Приглашаем всех творцов принять участие в конкурсе "Однажды 20 лет спустя" в честь юбилея ТТП!   

Ну вот. Все закончилось. Тишина стоит такая, что не слышно даже скрипа старой мебели, из-за окна не доносится ни завывания ветра, ни голосов ночного леса. Кажется, раздайся хоть один звук, и замок всколыхнет волна стонов и рыданий. Но это все утром. Те, кого будут оплакивать завтра, лежат сейчас ровным рядком в Большом зале, мертвые и уже ко всему равнодушные.
Осторожно пробираюсь по коридорам к Главному выходу. Я могла бы аппарировать прямо из комнаты – барьер был снят днем, во время битвы. Но мне кажется важным пройти сейчас по коридорам, отдавая Ему последнюю дань памяти. Нужно постараться не наткнуться ни на кого – надеюсь, мантия-невидимка поможет в этом.
Почти никто не спит в эту ночь. Вот Невилл в одиночестве сидит на подоконнике, прижавшись к стеклу лбом. Лицо спокойное, почти равнодушное. Такое же выражение я часто видела на лице у Него. Всего два года назад мне довелось познать, что это всего лишь маска. Наедине он снимал ее, и я любовалась, как малейшие изменения в настроении отражаются на его лице, впитывала их в свою память, как губка. Теперь вся эта коллекция останется в моей душе навсегда.
Стараюсь не спугнуть Луну, тщательно протирающую доспехи и что-то бормочущую себе под нос. Он, кстати, очень уважал ее, и говорил, что Лавгуд умная девушка, только прячется под маской странной недотепы. Она – единственная, кто знал о нашей связи. Ни Гарри, ни Рон не имели об этом понятия до сегодняшней ночи. Весь последний год я переписывалась с ним через Луну. Больше ей не придется оставлять адресованные мне небольшие, полные нежности записки от Него в заранее оговоренных местах.
Прижимаюсь к стенке – приближается профессор МакГоногалл. Ее сухонькая сгорбленная фигурка движется медленно и осторожно. Она страшно постарела за последнее время, лицо стало землисто-серым. Он очень переживал, что Минерва ненавидит Его, не зная истинной причины гибели Дамблдора. Не уверена, станет ли ей легче, когда узнает правду.
Спускаюсь в полуразрушенный холл. На полу, между груды камней, осколков, земли и чьей-то крови поблескивают ничуть не растерявшие своей яркости рубины и изумруды. Ах, как часто мы с ним смеялись над распространенным среди хогвартских учеников мнением – мол, Он получает удовольствие от снятия баллов. Один раз мы почти решились подшутить над всей школой, прибавив Гриффиндору триста очков. Дорого бы ему обошлась наша шутка, узнай о ней нынче навсегда упокоенный Реддл.
Почему-то именно эти драгоценные камешки вызвали у меня очередной спазм в горле. Но глаза опять остались сухими – как будто образовавшаяся внутри пустота не дает хода слезам.
Тихонько открываю дверь и ступаю в тьму. Сколько таких же теплых, летних ночей мы провели с Ним в окрестностях Хогвартса. Разуваюсь и босиком иду к воротам. Прохладная мягкая трава касается ног, и я вспоминаю, как она, теперь уже сто лет назад, ласково оплетала два наших обнаженных тела, освещенных луной. И эти ощущения тоже складываю в маленький уголок моей памяти с его именем – они больше никогда не повторятся.
Вот и все. Надо идти. Делаю глубокий вдох и аппарирую на кладбище в Годриковой лощине. Мы решили, что он должен упокоиться там, где, по сути, и началась трагическая история его жизни. Рядом с той, памяти которой он служил всю жизнь. Ах, как я ревновала его к ней! И только сегодня поняла, в чем разница между виной и любовью.
Замечаю вдалеке Гарри и Рона. Рядом с ними стоит небольшой гроб черного цвета. Цвета его жизни, его рухнувших надежд. Цвета вечного реквиема. Колени подгибаются, ноги отказываются делать последние шаги к осознанию того, что его нет. Но нужно идти. Нужно держаться. Он не любил слез, и я постараюсь не потревожить его ими.
Его лицо – абсолютно спокойное и умиротворенное. Друзья успели смыть кровь и переодеть его в чистые рубашку, сюртук и мантию. Я забрала их из его комнаты сразу после окончания битвы. Белый воротничок – стойка скрывает рану на шее, и кажется, он просто уснул. На подбородке успела немного пробиться щетина – необычно мягкая, с проседью. Глажу его лицо, целую родную морщинку на лбу, которую не смогла разгладить даже смерть, нос, который он так забавно морщил. Кожа настолько неестественно холодная, что мне чудится, будто передо мной не он, а его восковая копия. Горло опять схватывает спазм, но я держусь. Кладу голову на его грудь – в последний раз. Вдруг где-то сверху начинает петь птица. Ее песня спокойна и скорбна. Меня вдруг охватывает ощущение, что все происходящее – съемки какого-то плохого кино, и все мы просто актеры, проживающие свои роли. Поднимаю голову, глажу его руки. Его лицо по-прежнему спокойно. Мне кажется, что он сейчас откроет глаза, улыбнется и спросит – «а что ты тут делаешь?». Зажмуриваюсь, прогоняя наваждение, и встаю рядом с друзьями. Гарри вкладывает ему в руки его черную волшебную палочку. Потом произносит незнакомые мне заклинания, гроб превращается в саркофаг и медленно опускается в землю. Ловлю себя на мысли, что мне даже не интересно, когда друг успел узнать их. До меня вдруг доходит абсурдность происходящего – трое гриффиндорцев хоронят декана Слизерина. Причем двое из них ненавидели его вплоть до сегодняшней ночи. Зажимаю себе рот, чтобы не засмеяться. Рон крепко обнимает меня за плечи.
Наконец, вырастает холмик. Гарри левитирует на могилу камень - зеленый, в черных прожилках. Очень красивый.
Кто-то из них вкладывает мне в руку мою волшебную палочку. Трясущимися руками начинаю выводить на камне буквы. Северус Снейп. На последней палочка падает из рук. Гарри сам дописывает года жизни.
Друзья оставляют меня одну. Я до сих пор не могу осознать до конца тот факт, что его нет. Уже светает – поднимающееся солнце играет бликами на бугристой поверхности камня.
Вот и все. Теперь надо жить без него.
Чувствую, как теплая капля катится по моей щеке.
Вот и все. Надо жить.

