Приглашаем всех творцов принять участие в конкурсе "Однажды 20 лет спустя" в честь юбилея ТТП!   

К этому фику у меня какие-то особые чувства. Есть любимы есть нелюбимые фанфики. А этот мне просто дорог. Очень. Таких "произведений" только два, этот и "Цвет надежды". Именно "произведений", к фанфикам я их не могу причислить. Я вот читаю его и боюсь, что вот-вот случится что-то плохое. А так хочется, чтобы все было хорошо. Так больно за героев. Им столько выпало пережить.

Я очень рада, что появилось продолжение. Надеюсь, что больше не будит таких долгих застоев.

Вивиан остановила машину недалеко от ворот и вытащила зеркальце. Диего не тот мужчина, перед которым можно показаться с блестящим носом или размазавшейся косметикой. Самая большая удача в ее жизни – красивый, богатый, а главное – свободный. Никаких жен и детей, никаких стонов о том, что истинный католик не может разводиться, никакой финансовой зависимости от жены.

Дурой надо быть, чтобы упустить такого. Правда, его мама… Вивиан поежилась, вспомнив сеньору Монтана. Но с другой стороны, у кого из мужчин нет мамы?

Она решительно сунула зеркальце обратно в сумочку и подрулила к воротам. Камера наблюдения сразу же развернулась в ее сторону.

– Вивиан Хименез к сеньору Монтана.

Ворота открылись, и Вивиан осторожно въехала во двор. Не то чтобы она плохо водила или места было мало, просто машина у нее была не собственная и очень-очень дорогая. На своей она не рисковала представать пред светлые очи сеньоры Монтана. Хорошо, есть, у кого одолжить Бентли, по большой дружбе, разумеется. Не приведи Господи ее теперь поцарапать, одно крыло этой машины наверняка стоит больше, чем квартира Вивиан в Сан-Паулу.

– Виви! – Диего неторопливо спустился по широкой лестнице своего великолепного особняка. Высокий, в белом костюме, который так подходит к светлым волосам. Вивиан вздохнула – европейский аристократ, что и говорить. Как же трудно ему соответствовать.

Вышколенный слуга с поклоном открыл дверцу машины, и девушка грациозно вышла. Впрочем, ее старания пропали впустую, поскольку внимание Диего полностью сосредоточилось на автомобиле.

– Бентли? Continental GT! – Он по-мальчишески присвистнул, потеряв на мгновение свою аристократическую сдержанность. – У тебя прекрасный вкус. Я видел, как ее представляли на автосалоне в прошлом году, и даже подумывал приобрести. Но maman сказала, что она слишком женская.

– Наверное потому, что ее Ким Кэтралл рекламирует, – томно улыбнулась Вивиан. Ну что же, машина впечатление произвела, это хороший признак. Мужчины так серьезно относятся к автомобилям, даже смешно.

– Диего! – слуга поспешно распахнул дверь, и на крыльце появилась ослепительно элегантная сеньора Монтана. Вивиан посмотрела на нее с искренним восхищением и завистью. У таких эффектных женщин не бывает возраста. – Ты куда собрался? – спросила та по-английски.

По лицу молодого человека скользнула тень.

– Мама, я же просил тебя не вставать, ты больна, – произнес он тоже по-английски и поспешно взлетел по лестнице, перепрыгивая через две ступени. Вивиан даже глаза вытаращила. Вот уж не подумала бы, что он может так скакать. Всегда такой важный и сдержанный…

– Я прекрасно себя чувствую, – резко ответила сеньора Монтана. Ее красивые светлые глаза скользнули по машине, потом по Вивиан. Бледное лицо искривила злая гримаса. – Рыжая? Ты опять завел себе рыжую подружку? Вот почему ты пытаешься убедить меня, что я больна? И куда ты с ней собрался?

– В церковь, мама, в церковь, – терпеливо ответил Диего, делая знак слуге. – Мы в Бразилии, здесь все ходят в церковь на Рождество.

– Не заговаривай мне зубы! – взвизгнула сеньора Монтана. – Почему она рыжая?

