еще, — она подошла к моему лицу и щелкнула пальцем по носу.
А потом я почувствовал, как кто-то прижимает к моему изодранному горлу теплую ладошку и попытался открыть глаза, но ничего не получилось.
— Гарри, подай мне еще бинт и ту склянку с зеленой жидкостью.
Голос показался знакомым и в голове сформировался образ молодой девушки с кипой волос каштанового цвета, но лицо разглядеть я так и не смог. Горло горечью обожгла отвратительная жидкость, после чего стало как-то легче дышать.
— Отлично, пульс нормализуется… — тихо сказал все тот же голос, — Ну где там Рона носит? Уже сто раз мог позвать кого-нибудь на помощь! — мне показалось или в нем послышались слезы?
Я опять оказался посреди реки, грохот водопада был так близко, что казалось, заполнял все изнутри.
— Да сколько можно уже тебя отсюда выпихивать? — возмущено воскликнула моя личная Горгонка. — Ты думаешь, это так легко — возвращать человека к жизни?
Надо мной забрезжил свет, прорывая плотную пелену тумана, окутавшего все вокруг. Так хотелось уйти туда, где было тепло и сухо. Мои мечтания прервала звонкая пощечина.
— А ну, не сметь! Ты хоть знаешь, что своим эгоизмом можешь разбить девочке сердце?
— Ты это о чем? Я сердца никогда никому не разбивал, только жизни. А ты вообще молчи, вот кто здесь настоящий монстр, измывающийся над людьми по своей личной прихоти.
— Ай, — отмахнулась она рукой, — будет тебе дуться. Все ведь хорошо закончилось.
— Да неужели? Поэтому я сейчас умираю, а на мне сидит какая-та букашка и учит жить?
— Ты не умираешь, вернее, через минуту уже не будешь. Она умная девочка, быстро сообразила, какое зелье тебе дать.
— Да дементор тебя дери! О ком ты?
— Сейчас узнаешь, — лукаво улыбнулась проказница и легко чмокнула в губы.
* * *
Северус Снейп взял в руки пергамент, только что поднятый с пола и брезгливо откинул его обратно. «Будь он хоть трижды героем, мозгов это ему не прибавит», — профессор вздохнул и взял следующую работу.
Ее почерк… Рука дрогнула. Он, даже не смотря на содержание, размашистым почерком поставил четыре и рядом добавил маленький плюсик. Ну и плевать, что ее работы лучшие за последнюю уйму лет — знать зельеварение на «пять» могут только сами зелья…
Дверь скрипнула и в класс заглянула сама претендентка на звание «Мисс-я-все-знаю».
— Профессор, разрешите войти?
Внутри все сжалось и эмоции, проснувшиеся при звуке ее голоса, в панике бросились прятаться за стену разума.
— Мисс Грейнджер, если Вы еще не заметили, то Ваши волосы уже падают на пол моего класса. Вопрос не актуален.
— Я хотела передать Вам это, — она подошла, протянув белый конверт.
Сердце ухнуло, когда я прочитал его содержимое, написанное золотом на шелковой бумаге.
«Рональд Артур Уизли и Гермиона Джейн Грейнджер выражают Вам свое почтение и просят оказать честь присутствовать на церемонии бракосочетания, которая пройдет 25 декабря сего года».
— Смотрю, мистер Уизли добился своего, — фраза была сказана с таким ядом в голосе, что любая на ее месте разрыдалась бы и убежала, но только не она…
Теплый свет шоколадно-карих глаз согревал, отгоняя горечь, опутавшую его сердце… А потом она ушла и класс утонул в холодной пустоте. В голове опять мелькнула мысль, что линия судьбы должна бы быть кроваво-алой…
***
— Здравствуйте, профессор, — в лабораторию вошла стройная молодая женщина, стряхивая с пышных волос кружевные снежинки.
Шесть лет он не слышал этого чуть резковатого, но такого родного голоса… Судьба-чертовка чиркнула на широкой ладони Северуса Снейпа еще одну короткую, но глубокую линию. На этот раз он готов был согласиться, что нежно розовый — самый подходящий для нее цвет…
Блин, как же порой все бывает не справедливо и обидно! 