Приглашаем всех творцов принять участие в конкурсе "Однажды 20 лет спустя" в честь юбилея ТТП!   

ждать... вот что нам остается

эх,.... точно

Не так трудно умереть за друга, как найти друга, за которого стоит умереть.
Мигель де Сервантес

Гарри, не глядя, швырнул в камин горсть пороху и шагнул в зеленое пламя, одновременно еще раз пробегая глазами сводки. Вроде бы ничего необычного сегодня не произошло.

А должно было.

В последнее время Печать ныла практически каждый день, и это не могло быть случайностью или обычной болью, вызванной какими-либо физическими причинами. Нет, это что-то извне, причем относящееся непосредственно к делу… к ее делу. Гарри так и не смел произносить имя своей школьной подруги даже мысленно. В любом случае, он знал о Печатях Молчания достаточно, чтобы быть абсолютно уверенным – происходит нечто очень важное. И ясно, что то же самое поняли или скоро поймут все, кто носит эту проклятую метку.

Гарри судорожно потер руку. Как он ненавидел Печать… Теперь он хорошо понимал, почему Снейп так нервно и зло сжимал пальцы при каждом упоминании Черной Метки даже после того, как Волдеморт наконец-то окончательно сгинул.

А зачем они вообще воевали? Стоило ли побеждать Темного Лорда, чтобы после этого самому подставить руку под клеймо? Новый режим не принес ни свободы, ни процветания…

К черту такие мысли!

Гарри устало рухнул на диван посреди своей гостиной и щелчком пальцев подозвал бутылку сладкого вермута. Произносить заклинания после целого дня тренинга для молодых Авроров сил уже не было, поэтому он выдернул пробку и налил полстакана прозрачной жидкости при помощи невербальной магии. Да, будет болеть голова, ну и что? Она и так болит каждый день, поэтому чуть слабее или чуть сильнее – уже не важно. Вообще, Гарри всегда раздражало то, что ни у кого из друзей и сослуживцев голова не болит от невербальной магии, а у него болит. Ну чем он хуже других? Ведь и не слабый маг, и столькими редкими волшебными умениями владеет, а вот с невербальной магией проблема, и все тут.

Гарри потянулся и взял стакан – все-таки до того, чтобы еще и ко рту его левитировать, он не докатился. А почему вообще левитируют чашки и стаканы, а не саму жидкость? Стереотипы? По идее, магия действует на жидкие предметы так же, как и на твердые. Гарри поставил стакан обратно на стол и сосредоточился на вермуте. Жидкость послушно сформировалась в одну огромную каплю и неуклюже поднялась в воздух, потом медленно подлетела к лицу Гарри и… и зависла, поскольку экспериментатор вдруг сообразил, что не подумал, как теперь эту крупногабаритную каплю запихнуть в рот, да еще и так, чтобы при этом не захлебнуться.

– Добрый вечер, Поттер, – прозвучал спокойный голос, – напиваетесь?

Гари вздрогнул и на мгновение потерял концентрацию. Капля сразу же воспользовалась этим – радостно рассыпалась на множество мелких капелек и рухнула вниз, орошая липким дождем его рубашку и брюки.

– Добрый вечер, с... – Гарри запнулся, – Снейп. – Ему по-прежнему было трудно называть бывшего слизеринского декана не профессором и не сэром, а просто по фамилии. – Я не пью, вы же знаете. Это всего лишь вермут. – Он брезгливо пощупал липкую рубашку. – Как вы думаете, стоит ее сушить или лучше сразу пойти переодеться?

– На ваше усмотрение, Поттер, – равнодушно ответил Мастер Зелий, небрежным движением пальцев зажег огонь в камине и сел в ближайшее кресло. Он умел садиться так, что его лицо всегда оставалось в тени. Гарри не знал – от него ли тот шифруется, или это старая шпионская привычка. Можно, конечно, было спросить, но…

– Вы хотели что-то сказать, Поттер? – так же спокойно поинтересовался вдруг Снейп.

Гарри чуть было не задал дурацкий вопрос про лигеллименцию, но усилием воли заставил себя вспомнить, что аврорскую защиту нельзя пробить незаметно. Скорее всего, у него просто на лице все написано, надо тоже взять за привычку садиться спиной к свету.