Девушке вдруг стало страшно. Она уже видела мать Диего, и та неизменно окатывала ее ледяным презрением. В этом ничего особенного не было, Вивиан давно привыкла к снобизму аристократии. Но сейчас сеньора Монтана смотрела на нее с такой откровенной злобой, с такой бьющей через край ненавистью. Ее лицо дергалось в нервном тике, а тонкие пальцы с неожиданной силой рвали на куски кружевной шарф.

– Я могу покраситься, – неуверенно пискнула Вивиан, не зная, что тут можно сказать.

– Это неважно, – сеньора Монтана оттолкнула сына и стала быстро спускаться, придерживая одной рукой свое узкое белое платье, – ты все равно будешь рыжей! Я знаю, что ты рыжая. Рыжая!

Она как-то странно махнула рукой.

– Мама! – Диего попытался перехватить ее, но не успел.

Из пальцев дамы вырвались серебристые лучи, изогнулись, словно змеи, оплели остолбеневшую от ужаса Вивиан и швырнули ее на крышу Бентли. Она взвыла от боли, попыталась вырваться, но бесполезно – жгучие лучи врезались в кожу, оставляя кровавые рубцы. Один луч охватил ее горло. Вивиан захрипела, но, теряя сознание еще успела увидеть, как из ладоней Диего вылетел алый шар и сеньору Монтана закрыла мерцающая пелена.

***

– Жива?

– Жива, с такими ничего не делается. Память сотрете, и будет как новенькая. А насчет ушибов – скажете, что она в аварию попала.

– Может быть, лучше вы? Я бы предпочел не пользоваться магией без крайней нужды.

– Как вам будет угодно, сеньор Монтана.

Вивиан не шевелилась и не открывала глаза. Она вообще удивлялась, что жива. Безумное лицо сеньоры Монтана и жуткие лучи – это все так не укладывалось в привычный мир. А Диего, кажется, нисколько и не удивился. Для него это нормально? А может… В голову Вивиан пришла ужасная мысль – а может, она просто сошла с ума?

– Сеньор Монтана, – снова послышался тот же голос, который советовал стереть ей память, – вы не знаете, отчего произошло обострение? Я был уверен, что ваша матушка после курса терапии будет себя прекрасно чувствовать еще не меньше недели. Она принимает лекарства?

– Принимает она ваши наркотики, – с неприязнью ответил Диего. – Я сам за этим слежу.

– Так в чем же дело?

– Сегодня утром какой-то идиот дал ей газету. Вот, посмотрите.

Послышалось шуршание, а потом доктор (по крайней мере, Вивиан определила собеседника Диего как доктора) хмыкнул.

– Красотка, что и говорить! Значит, вышла из тюрьмы? По амнистии. Да, сеньор Монтана, я вам не завидую. Оскорбленная женщина опаснее, чем торнадо.

– Я больше опасаюсь не ее.

Доктор снова хмыкнул.

– Ах да, ваш знаменитый профессор, у него ведь тоже к вам большой счет. Точнее, к вашей матушке. Ну, тут уж ничего не поделаешь, он нам не по зубам. А вот от амнистированной барышни можно попробовать избавиться. Я могу найти подходящих людей и…

– Исключено, – отрезал Диего, – ее смерть активирует Метку и погубит всех нас.

– Не преувеличивайте, сеньор Монтана, – хихикнул доктор, – вы, как всегда, сумеете выплыть. А ваша матушка уже недееспособна, ей ничего особо страшного не грозит. А вот живой эта прелестная особа куда опаснее именно для вас.

– Я сказал – исключено, – в голосе Диего мелькнула ярость, почти такая же безумная, как у сеньоры Монтана.

Доктор помолчал, потом потрепал волосы по-прежнему притворяющейся, что она без сознания, Вивиан и сказал:

– Значит рыжая… мда, понятно… – и резко сменил тон на деловой: – Машину вашей подружки надо подправить. Думаю, собственные шрамы ее напугают гораздо меньше, чем вмятины на Бентли.

ТВС…

Продолжения

То, что не убьет тебя, сделает тебя сильным.
Фридрих Ницше

– Мышка, мышка, где твой дом?
– Поищи-ка за углом!
Раз, два, три, четыре, пять –
Ну, попробуй-ка поймать!