Пристань рикманьяков

В грозы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжелых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым -
самое высшее в мире искусство...
С.А.

Красиво и мило. Чувственно.

Спасибо.

Первое, что я посоветовала бы - ВЕЗДЕ местоимение "он" (во всевозможных падежах) писать с большой буквы, как вот здесь у Вас:

Рядком - действительно, слово употреблено специально. Это защитная реакция психики, указание на скорбь, попытка смириться с действительностью (это как употребление фраз "поцеловала в лобик покойного, сложила ему ручки" - не люблю такие вещи, но они имеют место быть именно в такие моменты.)

Я сама, честно говоря удивилась. Но именно мягкая. Я не знаю почему, но мягкая может быть. И надо, наверное, как-то упомянуть что она успела при жизни пробиться? Сижу думаю. Хотя еще мысль - может на волосы?

Спасибо, буду править :)

Пристань рикманьяков

В грозы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжелых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым -
самое высшее в мире искусство...
С.А.

Тьфу!
Пойду-ка я в конце концов выброшу все книги Эдгара По вон из дома!

Но вы просили критики, поэтому прочла второй раз и вот что обнаружила:

Очень много повторов:

И самое главное. Почему Северуса хоронят ночью? Так конечно готичнее, но вопрос все-таки возник.

ПартизАнка, вы написали замечательный фик. Если устранить все мелкие недостатки и легкие логические неточности, он станет еще прекраснее.

Старалась остановиться на тех моментах, которые не были озвучены ранее.
Желаю Вам дальнейших творческих побед)))