Он колебался… С одной стороны, заводить речь о тех действительно важных вопросах, которые его мучают, трудно, да и опасно на самом деле. Но с другой – Снейп сам вызывает его на разговор, наверное, в первый раз за те несколько недель, что он живет… гостит в бывшем доме Блэков. До сих пор единственной темой, о которой бывший слизеринский декан заговаривал сам, был вопрос о деньгах, заплаченных за его лечение. Снейп распорядился передать ему эту сумму, но Гарри скорее позволил бы себя заавадить, чем взял бы эти деньги. Так они и висели где-то на промежуточном счете в Гринготсе, на радость гоблинам, которым за услугу шли немалые проценты.

Снейп продолжал спокойно и внимательно смотреть на него, и в конце концов Гарри выбрал для разговора тоже сложную, но менее опасную, чем обсуждение Печати, тему.

– Рон вас приглашал на сегодняшний праздник?

– Да, – коротко ответил Снейп.

Гарри так и думал, Джинни ведь освободили благодаря Мастеру Зелий, а значит, клан Уизли не мог не пригласить ее спасителя на столь долго откладываемый торжественный обед в честь воссоединения семьи. Он подождал, может быть, Снейп еще что-нибудь добавит, но тот явно не собирался больше ничего говорить. Умеют же некоторые издеваться над собеседниками. Придется продолжать разговор самому.

– Меня тоже.

На сей раз Снейп изволил поинтересоваться:

– Пойдете?

Гарри покачал головой.

– Нет.

– Почему?

Странный вопрос. Странный и дурацкий. Или он только для него такой, а для других – совершенно естественный?

– Это семейный праздник, – Гарри старательно подбирал слова, чтобы не было заметно волнения, – будут только братья Уизли с женами и сама Джинни.

Снейп помешал угли в камине и довольно жестко произнес:

– Вы по-прежнему плохо лжете, Поттер. Вы не идете потому, что вас пригласила не сама мисс Уизли.

Гарри сжал кулаки, удерживаясь от резкого ответа, а главное – от желания запустить в бывшего профессора каким-нибудь заклинанием побольнее. Годы тренировок не прошли даром, так что уже через несколько секунд ему удалось разжать руки и ответить вполне ровным голосом:

– А вы по-прежнему безжалостны.

– Жалость – удел слабых, Поттер, – отрезал Снейп, – а вы кто угодно, но не слабак. – И прежде, чем Гарри успел как следует обдумать этот неожиданный комплимент, Мастер Зелий резко сменил тему: – Кто сейчас возглавляет Надзор?

Информация была секретная, но паролями и печатями не защищенная, поэтому Гарри особо не колебался.

– Вэйн.

Снейп едва заметно кивнул.

– Хорошо. Раньше он был вполне адекватен.

– Зачем он вам? – ясно было, что Мастер Зелий сам ничего не скажет, но, может, хоть на вопрос соблаговолит ответить.

– А вы не догадываетесь? – Снейп криво усмехнулся. – Неужели Печать не болит?

Гарри вскочил.

– Что вы знаете? – Теперь понятно, где он пропадал целыми днями.

И без того не слишком веселая улыбка Снейпа превратилась в гримасу.

– Не слишком много. Но мне очень помогла ваша подборка статей. Что вы думаете об Австралии, Поттер?

Австралии? Гарри чуть не взвыл от боли и схватился за руку. Печать словно каленым железом прижгли. Судя по довольному взгляду Снейпа, тот этого и ждал.

– Как вы узнали?

– Не важно, – отмахнулся Мастер Зелий. – Важно другое. Вы вроде бы руководите таким важным департаментом, Поттер. Особым Отделом Аврората, если не ошибаюсь, – в его голосе явственно звучала язвительная насмешка. – Неужели вы не знаете, что вот уже два дня, как весь Надзор поднят на ноги из-за женщины, которая находилась под их присмотром в Австралии.

– Находилась? – Снейп действительно использовал прошедшее время, или он ослышался?

– Именно. Но теперь агент Надзора убит, а его подопечная исчезла.

Гарри ошеломленно смотрел на бывшего профессора. Хотя, может, профессора и бывают бывшими, а вот шпионы, похоже, нет. Он, конечно, догадывался, что Снейп не станет сидеть сложа руки, а проведет собственное расследование, но и подумать не мог, что тот за два месяца сумеет столько узнать.

А еще Гарри интересовал вот какой вопрос – кто же это позаботился о том, чтобы скрыть от Особого Отдела такую важную информацию?

TBC...

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.

Не пришел.