В детстве Джинни была доброй девочкой и жалела бедную мышку. Но теперь она поняла – кошка права. А мышки – всего лишь добыча, они нужны только для того, чтобы ими питались кошки.

Мышка, мышка, где твой дом?…

Джинни развернула лист пергамента. Одна хорошая подруга, чье имя больше нельзя произносить вслух, когда-то посоветовала составлять списки дел, которые нужно сделать. По порядку. И все сразу станет казаться гораздо проще.

Подруга без имени. Прямо-таки Та-кого-нельзя-называть. Джинни хихикнула. Этот мир безумен, безумен! А они все думают, что это она сошла с ума. Не понимают, что она как раз нормальная, а сумасшедший – мир вокруг них. Просто он стал таким не сразу, он менялся медленно и незаметно. Вот им и кажется, что все в порядке.

Но она-то видит правду. Она видит, что уходила из одного мира, а вернулась в другой. А они этого не понимают. Один Снейп знает, что она права. Может быть, еще Парватти поняла бы, но Джинни не станет ей объяснять. Зачем? Бедняге ведь и так тяжело, она живет в сумасшедшем мире с сумасшедшим мужчиной.

А еще Джинни иногда казалось, что Рон тоже о чем-то догадывается. Догадывается, но молчит, чтобы не пугать остальных, ведь не все способны выдержать жестокую правду. «Малыш Ронни», как когда-то называли его старшие братья, оказался самым сильным в семье.

После нее, конечно. Но она – особенная и теперь отлично это понимает. Азкабан на многое открыл ей глаза. Там, в Азкабане, время застыло, там ничего не меняется, меняются только люди. Одни становятся безумцами, другие – мудрецами. А она наконец-то стала самой собой.

Раз, два, три, четыре, пять…

Надо вернуться к пергаменту. Итак, список дел, пункт первый.

Вызывается свидетель Виктор Крам…

Виктор Крам! Вы удостоились большой чести, свидетель, будете идти в списке под номером первым. Как вам живется? Судя по газетам – прекрасно. Кошмары не снятся? Совесть не мучает? Хотя, откуда у вас совесть. Это слишком большая роскошь для человека, предавшего друзей.

– Мышка, мышка, где твой дом?
– Поищи-ка за углом...

Но не обольщайтесь, свидетель Крам, вы всего лишь пешка в нашей большой шахматной партии. Первый номер вам присвоен просто потому, что вас не надо искать. Но как бы вы ни были жалки, всё равно придётся вас съесть. А что вы хотели, пешка ведь тоже фигура, и опытный шахматист не станет ею пренебрегать.

Судья Корнелиус Фадж…

Еще одна пешка в большой игре и второй номер в списке – Корнелиус Фадж. Бывший Министр Магии, а ныне всего лишь посол во Франции. Послали вас, мистер Фадж, куда подальше, чтобы не путались под ногами у новой власти. Выполнили для них грязную работу, и адью. Теперь травля бывших героев у обывателей будет ассоциироваться с вашим именем, а вовсе не с именами нынешнего министра и руководителей департаментов. Как умно. И как вы глупы.

Продажный судья Корнелиус Фадж. Противно даже руки марать о такое ничтожество. Однако ничего не поделаешь, надо действовать методично. Это ведь будет нечестно, если предатель Крам будет наказан, а продажный судья Фадж – нет.

Но хватит с мелочью. Жалкие марионетки – обвинитель и адвокат, оба одинаково беспомощные – это даже не пешки, это просто пустые клетки на доске. И двенадцать ничтожных овец-присяжных, послушно поднимавших руки по команде незримого игрока. Со всеми ними она бы расправилась одним щелчком пальцев. Но стоит ли время тратить?

Раз, два, три, четыре, пять –
Ну, попробуй-ка поймать!

Ладно, можно пойти на компромисс.

Джинни лукаво заулыбалась. Все прежние поклонники, несомненно, вновь пали бы к ее ногам, если бы им посчастливилось увидеть эту улыбку. Наверняка ни одному из них и в голову не пришло бы, что можно так улыбаться, обдумывая проклятье. Не смертельное, ни в коем случае, и даже не запрещенное. Кто бы мог подумать, что на свете так много проклятий, которые не подходят ни под один пункт в уголовном магическом законодательстве? А Люциус их много знает, очень много.

И она теперь знает. Ха-ха-ха.

– Мышка, мышка, где твой дом?
– Поищи-ка за углом!

Так, с мелочью разобралась. Теперь пункт три. Важный, очень важный пункт.

Нарцисса.

Черная вдова, заживо похоронившая мужа в Азкабане, а потом отправившая туда и невесту своего сына. Как рыдало на суде это нежное белокурое создание, как трогательно рассказывало о несчастной судьбе матери, потерявшей единственного ребенка.

Тварь.

Такими же крокодильими слезами она плакала и на том, другом суде, где считалась не свидетельницей, а пострадавшей. И так же патетически вещала о трагедии женщины, потерявшей любимую сестру. А сама…

...Тело в луже крови... крик, больше напоминающий вой раненого зверя... и шепот Гарри: «Я... я виноват...».

Джинни закрыла лицо руками, пытаясь отогнать жуткое воспоминание. Даже после войны, даже после трех с половиной лет Азкабана самым страшным оставалось именно оно. Воспоминание о том дне, когда отряд Авроров во главе с Гарри выбил дверь маленького дома в тупике Прядильщиков. Джинни тоже была там в качестве целителя-стажера. О, ту стажировку она век не забудет.

…Горький привкус подкатывающей к горлу тошноты. Воздух пропитан кислым запахом крови, от которой пол стал скользким, словно каток. Выполняй свой долг, целительница. Дыхание, пульс, а попробуй это заклинание. Не поможет, но все равно попробуй, дай надежду тем, кто стоит рядом и ждет...

Джинни подняла голову и встретилась взглядом с ней. С подругой, чье имя всего через несколько дней навсегда погребла Печать Молчания. Что та прочла в ее взгляде? Наверное, правду. Правду, которую в тот момент знала только Джинни...

А потом был тихий хлопок аппарации. И еще через сутки – новый рейд, и на сей раз преступница не ушла. Впрочем, она, похоже, и не собиралась уходить. Она и защищаться не пыталась, и в свое оправдание ни слова не сказала. Это она-то, которая в школе целые речи произносила, доказывая какую-нибудь никому не нужную ерунду. А тут – ни слова. Даже на суде. На вопросы защитника и обвинителя равнодушно отвечала «да» или «нет». Смотрела перед собой пустым взглядом. И только вздрагивала каждый раз, как произносили имя того, кого ей не суждено было больше увидеть.

Джинни сжала зубы, чтобы не расплакаться. Сильные не плачут, сильные воздают по заслугам. Она обмакнула перо в чернила и, едва не прорывая пергамент, написала «Нарцисса Малфой».

– Мышка, мышка…

Хватит! Жизнь и смерть – не игра, и всегда надо об этом помнить.

Пункт четвертый – Драко Малфой.

ТВС…

Спасибо автору.

Пусть будут шутки – разве это плохо? –
Пусть льются слёзы счастья, а не кровь! © Яд

Ветер задувает свечу, но раздувает костер.
Франсуа де Ларошфуко

Как же холодно в этих подземельях. Как противно липнет к ногам непросохшее платье. И каким тяжелым куском льда сидит где-то глубоко внутри меня могильный холод.

Поворот, снова поворот, сердце стучит в такт шагам, и временами чудится, что этот стук отдается эхом в пустых коридорах. Бледного лучика карманного фонарика хватает только на пару метров, а дальше – непроглядная темень. Где-то я это уже видела. Может, во сне? Нет, мне никогда не снились извилистые каменные коридоры. Они явились из чужого сна, а чужие сны не страшные.

Бред какой-то. Впрочем, мне не привыкать, я уже почти перестала обращать внимание на свои бредовые мысли. Кто знает, кем я была в прошлой жизни? Может, для меня нормально было видеть чужие сны. Меня уже ничего не удивит. Ни-че-го…

Я завернула за очередной угол и со всего разбегу чуть не врезалась в стену. Коридор заканчивался тупиком. Несколько секунд я возмущенно смотрела на каменную стену. Как это тупик? С какой стати здесь тупик? Я расстроилась, словно меня специально обидели и обманули. Тут не должно быть тупика, и все!