Она знала, что Гарри не придет, но от этого было не легче. Он опять ее послушался. Конечно, он всегда ее слушался кроме того единственного случая, когда бросил ее. Для ее же блага, разумеется. Он всегда все делал для ее блага. Ах, Гарри, Гарри…

И вот он не пришел.

– Джинни, дорогая, ты меня слушаешь? – Сьюзан прервала свою речь и встревоженно нахмурилась.

– Да, Сьюзан, конечно, слушаю, – равнодушно ответила Джинни. – Ты говорила о том, что придут Флер и Парватти. Я буду очень рада с ними встретиться.

Жена Рона кивнула и продолжила говорить о предстоящем обеде, не сводя, однако, с золовки внимательного взгляда. Джинни понимала ее беспокойство, но объяснять не было ни малейшего желания. Все равно ведь не поймет.

Никто ее не поймет.

И не потому, что они глупые или бесчувственные. Просто они никогда не сидели в Азкабане. Там все по-другому. И после него все по-другому. Они думают – ее выпустили, какая радость, надо устроить по этому поводу обед. Смешно. Из Азкабана нельзя так легко выйти. Вот и она вроде бы здесь, в доме Рона, ходит, разговаривает, готовится к празднику в честь собственного освобождения. А на самом деле Джинни Уизли все еще там, в Азкабане, и неизвестно, выйдет ли когда-нибудь.

Но никому этого не объяснишь. Они скажут, что это глупости, ведь здесь дом, свобода, здесь нет дементоров. Как будто Азкабан – это только стены и дементоры. Один Снейп, может, и понял бы, но даже у нее не хватит духа нагружать его еще и своими проблемами. Ей плохо, но она жива и у нее есть цель в жизни. А какая цель теперь может быть у него? У нее есть шанс выйти из своей тюрьмы – отомстить и всем доказать, что она была права и невиновна, а они все ошибались, считая ее сумасшедшей и убийцей. А у Снейпа и такого утешения нет. Той Гермионы, которую он знал, больше не существует, есть две разные женщины – жестокая убийца и магла без прошлого. И до обеих ему никогда не добраться.

Джинни поежилась и потерла руку – Печать Молчания горела и чесалась, как крапивный ожог. В Азкабане метка отдавалась лишь легким зудом даже тогда, когда они с Люциусом обсуждали Гермиону вслух. А сейчас больно чешется, стоит лишь мысленно произнести это имя. Да, Азкабан – это особый мир, со своими законами…

– Джинни, все в порядке? – опять Сьюзан с ее излишней наблюдательностью.

– Да, Сьюзан, все хорошо. Можно, я пойду переодеваться к обеду?

– Конечно, дорогая, – жена Рона кинула взгляд на часы, – гости уже вот-вот начнут собираться.

Пока Джинни переодевалась, дверной колокольчик звенел два раза. Билл со своей женой Флер и безымянный братец со своей невестой Парватти Патил. На мгновение Джинни даже стало интересно – впервые за почти два месяца вне Азкабана. Вот еще один вечный узник своего прошлого: и не Фред, и не Джордж, а какой-то искусственный персонаж, собранный из того, что осталось от двух веселых близнецов.

Колокольчик звякнул в третий раз, и Джинни замерла с расческой в руке. Она знала, кто это пришел, догадаться было нетрудно. Она теперь вообще много о чем догадывалась – иногда ей даже казалось, что после Азкабана она стала видеть людей насквозь и предугадывать их поступки.

Внизу о чем-то спорили, и в голосе Рона звучала непривычная ненависть. Бедный Рон, он ведь младший, но только у него хватило сил взвалить на себя роль главы семьи. Джинни тихо открыла дверь и спустилась вниз. Перси стоял на пороге и обреченно смотрел на трех своих братьев, плечом к плечу загораживающих ему проход в комнату.

– Убирайся, пока мы не набили тебе морду!

Какие похожие у них голоса. Но зачем они так кричат? Перси пришел не к ним, а к ней, она с ним и поговорит.

– Не надо, – Джинни прошла через комнату и остановилась у двери. Братья расступились перед ней. Это хорошо, что у них хватило ума не мешать. – Тебе не надо было приходить, Перси.

– Джинни...

Все он понимает, но почему-то не уходит. Значит, пришел по делу, он всегда был деловым человеком. Только вот у Джинни не было ни сил, ни желания решать его дела. Но один шанс она должна ему дать, она помнит свой долг перед семьей.