Мне хотелось стукнуть по этой проклятой стене фонариком, а еще лучше – кувалдой, только вот где бы ее взять. Может, темные коридоры и пришли из чужих снов, но эту стену я знала прекрасно. Глухая, тупая, бесчувственная, не сломать ее, не обойти и не перелезть. Именно о такую стену я билась, пока не теряла сознание. И во сне, и наяву.

– Не стойте на пороге, мисс Блэк, – знакомый голос прозвучал так отчетливо, словно его владелец находился в трех шагах от меня, – потяните дверь на себя.

Дверь? Я не нашлась, что ответить, настолько растерялась. В этой стене не может быть двери, уж я-то знаю, я сто раз видела ее во сне. Но разве такой голос может говорить неправду, и уж тем более разве он может ошибаться? А значит, в стене действительно должна быть дверь. Только вот как ее найти? Но я не сказала этого вслух. Никому и никогда не собираюсь показывать свою слабость. Даже ему.

Тем более ему.

К счастью, я всегда быстро соображала. Выключив бесполезный фонарик, я сосредоточилась и переключила зрение… ну, в общем, как я делала, чтобы видеть ауры. И что ж я раньше-то этого не сделала? Сразу стало гораздо светлее, а главное – передо мной теперь была вовсе не стена, а дверь из темного дерева, украшенная коваными узорами. Я потянула за ручку. Тяжелая. Еще бы, столько железа. Я сунула фонарик в сумку и дернула дверь изо всех сил. Не поддается!

– Нажмите на ручку, мисс Блэк, – теперь в голосе вчерашнего знакомого из кафе звучала обидная усмешка, – так будет гораздо легче.

Я нажала на ручку, чуть-чуть потянула, и тяжелая дверь легко и бесшумно приоткрылась. От злости на саму себя меня даже в жар кинуло. Это же надо – выставить себя перед ним дурой. Он и так на меня смотрит, как на девчонку, вон как снисходительно разговаривает. Да со мной с самой школы никто не смел говорить таким оскорбительным тоном.

Стоп! Я выпустила дверную ручку и так и застыла, уставившись на полосу света. А разве я помню школу? Нет. И гадалка говорила, что учебу из моей памяти стирали специально. Но что-то смутно замелькало в голове, какие-то обрывочные фразы, шум, грохот, чьи-то выкрики. И насмешливый, раздражающий, сводящий с ума голос. Что он говорил? Это важно, очень важно... Или нет?

Дверь вдруг широко распахнулась, я от неожиданности отшатнулась назад и упала бы, если бы меня не подхватили под локоть. Я посмотрела в лицо человека из кафе, перевела взгляд на его пальцы, крепко обхватывающие мою руку, и неожиданно сказала:

– И совсем не изменилась…

На мгновение его пальцы сжались так, что я чуть не вскрикнула, но он тут же отдернул руку, словно обжегшись, и пробормотал:

– Простите.

– Ничего, – осторожно ответила я, хоть локоть и побаливал, – вы же помочь хотели. Я сама виновата – остановилась возле двери и задумалась о каких-то глупостях.

Он покачал головой.

– Это не глупости. Слово может ранить сильнее оружия или заклятий. Но не думал я, что после стольких лет… – он оборвал фразу на середине и отступил на шаг. – Может быть, вы все-таки войдете? Не стоит разговаривать черед порог.

Но я не могла сдвинуться с места. От его слов меня охватила смутная тревога, а потом к ней примешалось тяжелое ощущение, что я сейчас снова упаду в обморок. Нет, я не боялась, он ведь рядом, а значит бояться нечего. Но потерять сейчас сознание – значило снова разорвать цепочку мыслей. Что он имел в виду под словами, ранящими сильнее оружия или заклятий? И о каких годах он говорил?

Спросить? Я посмотрела ему в лицо. Мне кажется, или он действительно не хочет встречаться со мною взглядом? Как бледен, даже бледнее, чем тогда в кафе. Или это освещение такое? Рискнуть и все-таки спросить?

Он наконец посмотрел мне в глаза, но я выдержала не больше пяти секунд и теперь уже сама отвела взгляд. Не ответит. Человека с такими глазами спрашивать бесполезно, моя стена – всего лишь картонная перегородка в сравнении с той, какую может возвести он. Если он захочет что-то сказать, то скажет это сам, без всяких вопросов.

– Мисс Блэк, с вами все в порядке? – Кажется, в его голосе звучала искренняя забота.

А когда со мной в последний раз было все в порядке? Может быть, в прошлой жизни, да и то я сомневаюсь. И мне очень хотелось отдаться его заботам, что-то мне подсказывало, что такой порыв для него – большая редкость.

– Голова кружится, – прошептала я, – и холодно здесь…

Он осторожно подхватил меня под руку, ввел, наконец, в небольшую, освещенную свечами комнату и усадил в кресло.

– Чаю?

– Да, спасибо.

Скажу честно – я притворялась. Не кружилась у меня голова, и плохо мне не было. Даже опасение упасть в обморок прошло еще тогда, когда я решила ни о чем не спрашивать. На самом деле мне просто хотелось опереться на его руку.

И… не буду лгать, себя все равно не обманешь… Не только этого мне хотелось. А чего именно – я сама не могла понять. Желания и эмоции разрывали меня на части, а мне нужно было спокойно улыбаться и говорить твердым голосом. Нужно было собрать волю в кулак, подчинить ей мысли, сердце и унять проклятую дрожь в пальцах, которую я с таким трудом скрывала…

Я подняла глаза на своего нового знакомого. Почему-то мне показалось, что он тоже притворяется, что его деловитость и спокойствие такие же показные, как и у меня.

Но я не буду ни о чем спрашивать. Сам скажет, когда придет время.

ТВС…

Не так трудно умереть за друга, как найти друга, за которого стоит умереть.
Мигель де Сервантес

– А за кого готовы умереть вы? – Муди обвел притихших студентов тяжелым взглядом. Его искусственный глаз словно прожигал их черепа насквозь и вытаскивал наружу страхи, слабости и постыдные секреты. Вытаскивал, читал и грубо запихивал обратно.

Муди вообще не церемонился. Ни с кем и никогда. И герой всего магического мира не был исключением.

– За кого вы готовы умереть, мистер Поттер? – старый аврор остановился возле Гарри. – Ну, отвечайте не задумываясь.

Это была его любимая фраза – «отвечайте не задумываясь». Все студенты Академии Аврората отлично знали, что когда Муди так говорит, ни один ответ ему все равно не понравится. Гарри кисло уткнулся взглядом в пол. И чего старикан к нему привязался? Как дурацкий вопрос, так обязательно «Поттер, отвечайте». Мало над ним в школе Снейп издевался, теперь вот и Муди туда же.

– Не скажу, – угрюмо пробормотал он. В конце концов, если любой ответ неправильный, то можно позволить себе говорить то, что думаешь. Гермиона всегда советовала так делать.

– То есть как это не скажете? – прогрохотал Муди прямо над его головой.

– Не скажу, и все. Не ваше дело.

В аудитории воцарилась такая тишина, что стали слышны завывания ветра за окном. Ветер был такой же ненастоящий, как и окно, но завывания от этого казались даже противнее. Почему-то на зачетах по иллюзорной погоде все выпускники предпочитали создавать бури, ураганы и грозы. А студентам младших курсов по их милости приходилось смотреть на серые тучи за окном и слушать вой ветра.

– А чье это дело, мистер Поттер? – старый аврор оперся на парту и навис над Гарри. Тот инстинктивно даже пригнулся, но решил что дерзить, так дерзить.

– Только мое. И я не собираюсь рассказывать о нем ни вам, ни тем более всей группе.

Муди выдержал еще одну паузу и вдруг хлопнул Гарри по плечу.

– Превосходно, мистер Поттер! Впервые я слышу правильный ответ на этот вопрос. – Он снова обвел взглядом студентов и веско, очень веско и твердо, произнес: – Запомните. Запомните так, чтобы это засело в самой глубине ваших голов. Никто и никогда не должен знать ваших слабостей. Никто и никогда не должен знать, кто вам дорог.

Никто и никогда. Гарри хорошо запомнил эти слова.

***

То, что не убьет тебя, сделает тебя сильным.
Фридрих Ницше

– Мисс Уизли, вы уверены? – В голосе целителя чувствовалось некоторое напряжение. – Я не подвергаю сомнению ваш талант, но опыт, знаете ли, тоже играет не последнюю роль.