– Чего ты хотел? – устало спросила она.

– Не знаю. Но я должен был прийти. Я же твой брат...

И почему никто никогда не говорит прямо? Всегда надо прикрываться какими-то дурацкими эмоциями. Но она не обязана тратить время на чужие ненастоящие эмоции.

– Ты уже давно мне не брат. И ты ничего мне не должен, – Джинни сказала это без злости и без обиды, она просто констатировала факт.

– Джинни... Прости меня.

Что ж, если он так хочет, ей не жалко.

– Я тебя прощаю, – она спокойно закрыла перед Перси дверь и даже улыбнулась ему на прощание.

Потом обернулась. Никто из братьев не посмел встретиться с ней взглядом. Одна только Парватти хоть и побледнела, но глаз не отвела. Сильная девушка. Может быть, она и сумеет сделать из обломков Фреда и Джорджа одну целую личность.

Обед прошел спокойно, все старательно делали вид, что всё в порядке. Джинни даже забавляли их потуги вести себя так, словно это нормальный обед нормальной семьи. Впрочем, ей было все равно, она свой долг перед родственниками выполнила – согласилась на этот обед. Теперь она освободится и сможет начать делать то, что по-настоящему важно.

– Джинни, чем ты собираешься теперь заняться? – Когда все перешли в гостиную, Сьюзан попыталась проявить внимание. – Ну, сначала, конечно, отдохнешь, а потом? Может, тебе стоит пойти в целители, как ты хотела после школы?

В целители? Надо же, а ведь она почти уже забыла, что и правда когда-то в прошлой жизни училась на целителя. Хотя, какая разница, что было в прошлой жизни.

– Сьюзан, смотри на вещи более трезво, – Джинни постаралась не демонстрировать, какой глупой и смешной показалась ей эта идея, Сьюзан ведь говорит из добрых побуждений, – ну кто же захочет, чтобы его лечила сумасшедшая убийца? Да и зачем мне работать? Министр платит нам большую пенсию, достаточную, чтобы мы сидели и помалкивали.

Кажется, она сказала что-то не то, слишком уж неловко все затихли.

– Может, ты приедешь к нам в гости? – на этот раз нарушить молчание рискнула Флер.

Это было так вовремя, что Джинни снова искренне улыбнулась.

– Спасибо, Флер, это очень мило с твоей стороны. Я как раз собиралась во Францию искать Малфоя.

Зря она это сказала. Прежняя тишина была просто неприятной, а теперь стала такой же густой и липкой, как в Азкабане, словно вот-вот дементоры появятся. Джинни оглядела родственников, встретила испуганный взгляд Парватти и грустно усмехнулась. Струсили. Одна лишь Парватти осмелилась смотреть в глаза «сумасшедшей». А ведь они все не простые обыватели, а герои войны, видевшие слезы, кровь и смерть.

– Джинни, Драко Малфой мертв, – вдруг заявил не Фред и не Джордж. – И ты это прекрасно знаешь. Мы верим, что ты не виновата, но...

– Я же не спрашиваю, как тебя зовут, – оборвала брата Джинни.

Тот замолчал, словно поперхнувшись словами. Ничего, ему это на пользу, пусть вспомнит, что не одна она здесь сумасшедшая.

Парватти встала, пробормотала какие-то извинения и вышла на веранду. Жених поспешно пошел вслед за ней. Джинни подумала, что за него беспокоиться нечего, он в надежных руках, и даже снова улыбнулась. Это хорошо, что за него не надо беспокоиться. Значит, ее здесь точно ничто больше не удерживает.

Оставшуюся часть вечера все снова говорили ни о чем и делали вид, что все в порядке. Одна Парватти не пыталась что-то изображать, а просто молча сидела в уголке, словно выполняя повинность. Джинни не раз и не два встречалась с ней взглядом. Странно, но из всех присутствующих она лишь с Парватти чувствовала какое-то родство.

Наверное, дело в том, что лишь они двое понимали, что она уже не прежняя Джинни.

И все они уже не прежние.

ТВС…

Рим – необычный город. Его не зря называют Вечным: по нему можно вечность бродить, и он все равно не надоест. Здесь такое синее небо, что если долго в него вглядываться, начинает казаться, будто ты летишь. Здесь можно ходить по дорогам, камни которых топтали сандалии легионеров и сапоги гарибальдийцев. Можно прикасаться к стенам, которые помнят гордую Республику, изнеженных патрициев, буйных варваров и жестоких испанских завоевателей. Развалины любого дома, любых бань или театров готовы рассказать тысячи историй, надо только уметь слушать.