– Да, я уверена.

Если голос Джинни и дрожал, то не от страха, а от волнения. Что заставляло ее участвовать в этом опасном эксперименте? Жажда знаний? Желание проверить себя на прочность? Охотничий азарт? А может быть, ей хотелось прославиться не только как героине войны, но и как ученой?

Или всего понемногу?

Это ведь уже третья попытка, первые две провалились и едва не угробили участников. Но неудачи нисколько не охладили молодых энтузиастов, главное – процесс пошел в нужном направлении, а что не совсем хорошо, так на то он и эксперимент, чтобы не удаваться с первого раза.
Джинни подключилась к работе совсем недавно, но никому и в голову не пришло бы отодвинуть ее в сторону. Она всегда была в активе, всегда в центре событий. И не важно, в чем она участвовала – в танцах, играх, войнах или экспериментах.

Вот и сейчас в ее голосе волнение смешивалось с азартом.

– Да, я уверена.

Широкие ремни стянули запястья. Магией пользоваться нельзя, чтобы не нарушить чистоту эксперимента.

– Готовы?

– Да, – уверенно ответила Джинни.

– Да, – с легкой запинкой повторил за ней второй участник – член магической группы, разработавшей экспериментальный прибор. Разработчики головой ручались за свое изобретение, и это были не пустые слова – в каждом испытании обязательно принимал участие хотя бы один из них.

А вот Джинни Уизли всегда рисковала. Жизнь много раз проверяла ее на прочность, отнимая близких и разбивая детские мечты, но оказалось, что сломать Джинни не так-то просто. И ей словно мало было этих испытаний, она еще и сама ввязывалась в одно рискованное дело за другим.

– Может, прекратить? – с тревогой спросил целитель, поглядывая на приборы.

– Д-да, – прошептал второй участник эксперимента.

Но его оборвал твердый голос Джинни:

– Нет. Все идет по плану. Не смейте прекращать.

Целитель посмотрел на ее бледное, перекошенное от боли лицо, сильно контрастирующее с уверенным тоном, и дрожащей рукой вытер пот со лба, не зная, что предпринять. Но пока он раздумывал, дверь лаборатории распахнулась и вошедшая молодая женщина без лишних слов отключила приборы.

– Гермиона! – Джинни возмущенно дернулась, но ремни не пускали. – Ты-то что вмешиваешься? Такой важный эксперимент!

– Ты же видишь, ему плохо.

– Мне тоже плохо, но я ведь держусь.

Гермиона подтолкнула целителя ко второму участнику эксперимента, а сама отстегнула ремни на запястьях Джинни.

– Не равняй других с собой, не все выдержат то, что тебе по плечу. – Она помогла подруге пересесть на скамейку и отступила, пропуская двух помощников целителя. Кинула взгляд на второго участника, чуть нахмурилась и мягко добавила: – И пожалуйста, Джинни, научись быть милосердной.

***

Чего не лечат лекарства, излечивает железо;
чего не врачует железо, исцеляет огонь;
чего не исцеляет огонь, то следует считать неизлечимым.
Гиппократ

– Хорошо тебя подлечили в клинике? – Минерва говорила медленно, с уже привычной усталостью, которая поселилась в ее голосе после разрушения Хогвартса.

– Отлично, – Снейп внимательно посмотрел на бывшую коллегу. – Тебе тоже не мешало бы полежать там несколько дней.
Профессор МакГонагалл устало улыбнулась.

– Я слишком стара и бесполезна. Нет смысла занимать место, которое пригодится более молодым и нужным обществу волшебникам.

– Ты берешь на себя смелость решать за общество, кто ему нужен, а кто не нужен?

Но Минерва только головой качнула.

– Не пытайся поймать меня на слове. Я к слизеринским уловкам привыкла, сколько лет мне твои подопечные кровь портили.

Похоже, попытка воздействовать на гриффиндорскую склонность к спорам и отстаиванию своего мнения провалилась. Радовало лишь одно – старая кошка не потеряла своего нюха и по-прежнему видит всех насквозь. Но тактику пришлось сменить. Гермиона советовала давить на жалость и чувство долга.

– Минерва, если не жалеешь себя, пожалей хоть нас. Хогвартса нет, но ученики остались, и их надо учить. Не у всех родителей хватает средств отправлять детей на континент или в частные школы.

Что-то в лице бывшего гриффиндорского декана дрогнуло. Но она вновь отрицательно качнула головой.

– Я слишком слаба.

Снейп добавил в голос заботливости.

– Поэтому я и предлагаю тебе лечь в клинику святого Лазаря.

– Я слаба не телом.

– Минерва…

Но профессор МакГонагалл оперлась на трость и с усилием поднялась из кресла.

– Не надо убеждать меня, Северус. Ты не хуже меня знаешь, что тебя вылечило. Клиника залечила телесные раны, но не она вернула тебя к жизни.

Снейп непроизвольно прикрыл ладонью все еще непривычное кольцо на безымянном пальце и криво усмехнулся.

– Разве я умирал?

– А разве нет?

Он промолчал. И лишь когда за старой гриффиндоркой закрылась дверь, позволил себе вздохнуть. Умирал? Нет, не умирал. Он просто и не жил. Странная причуда судьбы – на руинах Хогвартса жизнь той же Минервы фактически закончилась, а его наоборот – началась.

Он постоял еще несколько секунд, потом бросил в камин горсть летучего пороха и прошептал:

– Домой.

***

Ветер задувает свечу, но раздувает костер.
Франсуа де Ларошфуко

– Отказали?

Гермиона мрачно побулькала ложечкой в чашке, неспешно сделала глоток черного чая с мятой и только потом очень-очень спокойным тоном ответила:

– Да.

– И какая причина на этот раз?

– Говорят, я слишком молода. Они раскопали закон, датированный еще XIV веком, в котором значится возрастной ценз двадцать один год.

– Что будешь делать?

Она пожала плечами.

– Как обычно – буду искать прецеденты нарушения этого закона и подавать на Отдел Тайн в суд. А если не удастся – приду, когда мне исполнится двадцать один.

Снейп усмехнулся.

– Не передумала?

– Ну, уж нет, – Гермиона покачала головой, – мне становится все интереснее и интереснее, что же такое в этом архиве, к чему меня так не хотят подпускать.

– А у тебя не мания величия?

Хоть Гермиона и привыкла к таким провокациям, но все равно не сдержалась, уж очень ей хотелось доказать свою правоту.

– Смотри сам. Сначала мне отказали, потому что у меня нет допуска к секретной информации. Допуск я получила. Тогда они заявили, что нужно высшее образование. Я подала в суд и выиграла. Тогда они нашли какой-то древний закон, по которому незамужних женщин в Отдел Тайн пускать не положено, дескать, не до конца выяснено влияние охранных заклинаний на девственниц. Это редкостный идиотизм, однако я честно хотела взять справку у врача…

– Но проще оказалось выйти замуж.

Гермиона фыркнула, пытаясь сдержать смех.

– Именно! – она пересела на диван к Снейпу и уже веселее продолжила: – Но они нашли новую причину – со сдачи ЗОТС прошло уже больше года, поэтому мой допуск к тайнам ликвидировали, а меня отправили на переподготовку. Я сдала экзамен заново, получила новый допуск…

– А они за это время раскопали где-то в архивах закон о возрастном цензе.

– Да. И сильно подозреваю, что к тому времени, как мне исполнится двадцать один, они еще что-нибудь придумают. Поэтому нам надо выиграть суд, и побыстрее.

– Нам?

– Ну ты же мне поможешь? У кого из нас диплом по магической юриспруденции?

– А кто из нас руководит школой, преподает Зелья, пишет диссертацию, курирует исследования магического поля, выполняет капризы жены, да еще и вынужден жить в замке, битком набитом толпой бывших хогвартских домовых эльфов? – Снейп легонько дернул ее за прядь волос. – Может, тебе пора немного притормозить?

Гермиона упрямо мотнула головой.

– Я не отступаю перед препятствиями.

Снейп едва сдержал улыбку – неисправима!

– Я говорю не об Отделе Тайн.

Но Гермиона блеснула глазами и со всем задором своих двадцати лет ответила:

– Я тоже.

ТВС…