Рим – загадочный город. Он живой и мертвый одновременно. Прошлое застыло в древних камнях, и пусть дожди смыли кровь с мостовых, но они не сумели смыть память о смерти, которой здесь всегда было раздолье. Прислонись к стене Колизея, и ты почувствуешь жизнь, которая его переполняет. Эта жизнь кипит здесь уже тысячи лет. Приложи к уху камень с римского форума, и он расскажет тебе о святых и безумцах, императорах и проповедниках, поэтах и убийцах – обо всех, кто сделал этот город таким, какой он есть.

Рим – город магии. В каждом его камне есть хотя бы малая частичка волшебства, иногда доброго, иногда злого, а чаще всего – просто равнодушного. Этот город слишком стар, чтобы любить или ненавидеть. Он повидал больше, чем все туристы, которые ходят по его улицам и щелкают фотоаппаратами. Он вечен, и сам это знает.

А я знаю, что мне не найти в этом городе ответов на свои вопросы. Ему не важны жалкие проблемы смертных. Но я все равно брожу по его улицам, касаюсь древних стен и вслушиваюсь в шептание ветра. Я могу долго стоять, облокотившись о перила, и смотреть на неспешное течение мутных вод Тибра. Мне кажется, что здесь, в Вечном Городе, время словно ненадолго притормозило свой бег. Исчезло чувство, что мне надо спешить, и я впервые за последний месяц смогла позволить себе остановиться и отдохнуть.

А еще мне кажется, что когда-то давно я была здесь счастлива. Город сохранил память об этом счастье просто так, как он сохраняет все, что видит. И когда я вернулась, он подарил мне эту память. Какой подарок может быть ценнее для человека без воспоминаний?

***

Бой часов вернул меня к реальности. Уже три, а в четыре ведь экскурсия в катакомбы. Вчера, когда я, ошеломленная и растерянная, сидела в кафе, какой-то мальчик положил передо мной рекламный буклет. Отправление экскурсии от вокзала Термини, а это в пяти минутах от моей гостиницы. В моей новой жизни было слишком много совпадений, чтобы упускать еще одно.

Но мысли о катакомбах почему-то упорно возвращали меня в то кафе и к тому человеку. А я не хотела о нем думать. То есть нет, я хотела о нем думать и, наверное, ничего на свете я сейчас не хотела с такой силой. Но стоило мне только дать свободу мыслям, стоило позволить себе думать об этом человеке, как мир начинал расплываться перед глазами, а земля – уходить из-под ног. А мне нельзя терять сознание, ни за что нельзя, ведь я могу пропустить что-нибудь важное, и главное – могу не увидеть, когда он снова окажется рядом.

Я ни секунды не сомневалась, что мы встретимся снова. Да и как я могу сомневаться, если знаю это так же хорошо, как и то, что… А что я хорошо знаю? Это странно и нелепо, но, пожалуй, в этой жизни я твёрдо уверена только в одном – мы с незнакомцем из кафе встретимся вновь. А больше мне ничего и не надо. Пока не надо.

Кто он? Не знаю. Встречала ли я его прежде? Понятия не имею! И это странно.

Смешно в моем случае говорить о странностях, ведь вся моя новая жизнь, все события последних месяцев только из странностей и состояли. Пора бы привыкнуть.

Нет. Тысячу, миллион раз нет.

Почему? Потому, что это противоречит логике. Может быть, кому-то показалось бы, что говорить о логике в моей жизни еще смешнее и глупее, чем о странностях. Но логика – это единственное, что у меня осталось. Меня можно было лишить воспоминаний, можно было отобрать знания, но никому никогда не удастся отучить меня думать, рассуждать и делать выводы.

Да, я не помню своего прошлого. Да, я не могу вспомнить имена людей из своего прошлого. Но стоит мне их встретить, и уж одно я вспоминаю точно – мы с ними были знакомы. Я была знакома с Фаджем, с Крамом и с рыжеволосой Истинной. Увидев их, я сразу понимала, что знаю их. Фаджа хуже, Крама и рыжую – лучше.

А человека из кафе я не помню. Не помню, не знаю и никогда не знала. Но это невозможно, потому что в то же время я абсолютно уверена, что как-то связана с ним и что он играл в моей жизни большую роль.

Как, как это возможно?! Почему моя память и моя интуиция так яростно возражают друг другу?

Вопросы, вопросы, вопросы. Их слишком много и с каждым днем становится все больше. А ответов по-прежнему слишком мало. Причем на каждый полученный ответ приходится десяток новых вопросов. Так и с ума недолго сойти.

И тут мне стало так весело, что я остановилась прямо посреди улицы и начала смеяться. Я боюсь сойти с ума? Это я, которая еще вчера старательно пряталась от мысли, что уже сумасшедшая. О, нет, спасибо, леди и джентльмены, кто бы вы там ни были, но ни стертая память, ни ужасные сны больше не заставят меня усомниться в своей нормальности.

Я не сумасшедшая!

И мне все равно, что обо мне думают!

Или не все равно? Нет, наверное, все же не все равно. Я перестала смеяться и ушла с середины дороги, пока мною не заинтересовалась полиция. Хватит привлекать к себе лишнее внимание. К тому же, меня ждут катакомбы.

***

Пока я добралась до экскурсионного автобуса, успел пройти легкий дождик. Меня это не слишком расстроило – вчерашняя жара хоть и спала, но все равно было очень тепло, поэтому влажные волосы и чуть промокшее платье не доставляли особых неудобств.

В катакомбы я пошла с французской группой. Там очень удобно – то и дело приезжают туристы, и можно присоединиться к экскурсии, где будут рассказывать на английском, французском, немецком или итальянском. Я из любопытства поинтересовалась, есть ли у них гиды, говорящие на менее распространенных языках – датском, например, русском или арабском. Оказалось, есть, только таких надо заказывать заранее.

Впрочем, это все ерунда, на которую я просто убивала время в ожидании начала экскурсии, поскольку до французской группы надо было ждать минут десять. Можно, конечно, было пойти с английской, но моя паранойя настойчиво советовала прикинуться француженкой, чтобы сбить со следа.

Кого? Не знаю, но кто-то же охотился за мной в Париже.

Римские катакомбы меня не разочаровали. Я, кажется, говорила, что в Риме все пропитано магией? Глупости, только спустившись под землю, я увидела, как все может быть по-настоящему пропитано магией. Катакомбы настолько переполнены волшебством, что, если правильно настроить зрение, они кажутся пронизанными сотнями светящихся нитей. И каждая нить – это какое-то заклинание, или остатки древней защиты, или случайно оторвавшийся кусочек магической ауры. Одни нити тянулись ко мне, норовя зацепиться за одежду, запутаться в ногах, прикоснуться к волосам, другие, наоборот, изгибались и отодвигались как можно дальше, третьи не обращали внимания на посетителей и мирно колыхались, словно от порывов невидимого ветра.

Я шла по каменным коридорам, касаясь древних стен кончиками пальцев. Вспыхивали и гасли островки магической активности, нити сплетались в сложные узоры, разбегались словно волны, создавая одновременно впечатление хаоса и гармонии.

Здесь было на удивление спокойно. Теперь я поняла, как в этих неглубоких пещерах тысячи людей веками прятались от властей могущественной империи. Обрывки магии, стягивающиеся в катакомбы, защищали лучше самых сильных охранных заклинаний. Любой человек или волшебник может попытаться здесь укрыться, и если катакомбы примут его, то они его и спрячут, и защитят.

Меня катакомбы приняли, я чувствовала это. Словно кто-то, уже свой здесь, замолвил за меня словечко. Я вполуха слушала гида, вдохновенно рассказывающего о первых христианах, а сама наслаждалась таким непривычным ощущением покоя и безопасности. Жаль, что здесь нельзя поселиться…

Глупая мысль. Глупая и дурацкая. Разве покоя я искала, когда сбегала из Австралии? Разве мне не было спокойно там, в тихом пригороде Сиднея, рядом с Дереком?

Дерек. Надо же, я вспомнила о нем, кажется, впервые с тех пор, как ступила на европейскую землю. Странно и даже страшновато, как легко я вычеркнула его из памяти. Словно его больше нет.

Меня вдруг пробрал холод. Могильный.

Нет, глупости! Это просто катакомбы навевают такие мысли. Склеп он и есть склеп, какая бы древняя магия его ни наполняла. И платье не успело высохнуть, а под землей холодно даже самым жарким летом.

Как в могиле.

Меня затрясло так, что даже зубы начали стучать. Я с трудом удержалась от желания бросить экскурсию и побежать к выходу, поскорее наверх, к солнцу!

Нельзя! Зачем-то же я сюда пришла. И надо не о глупостях всяких думать, не древние захоронения рассматривать, а искать то, зачем я здесь. Или того, ведь нет смысла себя обманывать – не предмет мне нужен, а человек. А главное – я ведь знаю, точно знаю, куда мне идти.

Просто боюсь.

Трусиха! Злость помогла мне справиться со страхом, и, хотя холодно было по-прежнему, я решила не обращать на это внимания. Дело прежде всего.

Экскурсия остановилась в очередной круглой комнате, и гид начал показывать какие-то надписи под потолком. Все подняли головы и стали внимательно вглядываться в полуистлевшие буквы, словно и впрямь что-то могли разобрать. А я сделала шаг назад, потом еще один и оказалась в боковом коридорчике. Никто не заметил. Тогда я шагнула за угол и быстро пошла в глубь катакомб.

ТВС…

Каждый развратен до той черты, которую сам для себя устанавливает. Леопольд фон Захер-Мазох.

Чего не лечат лекарства, излечивает железо;
чего не врачует железо, исцеляет огонь;
чего не исцеляет огонь, то следует считать неизлечимым.
Гиппократ

Особо дорогие гости приходят так тихо, что не раздается ни шороха. Охранные заклинания не срабатывают, воздух недвижим. Но Вэнс умел чувствовать их присутствие. Ему не надо было оборачиваться, чтобы знать, кто стоит за спиной.

– Снейп.

– Вэнс.

Короткое крепкое рукопожатие, и оба тут же разошлись на безопасное расстояние. Директор Департамента Надзора вежливо указал гостю на кресло и даже сухо улыбнулся.

– Рад видеть тебя в добром здравии.

– А я рад видеть тебя во главе Надзора. – Снейп вернул ему столь же сдержанную улыбку.

– Неужели? Ну, хоть кто-то этому рад.

– Звучит не слишком оптимистично.

– Оптимисты у нас долго не задерживаются. – Вэнс открыл мини-бар. – Коньяк, виски? Или ты по-прежнему предпочитаешь красное сухое?

– По-прежнему. И как же уходят от вас оптимисты? Вперед ногами?

Директор Надзора сел в кресло напротив и внимательно посмотрел на гостя.

– Бывает и так.

– Как в Австралии?

Вэнс усмехнулся и откупорил бутылку, не сводя, однако, глаз с собеседника.

– Теперь понятно.

– Понятно что?

– Понятно, почему ты появился только сегодня. Я ждал тебя еще на прошлой неделе. Значит, ты был в Австралии?

Снейп пригубил вино и одобрительно кивнул.

– Провел собственное небольшое расследование.

– И много интересного узнал?

– Достаточно. Но не об убийстве.

– Разумеется, – Вэнс прищурился. – Скажи еще, что ты летал туда убийство расследовать.

– И его тоже. Что твои люди успели выяснить?

– Немного.

– Не скажешь?

– Не имею права. И не пытайся проверить на мне свою легиллименцию, это бесполезно.

Снейп откинулся в кресле и небрежно сказал:

– Мне это и не нужно. Я знаю не меньше твоего.

– Был в доме Анны Смит?

– Да, – Снейп демонстративно добавил в голос еще больше небрежности. – Твои ребята неплохи.

– Но хуже тебя, ты хочешь сказать?

– Ты и сам это знаешь.

Вэнс встал и прошелся по кабинету, поигрывая бокалом, но при этом ни на секунду не выпуская гостя из поля зрения.

– По старой дружбе советую, Снейп, не иди против Надзора. Допустим, ты справишься со мной…

– Ты мне льстишь, – усмехнулся Мастер Зелий.

– Я сказал – допустим. Но ты не справишься со всем Надзором. Ты все же один.

Усмешка Снейпа стала жестче.

– Есть еще Поттер. А за ним Аврорат.

– Хочешь стравить Надзор с Авроратом?

– Это было бы несложно, вы сами прилагаете к этому максимум усилий.

– Разве? – Вэнс сел и счел своим долгом изобразить удивление.

Снейп поморщился.

– Не паясничай, тебе это не идет. Почему Поттеру не сообщили об Австралии? Убийствами занимаются авроры, а не надзиратели.

Директор Департамента Надзора скривился, словно попробовал какую-то гадость, и поспешно сделал глоток вина.

– Приказ Министерства Магии. Мистер Поттер – заинтересованное лицо и может помешать объективности расследования.

– А горящие жаждой мести Надзиратели, разумеется, будут абсолютно объективны?

– Мне это тоже не по вкусу, – хмуро ответил Вэнс, – но приказы Министерства не обсуждаются.

– Интересно.

– Полагаю, я должен спросить, что именно тебе интересно?

– А сам не догадываешься?

– Догадываюсь, – Вэнс помедлил, отпил еще вина и наконец неохотно сказал: – Но предпочитаю помалкивать.

– Собираешься стать политиком? Или у тебя здесь прослушка? – Снейп внимательно осмотрел кабинет.

Вэнс с явным интересом проследил за тем, как под взглядом Мастера Зелий вспыхивают и становятся видимыми все охранные, заглушающие и прочие чары. Разумеется, кабинет был идеально защищен как от нападения, так и от прослушивания. Но столь дорогому гостю вся эта защита была все равно, что детские игрушки.

– Впечатляющая демонстрация мастерства, прими мои бурные и продолжительные аплодисменты. Теперь веришь в мою искренность?

– Нет.

– И не надо. Учти просто, что я учусь держать язык за зубами. В моей работе это не лишнее. Но можно и прямо. Тебя интересует, кто стоит за этим приказом? Отвечаю – не знаю. Но тоже хотел бы знать, кто и почему навязывает свою волю Министерству.

– Главное – как? У кого столько власти и влияния?

– Ты меня спрашиваешь?

– Разве у Надзора не на всех есть досье?

Вэнс нахмурился.

– Есть, но не такие полные, как хотелось бы.

– Значит, ты уже искал, – Снейп не спрашивал, а констатировал факт.

– Разумеется.

– И?..

– И ничего.

– Совсем?

Директор Департамента Надзора сцепил пальцы в замок и жестко отчеканил:

– Я. Не. Лгу. И дело не в том, что ты мой старый друг. Просто я верю в закон. И очень не люблю, когда кто-то подминает его под себя.

Снейп задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

– Верю. Поэтому и рискну обратиться к тебе с личной просьбой.

Вэнс без удивления или насмешки сказал:

– За тридцать пять лет знакомства это первая личная просьба. Даже интересно. Я слушаю.

– Проконтролируй это расследование. Чтобы все было по закону, без самосуда. Даже если она убийца…

– Есть основания не верить? – руководитель Надзора бросил на гостя пронизывающий взгляд.

– Да.

– Основания или эмоции? Ты знаешь, кем ей приходился убитый?

Но Снейп словно не заметил провоцирующей резкости его тона. Внимательный взгляд Вэнса не уловил ни изменений в лице, ни даже подрагивания пальцев.

– Знаю. Но я умею абстрагироваться от эмоций. Поэтому повторяю – даже если она убийца, то пусть тогда предстанет перед судом. Пусть доживет, – он выделил это слово, – до суда.

– Есть основания опасаться?..

– Да.

– Какие? – Вэнс решил настоять.

Снейп вдруг криво усмехнулся.

– Будто сам не понимаешь? Сколько у тебя Печатей Молчания? Три? Пять?

– Четыре.

– А сколько лет ты в Надзоре?

– Почти четверть века.

– И за столько лет не было более важных тайн?

Вэнс промолчал. Вопрос попал в самую цель – именно это его и беспокоило. Что настолько важное нужно было скрыть в этом достаточно банальном деле? И от кого это нужно было скрыть?

Снейп с той же кривой усмешкой следил за его колебаниями.

– Так ты мне поможешь?

– Нет, – Вэнс покачал головой. – Не имею права. Но и мешать не буду. И обещаю – закон будет соблюден. Я лично назначу людей для расследования дела Анны Смит.

Мастер Зелий поставил бокал и поднялся.

– Спасибо. – Но, не дойдя до двери, он вдруг остановился. – Еще один вопрос.

– Да?

– Почему ты меня называешь «дорогим гостем»?

Вэнс хмыкнул. Старый друг не меняется – прочитал все-таки мысли. И не мог не сообщить об этом. Ну что же, у каждого свои слабости.

– Просто визиты таких гостей всегда обходятся очень дорого.

Когда дверь бесшумно закрылась, Вэнс снова сел в кресло и устало потер ноющую руку. Печать горела, словно свежий ожог.

ТВС…